История Рима

Приход к власти династии Флавиев ознаменовал собой начало «золотого века» Римской империи. Расцвет стал возможен благодаря дальновидной политики импе­ратора Веспасиана (69—79 гг.). Начав с конституционного оформления своей вла­сти, Веспасиан восстановил дисциплину в армии, ликвидировал дефицит государ­ственной казны, предоставил значительному числу провинциалов права граждан­ства. Старший сын Веспасиана Тит стал продолжателем дела отца. Однако его прин­ципат был очень кратковременным (79—81 гг.). Зато правление младшего сына Веспасиана Домициана (81—96 гг.) скоро напомнило римлянам времена Калигу­лы и Нерона. Недовольство римского общества усилилось из-за внешнеполитиче­ских неудач Домициана, связанных с бесславными для римского оружия войнами с даками. В конце концов недовольство вылилось в заговор против императора, в результате которого в сентябре 96 г. Домициан был убит.

69—79 гг. — правление Веспасиана.

79—81 гг. — принципат Тита.

79 г. — извержение вулкана Везувия.

81—96 гг. — правление Домициана.

Веспасиан

В тот момент, когда Тит Флавий Веспасиан[417] сделался римским импера­тором, состояние государства было чрезвычайно тяжелым. На Востоке продолжалась Иудейская война. К моменту падения Нерона восстание было подавлено всюду, кроме Иудеи. Веспасиан временно прекратил военные действия. Восставшие получили почти два года передышки. За этот пери­од единый фронт между умеренными и крайними националистами, суще­ствовавший в первые годы войны, распался. В Иерусалиме взяли верх край­ние во главе с Иоанном из Гискалы, использовавшие свое господство для того, чтобы укрепить оборонительные сооружения Иерусалима и вообще подготовиться к осаде. В городе царил террор по отношению к богатым людям, подозреваемым в проримских симпатиях.

Когда Веспасиан был провозглашен принцепсом, он передал верхов­ное командование в Иудее своему старшему сыну Титу. Однако только весной 70 г., приведя подкрепления из Египта, Тит смог начать крупные операции. Римляне окружили Иерусалим тесным кольцом. Осада города, отличавшегося неприступным положением и к тому же обнесенного тре­мя линиями укреплений, продожалась 6 месяцев (апрель — сентябрь 70 г.). Хотя население было доведено голодом до крайней степени истощения, оно оказывало отчаянное сопротивление. После того как в первые месяцы осады пали две первые линии укреплений, крепость (старый город) и храм еще держались. Наконец, в августе штурмом был взят храм, погибший в пламени, а месяц спустя пал и верхний город.

Иерусалим лежал в развалинах. Остатки населения были проданы в рабство; на всех иудеев, живших в Империи, была наложена подушная подать в пользу Юпитера Капитолийского; Иерусалимский храм было за­прещено восстанавливать; на территории разрушенного города разместился на постоянную стоянку римский легион. Тит возвратился в Рим и в 71 г. отпраздновал триумф вместе с отцом и братом. В день триумфа у подно­жия Капитолия был казнен один из вождей восстания — Симон, сын Гиоры. Иоанн из Гискалы кончил свои дни в пожизненном заключении.

Однако иудейское восстание, несмотря на его острый характер и зна­чение для судеб иудейского народа, носило, с точки зрения Рима, локаль­ный характер. Гораздо опаснее было другое движение, с которым пришлось иметь дело новой династии. Оно началось еще при Вителлии. Племя батавов на Нижнем Рейне сначала поддерживало его в борьбе с Отоном. Но когда летом следующего года Вителлий стал требовать подкреплений, батавы восстали под предводительством одного из своих вождей Юлия Цивилиса, имевшего права римского гражданства. Цивилис объявил себя сто­ронником Веспасиана. Немногочисленные римские гарнизоны на Нижнем Рейне, поддерживавшие Вителлия, были разбиты.

