История папства

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. Второй Ватиканский собор и последующая история папства (с 1958 года по настоящее время)

Анджело Джузеппе Ронкалли был избран верховным понтификом в результате двенадцатого голосования 28 октября 1958 года, менее чем за месяц до своего 77-летия. Полный, общительный и неизменно доброжелательный, обаятельный и остроумный человек, он располагал к себе всякого, с кем общался; в то время как папу Пия XII никто на самом деле не любил, папу Иоанна XXIII (1958-1963) не любить было нельзя. Тем не менее все считали, что он будет не более чем papa di passagio — «проходным папой». Действительно, его понтификат длился менее пяти лет, однако «проходным папой» Иоанна XXIII назвать никак нельзя. Напротив, он изменил мир.

Первым сюрпризом стало имя, которое он выбрал: Иоанн. Существовало 22 законных папы, носивших это имя, последний из которых правил в Авиньоне в начале XIV века[360]; лишь немногие из них были людьми выдающимися — так, Иоанн XII «прославился» как один из самых развращенных понтификов за всю историю папства[361]. Кроме того, существовал еще один Иоанн XXIII, антипапа, низложенный собором в Констанце в 1415 году[362]. Впоследствии папе пришлось объяснить, что одна из причин его выбора заключалась в стремлении очистить это евангелическое имя от скверны; однако в момент своего избрания он мотивировал выбор имени тем, что это было имя его отца, а также имя святого, которому были посвящены и тот скромный приходской храм близ Бергамо, где была крещена вся его большая семья в количестве 13 человек, и бесчисленные храмы по всему миру, включая собор Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме. Позднее, что характерно, папа привел еще одну причину: в истории папства понтификов с именем «Иоанн» было больше, чем носивших любое другое имя, и в большинстве своем они правили очень недолго.

Новый понтифик был ученым, автором пятитомного исследования, посвященного его любимому герою, святому Карло Борромео, знаменитому архиепископу Миланскому, жившему в XVI веке и являвшемуся одним из вдохновителей контрреформации[363]; этот труд самым естественным образом сблизил автора с библиотекарем Ватикана монсеньором Ратти, впоследствии ставшим папой Пием XI. Именно с его благословения в 1925 году Ронкалли начал свое дипломатическое служение, во время которого он побывал в Болгарии, Турции и Греции, где в период германской оккупации будущий папа неустанно заботился о евреях. В декабре 1944 года Ронкалли был назначен в Париж в качестве нунция, где он последовательно оказывал поддержку движению священников-рабочих. В 1953 году он стал кардиналом и патриархом Венеции, пребывая в этом сане вплоть до своего избрания папой. всего лишь через три месяца после его избрания, «Оссерваторе романо» сообщила, что у папы три больших проекта: созыв диоцезного синода в Риме, Вселенского собора в Ватикане и пересмотр Кодекса канонического права. Из всех этих замыслов второй, безусловно, являлся самым амбициозным; многим казалось странным, что папа сам не объявил о созыве Вселенского собора. На самом деле папа, по всей вероятности, проверял реакцию общественности. Время, проведенное им на Балканах, обогатило его бесценным опытом в области отношений с восточными церквями, поэтому он всячески стремился выяснить, — настолько деликатно, насколько он только мог, — их отношение к его инициативе. Если бы их реакция оказалась положительной, папа смог бы расширить состав собора за счет представителей восточных церквей; в противном случае участие в работе собора ограничилось бы одной римско-католической церковью.

«Старую гвардию» Ватикана охватил ужас. Папа Пий XII был убежденным автократом: он, и только он отдавал приказания; епископы и даже кардиналы существовали исключительно для того, чтобы воплощать их в жизнь. Теперь же вдруг последовало предложение собрать вместе всех епископов мира для свободного и лишенного какого бы то ни было контроля обмена мнениями. Даже либерально настроенный кардинал Монтини, архиепископ Миланский и будущий папа Павел VI, полагал, что новый папа «разворошил осиное гнездо». Однако папа Иоанн решился. Время папской автократии осталось в прошлом. Отныне церковь должна была стать коллегиальным органом, а папа и епископы должны были разделить ответственность между собой. Нельзя было и далее отворачиваться от реалий современной жизни. Aggiornamento, обновление — таков был новый лозунг — подразумевало возвращение церкви и ее вероучения к их истокам. Как сказал папа, настало время распахнуть окна церкви и впустить немного свежего воздуха.

