История античного театра

ЭКСПАНСИЯ РИМА НА ВОСТОК ПОСЛЕ ВТОРОЙ ПУНИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ. ПЕРЕМЕНЫ В РИМСКОМ ОБЩЕСТВЕ К СЕРЕДИНЕ III В. ДО Н. Э.

Дело Невия, который положил начало комедии в Риме, продолжал Плавт. Он был младшим современником и Ливия и Невия, и умер лет на пятнадцать позже Невия. Эти годы были началом новой агрессии Рима, на этот раз на Восток, и во многом определили дальнейшую завоевательную политику вплоть до покорения Греции и присоединения ее к римской державе в 146 г. до н. э. Сразу же после окончания Второй Пунической войны римляне начали войну с македонским царем Филиппом V и в 197 г. до н. э. нанесли ему решительное поражение.

Самым важным условием мирного договора между Римом и Македонией было признание свободы греческих городов. На истмийских играх летом 196 г. до н. э. Греция была торжественно объявлена свободной. Однако на деле это «освобождение» сделалось важным этапом в экспансионистской политике Рима на Востоке. Спустя несколько лет после «освобождения» Греции началась сирийская война, в которой в битве при Магнезии в 190 г. до п. э. войска Антиоха III были наголову разбиты римским полководцем Корнелием Сципионом, победителем Ганнибала при Заме. Рим лишил Антиоха флота и заставил заплатить контрибуцию. Никаких территориальных приобретений римляне не сделали, но в результате сирийской войны монархия Селевкидов потеряла прежнее значение.

Рим продолжал развивать свои успехи на Востоке и в последующем десятилетии. В них не было ничего неожиданного, так как они были подготовлены предыдущим ходом событий.

В битве при Пидне в 168 г. до н. э. римские войска под командованием консула Луция Эмилия Павла нанесли решительное поражение македонскому царю Персею, которому удалось составить достаточно сильную антиримскую коалицию. Эта битва положила конец Македонскому царству.

Царская власть была навсегда уничтожена. Страну разделили на четыре самостоятельные республики, жители которых не могли сноситься друг с другом и вести торговлю. Македония обязана была выплачивать дань Риму. Крепости были срыты, население обезоружено.

Однако формально Македония еще не была превращена в римскую провинцию. За союз с Персеем Рим жестоко наказал население Эпира: сто пятьдесят тысяч жителей его продали в рабство. После разгрома Македонии стала еще более резкой и политика Рима в отношении Греции, которая фактически лишилась последних остатков своей независимости. Вместе с римскими политиками и войсками на Восток проникали и римские дельцы, а римский ростовщический капитал начинает играть здесь заметную роль.

Искусственно разделенная на четыре части Македония недолго сохраняла свою призрачную независимость. В стране царили нищета и беспорядок. Ненависть к Риму дошла до крайних пределов. Выступив против Рима в 149 г. до н. э., Македония потерпела поражение, была присоединена к Риму и превращена в римскую провинцию (148). Македония не была единственной страной, павшей жертвой нового этапа римской агрессии: в 146 г. до н. э. произошло падение Карфагена и Греции.

Движение 149—148 гг. в Македонии не могло не найти своего отклика и в Греции. Под влиянием демократических элементов Ахейский союз, к которому примкнули беотийцы, локрийцы, фокеяне и халкидяне, объявил войну Риму. Решительное сражение произошло на Истме. Несмотря на мужественную борьбу ахейской пехоты, она была разбита. Римский консул Луций Муммий вступил в Коринф (146).

Греция была присоединена к Риму. Ахейский и другие союзы объявлялись распущенными. Особенно суровая расправа постигла Коринф, бывший главным штабом восстания. По прямому приказанию сената город был разрушен до основания, и место, на котором он стоял, предано проклятию.

Той же участи подвергся в 146 г. до н. э. и Карфаген. Хотя в политическом отношении Карфаген превратился в это время во второстепенное государство, его экономическая мощь была еще велика. После успехов на Востоке среди различных групп правящего класса Рима находит сочувствие мысль о захвате Карфагена со всеми его богатствами и полной ликвидации его как самостоятельного государства. Вмешавшись в конфликт карфагенян с нумидийским царем, Рим объявил Карфагену войну (149). Первые два года осады прошли для римлян без особенного успеха, но прибывшему в 147 г. до н. э. с подкреплением консулу Публию Корнелию Сципиону Эмилиану удалось взять штурмом предместье Карфагена, а затем добиться и полного окружения города с суши и с моря. Весной 146 г. до н. э., когда голод и болезни произвели страшные опустошения в Карфагене, был взят штурмом и самый город.

По требованию сената Карфаген был сожжен; место, на котором он стоял, сравняли с землей и предали проклятию. Жители были проданы в рабство, владения Карфагена превращены в римскую провинцию.

Римские завоевания изменили политическую карту тогдашнего мира и способствовали притоку в Рим огромных богатств, полученных путем поборов с побежденных стран и прямого грабежа. Победоносные войны дали Риму огромные массы рабов, труд которых применялся преимущественно в сельском хозяйстве. В крупных поместьях (латифундиях) работали иногда по тысяче и более рабов.

От начала Первой Пунической войны и до половины Π в. до п. э. серьезные изменения претерпело и римское общество. Вверху социальной лестницы по-прежнему стоял нобилитет. Крупное землевладение было экономической основой его могущества и обусловливало его политическое господство. Высшие должности в государстве занимались, как правило, представителями нобилитета. Хотя Народное собрание по-прежнему оставалось высшим учреслучаях даже отвергало решения сената, но действительная власть в государстве находилась всецело в руках сенатской знати. Среди нобилитета существовали устойчивые группировки, между которыми шла борьба по различным вопросам внешней и внутренней политики, а также за высшие должности магистратуры. Частые походы обогащали высший командный состав, назначавшийся из нобилей. Громадные доходы давало и управление провинциями.

Часть нобилитета вовлекалась в торгово-ростовщические операции, но делалось это через подставных лиц, так как существовал закон, ограничивавший торговые операции нобилей. Представители этого слоя аристократии превращались в крупных колонизаторов, ростовщиков, негоциантов. На втором месте после нобилей стояли в государстве всадники. В их руках находились откупы провинциальных налогов, связанные с откупной системой, и ростовщические операции.

Продвижение Рима на Восток после окончания Второй Пунической войны поставило римское общество перед необходимостью возможно быстрого освоения культурного наследства экономически более развитых стран Греции и Востока. В течение нескольких десятилетий наука, техника, поэзия, красноречие, искусство Афин и Александрии усваиваются победителями. Некоторые представители нобилитета, как, например, Сципионы, были сторонниками приобщения к греческой культуре. В то же время проникновение в Рим эллинистической культуры встречало сильную оппозицию со стороны консервативных групп аристократии (типичный представитель этих кругов — Катон Старший). Под их влиянием сенат проводил иногда суровые репрессии против отступников от «добрых римских нравов» и от официальной религии.

Так, в 186 г. до н. э. сенат издал постановление о запрещении культа Диониса в Риме и Италии. На основании этого постановления около семи тысяч человек были преданы суду, многие из них казнены. Подозрительно относились консервативные слои сената и к философским учениям, приходившим в Рим из Греции. Когда в 155 г. до н. э. в Рим прибыло афинское посольство во главе с философом Карнеадом, умевшим сразу же без всякой подготовки опровергать перед слушателями только что выставленное им самим положение, сенат, опасаясь разлагающего влияния на молодежь греческих философских учений, предложил посольству покинуть Рим.

ПЛАВТ (251-184 ГГ. ДО Н. Э.). ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАЛЛИАТЫ

II Пунические войны и экспансия Рима на Восток были теми событиями всемирно-исторического значения, которые определили огромные культурные сдвиги в Риме во второй половине III в. и первой половине II в. до н. э. Первые пятнадцать лет этого века захватывает и деятельность Плавта[242].

Плавту было десять лет, когда закончилась Первая Пуническая война. Мальчиком и юношей он слушал рассказы об этой войне от ее непосредственных участников или от людей старших по возрасту — о сухопутных И морских сражениях, о страшном враге римлян Карфагене. Вторую Пуническую войну Плавт переживал уже зрелым человеком, когда она окончилась, ему было пятьдесят лет. Плавт был современником поражения Македонии в войне и провозглашения «независимости » Греции. При его жизни произошла потеря Сирией ее прежнего значения в результате разгрома войск сирийского царя Антиоха III. Таким образом, время Плавта было насыщено богатыми политическими событиями. Однако непосредственного отражения в творчестве драматурга эти события не нашли. Современная Плавту жизнь отражается в его пьесах почти исключительно через изображение быта — и даже в значительной степени не римского, а греческого.

Дело в том, что Плавт, как и его старший современник Невий, взял себе за образец новую греческую комедию, и именно ее обрабатывал и ей подражал. И это совершенно естественно. Новая комедия и театр эллинистической эпохи были современными для Плавта (или недалеко еще отошедшими в прошлое) фактами культурной жизни Греции. К тому же и в Риме, превращавшемся в мировую столицу Средиземноморья, стали создаваться такие устои жизни, которые во многом напоминали жизнь греческих городов эллинистической эпохи. Плавт не мог взять себе за образец Аристофана.

Создать в Риме политическую комедию в условиях преобладающего влияния аристократического сената было бы невозможно; притом политическая комедия Аристофана со всем богатством ее идейного содержания едва ли была бы понятна и интересна для среднего римлянина. Изображение быта оказывалось более приемлемым для властей и понятным для публики. Вот почему Невий, Плавт и другие комедиографы Рима подражают новой аттической комедии.

Плавт происходил из умбрийского городка Сарсины. Согласно преданию, идущему еще от знаменитого римского филолога и писателя I в. до н. э. Варрона, в молодости Плавт был актером (или слугой) в какой-то бродячей труппе. Скопив немного денег, Плавт занялся торговлей, но скоро разорился и будто бы поступил на работу к мельнику. Работая, он написал между делом три комедии, которые оказались удачными. Плавт бросил мельницу и занялся литературной деятельностью.

Под именем Плавта в I в. до н. э. было известно сто тридцать комедий; но подлинными из них еще Варрон признавал только двадцать одну. Семнадцать из этих отобранных Варроном комедий дошли в полном виде, три — с частичными лакунами (утратами текста), одна («Чемодан») — в отрывках.

Плавт — представитель того литературного жанра, который был известен под именем «комедии греческого плаща», или «паллиаты» (от слова «паллий», обозначающего греческий плащ). Все персонажи комедий Плавта носят греческую одежду и греческие имена.

Само действие пьесы происходит также в каком-либо греческом городе. В комедиях Плавта выводятся те же персонажи, что у Менандра и у других представителей новой аттической комедии.

В общих чертах сюжеты пьес Плавта такие же, как в новой комедии. Осмеивается хвастун-офицер, от которого с помощью хитрого раба уходит к своему прежнему возлюбленному девушка, обманом увезенная этим офицером.

Два потерявших друг друга брата-близнеца в конце концов снова встречаются. Сводники, гетеры, хитрые рабы, помогающие своим молодым хозяевам в их любовных делах, богатые старики — то снисходительные к проказам своих детей, то ворчливые — постоянно встречаются в комедиях Плавта.

Хотя Плавт брал сюжеты для своих комедий у греков, он сумел отобразить в них черты и римской жизни. Иногда в его комедиях проскальзывают политические намеки, хотя о многом приходилось говорить очень осторожно. Судьба Невия была перед глазами Плавта. Господствовавший в государстве нобилитет никогда не допустил бы выпадов против властей или обсуждения в комедии политических вопросов.

Комедия паллиата в том виде, как она вышла из рук Плавта, отличалась от новой комедии Менандра как строением, так и некоторыми другими чертами. Новая аттическая комедия была чисто разговорной пьесой. Римская же комедия напоминала скорее всего нашу оперетту. Сообразно с исполнением римская паллиата распадалась на части, которые просто произносились, и на такие, которые исполнялись под музыкальный аккомпанемент. Эти части имели название «кантики» (от глагола «canto» — пою). Манера их исполнения была различной: одни кантики декламировались под музыку, другие представляли собой настоящие арии. Хора в римской комедии не было, и антракты заполнялись игрой на флейте.

