История папства

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Николай I и порнократия (855-964)

Папесса Иоанна — миф; папа Бенедикт III, который, если бы Иоанна существовала, должен был стать ее преемником, оказался ничтожеством. После Бенедикта случился фарс, а затем явился гигант.

Комедия состояла в том, что на папство заявил претензии Анастасий. Он родился примерно в 815 году в видной римской священнической семье — его дядей был Арсений, чрезвычайно влиятельный епископ Орте. Человек выдающихся способностей и образованности, Анастасий овладел греческим в раннем возрасте и в 847 или 848 году получил от папы Льва IV кардинальскую шапку. Однако почти сразу после этого он поссорился со своим благодетелем и бежал в Аквилею. Лев, прекрасно знавший об амбициях Анастасия и видевший в нем потенциального соперника, несколько раз вызывал его в Рим, а когда тот отказался, соответственно отлучил его от церкви, предал анафеме и лишил сана. После смерти Льва в 855 году установленным порядком избрали его преемника, нареченного Бенедиктом III; но епископ Арсений, решивший, что его племянник должен следующим вступить на папский престол, силой захватил Латеранский дворец и сделал Бенедикта своим пленником.

Три дня царило смятение; однако вскоре стало ясно, что Анастасий и в малой степени не пользуется народной поддержкой. И более того, как кто-либо вообще, будучи отлучен от церкви, мог стать папой? Епископов Остии и Альбано, двоих из трех, которые по традиции рукополагали папу, невозможно было заставить участвовать в церемонии даже под угрозой пыток. Бенедикта извлекли из заточения и наконец над ним провели обряд рукоположения. С Анастасия сорвали папские инсигнии и изгнали из Латеранского дворца; однако Бенедикт обошелся с ним более мягко, чем того заслужил сей последний, просто заключив его в монастырь Святой Марии в Трастевере.

Однако Анастасий со временем пришел в себя. В течение трех лет понтификата Бенедикта он оставался в тени. С приходом к власти Николая I (858-867) его судьба резко переменилась. Он поставил себя в непростое положение, однако оставался образованнейшим человеком своего времени. А Николай, прекрасно осведомленный о его дарованиях, назначил Анастасия аббатом монастыря, в котором тот жил, а затем библиотекарем церкви, в каковом положении (благодаря, надо думать, своему знанию греческого) он стал советником курии по византийским делам.

Николай I был аристократом и авторитаристом. Для него папа — представитель Бога на Земле, и на этом разговор заканчивался. Императоры могли пользоваться привилегиями, покровительствуя церкви и защищая ее, но они не имели права вмешиваться в ее дела. Власть папы была абсолютной. Синоды собирались только для того, чтобы выполнять его распоряжения, епископам, архиепископам и даже патриархам приходилось проявлять лояльность и подчиняться папе. Когда епископ Равенны попытался высокоумничать, его просто вызвали в Рим, отлучили от церкви и предали анафеме. Гинкмар, архиепископ Реймсский и один из самых могущественных иерархов империи, сместил викарного епископа, а затем попытался воспрепятствовать его апелляции в Рим, Николай же немедленно вернул епископу его сан, а когда Гинкмар стал протестовать, то пригрозил, что запретит ему совершать богослужения. Папа показал свой характер: когда синод франкских епископов разрешил развод королю Лотарю II Лотарингскому и тот хотел жениться на своей любовнице, папа просто отменил их решение и повелел Лотарю вернуться к его супруге, когда же Лотарь вторично оставил ее, он был отлучен от церкви. Архиепископы Кельна и Трира приехали в Рим для переговоров с папой по этому делу, Николай отлучил и их как защитников двоеженства. На сей раз казалось, что он зашел слишком далеко: брат Лотаря, император Людовик II выступил походом на Рим с явным намерением преподать ему урок. Однако папа счел это блефом и не двинулся с места. Рассерженному Людовику пришлось уйти восвояси.

