Искусство Ленинграда, февраль 1991

ЭЛИЗИУМ

Современное изобразительное искусство многолико, подчас оно запутывает нас в лабиринте символов, в игре ассоциаций. Эклектически осознанный опыт прошлых поколений соединяется с новой системой образного мышления, которая включает языковую специфику театра и кинематографа, прикладного искусства и фотографии...

Обращение к символике тоже вызвано желанием наладить более активный диалог со зрителем. Диалог, рассчитанный на интеллектуального партнера, способного понять немногословный, лишенный повествовательности, но обостренный в передаче чувств и мыслей язык. Есть символы, которые кажутся особенно многозначными в то или иное время. Тема театра, осмысление ее в жизненной аналогии, по-моему, самая постоянная и неисчерпаемая, для художников она наполняется все новым современным смыслом и таит большую гамму переживаний — от мрачного лицедейства до поэтических грез и мечтаний. Фотография, ее взаимодействие с живописью, является темой специальных исследований. Сейчас построение композиции картины по принципу кадра или почти документальное использование фотографии приобрело новый смысл — тут и тревожное напоминание, ностальгия, попытка воскресить образ эпохи, отдаленной от нас временем.

Эти мысли приходят в голову, когда знакомишься с работами Рашида Доминова. Его творчество, мне кажется, явственный пример того, в каком сложном взаимодействии интеллектуального знания и личного опыта находится наше современное мироощущение.

Реальность в картинах художника обманчива. То она потрясает своей осязательностью, то рассыпается, как декорация, не имеющая задника и обретшая плотность благодаря сложной подсветке. Воздушным потоком и льющимся светом мы вовлечены в мир радостной гармонии, но вскоре осознаем, что это только театр, где мы мечтатели или актеры.

Вообще, в творчестве художника прослеживаются две линии, которые развиваются параллельно, иногда соприкасаясь. Первая связана с детскими воспоминаниями о доме, родителях, Астрахани, где прошли первые годы жизни, вторая — путь осознания и образного воплощения современности.

Мир, сохраненный воспоминаниями, по правде, кажется более реальным. Он как приют, куда тянется душа, обретая цельность первых впечатлений. Для художника он наполнен светом, воздухом, радостью познания и очищающей прелестью детского мировидения, когда смысл приобретают совсем незначительные вещи: пучок света, врывающийся в комнату, тень оконной рамы на стене, родители, спокойно разговаривающие за столом, пароходик на Волге, освещенное вечерними лучами крыльцо и мать, хлопочущая на кухне. Это тихое течение жизни имело свое место в прошлом. Его реальность — главная ценность для художника, поэтому воссоздается этот мир с какой-то целомудренной простотой и сдержанностью, которые исключают анализирующие сентенции зрелого интеллекта.

В картинах Доминова, как признак наибольшей достоверности, всегда точно определяется время суток — зыбкие утренние лучи в картине «Август» сменяются прямым, высветляющим потоком дневного солнца («Письмо»), которое утихает в ржавых рефлексах затухающего дня («Конец дня»). Вообще, свет и подчиненные ему цветовые отношения — главные герои почти всех картин художника, они кажутся более живыми и осязательными, чем предметы, и всегда сообразны естественному источнику, а не умозрительной фантазии автора. Объемы и иллюзорные пространства, образованные лучами света и тенями невидимых предметов, перекрещиваются, создают композиционные лабиринты. Сам художник сознается, что сюжетом для картины подчас становится желание передать увиденный когда-то цвет стены или двери, преображенный неожиданным рефлексом. Эти задачи в творчестве Доминова начинают обретать мировоззренческий характер, становятся концептуальной основой задуманной композиции. Движение света и тени ассоциируется с движением времени, в котором живут и из которого уходят близкие люди.

В стилистике многих картин заметно влияние фотографии, что становится определенным приемом. Для художника имеет ценность заложенная в ней возможность воскрешать ушедшее в зримых образах. Случайность и бесстрастность вырванных из прошлого кусочков жизни, неосмысленность их творческим воображением вообще несет какой-то первоначально неосознанный момент грусти, даже трагичности. Для художественного воплощения это богатый источник вдохновения, что, собственно, и замечаем мы в разных видах искусства.

У Доминова обращение к фотографии вызвано желанием воскресить мир, унесенный временем, вновь пообщаться с близкими и дорогими людьми, представить себя в детстве («Автопортрет»). Старая фотография — это еще одно звено, которое, кроме воспоминаний, приобщает к прошлому. Во многих картинах аналогия с ней обрела черты стиля. Персонажи несколько скованы, как перед камерой аппарата («Белый день», «Подруги»), предметы как будто случайно скомпонованы, имеют продолжение за границей кадра. Ощущается сиюминутность действия, присутствие других людей и объектов, не зафиксированных взглядом. И даже подчеркнутая светотеневая фактура напоминает несколько размытый фотографический снимок. Хочется заметить, что все эти черты лишь прием, своеобразная артистическая игра, потому что строится холст по своим сложным и профессиональным законам. Это касается и внутренней психологической сущности и чисто формальных приемов.