Предстояло выполнить огромный объем предварительной работы, прежде чем смог состояться запланированный созыв собора. Диоцезный синод — что примечательно, первый в истории папства — был созван в Латеранском дворце в январе 1960 года; однако Второй Ватиканский собор (он являлся XXI Вселенским собором римско-католической церкви) открылся лишь по прошествии двух лет, 11 октября 1962 года. На открытии в соборе Святого Петра присутствовали 2450 делегатов, в основном епископы и главы церковных орденов, благодаря чему это собрание стало самым представительным за всю историю церкви. Почти половину делегатов составляли неевропейцы; 250 человек прибыли из Африки, примерно столько же — из Азии, тогда как из Латинской Америки — целых 600. Семнадцать православных и протестантских церквей прислали на собор своих наблюдателей. Приветственное обращение папы к собравшимся излучало оптимизм: «Мы полагаем, что нам не следует внимать тем пророкам тьмы, которые всегда предвещают беду, словно конец света уже на пороге… Церковь никогда не должна отступать от священного наследия истины, полученного от святых отцов. Однако в то же время она всегда должна следить за настоящим, за новыми условиями и новыми формами жизни, проникающими в современный мир, который открывает новые пути… Поэтому церковь не наблюдает безучастно за удивительным прогрессом познавательной деятельности человеческого гения… Собор, начинающий сегодня свою работу, озарил церковь подобно заре, предшественнице самого прекрасного света. Сейчас это только утренний рассвет. Но даже при этих первых лучах наступающего дня как много радости переполняет наше сердце! Все здесь дышит святостью и вызывает великую радость. Давайте же созерцать звезды…».

Менее чем через год, 3 июня 1963 года, после самого короткого понтификата за 200 лет[364], папа Иоанн XXIII умер от рака. Созыв Вселенского собора был его идеей и во многом результатом его усилий, и хотя большинство финальных соборных постановлений явились заслугой других, — и прежде всего преемника папы Иоанна, — с первого до последнего дня своей работы собор был проникнут его духом. Всего за пять лет папа Иоанн обратил церковь лицом к XX веку. Он протянул руку другим христианским церквям, а также евреям, по отношению к которым он всегда проявлял особые чувства. Будучи апостолическим делегатом в Турции во время Второй мировой войны, будущий папа спас жизни нескольких тысяч еврейских детей из Румынии и Болгарии, снабдив их бланками свидетельств о крещении; кроме того, в течение года после своего избрания папа Иоанн сделал то, что Пий XII отказывался даже обсуждать: он вычеркнул фразу про «вероломных иудеев» из чина богослужения в Страстную пятницу. Как-то раз во время своего проезда по улицам Рима ему довелось ехать мимо синагоги, из которой выходили верующие; папа велел остановить автомобиль и вышел, чтобы поговорить с этими людьми и благословить их. Неудивительно, что в ночь накануне смерти папы главный раввин Рима в сопровождении множества иудеев пришел в собор Святого Петра, чтобы помолиться.

В сущности, до самого назначения Джованни Баггисты Монтини в 1954 году архиепископом Милана вся его служебная карьера прошла в папском секретариате. Сын преуспевающего адвоката и депутата парламента, он уже в 1937 году в возрасте 40 лет был назначен помощником кардинала Пачелли, в то время государственного секретаря, в тени которого ему предстояло пребывать в течение следующих 17 лет. В 1953 году Монтини отказался от кардинальской шапки, понимая, что этот сан лишит его исключительно влиятельной должности; однако, по-видимому, вскоре после того случая его влияние, так или иначе, стало сходить на нет. Будучи относительным либералом, он почти открыто противостоял реакционно настроенной «старой гвардии», включая самого Пия XII, который начал им тяготиться; Монтини, разумеется, прекрасно понимал, что его назначение в Милан на деле являлось почетной отставкой. Еще одним знаком немилости (помимо решительных и неоднократных проявлений недовольства со стороны самих миланцев) стало то, что членство в Священной коллегии оставалось для него недоступным; между тем, не имея кардинальской шапки, он, разумеется, не мог рассчитывать на избрание (на что, в свою очередь, многие надеялись) следующим папой.

Авторитарным руководителям (а Пий XII был автократом как никто другой) свойственно мало либо вообще не думать о преемнике. Пожалуй, одним из проявлений авторитарной натуры папы Пия (поговаривали, что частенько он бормотал: «После нас хоть потоп») было то, что, по-видимому, он не доверял своим кардиналам и вообще на удивление мало ими интересовался. За 19 лет своего понтификата Пий XII провел лишь две консистории, а когда он умер, Священная коллегия, максимальная численность которой была установлена папой Сикстом V в количестве 70 человек, насчитывала в своем составе всего лишь 51 кардинала, половина из которых уже давно перешагнули 80-летний рубеж. Эта ситуация была исправлена папой Иоанном XXIII вскоре после его избрания. Уже на первой созванной им консистории, когда архиепископ Монтини наконец-то получил кардинальскую шапку, папа Иоанн отменил максимум папы Сикста, и к 1962 году Священная коллегия насчитывала в своих рядах не менее 87 человек.

Из них 80 кардиналов вечером 19 июня собрались на конклав. Являясь фаворитом, Монтини тем не менее был избран лишь после пятого голосования и принял имя Павла VI (1963-1978); по его словам, он хотел протянуть руку современным язычникам. Мало кто из понтификов принимал тиару с большим — или более искренним — нежеланием. Теперь, достигнув 65-летнего возраста, он знал, как никто, что значит быть папой: это не только ответственность, но и щемящее чувство одиночества. Он знал и то, что в его распоряжении лишь 100 дней, оставшихся до начала второй сессии Вселенского собора. Первая, в работе которой Монтини сыграл важную роль, не увенчалась безоговорочным успехом: тогда возникли ожесточенные споры по принципиальным соображениям, но еще больше было разногласий по личным мотивам. Впрочем, это было неизбежно, поскольку никогда еще в истории папства не было ни такой прямоты высказываний, ни столь безграничной свободы в выражениях: по словам Томаса Робертса, бывшего архиепископа Бомбея, дети Бога могут поскользнуться на лестнице в доме Господа.