Едва ли нужно говорить, что концепция папской власти, которой придерживался Николай, распространялась и на восточную церковь. В это время патриархом Константинопольским был евнух по имени Игнатий, зашоренный фанатик, нелюбимый паствой, которая была полна решимости избавиться от него. Ее предводителем был Фотий, образованнейший человек своего времени, способный заткнуть за пояс Игнатия, ум которого был слишком ограниченным, дабы разработать хотя бы самую элементарную богословскую доктрину. Весьма преуспев в травле патриарха, Фотий зашел так далеко, что предложил на обсуждение выдуманную им еретическую теорию, в соответствии с которой человек обладает двумя различными душами — одна из них подвержена заблуждениям, другая — нет. Блистательная репутация Фотия-интеллектуала была такова, что это всерьез восприняли многие (в том числе и патриарх Игнатий), кому следовало бы быть более осмотрительными; и после того как его доктрина произвела желаемый эффект и глупость патриарха стала для всех очевидной, с легкостью отказался от нее. Возможно, это единственный имевший место в истории богословия случай удачного розыгрыша, и за одно это Фотий заслуживает нашей благодарности[65].

На праздник Богоявления в 858 году Игнатий неблагоразумно отказал в причастии дяде императора, который бросил собственную жену ради своей снохи. Потребовалось совсем немного времени, чтобы составить подходящие обвинения, однако только к концу года патриарх был арестован и изгнан. Как и следовало ожидать, его преемником стал Фотий. В светском обществе он имел скромное положение, однако трудности были быстро преодолены: в течение недели он прошел пострижение, посвящение в духовный сан, рукоположение и интронизацию. Затем Фотий написал папе Николаю в Рим, официально уведомляя его о своем назначении. Хотя его послание представляло собой образец тонкой дипломатии, в котором не было ни одного дурного слова о предшественнике, вместе с ним в Рим отправилось другое, якобы от самого императора, в котором об Игнатии говорилось, что он пренебрегал своей паствой и что его лишили сана должным образом и в соответствии с каноническими правилами. В истинности этих утверждений у папы зародились обоснованные подозрения. Николай принял посланцев со всеми положенными церемониями в церкви Санта-Мария-Маджоре, однако дал понять, что не собирается признавать Фотия патриархом без дополнительного расследования. Поэтому он предложил созвать собор для выяснения обстоятельств дела, который должен состояться в Константинополе в следующем году и куда папа отправит двух своих представителей, а те представят лично ему отчет.

Эти двое представителей, Захарий из Ананьи и Родоальд из Порто, достигли Константинополя в апреле 861 года. С самого момента прибытия они стали подвергаться сильнейшему давлению со стороны Фотия — они оказались вовлечены в водоворот бесконечных церемоний, собраний, пиршеств и приемов, во время которых патриарх постоянно сидел рядом с ними, поражая их эрудицией и очаровывая их обаянием. Еще задолго до начала работы собора, первое заседание которого должно было состояться в храме Святых Апостолов, Фотий решил, что они не будут ему мешать. Что же касается Игнатия, то им не позволили ни разу взглянуть на него до тех пор, пока тот не вошел в церковь, чтобы дать показания. А затем ему пришлось выслушивать утверждения семидесяти двух свидетелей о незаконности его избрания, которому он был-де обязан скорее благосклонностью к нему императрицы, нежели выборами, проведенными в соответствии с каноническими правилами. В конце четвертого заседания низложение Игнатия было закреплено официальным документом — под ним среди подписей стояли и подписи Захария и Родоальда.

Когда оба прелата возвратились в Рим, папа, вне всякого сомнения, выразил им свое неудовольствие. Их задача, напомнил он легатам, состояла в том, чтобы они выяснили суть дела, а не выступали в качестве судей. Поступив так, они предали интересы церкви, поддавшись обольщениям византийцев, словно несмышленые дети, а не почтенные священнослужители. Они позволили патриарху обмануть себя и показали, что не достойны своего ранга и положения. Он поразмыслит об их будущем позже. А пока они могут идти.

В это время в Рим прибыл архимандрит по имени Феогност, который сумел избежать постоянного надзора за собой в Константинополе, доставил Николаю удовольствие рассказом о несправедливостях со стороны Фотия и его друзей и о страданиях, которые пришлось претерпеть несчастному Игнатию, закончившихся тем, что его вынудили поставить подпись под актом о своем отречении. Теперь папа не испытывал колебаний. В апреле 863 года он созвал в Латеранском дворце синод, который лишил Фотия всех церковных постов и восстановил Игнатия в его сане патриарха, равно как и прочих, кто утратил свое положение в результате этого дела. Захария и Родоальда лишили их кафедр. Однако в Константинополе, как того можно было ожидать, решение папы оставили без внимания, и ссора, таким образом, продолжалась. Непоколебимость Николая имела своим результатом лишь демонстрацию того, насколько он бессилен в делах Востока. Однако теперь совершенно неожиданно благосклонная фортуна преподнесла ему свой дар. Для этого из всех мест на Земле она выбрала Болгарию.