Но движение не прекратилось и после победы Веспасиана. Наоборот, оно приняло более широкие размеры и изменило свой характер. К Цивилису примкнули рейнские войска, настроенные против Веспасиана. Нача­лось восстание некоторых галльских племен: треверов, лингонов и др. Гер­манцы с правого берега Рейна также примкнули к восстанию. На этом но­вом этапе целью движения было объявлено создание независимой Галлии (i'mperium Galli'arum). Почти все римские крепости на Рейне попали в руки Цивилиса.

Однако большинство галльских племен, знатная верхушка которых уже в значительной степени романизировалась, отказалось поддержать восста­ние. Это решило его судьбу. Летом 70 г. армия, сформированная Муцианом, под командой родственника Веспасиана Петилия Цериалиса высту­пила против мятежников. При ее приближении римляне дезертировали из галльского ополчения и перешли на сторону Цериалиса. Близ Августы Треверов (Трир) галлы были разбиты в ожесточенном сражении. После этого Цериалис вторгся в область батавов. Но обстановка войны в этой низменной приморской стране оказалась настолько трудной, что Цериалис осенью 70 г. вступил в переговоры с Цивилисом и заключил с ним мир. Римское правительство вынуждено было пойти на некоторые уступ­ки батавам.

Тревожно было и в других частях империи. В Понте в 69 г. вольноотпу­щенник Аникет под видом сторонника Вителлия захватил Трапезунд и сво­им пиратским флотом наводил ужас на Черном море. На Дунае сарматы и геты производили набеги на римскую территорию. Очень неспокойно было и в Британии.

Ослабление военного могущества империи явилось одним из резуль­татов гражданской войны. Дисциплина в армии упала. Солдаты почувство­вали себя хозяевами положения, видя, что императоры только им обязаны своей властью. Некоторые воинские части совершенно разложились.

Положение государственных финансов было ужасно. Веспасиан, по словам Светония[418], заявил в начале своего правления, что дефицит госу­дарства достигает 4 млрд. сестерциев.

Таким образом, всюду требовались самые экстренные меры. Нужно ска­зать, что Веспасиан хорошо подходил к своей роли. Происходя из незнат­ной всаднической семьи, он был обязан своей военной и административ­ной карьерой только самому себе. Когда он очутился во главе империи, ему было уже 60 лет, и за его спиной лежала долгая и, в сущности, трудо­вая жизнь рядового римского администратора. Веспасиан остался и на троне прежде всего прекрасным администратором. Его ум, опытность и наблюдательность помогли правильно учесть обстановку и наметить пути не только восстановления империи, но и ее укрепления. Веспасиан был чрезвычайно скромен, неприхотлив в личной жизни и обладал колоссаль­ной трудоспособностью. К своим подчиненным он был неизменно требо­вателен. Однако эта требовательность смягчалась чувством юмора, кото­рым император обладал в высшей степени.

Одной из первоочередных задач являлось восстановление дисциплины в армии. Здесь Веспасиан проявил неумолимую твердость и последова­тельность. Германские легионы, принимавшие участие в восстании, были большей частью распущены. Ряд воинских частей был сформирован зано­во; число преторианских когорт уменьшено с 16 (при Вителлии) до 9.

В области государственных финансов император проводил чрезвычай­ную экономию. Расходы двора сократились до минимума. Личная береж­ливость Веспасиана сыграла здесь немалую роль. Были введены новые тя­желые налоги как в Италии, так и в провинциях. Император не брезговал даже различными спекуляциями, чтобы раздобыть денег.

Светоний[419] передает любопытный факт, который, по-видимому, не выду­ман. Однажды Тит с неудовольствием стал говорить отцу, что тот придумал брать налог даже с общественных уборных. Спустя некоторое время Веспасиан поднес к его носу горсть монет и спросил, пахнут ли они. Тит отвечал отрицательно. «А ведь это деньги из уборной», — сказал император.

Результаты финансовой политики Веспасиана оказались блестящими. Он не только покрыл колоссальный дефицит и оставил своим преемникам казну в отличном состоянии, но и смог уделить крупные суммы на строи­тельство. Был восстановлен сгоревший Капитолий, построен храм Мира и начато сооружение огромного амфитеатра, рассчитанного на несколько десятков тысяч зрителей. Этот Colosseum (Колизей) был закончен только после смерти Веспасиана. Его грандиозные развалины до сих пор еще сто­ят в Риме и дают представление о высоте римской строительной техники.

