История Рима

После окончания гражданской войны перед Октавианом стояла прежде всего задача оформления собственной власти. В январе 27 г. до н. э. он сложил с себя все полномочия триумвира, но взамен получил высший империй (imperium maius), ко­торый позволял ему осуществлять контроль за деятельностью всех должностных лиц государства, быть верховным полководцем, издавать эдикты и декреты. Важ­нейшим дополнением к империю была трибунская власть (tribunicia potestas), ко­торой Октавиан обладал с 36 г. до н. э. вплоть до своей смерти. В 27 г. до н. э. Октавиан получил почетный титул Август (священный). Идеологической основой внутренней политики Октавиана Августа были консервативные традиции эпохи Республики: нравы предков, служение государству. Главное внимание было уделе­но Италии и собственно Риму. Благодаря Августу Рим впервые получил стройное городское деление на районы, четко налаженную систему управления городом. При Августе армия окончательно становится на профессиональные рельсы, общее чис­ло солдат достигало 300 тыс. человек, легионы были размещены на границах дер­жавы. Сильная армия позволила Августу проводить активную внешнюю политику, были присоединены новые территории: Норик, Реция, Иллирия, Мезия. Границей Римской империи в Европе стали Рейн и Дунай. Однако попытка завоевания Гер­мании закончилась тяжелым поражением римской армии в Тевтобургском лесу (9 г. н. э.).

30 г. до н. э. — начало единоличного правления Октавиана.

27 г. — сложение Октавианом триумвирских полномочий и пожалование ему титула Август.

23 г. — наделение Августа высшим империем.

6—9 гг. н. э. — восстание паннонцев и далматов.

9 г. — поражение римской армии в Тевтобургском лесу.

14 г. — смерть Августа.

Юридическое оформление власти Октавиана

Пути юридического оформления власти Октавиана были показаны обо­ими его предшественниками — Суллой и Цезарем. Однако осторожный Октавиан учел опыт мартовских ид 44 г. и постарался облечь свою власть в наиболее «конституционные» формы, сохранив в государственном уст­ройстве максимум республиканских элементов. Более того, формально республика продолжала существовать, а Октавиан, в отличие от Цезаря, не обнаруживал никаких монархических тенденций.

Государственная система, сложившаяся при Августе и известная под названием принципата, оформилась далеко не сразу. Она явилась столько же плодом сознательной воли императора, сколько результатом обстоя­тельств и реального соотношения сил. Отправной точкой здесь был закон Публия Тиция 43 г., предоставивший на 5 лет неограниченные полномо­чия триумвирам. Эти полномочия в результате Тарентского соглашения были продлены до 31 декабря 33 г. включительно. Таким образом, 1 янва­ря 32 г. диктаторские права Октавиана и Антония юридически окончились. Однако они не слагали с себя власти, и еще в 32 г. Октавиан продолжал называть себя триумвиром. Строго говоря, это была узурпация, и необхо­димо было как-то ее легализовать. Одним из способов такой легализации была присяга, которую в 32 г. потребовали от своих войск сначала Анто­ний, а затем Октавиан.

Смерть Антония 1 августа 30 г. фактически сделала Октавиана един­ственным и неограниченным повелителем римской державы, но юриди­чески нисколько не изменила его положения. Тогда вспомнили, что еще в 36 г., после победы над Секстом Помпеем, Октавиану была дарована по­жизненная трибунская власть. Теперь сенат ее подтвердил и расширил.

В 29 г. Октавиан вернулся в Рим и отпраздновал грандиозный триумф. По этому случаю титул императора, который Октавиан неофициально употреблял уже в течение нескольких лет, был присвоен ему официально и превратился, как у Цезаря, в его личное имя (преномен). На 28 г. Окта­виан был избран консулом вместе с Агриппой (это было его шестое кон­сульство). В этом году консулы провели общий ценз всех граждан[346] (он не проводился с 70 г.) и по этому поводу устроили чистку сената. Количество его членов, выросшее за последнее время до 1 тыс. человек, было умень­шено до 800. Имя Октавиана поставили первым в списке сенаторов и, та­ким образом, он сделался princeps senatus.

Наконец, 13 января 27 г. был разыгран заключительный акт: в этот день Октавиан заявил в сенате и народном собрании о сложении с себя триумвирских полномочий и о «восстановлении» республики. Благодарный се­нат три дня спустя поднес ему почетное прозвище Августа[347] и оказал раз­ные другие почести[348].

Какие же формальные права остались после этого у главы государства? У него сохранилась пожизненная трибунская власть, что давало ему всю полноту гражданской potestas[349]. Консульство, которое Август в течение нескольких лет занимал ежегодно, вместе с личным империем делало его носителем военной власти. Наконец, в качестве первого сенатора он пользо­вался всем моральным авторитетом (auctoritas) главы высшего учрежде­ния в государстве.

Что представляла собой эта система? Сам Август, чтобы скрыть мо­нархическое существо своей власти, предпочитал называть себя первым лицом в государстве (princeps civitatis). Это название было изобретено не им, его употребляли еще Цицерон и другие современники по отношению к Помпею и Цезарю для обозначения их руководящего положения в госу­дарстве. Август санкционировал термин: принципатом стали называть окончательно сложившуюся при нем и продолжавшую существовать при его преемниках систему римского государственного устройства, при ко­торой фактическая монархия была прикрыта республиканскими формами и пережитками.

Насколько резко выступали эти формы и насколько вся система внеш­не была сложна и запутанна, показывает пресловутое деление провинций на императорские и сенатские. Слагая свои полномочия триумвира, Ав­густ отказался и от власти в провинциях. Однако после долгих уговоров он согласился в течение 10 лет[350] сохранить проконсульский империй в трех провинциях: Сирии, Испании и Галлии. К ним фактически прибавлялся Египет, который с 30 г. считался личным доменом Августа. В остальных провинциях вновь устанавливалось старое сенатское управление через посредство республиканских проконсулов. Заведывание государственной казной (эрарием) также было оставлено за сенатом и его квесторами. Но для трех провинций и Египта создалась самостоятельная финансовая орга­низация, находившаяся в управлении агентов Августа. Императорская каз­на получила название фиска (fiscus).

Такой параллелизм дал основание Моммзену назвать всю систему ди­архией (двоевластием). Конечно, никакой диархии фактически не было, реальная власть отнюдь не была разделена, а целиком находилась в руках принцепса. Даже в провинциальном управлении настоящего двоевластия, строго говоря, не было, так как Август взял в свое непосредственное уп­равление важнейшие в военном отношении районы: Сирию и Египет на Востоке, Испанию и Галлию на Западе. Однако юридически существовала большая неясность в отношениях между императором и республикански­ми органами власти — народным собранием, сенатом и магистратурами. Поэтому дальнейшие годы принесли с собой значительное уточнение этих отношений и покончили даже с видимостью диархии.

