История папства

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. Контрреформация (1534-1605)

Алессандро Фарнезе, избранный папой 13 октября 1534 года и взошедший на престол под именем Павла III (1534-1549), был одним из старейших членов Священной коллегии. Ему исполнилось шестьдесят семь лет, и здоровье его оставляло желать лучшего. Согбенный, с длинной белой бородой, он ходил, хромая и опираясь на палку, и выглядел лет на десять старше своего возраста. Удивительный факт: его избрали единогласно всего через два дня после начала конклава, и правление его продолжалось пятнадцать лет. Уже в 1522 году на конклаве, завершившемся избранием Адриана VI, поначалу фаворитом был именно он; но диффамация, учиненная в его адрес кардиналом Эджидио, свела его шансы на нет. Теперь, однако, он отказался от прежнего образа жизни, и возражения Эджидио оказались забыты; более того, Фарнезе заблаговременно составил и реализовал планы, обеспечившие его продвижение к власти.

В прежние дни Павла называли «бабьим кардиналом», поскольку широко ходили слухи (и многие верили им), что он получил красную шапку исключительно благодаря своей сестре Джулии — любовнице Александра VI, которой тот благоволил. С самого начала своего правления он, однако, дал понять, что быть папой-«подкаблучником» не намерен. Подобно Джулии, он был порождением эпохи Ренессанса и вырос при дворе Лоренцо Великолепного; Эджидио неустанно твердил, что, несмотря на то что в двадцать пять лет Алессандро стал кардиналом, он в то же время являлся счастливым отцом четверых детей. Также он не знал стыда, когда дело касалось непотизма: двух своих внуков он возвысил, введя их в коллегию кардиналов в возрасте шестнадцати и четырнадцати лет соответственно. В 1536 году он возродил карнавал; в Риме раздавались восторженные клики зрителей боя быков, скачек и фейерверков, в Ватикане звучала музыка на балах и пирах. И в то же время — и это делает Павла III одной из наиболее интересных фигур в истории папства XVI века — он оказался высокоморальным человеком и реформатором.

Прежде всего окинем взглядом плоды его деятельности в мирской жизни. Если говорить об архитектуре, то его высшее достижение — Палаццо Фарнезе на виа Джулиа в Риме[236]. Он начал строительство в 1517 году, но масштабы и великолепие замысла были таковы, что оно завершилось лишь в 1589 году, через сорок лет после его смерти. Одним из четырех его архитекторов был Микеланджело. Папа также нанял его, дабы тот провел изменения в застройке Капитолийского холма — центром ансамбля теперь должна была стать перемещенная сюда статуя Марка Аврелия — и занял пост архитектора собора Святого Петра после Антонио да Сангалло. Микеланджело работал над новой базиликой семнадцать лет (за это время он сконструировал грандиозный купол) вплоть до самой смерти в возрасте восьмидесяти девяти лет. Все это время он отказывался от какой бы то ни было платы за труд: это приношение Господу, говорил он.

В династическом отношении (если можно так выразиться) папа, подобно всем понтификам эпохи Ренессанса, стремился увеличить благосостояние своей фамилии. Фарнезе, старинный и уважаемый род кондотьеров, владевший землями близ Витербо и озера Больсена, все же не могли сравняться с такими аристократами, как Орсини или Колонна. Очевидно, возможности для улучшения имелись: первым делом Павел назначил своего известного распущенностью сына Пьерлуиджи капитан-генералом церкви[237]. Затем он сделал сына Пьерлуиджи Оттавио герцогом Камерино; позже, в 1538 году, он женил Оттавио на Маргарите Австрийской — пятнадцатилетней вдове убитого Алессандро деи Медичи[238]. Наконец в 1545 году он даровал Пьерлуиджи титул герцога Пармы и Пьяченцы; заметим, что эта династия просуществовала более двух столетий.

Но как ни важны были сами по себе хлопоты, связанные с искусством и династическими задачами, они занимали сравнительно немного времени. В основном папа был занят делами церкви, которая переживала множество трудностей. Первая была связана с турецкой угрозой. Под водительством талантливейшего султана Сулеймана Великолепного турки не только продвигались в глубь Центральной Европы — они угрожали берегам Италии, а также немногим оставшимся форпостам христианства в Восточном Средиземноморье. Поражение им могли нанести лишь все народы католического вероисповедания совместными усилиями. Следовательно, двух главных противников — Франциска, короля Франции, и императора Карла предстояло, так или иначе, примирить между собой.

Другая опасность исходила от протестантизма. Давно прошло то время, когда было можно полностью искоренить его: поднявшаяся волна поглотила значительную часть Северной Европы. Папе оставалось только сосредоточить свои усилия на ограничении наносимого протестантством ущерба. Чем больше он размышлял над тем, как сдержать стихию, тем более убеждался, что назрела необходимость в созыве Вселенского собора, причем на нем должна была бы присутствовать сильная группировка лютеран. Возражения зазвучали с обеих сторон (очевидно, избежать их никак не удалось бы). Кардиналы полагали, что реформы — в чем бы они ни заключались — приведут к тому, что им придется менять удобный для них стиль жизни. Император, опасаясь, что предполагаемый собор может занять столь жесткую позицию в отношении доктрины, что заключить компромисс с его подданными-протестантами не удастся, выразил желание, чтобы собор отказался от обсуждения каких бы то ни было теологических вопросов и сосредоточился на конкретных мерах реформирования. Лютеране потребовали созыва всех христиан без каких бы то ни было ограничений и решительно отказались участвовать в каком бы то ни было собрании на итальянской земле под руководством папы. Что до короля Франции, он только радовался, видя Карла втянутым в религиозные проблемы, и не хотел их разрешения. Но Павел настаивал. Тем временем он созвал специальную комиссию, которой приказал доложить обо всех язвах, поразивших церковь, и рекомендовать меры для их исцеления. Комиссия состояла из кардиналов, специально принятых в Священную коллегию для выполнения задания: среди них был известный своим благочестием английский гуманист Реджинальд Поул, кузен Генриха VIII, и Джанпьетро Карафа (будущий Павел IV) — пожилой неаполитанец, служивший папским нунцием в Англии и впоследствии основавший орден театинцев[239]. Члены комиссии представили свой доклад в марте 1537 года. Один из ведущих историков церкви[240]охарактеризовал его единственным словом — динамит. В нем перечислялись злоупотребления нынешних времен: продажа индульгенций и церковных бенефициев, синекур, создание огромного количества епископств и бесчисленного множества других должностей, — и ответственность за все это возлагалась непосредственно на папство. Результатом всего этого стала протестантская Реформация, что неудивительно: если бы церковь содержала дом свой в порядке, Реформация бы не возникла. Напуганная курия (ее члены нарочно не явились на комиссию) сделала все, чтобы положить доклад под сукно. Но копия текста пошла по рукам, и в скором времени среди лютеран начал циркулировать его перевод на немецкий язык.