Рашид Доминов. Сон. 1988. Бумага, темпера

Рашид Доминов. Мои родители. 1989. Холст, масло

Рашид Доминов. Зов. 1988. Холст, масло

Рашид Доминов. Элизиум. 1989. Холст, масло

Рашид Доминов. Ожидание. 1989. Холст, масло

Вообще, исходных моментов, которые сложились в творчестве Доминова в единую стилистическую систему, несколько. Наряду с театром, который во многом сформировал своеобразную стилистику живописного языка, следует назвать графику. Книжная иллюстрация, а также графические циклы в технике гуаши являются постоянной сферой деятельности художника. Может быть, поэтому так четко проступают в живописи конструкция рисунка, изящество линейной ритмики, так заметно отсутствие сложной, насыщающей фактуры, которую принято считать принципом живописности. Композиция построена на строгих ритмах, четко очерчены проемы дверей, переплеты окон. Они как бы делят, перечеркивают холст вдоль и поперек, создают сценическое пространство, подчас увеличивая его дополнительной перспективой. Склонность к линейной ритмике, к локальным цветовым отношениям, к «гладкой живописи», может быть, имеет связь с гуашью и рисованием на бумаге, но не только. Это еще принципы эстетических представлений художника, концепция декоративного решения холста, когда цветовому пятну, силуэту придается особое значение.

Большим достоинством Доминова, на мой взгляд, является тонкое владение системой цветовых отношений, что позволяет подчас небольшими живописными средствами создать сложную световоздушную среду, ощутив в ней как необходимый элемент аккорд яркого декоративного пятна. Эта особенность соединяется с культурой композиционного мышления, с найденными ритмами в усложненной игре, с пространством и предметами. В работах есть синтез качеств, которые довольно редко соседствуют у современных художников,— эстетика декоративного решения холста находится в единстве с воплощением живой наблюденной действительности, с воздухом, естественным светом, рефлексами. А поиски правды идут через постижение простых чувств, мелодика которых — в покое повседневной жизни, в теплоте человеческих отношений. Не случайно близкими художниками для Доминова являются — Морис Дени, Эндрю Уайт, Григорий Сорока.

Правда, во многих работах, особенно не связанных с детскими воспоминаниями, взаимоотношения с реальностью довольно сложные — она ускользает, прячется в условностях театрального действа с выдуманными героями и идиллическими пейзажами, напоминающими сценические задники. Создается новый мир — смесь мечты и театра,— в котором главная роль отведена романтическому герою — юноше или отроку. Он часто меняет обличье, появляясь то с лютней — как ангел-провозвестник, то с барабаном, то он сказочный мальчик-паж, то юноша с фрески Бенеццо Гоццоли. Этот образ-маска — певец, рассказчик в стиле старых театральных традиций. Но только поражает его вечное одиночество. Из картины в картину он продолжает нескончаемый разговор, приобщая нас к своим грезам, слагает гимны, поет песни о чистом небе, о любви, о несуществующей гармонии.

Р. Доминов

Для художника, для всего его творчества этот образ несет большую смысловую, эмоциональную нагрузку.

Кто же этот герой?.. Быть может, тот же мальчик из картин-воспоминаний, который так живо воспринимал мир, был наделен способностью поэтизировать и находить смысл в окружающем... Просто произошла метаморфоза. Ребенок вырос, а понятный и интересный для постижения мир, частью которого он был, вдруг исчез. Из загорелого мальчика в коротких штанишках он превратился в поэта-мечтателя в белокуром парике и пестром театральном одеянии. Он настраивает струну в лад, извлекает нужную мелодию «из свирели, иногда отбивает барабанную дробь. Но песнь его не навязчива — в ней нет патетики обличения или безысходной тоски, так же, как нет стремления что-то объяснить, изменить или призвать к решительным поступкам. Он просто рассказывает, какой радужной и счастливой могла бы быть наша жизнь. Не найдя сродства с современным миром, он создал свой. Поэтому пейзажи, залитые теплым южным солнцем,— чаще фантастические, а силуэты зданий напоминают эпоху итальянского Возрождения. Возникает Элизиум — так, собственно, и называется одна из последних работ художника.

Стилистика и образная структура этих картин, несмотря на условный язык и некоторую иносказательность, имеют в основе искреннее и доброе чувство. Формальные приемы не довлеют над содержанием, не становятся просто оригинальными находками — в этих картинах продолжается, на мой взгляд, исповедальная тема художника.

ЮЛИЯ СВИСТУНОВА