В паллиате обычно пять актов. Им предшествует пролог, в котором полностью или частично раскрывается содержание пьесы и указывается ее греческий оригинал. Роль пролога исполнял либо особый актер, либо одно из действующих лиц, либо какое-нибудь божество.

Римская паллиата для своего исполнения требовала обычно от четырех до шести актеров. Во времена Плавта актеры выступали еще без масок[243] Женские роли исполнялись мужчинами. Постоянного театра во времена Плавта, как и позже, вплоть до середины I в. до н. э., в Риме не существовало. Для представлений воздвигался деревянный помост высотой в половину человеческого роста. На помост вела узкая лесенка в четыре-пять ступенек; задний фон образовывал размалеванный занавес или деревянная стенка с навесом и вырезами для окон и дверей.

Примитивные декорации почти всегда изображали городскую улицу с выходящими на нее фасадами двух-трех домов. Все действие развертывалось перед домом. Здесь происходили сцены и разговоры иногда самого интимного характера, которые по ходу сценического действия, казалось надлежало бы скрывать.

ОРГАНИЗАЦИЯ ТЕАТРАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В РИМЕ

В Риме, как и в Греции, театр был связан с государственными праздниками. Однако в Риме театр не имел такой тесной связи с религией, как некогда в Греции. С того времени как римский театр становится нам известным, он выступает перед нами как чисто светское учреждение, хотя внешне и связан с религиозными праздниками.

Театральные представления ставились не только в дни общегосударственных праздников, но и по инициативе того или иного знатного лица.

Пьесы могли ставиться по случаю победы, одержанной полководцем, кандидатами на соискание общественных должностей, или на похоронах какого-либо знатного гражданина, а также и при освящении храма.

В эпоху республики сценические игры происходили на нескольких праздниках. Прежде всего драматические представления ставились на древнейшем празднике, установленном в честь капитолийских богов — Римских играх, происходивших в сентябре. Именно на этих играх в 240 г. до н. э. Ливий Андроник дебютировал со своими двумя пьесами.

С 214 г. представления продолжались четыре дня. Ими ведали курульные эдилы (магистраты, ведавшие городским благосостоянием и развлечениями). Около 220 г. были установлены Плебейские игры, происходившие в ноябре: на них распоряжались плебейские эдилы.

В 200 г. на этом празднике была представлена комедия Плавта «Стих». В 212 г. учредили Аполлоновы игры, справлявшиеся в июле. Ведал ими городской претор (важнейшая городская магистратура).

Сценические игры происходили также во время Мегалесий, справлявшихся, начиная с 204 г., в начале апреля в честь великой матери богов Реи-Кибелы. Этот праздник считался праздником патрициев. Во время Мегалесий оскопленные жрецы-«галлы», пришельцы из Фригии, проходили с шумной фригийской музыкой по улицам Рима.

Первые сценические игры были поставлены на этом празднике, по свидетельству Тита Ливия, в 194 г. Заведовали играми курульные эдилы.

С 173 г. в конце апреля — начале мая справлялись Флоралии. Это был праздник в честь Флоры, богини цветов и весны. Во время Флоралий двери домов украшались венками из цветов и все предавались веселью: женщины наряжались в пестрые платья, что в другое время строго запрещалось. На этом празднике происходили, по-видимому, только представления мимов; распоряжались на играх курульные эдилы.

Должностные лица, ведавшие организацией игр, договаривались с актерскими труппами и следили за порядком во время представлений. Костюмы, бутафорию и все прочее доставляли специальные подрядчики (хораги[244]), которым эдилы сдавали подряд на поставку костюмов. Актерами в Риме были рабы или вольноотпущенники. Они составляли труппы, или «стадо», с особым хозяином во главе. Хозяин труппы, с которым, собственно, и договаривался эдил, был нередко в то же время и первым актером труппы. В противоположность Греции актеры занимали в Риме чрезвычайно низкое общественное положение.

За плохое исполнение пьесы актера-раба подвергали порке. Только позже (не ранее I в. до н. э.) отдельным актерам удавалось добиться почетного положения в обществе.

«БЛИЗНЕЦЫ» («МЕНЕХМЫ»)

Комедия начинается с пролога, в котором выступал или хозяин труппы, или один из актеров и излагал драматическую ситуацию, сложившуюся к началу пьесы. В Сиракузах жил купец, у которого родились два мальчика-близнеца. Они были настолько похожи друг на друга, что сама мать не различала их. Когда мальчикам исполнилось семь лет, отец взял с собой одного из них — Менехма — в Тарент, куда направлялся на корабле с товарами. Во время происходивших там игр он потерял в толпе Менехма и вскоре после этого умер от огорчения. Но мальчик, оказывается, не погиб: он попал в руки одного доброго человека, торговца из Эпидамна[245]. Взяв мальчика с собой, он усыновил его и позже по завещанию сделал наследником всего имущества. Таким образом, один из близнецов живет к началу действия пьесы в Эпидамне. Но сюда же, оказывается, прибыл и второй близнец, Сосикл, разыскивающий своего брата, в память о котором его тоже стали звать Менехмом. В прологе подчеркивается мотив необычайного сходства близнецов, на котором строится все развитие фабулы и возникает ряд неожиданных и остроумных комических положений, пока братья наконец не узнают друг друга. Однако пролог не сообщает, как произойдет узнавание, он только намекает на счастливую развязку.

Действие комедии происходит на улице перед двумя соседними домами — Менехма и его любовницы, гетеры Эротии. В пьесе десять действующих лиц (не считая рабов), и восемь из них нужны для того, чтобы полнее и выразительнее в сценическом отношении обыграть мотив двойника. Для конечного же узнавания важен, в сущности, лишь Мессенион, раб Менехма из Сиракуз. В начале первого акта выходит парасит Пеникул (Обтиралка) и представляется публике. Свое прозвище он получил от молодежи за то, что за едой гладко подчищает стол. Парасит, по его словам, давно постится и теперь пришел к Менехму, чтобы хорошо у него поесть. В это время выскакивает из своего дома Менехм. Он бранит жену, которая показывается в дверях дома, за то, что она все время следит за ним и никуда не отпускает от себя. Если жена не перестанет за ним следить, он сегодня же устроит ужин для любовницы. Жена безмолвно скрывается за дверь. Парасит, который во время гневной тирады Менехма стоял в стороне, подходит теперь к Менехму. Тот очень рад встрече с Пеникулом. Менехм распахивает свою одежду, и парасит видит под ней нарядный женский плащ, который Менехм стащил у своей жены, чтобы подарить Эротии. Он стучится в дом к Эротии и, когда та выходит, дарит ей плащ и просит устроить угощение для него и для парасита. С этой пирушки, происходящей за сценой, и и начинается цепь всех комических недоразумений.

Эротия дает распоряжение повару приготовить обед для своего возлюбленного, который пока что уходит с с параситом на форум. Его удаление со сцены необходимо, чтобы дать возможность появиться на ней двойнику. Действительно, благодаря необычайному сходству на обед попадает Менехм из Сиракуз, который только что прибыл в Эпидамн. Вначале повар Килиндр, обеспокоенный тем, что угощение еще не готово, принимает его за возлюбленного своей хозяйки, потом и сама Эротия просит его войти в дом. Менехм сначала отказывается от приглашения, говоря, что видит ее впервые, но потом, удивленный тем, что Эротия знает и его имя и место рождения, решается войти в дом, несмотря на предостережения Мессениона. Хорошо пообедав, Менехм Сосикл выходит из дома Эротии. В руках у него плащ, который он должен отнести к вышивальщику. Выйдя из дома, служанка Эротии передает ему, кроме того, еще и браслет своей госпожи: он должен добавить немного золота и отнести браслет к золотых дел мастеру. Сосикл берет и браслет, бросая в сторону реплику, что он все продаст при первой же возможности. Прибежавший с форума парасит в отчаянии от того, что опоздал на обед. Принимая вышедшего из дома Эротии Сосикла за Менехма, он упрекает его в вероломстве. Возмущение парасита не знает границ, когда Сосикл заявляет, что видит его в первый раз. В отместку парасит собирается рассказать о краже плаща жене Менехма.

В начале четвертого акта происходит объяснение между вернувшимся с форума Менехмом и его женой, узнавшей уже все о любовных похождениях мужа. Матрона требует, чтобы он вернул ей украденный плащ, без этого она не пустит его в дом. Менехм обещает вернуть плащ и по уходе жены стучится в дом Эротии: он уверен, что здесь его примут с лаской. Выходит Эротия, и Менехм просит ее вернуть женин плащ, который подарил ей, обещая потом купить другой, вдвое дороже. Эротия напоминает Менехму, что ведь он сам только что взял плащ, чтобы отнести к вышивальщику, и браслет, чтобы отнести к золотых дел мастеру. Менехм это отрицает, и тогда Эротия, считая, что он издевается над ней, говорит, что отныне он не войдет в ее дом. Между тем цепь недоразумений, порожденных необычным сходством братьев, продолжается. Теперь уже и сама жена Менехма принимает за мужа его брата.

Разыскивая своего раба, появляется с плащом Менехм-Сосикл и попадается как раз на глаза Матроне. Та возмущена наглостью мужа. Он только что клялся, что не крал плаща, а теперь держит его в своих руках! Лучше ей стать вдовой, чем терпеть такое издевательство. Возмущение Матроны не знает границ, когда Сосикл заявляет, что он вообще впервые ее видит. В это время появляется старик, отец Матроны, к которому она обращается за помощью. Старик заводит разговор с Сосиклом, принимая его за своего зятя, но с первых же слов убеждается, что зять сошел с ума, так как говорит, что он в этом доме не живет и никогда не входил к этой женщине. Отец советует дочери отойти подальше от безумного. Тогда Сосикл решает прикинуться сумасшедшим, чтобы отпугнуть старика и его дочь. Те, испуганные, удаляются, причем отец Матроны сообщает, что он идет за лекарем.

После их ухода направляется на свой корабль и Сосикл. Отец Матроны, возвратившись с лекарем, встречает как раз Менехма. Лекарь задает ему несколько вопросов и, решив, что перед ним действительно безумный, говорит, что для лечения его надо отнести к нему на дом. Старик приводит рабов, которые набрасываются на Менехма и тащут к дому лекаря. Но Менехма спасает только что пришедший раб Сосикла — Мессенион. Он принимает человека, которого тащат рабы, за своего хозяина, и отбивает его. Мессенион называет Менехма своим господином, но тот отрицает это. «Значит, я не твой. Дозволь же мне уйти свободным », — шутит Мессенион. Тогда Менехм отпускает его на волю. Мессенион отправляется в таверну, чтобы принести оставленный там в запечатанном ящике кошелек с деньгами на дорогу и отдать его хозяину. Менехм готов воспользоваться кошельком с деньгами.

Наконец братья-близнецы встречаются. Каждый из них поражен, видя в другом собственное подобие. Мессенион также не может различить, кто его хозяин. Оба брата еще больше поражаются, когда узнают, что у них одно и то же имя — Менехм, и что оба они родом из Сицилии. Путем расспросов Мессенион убеждается, что его господин нашел наконец давно про павшего брата. Менехм из Эпидамна решает переселиться в родные Сиракузы. Он распродает с аукциона все имущество. Мессенион делает шутливое объявление о торгах: продаются не только земли, дом, рабы, утварь, но и супруга, если только найдется покупатель.

Комедия «Близнецы» — это настоящая комедия интриги. Комизм положения создается необычайным сходством близнецов. Все действие вращается именно вокруг этого сходства. Изображение характеров принесено в жертву изображению комических ситуаций. Более полно и живо обрисованы не главные герои пьесы, а Пеникул и Мессенион. «Близнецы» послужили образцом для Шекспира. Но в его «Комедии ошибок» действие усложняется тем, что помимо братьев-близнецов выведена еще пара близнецов — слуг, совершенно сходных друг с другом.

«ХВАСТЛИВЫЙ ВОИН»

В тексте комедии есть два стиха, которые позволяют определить время ее написания. В них говорится о поэте находящемся в узилище под неусыпной охраной двух стражей. Несомненно, что здесь имеется в виду Невий, попавший в тюрьму за нападки на Метеллов. Плавт, очевидно, мог написать эти стихи до смерти Невия, то есть до 204 г. до п. э. Следовательно, «Хвастливый воин» и был поставлен на сцену незадолго до этой даты.