Лишь с началом второй сессии собор приступил к делу, обещая стать наиболее революционным событием в истории христианства со времен Реформации. Он противоречил всему тому, что Пий XII высказал почти по всем главным проблемам (имеются в виду экуменизм, литургическая реформа, коммунизм, свобода вероисповедания и, наконец, иудаизм). Ключевым документом стало «Постановление о церкви» («Свет народов»)[365]. Пий XII возненавидел бы его — особенно тот раздел, где ни слова не было сказано о том, что римско-католическая церковь — это церковь Христа. Последний, как утверждалось, всего лишь «пребывал» в ней, «хотя многие элементы святости и истины обнаруживаются вне ее видимой структуры». На деле это означало, что католическая церковь могла «на равных» сосуществовать с другими церквями: отныне католицизм более не претендовал на монопольное владение Божественной истиной. Иными словами, «Постановление о церкви» подрывало доктрину папской автократии, подчеркивая значимость епископов и мирян. Теперь церковь выступала как церковь пилигримов, исполненная той же веры, что и паломники.

Среди других постановлений, принятых на соборе, было «Постановление о литургии», которое преобразовало римско-католическое богослужение, установив принцип расширения участия в мессе мирян за счет использования родного языка вместо латыни и требования к священнику стоять лицом к пастве, а не к алтарю. «Постановление об экуменизме» сделало поиск религиозного единства главной составляющей всей церковной деятельности. «Постановление о религиозной свободе» (это была прежде всего американская инициатива) провозглашало, что свободный выбор веры является краеугольным камнем человеческого самосознания. «Постановление о других религиях» («Наше время»)[366], встреченное в штыки Папской курией, в которой все еще преобладали антисемитские настроения, было особенно важным в плане определения отношения церкви к евреям: «Безусловно, иудейские власти и те, кто за ними шел, виновны в смерти Христа; тем не менее выпавшие на Его долю страдания не могут вменяться в вину ни всем тем евреям поголовно, которые жили тогда, ни тем евреям, которые являются нашими современниками. Хотя церковь являет собой новый Божий народ, евреев не следует представлять как отверженных или проклятых Богом людей, словно это вытекает из Священного Писания. Кроме того, всем надлежит принять во внимание, что во время катехизации или при восхвалении имени Божьего они не учат ничему такому, что не соответствовало бы евангельской истине или духу Христа. Более того, отвергая любые преследования в отношении всякого человека, а также памятуя о том наследии, которое она разделяет с евреями, и руководствуясь не политическими соображениями, но евангельским духом любви, церковь осуждает ненависть, преследования и проявления антисемитизма, направленные против евреев в любое время и кем бы то ни было».

Собор продолжал свою работу в течение более чем трех лет и наконец был официально закрыт папой Павлом VI 8 декабря 1965 года. Начиная с самых первых приготовлений и вплоть до закрытия собора его успешные результаты во многом являлись заслугой папы Павла. Все это время сопротивление «старой гвардии» не ослабевало, и едва ли папа Иоанн, если бы он был жив, сумел бы провести большинство соборных постановлений. Напротив, Павел VI, вся служебная деятельность которого прошла в недрах ватиканской бюрократии, обладал знаниями и опытом, позволявшими ему направлять работу собора твердой и уверенной рукой. Он одолел «старую гвардию», постановив, что епископ, достигший 75-летнего возраста, должен уйти на покой. Исключение было сделано лишь для самого папы как епископа Рима. Кардиналы были обязаны покинуть курию в возрасте 80 лет, после чего они лишались права принимать участие в конклавах — единственной привилегии, которую давал им их ранг. С другой стороны, численность Священной коллегии была резко увеличена за счет назначения множества новых кардиналов из стран «третьего мира»; после этого итальянцы навсегда потеряли в курии абсолютное большинство.

Церковь преобразилась до полной неузнаваемости. По мнению многих католиков, она наконец-то стала идти в ногу со временем; по мнению многих других, она разрушила сама себя. Конгрегации, даже на территории таких традиционных оплотов католицизма, как Испания и Сицилия, приходили в упадок. Священники отказывались от ношения воротничков, а некоторые монашеские ордены отменили свои старинные уставы, и монахини стали ходить в одеянии, больше напоминавшем униформу стюардесс. Особенно представителям старшего поколения оказалось трудно смириться с исчезновением привычной и любимой латыни; для некоторых это была душевная драма. Помимо присущей ей красоты, латынь играла роль языка международного общения; во всех странах мира мессу служили одинаково, и она была понятной. Теперь же — в то время когда появилась гражданская авиация и люди стали путешествовать больше, чем когда-либо прежде, — все верующие слишком часто были вынуждены слушать мессу на тех языках, на которых они не понимали ни слова.