Поводом к этому уточнению послужили несколько событий. В 27 г. Август уехал на несколько лет в западные провинции. Своим уполномо­ченным в Риме он оставил в должности градоначальника столицы (praefectus urbi) М. Валерия Мессалу. В прошлом это был человек рес­публиканских убеждений, позднее ставший приверженцем Августа. Од­нако через несколько дней после отъезда императора Мессала отказался от своей должности, по-видимому, из-за неясности своих взаимоотноше­ний с магистратами.

В 23 г. был раскрыт заговор против Августа[351]. Заговорщиков осудили и казнили; однако этот факт испугал императора и показал ему, что даже республиканские ширмы не являются вполне надежной защитой. К этому нужно прибавить тяжелую болезнь Августа, поставившую перед ним со всей остротой вопрос о престолонаследии и вообще об упрочении динас­тического принципа.

Все это объясняет нам, почему именно на эти годы падает ряд мер, имеющих целью внести большую ясность в юридическое положение прин­цепса. Еще во время поездки в провинции Август, пользуясь своим про­консульским империем, организовал для себя личную охрану из 9 прето­рианских когорт по 1 тыс. человек в каждой (cohortes praetoriae)[352]. Вернув­шись в 24 г. в Рим, он привел с собой туда и преторианские когорты. Три из них были размещены в самом Риме, шесть — в окрестных городах Ита­лии. Кроме того, Август стал держать в Риме три городские когорты (cohortes urbanae) для полицейской охраны. Таким образом, в Риме и его окрестностях была создана непосредственная военная опора императора.

1 июля 23 г. Август отказался от должности консула, которую он зани­мал непрерывно с 31 г. Зато с этого времени начали толковать его трибун­скую власть как годичную магистратуру[353]. Этим был создан прецедент, пре­емники Августа также стали исчислять время своего правления по годам своей трибунской власти.

Но отказавшись от консульства, Август сохранил в своих руках одну из его существенных прерогатив: право вносить в сенат предложения пре­имущественно перед другими магистратами (ius primae relationis). А в сле­дующем 22 г. ему было «даровано» право созывать сенат и председатель­ствовать в нем, сидя между обоими консулами.

Еще важнее было постановление, принятое сенатом в 23 г.: империй Августа был признан высшим империем (imperium maius) по отношению ко всем другим военачальникам, в частности, по отношению к проконсу­лам сенатских провинций. Таким образом, Август становился главой про­винциального управления, и с диархией было навсегда покончено.

Смысл преобразований 24—22 гг.[354] совершенно ясен. С одной стороны, это был дальнейший шаг в сторону «восстановления Республики». Отказы­ваясь от своего исключительного права на консульство, Август тем самым как бы делал его более доступным для других. Трибунские права в большей степени подчеркивали общенародный характер его власти. С другой сторо­ны, реформы преследовали цель усилить единоличную власть императора. Уже избрание трибунских полномочий как основной республиканской фор­мы, в которой была выражена гражданская власть Августа, говорит о тен­денции к усилению единодержавия, так как по республиканским понятиям трибунская власть представляла собой высшую власть по отношению ко всем другим магистратурам. Но, отказываясь навсегда от консульства, Ав­густ, как мы видели, сохранил свое доминирующее положение в сенате. В том же направлении усиления автократических тенденций действовали та­кие акты, как объявление империя Августа высшим империем, не говоря уже о создании в Риме постоянной военной охраны для особы императора[355].

Общий результат не вызывает сомнений: несмотря на демагогическое подчеркивание республиканского начала, в итоге усилился монархиче­ский принцип, а от диархии не осталось ничего, кроме пустой формы.

На этом эволюция принципата в основном закончилась. Нужно только прибавить, что в 13 г. Август был избран в комициях верховным понтифи­ком (pontifex maximus) и стал, таким образом, главой римской религиозной организации. К чему же в конце концов свелась формальная основа принци­пата? К трем основным моментам: расширенная трибунская власть делала Августа главой всего гражданского управления (сената, комиций и магист­ратур); высший империй давал ему верховную власть над всеми римскими войсками и провинциями; понтификат предоставлял руководящую роль в делах религии. Сюда нужно добавить различные экстраординарные полно­мочия и поручения, которые время от времени брал на себя Август: цензор­ский надзор «за законами и нравами» (cura legum et morum), забота о снаб­жении г. Рима продовольствием (cura annonae), надзор за водопроводами (cura aquarum).

Важнейшим этапом оформления Октавианом собственной власти ста­ло демонстративное сложение им полномочий триумвира в январе 27 г. до н. э. Дион Кассий (52, 1) рассказывает, что этому шагу пред­шествовал спор трех друзей — Октавиана, Марка Випсания Агриппы и Гая Цильния Мецената. Агриппа советовал Октавиану отка­заться от единовластия, а Меценат возражал ему и, в частности, ска­зал: «Если ты заботишься об отечестве, за которое вел столько войн, за которое с удовольствием отдал бы и свою душу, то преобразуй его и приведи в порядок наиболее рациональным образом. Возмож­ность и делать и говорить все, что только кто пожелает — это источ­ник всеобщего благополучия, если имеешь дело с благоразумными людьми, но это приводит к несчастью, если имеешь дело с неразум­ными. Поэтому тот, кто дает свободу неразумным людям, все равно что дает меч ребенку или сумасшедшему, а кто дает свободу благо­разумным гражданам, тот спасает всех, в том числе и безумцев, даже вопреки их воле. Поэтому я считаю необходимым, чтобы ты не об­манывался, обращая внимание на красивые слова, но чтобы, взве­сивши настоящее положение вещей, по существу поставил бы пре­дел дерзким выходкам толпы и взял бы управление государством в свои руки совместно с другими достойными людьми. Тогда сенато­рами были бы люди, выдающиеся своим умом, войсками командова­ли бы те, кто имеет опыт в военном деле, а несли бы военную служ­бу и получали бы за это жалованье люди самые крепкие и самые бедные. Таким образом, каждый будет охотно делать свое дело, с готовностью помогать другому, не будет больше слышно о людях нуждающихся, все обретут безопасную свободу. Ибо пресловутая свобода черни является самым горьким видом рабства для людей достойных и одинаково несет гибель всем. Напротив, свобода, везде ставящая на первый план благоразумие и уделяющая всем справед­ливое по достоинству, делает всех счастливыми. Ты не думай, что я советую тебе стать тираном и обратить в рабство народ и сенат. Это­го мы никогда не посмеем, ни я сказать, ни ты сделать. Но было бы одинаково хорошо и полезно и для тебя, и для государства, если бы ты вместе с лучшими людьми диктовал законы, а чтобы никто из толпы не поднимал голос протеста» (Дион Кассий, 52,14—15, пер. дан по кн.: Федорова Е. В. Императорский Рим в лицах. М., 1979.

С. 62—63).