Как показывает самое название пьесы, в ней осмеивается хвастун офицер, персонаж, известный еще новой аттической комедии. Герой плавтовской пьесы носит имя Пиргополиник, что в дословном переводе с греческого обозначает «Башнеградопобедитель». Действие происходит в Эфесе. На сцене стоят вплотную друг к другу два до, ма — дом Пиргополиника и его соседа-зажиточного горожанина Периплек томена.

Пиргополиник красочно обрисован уже в первом акте. Едва появившись на сцене, он высокопарно и многословно отдает слугам приказ начистить щит: пусть он блестит ярче солнца и ослепит врагов в час рукопашного боя. Парасит Артотрог («Хлебогрыз»), стоящий здесь же с табличками и грифелем, чтобы подсчитывать поверженных воином врагов, перечисляет подвиги Пиргополиника: в Индии он одним ударом перебил слону «руку», в другой разон за один день убил семь тысяч врагов. Он сдувает своим дыханием легионы, как ветер сдувает с крыш листья или солому. Никто в мире не сравнится с ним в доблести и красоте; все женщины от него без ума. В сторону парасит бросает:

В дальнейшем развитии действия парасит не появляется: в композиции пьесы его роль сводится к тому, чтобы ярче изобразить бахвальство и глупость воина.

В начале пьесы в доме Пиргополиника находится афинская девушка по имени Филокомасия, которую воин обманом увез из Афин, в то время как ее возлюбленный, Плевсикл, находился в другом городе. Верный раб Плевсикла Палестрион, узнав о похищении девушки, отправляется сообщить об этом своему хозяину. Но корабль, на котором плывет Палестрион, захвачен морскими разбойниками. По счастливой случайности один из разбойников отдает Палестриона в подарок Пиргополинику, и в доме воина, таким образом, Палестрион встречается с возлюбленной своего бывшего хозяина. Девушка не подает и виду, что знает Палестриона, но при случае рассказывает ему, что любит по-прежнему Плевсикла и желает бежать в Афины. Палестрион пишет письмо Плевсиклу, который приезжает в Эфес и останавливается у Периплектомена, друга своего отца.

Палестрион же устраивает и свидания Плевсиклу и его возлюбленной: он пробивает насквозь стену в комнате Филокомасии, сделав проход в дом соседа. Обо всем этом Палестрион рассказывает в начале второго акта; иначе говоря, эта часть второго акта принимает функции пролога. Интересно, что и самый акт, как будто бы это был обычный пролог, начинается с обращения к зрителям.

Итак, первый акт знакомит зрителей с главным персонажем, а начало второго акта рисует драматическую ситуацию, сложившуюся к моменту действия пьесы. Самый же ход событий развертывается следующим образом.

Один из рабов Пиргополиника, Скеледр, гоняясь на крыше за обезьяной, заглянул сквозь отверстие в крыше в дом Периплектомена и, к своему изумлению, увидел там Филокомасию, которая целовалась с Плевсиклом. Скеледр желает немедленно рассказать обо всем воину, но Палестрион препятствует этому, убеждая недалекого раба в том, что в доме соседа остановилась только что приехавшая из Афин со своим другом сестра Филокомасии, как две капли воды похожая на нее. Палестрион заставляет Филокомасию играть одновременно за двух женщин. То она выходит из дома воина, и тогда она его подруга Филокомасия, то — из дома Периплектомена, и тогда она афинянка Дикея. Однако, пока все не открылось, надо поскорее устроить побег Филокомасии с ее возлюбленным в Афины, и у Палестриона возникает новый план. У соседа Периплектомена есть клиентка, красивая, молодая гетера по имени Акротелевтия. Надо выдать ее за жену старика и влюбить в нее Пиргополиника, вообще падкого до женщин. Гетера с большим удовольствием принимает план Палестриона, потому что она знает воина, этого хвастуна и народное посмешище:

Воин же никогда не видел Акротелевтии, поэтому тем легче будет его провести. Палестрион передает воину перстень как залог любви Акротелевтии. Пиргополиник не прочь завести новую связь, но не знает, что делать с Филокомасией. Палестрион дает ему совет — разрешить ей уехать, куда она пожелает, вместе со всеми полученными от него подарками; кстати, мать и сестра Филокомасии находятся уже в Эфесе и зовут ее с собой в Афины. Пиргополиник решает воспользоваться этим советом.

Сцены любовного коварства в четвертом акте принадлежат к числу лучших в комедии. Вначале является ловкая служанка Акротелевтии — Мильфидиппа. Она недурна собой, и воин готов уже влюбиться в нее; только слова Палестриона, что Мильфидиппа его невеста и что она ничто перед своей хозяйкой, заставляют Пиргополиника сдержать себя. Мильфидиппа ловко ведет свою роль. Она просит, чтобы воин не отвергал страсти ее госпожи, иначе та покончит с собой. Пиргополиник милостиво разрешает любить себя. Принимающий участие в разговоре Палестрион замечает, что эту свою услугу воин мог бы продать на вес золота: ведь женщины, сошедшиеся с ним, рожают заправских воинов, и дети его живут по восемьсот лет.

Сцена оживляется еще и тем, что издевающиеся над Пиргополиником Палестрион и Мильфидиппа постоянно бросают реплики в сторону, незаметно от воина обмениваются замечаниями, с трудом удерживаются от смеха.

В сцене встречи самой Акротелевтии с Пиргополиником хитрая женщина, делая вид, что не видит его, начинает высказывать свои чувства вычурным языком, в котором звучит в то же время прямое издевательство над глупым воином:

Вместе с тем, стоя перед домом Пиргополиника, она по запаху чувствует, что ее возлюбленного нет дома, и что он находится где-то поблизости, здесь же.

Увидев воина, она не в силах держаться на ногах, так как вся душа у нее ушла в глаза. Интереснее всего, что в этой сцене Акротелевтия не говорит непосредственно с воином. Пока она — условно — не видит его, она говорит о своих чувствах к нему Мильфидиппе.

После того как она увидела воина, у нее, по словам Мильфидиппы, началась дрожь и язык прилип к гортани. Богато одарив Филокомасию, Пиргополиник отпускает ее в Афины. С ней отправится и Палестрион, которого воин также дарит Филокомасии, заявившей, что одна она не поедет. Воин обещает дать Палестриону свободу. Плевсикл, переодетый корабельщиком, приходит за Филокомасией, говоря, что лгать ждет ее на пристани и корабль готов к отплытию. Происходит комическая сцена прощания Филокомасии и Палестриона с Пиргополиником. Филокомасия, Плевсикл и Палестрион уходят на корабль.

Появляется из дома Периплектомена мальчик и зовет «прекраснейшего мужа», о котором заботятся боги Марс и Венера, в дом к своей хозяйке на заранее условленное свидание. Вскоре из дома слышатся крики, а потом оттуда выходит Периплектомен со своими слугами. Слуги избивают Пиргополиника за то, что он посмел прийти к чужой жене. Потрясая своим ножом, повар грозит даже оскопить воина. Пиргополиник кричит, умоляя отпустить его. Периплектомен соглашается наконец отпустить «Венерина внука», если только тот даст клятву, что не будет мстить за свое избиение. Размягшего от палок Пиргополиника перестают наконец бить. Вышедший из дома воина раб сообщает своему господину, что моряк, который приходил за Филокомасией, оказался ее возлюбленным. Пиргополиник убеждается в том, что Филокомасия и Палестрион обманули его.

Образ «хвастливого воина», данный Плавтом в этой комедии, оказался чрезвычайно живучим в последующей драматургии. Он встретится потом в итальянской комедии масок в виде хвастуна «Капитана», в лице которого народ осмеивал феодальную и особенно испанскую военщину. Хорошо очерчены и другие персонажи комедии. Особенно интересен образ Палестриона, хитрого раба, ведущего интригу. Периплектомен и Плевсикл — только послушные исполнители его планов, а в лице Акротелевтии и ее служанки он находит весьма ловких помощниц. В пьесе есть ценное указание на игру Палестриона в тот момент, когда он обдумывает, как провести воина. Он хмурит лоб, стучит в грудь рукой, поворачивается, левой кистью упирается в левый бок, правой ведет счет по пальцам, затем с силой бьет себя рукой по правому боку (видно, не надумал еще, что делать), щелкает пальцами, мотает головой:

Последнее замечание прямо указывает, что в римской комедии, как и в новой аттической, уже были выработаны определенные условные приемы актерской игры. Любопытен образ Периплектомена, пожилого богатого холостяка.

Он обходителен, любезен и желанный гость на пирушках, где не затевает ссор и не трогает чужих любовниц. К тому же он большой гастроном и неутомимый плясун. Выше всего он ценит свою свободу и поэтому не женится, хотя по своему положению мог бы взять жену из хорошего рода.

Хотя комедия и взята из греческой жизни, но Плавт внес в нее некоторые римские черты. Так, Периплектомен торопится в сенат, чтобы там не распределили без него управление провинций.

На вопрос Плевсикла, почему он не вступает в брак, отвечает, что боится ввести в дом расточительную и капризную жену (ст. 682 и следующие). В характеристике, которую Периплектомен дает такой жене, много чисто римских бытовых черт: например, упоминание о подарках в римский женский праздник 1 марта, в праздник Минервы 19 марта и 13 июня. Наказание для совершивших проступки рабов вводят зрителей именно в римскую жизнь и в римские нравы. (В Греции отношение к рабам было более мягким.) Так, Палестрион, обвиняя Скеледра за то, что тот якобы оболгал невинную Филокомасию, говорит ему, что он пропадет теперь у городских ворот «руками врозь, с колодкою на шее». Это — прямой намек на мучительную казнь римских рабов: перед казнью голову осужденного просовывали в отверстие бруска, к краям которого привязывали или пригвождали руки несчастной жертвы. Наконец, в пьесе есть, как уже указывалось, явный намек на тюремное заключения Невия.

Оригиналом для Плавта послужила, судя по его собственным словам, греческая комедия Άλάζων («Хвастун») какого-то неизвестного автора. Однако в науке принято мнение, что «Хвастливый воин» представляет собой контаминацию из двух греческих пьес.

«КЛАД»

Исследователи считают, что комедия «Клад» была написана после 195 г. до н. э. В этой комедии осмеивается человеческая скупость, доведенная до невероятных, бессмысленных пределов и превращающая носителя этой страсти в существо, отравляющее жизнь и себе самому и своим близким. Однако эта тема трактуется в своеобразном преломлении: в роли скупца выступает бедняк Эвклион, в руках которого оказался горшок с золотом; он и не думает о том, чтобы как-нибудь использовать неожиданно свалившееся богатство, и продолжает по-прежнему вести жалкую жизнь.

В комедии не раз затрагивается и мотив социального неравенства и порожденной им разобщенности и вражды между людьми. Комедия Плавта «Клад» приобрела в последующее время не меньшую популярность, чем его «Хвастливый воин».

На сцене были изображены два дома: скупца Эвклиона и его богатого соседа Мегадора, а также храм богини Верности с жертвенником перед ним. Комедия открывалась прологом, в котором выступал Лар — бог домашнего очага — и сообщал зрителям, что он открыл старому Эвклиону клад, зарытый в середине очага еще дедом Эвклиона.

Дочь Эвклиона, Федра, заботилась о Ларе, делала ему приношения, и вот только ради дочери, которую обесчестил на празднике Цереры один знатный юноша, Лар и открыл старику клад, чтобы тот легко мог выдать Федру замуж. В дальнейшем ходе пьесы раскрывается, что этим знатным юношей оказывается не кто иной, как племянник Мегадора Ликонид.

Сестра Мегадора уговаривает своего брата жениться. Разговор происходит перед домом Мегадора, хотя он и носит интимный характер. Сестра предлагает брату взять в жены немолодую уже женщину с приданым. Но Мегадор не желает брать жену с приданым, он опасается, что вслед за ним в дом войдут «крик, капризы, приказания, пурпур, кость слоновая на повозках». Уж если жениться, так он возьмет себе в жены дочь соседа — бедняка Эвклиона. Сестра одобряет выбор брата.