Болгария, находившаяся под властью царя Бориса I, была на тот момент одной из находившихся на подъеме балканских стран. И в сентябре 865 года Борис, прежде исповедовавший католицизм, совершил путешествие в Константинополь, где принял крещение из рук патриарха в соборе Святой Софии, а его крестным отцом стал сам император. Папа Николай, как и следовало ожидать, пришел в ярость. В сущности, Борис вряд ли мог избежать гнева папы — византийский флот блокировал Черноморское побережье, и его страна находилась в тисках самого жестокого за все столетие голода. Однако менее чем через год после принятия православия Бориса начали посещать мысли иного рода. Неожиданно для себя он обнаружил, что страна наводнена греческими и армянскими священниками, зачастую противостоявшими друг другу при обсуждении спорных вопросов вероучения, которые были непонятны ему и его сбитым с толку подданным. Более того, желая сохранить дистанцию между собой и Константинополем, Борис обратился с просьбой предоставить ему право самому назначать болгарского патриарха — и получил отказ.

Этот отказ оказался катастрофической ошибкой Фотия. Теперь в ярость пришел уже царь. Он, конечно, был счастлив оттого, что император является его крестным отцом, но не собирался становиться его вассалом. Прекрасно осведомленный об отношениях между Римом и Константинополем и об имевшейся возможности играть на существовавших противоречиях, летом 866 года он отправил посольство к папе Николаю. Оно привезло список из 106 пунктов христианского учения и социальных установлений, которые противоречили болгарским традициям, давая понять, что большинство этих расхождений с новой верой можно было бы преодолеть, если бы удалось сохранить эти традиции и выяснить точку зрения папы на этот вопрос.

Когда Борис представил упомянутые пункты Фотию, их либо отвергли, либо проигнорировали; для Николая это был шанс, которого он так ждал. Папа немедленно засадил Анастасия за работу, затем отправил еще двух епископов, вручив им примечательный документ, где он дал толковые и подробные ответы по каждому пункту из представленного Борисом списка, продемонстрировав внимание ко всем местным заботам, сделав все допустимые уступки, а там, где таковые оказывались для него невозможными, объяснив причины отказа. Носить штаны, конечно, можно и мужчинам и женщинам; то же касается и тюрбанов — разумеется, только не в храме. Если византийцы настаивают на том, что церковные правила не позволяют мыться по средам и пятницам, то они говорят глупость. И нет никаких оснований для того, чтобы воздерживаться от молока и сыра в Великий пост. С другой стороны, все языческие суеверия необходимо, безусловно, запретить, равно как и принятую у греков практику гадания, когда Библию открывают наугад. То же касается и двоеженства.

Болгар разочаровал запрет двоеженства, однако в целом ответ папы удовлетворил их больше, равно как, что имело, видимо, не меньшее значение, его — или, точнее, Анастасия — заботливое отношение к их тревогам. Борис немедленно принес клятву верности престолу Святого Петра и с видимым облегчением изгнал всех православных миссионеров из своего царства. Римская церковь завоевывала все большее влияние на Балканах.

Понтификат Николая I представляет собой водораздел: он был последним из римских первосвященников за полтора столетия, обладавших такими способностями или такой цельностью натуры. Его преемник, пожилой клирик, принявший имя Адриана II (867-872), всего за пять лет растерял все плоды трудов Николая, уступив архиепископу Гинкмару, сняв отлучение с Лотаря — теперь уже с его любовницей — и позволив Болгарии вернуться в лоно православной церкви. Не удовлетворившись уничтожением результатов всех упорных трудов Анастасия, папа даже обвинил последнего в причастности к убийству его (Адриана) первой жены и дочери и отлучил от церкви во второй раз за время его карьеры[66].