Дион Кассий имел все основания вложить подобные слова в уста Мецената, потому что они соответствовали политике Августа. Вот что сам Октавиан писал в своем «завещании»: «Я не принял дикта­туру, предложенную мне народом и сенатом в консульство М. Марцелла и Л. Аррунция (22 г. до н. э.) и заочно, и в моем присутствии. Но при крайней нехватке продовольствия я не отказался от попече­ния о снабжении, которое я организовал таким образом, что в тече­ние нескольких дней я освободил весь город от страха и угрожаю­щей опасности, причем это было сделано на мои средства и под моим руководством. Предложенное мне тогда годичное и пожизненное консульство я не принял. Когда в консульство М. Винуция и К. Лук­реция (19 г. до н. э.), а затем П. и Гн. Лентулов (18 г. до н. э.) и в третий раз при П. Фабии Максиме и К. Тубероне (11 г. до н. э.) сенат и народ единодушно выбрали меня единственным куратором зако­нов и нравов с высшей властью, я не принял должности, установлен­ной вопреки обычаям предков. Тогда сенат пожелал, чтобы то, что делается при моем посредстве, я бы осуществлял, пользуясь вла­стью народного трибуна. И сверх того, я сам пять раз просил и полу­чал от сената коллегу, обладающего этой властью» (Деяния боже­ственного Августа,У—VI, пер. А. Л. Смышляева).

Внутренняя политика Августа

Внутренняя политика Августа проводилась под знаком реставрации ста­рины, что логически вытекало из духа глубокой реакции, охватившей все общество. Август в своей внутренней политике был ярким представите­лем этой реакции. Хотя в начале своей деятельности он, как и его предше­ственники, выставлял себя защитником суверенитета народа, однако при «восстановлении республики» отказался от этого принципа. Реставрация должна была идти достаточно далеко, во всяком случае дальше Гракхов. Нужно было восстановить не демократическую республику эпохи граж­данских войн, но старую аристократическую республику нобилей с преоб­ладанием сената, второстепенной ролью комиций, с ее простотой жизни, добрыми нравами и т. п.

Многое было здесь реакционной утопией. Август, как и Сулла, пыта­ясь восстановить старую республику, в действительности создавал новую монархию. Однако формально произошло возвращение к сенатскому ре­жиму. Авторитет «отцов» (patrum auctoritas) был восстановлен в прежних рамках. Постановления комиций, как и прежде, нуждались в одобрении сената. Высшему органу в государстве было даже присвоено право, кото­рого он никогда не имел раньше: право суда над своими членами. Особый комитет из высших магистратов и 15 сенаторов подготавливал проекты постановлений, вносимых в сенат.

Однако стремясь поднять авторитет сената так высоко, Август вынуж­ден был освободить его от всех «сомнительных» элементов. В последние десятилетия гражданских войн, начиная с Суллы, в состав сената, как мы видели, попало много случайных элементов, по своему происхождению не имевших никаких прав заседать в курии. Среди них были сулланские и цезарианские командиры, вольноотпущенники, провинциалы и т. п. Чис­ло сенаторов после Цезаря превысило 1 тыс. человек. Во время неодно­кратных «чисток» сената (в 28, 18 и 8 гг. до н. э., в 4 и 14 гг. н. э.), которые Август проводил на основании своих цензорских полномочий, он умень­шил количество сенаторов до 600.

Вместе с тем произошло окончательное обособление сенатского со­словия от двух остальных. Фактически такое обособление существовало и раньше, но только Август оформил его юридически. Для сенаторов был установлен ценз в 1 млн сестерциев. Кроме этого, чтобы принадлежать к сенатскому сословию, нужно было, помимо ценза, иметь сенаторами не менее двух поколений предков (отца и деда). Остальные граждане, хотя бы они и имели требуемый ценз, числились в сословии всадников.

Для этого последнего ценз был оставлен старый — 400 тыс. сестерци­ев. К всадникам принадлежали и дети сенаторов до достижения ими пер­вой магистратуры (квестуры), дававшей доступ в сенат. На время Августа приходится начало трансформации всадничества как сословия. Наряду с должностями, которые могли занимать только лица сенатского сословия, появился особый разряд должностей, с течением времени все более рас­ширявшийся, которые император начал поручать только всадникам: пре­фект Египта, префект претория[356], префект пожарной команды[357] и др. Таким образом началось сближение сенатского сословия со всадническим: оба сословия делаются служилыми. Но в то время как из сенаторов шло по­полнение преимущественно старых республиканских должностей, всад­никами замещались главным образом новые должности, созданные импе­рией[358]. Таким образом, всадничество из сословия крупных торговцев, от­купщиков и ростовщиков, каким оно было при республике, стало превра­щаться в сословие имперского чиновничества. Этот процесс, начавшийся при Августе, завершается во II в.

Наряду с двумя высшими сословиями — сенатским и всадническим — существовало третье, по-старому называвшееся плебсом, но имевшее мало общего с плебсом V и IV вв.[359]. Это третье сословие не было одно­родным, так как внутри него существовало деление по имущественному признаку.

В то же время шел любопытный процесс выделения из плебса нового (третьего) служилого сословия из вольноотпущенников (либертинов). Уже при Августе вольноотпущенники играли большую роль в дворцовом хо­зяйстве на должностях финансовых агентов (прокураторов) и др. При пре­емниках Августа эта роль стала еще значительнее.

В конце Республики количество либертинов выросло в огромной сте­пени благодаря массовым отпускам на волю. Гражданские войны привели к истреблению или разорению многих богатых семей, в результате чего их рабы получали свободу (вспомним «корнелиев» Суллы). Август энергич­но боролся с вольноотпущенничеством во имя чистоты римского граж­данства. Либертины при нем не допускались в высшие сословия, если даже и имели требуемый ценз; им был закрыт доступ к военной службе (за ис­ключением службы в пожарной команде); сенаторы не могли жениться на дочерях вольноотпущенников.

Наконец, Август боролся с отпусками на волю путем непосредствен­ных мероприятий. Во 2 г. до н. э. им был издан закон (lex Fufia Caninia), сильно ограничивший отпуск рабов по завещанию. Согласно этому зако­ну, устанавливалось известное процентное отношение числа отпускаемых рабов к их общему количеству у данного рабовладельца. Так, при количе­стве рабов от 3 до 10 можно было освобождать не более ¹/₂; от 10 до 30 — не более ¹/₃; от 30 до 100 — не более ¹/₄; от 100 до 500 — не более ¹/₅. Больше ста рабов вообще запрещалось отпускать по одному завещанию. При этом освобождаемые рабы должны были указываться поименно.

В 4 г. н. э. Август издал второй закон (lex Aelia Sentia), ограничивший право отпуска на волю при жизни рабовладельца. Только тот господин по­лучил безусловное право отпуска, который имел не меньше 20 лет, притом по отношению к рабу не моложе 30 лет. В случае, если хотя бы одно из этих условий отсутствовало, закон требовал вмешательства особой комиссии из 5 сенаторов и 5 всадников[360], которая должна была устанавливать, что дан­ный отпуск раба (или рабов) вызван реальной необходимостью.

Определенная категория рабов в случае их освобождения вообще не допускалась в число граждан. Это были те рабы, которые подвергались наказаниям со стороны своего господина или органов государственной вла­сти. Они считались «порочными» и в случае отпуска на волю должны бы­ли находиться на положении не граждан, а «иностранных подданных» (perigrini dediticii): они не могли жить ближе, чем на 100 миль от Рима и подвергались ряду других ограничений в своей правоспособности.