Принципат, как мы указывали, не имел писаной конституции. Каждый новый император аккламировался войском, а затем его власть утвержда­лась сенатом и, вероятно, особым актом голосования в комициях. Но все это существовало скорее как обычное право, чем как твердо установленный порядок, зафиксированный в законе. Веспасиан, быть может, первый сделал попытку конституционного оформления своей власти. Об этом говорит со­хранившаяся частично знаменитая надпись, известная под названием lex de imperio Vespasiani. Она имеет форму senatus consultum, которому, по-види­мому, была придана сила закона голосованием народного собрания. Согласно этому документу Веспасиану было даровано право совершать все акты, ко­торые он найдет необходимыми для пользы государства, подобно тому как это было предоставлено Августу, Тиберию и Клавдию.

Но, конечно, не эта «конституция» явилась причиной того, что правле­ние Флавиев было началом укрепления императорской власти. Точно так же его финансовые и военные мероприятия, будучи взяты изолированно, не смогли бы стать исходным пунктом стабилизации. Решающую роль сыг­рало другое. Веспасиан с его ясным и практическим умом, с его админи­стративным опытом не мог не видеть, в чем крылась главная слабость империи. Поэтому он решительно встал на путь Цезаря и Клавдия в про­винциальной политике, широко раздавая права гражданства провинциа­лам, особенно жителям наиболее романизованных областей Запада. Так, многие испанские и галльские общины получили при нем права латинско­го гражданства. Лица же, отправлявшие в этих городах магистратуры, по истечении своих полномочий получали римское гражданство. Но импера­тор не остановился на этом. В 73—74 гг. он вместе с Титом принял на себя звание цензора и составил новые списки сенаторов и всадников. В оба со­словия было включено много граждан из провинций, преимущественно западных. Ряд лиц получил звание патрициев. Эта мера имела огромное принципиальное значение, так как означала расширение правящего клас­са за счет внеиталийских элементов и тем самым расширение социальной базы империи. С этого момента императорская власть переставала быть выразительницей интересов только армии и маленькой группы италий­ских рабовладельцев: она становилась органом классового господства всех рабовладельцев Средиземноморья.

Конечно, не следует слишком переоценивать здесь роли Веспасиана. Уже некоторые из его предшественников частично становились на этот путь (в особенности Клавдий). Заслуга Веспасиана была в том, что он пер­вый начал проводить эту политику решительно и последовательно, пока­зав дорогу своим преемникам.

Точно так же не следует преувеличивать степени сознательного пред­видения в политике Веспасиана. Ведь он, в сущности, действовал в силу необходимости, и иного пути перед ним не было. В сенате при его воцаре­нии число представителей старой знати было уже очень невелико (13— 15 %). Он нашел оба правящих сословия совершенно ослабленными и де­зорганизованными эпохой террора и гражданской войны. Совершенно ес­тественно, что их нужно было укрепить за счет каких-то новых здоровых элементов. Где их можно было найти? Конечно, только в провинциях. Та­ким образом, для Веспасиана не было выбора. Всякий хороший админи­стратор на его месте не мог бы поступить иначе. Веспасиан был только хорошим администратором, но отнюдь не гением.

Из вышесказанного следует, что у Веспасиана должны были сложиться отличные отношения с обновленным сенатом. Так оно и было во второй поло­вине его правления, равно как и в правление Тита. Но в начале царствования остатки республиканской оппозиции еще держались в сенате. Вождем ее яв­лялся Гельвидий Приск. Он вел себя настолько вызывающе по отношению к Веспасиану, что тот приказал его выслать, а затем казнить. В связи с этим находилась высылка из Рима в 72 г. философов стоической и кинической школ, являвшихся идейными выразителями республиканских настроений.

По-видимому, желая воздействовать на общественное мнение в желатель­ном ему направлении, Веспасиан учредил школу греческой и латинской ри­торики с оплатой преподавателей из государственных средств. Тем самым в Риме было положено начало высшему государственному образованию.