Задача папы Павла заключалась в том, чтобы как-то согласовать друг с другом все эти противоречивые моменты. В целом ему удалось это сделать довольно успешно, хотя он и не смог предотвратить создание ярым консерватором архиепископом Марселем Лефевром «Общества святого Пия X»[367], которое ратовало за сохранение прежнего порядка, включая полный обряд Тридентской мессы. Павел VI убедил собор сделать шаг вперед, а когда его работа была завершена, убедил всех, что отступничества не было; впрочем, по остальным вопросам он сохранял последовательно консервативную позицию. Что касается проблемы целибата священников, здесь папа категорически отказывался что-либо менять; между тем позиция, которую он занял по вопросу контроля над рождаемостью, нанесла серьезный урон его репутации.

Вероятно, папа совершил ошибку, сочтя преждевременным выносить этот предмет на обсуждение собора; вместо этого он поручил его рассмотрение специальной комиссии, состоявшей из теологов, врачей, ученых и — в какой-то степени неожиданность! — супружеских пар. Эта комиссия вынесла решение, носившее рекомендательный характер, о том, что традиционная позиция церкви по данному вопросу должна быть изменена в части допущения искусственной контрацепции, по крайней мере при определенных обстоятельствах; все ожидали, что папа согласится с этой рекомендацией, которая уже получила одобрение большинства епископата. Увы, ничего подобного: обнародованная в 1968 году папская энциклика «Humanae vitae» («Человеческой жизни») всего лишь вновь подтвердила прежнюю позицию Ватикана. Энциклика вызвала огромное разочарование, а во многих случаях даже возмущение. Сотни священников отказались от сана — особенно в перенаселенных странах Латинской Америки; сотни других продолжали поощрять применение противозачаточных средств среди своей паствы, как они делали это и раньше.

Очевидно, папе Павлу следовало лично посетить Южную Америку; разумеется, он мог бы это сделать, поскольку стал первым папой, который много путешествовал, рассматривая это как часть своего пастырского долга. В 1963 году понтифик выступил с речью на заседании Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке, в 1964 году — на Международном евхаристическом конгрессе в Бомбее. В том же году Павел VI прибыл в Иерусалим, где он и вселенский патриарх Афинагор I совершили то, что явилось первым шагом на пути к прекращению Великого раскола, который разделял восточную и западную церкви с 1054 года[368]. В 1967 году Павел VI стал первым папой со времен османского завоевания, посетившим Стамбул, где он совершил обескураживающую ошибку, преклонив колени у входа в собор Святой Софии, тем самым дав повод радикальным исламистам для обвинений в свой адрес (якобы папа желает вновь превратить Айя-Софию в христианский храм[369]). В 1969 году папа принял участие в работе Всемирного совета церквей, на котором его присутствие было бы немыслимо до Второго Ватиканского собора (тогда из всех мест он посетил Женеву). В том же году Павел VI побывал в Уганде, став, таким образом, первым понтификом, чья нога ступила на африканский континент; а в 1970 году он посетил Филиппины (где ему едва удалось спастись от руки убийцы) и Австралию.

Однако уже к тому времени папа давал немногим своим ближайшим соратникам поводы для беспокойства. Бремя, которое он нес, становилось для него слишком тяжелым; Павел VI был глубоко несчастным человеком. Его одиночество и падавшая популярность (особенно после энциклики «Humanae vitae») наряду с нараставшими противоречиями внутри церкви (последствия Второго Ватиканского собора) со временем стали очевидны, разраставшийся международный терроризм и итальянские «Красные бригады» собирали свою кровавую дань и усиливали депрессию папы. В 1974 году даже пошли слухи о его возможном отречении. Наконец, в 1978 году похищение и последующее убийство его близкого друга, христианского демократа Альдо Моро (папе пришлось возглавить церемонию его похорон), нанесли понтифику такой удар, от которого он уже не оправился. В том же году Павел VI умер (от острого цистита, который повлек за собой обширный инфаркт) в своем летнем дворце в Кастель-Гандольфо. Это случилось воскресным вечером 6 августа, в праздник Преображения.

Кардинал Альбино Лучани был избран папой после четвертого голосования в первый и последний день конклава, 26 августа 1978 года. Он родился в бедной трудовой семье близ Беллуно, его отец большую часть своей жизни проработал сезонным рабочим (каменщиком и электриком) в Швейцарии. Альбино стал епископом Витторио-Венето, а в дальнейшем в течение 9 лет являлся патриархом Венеции; тем не менее он был мало известен за пределами Италии, поэтому такой сенсацией явилось то, что 111 голосовавших кардиналов, из которых только 27 были итальянцами, так быстро избрали именно его! Английский кардинал Бэзил Хьюм дал свое объяснение этому факту: «Редко когда я испытывал подобное ощущение Божественного присутствия… Я не отношусь к числу тех людей, кто провидит волю Святого Духа, и несколько скептически смотрю на это… Однако для меня он был кандидатом Господа».