В итоге необходимость реформ — глубоких и серьезных — окончательно назрела, и папа Павел сделал все от него зависевшее, чтобы поддержать это начинание. Он оказал горячий прием молодому Филиипо Нери, в задачу которого входило обойти пользовавшиеся дурной славой постоялые дворы и публичные дома «на дне» Рима. Через несколько лет он приветствовал с не меньшим энтузиазмом другого человека, куда более старшего, — Игнатия Лойолу, баска, прибывшего из Испании с полудюжиной разделявших его образ мыслей товарищей, объединившихся в то, что они именовали Обществом Иисуса. В 1540 году папа издал буллу, в которой официально выражал поддержку обществу, чей орден не имел ни специальной одежды, ни штаб-квартиры в определенном месте и не проводил совместных молебствий, его членов связывали лишь две вещи: строгая дисциплина и безусловное повиновение. История этого ордена пестрит разнообразными событиями, но что касается контрреформации, то они оказались в первых рядах ее сторонников.

Наконец папа добился желаемого: 13 декабря 1545 года в Триденте открылся столь долго откладывавшийся собор (Карл порекомендовал этот город, поскольку он был расположен в безопасном месте — на территории империи). Начало имело сомнительный характер: на первые заседания пришли всего-навсего один кардинал, четыре архиепископа и тридцать один епископ. Но постепенно ему было суждено набрать силу, и он продолжался в течение восемнадцати лет. Если говорить о составе участников, то итальянцы оказались в подавляющем большинстве: даже в дни наибольшего количества присутствующих (более 270 епископов) немцев являлось не более тринадцати человек. Но важнейшим стал тот факт, что, несмотря на все противостояние собору, он все-таки прошел. Более того, присутствовавшие явили готовность нанести поражение императору и бесстрашно дебатировать старинные вопросы вероучения: оправдание верой, пресуществление, чистилище и многие другие.

Собор добился лишь частичного успеха — да иначе и быть не могло. Когда его наконец распустили, протестанты, которые (что понятно) видели в нем немногим более чем представление театра марионеток, управляемых римлянами, естественно, остались недовольны. И чем могли они удовольствоваться? Даже с точки зрения католиков, реформы носили менее радикальный и всесторонний характер, чем многие надеялись. Ни слова не прозвучало, к примеру, о реформе папства — а она была нужнее всех прочих. В основном из-за ничуть не уменьшившейся обоюдной враждебности императора и короля Франции (в 1547 году Франциска сменил на престоле Генрих II) заседания проходили с перерывами, а французы подчас отсутствовали на них вовсе. Собор не приблизился к идеалу экуменического собора, где восстановилось бы согласие, а именно на это столь долго надеялись и об этом столь долго молились все христиане Запада. Это был просто конфессиональный собор сторонников контрреформации, имевший целью возвращение Европы в лоно католичества — и если потребуется, с применением силы оружия. Результаты оказались слишком очевидны: не менее восьми гражданских войн против гугенотов, пережитых Францией (более 3000 гугенотов было перебито в ходе Варфоломеевской ночи в Париже в 1572 году); война между Испанией и Нидерландами, продолжавшаяся более восьмидесяти лет; наконец, кошмарная Тридцатилетняя война (1618-1648), опустошившая земли Северной Европы.

И тем не менее собор создал прочную основу для обновления учения и духовной жизни церкви; она стала куда крепче, чем прежде, сосредоточив свои силы. Лишь благодаря Тридентскому собору распространение протестантизма наконец остановилось. Что же до самого факта его проведения, то здесь заслуга всецело принадлежит папе Павлу III с его прозорливостью и настойчивостью.

Если бы смерть унесла папу Павла в конце 1545 года, он, вероятно, умер бы счастливым человеком. К несчастью для него, это случилось еще через четыре года, и за это время он пережил личную трагедию. В сентябре 1547 года жители Пьяченцы подняли восстание против его сына Пьерлуиджи и убили его. Затем, желая избежать мести со стороны папы, они обратились к императору с просьбой принять их под его покровительство, и Карл даровал его. Очевидно, поскольку Пьяченца перешла под защиту последнего, она фактически оказывалась под его властью; сумей он воспользоваться открывшимися возможностями, он вскоре получил бы и Парму. Павел расценил случившееся как злоупотребление его доверием. Повинуясь первому побуждению, охваченный гневом, он восстановил власть Святого престола над Пармой — и тут же убедился, что сын Пьерлуиджи Оттавио отказался вернуть ее и что другой его внук, им самим назначенный кардиналом, принял сторону Оттавио. Последний находился вне его юрисдикции, кардиналу же повезло меньше. Когда он явился на зов папы, тот сорвал кардинальскую шапку с его головы и швырнул наземь. Но папе к тому времени шел восемьдесят второй год, и он не вынес столь сильных переживаний. Через несколько часов он скончался.