Внешняя политика Веспасиана была тесно связана с задачей внутрен­него укрепления империи. Восстание Цивилиса показало все значение рейн­ской границы. Поэтому римская полоса на правом берегу реки была не­сколько расширена. Область между верховьями Рейна и Дуная (так назы­ваемые agri decumates)[420] была присоединена к империи и заселена галла­ми. Военная дорога соединила лагерь, находившийся на территории ны­нешнего Страсбурга, с Рецией. Дунайская граница в Мезии и Паннонии также была обеспечена системой военных лагерей.

Восстание Аникета в Трапезунде вызвало оживление римской полити­ки на Черном море: римские гарнизоны и сторожевые посты появились на восточном побережье и в Иберии.

Из финансовых соображений Веспасиан отменил свободу, дарованную Ахайе Нероном, и снова обратил ее в провинцию.

Ряд вассальных и автономных государств в Малой Азии был присоеди­нен к империи. При Веспасиане началось новое наступление римлян в Британии, продолжавшееся при его преемниках.

Престарелый император умер летом 79 г. Обычный юмор не покидал его до последней минуты. Заболев, он сказал: «Увы, я, кажется, станов­люсь богом...» Почувствовав приближение конца, Веспасиан с трудом при­поднялся и со словами: «Император должен умирать стоя», — упал на руки окружающих.

Веспасиан был первым из римских императоров, кто, придя к влас­ти, оформил все свои права единым конституционным актом. Так называемый закон об империи Веспасиана дошел до наших дней в виде надписи. В нем, в частности, говорилось: «...И пусть ему будет дозволено заключать союзы с кем он захочет так, как это было до­зволено божественному Августу, Тиберию, Юлию Цезарю Августу и Тиберию Клавдию Цезарю Августу Германику (1). И пусть ему будет дозволено созывать сенат, вносить предложения и брать их обратно, проводить сенатусконсульты путем внесения предложения и голосования так, как это было дозволено божественному Августу, Тиберию, Юлию Цезарю Августу и Тиберию Клавдию Цезарю Ав­густу Германику. И пусть когда, согласно его воле и авторитету, по его приказу или поручению, или в его присутствии будет собираться сенат, он во всех делах будет иметь и сохранять те же права, как если бы заседание сената было назначено и имело место по закону. И пусть те из магистратов, которым он препоручит гражданскую власть, военное командование, надзор за каким-нибудь делом, совер­шающимся для сената и римского народа, и те, кому он даст или обещает свою поддержку на выборах, принимаются в расчет в экс­траординарном порядке. И пусть ему будет дозволено раздвигать и расширять границы померия, как он будет считать лучшим для об­щего блага, так же как это было дозволено Тиберию Клавдию Цеза­рю Августу Германику. И пусть все то, что он сочтет нужным сде­лать для пользы и величия государства из дел, касающихся богов, людей, государства и частных лиц, он имеет власть и право совер­шить и исполнить, как имели их божественный Август, Тиберий, Юлий Цезарь Август и Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик[421]. И пусть на основании тех законов и плебисцитов, которыми было установлено, чтобы божественный Август, Тиберий, Юлий Цезарь Август и Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик не подлежали ответственности, по тем же законом будет освобожден (от ответ­ственности) и император Цезарь Веспасиан. И все то, что по како­му-нибудь закону или рогации дозволено было божественному Ав­густу, Тиберию, Юлию Цезарю, Тиберию Клавдию Цезарю Августу Германику, пусть будет дозволено и императору Цезарю Веспасиану Августу. И пусть то, что до внесения этого закона было сделано, исполнено, предписано, приказано императором Цезарем Веспасианом Августом или кем-нибудь по его приказанию или поручению, все это будет так же законно и незыблемо, как если бы было совер­шено по приказу народа или плебса. Если кто-нибудь в связи с этим законом сделает что-либо против законов, рогаций, плебисцитов, сенатусконсультов или не сделает в связи с этим законом того, что следует сделать по закону, рогации, плебисциту, сенатусконсульту, то да не будет это вменено ему в преступление; и пусть он из-за этого не будет должен дать что-либо народу, и пусть никто по этому поводу не вчиняет иска и не судит, и пусть никто не допускает трево­жить себя по этому делу» (перевод дан по кн: Хрестоматия по исто­рии Древнего Рима. Под ред. С. Л. Утченко. М., 1962. С. 535—536.). Веспасиан во всем отличался от своих предшественников, в том числе и манерой поведения. Веспасиан был «доступен и снисходителен, — пишет Светоний (Веспасиан, 12), — с первых дней правления и до самой смерти. Свое былое низкое состояние он никогда не скрывал и часто даже выставлял напоказ. Когда кто-то попытался возвести начало рода Флавиев к основателям Реате и к тому спутнику Герку­леса, чью гробницу показывают на Соляной дороге, он первым это высмеял. К наружному блеску он нисколько не стремился, и даже в день триумфа, измученный медленным и утомительным шествием, не удержался, чтобы не сказать: "Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа, словно предки мои его заслужили или сам я мог о нем мечтать!"».