Павел VI, как мы видели, принял свое избрание папой с большой неохотой; его преемник испытывал аналогичное чувство еще в большей степени. После предпоследнего голосования, когда Лучани стал безусловным фаворитом и лишь 7 голосов отделяли его от избрания папой, он, как потом рассказывали, проговорил: «Нет, пожалуйста, нет…» Многие из тех, кто знал его достаточно близко, полагали, что он вполне мог отказаться от избрания; однако с грустью и через силу Лучани тем не менее склонил свою голову Он принял имя Иоанна Павла I (1978) — первый случай принятия двойного имени в истории папства. В своей первой речи, обращенной к жителям Рима, папа так объяснил мотивы своего поступка: «Папа Иоанн пожелал собственноручно рукоположить меня здесь, в базилике Святого Петра. Затем я, недостойный, наследовал ему в соборе Святого Марка — в той самой Венеции, где все еще пребывает дух папы Иоанна… С другой стороны, папа Павел не только сделал меня кардиналом, но и за несколько месяцев до этого, на площади Святого Марка, заставил меня покраснеть от смущения перед лицом 20 тысяч человек, когда он снял с себя епитрахиль и возложил ее на мои плечи. Никогда прежде я не краснел так сильно… Вот почему я принял имя «Иоанн Павел». Знайте об этом. Я не обладаю мудростью сердца, присущей папе Иоанну. У меня нет подготовки и культуры папы Павла. Но я сейчас стою на их месте. Я постараюсь послужить церкви и надеюсь, что вы поможете мне своими молитвами».

Этот свободный и непринужденный тон наложил свой отпечаток на понтификат Иоанна Павла I. Ни один другой папа не был более доступным, чем он; ни у одного папы не было такой искренней и чарующей улыбки — улыбки, с которой он обращался к каждому, с кем встречался. Он был чужд помпезности. Безусловно, она была неразрывно связана с его саном, однако он свел ее к минимуму. Например, Иоанн Павел стал первым папой, отказавшимся от коронации; больше не было ни тиары, ни церемониального кресла, в котором его бы несли на плечах через толпу, ни колыхающихся страусиных перьев, ни королевского «мы». Он продолжал вести церковь назад, к ее истокам, к смирению и простоте, чистоте помыслов и бедности, присущим самому Иисусу Христу.

Но как этого добиться? Прежде всего предстояло выдержать сопротивление курии. В ней у Иоанна Павла не было врагов — пожалуй, в момент своего избрания у него вообще не было врагов.

Однако его отказ от коронации со всеми ее традиционными украшениями шокировал традиционалистов, а его решение урезать вдвое обычные праздничные выплаты в размере месячного оклада по случаю избрания нового папы не добавили ему популярности. Кроме того, Иоанн Павел вскоре обнаружил, что Ватикан представляет собой рассадник мелочной ненависти, соперничества и зависти. «Я не вижу ничего, кроме злобы, направленной против всего и каждого, — сокрушался папа. — Я также заметил, что здесь, как кажется, две вещи в большом дефиците: чистота помыслов и чашка хорошего кофе».

В подобной атмосфере его с неизбежностью неверно истолковывали и представляли в ложном свете. К примеру, в специальном выпуске «Оссерваторе романо», опубликованном в первые часы после избрания Лучани, сообщалось, что он был в числе первых епископов, распространявших в своих епархиях энциклику «Humanae vitae» и «настаивавших на том, что ее воплощение в жизнь не обсуждается». Это было неправдой. Известно, что в 1968 году Лучани, будучи епископом Витторио-Венето, направил своему предшественнику в сане патриарха Венеции конфиденциальный доклад, в котором высказал мнение, что церковь должна разрешить использование недавно появившихся противозачаточных пилюль; этот доклад, одобренный епископами-единомышленниками Лучани, был представлен Павлу VI. Как мы знаем, папа Павел его отверг; однако епископ Лучани не изменил своего мнения. В 1978 году он был приглашен выступить на Международном конгрессе в Милане по случаю десятилетнего юбилея энциклики «Humanae vitae», однако отказался приехать. В первые дни после своего избрания Иоанн Павел I согласился принять американского конгрессмена Джеймса Шойера, возглавлявшего Специальный комитет палаты по населению. «На мой взгляд, — заметил папа государственному секретарю кардиналу Виллоту, — мы не можем оставить ситуацию такой, какой она сложилась на сегодняшний день».

Проживи он подольше, этот спокойный, мягкий, улыбчивый человек вполне мог бы осуществить революцию в церкви — революцию еще более драматичную и глубокую, чем та, которую инициировал папа Иоанн созывом Второго Ватиканского собора.

Однако судьба судила иначе. Около 5 часов 30 минут утра в пятницу, 29 сентября 1978 года[370] папу нашли мертвым в его постели. Он был папой всего лишь 33 дня — самый короткий понтификат со времен Льва XI в 1605 году.