Поскольку Павел III умер в середине ноября, конклав для избрания его преемника собрался зимой. Несмотря на все трудности, которые пришлось претерпеть присутствовавшим, он продолжался почти три месяца. В XV веке конклавы посещались лишь теми членами Священной коллегии, кто входил в курию и, следовательно, жил в Риме; к XVI веку кардиналов начали созывать со всей Европы, что, однако, не означало, что товарищи дожидались их. В 1548 году поначалу в качестве главного претендента выступал англичанин Реджинальд Поул: в первом раунде он набрал двадцать пять голосов, тогда как для избрания требовалось двадцать восемь. Будь Поул готов к тому, чтобы лоббировать свои интересы, ему, возможно, удалось бы выиграть, но он повел себя по-иному. Поул не сделал ничего, чтобы убедить ксенофобов-итальянцев, по-прежнему считавших, что престол непременно должен занять кто-нибудь из них, и конклав по-прежнему пребывал в нерешительности, когда прибыли кардиналы-французы. Одна мысль о том, что папой может стать англичанин, привела их в ужас; они обвинили Поула в ереси и сумели отвратить от него нескольких его сторонников. Главный сторонник Поула, внук прежнего папы, кардинал Алессандро Фарнезе, предложил грандиозный ход в духе Макиавелли — провести проверку количества набранных голосов глухой ночью, когда большинство кардиналов уснет или перепьется и будет не слишком интересоваться происходящим. Но Поул опять-таки не согласился действовать подобным образом. Если, заявил он, ему суждено войти в Ватикан, он войдет через отворенные двери, а не как тать в ночи.

Этот конклав также стал единственным в истории, где имел место сознательный розыгрыш одного из участников. Жертвой стал кардинал Ипполито д'Эсте. Его брат уже успел оказаться в нелепом положении: его застигли, когда он карабкался по крыше Сикстинской капеллы, тщетно пытаясь узнать, что происходит. В то время кардинал, к несчастью для себя, оказался в неприятной ситуации: борода и волосы его стали выпадать целыми пучками. Очевидно, никто не сомневался, что он попросту лысел (почти наверняка так оно и было). Однако его друзья, сговорившись, недвусмысленно намекнули на то, что причиной является сифилис. В негодовании бедный д'Эсте попался в ловушку и возразил, что вел непорочную жизнь более года. После этого никто уже не рассматривал его как серьезного кандидата.

Наконец после обычных интриг французская и итальянская группировки договорились между собой (вопреки противодействию императора) и остановились на сравнительно малозначащей фигуре. Джованни Мария Чокки дель Монте, с того момента известный под именем Юлия III (1550-1555), знаток канонического права, тяжело пострадал при разграблении Рима за четверть века до описываемых событий[241]; на открытии Тридентского собора он исполнял роль сопредседателя. Однако он был более известен своей страстью к семнадцатилетнему мальчику по имени Инноченцо[242] (очевидно, оно не слишком подходило ему). Двумя годами ранее он подобрал его на улице в Парме; после интронизации он немедленно сделал его кардиналом.

Уже в начале его правления стало ясно, каким оно будет. На престол вновь взошел типичный ренессансный папа, не знающий удержу в своих желаниях, склонный к непотизму В Риме широко ходили слухи (правда, открыто говорить об этом не осмеливались), что на его пирах после отъезда высоких гостей начинаются гомосексуальные оргии. Он тратил громадные суммы на устройство своей роскошной загородной виллы — Вилла Джулиа[243]; живой интерес у него вызвала работа Микеланджело над собором Святого Петра; он пригласил Палестрину[244] руководить своей личной капеллой, назначив его на должности регента и наставника хора мальчиков (magister puerorum). Удивительно, но он верил, что церковь нуждается в реформах: он поддержал иезуитов, сделал все, чтобы Тридентский собор продолжал эффективную работу, — и испытал подлинную радость, узнав, что с восшествием на английский престол Марии I ее страна возвратилась в лоно католичества. Но главной его целью, несомненно, оставалось получение удовольствий. Для человека, знаменитого, среди прочего, своим обжорством, его конец оказался окрашен своего рода справедливостью: у него отказала пищеварительная система, и 23 марта 1555 года он скончался — фактически от голода.

Теперь речь пойдет о Марчелло Червини, гуманисте и ученом. Он переводил тексты с греческого на латынь, с латыни — на итальянский; он побывал епископом в трех епархиях, где, несмотря на долгие отлучки, неутомимо проводил реформы; он был одним из трех сопредседателей Тридентского собора; он реорганизовал Ватиканскую библиотеку. Когда в итоге короткого конклава, где вследствие противостояния французов и сторонников императора возникла патовая ситуация и в результате компромисса выбор остановился на его кандидатуре, он предпочел не изменять имя и стал папой Марцеллом II (1555). Это был реформатор до мозга костей. Расходы на церемонию интронизации он сократил до минимума, урезал свой штат как только мог. Непотизм до такой степени пугал его, что он запретил кому бы то ни было из своей семьи приезжать в Рим. На момент восшествия на папский престол ему было всего пятьдесят три года, и он мог совершить великие дела. К несчастью, всего через двадцать два дня после вступления в должность он перенес инсульт и скончался. Единственным дошедшим до наших дней памятником ему стала созданная Палестриной «Missa Papae Marcelli» («Месса папе Марцеллу»).

На момент избрания под именем папы Павла IV (1555-1559), происшедшего 23 мая, Джанпьетро Карафа исполнилось шестьдесят девять лет. Он стал самым старым папой XVI века, а также и наиболее устрашающей фигурой на Святом престоле. Его нетерпимость, фанатизм, отказ идти на компромиссы и даже слышать чьи бы то ни было мнения, не совпадавшие с его собственным, вызывали в памяти мрачное Средневековье. Он остановил работу Тридентского собора, заменив его комиссией, составленной из кардиналов и теологов; он ввел Индекс запрещенных книг, куда вошли все сочинения Эразма Роттердамского[245]; инквизиция снискала его особую симпатию, и он никогда не пропускал ее еженедельные заседания; наконец, он инициировал кампанию против евреев, наиболее жестокую за всю историю папства — до такой степени, что за пять коротких лет его понтификата еврейское население Рима сократилось вдвое.