Однако Адриан был образцовым папой по сравнению с его преемниками. Империя Карла Великого прекратила свое существование, разорванная на части вечно враждовавшими членами его семейства; без их помощи папы оказывались беззащитными перед лицом римской аристократии — главным образом Кресценциев, Тускулумов и Теофилактов, которые полностью контролировали церковь и в чьих руках папство было не более чем игрушкой. Преемник Адриана Иоанн VIII (872-882) по крайней мере отличался энергией[67], однако удостоился сомнительной чести стать первым из пап, который пал жертвой убийства — и, что еще хуже, от рук священников из собственного окружения. Согласно анналам Фульдского монастыря, сначала они дали ему яд, а затем, когда он не подействовал достаточно быстро, раскроили ему череп. Интронизация его преемника Марина (882-884), как сообщают, сопровождалась убийством одного из видных римлян[68], а Адриана III (884-885) тем, что вдову его жертвы обнаженной прогнали по улицам, подвергая бичеванию[69]. После кончины Адриана во время поездки в Германию в 885 году заподозрили, что она стала результатом нечестной игры. Двое следующих пап, Стефан V (885-891) и Формоз (891-896), умерли в своих постелях; однако по приказу его преемника Стефана VI (896-897)[70]тело Формоза извлекли из земли в марте 896 года, через восемь месяцев после его смерти[71], было велено облечь покойного в папскую мантию, посадить на трон и устроить шутовской процесс по обвинению в клятвопреступлении и домогательстве папского престола: он, как утверждали, отправился принять римскую кафедру, оставаясь епископом другого диоцеза (сегодня это не считается преступлением)[72]. Как и следовало ожидать, его признали виновным: все его действия, в том числе рукоположение им священнослужителей, аннулировались и объявлялись недействительными (это решение привело к неописуемой неразберихе). В конце концов тело Формоза (за исключением трех пальцев на его правой руке, которыми он делал благословляющий жест)[73] сбросили в Тибр[74].

Почти сразу после этого Латеранский собор подвергся серьезным разрушениям в результате землетрясения — катастрофы, в которой многие увидели знак божественного гнева, вызванного поведением папы Стефана. Однако едва ли была нужда в знамениях сверхъестественного характера — любой римлянин и без того достаточно ясно понимал, что Стефан перешел все границы. Шесть месяцев спустя его низложили, с него сорвали знаки папского достоинства, а самого бросили в тюрьму, где вскоре задушили.

После шести пап за семь лет в 903 году под именем Льва V был избран приходской священник из деревни с неподобающим названием Приапи[75]. Как это случилось, неясно. Однако вряд ли это имело значение: через месяц произошел дворцовый переворот, в ходе которого клирик по имени Христофор низложил Льва, бросил его в тюрьму, объявил себя папой вместо него и провел обряд рукоположения. Христофор, который вошел в историю как антипапа, преуспел больше, чем Лев, продержавшись у власти четыре месяца. Однако в начале 904 года он был, в свою очередь, свергнут римским аристократом — активным участником «процесса» Формоза, который принял теперь имя Сергия III (904-911). Христофора отправили в тюрьму разделять заключение со Львом. Некоторое время спустя Сергий приказал задушить обоих.

В этот момент истории папства появляется восхитительно прекрасная, но зловещая женщина — Марозия, римская сенатрисca (senatrix). Она была дочерью римского консула Теофилакта, графа Тускулумского, и его жены Феодоры, которую Лиутпранд, епископ Кремоны, описывает как «бесстыжую потаскуху… которая была единодержавной правительницей Рима и пользовалась властью, подобно мужчине». Две дочери этой малопривлекательной пары, Марозия и другая Феодора, продолжает Лиутпранд, «не только сравнялись с ней, но даже превзошли ее в забавах, любезных Венере». Он мог серьезно ошибаться в отношении младшей из сестер, которую мало знал; но что касается Марозии, то тут он говорил правду. Любовница, мать и бабушка пап — «редкостная генеалогия», язвительно замечает Гиббон, — она родилась приблизительно в 890 году и в возрасте пятнадцати лет стала любовницей Сергия III, кузена ее отца. (Их сыну предстояло впоследствии стать папой Иоанном XI.) В 909 году она вышла замуж за авантюриста по имени Альберих, который сделал себя маркизом Сполето и которому она родила второго сына, Альбериха II. К этому времени Папская курия, долгое время успешно управлявшая Римом, полностью перешла под контроль местной аристократии, наиболее могущественной представительницей которой Марозия являлась; папство оказалось в ее руках[76].

