История Северной Африки (Тунис, Алжир, Марокко). Том 1. С древнейших времен до арабского завоевания (647 год)

I. Великий агеллид Масинисса

Три берберских царства III века до н. э. Внутренняя история туземных царств интересовала античных авторов лишь постольку, поскольку она касалась Рима или Карфагена, а берберские предания до нас не дошли. Поэтому мы не знаем, какие столкновения, победы и неудачи племен, возвышение и падение каких союзных государств привели к образованию трех берберских царств, деливших между собой Магриб в эпоху пунических войн.

К IV веку до н. э. в Северном Марокко образовалась большая федерация племен — царство мавров, или Мавритания. На юге она граничила со страной гетулов, которая шла далее на восток вдоль южных рубежей царств масесилов и масеилов, а также владений Карфагена; на востоке границей Мавритании служило нижнее течение реки Мулухи (Мулуи). В конце II и на протяжении I веков до н. э. территория Мавритании расширилась до устья Ампсаги (аль-Кебир, к северо-западу от Константины). Монеты I века до н. э. показывают, что мавры занимались хлебопашеством.

Между Мулуей и карфагенскими владениями лежала страна, население которой римляне и греки называли, может быть, заимствуя какое-то местное выражение, нумидийцами. В III веке до н. э. она была поделена между царствами масесилов и массилов. Возможно, что племя масесилов, составившее ядро федерации, вышло из Марокко, а племя массилов — из Ореса, возле которого неизвестный властитель воздвиг гигантский мавзолей Медрасен, относящийся, быть может, к III веку до н. э.

Царство масесилов. Сифакс. В восточном направлении государство масесилов простиралось то ли до мыса Третон (мыс Бугарун, к северу от Константины), то ли до Ампсаги. Цирта (Константина) входила в это царство, по крайней мере в период правления Сифакса, при котором она наряду с Сигой (в 90 км к востоку от Мулуи) являлась царским городом. Ее положение представляло исключительные стратегические выгоды. Расположенный на небольшом каменистом плато с отвесными склонами высотою более 100 м, у подножия которых в узком ущелье течет Ампсага (Руммель), город имел доступ только с юго-запада через узкий перешеек и становился практически неприступным, когда дожди заполняли скалистые водоемы.

Та часть территории масесилов, которая граничила с Мавританией, была пригодна для земледелия. Страбон даже утверждает, что по плодородию она превосходила восточную Нумидию, что пшеничные стебли толщиной в мизинец, достигали в вышину более двух метров и жители без труда собирали по два урожая в год, а урожайность составляла 240 к 1. Однако существуют опасения, что эти сведения географа не отличаются большой точностью.

Главный агеллид масесилов Сифакс был, несомненно, выдающейся личностью. Карфаген добивался его помощи и отдал ему в жены девушку из аристократической семьи. В то время, когда соперничавший с ним Масинисса, казалось, был окончательно побежден и когда царство масесилов охватывало весь Алжир, Сифакс делал ставку на эллинистических государей и мог надеяться стать властителем судеб Берберии.

Его могущество рухнуло неожиданно в 203 году. Неизвестно, достались ли его сыну Вермине, которого Сифакс, несомненно, привлекал к управлению, остатки его владений на западе. Во всяком случае, Масинисса, не мешкая, захватил все земли масесилов.

Царство массилов. Масинисса. Царство массилов, уступавшее по своим размерам царству масесилов, занимало восточную часть департамента Константины; его восточная граница отступала по мере расширения территории Карфагена.

В период второй пунической войны агеллидом массилов был Гайя. Трудно сказать, принадлежал ли к царскому роду могущественный вождь нумидийцев Наргавас, которого Гамилькар Барка склонил к вмешательству в войну против наемников, обещав ему руку своей дочери.

В соответствии с правилами агнатического наследования царство Гайи должно было перейти не к его старшему сыну — Масиниссе, а к его брату, а затем — к племяннику. После того как Сифакс завоевал земли массилов, Масинисса был обречен вести жизнь изгнанника. Но это был человек исключительных способностей. Так как он был связан со Сципионом и стоял на стороне римлян, их триумф стал и его триумфом. Его блистательное вступление в Цирту (203 год) положило конец царству масесилов и ознаменовало собой начало могущества Масиниссы. Вскоре он стал властителем всех земель, лежащих между Мавританией и владениями Карфагена, от Мулуи до Туски (близ Табарки).

Это был великий агеллид, пытавшийся превратить Берберию в единое и независимое государство. Никогда, за исключением, может быть, периода торжества санхаджа, Магриб не был так близок к осуществлению идеала государства, свободно развивающего свою собственную цивилизацию. Если римский империализм не дал вождю берберов достигнуть цели, к которой он, казалось, был так близок, то, во всяком случае, предпринятая им попытка выявила его исключительные государственные способности.