Такими мерами Август хотел остановить массовый приток в римское гражданство чуждых ему элементов. Мы не знаем, дали ли эти меры какой-нибудь результат. Едва ли он был значительным. Закон можно было всегда обойти, а экономические обстоятельства толкали в сторону дальнейшего роста вольноотпущенничества. Правда, гражданские войны прекратились, но на смену им пришел террор императоров из дома Юлиев — Клавдиев, истребивший остатки старого нобилитета. Общий кризис рабовладельче­ской системы, начавшийся в эпоху Империи, также способствовал отпуску рабов на волю. Косвенным подтверждением этого служит рост удельного веса вольноотпущенников в имперском бюрократическом аппарате. И ха­рактерно как знамение времени, что Август, боровшийся с вольноотпущенничеством, сам вынужден был широко использовать услуги вольноотпущен­ников. Здесь выступает противоречие, типичное для многих сторон его по­литики: противоречие между словом и делом, теорией и практикой.

Эпоха гражданских войн знала много случаев «незаконного» обраще­ния в рабство свободных людей. В целях борьбы с этим Август не раз пред­принимал ревизии тюремных помещений для рабов (эргастулов) и осво­бождал оттуда свободных. В литературе упоминаются случаи, когда им­ператор заступался за рабов. Вообще с эпохи Августа начинается некоторое смягчение положения рабов, что также говорит о начавшемся общем кри­зисе рабовладельческой системы.

Политика Августа по отношению к провинциалам, с одной стороны, была продолжением политики его предшественников, в частности Цеза­ря. Так, им была подтверждена отмена откупов для сбора прямых нало­гов. Провинциалы получили право непосредственно обращаться с жало­бами к самому императору. С другой стороны, Август отошел от поли­тики Цезаря в вопросе о расширении прав гражданства. Если в период борьбы триумвиров за власть оба они весьма широко раздавали права римского гражданства, то после смерти Антония и укрепления власти Октавиана политика его в этом отношении изменилась. По словам Светония[361], император, заботясь о чистоте крови римского народа, крайне скупо давал права гражданства. Это, конечно, было вполне в духе его охранительной политики.

В духе этой же политики была и борьба Августа против распущеннос­ти нравов во имя староримской простоты жизни, крепости семейных усто­ев и пр. Огромное накопление богатств и социальные потрясения эпохи больших завоеваний и гражданских войн окончательно разрушили в выс­ших классах семью, распад которой, как мы видели, начался еще во II в. Молодые женщины не желали иметь детей, и поэтому катастрофически упал процент рождаемости: многодетные семьи стали большой редкостью. Множество мужчин вообще оставались холостыми. Женщины de facto до­бились полной эмансипации, но часто их свобода была только свободой адюльтера. В огромной степени выросло количество супружеских измен и разводов. Легкомысленная поэзия Овидия и широкая популярность, кото­рой она пользовалась в обществе, были весьма типичны для эпохи.

Август пытался решительными мерами укрепить семью и повысить рож­даемость. Этой цели должен был служить ряд законов, проведенных в пе­риод от 18 г. до н. э. до 9 г. н. э. (более точная датировка их невозможна). Среди них прежде всего нужно отметить «Юлиев закон против прелюбо­деяний» (lex Julia de adulteriis coercendis). Видоизменяя староримский обы­чай, закон в некоторых случаях давал право отцу замужней женщины убить свою дочь вместе с ее любовником. Точно так же оскорбленный муж при некоторых обстоятельствах получил право убить возлюбленного своей жены (но не ее самое). Однако существенным новшеством было то, что закон выносил все подобные дела за рамки семьи и делал их объектом пуб­личного разбирательства перед судом.

Право возбуждения дела по обвинению в прелюбодеянии принадлежало в первую очередь мужу и отцу виновной, а затем, по истечении 60 дней — всякому гражданину не моложе 25 лет. Однако если муж прощал винов­ную жену и не разводился с ней, против нее нельзя было возбудить обви­нения в прелюбодеянии (за исключением тех случаев, когда было доказа­но, что муж, прощая жену, действовал в корыстных целях).

В случае вынесения обвинительного приговора виновные подвергались изгнанию на маленькие острова около побережья Италии и конфискации части имущества. Женщина, кроме этого, лишалась права вступать в но­вый брак со свободнорожденными.

Все те проявления половой распущенности мужчин, которые не под­ходили под категорию прелюбодеяния (adulterium), попадали в разряд stuprum (бесчестие, позор). Эти проступки также весьма строго карались.

Закон Августа о браке (lex Julia de maritandis ordinibus) своей главной целью ставил борьбу с безбрачием и бездетностью. В своей первой форме он носил очень радикальный характер. К сожалению, мы не можем восста­новить его текстуально и о многих деталях вынуждены только догадывать­ся. По-видимому, узаконивались браки между свободнорожденными и воль­ноотпущенниками (за исключением браков сенаторов). Отцам запрещалось чинить излишние препятствия бракам детей. Безбрачие наказывалось: муж­чины в возрасте от 25 до 60 лет и женщины от 20 до 50 должны были состо­ять в браке. Нарушавшие эту статью закона карались тем, что лишались права свободно передавать свое имущество по завещанию[362]. Незамужние женщины, кроме этого, подлежали налогу в размере 1 % с их имущества.

Эти ограничения начинали отпадать с момента вступления в брак. Рож­дение каждого нового ребенка давало родителям новые льготы. Однако не вполне ясно, содержались ли эти меры поощрения уже в lex Julia.

Строгости Юлиева закона вызвали в высших слоях римского общества сильнейшую оппозицию, которая заставила Августа пойти на уступки. Результатом этого было издание в 9 г. н. э. так называемого закона Папия и Поппея (lex Papia Poppaea)[363].

Эта вторая редакция, с одной стороны, смягчала жесткие требования первоначального закона, с другой — усиливала меры, поощрявшие рожда­емость. Закон Папия и Поппея расширял рамки родственных отношений, внутри которых разрешалась свобода завещаний. Увеличивались сроки, в течение которых разведенная жена или вдова должна была найти себе но­вого мужа. Бездетные получили право передавать по наследству полови­ну той суммы, которой они могли распоряжаться в том случае, если бы у них были дети. Закон устанавливал ряд преимуществ для многодетных отцов при прохождении общественной службы и для многодетных мате­рей при распоряжении своим имуществом, а также в других случаях (зна­менитое «право трех детей» — ius trium liberorum).

Меры правительства для оздоровления семьи не ограничивались од­ним законодательным вмешательством. В литературе эпохи Августа мы находим усиленную пропаганду семейной жизни (Гораций). Вообще, им­ператор широко использовал литературные воздействия для целей обще­ственного воспитания в нужном ему направлении. Проповедь твердых се­мейных начал, борьба с роскошью, идеализация староримских нравов — все это мы находим в том литературном течении, которое пользовалось симпатией и поддержкой императора (Вергилий, Гораций, Тит Ливий).

Личный пример также должен был играть здесь известную роль: скром­ностью своей жизни Август хотел служить образцом для высших классов римского общества.

