Строго говоря, Маркс в отличие от женского большинства своей семьи дал не совсем точный ответ на этот вопрос анкеты. Если все действительно говорят о цветах: Женни-матери и Лауре нравятся розы, Женни-дочери — лилии, а младшей Элли — вообще «все цветы», то Маркс ведь называет (воспользуемся лексикой ботаников) «вечнозеленое дерево семейства лавровых». Не случайная ли оговорка?
В комментариях к одному очень солидному труду с полной определенностью утверждается, что тут вообще не нужно искать отношения к цветам, что слово «лавр» — это, мол, намек на имя второй дочери; что-де в сонетах Петрарки Лаура и лавр традиционно связанные образы… Но отношение к любимому имени Маркс может выразить в той же анкете без всяких намеков, собственно, это он и демонстрирует двумя строчками ниже. Кроме того, существует еще один «контрольный вариант» — залтбоммельский вариант ответов. Кузине Нанетте «любимым цветком» он называет дафне — тоже, собственно, не цветок, а кустарник, волчеягодник. Обратим, кстати, внимание на характер и этого творения природы.
Судя по всему, Маркс относится к цветам без всякого трепета душевного, не то^то его друг Гейне. К слову, и в оранжереях юной поэтической музы Маркса для них не нашлось традиционно почетного места. Нет, он вовсе не страдал каким-то душевным дальтонизмом — в его строках достаточно колоритного многоцветья и тончайших ароматов; он просто иными символами выражал свою свободную от сантиментов натуру: волчеягодник, лавр…
Лавр для него, безусловно, символизирует победу, напоминает древний обычай эллинов и латинян венчать триумф поэтического или ораторского искусства. И если уж в связи с лавром он и напоминает в своих записках имя великого Петрарки, то как раз по поводу того, что «Петрарка был коронован в Капитолии в Риме как король всех образованных людей и поэтов: в присутствии большой толпы народа сенатор республики увенчал его лавровым венком».