Эвклион соглашается выдать дочь за Мегадора, но предупреждает его, что никакого приданого по бедности дать не может. Свадьбу Мегадор желает справить в тот же день. Когда Эвклион сообщает об этом своей служанке Стафиле, та говорит сама с собой, что и ей и хозяйской дочери пришел конец: Федра должна сегодня родить, и теперь уже никак не скрыть позора. Однако в дальнейшем ходе пьесы выясняется, что Мегадор, которому все стало известно о любовном приключении своего племянника, отказывается по просьбе последнего от своего брака с Федрой, и любовная линия комедии кончается благополучно. Федра так и не появляется на сцене, из дома Эвклиона слышны только ее крики при родах.

Вторая линия фабулы — демонстрация скупости Эвклиона — связана почти исключительно с приготовлениями к намеченной вначале свадьбе Мегадора и Федры. Присутствие в доме посторонних людей — поваров, которых нанял Мегадор и половину которых отвели к Эвклиону, явилось причиной того, что, боясь кражи, он уносит из дома горшок с золотом и прячет его вначале в храме богини Верности, а потом в роще Сильвана за городом, где его и крадет раб Ликонида Стробил.

Комедия «Клад» отличается искусным сценическим построением. Скупость Эвклиона характеризуется не столько тем, что говорят о нем другие, сколько самими его поступками. Первый акт начинается с того, что Эвклион выгоняет из дому и колотит старую служанку Стафилу, чтобы она не пронюхала, где спрятано золото. Стафила не понимает, что сделалось с ее хозяином:

Уходя, Эвклион приказывает Стафиле сторожить дом, запереть двери и не впускать соседей, зачем бы они ни пришли:

Однако Стафила считает, что в доме ворам нет никакой наживы, так как «все пустотой полно и паутиной».

Стробил характеризует скупость Эвклиона в метких выражениях, носящих отчасти характер народных пословиц.

Старик кричит, что он погиб, чуть только из-под его чугунка вылетит наружу дымок. Ложась спать, он повязывает рот мешком, чтобы не упустить дыхания; умываясь, плачет, до того ему жалко проливать воду.

Скупость и соединяемая с ней подозрительность Эвклиона раскрывается в ряде его собственных рассуждений и особенно в живых сценах, связанных с сватовством Мегадора и с приготовлениями к свадьбе. Во время сватовства Мегадора Эвклион два раза прерывает разговор и убегает в дом: первый раз потому, что Мегадор заговорил об «общем деле» (Эвклион думает, что Мегадор уже стащил золото и хочет принять участие в дележе), второй раз потому, что услышал лязг железа, когда копали сад у Мегадора (вероятно, лязг железа слышался из-за сцены).

Возвратясь с рынка, где он не купил к свадьбе никаких съестных припасов, Эвклион хвалит себя за то, что избежал разбойничьих рук. К тому же, если расщедриться в праздник, то может прийти нехватка в будни. И он уже почти спокоен, решив справить свадьбу с меньшими расходами, а возможно, и вообще без них, как вдруг, подходя к дому, слышит шум и слова, которые его приводят в ужас. Повар говорит, что горшок мал и надо попросить у соседей другой, побольше. Эвклион думает, что тащат его горшок с золотом. Он врывается в дом и начинает избивать повара вместе с поварятами. Повар с криком выбегает из дома. Происходит перебранка между ним и Эвклионом, который успокаивается только тогда, когда убеждается, что горшок цел. Он решает отныне всегда носить его с собой.

Однако слова Мегадора о том, что на свадьбе он подпоит Эвклиона, заставляют последнего насторожиться: ему кажется, что Мегадор собирается подпоить его с той целью, чтобы украсть клад, и Эвклион решает поэтому спрятать золото в храме богини Верности.

Он входит с горшком в храм, прячет там золото и. выйдя из храма, просит богиню Верности сохранить его горшок. Стробил слышит слова Эвклиона и, когда тот удаляется, идет в храм, чтобы украсть золото. Но в это время снова возвращается Эвклион, испугавшись дурной приметы: когда он шел, слева крикнул ворон, и он боится теперь беды. Эвклион опять входит в храм и сразу же появляется оттуда вместе со Стробилом, которого бьет и ругает вором. Обыскав Стробила и убедившись, что тот не успел еще украсть золото, Эвклион прогоняет его, а сам обращается со словами упрека к богине Верности.

Теперь Эвклион желает отнести свою кубышку подальше — в рощу лесного божества Сильвана, за городом. Спрятавшийся Стробил слышит это и надеется украсть золото. Действительно, вскоре Стробил возвращается и сообщает, что только что украл кубышку; он залез на дерево и увидел, куда Эвклион спрятал свой клад. Стробил уходит в дом, чтобы спрятать там золото. В это время на сцену с криком вбегает Эвклион. Следует его трагикомический кантик (нечто вроде арии), в котором есть и непосредственное обращение к зрителям:

На крики Эвклиона из дома Мегадора выходит Ликонид. Он думает, что старик рыдает так потому, что узнал о бесчестье дочери. Подойдя к Эвклиону, Ликонид сознается, что он совершил тот проступок, который растревожил старика. Пораженный этим признанием и думая, что дело идет о кубышке, Эвклион спрашивает:

На это Ликонид отвечает, что бог привлек его к ней (то есть к Федре). Эвклион снова думает, что речь идет о кубышке. Происходит полная комизма сцена объяснения, построенная на взаимном непонимании. Эвклион просто не помнит себя от возмущения, когда Ликонид говорит ему, что если уж он тронул «ее», пусть «она» у него и останется. Старик намерен тащить юношу в суд. Но дальше недоразумение выясняется: Ликонид клянется, что не брал золота. Он рассказывает старику о своем поступке с его дочерью и просит выдать ее за него, так как дядя отказывается от этого брака.

Стробил в конце концов сознается Ликониду, что украл у Эвклиона горшок с золотом, и просит отпустить его за выкуп. Но Ликонид требует, чтобы Стробил возвратил Эвклиону украденный горшок. Конец пьесы до нас не дошел, но из стихотворных резюме пьесы, принадлежащих какому-то римскому филологу (ок. II в. н. э.), известно, что золото было возвращено Эвклиону, который выдает дочь замуж за Ликонида и отдает им это золото в приданое. Судя по немногим отрывкам, сохранившимся у римских грамматиков, Эвклион был очень рад, что избавился от клада, не дававшего покоя ни днем, ни ночью.

В комедии «Клад», как уже указывалось, затрагивается и вопрос о социальном неравенстве в обществе. Когда Мегадор просит Эвклиона отдать за него замуж свою дочь, Эвклион принимает вначале эту просьбу за издевательство над бедным человеком, каким его все считали. Называя богача Мегадора быком, а себя осликом, он говорит:

Эвклион боится, что, породнившись с богатыми, он отойдет от своих, но не пристанет и к чужим — ему не будет стойла ни там, ни здесь. Однако сам Мегадор смотрит на предстоящую женитьбу на бедной девушке как на дело умное и хорошее не только в личном плане, но и в плане общественных интересов. Если бы все поступали, как он, и богатые женились на бедных, среди граждан было бы больше согласия и меньше зависти (ст. 474 и следующие).

Мольер взял за образец «Клад» при создании своей комедии «Скупой», однако он радикально переработал пьесу Плавта, задавшись целью изобразить скупость современных ему буржуа.

В «Кладе» Плавт повторяет и мотив, затронутый уже в «Хвастливом воине». Это — вопрос о растущей роскоши женщин и о женитьбе на женщинах с приданым. Мегадор перечисляет расходы, которых стоит привередливая жена. Он насчитывает около тридцати профессий, обслуживающих модную жену.

«КУРКУЛИОН» («ПРОДЕЛКИ ПАРАСИТА»)

Комедия представляет особенный интерес, так как в ней, с одной стороны, шире показан римский быт, чем в других пьесах Плавта, с другой стороны, здесь нашли яркое отражение некоторые характерные черты эллинистической поэзии, которые Плавт пародирует.

Пролога в этой комедии нет, но в первом акте содержится вся завязка действия. На сцене три строения: дом юноши Федрома, храм Эскулапа и дом сводника Каппадока. Действие происходит глубокой ночью. Разряженный юноша Федром с восковой свечой в руке выходит из дома с рабом Палинуром и мальчиком. На вопрос Палинура, куда он идет, Федром отвечает:

Этот изысканный ответ в духе александрийской поэзии, как и все дальнейшее поведение влюбленного юноши, должен был вызвать смех у грубоватых и практичных римлян времен Плавта.

Палинур издевается над своим господином (это можно позволить рабу, так как действие комедии происходит в Греции — в Эпидавре), когда тот здоровается с дверью дома сводника, называя ее «драгоценною», «чудеснейшею» и в то же время «молчаливою». Оказывается, в доме сводника живет молодая служанка по имени Планесия, покамест чистая девушка, которую сводник готовит в продажные женщины. Федром влюбился в Планесию; она тоже платит ему горячею любовью. Юноша хотел бы выкупить Планесию, но у него нет суммы, которую требует сводник за девушку, и вот уже три дня как Федром послал своего парасита Куркулиона в Карию просить взаймы денег у своего друга. Влюбленные видятся ночью украдкой; свидание устраивает привратница сводника старуха Леэна, горькая пьяница, которую Федром подкупает вином. Так происходит и на этот раз. Федром берет у мальчика кувшин с вином и начинает лить вино перед дверью. Учуяв душистый винный запах, Леэна выходит из дома. После пародийного восторженного гимна в честь вина она с жадностью выпивает вино из большого кувшина и обещает Федрому устроить свидание с Планесией. Леэна уходит за ней в дом. Федром начинает петь перед дверными крюками:

В этой арии Федрома перед нами редкий образец античной серенады[262].

Наконец Планесия выходит из дома. Следует сцена нежного свидания. Она, вероятно, казалась римлянам смешной, хотя в некоторых словах, которыми обмениваются влюбленные, моншо заметить и проявление подлинного человеческого чувства без его комической трактовки. Однако комическая сторона в этой сцене явно преобладает; она проявляется в репликах Палинура по адресу влюбленных, которые никак не могут вырваться из взаимных объятий.

Прощаясь с Федромом, Планесия просит его поскорее выкупить ее от сводника.

Во втором акте Плавт показывает двух других действующих лиц, о которых говорилось в первом акте. Из храма Эскулапа выходит сводник Каппадок, который провел там ночь, ожидая исцеления от своей болезни. Он представлен человеком отталкивающей внешности: у него огромный живот и зеленые глаза. В разговоре с Палинуром он жалуется на свои многочисленные болезни. Когда он опять уходит в храм Эскулапа, Палинур кричит по направлению к дому своего господина, требуя, чтобы Федром поскорее вышел, так как из Карии прибыл парасит. На сцене появляется бегущий парасит Куркулион, он кричит, чтобы ему уступали дорогу, иначе он заденет кого-нибудь на бегу или собьет с ног. А если ему попадутся греки, которые ходят по улице с покрытой головой (в знак того, что они заняты важными мыслями и не желают рассеиваться), навьючив на себя книги и сумки, то он вышибет из них дух.

Так Плавт вышучивает греческих учителей-философов, появившихся уже к тому времени в Риме. После того как Федром обещает параситу обильное угощение (свиной окорок, желудок и вымя — любимые римские блюда), Куркулион рассказывает о том, чего ему удалось добиться в Карии.

У приятеля Федрома денег не оказалось, но параситу повстречался в Карии знакомый ему воин Терапонтигон, и все неожиданно кончилось счастливо. Воин рассказал параситу, что он купил в Эпидавре у сводника Каппадока за тридцать мин девушку, но денег за нее еще не отдавал; все деньги находятся у менялы Ликона, который по уговору с воином должен отдать их для выкупа девушки тому, кто привезет письмо воина с его печатью. За обедом воин сообщил и имя девушки, которая оказывается не кем иным, как возлюбленной Федрома Планесией. Подпоив за обедом воина, парасит стащил у него с пальца перстень и показывает его Федрому, который хвалит ловкость парасита.

Теперь остается только написать подложное письмо и припечатать его печатью воина. Менялу Ликона удается провести: назвавшись отпущенником воина, парасит предъявляет ему письмо, и тот сразу же соглашается отдать деньги своднику, который после этого передает девушку параситу. Однако Ликон напоминает Каппадоку условие, которое они заключили между собой: если девушка окажется свободной, сводник должен возвратить Ликону все; тридцать мин.