Из пяти пап, правивших после Сергия III до Иоанна XI (911-935), двое были марионетками Марозии; оба они правили менее двух лет. Третий, Иоанн X (914-928), был человеком совсем иного склада — именно он вместе с Теофилактом Тускулумским и Альберихом I нанес решительное поражение сарацинам на реке Гарильяно в июне 915 года. Однако Марозия ненавидела его. Ее ненависть отчасти могла объясняться тем обстоятельством, что он был любовником ее матери — когда его назначили епископом Равенны, Феодора-старшая действительно вызвала его в Рим и сделала его папой, но лучше всего объяснить это ее собственными амбициями. Иоанн был слишком несговорчив, слишком умен; и когда в конце 927 года он, как и его брат Петр, начал демонстрировать оппозиционные настроения, которые начали угрожать власти Марозии, она повела наступление на него. Петра убили в Латеранском дворце прямо на глазах у папы, и вскоре Марозия вместе со своим вторым мужем, Гвидо из Тосканы[77], низложила Иоанна и заключила в замок Святого Ангела, а вскоре он был задушен подушками.

В своих действиях Марозия исходила не только из желания устранить соперников. Она также хотела очистить папский престол для собственного сына. К несчастью, мальчику было только одиннадцать лет, поэтому в качестве промежуточного варианта она делала понтификами двух своих любовников, прежде чем возвела его весной 931 года в сан папы под именем Иоанна XI. К этому времени она прогнала Гвидо ради куда более выгодного союза — с Гуго Прованским, которого недавно избрали королем Италии, а миропомазание пришлось совершать несчастному Иоанну X. Правда, у Гуго уже была превосходная жена, но она очень вовремя умерла, как раз чтобы позволить состояться браку. Более серьезным препятствием являлось то, что Гвидо приходился сводным братом Гуго, что придавало браку характер инцеста. Гуго просто объявил, что Гвидо и другой его брат, Ламберт Тосканский, — бастарды (можно представить себе, что подумала об этом их мать), и когда Ламберт начал протестовать, его ослепили и бросили в тюрьму, где он вскоре умер. Немногие пары вступали в брак, пролив при этом столько крови. Ничего удивительного, что их брачная церемония проходила не в церкви, а в замке Святого Ангела. С другой стороны, ее проводил сам папа — в первый и в последний раз в истории папа совершал службу во время брака собственной матери. Теперь, когда узел завязался, ничто, казалось, не остановит их, ничто, как они думали, теперь не стоит между ними и императорским троном Запада.

Но Марозия плохо рассчитала. Она забыла о других своих сыновьях. Альберих, единоутробный брат папы, считал, что каждый новый брак все больше подрывает его положение. Он видел, как Гуго поступает с нежеланными родственниками, и он почувствовал недвусмысленное предупреждение, когда во время праздника Святого Ангела новый отчим ударил его по лицу. Единственная надежда состояла в активных действиях, пока еще оставалось время. Римляне не любили Гуго, чьи жестокость и грубость принесли ему дурную славу Да они и вообще всегда были готовы к бунту. В декабре 932 года толпа взяла замок Святого Ангела штурмом. Гуго сумел бежать через окно; Марозия и ее сын-папа оказались в тюремных камерах. О зловещей сенатриссе Рима больше ничего не известно; Иоанна XI, похоже, позднее освободили, хотя держали в Латеранском дворце в условиях, близких к домашнему аресту Согласно епископу Лиутпранду, Альберих обращался с ним как со своим слугой.