Был ли Иоанн Павел I убит? Безусловно, причины думать так были. Для человека в возрасте 67 лет он пользовался отменным здоровьем; вскрытия тела не производилось; члены курии пребывали в явном смятении и были уличены в мелкой лжи, когда они давали показания об обстоятельствах кончины папы и обнаружении его тела; и если, как считали многие, он намеревался предать гласности грандиозную финансовую аферу, в которой были замешаны Ватиканский банк и его глава, архиепископ Пол Марцинкус, существовали по меньшей мере трое международных преступников, — одного из них, Роберто Кальви, председателя правления банка «Амброзиано», впоследствии нашли повешенным под мостом «Черных монахов» в Лондоне, — которые готовы были пойти на все, лишь бы помешать папе сделать то, что он задумал. Кроме того, Ватикан представляет собой весьма удобное место для убийства. Это суверенное государство, не имеющее собственной полиции; итальянская полиция может попасть на его территорию только по вызову, которого тогда так и не было сделано.

Приводить доводы «за» и «против» теории заговора — дело долгое и непростое. Излагать их здесь — значит, посвятить 20 или 30 страниц папе, чей понтификат продолжался всего лишь месяц, что привело бы к безнадежному разрастанию книги, чей объем и так уже слишком велик. Тот, кто хотел бы изучить эти доводы (а они вполне заслуживают изучения), должен обратиться к двум книгам: «Во имя Господа» Дэвида Яллопа (аргументация в пользу теории заговора) и «Вор в ночи» Джона Корнуэлла (аргументы против). Что там произошло на самом деле, пусть каждый решает для себя сам[371].

Примечательно, что первого папу-поляка и первого папу — неитальянца со времен Адриана VI, избранного в 1522 году, избрали всего лишь на второй день голосования, получив 103 из 109 поданных голосов; однако Кароль Войтыла являл собой примечательную личность. Достигнув пятидесятивосьмилетнего возраста, он был издаваемым поэтом и драматургом, превосходным лыжником и альпинистом, бегло говорил на шести (некоторые утверждали, что на десяти) языках. Он учился в Краковском университете, однако после германского вторжения в Польшу 1 сентября 1939 года университет был закрыт. В дальнейшем Кароль сменил несколько видов занятости в качестве чернорабочего (включая работу в каменоломне) и, как говорят, имел любовную связь с местной девушкой, пока в возрасте двадцати двух лет (сравнительно поздно) не принял решение стать священником. После этого он сделал стремительную карьеру Прослужив всего лишь три года приходским священником, Войтыла вернулся в университет, чтобы изучать философию и читать лекции по социальной этике. Уже в тридцать восемь лет он стал епископом, а пять лет спустя Павел VI назначил его архиепископом Краковским.

Через два дня после избрания Иоанн Павел II (1978-2005) в своем первом важном выступлении в качестве папы подчеркнул свою международную роль как главы вселенской церкви. «Отныне, — заявил он, — особое положение страны, в которой я родился, для меня мало что значит». На самом деле, разумеется, ничего подобного не было. Польша, где он провел первые пятьдесят восемь лет своей жизни, оставалась для него духовным домом. Это чувство окрашивало всю его политику, все его решения, все его публичные заявления. За время своего понтификата папа побывал на родине не менее девяти раз — намного больше, чем в любой другой стране. Он слишком хорошо помнил Варшавское восстание и холокост. В «черное воскресенье», 6 августа 1944 года, гестапо устроило облаву в Кракове, жертвами которой стали 8 тысяч юных поляков; Войтыла спасся, спрятавшись в подвале, пока немцы искали наверху. После войны он почти полвека терпел коммунистический режим, а с 1980 года, когда коммунистический монолит начал давать трещины, он всячески поддерживал польское движение «Солидарность» и его лидера, Леха Валенсу, которому он, возможно, направлял финансовую помощь по секретным каналам архиепископа Марцинкуса и Ватиканского банка. Как однажды заметил Михаил Горбачев, «крах «железного занавеса» был бы невозможен без Иоанна Павла II».

Днем 13 мая 1981 года, когда папа во время общей аудиенции объезжал площадь Святого Петра в своем «папамобиле», турецкий террорист по имени Али Агджа произвел в него три выстрела практически в упор. Иоанна Павла II спешно доставили в больницу «Джемелли». Агджа был немедленно арестован и впоследствии заявил следователю, что является «националистом-атеистом» и ненавидит как католическую церковь, так и американский и русский империализм. Он добавил, что намеревался убить папу во время его визита в Турцию в ноябре 1979 года, однако тогда потенциальная жертва слишком хорошо охранялась. В Риме папа представлял собой удобную мишень. Кто стоял за спиной Агджи (если вообще кто-то стоял), выяснить так и не удалось, хотя под серьезным подозрением оказалось болгарское руководство[372]. После своего выздоровления Иоанн Павел II заявил, что прощает своего несостоявшегося убийцу; в 1983 году папа посетил его в тюрьме, после чего между ними возникло некое подобие «дружбы». В последующие годы папа давал аудиенции матери и брату Агджи.