Приехавший в Эпидавр воин пытается получить свои деньги от менялы, но тот заявляет ему, что деньги уже отданы кривому отпущеннику воина. Сводник тоже отвечает отказом на требование воина отдать ему девушку, говоря, что она уже уведена от пего. Интересно, что при этих ссорах ни меняла, ни сводник не обнаруживают никакого страха перед воином, который и в этой пьесе изображается бахвалом. Воин убеждается в том, что его обманул Куркулион.

В дальнейшем развитии действия благодаря перстню, украденному параситом у воина, Планесии удается найти брата. Припав к ногам воина, Планесия умоляет его сказать, как попал к нему перстень, похищенный у него параситом. Воин вначале грубо отказывает ей в этом, но потом, тронутый ее мольбой, говорит, что перстень передал ему его покойный отец Перифан.

С первых же слов воина Планесия убеждается, что перед ней ее брат. Но Терапонтигон желает еще сам удостовериться, правда ли это. Он спрашивает, как звали ее мать, кормилицу. Планесия правильно называет их имена и рассказывает семейную историю, которая известна и воину. Кормилица еще девочкой взяла ее на праздники Дионисий и там во время давки (поднялся вихрь и обрушились сиденья) потеряла. Кто-то вынес ее, но кто, она не знает. Планесия не излагает своей дальнейшей истории, но показывает воину свое кольцо, которое она хранила. Воин убеждается, что это то самое кольцо, которое он когда-то дал своей сестре в день ее рождения.

Узнавание произошло, проданная служанка оказывается свободнорожденной и находит своего брата. Воин дает согласие на брак Планесии с Федромом.

Парасит предлагает в приданое самого себя: пусть Планесия кормит его, пока жива. Терапонтигон собирается теперь потребовать от сводника обратно 30 мин. Когда Каппадок появляется на сцене, воин схватывает его и требует немедленно «изрыгнуть деньги».

Сводник грозится судом, воин собирается накинуть ему веревку на шею и тащить к столбу. Сводник в конце концов отдает деньги. Свадьбу намечают справлять в тот же день. Воин приглашает зрителей похлопать комедии.

В этой пьесе больше, чем в других комедиях Плавта, находят отражение конкретные черты римской жизни. В комедии есть выпады, направленные против городских ростовщиков, хлебников, мясников, сводников, крючкотворов, болтунов, франтов Рима. Куркулион называет сводников людьми бесчестными и клятвопреступниками, считает их величайшим злом для людей наравне с клопами, вшами и блохами; он полагает, что к сводникам вполне можно приравнять и ростовщиков.

Обращаясь к меняле Ликону, он бросает в лицо ему следующую тираду:

Эти выпады против ростовщиков должны были встречать сочувствие плебейских зрителей Плавта. Современник поэта, яркий выразитель взглядов консервативной сенатской аристократии, Катои Старший говорил, что занятие ростовщичеством римляне с давних пор считали делом позорным и в своих законах осуждали ростовщиков на четвертной, а воров только на двойной штраф.

В начале четвертого акта на сцену выходит хораг и, обращаясь к публике, говорит, что Федром отыскал себе ловкого проходимца. Хораг высказывает даже шутливые опасения, как бы не пропали театральные костюмы.

Впрочем, он тут же успокаивает самого себя тем, что костюмы он выдал Федрому (то есть хозяину «стада», исполнявшему роль Федрома), однако глаз все-таки нужен. Дальше, как бы учитывая запросы публики, хораг указывает, в каких именно местах Рима можно найти людей, подобных Куркулиону. Затем следует перечисление, где в своеобразной смеси представлены отдельные социальные группы, профессии и люди, характеризуемые просто по своим моральным качествам. В этом перечне упоминаются ростовщики, хлебники, мясники, судейские крючки, моты, лгуны, потаскушки и т. п. (ст. 466 и следующие). Вне всякого сомнения, перед нами здесь кусок подлинного римского быта, который поэт — правда, не совсем органично — включает в развитие сюжетной линии своей пьесы.

В комедии есть и некоторые чисто сценические особенности: упомянутая уже ария влюбленного юноши, показ бегущего парасита, пародирование трагедии (например, в словах Федрома, обещающего воздвигнуть Леэне за ее услуги «не златую, а винную статую»), а также участие в разговоре четырех действующих лиц.

«ПСЕВДОЛ» («РАБ-ОБМАНЩИК»)

Эта комедия была поставлена на Мегалесийских играх в 191 г. до н. э. и, следовательно, принадлежит уже к числу последних пьес Плавта. Драматург рисует в ней своего излюбленного персонажа — ловкого пронырливого раба по имени Псевдол. Все действия и поступки Псевдола приобретают особенный интерес, так как он уже заранее объявляет, что обманет своего господина, старика Симона, и даже заключает с ним своеобразное пари. Зрители смеялись над такой наглостью раба и крайней снисходительностью его хозяина-грека (действие комедии развертывалось в Афинах). В пьесе есть ценное указание на наружность Псевдола: он толстобрюх, с большой головой, рыжий, у него красная рожа, острые глазища, толстые икры и огромные ноги (ст. 1218—1219).

Действие комедии происходит на улице у трех соседних домов: Симона, сводника Баллиона и еще какого-то третьего дома[264]^. От пролога сохранились только два последних стиха, содержащих обращение к зрителям — надо думать, к тем, которые, не дослушав до конца длинную комедию, хотели «расправить ляжки», то есть подняться и уйти.

Первый акт открывается диалогом между Псевдолом и его молодым господином Калидором, сыном Симона. Из этого диалога зрители узнавали о несчастье Калидора. Его возлюбленная Феникия сообщала ему в письме, что ее хозяин, сводник Баллион, продал ее за 20 мин одному македонскому воину. Перед отъездом воин внес 15 мин, а остальные 5 собирается дослать через своего человека в ближайший Дионисов день, и с этим посланным должна будет отправиться к воину и Феникия.

Девушка умоляет Калидора помочь ей и избавить их обоих от разлуки. Калидор в отчаянии, так как у него нет 20 мин, чтобы выкупить Феникию от сводника. Он просит у Псевдола взаймы драхму, чтобы купить веревку и повеситься, так как не видит никакого выхода из положения: Феникию от него отнимают, а без нее он жить не может. Однако Калидор успокаивается, когда Псевдол дает ему твердое обещание достать 20 мин для выкупа Феникии:

на что благородный юноша бросает такую реплику:

В первом же акте показан и сводник, у которого живет Феникия. У сводника, по-видимому, отталкивающая внешность, как можно судить по реплике одного действующего лица, что он как-то странно ходит — «вкривь да вкось, ни шагу прямо» (ст. 955). Сводник выходит из дома со своими рабами. Он ругает их, бьет плетью, а затем, выстроив перед собой, отдает каждому из них приказание и прогоняет обратно в дом, кроме мальчика, которого он берет с собой на рынок, чтобы закупить необходимые припасы для устройства пира в день своего рождения. Обращаясь к женщинам, находящимся внутри дома, сводник приказывает им получше обработать в этот день своих любовников, чтобы они нанесли побольше подарков хозяину. Оказывается, одна из принадлежащих Баллиону женщин — подруга торговца зерном, вторая — торговца мясом, третья — торговца маслом.

Сводник хотел бы, чтобы в день его рождения поклонники его женщин навезли в его дом на целый год хлеба, мясных туш, мехов с маслом.

Калидор, которому усердно помогает Псевдол, загораживает дорогу своднику и пытается убедить его подождать еще несколько дней и не продавать Феникию; юноша надеется, что тем временем ему удастся достать денег. Сводник отказывает Калидору в отсрочке, заявляя, что Феникия уже продана македонскому воину. Калидор и Псевдол осыпают сводника бранью, называя его клятвопреступником, мерзавцем, вором, лгуном, колодником и убийцей. Сводник, думающий о наживе и, очевидно, привыкший к такого рода ругательствам, хладнокровно принимает их, а иногда и подзадоривает своих противников спокойными: «продолжай » и «превосходно». Драматург искусно использует для этой перебранки трохаический тетраметр, включая иногда и в одну строку пять и даже шесть реплик. Вот как, например, выглядит ст. 360:

Уходя на рынок, сводник говорит Калидору, что, хотя последний и ругал его, он готов нарушить договор с воином, если тот не пришлет сегодня пяти мин, и передать Феникию Калидору при условии уплаты им 20 мин. В последней сцене первого акта Псевдол заключает то самое пари, о котором уже говорилось выше. Вначале, когда Симон слышит голос Псевдола, но еще не видит его, у него чешутся руки, чтобы побить своего раба, который, как кажется старику, развратил его сына.

Сосед, тоже старик, успокаивает Симона, напоминая ему его собственную бурную молодость. Симон задает Псевдолу несколько вопросов. Правда ли, что его сын влюбился во флейтистку? Правда ли, что он хочет выкупить ее от сводника? Правда ли, наконец, что для этой цели Псевдол собирается стащить у него, Симона, 20 мин? На все эти вопросы Псевдол с важностью дает по-гречески утвердительный ответ[267].

Он прямо заявляется своему хозяину, что именно от него получит 20 мин. Если же ему не удастся это сделать, пусть хозяин бьет его палками. Но Псевдол предлагает еще и второе пари: Симон должен дать ему 20 мин, если ему удастся до вечера этого же дня похитить у сводника Феникию. В случае проигрыша Псевдол согласен идти на всю жизнь на мельницу. Симон принимает и это пари. Когда после ухода стариков Псевдол остается один, он обращается к зрителям и просит их не думать, что он похвастал: он выполнит все, что обещал, но только еще не знает, как это сделать. Уходя в дом, чтобы обдумать свой план, Псевдол говорит зрителям, что пока их позабавит игрой флейтист (прямое указание на игру на флейте во время антрактов)[268].

В начале второго акта является слуга воина Гарпаг, который должен передать своднику письмо с печатью воина и 5 мин. Назвавшись доверенным рабом сводника, Псевдол начинает убеждать Гарпага отдать ему письмо и деньги. Но Гарпаг соглашается дать только письмо. Он идет пока в таверну, где остановился, и просит прийти за ним, как только Баллион возвратится домой. С приходом Гарпага у Псевдола возникает совершенно ясный план действий. Он просит только Калидора и его приятеля Харина дать ему в помощь подходящего человечка. У Харина есть раб по имени Симия (то есть обезьяна), годный на все руки плут. Псевдол решает, что оденет его солдатом, отдаст ему письмо и деньги, а тот, якобы как гонец от воина, передав все это своднику, уведет от последнего Феникию. Этот план удается осуществить.

Переодетый иностранцем Симия ловко играет свою роль. Назвавшись гонцом от воина, он передает письмо с печатью воина и условленные 5 мин своднику и уводит от него Феникию. Баллион в восторге: деньги его при нем, Феникия уведена, и ему нечего теперь бояться Псевдола. На радостях он даже заявляет Симону, что готов дать ему и 20 мин и девушку, если Псевдолу удастся все-таки передать ее Калидору. Однако радость сводника оказывается преждевременной. Является Гарпаг, настоящий слуга македонского воина, и, передавая своднику 5 мин, требует от него Феникию. Баллион и Симон уверены, что перед ними мошенник, подосланный Псевдолом, и начинают издеваться над ничего не понимающим Гарпагом. Однако, когда последний говорит, что отдал письмо воина дворецкому сводника по имени Сир, а затем описывает и наружность этого дворецкого, Баллион убеждается, что Псевдол обманул его. Помимо того, что он лишился Феникии, он должен возвратить задаток воину и отдать проигранные 20 мин Симону.

В последнем акте показан пьяный Псевдол. Он едва стоит на ногах. Не стесняясь в выражениях, он описывает пирушку, с которой только что вышел, чтобы протрезвиться и напомнить уговор Симону. Пирушка устроена по случаю победы над врагами. На ней и Калидор с Феникией, и другие гости. На голос Псевдола выходит Симон, возмущающийся нахальством своего раба, который средь белого дня ходит с венком на голове и пьяный. Несмотря на возмущенные реплики Симона («да оставь мне рыгать в лицо»), Псевдол подходит к старику, требует от него проигранные 20 мин и приглашает на пирушку, прося не сердиться на него и на сына. Симон отправляется на пирушку. Псевдол приглашает зрителей похлопать, тогда он и их завтра пригласит на пир.