Альберих теперь стал бесспорным хозяином Рима, которым он управлял в течение двадцати последующих лет, в целом достаточно разумно и хорошо, успешно сопротивляясь с помощью различных мер (в том числе дипломатический брак с дочерью Гуго) повторявшимся попыткам Гуго вернуться к власти. Он удачно назначил пять пап, трое из которых относились к нему с тем почтением, которого он добивался. Первым исключением стал Стефан VIII (939-942), который после двух лет покорности вступил в конфликт со своим хозяином. Что произошло на самом деле, неясно. Мало сомнений в том, что папа был жестоко изувечен и от этого умер. Последним из пяти стал Оттавиано, незаконнорожденный сын Альбериха, которому не исполнилось и двадцати. Сраженный смертельной лихорадкой летом 954 года, Альберих, которому едва исполнилось сорок лет, приказал принести его к алтарю на могиле святого Петра, где он собрал виднейших римлян у своего смертного одра и велел им поклясться на мощах апостолов, что после смерти нынешнего папы Агапита II (946-955) они верховным понтификом изберут Оттавиано. Это было последнее, что он успел сделать. 31 августа 954 года его не стало.

Римляне согласились, что является показательным примером авторитета Альбериха, даже если и не свидетельствует об их мудрости. Конечно, Оттавиано немедленно унаследовал положение своего отца как светского правителя Рима; после кончины Агапита в декабре 955 года он сменил имя на «Иоанн»[78], и его с соблюдением надлежащей процедуры избрали папой. Трудно было сделать более неудачный выбор. Юный римский первосвященник совершенно не интересовался духовными вопросами; его понтификат стал наивысшей точкой порнократии в истории. Никто по этому поводу не сказал лучше Гиббона:

Недаром Иоанн XII (955-964) был внуком Марозии и Гуго Прованского — двух наиболее бесстыдных развратников своего времени. Он позволил городу (он действительно способствовал этому) погрузиться в хаос, используя как свои богатства, так и папского государства, чтобы утолить страсть к азартным играм и всякого рода сексуальным вольностям. Политические позиции Рима начали быстро слабеть, более того, ему стал угрожать новый опасный враг в лице племянника Гуго, маркиза Беренгария Иврейского, некоронованного короля Италии со времени возвращения Гуго в Арль в 945 году, который с тех пор начал мутить воду. В 959 году он захватил герцогство Сполето и стал грабить папские земли к северу от Рима. К осени 960 года у Иоанна не оставалось иного выбора, кроме как обратиться за помощью к германскому королю Оттону Саксонскому, предложив ему в обмен за помощь императорскую корону.

Оттон не мог желать ничего лучшего. Всю жизнь им владела мечта — восстановить империю Карла Великого. Демонстрируя серьезные намерения, даже свою коронацию как германского монарха он провел в изящной круглой церкви времен Карла в Аахене. Близ Аугсбурга в 955 году он нанес сокрушительное поражение венграм, в течение 500 лет бывших бичом Европы[79]. Услышав о призыве папы, Оттон пересек Альпы во главе внушительной армии и достиг Святого города в январе 962 года и в Сретение, 2 февраля, он и его жена, королева Адельгей, с их оруженосцами, стоявшими прямо у них за спиной, преклонили колена перед молодым распутником, который был моложе их на тридцать лет, и были коронованы в соборе Святого Петра. Со своей стороны папа поклялся не оказывать поддержки Беренгарию. Так самый презренный из всех понтификов восстановил империю Карла Великого, которой было суждено просуществовать по меньшей мере девять с половиной столетий.

Оттон оставил Рим спустя две недели, произнеся несколько наставительных речей перед Иоанном, чтобы убедить его отказаться от скандального поведения. Со дня коронации он обращался с папой как с упрямым школяром, и отношения между ними быстро испортились. Однако даже в таких условиях император не мог ожидать, что Иоанн вступит в переговоры с сыном Беренгария Адальбертом, как только он, Оттон, отбудет из Рима. Почему он сделал так, понять трудно. И вначале сам Оттон, похоже, не поверил в это. Когда ему принесли соответствующее известие, он занимался преследованием Беренгария в Апеннинах; первой его реакцией было желание отправить своих людей в Рим для выяснения обстоятельств. По возвращении посланцы поведали колоритные подробности о бесчисленных любовницах папы — толстых и худых, богатых и бедных; о том, что одной из них он доверил управление несколькими городами и щедро одарил церковными сокровищами; о другой, которая прежде успела стать любовницей его отца, от которого она забеременела, и которая скончалась от кровоизлияния; о бесчисленных похищениях паломниц. «Латеранский дворец, — сообщали посланцы, — который когда-то был приютом святых, стал теперь публичным домом».