«Жил он сначала возле Римского форума, — пишет Светоний, — ...в доме, принадлежавшем прежде оратору Кальву, затем на Палатине, но и тогда — в скромном доме Гортензия. Последний не бросался в глаза ни величиной, ни роскошью. Небольшие портики были из альбанского камня; в комнатах не было ни мраморных украшений, ни красивых полов. Более со­рока лет Август жил зиму и лето в одной и той же спальне... В его береж­ливости в отношении обстановки и посуды можно убедиться еще и теперь по оставшимся ложам и столам, большинство которых годится разве толь­ко для частных квартир. Говорят, он спал только на низких и простых постелях. Платье он носил исключительно домашней работы — сделанное его женой, сестрой, дочерью или внучками»[364].

Дала ли какие-нибудь результаты смелая попытка Августа оздоровить римские нравы? Если судить по данным ценза 28 г. до н. э. и 13 г. н. э., то за эти 41 год число римских граждан увеличилось с 4 до 5 млн[365]. Этот при­рост, небольшой сам по себе, легко можно объяснить прекращением граж­данских войн и установлением нормальных условий жизни. Вряд ли поли­тика Августа в этом вопросе могла оказать сколько-нибудь серьезное вли­яние на движение населения, хотя бы уже потому, что она затрагивала исключительно зажиточные слои, составлявшие небольшой процент рим­ского населения. К тому же эти слои всегда имели возможность обойти закон путем фиктивных браков, усыновления детей и т. п.

Что же касается общего укрепления нравственности, то семья самого законодателя служила печальной иллюстрацией того, как мало можно было достичь правительственными мероприятиями там, где историческое раз­витие шло в совершенно другом направлении. Август боролся с развода­ми, а сам был трижды разведенным мужем, женатым на разводке.

В молодости Октавиан был помолвлен с Сервилией. Но этот брак не состоялся, так как из политических соображений Октавиан женился на Клавдии, падчерице Антония. С ней он развелся в 41 г. и женился на Скрибонии, родственнице Секста Помпея, которая до этого дважды была заму­жем. Наконец, страстно влюбившись в красивую и умную жену Тиберия Клавдия Нерона, Ливию Друзиллу, Октавиан в 38 г. развел ее с мужем и женился на ней. С Ливией Август прожил до конца своей жизни.

Август боролся с развратом, а его родные дочь и внучка[366] вели себя на­столько скандально, что император вынужден был на основании собствен­ного же закона подвергнуть их пожизненному изгнанию.

Охранительная и реставрационная политика Августа коснулась всех сторон жизни римского общества. Он восстановил древние культы и жре­ческие коллегии, почти забытые к концу Республики (например, арвальских братьев), и сам был их ревностным членом. Август поощрял изуче­ние славного прошлого римского народа. При нем, по-видимому, были со­ставлены консульские и триумфальные фасты. Он покровительствовал римской историографии консервативного направления (Тит Ливий) и по­ощрял создание национального римского эпоса (Вергилий).

Народное собрание, состоявшее в эту эпоху в своей подавляющей мас­се из деклассированных городских элементов, было настолько «прируче­но» Августом, что не мешало ему проводить свою реакционную полити­ку. Преторианские и городские когорты играли здесь не меньшую роль, чем система подкупов, прямых или скрытых, народной массы. В этом от­ношении Август пошел дальше своего приемного отца. Мы видели, что Цезарь уменьшил число хлебных пайков с 300 до 100 тыс. Август снова увеличил это количество, доведя его до 200 тыс. с лишним. «Завещание» Августа упоминает также о многочисленных экстраординарных раздачах населению столицы и колонистам хлеба и денег. Более 300 тыс. солдат получили в награду за службу земельные участки или деньги. В гладиа­торских состязаниях за время правления Августа выступало в общей слож­ности около 10 тыс. человек. 26 раз император устраивал травли африкан­ских зверей, во время которых погибло около 3,5 тыс. животных.

«Зрелище морского сражения, — говорит он в своем 'Завещании", — я дал народу за Тибром, в местности, где теперь находится Роща Цезарей, выкопав для этого водоем длиной в 1800 шагов, шириной в 1200. В этом сражении бились между собой 30 ростральных кораблей с тремя или дву­мя рядами весел и еще большее количество судов меньшего размера. Кроме гребцов, на этом флоте сражалось около 3000 людей».

Многочисленные постройки Августа должны были покрыть неувядае­мым блеском его царствование.

В источниках упоминаются форум Августа, храм Аполлона на Палатине, портик Октавия, святилище «обожествленного Юлия» над тем мес­том, где сожжено было тело Цезаря, театр Марцелла, храм Марса Мсти­теля и множество других построек. Император реставрировал Капитолий, театр Помпея и 82 храма столицы, улучшил водоснабжение города, ис­правил Фламиниеву дорогу от Рима до Аримина и т. п.

Император учредил культ своего приемного отца, «обожествленного Юлия», и по примеру Цезаря всячески покровительствовал культу «родо­начальницы» рода Юлиев — богини Венеры (Афродиты). Однако он запре­щал свое собственное обоготворение, по крайней мере в Риме и Италии. В провинциях разрешалось поклонение гению (т. е. духу-покровителю) импе­ратора. Точно так же там начинает широко распространяться культ богини г. Рима (Roma), появившийся в провинциях еще в республиканскую эпоху.