Всю интригу комедии ведет Псевдол. Калидор представлен беспомощным любовником, который может только приходить в отчаяние и вздыхать. Правда, Псевдол находится в несколько особых условиях. Он получает своеобразную отсрочку в расплате от своего хозяина, заинтересовавшегося тем, как Псевдол будет осуществлять свои махинации, но убежденного в том, что плута все же постигнет неудача. Кроме того, и приятель его молодого хозяина прямо оказывает помощь предприимчивому рабу, но все-таки Псевдолу самому приходится придумывать средство обмануть сводника.

Свои махинации он сравнивает с военными действиями. Он собирается совершить «славные воинские подвиги и лишить врагов доспехов», полагаясь на доблестных предков (ст. 579 и следующие). «Под знаменами он поведет рядами свое войско на сводничью крепость» (ст. 761 и следующие).

Но Псевдол сравнивает себя не только с полководцем, но и с поэтом, который берет таблицы, но не знает еще, что будет в них писать, однако он найдет нужное и сделает правдоподобной собственную выдумку (ст. 400 и следующие). Псевдол не только смел и энергичен в своих действиях, но находчив и остер на язык. Его хозяин Симон по способности забивать другого словами сравнивает его с Сократом (ст. 463 — 464). Псевдол не прочь и пофилософствовать.

В жизни людей господствует случай. Кто хорошо им воспользуется, тот для нас и умен. Сто умных людей могут составить планы, но побеждает их богиня счастья. Люди глупы и, добиваясь чего-либо со страстью, не могут понять собственной пользы; устремляясь за неверным, они лишаются верного, а там, смотришь, среди страданий и скорби подкрадывается уже смерть (ст. 677 и следующие). Здесь есть комические нотки пессимизма.

В кантике начала пятого акта под впечатлением веселой пирушки и под влиянием опьянения они сменяются проповедью жизненных наслаждений, в числе которых называются хорошая еда, вино и женщины.

Речь Псевдола изобилует остроумными репликами, яркими, хотя подчас и грубыми сравнениями. Так, когда открываются двери Баллиона. Псевдол замечает, что дому дурно — его тошнит самим сводником (ст. 953).

Временами в речи Псевдола содержится пародия на высокий трагический стиль (ст. 703 и следующие), причем пародируются не только слова, но и позы трагических актеров (ст. 458).

Роль Псевдола требовала многообразия средств сценической выразительности; он полон иронии в разговоре с молодым влюбленным хозяином, в разговоре со старым проявляет мнимое смирение, которое тут же приправляется известной дозой нахальства, когда он заявляет хозяину, что сердит на него за то, что тот мало верит ему. Все это изрядно сдабривается буффонадой. В кантике пятого акта Псевдол, по-видимому, исполнял какой-то разнузданный танец — якобы тот самый, который он танцевал на пиру (ст. 1273 и следующие).

Так же хорошо написана Плавтом и роль сводника Баллиона. В пьесе не раз имеет место нарушение сценической условности. Получив письмо от Гарпага, Псевдол сообщает об этом Калидору и его приятелю Харину, но, когда Калидор желает узнать подробности. Псевдол заявляет:

После того как Псевдол заключил пари с Симоном и последний вместе со своим приятелем удаляется со сцены, Псевдол уже прямо обращается к зрителю:

Сюда же может быть отнесено и следующее место. Довольный и не подозревающий обмана Баллион (Симия только что увел от него Феникию) так отвечает на вопрос Симона, видел ли он Псевдола и что последний говорил ему:

Пьеса очень хороша по обрисовке центрального персонажа, но в композиции ее есть существенный недостаток. Почти весь третий акт заполнен разговором Баллиона с поваром, которого он нанял на рынке.

В этой сцене есть ряд остроумных мест. Так, повар, порицая искусство своих сотоварищей, говорит, что иные из них подносят на блюдах луга с приправою (то есть вегетарианские кушанья), как будто бы это пир для быков, а не для людей. Из его же кастрюль поднимается к небу такой запах, что этим запахом питается сам Юпитер. Если же он, повар, остается без дела, то Юпитер отходит ко сну, не обедавши.

Вся сцена с поваром должна была смешить зрителей, но для развития действия она является лишней. Несмотря на этот недостаток, «Псевдол» принадлежит к числу лучших комедий Плавта.

«ПЛЕННИКИ»

Совершенно особое место среди комедий Плавта занимает эта пьеса.

Действие развертывается в городе Калидоне, в Этолии (Средняя Греция). У старика Гегиона большое горе. Во время войны Этолии с Элидой его сын Филополем попал в плен.

На старости лет Гегион остался без детей, так как другой его сын был похищен лет за двадцать до этого, четырехлетним ребенком, и о судьбе его отец ничего не знает, кроме того, что похитителем был бежавший от него раб Сталагм.

Старик скупает теперь попавших в плен элидцев. Он надеется, что ему удастся выменять их на своего сына.

В числе купленных пленников оказываются богатый элидец Филократ и его раб Тиндар. Господина и раба связывает с юных лет самая тесная дружба. Пленники придумывают хитрость, которая должна спасти их из неволи. Так как никто их в Калидоне не знает, то они решают поменяться ролями: Филократ называет себя рабом, а Тиндара — господином.

Для чего нужна эта хитрость, зрителям становится понятно из сцены, происходящей между Гегионом и обоими пленниками. Узнав, что сын его находится в плену в Элиде, в руках некоего врача Менарха, Гегион, считая Тиндара господином, предлагает ему выкупить из плена его сына. Тогда и он сам и его раб будут также свободны.

Гегион собирается во время перемирия послать кого-нибудь в Элиду к отцу Филократа для ведения всех этих переговоров. Но Тиндар убеждает Гегиона, что было бы лучше всего послать раба (то есть Филократа), который быстро закончит дело. Гегион соглашается. Особенного риска для него нет: ведь господин остается пока в плену и, кроме того, дает обещание в случае бегства раба заплатить Гегиону 20 мин. Мнимый раб удаляется: он должен добиться в Элиде путем переговоров выкупа сына Гегиона и отправить его затем в Калидон. Однако обман оказывается сразу же разоблаченным.

Дело в том, что у Гегиона есть еще пленники, которые содержатся в доме его брата, и среди них оказывается товарищ Филократа — Аристофонт.

По горячей просьбе Аристофонта Гегион приводит его к себе, чтобы дать возможность друзьям увидеться. Тиндар понимает, что теперь все погибло, обман будет разоблачен. Напрасно старается он скрыться с глаз и не смотреть в лицо Аристофонту. Последний сразу же узнает его и называет по имени. Пытаясь спасти положение, Тиндар говорит, что Аристофонта считали в Элиде сумасшедшим. Некоторое время Гегион еще верит Тиндару, но в конце концов убеждается, что перед ним не господин, а раб. Тиндар сознается, что все это было подстроено благодаря его хитрости.

Но он хвалится своим поступком: если даже ему и суждено погибнуть, то мертвому ему будет слава, так как он помог господину избавиться от рабства. Аристофонт радуется освобождению своего друга, но в то же время ему горько, что он невольно причинил зло Тиндару. Гегион приказывает заковать Тиндара и отвести его на работу в каменоломню. Этим и заканчивается третий акт.

В начале четвертого акта выступает парасит Эргасил. Он, накинув плащ на плечи, «как рабы в комедиях», спешит к дому Гегиона с известием, которое, как он надеется, обеспечит ему у старика вековечный стол.

Оказывается, Эргасил только что видел в гавани сына Гегиона, Филополема, доставленного из плена Филократом. И раб, когда-то укравший второго сына. Сталагм, — тоже находится с ними[272]. Гегион спешит в гавань, предоставив параситу право распоряжаться в его кладовых и готовить угощение. Вскоре Гегион возвращается из гавани вместе со своим сыном Филополемом, Филократом и Сталагмом.

Филократ огорчен, когда узнает, что Тиндар сослан в каменоломни, — ведь «лучший из людей» страдает за его спасение! Филополем и Филократ удаляются в дом, а Гегион приступает К допросу Сталагма. Он требует указать, кому он продал его младшего сына. Сталагм отвечает, что он продал ребенка Полиплусию Феодоромеду из Элиды. Гегион потрясен этими словами: это имя носит отец Филократа и, стало быть, именно он купил ребенка.

Гегион вызывает из дома Филократа и вместе с ним допрашивает Сталагма. Путем расспросов выясняется, что раб Филократа — Тиндар — и есть тот ребенок, которого выкрал когда-то Сталагм. Гегион счастлив, что нашел давно потерянного сына. Приводят Тиндара, снимают оковы и надевают их на Сталагма.

Уже в прологе этой пьесы подчеркивается, что она отходит от обычных образцов. В ней нет сквернословных стихов, нет ни вероломного сводника, ни коварной распутницы, ни хвастливого воина. Зная, что в пьесе пойдет речь о войне Этолии и Элиды, зрители надеялись, что им покажут трагедию, но Пролог успокаивает их на этот счет.

В конце представления, как бы боясь за успех такой необычной комедии, труппа еще раз обращается к зрителям. В этом обращении комедия названа нравственной, в ней нет ни любовных дел, ни подложных детей, ни выкупа тайком от отца любовницы. Пьеса стремится улучшить нравы, и мало еще таких комедий создано поэтами.

Действительно, «Пленники» представляют редкий у Плавта образец «слезной » комедии. В пьесе изображается трогательная дружба между господином и рабом, самоотверженность раба и верность данному слову господина. Из пьесы мы узнаем и такую интересную деталь, едва ли бывшую особенно частым явлением, что господин и раб даже вместе воспитывались. Раб, как личность, оказывается равным своему хозяину.

Здесь, бесспорно, звучит определенная гуманистическая нота, хотя, с другой стороны, в пьесе есть и места, говорящие о жестоком обращении с рабами как о чем-то общепринятом и естественном.

Своеобразие этой комедии отметил Лессинг. Трактат «О слезной или трогательной комедии» (1750) он построил в значительной степени именно на материале «Пленников ». Лессинг сам перевел эту пьесу и называл ее «лучшей пьесой, когда-либо появлявшейся на сцене». Следует, однако, заметить, что в композиционном отношении эта комедия Плавта не свободна от недостатков.

Один из них был уже указан: неясно, каким образом Сталагм попадает в руки Филополема. Второй, более существенный, заключается в том, что роль парасита Эргасила, в сущности, мало связана с развитием действия: он нужен, в конце концов, лишь для того, чтобы сообщить Гегиону о возвращении домой из плена его сына, но ведь этого можно было достичь и каким-либо иным способом. Впрочем, понятно, почему Плавт так много внимания уделяет этой роли. Она значительно оживляет комедию, особенно благодаря тому, что поэт влагает в уста Эргасила ряд остроумных тирад.

Декорация в «Пленниках» очень проста. На сцене только дом Гегиона, перед ним и развертывалось все действие. Пьеса могла исполняться четырьмя актерами. Чтобы не вводить пятого, в третьей и четвертой сценах пятого акта Плавт несколько искусственно удаляет Филополема: в сценическом отношении было бы гораздо эффектнее, если бы и он присутствовал при сцене узнавания в рабе своего брата.

Время постановки этой пьесы ученые определяют различно: одни относят ее к 201—200 гг., другие — к 194—192 гг. до н. э. Впрочем, когда бы ни были поставлены «Пленники», ситуация, данная в них, все равно не могла не волновать зрителя. Ведь в эту эпоху благодаря постоянным войнам было немало римских семей, дрожавших за участь своих близких, которые попали в плен и подвергались опасности. Пленный, за которого своевременно не поступал выкуп, оказывался на положении бесправного раба, а потому участь Тиндара и Филократа не могла не внушать зрителям глубокой жалости и волнения.

«АМФИТРИОН»

Это единственная комедия Плавта, в которой действующими лицами — и при этом не только в прологе, но и в ходе всей пьесы — выступают боги. В пьесе в комическом преломлении обрабатывается известный греческий миф о сближении Зевса (у римлян Юпитера) со смертной женщиной, женой фиванского царя Амфитриона Алкменой, и о чудесном рождении Геракла. Центр тяжести, однако, перенесен не на рождение Геракла, а на любовное приключение Зевса и связанные с этим комические недоразумения. Пьеса дошла до нас с пропуском большого числа стихов в третьем акте.