И даже теперь император склонялся к снисходительности. «Он еще мальчик, — сказал, как передают, Оттон, — и вскоре станет другим, если добрые люди явят ему пример». Решив дать Иоанну еще один шанс, он отправил другого представителя, с большими полномочиями, чем у его предшественников, — Лиут-пранда, епископа Кремонского.

Лиутпранда, как он сам сообщает[80], приняли со всеми почестями, однако вскоре он достаточно ясно увидел, что Иоанн склонен относиться к императору индифферентно и презрительно. Поскольку епископ не добился удовлетворительного решения ни по одному из рассматривавшихся вопросов, стало ясно, что оставаться в Риме более нет смысла, и он отправился к своему повелителю. Как раз накануне его приезда Оттон получил известие о том, что Адальберт прибыл в Рим и, в свою очередь, стал добиваться императорской короны. Приближался июль, и германские воины изнывали от жары. Оттон подождал до сентября, а потом двинулся на Рим.

Все закончилось очень быстро. Иоанн недолгое время создавал видимость сопротивления, что никого не ввело в заблуждение. Затем, когда Оттон подошел совсем близко, он похитил все сокровища, которые еще оставались, и бежал с Адальбертом в Тиволи. Император вступил в Рим, не встречая сопротивления. Тремя днями позже он собрал синод — Лиутпранд приводит список почти из ста церковных деятелей, которые приняли участие в его работе, — и обратился к ним лично. Он начал с сожалений по поводу того, что его святейшества нет среди присутствующих, а затем стал вызывать свидетелей против него:

Оттон обратился с письмом к папе, повторив обвинения и «настоятельно прося» его вернуться и оправдаться. «Если же ты боишься претерпеть насилие от необузданной толпы, — добавлял он, — мы клятвенно объявляем, что не замышляется ничего противного тому, что установлено священными канонами». Однако ответ Иоанна был вполне типичен для него. В этом ответе, который представлял собой сознательное оскорбление, полностью игнорировалось присутствие императора в Риме. Одной грамматики письма хватало, чтобы убедиться, что он лично составлял его: «Епископ Иоанн — всем епископам. Прослышали мы, что вы желаете поставить другого папу. Если исполните так, я отлучу именем Бога Всемогущего от церкви, и лишитесь Вы власти рукополагать кого-либо, а также служить мессу».

Ответ императора и синода был исполнен иронии, но смысл был вполне ясен.

Посланцы императора появились в Тиволи только для того, чтобы обнаружить, что папа уехал на охоту и его нигде невозможно найти. Не тратя времени на ожидание, они немедленно вернулись в Рим, где 1 декабря 963 года в третий раз собрался синод, и император призвал епископов вынести вердикт. Это не заняло у них много времени:

Тут все в один голос закричали:

Но римляне отказались принять его. Затруднение состояло в том, что Лев VIII (963-965) стал папой, как все знали, не по свободному выбору епископов, но по воле императора. Иоанн мог быть чудовищем, но римским чудовищем. На добро или на зло, но его избрали римляне, и они не желали спокойно смотреть на то, как его свергает германский варвар. Их первый мятеж был незначительным, и его легко подавили войска императора. Но Оттон не мог оставаться в Риме навсегда. Его феодальное ополчение обязывалось ему службой лишь на ограниченное время, и все еще нужно было разбираться с Беренгарием и Адальбертом. Поэтому в январе 964 года он оставил Рим, и Иоанн вернулся.

Его месть была ужасна. Людям вырывали языки, отсекали руки, пальцы и носы, все постановления синода были аннулированы. Новый синод, собранный 26 февраля, отлучил злополучного Льва от церкви, который в ужасе бежал к императору. Но Оттона отвлекали другие дела. К этому времени он успешно закончил дела с Беренгарием, но Адальберт сохранял прежнюю силу, и прерывать борьбу с ним еще было рано. Только в начале мая Оттон смог повести свои войска обратно на Рим. Он все еще находился в пути, когда его известили, что Иоанн скончался, хотя причины этому назывались разные: не то удар, постигший его от излишеств с особой, с которой он на момент смерти находился в постели, не то от ран, нанесенных ему ее разъяренным мужем. Ему было двадцать семь лет.