После пятичасовой хирургической операции и потери трех четвертей крови его выздоровление шло медленно: лишь к октябрю здоровье папы полностью восстановилось. Однако к 1982 году (в это время папа уже стал чем-то вроде телевизионной суперзвезды) он смог вернуться к своему необычайно напряженному графику поездок, совершая ежегодно четыре или пять дальних путешествий в разные уголки мира. К концу своего 26-летнего понтификата он совершил в общей сложности 104 поездки, побывав в 129 странах. В мае — июне 1982 года, несмотря на Фолклендскую войну, из-за которой поездка папы едва не была отменена, Иоанн Павел II прибыл в Великобританию с шестидневным визитом (первым за всю историю папства), во время которого он молился в Кентерберийском соборе. В марте 2000 года папа был в Израиле; кое-кто удивлялся: что об этом подумал бы Пий XII?[373] В 2001 году в Дамаске Иоанн Павел II стал первым папой, молившимся в мечети. Единственное, о чем он сожалел, — это то, что ему так и не довелось побывать в России.

Впрочем, сегодня ясно, что в других вопросах Иоанн Павел II по своему образу мыслей был ближе к Пию XII, чем к Иоанну XXIII. Пожалуй, в целом это было неудивительно. Ведь в течение практически всей его сознательной жизни вплоть до переезда в Рим польская церковь оставалась прижатой к стене, борясь — сначала с немцами, затем с русскими, — за собственное выживание. Войтыла боролся за ту церковь, какой она была, а не за ту, какой она могла бы стать; когда он в пятьдесят восемь лет занял папский престол, ему было уже слишком поздно меняться. 14 выпущенных им энциклик изобличают папу, если угодно, как реакционера, упорно повторявшего прежние установки католической церкви в отношении эвтаназии, абортов, посвящения в духовный сан женщин, гомосексуализма и однополых браков. Те, кто надеялся, что его предшественник принципиально изменит политику церкви по вопросу о контроле над рождаемостью, санкционировав использование презервативов, хотя бы для того, чтобы предотвратить распространение СПИДа, слишком хорошо знали, что от Иоанна Павла II им не стоит ожидать ничего подобного. Чем он особенно удивил общественность, так это своей необдуманной политикой канонизации всего, что попадает в поле зрения: помимо 1340 мужчин и женщин, которых папа беатифицировал (первый шаг к святости), он канонизировал не менее 483 новых святых — больше, чем было канонизировано за предшествующие пять столетий.

К концу своего понтификата Иоанн Павел II был убежденным противником войны в Ираке. В своем выступлении «Состояние мира» в 2003 году папа предельно ясно обозначил свою точку зрения, провозгласив лозунг: «Нет войне!» «Война не всегда неизбежна, но она всегда является поражением для человечества». Впоследствии цитировались такие высказывания папы, как: «Войны в целом не решают тех проблем, из-за которых они ведутся, а потому они в конечном счете оказываются бессмысленными». Однако тогда он быстро терял силы. В 1991 году появились первые признаки болезни Паркинсона, хотя Ватикан, что характерно, пытался сохранить это в секрете на протяжении двенадцати лет, признав страшный диагноз лишь в 2003 году. К тому времени речь папы в значительной степени стала неразборчивой, а он сам был прикован к инвалидному креслу. Иоанн Павел II умер вечером в субботу, 2 апреля 2005 года, не дожив сорока шести дней до своего восьмидесятипятилетия. На заупокойной мессе, которую служили в память о нем шесть дней спустя, присутствовало свыше 4 миллионов человек — почти наверняка самое значительное в истории христианства единовременное паломничество.

Церемонией погребения папы Иоанна Павла II руководил кардинал Йозеф Ратцингер, в то время префект Конгрегации доктрины веры, прежде известной как Священная канцелярия, а еще ранее — как Священная инквизиция[374]. Его главной обязанностью было следить за тем, чтобы вероучение в различных католических учреждениях всецело соответствовало тем богословским доктринам, которые утвердил Рим. Несмотря на свою репутацию «ротвейлера Господа», на деле Ратцингер отличался мягкостью и скромностью; все считали его фаворитом на выборах. И хотя фавориты на конклавах часто оставались ни с чем, никто не удивился, когда после пятого голосования он действительно оказался избран — седьмой папа-немец, но первый с XI столетия.

Для высокообразованного теолога, каковым он, безусловно, является, Бенедикт XVI[375] оказался — на тот момент, когда писались эти строки, — не столь ловким, как можно было ожидать. Немногим менее чем за пару лет он умудрился оскорбить три мощных религиозных объединения: сначала мусульман, затем иудеев и, наконец, протестантов. Первый «неверный шаг» был сделан во время лекции, с которой папа выступил менее чем через 18 месяцев после своего избрания в Регенсбургском университете 12 сентября 2006 года. «Покажите мне, — сказал он, — что нового принес Мухаммед, и вы найдете лишь нечто злое и бесчеловечное, такое, как его приказ распространять мечом веру, которую он проповедовал».

Впоследствии выяснилось, что папа вовсе этого не утверждал, а всего лишь процитировал слова, якобы произнесенные византийским императором Мануилом II Палеологом в 1391 году; к сожалению, он не пояснил этого вовремя. В результате по всему мусульманскому миру прокатилась волна протестов, а на Западном берегу реки Иордан были сожжены два христианских храма. Позднее папа принес церемонные извинения, которые он повторил во время приема, специально организованного для 22 мусульманских дипломатов высокого ранга в Кастель-Гандольфо. Через два месяца он совершил официальный визит в Турцию. Возле стамбульского аэропорта были организованы демонстрации протеста, и для охраны папы пришлось принять особые меры безопасности; однако он помолился в Голубой мечети, и визит был сочтен вполне удачным.