Весь пролог — в нем 152 стиха, — произносит Меркурий. Обращаясь к зрителям, он заигрывает с ними: если они хотят, чтобы дела шли хорошо и доходы постоянно росли, тогда им следует в молчании выслушать эту комедию. Сейчас зрители благодаря этой пьесе познакомятся с новым сценическим жанром — трагикомедией.

Меркурий обращается к зрителям с любопытной просьбой, которая вводит нас в театральный быт того времени. Пусть распорядители пройдут по рядам. Если им попадется на глаза наемный хлопальщик, надо снять с него в залог тогу. А кто будет добиваться награды актерам или художнику — лично, письмами или через посредника, — того надо преследовать так же, как за незаконные происки при соискании государственных должностей. Комизм последнего пожелания заключается в том, что актеры, которыми в Риме, за весьма немногим исключением, были рабы и вольноотпущенники, хотят для себя таких же законов, какие существуют для лиц высших сословий. Имеется и еще одна интересная черточка, рисующая общественное положение актера: если при ком-нибудь из них окажется наемный хлопальщик или кто-нибудь будет вредить успеху другого, то следует содрать с того костюм вместе с кожей.

Затем Меркурий излагает завязку пьесы. В отсутствие фиванского полководца Амфитриона, который отправился на войну с племенем телебоев, Юпитер, влюбившийся в жену Амфитриона Алкмену, стал бывать у нее, принимая образ ее мужа. Алкмена теперь вдвойне беременна: муж, уходя на войну, оставил ее беременной, а позже она забеременела и от Юпитера. Юпитер и теперь находится у Алкмены, и, благодаря его присутствию, ночь стала длиннее. Сам же Меркурий принял вид Амфитрионова раба — Сосии. В прологе, между прочим, дается указание и на сценические костюмы. Зрители легко отличат Сосию от Меркурия, а Юпитера от Амфитриона: у Меркурия на шляпе перышки, у Юпитера под шляпой золотой пучок. Домашние, конечно, не могут видеть этих знаков, но зрители их видят.

В первом акте дается блестящая мистификация, жертва которой — Сосия. Он идет к дому Амфитриона: по приказанию своего господина он должен сообщить Алкмене о прибытии в гавань ее супруга. Сосия ропщет на нетерпение Амфитриона, который ночью прогнал его из гавани в город. Сосии страшно: он боится встречи и с молодыми кутилами и с ночным дозором, который, пожалуй, отведет его в тюрьму. Однако он решает прорепетировать вслух свой рассказ Алкмене о сражении с телебоями, в котором фиванцы одержали блестящую победу, а сам Амфитрион собственной рукой убил их царя Птерелу.

Сосия уже собирается войти в дом Амфитриона, как вдруг замечает у дверей какого-то незнакомого человека. От страха у него начинают щелкать зубы, так как этот незнакомец — рослый парень. Меркурий делает вид, что не видит Сосии и говорит как бы сам с собой. Он собирается пустить в дело кулаки, которые не дальше как вчера уложили четверых, обобранных догола. Меркурий даже размахивает кулаками, показывая, как он изобьет того, кто ему попадется. Перепуганный до смерти Сосия все-таки решается заговорить с незнакомцем, приняв предварительно храбрый вид. На вопрос незнакомца, куда он идет с фонариком, Сосия вначале не желает говорить, но под влиянием угроз Меркурия называет себя рабом Амфитриона и сообщает свое имя.

Меркурий бьет Сосию за наглую ложь, заявляя, что Сосия — это он сам. Затем Меркурий рассказывает Сосии о сражении с телебоями и о победе Амфитриона. Сосия совсем сбит с толку. Он к тому же замечает, что и по своему внешнему виду незнакомец в точности похож на него. Он умоляет богов сказать ему, где он «сменился» и потерял прежний вид. Сосия желает пойти теперь в гавань и обо всем рассказать господину. У него есть, впрочем, одно утешение: быть может, его и хозяин не признает, тогда он свободен. В следующей сцене вышедший из дому Юпитер нежно прощается с Алкменой, которая укоряет своего мнимого мужа за то, что он так мало побыл с ней. Юпитер дарит Алкмене чашу, из которой пил убитый царь телебоев.

Второй акт начинается оживленным диалогом между Амфитрионом и Сосией; называя несколько раз Сосию негодяем и мерзавцем, Амфитрион угрожает ему тяжелым наказанием. Как и следовало ожидать, историю Сосии Амфитрион считает ложью, ему сдается, что бездельник просто пьян. Сосия с жаром оправдывается. С комическим отчаянием он говорит Амфитриону, что его раб «раздвоился» и что второй Сосия избил его:

Алкмена, которая в кантике выражает печаль по поводу быстрого отъезда Амфитриона. Но она готова перенести разлуку: наградой для нее будет военная слава мужа. Алкмена замечает наконец Амфитриона. Она удивлена этим возвращением, но объясняет его желанием знать, как переживает она отъезд мужа. На приветствие Амфитриона она несколько мгновений ничего не отвечает и только после его замечания, что он с радостью видит ее беременной, Алкмена говорит, что лишь в насмешку можно обращаться к ней с таким приветствием! Можно подумать, что муж только что возвратился из похода. Следует забавное объяснение: Алкмена уверяет, что Амфитрион только что ушел от нее и вместе с ним ушел и Сосия. Амфитриону и Сосии кажется, что Алкмена сошла с ума.

Амфитрион говорит Алкмене, что он в первый раз приходит с войны домой и что он не был у нее этой ночью. Однако он очень удивляется, когда Алкмена рассказывает ему о том, как он завоевал город и собственной рукой убил царя Птерелу. Удивление Амфитриона возрастает еще больше, когда Алкмена приказывает служанке принести золотую чашу, подаренную ей мужем. Служанка приносит эту чашу. Амфитрион поражен: ведь чаша — в шкатулке, которая находится у Сосии и на которой целы все печати! Амфитрион приказывает Сосии вскрыть шкатулку — она оказывается пустой. Алкмена рассказывает Амфитриону о том, как она угощала его вчера ужином и как после ужина они отошли на покой.

Желая наконец расследовать это дело, Амфитрион решает отправиться на корабль и привести оттуда своего родственника Навкрата: последний подтвердит, что Амфитрион всю ночь был на корабле, и тогда измена Алкмены будет доказана.

Третий акт начинается с обращения Юпитера к зрителям: он появляется потому, что нельзя же оставить комедию незаконченной. Сейчас он опять внесет в дом величайшую путаницу, но потом раскроет все дело.

В следующей сцене в сильном волнении из дома выходит Алкмена:

Она или уйдет из дома, или потребует извинения у оскорбившего ее мужа. Юпитер подходит к Алкмене, но она отворачивается от него. Он, по-видимому, желает обнять Алкмену, но она, как можно думать на основании реплики: «Руки прочь прими» (ст. 903), уклоняется от его объятий. Однако когда Юпитер говорит ей, что готов под клятвой признать ее верной супругой (острота комической ситуации увеличивается оттого, что Юпитер обращается с мольбой к Юпитеру же), то Алкмена прощает его и уходит в дом.

Обращаясь в сторону дома, Юпитер вызывает оттуда Сосию, чтобы отправить его на корабль. При этом он бросает в сторону реплику, что Сосия позабавится, когда он, Юпитер, потащит из дома Амфитриона с веревкой на шее (надо полагать, как пойманного прелюбодея). Следует мастерски написанная сцена, являющаяся едва ли не самым лучшим местом во всей пьесе.

Вышедший на сцену Меркурий сообщает зрителям, что по воле своего бессмертного отца он разыграет сейчас Амфитриона: надев венок на голову и представившись пьяным, он залезет на крышу дома и прогонит Амфитриона, когда тот придет домой. Приходит Амфитрион и стучит в двери дома. Мнимый Сосия отгоняет его от дома и называет болваном за то, что тот якобы чуть не сорвал двери с петель.

Амфитрион возмущен наглостью своего слуги, но ничего не может с ним поделать. Сосия запускает в Амфитриона даже горшок с водой. В тексте здесь имеется лакуна (пропуск): об этом, как и о последующих событиях, мы узнаем по сохранившимся у римских грамматиков 23 стихам. Не сохранилась также и сцена встречи двух Амфитрионов. Оба они, надо думать, обвиняли друг друга в прелюбодеянии, и Юпитер тащил Амфитриона с веревкой на шее.

Четвертый акт открывается приходом корабельщика Блефарона, которого Амфитрион привел с собой из гавани. Но тот не может отличить настоящего Амфитриона от поддельного — ив конце концов уходит. Амфитрион в отчаянии бросается в дом, собираясь убить всякого, кто только попадется ему навстречу, но падает, пораженный ударом грома.

Вышедшая из дома служанка Бромия видит какого-то человека, поверженного ударом грома у самой двери. Бромия подходит к нему и убеждается, что это ее господин.

Амфитрион подымается, и Бромия рассказывает ему, что Алкмена без мук родила ему двух мальчиков, что один из них (то есть Геракл) задушил двух чудовищных змей, бросившихся к колыбели. И в этот же миг, говорит Бромия, раздался голос Юпитера, который провозгласил, что он был близок с Алкменой и что мальчик, победивший змей, — его сын, а другой — сын Амфитриона. Обрадованный Амфитрион восклицает, что ему вовсе не обидно делиться половиною благ с Юпитером. Раздается новый удар грома, и появляется сам Юпитер, приказывающий Амфитриону вернуться к прежнему согласию с Алкменой, так как она ни в чем не виновата. Амфитрион приглашает зрителей громче похлопать в честь Юпитера.

Вся пьеса построена на комических недоразумениях, порожденных необычайным сходством двух пар главных персонажей. И, очевидно, эта сторона фабулы пьесы, греческий оригинал которой нам неизвестен, в первую очередь и привлекала драматурга. Но в пьесе есть и другое: уже по самому развитию фабулы боги были представлены в ней в комическом виде. Юпитер выведен любовником чужой жены, к которой он является под видом мужа. Меркурий показан ловким и наглым рабом, помогающим своему господину в его любовных приключениях.

Обращаясь к зрителям, Меркурий дает такую нелестную характеристику своему отцу: «Вот какой умелый пройдоха мой отец, как он ласково подольщается к женщине» (ст. 510—511). Очевидно, опасаясь неприятностей за такое далекое от благочестия изображение Юпитера, драматург упоминает о благодеяниях, которые царь богов дарует людям. Меркурий считает нужным и себя несколько оправдать за свои отнюдь не божеские поступки. Он превращен в раба по воле отца (ст. 177—178). А раз он принял внешность Сосии, то он должен быть сходен с ним и в характере и во всех поступках, то есть сделаться таким же пройдохой и обманщиком, как подлинный раб Амфитриона.

Жертва Зевсовой страсти — Алкмена — показана настоящей римской матроной. Она хранит верность своему мужу и оскорбляется и негодует, когда он обвиняет ее в измене. Она гордится подвигами мужа и готова терпеливо перенести разлуку с ним, лишь бы только он вернулся из похода со славой. В ее глазах приданое заключается не в богатстве, которое приносит с собой жена, а в ее целомудрии, страхе к богам, любви к родителям и в покорности мужу (ст. 839 и следующие).

Она высказывает гордость за свой род, женщины которого не могли совершить бесстыдных поступков. В подражание «Амфитриону» Плавта комедию под тем же заглавием написал Мольер. Персонажи Плавта превращаются в пьесе Мольера в галантных придворных Людовика XIV.

ЗНАЧЕНИЕ ДРАМАТУРГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПЛАВТА

Образцом для Плавта, как было уже отмечено раньше, послужила новая аттическая комедия. Однако анализ его комедий показал, что он — не просто подражает грекам. Плавт, наделенный ярким талантом, — создатель самобытной римской комедии и продолжатель демократической линии Невия.

В своих комедиях Плавт не просто переделывает греческие оригиналы, прибегая к контаминации, но вносит в свои пьесы чисто римские отношения и римские черты. Это касается и персонажей его комедий и тех обстоятельств, в которых эти персонажи оказываются.