«Обиды и вражды он нисколько не помнил, — продолжает Светоний (там же, 14), — и не мстил за них. Для дочери Вителлия, своего со­перника, он нашел отличного мужа, дал ей приданое и устроил дом. Когда при Нероне ему было отказано от двора и он в страхе спраши­вал, что ему делать и куда идти, один из заведующих приемами, вып­роваживая его, ответил: "На все четыре стороны!" А когда потом этот человек стал просить у него прощения, он удовольствовался тем, что почти в точности повторил ему его же слова» (пер. М. Л. Гаспарова). С молодых лет достойным помощником отца как в делах государствен­ных, так и военных, был его старший сын Тит. После отъезда отца в Рим он продолжил и завершил Иудейскую войну (70 г.). Иерусалим подвергся полному разрушению. Вот как описывает конец этого зна­менитого города Иосиф Флавий: «Размеры гибели людей превысили все, что можно было ожидать от человеческой и божеской руки. Из тех, которые и теперь еще появлялись, римляне одних убивали, а дру­гих брали в плен. Они разыскивали скрывавшихся в подземельях и, раскапывая землю, убивали всех там находившихся. В этих же подзе­мельях найдено было свыше 2000 мертвых, из которых одни сами себя убили, иные — друг друга, а большая часть погибла от голода. При вторжении в эти подземелья на солдат повеяло страшным трупным запахом, так что многие, как пораженные, отскочили назад; другие же, которых жадность к наживе влекла вперед, топтали кучи мерт­вых. И дествительно, в этих пещерах находили массу драгоценнос­тей, а корысть оправдывала всякие средства к их добыванию... Войско не имело уже кого убивать и что грабить. Ожесточение не находило уже предмета мести, так как все было истреблено беспо­щадно. Тогда Тит приказал весь город и храм сравнять с землей; толь­ко башни, возвышавшиеся над всеми другими, Фазаель, Гиппик, Мариамма и западная часть обводной стены должны были остаться: по­следняя — для образования лагеря оставленному гарнизону, а первые три — чтобы служить свидетельством для потомства, как величестве­нен и сильно укреплен был город, который пал перед мужеством рим­лян. Остальные стены города разрушатели так сравняли с поверхно­стью земли, что посетитель едва ли мог признать, что эти места неко­гда были обитаемы. Таков был конец этого великолепного, всемирно известного города, постигший его вследствие безумия мятежников» (Иудейская война, VI, 9, 4; VII, 1, 1, пер. Я. Л. Чертка).

Тит

Старший сын основателя династии при жизни отца был его соправите­лем. Еще в 70 г. солдаты наградили его титулом императора, а по возвра­щении из Иудеи он был назначен единственным начальником преториан­цев. Тогда же Тит получил трибунскую власть; в 73—74 гг., вместе с Веспасианом исполнял должность цензора и несколько раз был консулом. Таким образом, юридически и фактически его право наследования не вы­зывало никаких сомнений, тем более в обстановке укрепления император­ской власти, которое было достигнуто Веспасианом.