Антисемитские настроения впервые дали себя знать в Риме вскоре после принятия христианства Константином Великим в IV веке; с каждым столетием они усиливались. Но именно при Павле IV евреев согнали в гетто, запретили торговать какими бы то ни было товарами, кроме продовольствия и поношенной одежды, оставили им по одной синагоге в каждом городе (в Риме семь синагог было уничтожено), заставили говорить только по-итальянски и носить желтые шапки при выходе на улицу. Булла «Cum nimis absurdum» («Ибо слишком абсурдно») 17 июня 1555 года, где устанавливались эти и многие другие ограничения, оставалась в силе три следующие столетия.

Следующим после евреев объектом ненависти Павла IV стали испанцы — что неудивительно, так как он происходил из старинного неаполитанского рода. Тем не менее его неумеренность, как всегда, завела его слишком далеко. Он не мог простить императору Карлу, что тот заключил Аугсбургский мир, уступив, согласно его условиям, лютеранам все территории Германии, где правители придерживались лютеранского вероисповедания (благодаря этому уладился раздиравший страну конфликт)[246]. Через два года, отказавшись от нейтралитета, которого придерживались его непосредственные предшественники, и не обращая внимания на тот факт, что теперь Карл стал рьяным поборником католической контрреформации, он вступил в союз с французским королем Генрихом II и объявил войну Испании. Результатом стала катастрофа. Испанский вице-король Неаполя, герцог Альба, двинул армию на север, и римляне приготовились к новой осаде; к счастью для папы, Альба проявил милосердие: он захватил Остию, но пощадил Рим. Великодушие герцога проявилось и в том, каковы оказались условия заключенного затем в Каве мирного договора. Однако сердце папы так и не смягчилось. Его ненависть к Габсбургам простиралась так далеко, что стала причиной его ссоры со снохой Карла, королевой Марией I Английской, вернувшей свою страну в лоно католицизма. Он заставил уважаемого всеми кардинала Поула сложить полномочия легата, призвал его в Рим, требуя от него ответа на обвинения в ереси, и вообще вел себя столь вопиющим образом, что его поступки во многом побудили королеву Елизавету — единокровную сестру и преемницу Марии — вновь ввести в Англии протестантизм.

Частичную ответственность за действия папы (в особенности когда дело касалось Испании), вероятно, должны разделить с ним два его племянника: Карл (которому он также даровал кардинальскую шапку) и Джованни (которого он сделал герцогом Палиано) — жалкие, ничтожные люди. Несмотря на присущую им продажность, он всецело доверял им — до тех пор, пока где-то за шесть месяцев до смерти у него наконец не открылись глаза. Понтифик немедленно лишил обоих всех должностей и титулов и изгнал из Рима, но было поздно: нанесенный ими ущерб невозможно было исправить. Сам он также не смог оправиться от потрясения. 18 августа 1559 года Павел IV скончался, став самой ненавистной фигурой на папском престоле в XVI веке. Когда весть о его смерти распространилась по Риму, население пережило настоящий взрыв радости. Первым делом толпа ринулась на здание инквизиции: его разнесли до основания и выпустили всех заключенных. После этого люди двинулись на Капитолий, опрокинули установленную там статую папы, отбили ей голову и сбросили ее в Тибр.

Затем последовал долгий конклав. Четыре месяца сохранялось тупиковое противостояние французских и испанских кардиналов, и нового папу не могли избрать до самого Рождества. Джованни Анджело Медичи, сын скромного нотариуса из Милана, не имевший никакого отношения к своим великим тезкам-флорентинцам, принял имя Пия IV (1559-1565). Различие между ним и его вселявшим в сердца страх предшественником оказалось огромно; впрочем, такое случилось бы, окажись на его месте кто угодно. Павел, несмотря на все свои недостатки, отличался благочестием и в этом смысле вел себя безупречно; Пий даже не стремился скрывать, что является отцом троих детей. Павел был аскетом, столь суровым, что, как говорили, когда он шагает по Ватикану, из-под его подошв будто разлетаются искры; Пий держал себя свободно и любил дружеское застолье. Он возобновил работу Тридентского собора; постарался вернуть доверие Габсбургов, установив дружеские отношения с сыном Карла Филиппом II Испанским и его братом — императором Фердинандом I[247]; ограничил власть инквизиции; существенно сократил папский Индекс (уже было понятно, что на практике этот документ не имеет силы); арестовал двух негодяев, племянников Павла. (Один из них, герцог Палиано, задушил собственную жену, заподозрив ее в измене, и собственной рукой заколол ее предполагаемого любовника; после того как невиновность женщины была доказана, обоих арестованных казнили.)

Нельзя сказать, что сам Пий полностью чуждался непотизма, но ему гораздо больше повезло с племянником. Карло Борромео (впоследствии канонизированный), которого папа сделал кардиналом и архиепископом Миланским, вошел в историю как один из величайших реформаторов и правителей своего времени; именно он главенствовал на заключительных сессиях Тридентского собора. В Милане введенная им строгая дисциплина настроила против него многих, но он трудился не покладая рук, помогая бедным и больным, в особенности в течение ужасного чумного 1576 года. В наши дни репутация племянника подчас затмевает в наших глазах репутацию дяди, но и достижения самого папы весьма впечатляют. Именно он с помощью архиепископа привел работу собора к завершению, закрепил его постановления в булле «Benedictus Deus» («Благословен Господь») и сделал очень многое для того, чтобы они оказались приняты католиками по всей Европе. Он также начал работу по составлению катехизиса, переработке требника и другой использовавшейся на богослужении литературы, хотя к моменту его смерти она все еще продолжалась. Наконец (что, впрочем, немаловажно) он возродил традиции Ренессанса, поощряя художников и ученых, основывая университеты и типографии и возводя новые здания; благодаря ему Рим обогатился прекрасными постройками, в том числе Пневыми воротами (Porta Pia) и церковью Санта-Мария-дельи-Анджели в термах Диоклетиана.