Переход к оседлости и урбанизация нумидийцев. В литературе часто цитируют утверждения Страбона о том, что Масинисса превратил берберов в земледельцев и приобщил их к цивилизации. Это явилось естественным и неизбежным результатом всей политики Масиниссы: агеллид хотел быть государем, а не вождем племен.

Чтобы поддерживать верность союзников и охлаждать пыл противников, чтобы вооружить войска и создать флот, чтобы построить с помощью дипломатии и оружия жизнеспособное нумидийское государство, которое было бы в состоянии играть на шахматной доске Средиземноморья, необходим был бюджет, пополнявшийся средствами из постоянных источников.

Ведь если и возможно взимать налоги с подвижной массы кочевников, прибегая для этого к неожиданным набегам и насилию, то ни один агеллид не мог даже приблизительно предусмотреть, что именно принесет ему усердие его харки. В фискальном отношении кочевники относятся к самой нежелательной категории подданных. И напротив, оседлый житель являет собой идеал налогоплательщика. Когда он сеет, то надеется собрать в условиях мира то, что моралисты называют плодами трудов своих, а для этого нуждается в защите, за которую его заставляют расплачиваться дорогой ценой. Обираемый своими правителями, он смиренно продолжает свой тяжкий труд, но иногда бунтует. Мудрость государственного гения в том и заключается, чтобы найти компромисс, который позволял бы требовать как можно больше, не рискуя потерять все.

Идея Масиниссы заключалась в том, чтобы вдохнуть жизнь в мертвого, с точки зрения казны, кочевника, превратив его в оседлого жителя. Нелегка была эта задача и, чтобы приступить к ней и даже частично осуществить ее, необходим был огромный авторитет Масиниссы и его железная воля.

До Масиниссы берберы мало занимались земледелием. «Но вот, — пишет Полибий, — важнейшее и чудеснейшее из его деяний. До него вся Нумидия была бесплодна и по своим природным свойствам почиталась непригодною к обработке. Он первый и единственный из царей доказал, что эта страна не менее всякой другой способна к произрастанию всех полевых и садовых плодов». Наряду с рассказом Страбона это красноречивое свидетельство того, что Масинисса был главным инициатором экономического преобразования Среднего Магриба. Для достижения этой цели ему пришлось перевести племена на оседлость, предоставив нм право собственности на землю, и защитить от набегов кочевников. Многие из них, несомненно, вели одновременно жизнь земледельцев и пастухов, так как процесс освоения земель, естественно, был длительным и трудным. Сеяли нумидийцы, как и карфагеняне, ячмень и пшеницу.

Масинисса поощрял освоение земель, которое, как писал Ст. Гзелль, «подспудно подготавливало процветание римской Африки». Быть может, земли, захваченные у карфагенян, он превратил в огромное царское имение, в котором сам вел хозяйство, не гнушаясь служить личным примером. «В сельскохозяйственных работах, — утверждает Диодор Сицилийский, — он преуспел настолько, что оставил каждому из своих сыновей 10 тысяч плетров земли (874 гектара), со всем необходимым для ведения хозяйства». Значение этой похвалы станет понятным, если вспомнить, что у Масиниссы было 44, а может быть, даже и 54 сына.

Во избежание неприятных неожиданностей новые земледельцы не рассеивались по отдельным усадьбам, а селились небольшими укрепленными селениями. Таким образом Масинисса способствовал «урбанизации» берберов, приучив их, по выражению Страбона, «к гражданскому общежитию». За образец государственного устройства агеллид взял прибрежные колонии и установил в новых городах карфагенскую систему управления, возглавлявшуюся суфетами.

Оседание и а землю и урбанизация нумидийцев, если и не придали новый характер отношениям оседлых жителей и кочевников, то, во всяком случае, обострили конфликт между ними, который, по словам Э.-Ф. Готье, красной нитью проходит через всю историю Берберии. В царствование Масиниссы и его преемников племена гетулов, кочевавшие по степям Высоких Равнин, выслеживали «неподвижную добычу», какую представлял собой нумидийский крестьянин. Агеллиды, правители городов и руководители государств, должны были организовывать защиту оседлого населения от бродячих племен, победа которых вызвала бы анархию среди их подданных.

Цереры. Каждая цивилизация выражает свои чаяния в религиозной форме. Крестьянам нужны боги аграрные. Несомненно, еще Масинисса приобщил нумидийцев к эллинскому культу Церер: Деметры и Коры.

Внеся смелую поправку в текст Саллюстия и заменив слова in diem tertium (в третий день) словами in diem Cererum (в день Цереры), Ж. Каркопино, кому мы обязаны этой гипотезой, доказал, что при Югурте по всей Африке (per omnem Africam) оседлые нумидийцы исполняли обряды этого культа с его непристойными, но символическими церемониями, имитируя сиракузские фесмофории[24]. Так, не противореча склонностям берберов, Масинисса придал их религиозным верованиям более возвышенную, более цивилизованную форму, пишет Страбон.