Тит[422] правил только 2 года и умер осенью 81 г. от случайной болезни. В основном он продолжал политику отца, хотя о ней трудно судить из-за кратковременности его царствования. Тит пользовался большой популяр­ностью в римском обществе. Его называли «утехой рода человеческого» (deliciae generis humani). Несколько рассказов о его доброте передает Светоний.

Тит проявил себя хорошим администратором во время двух больших катастроф, случившихся во время его правления. 24 августа 79 г. произошло страшное извержение Везувия, бездействовавшего уже в течение многих столетий. Три города — Геркуланум, Помпей и Стабии — были разруше­ны землетрясением и залиты дождем вулканического пепла. Флот, стояв­ший в Мизене, которым командовал знаменитый ученый Плиний Стар­ший, принял участие в спасательных операциях. В Помпеях во время рас­копок, производившихся уже в Новое время, было найдено не менее 2 тыс. трупов (из 30-тысячного населения города). Плиний также погиб, заду­шенный ядовитыми газами[423].

Вторым крупным несчастием был трехдневный пожар Рима, уничто­живший, как и при Нероне, значительную часть города.

Плиний Младший описал извержение Везувия и гибель своего дяди знаменитого ученого Плиния Старшего в письме к Тациту (VI,16). Он рассказывает: «Дядя был в Мизене и лично командовал флотом. В девятый день до сентябрьских календ, часов около семи, мать моя показывает ему на облако, необычное по величине и по виду... Облако (глядевшие издали не могли определить, над какой горой оно возника­ло; что это был Везувий, признали позже) по своей форме больше всего походило на пинию: вверх поднимался как бы высокий ствол и от него во все стороны расходились как бы ветви. Я думаю, что его выбросило током воздуха, но потом ток ослабел, и облако от собствен­ной тяжести стало расходиться в ширину; местами оно было яркого белого цвета, местами в грязных пятнах, слово от земли и пепла, под­нятых кверху. Явление это показалось дяде, человеку ученому, зна­чительным и заслуживающим ближайшего ознакомления...» Панические известия из селений и вилл, расположенных у подно­жия Везувия, заставили Плиния Старшего отправиться с флотом на помощь терпящим бедствие. Он высадился в Стабиях. «Тем време­нем, — продолжает рассказ его племянник, — во многих местах из Везувия широко разлился, взметываясь кверху, огонь, особенно яр­кий в ночной темноте. Дядя твердил, стараясь успокоить перепуган­ных людей, что селяне впопыхах забыли погасить огонь, и в покину­тых усадьбах занялся пожар... Все советуются, оставаться ли в по­мещении или выйти на открытое место: от частых и сильных толч­ков здания шатались; их словно сдвинуло с мест, и они шли туда-сюда и возвращались обратно. Под открытым же небом было страш­но от падавших кусков пемзы, хотя легких и пористых; выбрали все-таки последнее, сравнив одну и другую опасность. У дяди один ра­зумный довод возобладал над другим, у остальных один страх над другим страхом. В защиту от падающих камней кладут на головы подушки и привязывают их полотенцами. По другим местам день, здесь ночь чернее и плотнее всех ночей, хотя темноту и разгоняли многочисленные факелы и разные огни. Решили выйти на берег и посмотреть вблизи, можно ли выйти в море: оно было по-прежнему бурным и враждебным. Дядя лег на подостланный парус, попросил раз-другой холодной воды и глотнул ее. Огонь и запах серы, возвещаюший о приближении огня, обращают других в бегство, а его по­дымают на ноги. Он встал, опираясь на двух рабов, и тут же упал, думаю, потому что от густых испарений ему перехватило дыхание и закрыло дыхательное горло: оно у него от природы было слабым, узким и часто побаливало. Когда вернулся дневной свет (на третий день после того, который он видел в последний раз), тело его нашли в полной сохранности, одетым как он был; походил он скорее на спя­щего, чем на умершего» (пер. М. Е. Сергеенко).