Главная неудача, постигшая Пия, оказалась связана с его попытками остановить распространение протестантизма в Англии и Франции. Он отказался от мысли отлучить королеву Елизавету, напрасно надеясь на то, что сможет убедить ее остаться верной фанатичному католицизму Марии. Тем временем он послал крупные суммы денег королю Франции, дабы поддержать его в борьбе с гугенотами. Естественно, он испытал разочарование, увидев, что Елизавета продолжает активно поддерживать англиканскую церковь, основанную ее отцом, и что гугеноты продолжают усиливаться. Однако перед кончиной, наступившей в декабре 1565 года, он все же мог окинуть мысленным взором шесть особенно плодотворных лет и поздравить себя с тем, что оставляет церковь в куда лучшем состоянии, чем она была при его вступлении на престол.

Однако затем, увы, маятник качнулся в другую сторону. Архиепископ Карло Борромео, дав понять, что не претендует на папскую тиару, в конце концов порекомендовал ужасного кардинала Антонио Микеле Гислиери. В юности Гислиери был пастухом — квалификация вполне подходящая для будущего папы, пастыря стада Христова. Позднее, однако, папа назначил его генералом инквизиции, что куда хуже характеризовало будущего понтифика. Пий V (1566-1572) — можно только удивляться, почему он не принял имени Павел — весьма напоминал Карафу Будучи настоящим аскетом (став папой, он продолжал носить под роскошным облачением власяницу и грубую одежду доминиканцев, более того, регулярно участвуя в процессиях кающихся, шел босиком и с непокрытой головой), он ожидал, что все его окружение будет придерживаться столь же строгого аскетизма. Он издал целую серию постановлений, направленных на искоренение богохульства (богатых богохульников подвергали крупным штрафам, бедных — порке), а также на то, чтобы ни один из праздников не был забыт и все посты соблюдались. Он запретил докторам лечить больных, если те не исповедовались или давно не причащались.

Как всегда, главным жупелом стал секс. Убедившись, что он не в состоянии полностью извести проституцию, папа издал постановление, предписывавшее высечь всех незамужних проституток, а мужчин, виновных в содомии, сжечь на костре. Лишь с трудом его удалось убедить не объявлять адюльтер государственным преступлением. Однако отныне ни один холостяк не мог нанять в услужение женщину; монашкам запрещалось держать кобелей. Женщинам запретили осматривать ватиканские коллекции классической скульптуры. Фигуры на фреске работы Микеланджело в Сикстинской капелле, изображающие Страшный суд, были из соображений благочестия записаны. Через несколько месяцев весь Рим сокрушался о том, что Пий вознамерился превратить город в гигантский монастырь.

Долгие годы Пий был инквизитором — и по сути своей таковым и остался. Он продолжил начатую его предшественником традицию посещения всех заседаний римской инквизиции и часто продлевал свои визиты, заходя и в камеру пыток, откуда появлялся нимало не тронутый судьбой жертв. Тех, кого уличали в ереси, он не колеблясь приговаривал к смерти. Военачальник, отправленный им во главе маленькой папской армии во Францию для участия в религиозных войнах на стороне короля, получил от него специальный приказ — убивать всех пленников-гугенотов. В отношении евреев он также придерживался политики Павла: он изгнал их со всех папских территорий, позволив жить лишь в гетто в Риме и другом, маленьком, в Анконе.

За все годы своего правления папа неустанно преследовал главную свою цель — не дать страшной заразе лютеранства распространиться в Италии. И как бы ни оценивать его методы, ему это удалось. Если говорить о землях за Альпами, то в Германии борьба более или менее утихла после Аугсбургского мира, однако жители большей ее части исповедовали лютеранство. Франция оказалась расколота на две части; то же происходило в Нидерландах, где голландцы-кальвинисты неуклонно набирали силу. Англия и Шотландия были потеряны; отлучение и «низложение» Пием королевы Елизаветы в 1570 году привели лишь к тому, что в жизни ее подданных-католиков прибавилось трудностей. Кроме Италии, католицизм твердо удерживал свои позиции лишь в Испании благодаря королю Филиппу II[248]. Кроме того, протестантизм был не единственным врагом, с которым следовало бороться. В другой области Средиземноморья Венеция в 1570 году была вынуждена сдать Кипр туркам. И даже когда в октябре следующего года объединенный флот Испании, Венеции и папы уничтожил османский флот при Лепанто (последнее великое морское сражение с участием галер), победа не принесла долгосрочных результатов: всего через семнадцать лет последовало поражение Непобедимой армады, а в следующем столетии Крит разделил участь Кипра.

Папа Пий V прожил всего семь месяцев после победы при Лепанто. Последовательный реформатор, он много сделал для того, чтобы в христианском мире закрепились находки и решения Тридентского собора. Но, являясь человеком крайностей, отличаясь узостью взглядов и нетерпимостью, он не принес добра своей пастве. Вместе с тем можно считать, что эти качества послужили его собственному благу. Пий стал единственным канонизированным (по совершенно непонятным причинам) папой, занимавшим престол между слегка комичным Целестином V (1294) и вызывавшим всеобщее восхищение Пием X (1903— 1914).