Дион Кассий подробно описал все мероприятия Августа во внутрен­ней политике. Заслуга историка в том, что он не ограничивается опи­санием, а пытается объяснить причины преобразований, а порой и их тайный смысл. О разделении провинций на сенаторские и импе­раторские он рассказывает следующим образом: «Так как он все же хотел казаться республиканцем, то, взяв на себя всю заботу и все руководство общественными делами как требующими особого по­печения, он заявил, что не будет править всеми провинциями, или не вечно будет править теми, над которыми берет власть; и он возвра­тил сенату более слабые провинции, потому что они жили в мире и не воевали, сам же взял более сильные, так как они были ненадежны и опасны или имея на границе врагов, или будучи сами по себе спо­собны к большим возмущениям; на словах так делалось, чтобы се­нат безопасно получал доходы с лучших частей империи, а он нес опасности и труды, на деле — чтобы сенаторы были безоружны и не способны воевать и чтобы только он имел оружие и содержал сол­дат. В соответствии с этим было решено, что народу и сенату при­надлежат Африка, Нумидия, Азия и Эллада с Эпиром, земли Далма­ции и Македонии, Сицилия, Крит и часть Ливии вокруг Кирены, Вифиния и соседний с ней Понт, Сардиния и Бетика; к Цезарю же отошли: остальная Иберия (Тарраконская и Лузитанская области) и все Галлии: Нарбонская, Лугдунская, Аквитания и Бельгика, как сами галлы, так и их соседи; ибо некие кельты, которых мы называем гер­манцами, заселили всю прилегающую к Рейну Бельгику и дали ей имя Германии; она простирается вверх до истоков реки, а вниз — до Британского океана. Эти провинции, а также Сирия, называемая меж­горной, Финикия, Киликия, Кипр и Египет отошли тогда к доле Це­заря. Позже он отдал народу Кипр и Нарбонскую Галлию, а сам взял взамен Далмацию... Поступавшие же под римское управление (про­винции) после этого времени всегда присоединялись к доле прави­теля» (Дион Кассий, 53, 12, пер. Н. Н. Трухиной). Дион Кассий (53, 21) отмечает как единовластие Августа, так и уме­лое прикрытие его деятельностью сената и даже народных собра­ний: «Август же более усердно стал заниматься делами государства, которое он получил как бы по всеобщему согласию; в том числе он издал много законов... Законодательствовал он, однако, не всегда по собственному усмотрению, но были законопроекты, которые выно­сились на общественный суд, чтобы в случае, если кому-то что-то не нравилось, он, узнав об этом, заранее внес исправление: и он поощ­рял каждого подавать ему советы по всем предложениям, если кто-нибудь мог придумать для них какое-нибудь улучшение, и давал со­ветчикам полную свободу слова, и кое-что из написанного изменял. Более того, он брал себе в советники на шесть месяцев консулов или консула (когда сам исполнял консульскую должность) по одно­му представителю от каждой из остальных магистратур и пятнад­цать человек, выбранных по жребию из остальной массы сенаторов, чтобы так или иначе установился обычай приобщения к законода­тельству через этих лиц и всех прочих членов курии. Некоторые предложения он вносил в собрание всего сената, но считал, что боль­шинство дел и самые важные из них лучше заранее обсуждать в ти­шине и в тесном кругу: так он и поступал, и бывали случаи, что вме­сте с этими советниками он вершил суд. Сенат же в полном составе, как и прежде, сам по себе выносил решения и давал аудиенции по­слам и глашатаям народов и царей, а народ и плебс собирались для выбора каждый своих должностных лиц; однако ничто не соверша­лось против желания Цезаря. Ибо именно он в одних случаях назна­чал кандидатов и продвигал их на должность, в другом — вверял их судьбу по древнему обычаю сборищу народа и заботился, чтобы не были избраны лица неспособные, а также выдвинувшиеся благодаря агитации или подкупу».

Военные реформы Августа

Диктатура римских императоров, начиная с Суллы, носила ярко выра­женный военный характер. Это было совершенно естественно, поскольку их власть непосредственно опиралась на войско. Последнее, de iure про­должая оставаться гражданским ополчением, de facto уже задолго до окон­чательного падения Республики превратилось в профессиональную армию. Август своими реформами придал военной системе Империи тот вид, ко­торый она сохраняла в основном почти два столетия.

Мы уже говорили о создании личной охраны императора — претори­анской гвардии. Эта была привилегированная часть войска: преторианцы служили 16 лет (легионеры — 20) и получали в год 20 тыс. сестерциев жалованья (легионеры — 12 тыс.); набирались они исключительно из ита­ликов.

Но, конечно, не преторианцы составляли главную военную опору Импе­рии. Этой опорой были легионы вместе со вспомогательными войсками. Они стояли в провинциях, преимущественно в тех, где было напряженное воен­ное положение: на рейнской и дунайской границах, в Египте, в Северо-Западной Испании. Август уменьшил количество войск по сравнению с эпо­хой II триумвирата, снизив их до 27—28 легионов[367]. Общее число солдат колебалось от 250 до 300 тыс. человек. Половина из них служила в легио­нах, половина — во вспомогательных войсках. Последние состояли из пе­хоты, организованной в когорты, и конницы, сформированной в алы.

Набор в войска производился в принципе добровольно, но часто при­менялся и принудительный набор, в особенности для пополнения вспомо­гательных войск из варварского населения провинций. Служба во вспомо­гательных войсках была, вероятно, бесплатной, но отслужившие в них свой срок при отставке обычно получали право гражданства. В легионы зачис­лялись только граждане.

Срок службы легионера ограничивался 20 годами, во вспомогатель­ных войсках он доходил и до 25. Однако часто случалось, что отслужив­шие свой срок солдаты принудительно задерживались на службе еще в течение некоторого времени. Это вызывало недовольство и даже откры­тые волнения. Такие задержки объясняются очень просто: при отставке солдаты получали награду в виде земельного участка или денег[368], и в слу­чае одновременного ухода из армии значительного количества солдат каз­на могла испытывать большие финансовые затруднения.

При Августе завершается процесс создания постоянной армии, причем эта армия окончательно становится профессиональной. Этому способство­вали прежде всего принцип добровольности, продолжительные сроки служ­бы и сравнительно высокое жалованье. До момента своей отставки солдат не имел права вступать в легальный брак, что отделяло его от гражданско­го общества. Воинские единицы (легионы, когорты, алы) получили посто­янные названия и нумерацию. В них развивались прочные воинские тради­ции и воинский дух. Дисциплина в армии укрепилась, с солдатской распу­щенностью эпохи гражданских войн было надолго покончено.

Параллельно с окончательным оформлением регулярной армии шло со­здание постоянного флота. Хотя в эпоху Империи не было ни одного мор­ского сражения (битва при Акции оказалась последней), интересы безопас­ности внутренних морских путей требовали содержания на Средиземном море нескольких эскадр. Такие эскадры стояли в Мизене, Равенне и Алек­сандрии. Кроме того, длительные военные операции на Рейне и на Дунае вызвали необходимость создания на этих водных путях речных флотилий.

Личный состав флота, как правило, вербовался из свободнорожденных провинциалов, хотя в составе мизенской и равеннской эскадр было много рабов, захваченных Августом у Секста Помпея.

Консервативный характер и твердая власть Августа проявились так­же и в военных реформах. О некоторых существенных моментах преобразований сообщает Светоний (Август, 24—25): «В военном деле он ввел много изменений и новшеств, а кое в чем восстановил и порядки старины. Дисциплину он поддерживал с величайшей стро­гостью. Даже своим легатам он позволял свидания с женами только в зимнее время, да и то с большой неохотой. Римского всадника, который двум юношам-сыновьям отрубил большие пальцы рук, что­бы избавить их от военной службы, он приказал продать с торгов со всем его имуществом... Десятый легион за непокорность он весь распустил с бесчестием. Другие легионы, которые неподобающим образом требовали отставки, он уволил без заслуженных наград. В когортах, отступивших перед врагом, он казнил каждого десятого, а остальных переводил на ячменный хлеб. Центурионов, а равно и рядовых, покинувших строй, он наказывал смертью, за остальные проступки налагал разного рода позорящие взыскания: например, приказывал стоять целый день перед преторской палаткой, иногда — в одной рубахе и при поясе, иной раз — с саженью или с дерновиной в руках.