Домициан

Веспасиан не любил своего младшего сына и держал его вдали от серь­езных государственных дел. Причиной этого, по-видимому, являлись ог­ромное честолюбие Домициана и его властный характер, проявившиеся уже в момент падения Вителлия. Такую же второстепенную роль Домици­ан играл и при своем брате. Это развило в нем скрытность, недоверчи­вость и подозрительность. Он завидовал брату и ненавидел его. Когда Тит умер, Домициан, хотя и не был облечен никакими особыми полномочиями, фактически явился единственным кандидатом на престол. Преторианцы про­возгласили его императором, а сенат вотировал обычные титулы принцепса[424].

Из всех Флавиев Домициан бесспорно был самым крупным. Но ему, как и Тиберию[425], «не повезло» в исторической традиции. Слишком явно выраженные монархические тенденции, крутой и властный характер, энер­гичная борьба с оппозицией и с злоупотреблениями чиновников сделали Домициана весьма непопулярным среди высшего римского общества и ис­казили образ «лысого Нерона» (Ювенал) в изображении современников. Зато армия, простой народ и провинциалы любили Домициана.

При последнем Флавии монархическая сущность принципата высту­пила яснее, чем когда-либо раньше. Причиной этого был не столько лич­ный характер Домициана, сколько естественная эволюция военной монар­хии, нашедшей себе более прочную базу. Император был весьма высокого представления о своей особе и требовал, чтобы его называли dominus (гос­подин) и даже deus noster (наш бог). Пользуясь цензорской властью, он продолжал политику Веспасиана в смысле обновления сенаторского и всад­нического сословий, но зато смотрел на них как на простое орудие в своих руках, свысока третируя сенаторов и высших чиновников.

Домициан, подобно своему отцу, показал себя отличным администра­тором. Даже Светоний, вообще относящийся к нему отрицательно, вынуж­ден признать, что он «занимался прилежно и тщательно судопроизвод­ством... наказывая судей взяточников... а магистратов в столице и намест­ников в провинциях старался так обуздывать, что никогда не было таких честных и справедливых должностных лиц, как при нем»[426].

Домициан, как и его предшественники, старался бороться с аграрным кризисом в Италии. Одной из форм этого кризиса являлся рост виноград­ников за счет сокращения площади зерновых культур. В 91 г., когда уро­жай хлеба был особенно плох, а цены на вино благодаря прекрасному уро­жаю винограда стояли необычайно низко, Домициан издал эдикт, запре­щавший разводить новые виноградники в Италии и предписывавший вырубить половину виноградных насаждений в провинциях. Но эта реши­тельная мера, по словам Светония, не дала никаких результатов. По-види­мому, в большинстве областей эдикт фактически не выполнялся.

В провинциях при Домициане господствовал относительный порядок. Испанским общинам, получившим при Веспасиане латинские права, До­мициан дал муниципальное устройство[427]. Многочисленные постройки, пред­принятые им в провинциях (особенно в Греции), также говорят о внима­нии, которое он уделял благоустройству провинциальных городов.

Впрочем, крупная строительная деятельность Домициана (в Риме он продолжал постройки, начатые при его предшественниках) также объяс­няется автократическими тенденциями его правления и тесно с ними свя­занной демагогической политикой. В этом отношении Домициан отчасти вернулся к традициям императоров из дома Августа. Чувствуя вокруг себя недовольство знати, опасаясь заговоров, он старался привлечь к себе сим­патии широких слоев столичного и провинциального населения, а также армии. Для этого Домициан устраивал пышные зрелища[428], щедрые раздачи народу и сильно увеличил жалованье солдатам. Однако это имело и свою обратную сторону, так как вызвало увеличение налогов и привело к ста­рой «испытанной» системе конфискаций.

Во внешней политике Домициан следовал основным направлениям, намеченным Веспасианом. Конечной целью ее являлись не столько завое­вания, сколько укрепление границ. В Британии продолжались военные дей­ствия, начатые еще основателем династии. Полководец Гн. Юлий Агрикола (тесть историка Тацита) проник в Шотландию, причем римский флот, по-видимому, объехал весь остров (83 г.). Агрикола строил даже планы вторжения в Ирландию, но Домициан не дал на это согласия. В 84 г. Агри­кола был отозван, и дальнейшее продвижение в Британии остановилось. Тем не менее благодаря проникновению на север римские владения в Ан­глии были достаточны надежно защищены.