Теперь после необычно короткого конклава под именем Григория XIII (1572-1585) на папский престол взошел Уго Бонкомианьи. Ему исполнилось семьдесят два года, но он не утратил прежней энергии. В начале своей карьеры он читал лекции по каноническому праву; на Тридентском соборе он стал одной из главных фигур; в ознаменование его заслуг ему даровали кардинальскую шапку и послали папским легатом в Испанию к Филиппу II. Там он вновь проявил себя с лучшей стороны, завоевав доверие отличавшегося патологической подозрительностью Филиппа, и по возвращении в Рим все сочли его кандидатуру наиболее подходящей для избрания.

Имя Григория в наши дни вспоминают главным образом в связи с григорианским календарем, введенным им в 1582 году. Старый юлианский календарь, использовавшийся начиная с 46 года до н.э., к тому времени отставал на десять дней; григорианский исключил их из 1582 года, так что за 4 октября сражу же последовало 15 октября. «Настройку» обеспечило решение считать високосными годами в последующие столетия только каждый четвертый год из последних лет. (Таким образом, в 1600 году насчитывалось 366 дней; в 1700 году — 365.) Желательная сама по себе, реформа эта, однако, пришлась на крайне неподходящее время. В условиях ожесточенной борьбы католиков, протестантов и православных между собой новый календарь был поначалу принят лишь на территориях, непосредственно подчинявшихся Риму. Говоря шире, протестанты провели реформу на протяжении XVIII века, но в разное время (Великобритания и ее американские колонии — в 1752 году), тогда как в России, Греции и Балканских странах дело затянулось до наступления XX века.

Однако Григорий, по-видимому, считал замену календаря далеко не самым важным делом. С самого начала он недвусмысленно дал понять, что главной целью, которую он ставит перед собой, оказавшись на престоле, станет борьба с протестантизмом наряду с неуклонным воплощением в жизнь постановлений Тридентского собора; другими словами, он собирался продолжать политику своего предшественника. Так как он был куда более добродушным и сговорчивым человеком, нежели Пий, то добился куда больших успехов. В Триденте неоднократно звучали доводы в пользу того, что провести долгосрочную реформу будет невозможно без участия клириков, получивших соответствующую подготовку в области теологии и освоивших искусство красноречия, поэтому папа принялся за строительство колледжей и семинарий. Первым делом он расширил Иезуитский колледж в Риме (основанный еще Юлием III); в наши дни он известен под названием Григорианского университета. Иезуитам также доверили руководство Германским колледжем, который зарекомендовал себя столь хорошо, что в других городах империи — в том числе в Вене, Праге и Фульде в Германии — стали создаваться новые колледжи. В Риме также была создана Английская семинария, откуда устремился в опасный путь целый поток миссионеров; в елизаветинской, а позднее якобитской Англии некоторые из них приняли мученический венец. Папа учредил и колледжи для греков, маронитов, армян и венгров.

Если бы Григорий ограничился трудами, нацеленными на интеллектуальное развитие нового поколения священников и миссионеров и повышение уровня знаний католической доктрины, его деяния на папском престоле заслуживали бы куда более высокой оценки, чем получилось в итоге. Например, можно только пожалеть о том, что, получив новость о массовом избиении гугенотов в Варфоломеевскую ночь, он приказал специально пропеть «Те Deum» и лично посетил благодарственную службу во французской церкви Святого Людовика, что он пытался убедить короля Филиппа Испанского начать вторжение в Англию из Ирландии или Нидерландов, или о том, что, когда эти мечты рухнули, он активно поддержал заговор, имевший целью убийство Елизаветы Английской — «Иезавели Севера». Подобное деяние, заявил он, стало бы истинным делом Божиим.

Однако в других своих начинаниях Григорий действовал более просвещенными методами и добился больших успехов. Он заменил легатов, ранее выполнявших роль официальных представителей папы, новым чином, названным им нунциями. Как правило, нунциями становились лица в сане архиепископа; этим опытным дипломатам отныне предстояло стать инструментом для осуществления политики папства во всех католических странах; они должны были долго и упорно трудиться и обеспечивать выполнение воли своего господина. В результате Польша стала католической страной, в России же нунцию не повезло: прибыв ко двору Ивана Грозного, он едва спасся оттуда бегством[249]. Папа разослал миссионеров-иезуитов по всему миру: на запад — в Бразилию, на восток — в Индию, Китай и даже Японию. Он тратил гигантские суммы на реставрацию римских зданий и дальнейшие улучшения в городе, украсив его несколькими новыми храмами, в том числе грандиозным Джезу[250] — одним из наиболее впечатляющих примеров высокого барокко в Европе. В 1578 году его как ученого чрезвычайно заинтересовало открытие римских катакомб, и он настоял на том, чтобы неожиданно обнаруженные там останки ранних христиан подверглись исследованию по всем правилам науки.

К этому времени, однако, интенсивная строительная программа и субсидии, высылаемые папой правителям-католикам, дабы поддержать их в борьбе с протестантами (не говоря уже о суммах, шедших на содержание колледжей и проведение иных начинаний), привели к тому, что его казна стала быстро пустеть. Пытаясь исправить ситуацию, он начал отчуждать в свою пользу всю собственность на территории, принадлежавшей Святому престолу, владельцы которой не могли предоставить бесспорных свидетельств своего права на титул. Это, однако, привело лишь к взрыву ярости в среде землевладельцев, лишившихся имущества; в отместку они открыто занялись грабежом. Когда после тринадцати лет понтификата Григорий скончался (ему исполнилось восемьдесят три года), в казне Святого престола не оставалось ни гроша, а Папская область находилась на грани анархии.

С другой стороны, общий настрой в церкви, пожалуй, улучшился по сравнению с тем, что наблюдалось в течение последних пятидесяти лет. Теперь для римской церкви наступило время реванша. Вновь воодушевившись после Тридентского собора, она предприняла контрреформацию, символом которой стал прежде всего сам город: новый собор Святого Петра, еще не достроенный, но уже производивший сильнейшее впечатление; целый ряд новых величественных храмов, возведенных во всех участках города; огромное количество семинаристов всех рас и национальностей — живое доказательство жизненной силы, безусловно присущей возрожденному католицизму. Десятки тысяч пилигримов, сошедшихся в Рим для празднования «юбилейного» 1575 года, торжественно входили в семь главных базилик Священного города[251] и, безусловно, будучи под глубоким впечатлением от увиденного, вдохновлялись и укреплялись в вере.