После гражданских войн он уже ни разу ни на сходке, ни в приказе не называл воинов соратниками, а только воинами, и не разрешал иного обращения ни сыновьям, ни пасынкам, когда они были военачальника­ми: он находил это слишком льстивым и для военных порядков, и для мирного времени, и для достоинства своего и своих ближних. Воль­ноотпущенников он принимал в войска только для охраны Рима от пожаров или от волнений при недостатке хлеба, а в остальных случа­ях — всего два раза: в первый раз для укрепления колоний на илли­рийской границе, во второй раз для защиты берега Рейна... Из воинс­ких наград он охотнее раздавал бляхи, цепи и всякие золотые и сереб­ряные предметы, чем почетные венки за взятие стен и валов: на них он был крайне скуп и не раз присуждал их беспристрастно даже рядовым бойцам. Марка Агриппу после морской победы в Сицилии он пожало­вал лазоревым знаменем...

Образцовому полководцу, по его мнению, меньше всего пристало быть торопливым и опрометчивым. Поэтому он часто повторял изречения: «Спеши не торопясь», «Осторожный полководец лучше безрассудно­го» и «Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей». Поэтому он никогда не начинал сражение или войну, если не был уверен, что при победе выиграет больше, чем потеряет при поражении. Тех, кто домогался малых выгод ценой больших опасностей, он сравнивал с рыболовом, который удит рыбу на золотой крычок: оторвись крю­чок — никакая добыча не возместит потери» (пер. М. Л. Гаспарова).

Внешняя политика Августа

Сильная армия нужна была Августу для его широкой и сложной внеш­ней политики. В духе общей политики принципата, носившей охранитель­ный характер, и его внешняя политика не была наступательной. Импера­тор, всюду стремившийся восстановить старое, и здесь хотел только укре­пить расшатанные границы римской державы и поднять престиж римского имени, упавший за время гражданских войн. Однако эти задачи понима­лись Августом достаточно широко: лучшим средством для их решения должна была служить активная внешняя политика. Кроме этого, в наслед­ство от Республики Август получил несколько трудных вопросов, кото­рые необходимо было уладить во что бы то ни стало. Самым главным был парфянский вопрос.

Гибель армии Красса и неудачный поход Антония воспринимались об­щественным мнением чрезвычайно тяжело. Много римских пленных и рим­ских знамен находилось в руках парфян. Августу удалось добиться реше­ния этого вопроса дипломатическим путем. В парфянском царстве проис­ходила борьба из-за престолонаследия, и каждая из борющихся партий обращалась к Риму за поддержкой. Пользуясь этим, Август добился от пар­фян выдачи всех римских трофеев и пленных. Твердой границей между рим­скими и парфянскими владениями был установлен Евфрат. Это событие на­шло чрезвычайно благоприятный отклик в современной ему римской лите­ратуре и немало содействовало укреплению авторитета императора. В других восточных вассальных царствах также усилилось римское влияние.

Одним из нерешенных вопросов была также Испания. Северо-запад­ный угол полуострова все еще был не завоеван и продолжал оставаться очагом антиримской пропаганды и антиримских движений. Еще в период триумвирата началась война с племенами астуров, кантабров и вакцеев. Особенно ожесточенной она стала с 26 г. Только в 20—19 гг. Агриппе уда­лось сломить последних защитников испанской свободы. Часть кантабров была выселена в другие части Испании. Покоренные области присоедини­ли к провинции Ближняя Испания[369]. После этого Пиренейский полуостров был окончательно усмирен и подвергся полной романизации.

Северные испанские племена в своей борьбе с Римом часто находили поддержку у соседних аквитанов. Эта поддержка прекратилась, после того как Аквитания была окончательно покорена в 28 г.

Граница Италии на севере шла теперь по Альпам, так как после битвы при Филиппах провинция Цизальпинская Галлия была уничтожена. По­этому римлянам было особенно важно обеспечить полную безопасность альпийских проходов. Большинство альпийских племен еще задолго до этого признало римскую власть и приняло римское административное ус­тройство. Только племя салассов, державшее в своих руках проход у Ма­лого Сен-Бернара, не удавалось подчинить полностью. Иногда случалось, что римские полководцы вынуждены были покупать у салассов право бес­препятственного прохода через их страну. В 25 г. Август, воспользовав­шись новой попыткой салассов к восстанию, приказал истребить большую часть племени. Остальные были проданы в рабство.

Однако центр тяжести внешней политики Августа лежал на Дунае и на Рейне, так как именно здесь границы империи являлись особенно нена­дежными. В 16 г. под предлогом защиты Истрии от набегов варварских племен был предпринят поход на север против таврисков, в результате которого образовалась новая провинция Норик (Штирия и часть Каринтии), богатая железом и золотом. В следующем году были покорены пле­мена ретов и винделиков (в Центральных Альпах и на Верхнем Дунае). Несколько позднее здесь образовали провинцию Рецию. Наконец, в тече­ние четырех лет (12—9 гг.) тяжелой войны, которую римские войска вели под начальством Тиберия Клавдия Нерона, пасынка Августа, были поко­рены паннонцы, жившие в нынешних Австрии и Восточной Венгрии. Их область позднее была обращена в провинцию Паннонию.

В итоге всех этих завоеваний северная граница империи пошла по Верх­нему и Среднему Дунаю. Линия Нижнего Дуная также требовала укреп­ления. С этой целью была покорена Верхняя Мезия (Югославия), насе­ленная гетами, и присоединена к Македонии[370]. Нижнюю Мезию (Северную Болгарию) Август присоединил к вассальному фракийскому царству Котиса, на которого была возложена ее защита.

Таким образом дунайская граница была обеспечена. Оставался Рейн, где положение являлось особенно тревожным. Германцы неоднократно переправлялись через Рейн и опустошали Галлию. Такие набеги имели ме­сто, например, в 29, 17 и 12 гг. К тому же германцы поддерживали восста­ния галльских племен. Август решил нанести сильный удар по герман­ским племенам. Пасынок Августа Друз Клавдий Нерон в течение несколь­ких кампаний 12—9 гг. проник в Западную Германию вплоть до Эльбы, действуя на суше и с моря. Возвращаясь из последнего похода, Друз не­удачно упал с лошади и вскоре умер. Германскую войну продолжал его старший брат Тиберий. В кампаниях 8—7 гг. до н. э. и 4—5 гг. н. э. власть римлян в Германии еще более расширилась и окрепла. Одновременно на германцев шло наступление и с юга, от дунайской границы.

В 6 г. н. э. Тиберий начал большое наступление на племя маркоманнов. Их вождь Маробод создал сильное варварское королевство на территории нынешней Чехии. Хотя он вел себя очень осторожно по отношению к рим­лянам, но возбудил их подозрения реформой военного дела по римскому образцу. Его войско насчитывало до 75 тыс. человек.

Римляне планировали нанести двойной удар из Паннонии и Германии. Но в этот момент в тылу у Тиберия вспыхнуло восстание паннонцев и далматов, ненавидевших римскую власть. Поводом к восстанию послужил набор войск для германского похода. Оно приняло огромные размеры: чис­ло восставших доходило до 200 тыс. (одних только воинов). Положение осложнялось еще тем, что даки (геты) одновременно напали на Мезию. Опасность грозила Македонии и даже Италии. Август двинул в восстав­шие области крупные силы: к концу войны там было сосредоточено 15 легионов и много союзных войск. Ими командовали Тиберий и сын Друза Германик. После трехлетней борьбы восстание было подавлено в 9 г. н. э.