На Среднем Рейне возникла война с хаттами, которые своими набега­ми ставили под угрозу рейнскую границу. В результате двух кампаний под руководством самого императора (83 и 89 гг.) на Среднем и Верхнем Рейне римские владения были несколько расширены. На правом берегу Рейна Домициан положил начало той укрепленной полосе, которая получила на­звание limes (граница, рубеж) и в течение нескольких столетий сдерживала напор германских варваров. Она состояла из сложной системы военных ла­герей, укреплений (castella) и дорог, соединявших их друг с другом.

Гораздо сложнее и опаснее была обстановка на дунайской границе. Племена даков, жившие на территории нынешней Румынии и Трансильвании, объединились под руководством одного из своих вождей, талантливо­го Децебала. Он реформировал свое войско по римскому образцу и в 86 г. вторгся через Дунай в Мезию. Легат провинции был разбит и пал в сраже­нии. Тогда Домициан лично явился на театр военных действий. Чтобы от­влечь противника, префект преторианцев Корнелий Фуск с крупными си­лами вторгся в Дакию, но потерпел поражение и погиб. Два или три года спустя его преемник Теттий Юлиан снова вторгся в Дакию и наконец одер­жал победу над Децебалом.

Однако в этот самый момент Домициан был вынужден приостановить дакийскую войну. На Среднем Дунае коалиция германских и сарматских племен — свевов, квадов и маркоманнов, — подстрекаемая Децебалом, напала на римскую границу. Император направился на угрожаемый учас­ток, но потерпел поражение.

Домициан прекрасно понимал, что продолжение войны на необъятных задунайских просторах будет стоить огромных потерь материальными сред­ствами и людьми и едва ли даст прочные результаты. Поэтому он приоста­новил войну на Среднем Дунае, а с даками заключил мир. Децебал сохра­нил свою территорию, получил с римлян контрибуцию («субсидию»), но зато признал себя вассалом Домициана (89 г.). Дунайские войны послужи­ли поводом к укреплению римских границ и в этом районе.

Военные операции на Дунае были осложнены резким обострением внут­реннего положения. Во время дакийских войн наместник Верхней Герма­нии Луций Антоний Сатурнин восстал с двумя легионами, заручившись поддержкой германских племен. Однако союзники не смогли поддержать его в решительный момент. Сатурнин был разбит нижнегерманскими вой­сками и умерщвлен (88 г.).

Восстание Сатурнина окончательно испортило отношения между До­мицианом и высшим римским обществом. Вторая половина его царство­вания и особенно последние годы отмечены рядом процессов об оскорбле­нии величества. Снова из Италии были высланы философы[429]. Много лиц подверглось казни и конфискации имущества. Жертвами Домициана пало даже несколько членов императорской семьи. Тогда против него соста­вился заговор, в котором принимала участие императрица Домиция, бояв­шаяся за свою жизнь. В сентябре 96 г. Домициан был заколот в своей спаль­не дворцовым служителем Стефаном и другими заговорщиками.

К несчастью для многих римлян, Домициан изменил принципам уп­равления империей, выработанным его отцом и братом. Он возро­дил процессы об оскорблении величия, обстановку страха, интриг и недоверия. Плиний Младший, восхваляя Траяна, с ужасом вспоми­нает о времени Домициана (Панегирик императору Траяну, 48): «А ведь еще недавно ужасное чудовище (т. е. Домициан) ограждало его (дворец) от других, внушая величайший страх, когда, запершись, словно в какой-то клетке, оно лизало кровь близких себе людей или бросалось душить и грызть славнейших граждан. Дворец был ограж­ден ужасами и кознями; одинаковый страх испытывали и допущен­ные, и отстраненные. К тому же и само оно было устрашающего вида: высокомерие на челе, гнев во взоре, женоподобная слабость в теле, в лице бесстыдство, прикрытое густым румянцем. Никто не осмели­вался подойти к нему, заговорить с ним, так он всегда искал уедине­ния в затаенных местах и никогда не выходил из своего уединения без того, чтобы сейчас же не создать вокруг себя пустоту» (пер. В. С. Соколова).