За те несколько недель, что я провела с сестрами, стало понятно — я ненавижу воду. Нет, конечно, в человеческой жизни мне нравилось купаться в реке, нравился дождь, нравился глоток студеной воды из родника в жару. На самом деле, я не помнила ни одного из этих мгновений, но где-то в глубине души знала, что это так.
Став русалкой, я возненавидела воду, хотя должно было быть абсолютно наоборот. Здесь было всегда холодно. Мы не были больше теплокровными, но я все равно без конца мерзла. Быть может, потому наша кожа всегда отдавала синевой. Помимо этого, мне действовала на нервы мутность: ил постоянно поднимался со дна озера, окрашивая толщу в желтоватый оттенок. Отвратительно.
— Это ведь пройдет? — спросила я однажды Вайру, одну из самых старших сестер. Она провела несколько сотен лет в этом озере, и ее внешний вид уже мало напоминал человеческий. Волосы со временем стали темно-зеленого оттенка, словно хвоя, а среди прядей проросли водоросли. В бледную, с зеленоватым оттенком кожу вросли речные ракушки. Зубы пожелтели и заточились, превратившись в острые клыки. Меня пугал ее вид, но я старалась этого не показывать. Но больше всего во всем этом меня ужасало то, что с годами я тоже стану так выглядеть.
— Я не знаю, — пожала плечами старая русалка.
— Как это — не знаю? Сколько ты привыкала к своему новому обличию?
— Нисколько.
— Но как же так? — изумилась я. За это время я так и не смогла избавиться от мысли, что хочу пробежать босиком по теплой земле, согретой летним солнцем. Вдохнуть полную грудь сухого воздуха. Нарвать гроздь малины с дикого куста.
— А вот так, — огрызнулась Вайра. — я таких как ты еще не встречала на своем веку. Одни проблемы от тебя.
— Каких — «таких»? — донимала я сестру.
— Сухопутных, — ответила русалка. — Все как к нам попадут, так сразу все забывают. И о земле никто ни минуты не думает, потому как ничего не помнят. И живут себе спокойно, гладь воды хвостом рассекая.
— То есть, ты совсем ничего не помнишь? — удивилась я. Я забыла все, что связано лично со мной, но как живут люди на земле помнила. — Ни запаха ромашек? Ни вкуса свежеиспеченного хлеба? Ни жара от растопленного очага?
Вайра ничего не ответила.
Будь я сейчас человеком, на мои глаза навернулись бы слезы от тоски. Но русалки не умеют плакать. Хотя… Быть может они и плачут, но как заметить слезы, когда ты под водой?
— Нет, не помню ничего, — наконец равнодушно протянула Вайра. — Зато я прекрасно помню вкус вчерашней рыбы и не прочь снова перекусить.
Русалка махнула хвостом и кинулась за проплывавшим мимо карасем. Я только и увидела, как сверкнули острые тонкие зубы, впиваясь в бок рыбе. Я дернулась от отвращения при виде этой сцены.
— Займись тем же, — подплыла Гриа, другая сестра. Она была довольно молода: всего лет тридцать провела под водой, и ее вид более походил на человеческий. У нее были черные как смоль волосы, которые лишь слабо покрывал зеленоватый налет. Глаза еще не выцвели и горели как два янтаря. Но на плече уже приросла первая ракушка. Гриа в порыве злости отрывала ее, но та нарастала вновь спустя несколько дней.
— Предлагаешь гоняться за рыбой и пожирать ее как чудовище сырой? — резко ответила я. — Хуже того — живой!
— Ты можешь сколько угодно считать нас чудовищами, — спокойно ответила девушка. — Но теперь ты одна из нас. И это наша жизнь. Смирись, прими это, и, вот увидишь, тебе сразу станет легче.
Но я не хотела привыкать. Я хотела на землю. На мою удачу посреди озера высился островок. Я часто поднималась к поверхности и вылезала на берег. Садилась на самый край земли так, что хвост оставался в воде, и гладила руками траву и клочок сухой земли, до которого доставала. Иногда я ложилась грудью в воду, оставив на поверхности лишь голову, и смотрела на проплывающие по небу облака или на сверкающие звезды. В любом случае хватало меня ненадолго: это тело больше не могло дышать на поверхности, оно требовало воды.