Во время паннонского восстания германцы оставались спокойны. Толь­ко в самый последний год началось движение в областях между Рейном и Эльбой. Поводом к нему послужила попытка наместника Германии Пуб­лия Квинтилия Вара ввести налоги и римское судопроизводство. В 9 г. вспыхнуло открытое восстание, во главе которого стояло племя херусков (на Среднем Везере), руководимое молодым вождем Арминием. Вар, воз­вращавшийся из летних лагерей с 3 легионами и союзными войсками, по­пал в засаду в Тевтобургском лесу (между Везером и Эмсом). В четырех­дневной отчаянной битве все римское войско было уничтожено; Вар по­кончил жизнь самоубийством.

В Риме поражение Вара вызвало сильное беспокойство: боялись напа­дения германцев на Галлию и общего восстания галлов. Этого не произош­ло; однако все завоевания за Рейном были потеряны. Тиберий в 10 и 11 гг. предпринял карательные экспедиции и с помощью флота снова проник в глубь Германии. Но Август понимал, что прочно удержать эту террито­рию едва ли будет возможно. Поэтому римские войска в конце концов были оттянуты к Рейну, который и остался на будущее время границей. Только узкая полоса на его правом берегу и треугольник между верховьями Рей­на и Дуная остались в руках римлян. Здесь граница была искусственно укреплена валом и системой сторожевых постов (так называемый limes (пограничный вал)).

Необходимо признать, что внешняя политика Августа в целом была очень успешна. Тем болезненней воспринимались неудачи, самой тя­желой из которых была гибель в Тевтобургском лесу 30-тысячной римской армии вместе с полководцем Квинтилием Варом (9 г. н. э.). Светоний (Август, 23) красочно описывает реакцию Августа на из­вестие об этом поражении: «При вести об этом Август приказал рас­ставить по городу караулы во избежание волнений; наместникам про­винций он продлил власть, чтобы союзников держали в подчинении люди опытные и привычные; Юпитеру Благому и Величайшему он дал обет устроить великолепные игры, если положение государства улучшится, как делалось когда-то во время войн с кимврами и мар­сами. И говорят, он до того был сокрушен, что несколько месяцев подряд не стриг волос и бороды и не раз бился головою о косяк, восклицая: "Квинтилий Вар, верни легионы!", а день поражения каж­дый год отмечал трауром и скорбью».

Смерть Августа. Его личность и историческое значение

В такой тревожной обстановке в августе 14 г. умер 77-летний импера­тор. Август не был гением, подобно своему приемному отцу. Он не обла­дал сверхчеловеческой энергией Цезаря, широтой его кругозора и его изу­мительной одаренностью. Однако Август оказался умным и трезвым по­литиком, расчетливым и осторожным. Он был хорошим организатором, умевшим подбирать себе первоклассных помощников. Развивая основы нового строя, заложенные Суллой и Цезарем, Август создал государствен­ную систему, продержавшуюся около трех столетий.

Историческая обстановка сложилась для Августа чрезвычайно удачно. Он воспользовался политическим наследством Цезаря. Эпоха, в которую он действовал, уже не требовала ярких фигур и героических личностей. Осторожный и хитрый Октавиан вполне отвечал той задаче, которую воз­ложила на него история, отвечал гораздо больше, чем все его соперники. Поэтому Октавиан вышел победителем в борьбе и правил в течение 44 лет, окруженный необычайной популярностью и почти не встречая сколь­ко-нибудь организованной оппозиции: несколько мелких заговоров не име­ли серьезного общественного значения.

Каким же был этот человек, положивший конец гражданским войнам, 44 года единолично правивший Римом и признанный соотечественни­ками счастливейшим из принцепсов? «С виду он был красив, — пи­шет Светоний (Август, 79—84), — и в любом возрасте сохранял при­влекательность, хотя и не старался прихорашиваться. О своих воло­сах он так мало заботился, что давал причесывать себя сразу несколь­ким цирюльникам, а когда стриг или брил бороду, то одновременно что-нибудь читал или даже писал. Лицо его было спокойным и ясным, говорил он или молчал: один из галльских вождей даже признавался среди своих, что именно это поколебало его и остановило, когда он собирался при переходе через Альпы, приблизившись под предлогом разговора, столкнуть Августа в пропасть. Глаза у него были светлые и блестящие; он любил, чтобы в них чудилась некая божественная сила, и бывал доволен, когда под его пристальным взглядом собеседник опускал глаза, словно от сияния солнца. Впрочем, к старости он стал хуже видеть левым глазом. Зубы у него были редкие, мелкие, неров­ные, волосы — рыжеватые и чуть вьющиеся, брови — сросшиеся, уши — небольшие, нос — с горбинкой и заостренный, цвет кожи — между смуглым и белым. Росту он был невысокого... но это скрыва­лось соразмерным и стройным сложением и было заметно лишь ря­дом с более рослыми людьми...

При расстроенном здоровье он с трудом переносил и холод и жару. Зимой он надевал не только четыре туники и толстую тогу, но и сорочку, и шерстяной нагрудник, и обмотки на бедра и голени. Ле­том он спал при открытых дверях, а иногда даже в перистиле, перед фонтаном, обмахиваемый рабом. Солнце не терпел он и в зимнее время и даже дома не выходил на воздух с непокрытой головой. Пу­тешествовал он в носилках, ночами, понемногу и медленно, так что до Пренесте или Тибура добирался только за два дня; а если до мес­та можно было доехать морем, он предпочитал плыть на корабле. Свое слабое здоровье он поддерживал заботливым уходом. Прежде всего, он редко купался: вместо этого он обычно растирался маслом или потел перед открытым огнем, а потом окатывался комнатной или согретой на солнце водой... Упражнения в верховой езде и с оружием на Марсовом поле он прекратил тотчас после гражданских войн. Не­которое время после этого он еще упражнялся с мячом, набитым или надутым, а потом ограничился верховыми и пешими прогулками; в конце каждого круга он переходил с шага на бег вприпрыжку, завер­нувшись в одеяло или простыню. Для умственного отдыха он иногда удил рыбу удочкой, а иногда играл в кости, камешки и орехи с маль­чиками-рабами...

Красноречием и благородными науками он с юных лет занимался с охотой и великим усердием. В Мутинской войне среди всех своих за­бот он, говорят, каждый день находил время и читать, и писать, и де­кламировать. Действительно, он и впоследствии никогда не говорил ни перед сенатом, ни перед народом, ни перед войском, не обдумав и не сочинив свою речь заранее, хотя не лишен был способности гово­рить и без подготовки. А чтобы не полагаться на память и не тратить время на заучивание, он первый стал все произносить по написанно­му. Даже частные беседы, даже разговоры со своей Ливией в важных случаях он набрасывал заранее и держался своей записи, чтобы не сказать по ошибке слишком мало или слишком много. Выговор у него был мягкий и своеобразный, он постоянно занимался с учителем про­изношения; но иногда у него болело горло, и он обращался к народу через глашатая».