Масинисса, агеллид и бог. Масинисса хотел быть полновластным сувереном, если не богом. Во всяком случае, начиная с его царствования установился культ обожествляемого царя. Десять лет спустя после его смерти в его честь воздвигли храм в Тугге (Дугге). Он чеканил монеты, на которых изображен в диадеме и увитой лаврами короне. Он имел армию и флот, и Рим не гнушался прибегать на Востоке к помощи нумидийцев и их слонов. Он украшал свою столицу Цирту и построил в ней дворец. Там он принимал иностранцев, например греческих музыкантов и, в частности, одного жителя острова Делоса, который считал Масиниссу своим другом и воздвиг ему статую у себя на родине. Сыновьям своим Масинисса дал греческое образование. Один из них, Мастанабал, весьма преуспел в науках, другой был коронован на панафинеях[25].

Масинисса хотел заменить агнатический порядок наследования наследованием по прямой линии и по старшинству, как в эллинистических монархиях, и тем самым обеспечить трон своим потомкам. Но ему не удалось этого сделать, так как римский империализм в лице Сципиона Эмилиана разделил его царство, которое при великом агеллиде стало казаться довольно грозным.

Выступая против иностранцев, как финикийцев, так и римлян, Масинисса, по словам Тита Ливия, провозгласил, что Африка должна принадлежать африканцам. Эта доктрина не могла не увлечь берберов, склонных к ксенофобии. Для претворения этой доктрины в жизнь Масиниссе надо было захватить пунические владения и прежде всего Карфаген — столицу Берберии. Это было бы достойным завершением величественного здания, которое камень за камнем возводил Масинисса. Став повелителем всех земель от Мулуи до Сиртов, он без труда подчинил бы себе Мавританию и увлек Берберию на путь национального объединения. Агеллид, на деле показавший, что способен осуществить столь трудное дело, как перевод берберов на оседлость, став во главе империи, бесспорно мог бы свершить великие дела.

Но даже в пределах, которыми он был ограничен, импульс, приданный им царской власти, не прекращал действовать и после его смерти. «Можно даже сказать, — признает Ст. Гзелль, — что во II веке и до середины I века до н. э. Нумидия достигла большего прогресса при берберских царях, чем в бытность ее провинцией Римской Республики». Именно потому, что Рим опасался создания могущественного берберского государства, он помешал осуществлению самых сокровенных чаяний Масиниссы. После того как в 148 году до н. э. Масинисса скончался в преклонном возрасте, в Магрибе уже не нашлось второго агеллида, который был бы одарен столь исключительными способностями.

«Он был, — пишет далее Ст. Гзелль, — величайшим среди величайших властителей Берберии, таких, как альморавид Юсеф ибн Ташфин, альмохад Абд аль-Мумин, марокканский шериф Мулай Исмаил, которые во многих отношениях походили на него. Он расширил свои владения от Мавритании до Киренаики, собрал очень крупные суммы денег и содержал многочисленные и хорошо обученные войска. Он ратовал за развитие сельского хозяйства и стимулировал городскую жизнь. Греки и римляне видели в нем истинного монарха. Многие его подданные, может быть даже большинство, забыли свою врожденную ненависть к царской власти, и в их привязанности к нему любовь играла такую же роль, как и страх. Культ Масиниссы чтили на протяжении многих веков».

В нескольких километрах от Константины возвышается реставрированный с тем варварским безбожием, которое характерно для некоторых так называемых деятелей искусства, мавзолей Сума дю Хруб, построенный из отесанного камня и явно в греческом стиле. Во время ремонтных работ в 1915–1916 годах в нем была обнаружена погребальная камера, содержавшая, помимо многочисленных предметов (оружие, серебряная посуда и амфоры), серебряный сосуд с пеплом. Всего лишь несколько горсток пепла, но если принять в расчет время постройки мавзолея, его местоположение, архитектуру и применение кремации, невольно напрашивается вывод, что это пепел Масиниссы, могила которого должна была возвышаться над столицей берберов, напоминая его преемникам о великом агеллиде.

III. Третья пуническая война и гибель Карфагена

Смерть Ганнибала. После битвы при Заме Сципион Африканский навязал Карфагену договор, закреплявший падение его могущества. «Золотые украшения, — констатирует П. Гауклер, описывая имущество, найденное в могилах, — или вообще отсутствуют или относятся к разряду третьесортных. Почти не встречается резных украшений из твердого камня, статуэток тонкой работы из слоновой кости и эмали, драгоценных ваз; их место занимают старые, совсем стершиеся монеты, лампы, которые никто даже не удосужился зажечь около покойника, и самая заурядная, часто выщербленная, посуда».