Также без сколь-либо серьезной необходимости папа задел протестантов. Папская декларация, опубликованная 11 июля 2007 года, гласила: «Тем не менее трудно понять, как название «церковь» вообще может быть применено по отношению к [протестантским общинам], если учесть, что они не принимают теологическое определение церкви в католическом смысле и лишены тех элементов, которые считаются неотъемлемыми для католической церкви». На этот раз последовал шквал протестов. Президент Итальянской федерации евангелических церквей охарактеризовал декларацию как «огромный шаг назад», тогда как его французский коллега сделал зловещее предупреждение о каких-то «внешних отзвуках», хотя никто не был вполне уверен в том, что он имел в виду

Незадолго до этого папа Бенедикт XVI обратил свое внимание на евреев, многие из которых уже испытывали чувство негодования в связи с очевидным намерением церкви канонизировать папу Пия XII. Хотя сам Бенедикт не дал никаких оснований для обвинений его в антисемитизме, его решение 7 июля 2007 года вновь разрешить Тридентскую мессу — которая включает молитвенное обращение к Богу, чтобы он «поднял пелену», дабы иудеи «могли быть исторгнуты из их тьмы» — было плохо воспринято в еврейских кругах. Еще менее популярным стало последующее снятие отлучения от церкви четырех епископов-раскольников из созданного архиепископом Лефевром «Общества святого Пия X», среди которых был епископ Ричард Уильямсон, известный своим упорным отрицанием холокоста[376].

Это были подготовленные акции, которых было можно и нужно избежать. Однако гораздо более страшный скандал, в который в скором времени оказался вовлечен папа Бенедикт XVI, возник не по его вине. Этот скандал вначале разразился в Ирландии, сопровождаясь чудовищными разоблачениями многочисленных эпизодов совращения малолетних и частых случаев беспричинного физического насилия в католических школах и сиротских приютах. Едва ли не столь же предосудительными выглядели инстинктивные попытки замять дело: церковь предпочитала перевести провинившегося священника в другой приход, нежели немедленным лишением сана вызвать постыдную огласку. Папа мог бы заслужить репутацию человека, способного на быстрые и решительные действия, если бы он тут же сместил ирландского примаса, кардинала Шона Брэди, как только выяснилось, что тот в 1970-е годы был замешан в сокрытии подобных инцидентов; однако в то время, когда пишутся эти строки, Брэди по-прежнему остается на своем посту. Между тем скандал, связанный со священниками-педофилами, охватил всю Европу и США. Тогда в марте 2010 года папа написал послание, адресованное католикам Ирландии, в котором он извинялся за «греховные и преступные» дела, которые происходили на протяжении нескольких десятилетий. В этой связи опять-таки нельзя не удивиться тому, что папа адресовал свои извинения только ирландцам; в результате у католиков в Австрии, Нидерландах, Швейцарии, Италии и, наконец, в Германии с неизбежностью возникает ощущение, что случившееся в их странах заботит его меньше. Реагирование папы Бенедикта XVI является малоэффективным и запоздалым; в итоге скандалу не видно ни конца ни края.

Вот уже более полувека прошло с тех пор, как прогрессивные католики являются свидетелями того, как их церковь пытается «вписаться» в современную жизнь. Всякий раз с приходом нового понтифика в них воскресают надежды на то, что появится хоть какой-то прогресс в решении самых злободневных проблем: речь идет об отношении к гомосексуализму, противозачаточным средствам, посвящению в духовный сан женщин. И всякий раз их ожидало разочарование. Более того, порой церковь пытается идти вспять: не далее как 15 июля 2010 года она квалифицировала посвящение женщины в сан как «тяжкое преступление», сделав его одним из наиболее серьезных нарушений канонического права и фактически приравняв его к совращению малолетних[377].

Итак, хотя визит Бенедикта XVI в Великобританию в сентябре 2010 года, вопреки ожиданиям многих, оказался исключительно успешным, нынешний понтификат производит откровенно неважное впечатление. На англиканскую иерархию было оказано мощное давление с тем, чтобы она не выражала негодования в связи с недавним предложением папы принять в ряды католического священства тех женатых членов протестантского духовенства, которые покинули собственную церковь в знак протеста против возведения женщин в сан епископа. Однако понтификат еще не завершен, а потому пока мы не можем делать окончательных выводов. Все, что сейчас можно сказать, это то, что папа Бенедикт XVI будет лучше многих своих предшественников и хуже других; и что по прошествии почти двух тысячелетий и несмотря на ту атмосферу агностицизма, которая преобладает сегодня в большинстве стран мира, римско-католическая церковь с ее двумя миллиардами членов[378], составляющими практически половину всех христиан и около ¹/₆ всего населения планеты, несмотря ни на что, находится на таком подъеме, на каком она не была никогда прежде. Если бы святой Петр мог ее видеть сегодня, он мог бы с полным основанием ею гордиться.