Папа Сикст V (1585-1590), избранный 24 апреля 1585 года, ровно через две недели после кончины Григория, продолжил начинания своего предшественника с еще большей энергией и решительностью. Феличе Перетти, сын крестьянина из предместий Анконы, в двенадцать лет вступил в орден францисканцев и благодаря острому уму и блестящему дару красноречия быстро достиг высот в церковной иерархии. В 1557 году Павел IV увидел в нем родственную душу и послал в Венецию — вначале для проведения преобразований францисканского монастыря Фрари, а затем, позднее, в качестве инквизитора. Именно в тот момент Перетти переступил черту. Венецианцы были набожными и честными католиками, но попытки папы ограничить их свободу действий всегда вызывали у них сопротивление. Они были купцами, вся их жизнь была связана с торговлей, и их успех в делах зависел от хороших отношений и с протестантами, и с мусульманами. Венецианцы не могли согласиться с тем, что папа будет руководить их действиями. Полностью устранить инквизиторов они не могли, но настаивали на необходимости направлять своих представителей на заседания, дабы те при необходимости оказывали умеряющее влияние на происходящее.

Эта договоренность действовала, принося свои плоды, пока не появился Перетти. Несмотря на это, он попытался запугать венецианцев; его жесткость и высокомерие вызвали у них негодование, и папа отозвал его. Однако Пий IV, что характерно, восстановил его в прежней должности, а Пий V дал еще более высокую, сделав викарием-генералом францисканского ордена, Великим инквизитором и кардиналом. При папе Григории он оказался не у дел и проводил свои дни на вилле на Эсквилине, занимаясь подготовкой книги, которую «Оксфордский словарь римских пап» характеризует как «весьма неровно откомментированное издание святого Амвросия Медиоланского». Однако после кончины Григория благодаря личным качествам и прежде всего сильному характеру Перетти стал главным кандидатом на престол. Его избрание прошло единогласно.

Из всех пап периода контрреформации Сикст V внушал окружающим наибольший страх. Суровый, лишенный гибкости, беспощадный, не терпевший никакого противоречия, он правил Римом как тиран. Власть Священной коллегии резко ослабела. Он установил, что число кардиналов не должно превышать семидесяти, и это правило действовало четыреста лет. Затем он учредил пятнадцать независимых друг от друга конгрегации (строго говоря — четырнадцать, так как одна из них — Священная конгрегация — уже существовала), дабы те ведали всевозможными аспектами управления, касающимися как духовных, так и светских дел. Конгрегации также просуществовали длительное время и были упразднены лишь в XX веке; одна из них отвечала за университет, другая — за типографию в Ватикане, где в 1587 году вышла из-под печатного станка Септуагинта — греческий перевод Ветхого Завета. Следующим изданием должна была стать Вульгата — Библия на латинском языке, текст которой предстояло пересмотреть. Сикст поручил дело специальному комитету, составленному из ученых кардиналов, но они работали так медленно, что он взял дело в свои руки. Увы, как и в случае с сочинениями святого Амвросия, он показал себя не слишком компетентным текстологом. Когда наконец книга вышла, все сведущие ученые пришли в ужас. После смерти папы ее немедленно изъяли из употребления, а текст подвергся серьезному пересмотру. Наконец в 1592 году его вновь издали при Клименте VIII.

Куда больших успехов папа добился в начинаниях, связанных с церковной дисциплиной. На последних сессиях Тридентского собора постоянно дебатировался вопрос о божественном праве епископов: получают ли они власть из рук папы или от самого Господа Бога? Немногие осмелились бы задать такой вопрос Сиксту V, а он постановил, что каждый вновь рукоположенный епископ должен предстать перед папой перед тем, как отправиться на место службы, а затем регулярно приезжать с докладами о состоянии дел в своем диоцезе.

За два года, создав настоящее царство террора, Сикст восстановил порядок и закон во всей Папской области. По его распоряжению не менее 7000 разбойников предали публичной казни; согласно сообщениям, на остриях ограды моста Святого Ангела было больше голов, чем дынь на рынке. В то же время, дабы привести в надлежащее состояние финансовые дела Ватикана, Сикст сократил издержки до минимума (недаром он был францисканцем!) и ввел жесткий контроль цен на продовольствие. Он ввел новые налоги, разместил новые займы; поддерживал сельское хозяйство, осушал болота, субсидировал производство шерсти и шелка. Продажа должностей (не церковных, но административных и бюрократического характера) приносила ему до 300 000 скудо в год. Задолго до кончины он стал одним из богатейших правителей Европы.

Как и в случае его предшественника, в основе его внешней политики лежала ненависть к протестантизму — главному препятствию в деле воплощения его мечты о всемирной католической церкви. Он обещал громадные субсидии Филиппу II для осуществления предполагавшегося вторжения в Германию, но когда экспедиция окончилась катастрофой, отказался платить. На следующий год он вторично лишил Филиппа своей поддержки, ослабив свое противодействие гугеноту Генриху IV (он отлучил его от церкви в 1585 году), поскольку тот согласился обратиться в католическую веру в обмен на французскую корону.