На дальнем берегу озера, где начинался лес, стоял заброшенный покосившийся домик, а в воду уходил полуразрушенный пирс. Люди здесь не появлялись, даже мимо боялись проходить, и сестрам были не интересны эти развалины. А вот я часто плавала там, рассматривала эти забытые останки человеческой жизни. Кто бы не жил здесь, это было очень и очень давно.
Сестры часто всплывали на другом берегу, что был ближе к нашей обители. Мощеная дорога пролегала мимо озера, а в этом месте касалась почти самого берега. Здесь они искали очередную жертву. Русалкам мало было сырой рыбы, моллюсков и водорослей. Им нужна была энергия, которую можно было получить только из людей. И за это я ненавидела сестер всей душой.
За недолгую жизнь в озере я застала такой момент лишь однажды. Была глубокая ночь, тихая и спокойная. Русалки, лениво лежащие на подводных камнях, вдруг оживились, закричали по-звериному и кинулись к поверхности.
— Что происходит? — спросила я, выпустив из рук водоросли, которыми ужинала.
— Человек! — бросила через плечо Зиана, не сбавляя скорости. Я поплыла за ней.
— Быстрее, пока душа не ушла! — услышала я крик Вайры, когда всплыла на поверхность. В свете луны я увидела тело, покачивающееся на волнах. Вайра держала его, подзывая сестер.
— Кто это? — спросила я и почувствовала, как на коже проступают мурашки.
— Какой-то пьянчуга напился и решил искупаться, — ответила дрейфующая рядом Гриа. — Пьяного легко заманить на глубину, но я таких не люблю.
— Почему?
— У пьяниц душа мерзкая, невкусная, — сморщила бледный носик Гриа. — Мне больше нравятся дети, у них души чистые и приятные на вкус. Но они так редко откликаются на зов, тяжело их утопить.
Меня передернуло от ее слов. Я видела, как в золотистых глазах сестры горело вожделение. Она, как и другие русалки аккуратно подплыла к утопленнику. Сестры окружили несчастного, оставив небольшое место свободным.
— Скорее, — махнула мне рукой Вайра. — Пока душа не ушла.
Я замерла. Они ждали меня, но я не могла и пошевелиться. Если для существования русалкам нужно кого-то убивать, то я лучше умру от голода.
Я отрицательно мотнула головой. Сестры попытались меня уговорить, но я не сдвинулась с места.
— Нет времени ждать, — крикнула Сорра, одна из самых младших сестер. — Душа выходит. Из-за нее мы все останемся голодными!
Я увидела, как Вайра осторожно приоткрыла рот погибшего. Тонкой струйкой из его рта стали подниматься вверх сверкающие искры. Это было так прекрасно, что я невольно восхитилась этим зрелищем, позабыв об отвращении к происходящему.
Русалки склонились к нему, собирая ртом эти искры из воздуха. На их лицах проступало блаженство, и, насытившись, они отплывали. Это было так прекрасно, что я сама ощутила нестерпимое желание выпить его душу. Кружащие искры манили, обещая экстаз.
Я отогнала непрошенные мысли. Я знаю, если я поддамся, то меня покинут остатки человеческого, что еще еле теплятся во мне.
Последняя искра вылетела из открытого рта, и Вайра отпустила утопленника. Она толкнула его тело к берегу и отплыла.
— Что с ним будет теперь?
— Завтра люди найдут его тело, и подумают, что он поскользнулся и упал в озеро, — ответила проплывавшая мимо Сорра. Ее лицо сияло от счастья. — Все же он был ужасно пьян.
Та ночь еще долго преследовала меня. Я постоянно вспоминала погибшего и то, как душа покидала его, а сестры ее пили. Все это время я ела только водоросли, брезгуя несчастной рыбой и улитками. Мне было жаль убивать их, хоть они и не были разумными существами.
Но одной травы было мало. Голод мучал меня, истязал. Все чаще я вспоминала пир русалок не с отвращением, а с завистью. Я хотела есть, я хотела душу. Еще немного, и человек из меня уйдет. Я держалась из последних сил, чтобы не сорваться.
И в один из дней, когда я была совсем на пределе, ко мне подплыла Гриа:
— Хочешь выйти на землю?
Я изумленно посмотрела на сестру, не веря своим ушам.