Так, в Риме во время Плавта не было таких блестящих и образованных гетер, какие были в Греции. Гетеры Плавта — это довольно вульгарные и жадные женщины, думающие лишь о том, как бы обобрать своих поклонников. Такие именно гетеры изображены, например, в комедии «Вакхиды». Сестры Вакхиды, поразительно похожие по наружности одна на другую, соблазняют не только молодых людей, но и их старых отцов, которых они в глаза называют остриженными начисто овечками.

Римлянам эпохи Плавта неизвестна была также разновидность прихлебателя-парасита, «бывшего человека», с утонченным вкусом и манерами, который развлекал на пирах афинскую молодежь своими шутками и остротами. Параситы Плавта — обычно голодные обжоры, которые больше всего заботятся о том, как бы наполнить свой желудок.

В комедиях Плавта упоминаются имена римских богов, римские праздники, идет речь о римских магистратах с присущими им функциями, о судебных обычаях Рима и о знакомых юридических терминах. В его пьесах не раз находят свое отражение мелочи повседневного римского быта. Но здесь же нужно отметить, что изображение отдельных сторон римской жизни не дается в ее острых социальных противоречиях.

В комедиях Плавта эти противоречия нашли лишь частичное отражение. Это объясняется аристократическим характером Римской республики.

Сенат не только не допустил бы существования острой политической комедии, но и в бытовой комедии постановка общественных вопросов допускалась лишь в той степени, в какой она не противоречила политике сената. В пьесах Плавта есть нападки на ростовщиков, но в этом отношении позиция драматурга сходна с отношением к ростовщикам некоторых представителей консервативной аристократической группировки (например, Катона Старшего). И это понятно — от ростовщиков страдали не только низы римского общества, но и некоторые представители землевладельческой аристократии, занимавшие у них деньги под громадные проценты. Встречаются в комедиях Плавта нападки и на торговцев хлебом, и на банкиров того времени — менял.

Плавт сочувственно относится к плебейским низам рабовладельческого общества и именно с точки зрения их интересов делает нападки на представителей торгового и ростовщического капитала в Риме. Но он не понимает, что именно развитие торгового капитала должно было в дальнейшем принести с собой разорение плебейских масс. Как человек, который мог наблюдать лишь начало римской экспансии на Востоке, Плавт не мог предполагать, какие губительные последствия несет для низов римского общества это проникновение на Восток вслед за римскими легионами негоциантов и ростовщиков и постепенное вовлечение в их операции всего Средиземноморья. Поэтому его пьесы проникнуты духом предприимчивости, авантюры, житейской философией удачи, достигаемой иногда и при помощи сомнительных средств.

Развитие рабовладения и денежного капитала повлекло за собой ряд отрицательных явлений — проникновение роскоши в быт высших классов, появление особых профессий, обслуживающих потребности, а иногда и просто капризы богачей. Все это не могло не возмущать плебс, но в ряде случаев эти явления могли вызвать негодование и тех представителей аристократии, которые были приверженцами старых римских обычаев.

Разрушение старой патриархальной семьи проявлялось не только в том, что жены, приносившие приданое своим мужьям, потом командовали ими. Иногда Плавт показывает сыновей, которые вышли из повиновения своим отцам, а иногда и отцы ведут такой же легкомысленный образ жизни, как сыновья, и даже выступают их соперниками в любовных похождениях. В комедии «Вакхиды» антрепренер труппы, прощаясь с зрителями и прося их поаплодировать пьесе, говорит:

В вопросах воспитания Плавт — сторонник крепкой отцовской власти и старых методов воспитания. Защитником их является раб-педагог Лид, порицающий старого Филоксена за потворство своему сыну. Филоксен же, наоборот, считает, что к молодым людям надо относиться снисходительно и прощать им их любовные проказы, лишь бы только в своей веселой жизни они соблюдали определенную меру.

Внесение Плавтом в свои комедии элементов римского быта, римских понятий и представлений очень оживляло их и не могло не нравиться зрителям, которых комедии Плавта не только забавляли, но и о многом заставляли размышлять. Глубокой разработки характеров в пьесах Плавта нет. Рисуемые им характеры однолинейны и статичны. Психология действующих лиц почти не раскрывается.

Для выявления некоторых человеческих чувств (страха, любопытства и т. д.) применяются стандартные слова и выражения и; стандартные сценические приемы. Однако в пределах каждого типа можно наблюдать у Плавта варьирование характеров.

Парасит Артотрог в «Хвастливом воине», презирающий своего глупого хозяина и издевающийся над ним, отличается от Геласима из комедии «Стих», в таких словах изображающего свою жалкую роль:

Также разнообразны и типы рабов. Вообще это ничтожные существа, назначение которых вызывать смех. В прологе к «Амфитриону» указано, что наличие роли раба является существенным признаком комедии. Рабы в комедиях Плавта — это, скорее всего, италийские рабы, все время ожидающие побоев от своего господина, а иногда даже и смерти на кресте. С другой стороны, в пьесах Плавта выступают дерзкие и наглые рабы, открыто издевающиеся над своими господами. Они обычно оказываются умнее своих хозяев — молодых или старых — и помогают им в разрешении их дел. На таких рабах держится вся интрига пьесы. Это Палестрион в «Хвастливом воине», Псевдол в комедии того же имени, Хрисал в «Вакхидах » и другие.

В последней пьесе показано, как Хрисал обманом достает деньги для молодого хозяина от его отца. Юноше деньги нужны на выкуп и содержание любовницы. В своем кантике в четвертом акте Хрисал не только выражает радость по поводу того, что надул старого хозяина, но и развивает своеобразную теорию крупного мошенничества, считая жалкими тех рабов, которые способны стащить у своего хозяина две или три мины (ст. 639 и следующие). В пьесе «Стих», названной по имени раба, этот последний держится на равной ноге со своим господином. По возвращении из путешествия он, с разрешения господина, устраивает вскладчину пир, на котором веселится со своим другом Сагарином и общей их приятельницей Стефанией.

Однако в пьесе есть любопытное обращение Стиха к зрителям:

Прошу вас не дивиться, что рабы и пьют, И любят, и устраивают свой обед: В Афинах это можно[279].

Надо ли понимать эту оговорку буквально, то есть что драматург дает картину чисто греческой жизни? Или же в Риме тоже можно было наблюдать нечто подобное в поведении по крайней мере наиболее приближенных из домашних рабов, управляющих и т. п.?

По-видимому, дело обстоит именно так, и оговорка Плавта преследует цель предохранить себя от возможного обвинения со стороны властей в показе на сцене своеволия и распущенности рабов. Хитрые и изворотливые рабы комедий Плавта — прообразы вышедших из рабов вольноотпущенников, которые будут играть такую важную роль и в хозяйственной жизни и в государственном аппарате Римской империи.

По развитию фабулы комедии Плавта относятся к типу «подвижных» комедий в противоположность статичным. Действительно, пьесы Плавта очень динамичны по развитию действия, проникнуты пафосом неистощимой энергии и здоровым оптимизмом. Много места занимает в них буффонада и карикатура.

Всеми этими чертами они значительно отличаются от своих греческих оригиналов и являются продуктом римской литературной и театральной работы.

Буффонада усвоена Плавтом от римской ателланы с ее постоянными масками обжоры, простака, с пощечинами, драками и непристойными шутками в самом ходе действия. Атмосферу буффонады создают и постоянные нарушения сценической условности. Так, действующие лица у Плавта постоянно обращаются к зрителям. Например, Эвклион в «Кладе», после того как у него украли горшок с золотом, в отчаянии обращается к отдельным группам зрителей, спрашивая их, не знают ли они, кто украл клад. Впрочем, он не уверен в их помощи, так как среди них много воров. В ряде случаев персонажи комедий прямо называют себя актерами и говорят о театральных делах. Это, как мы видели, не один раз происходит в «Амфитрионе».

Благодаря соединению греческой комедии с элементами, заимствованными у ателланы, комедии Плавта нравились и верхам и низам Римской республики. Разумеется, грубые и даже непристойные шутки Плавта в первую очередь рассчитаны были на плебейские низы, но их хорошо принимали и верхи римского общества, представители которых долгое время еще и после смерти Плавта оставались малообразованными и в то же время ближе, чем в последующие века, стояли к простому народу по своим понятиям и быту.

Замечателен и самый язык, которым говорят действующие лица в комедии Плавта. У него необычайное богатство средств выражения, неисчерпаемый запас комических слов, каламбуров и новообразований. «Очень картинен и сложен по своему составу язык Плавта, — пишет Μ. М. Покровский. — В основе это — разговорный язык образованных римлян. Но Плавт, очевидно, с любовью изучал уличный римский язык с его пословицами, прибаутками, остротами и целым арсеналом бранных слов и ругательств»[280].

Текст комедий Плавта не оставляет никакого сомнения в том, что язык их особенно выигрывал при сценическом исполнении. Некоторые слова произносились особым голосом, с особенной выразительностью и интонацией.

В комедии «Канат» есть любопытное место. Когда обнаружилось уже, что спасшаяся от кораблекрушения героиня комедии по имени Палестра нашла своего отца, влюбленный в нее юноша в волнении задает десять вопросов своему рабу. Не хочет ли отец выдать замуж за него Палестру? Не поздравить ли отца с находкой? Не побежать ли бегом? и т. д. — а раб на все отвечает одним словом: «думаю».

Совершенно очевидно, что, произнося свое «думаю», раб при каждом ответе придавал ему особую окраску.

Кроме того, комедии Плавта сильно оживляло широкое употребление кантиков, в которых применяются самые разнообразные лирические размеры, — и в этом заключается одна из существенных сторон той реформы новой комедии, которую осуществил Плавт. Его комедия, как было уже указано, скорее всего, напоминала комическую оперу или оперетту.

Плавт ввел пение, а иногда и мимический танец в самое действие и сделал их средствами характеристики действующих лиц. В новой комедии этого не бывало: пение и музыка там играли роль лишь интермедий и исполнялись обычно в антрактах. Этот лирический элемент в некоторых пьесах Плавта является преобладающим — диалогические части пьесы отступают на второй план. Однако пение и музыка в комедиях Плавта не оттесняют вообще на второй план их чисто литературную сторону. Речитатив и пение усиливают слово драматурга и помогают более полному раскрытию характера персонажа.

Плавту, как и другим комическим поэтам Рима, помогал музыкант, имя которого стояло в дидаскалиях рядом с именем драматурга и, вне всякого сомнения, значилось и в извещениях о спектакле. Этот музыкант сочинял мелодию, но ритм не был его делом. Сам поэт создавал ритм, определявший в свою очередь музыку. И вот Плавт выступает как творец размеров, свойственных латинскому языку. Он продолжает работу, начатую еще Ливием Андроником и Невием, приспособляя новые лирические формы к требованиям римской речи. На основе этих ритмов он строит фразу, имея в виду комический эффект и возможно лучшую обрисовку характеров. У Плавта наблюдается большое разнообразие стихотворных размеров как в диалогических, так и в лирических частях комедий.

Реформатор новой аттической комедии и вместе с тем настоящий создатель римской самобытной комедии, актер, режиссер и организатор театрального дела, никогда не терявший связи с римской народной комедией ателланой, Плавт представляет собой выдающееся и неповторимое явление в истории древнего римского театра. Комедии Плавта сыграли большую роль в той культурной перестройке, какую переживало римское общество в III — II вв. до н. э.

Несмотря на ограниченность тематики и отсутствие резко выраженных социально-политических тенденций, они не только знакомили римских зрителей со ставшим им более близким греческим миром, но и давали известное отображение их собственной жизни и, уж во всяком случае, хорошо рисовали общую атмосферу эпохи.

Комедии Плавта пользовались огромным успехом. Он был живым явлением еще при Цицероне, который хвалит его не только за поэтическое дарование, но и за превосходный язык. Плавт оказал большое влияние на западноевропейский театр. Его комедии в эпоху Ренессанса ставят в Италии. Итальянские, а затем и другие западноевропейские драматурги переводят его и подражают ему. Шекспир в «Комедии ошибок» повторяет комическую ситуацию, данную в «Близнецах » («Менехмах»), усложняя, впрочем, действие пьесы тем, что выводит наряду с господами и двух близнецов-слуг. Мольер в «Скупом» подражает плавтовскому «Кладу».

В 1923 г. «Менехмы» Плавта были поставлены в Ленинградском Большом драматическом театре (режиссер К. Хохлов).