Но главным образом имя Сикста осталось в истории благодаря предпринятому им строительству Благодаря ему Джакомо делла Порта завершил купол собора Святого Петра. Тем временем любимый архитектор папы Доменико Фонтана выстроил новый Латеранский дворец и новую резиденцию папы в Ватикане, а также провел масштабную реконструкцию Ватиканской библиотеки. На обширной площади, спроектированной Бернини[252], при большом стечении народа торжественно воздвигли некогда стоявший в цирке Нерона гигантский египетский обелиск; на левом берегу Тибра поставили три обелиска меньшего размера, дабы площади перед Латераном, Санта-Мария-Маджоре и Санта-Мария-дель-Пополо выглядели более величественно. Новые широкие улицы соединили между собой наиболее посещаемые паломниками храмы. Величественный акведук Аква Феличе подводил в город воду из Палестрины, расположенной в двенадцати милях от Рима. Строительство еще двух акведуков сделало возможной работу сотен украшенных фонтанов, которые вскоре забили по всему городу. Сикст правил всего пять лет, но именно ему — более, нежели какому-либо другому папе, — мы обязаны великолепием римской архитектуры периода контрреформации.

Он заслуживал благодарности жителей города; увы, высокомерие и холерический темперамент понтифика стали причиной всеобщей неприязни в его адрес. Со времен Средневековья мало кто из пап вызывал столь сильную ненависть. Когда 27 августа 1590 года, перенеся один за другим несколько приступов малярии, он скончался, в городе началось всеобщее ликование, и горожане разбили его статую, стоявшую на Капитолии, — точь-в-точь так же, как они поступили со статуей Павла IV тридцать один год назад.

Вслед за тем в течение шестнадцати месяцев на Святом престоле сменились три папы. Во всех историях папства именам Урбана VII (1590), Григория XIV (1590-1591) и Иннокентия IX (1591), как правило, не находится места. Урбан был настоящим сыном церкви, заслуживал всеобщего восхищения и, вероятно, стал бы превосходным папой; не его вина, что в ночь после избрания он заболел малярией и менее чем через две недели скончался. Свое немалое состояние он приказал истратить на приданое бедным римским девушкам — трогательный поступок, благодаря которому он остался в памяти по крайней мере у них. Григорий, друг Карло Борромео и Филиппо Нери[253], благочестивый, исполненный добрых намерений, но обладавший очень слабым здоровьем, запомнился главным образом тем, что отравил римлянам жизнь, лишив их одного из главных развлечений — запретив им заключать пари по поводу выборов папы, продолжительности понтификата и назначения кардиналов. Он яростно противостоял Генриху IV Французскому, по-прежнему остававшемуся протестантом, ввел решительные меры против бандитизма, провел работы по улучшению русла Тибра и сделал что мог для борьбы с антисанитарией в городе. За неделю до Рождества 1591 года он заболел, но настоял на том, чтобы принять участие в традиционном посещении семи базилик, и этот акт благочестия оказался для него роковым.

Стабильность восстановилась с восшествием на престол Ипполито Альдобрандини — сына выдающегося флорентийского адвоката, которого Медичи изгнали из родного города. Он принял имя Климента VIII (1592-1605). Во многих отношениях он воплощал в себе идеалы контрреформации. Он вел подлинно благочестивую жизнь, ежедневно молясь и медитируя целыми часами, исповедовался каждый день и пятнадцать раз в год обходил в торжественном паломническом шествии семь главных храмов города. К несчастью, его аскетизм губительно отразился на его слабом здоровье — его мучила подагра, и с течением времени он все более полагался на двух своих племянников, Чинцио и Пьетро, которым он (вкупе со своим четырнадцатилетним внучатым племянником) даровал красные шапки. В условиях, когда эти двое взяли на себя основную часть груза административной работы, он смог посвятить значительное время ученым занятиям. В 1592 году он опубликовал исправленный текст Вульгаты (безнадежно искаженный Сикстом V), а также пересмотренные тексты архиерейского обрядника и требника. Через четыре года появился значительно расширенный Индекс, впервые в истории содержавший запрет на иудейские книги. Здесь сказалась нетерпимость — грех, никогда не оставлявший Климента. За годы своего понтификата он активно поощрял инквизицию, которая отправила на эшафот более тридцати еретиков; среди них оказался и бывший доминиканец Джордано Бруно, встретивший смерть 17 февраля 1600 года на Кампо деи Фьори, где доныне стоит его статуя.

Если говорить о политике, то наиболее важным решением Климента, долго откладывавшимся и принятым весьма неохотно, стало признание Генриха IV королем Франции. Генрих, бывший гугенот, принял католичество в 1593 году (ему приписывается знаменитая фраза: «Париж стоит мессы»). Климент по-прежнему колебался; лишь после того, как Генрих короновался в Шартре на следующий год, он наконец последовал совету своего нунция, отменил приговор Сикста V об отлучении и признал его королем. У него имелись все основания пожалеть об этом, когда 13 апреля 1598 года Генрих издал Нантский эдикт, расширявший права гугенотов; им дозволялось открыто исповедовать свою веру повсюду, за исключением некоторых городов (в частности, Парижа); в гражданских правах он уравнял их с католиками. Нечего и говорить, что в Испании это вызвало взрыв ярости, который он счел возможным проигнорировать, уверенный в надежности собственных позиций.

Климент VIII скончался 5 марта 1605 года. Если позиции папства укрепились при нем, то произошло это во многом благодаря тщательно продуманным юбилейным празднествам, на которые в Рим прибыло не менее полумиллиона пилигримов. Наконец-то город после долгих усилий пап XVI века стал соответствовать своей роли — столицы христианского мира. В прошлом столетии католическая церковь перенесла несколько тяжелых ударов: Англия и Шотландия оказались безвозвратно потеряны для нее; в Испанских Нидерландах голландские последователи кальвинизма отразили все попытки короля Филиппа сокрушить их; в Германии император Максимилиан II выказывал опасные признаки симпатии в адрес лютеранства; во Франции Нантский эдикт во многом свел на нет эффект от обращения в католичество Генриха IV. Но Рим обрел доселе невиданное великолепие; и 80 000 верующих, видевших, как в полночь 31 декабря 1599 года папа в ходе торжественной церемонии отворил Porta Santa — Святые врата, стали свидетелями величайшего успеха контрреформации.