Но если государство вышло из войны разоренным, аристократия сохранила свои богатства. Народ был возмущен купцами и крупными собственниками, непрерывно обогащавшимися за счет доходов города и своим эгоизмом отягощавшими судьбу Карфагена. Это движение общественного мнения выдвинуло к власти Ганнибала. Избранный суфетом в 195 году до н. э., он хотел сокрушить олигархию, превратив должность судьи из пожизненной в ежегодно избираемую и ударив по взяточникам. Этим он подписал себе смертный приговор.

Аристократы, ставившие свои привилегии выше интересов Карфагена, донесли Риму об этих революционных действиях Ганнибала и уже готовились выдать его римлянам. Ганнибалу удалось своевременно бежать и перебраться в Сирию, где он пытался склонить царя Антиоха к тому, чтобы тот возглавил широкую коалицию против Италии. Когда же Рим перенес военные действия на восток и разбил Антиоха, Сципион Африканский потребовал в качестве одного из условий перемирия выдачи Ганнибала (начало 189 года до н. э.). Однако Баркиду снова удалось ускользнуть от победителя; он переправился на Крит, оттуда в Армению, а затем в Вифинию и помог вифинскому царю Прусию разбить войска Пергама. Но это был уже последний этап беспокойной жизни Ганнибала. В тот момент, когда по приказу из Рима Прусий собирался выдать Ганнибала, он отравился (184 год до н. э.). На протяжении всех десяти лет изгнания Ганнибала неотступно преследовали доносы правительства Карфагена.

Процветание Карфагена. Даже лишившись Ганнибала, Карфаген располагал слишком большими ресурсами, чтобы продолжительное время оставаться в унижении. Его купцы снова вышли в море в поисках новых рынков сбыта, особенно на Востоке, а карфагенянин вновь превратился в личность, столь популярную в портах Средиземного моря, что Плавт вывел его в качестве героя одной из своих комедий.

Очевидно, в это время карфагеняне приложили особые усилия к освоению своих африканских владений. Этот путь был указан им Ганнибалом в период его кратковременного пребывания у власти. Когда в 153 году до н. э. Катон посетил Африку, он был поражен процветанием сельского хозяйства. С тех пор этот ограниченный, но упрямый землевладелец стал глашатаем аграриев, господствовавших в римском сенате, и требовал уничтожения Карфагена (delenda Carthago), конкуренция которого могла усугубить кризис, поразивший сельское хозяйство Рима в начале II века до н. э.

Благосостояние пунийцев восстанавливалось с такой быстротой, что накануне войны римлян против Антиоха Карфаген вызвался немедленно внести Риму оставшиеся еще невыплаченными 40 годовых взносов контрибуции и предоставить в помощь Риму флот, который пунийцы хотели построить для этой цели. Сенат отклонил эти предложения, которые сделали бы его чем-то обязанным правительству Карфагена и затруднили бы контроль над ним.

Наступление Масиниссы. Чтобы парализовать успехи африканского порта, Рим располагал в лице Масиниссы союзником, захватнические поползновения которого он поощрял тем более, что договор 206 гада до н. э. запрещал Карфагену защищаться без разрешения Рима.

Нумидийский царь был слишком умен, чтобы не извлечь все возможные выгоды из создавшегося положения. Поскольку он мог востребовать все карфагенские владения, некогда принадлежавшие его предкам, то беспрестанно напоминал о «попранных правах своего отца Гайи, служивших оправданием его непрерывным территориальным притязаниям. Начиная с 193 года до н. э. Масинисса отрывал от Карфагена кусок за куском.

Римляне делали вид, что не слышат воплей жертвы, но при малейшем проявлении сопротивления с ее стороны поднимали голос в защиту попранного договора. Эти непреклонные юристы проявляли ненависть лавочника, для которого все средства хороши, лишь бы устранить конкурента.

Когда возникал спор, Масинисса предпочитал не оправдываться, а обвинять Карфаген в нарушениях договора, о чем он ради маскировки собственных действий непрестанно доносил в сенат. Так, в 174 году до н. э., накануне третьей Македонской войны, он сообщил сенату о секретных переговорах Карфагена с царем Персеем и использовал это обстоятельство для захвата 70 пунических городов и укрепленных пунктов. Карфаген выразил решительный протест и потребовал ценою новых жертв гарантии своих постоянных границ. Сенат, опасавшийся, как бы Карфаген не заключил союза с царем Македонии, поклялся всеми великими богами, что не потерпит отторжения от Карфагена его владений, но оставил нумидийцу прежнюю свободу действий.

В 162 году до н. э. Масинисса остановил свой выбор на плодородных землях Эмпорий («торговых площадей»), или области Сиртов. По свидетельству самого Тита Ливия, римские послы, проводившие расследование, умудрились узаконить эти захваты.

Девять лет спустя настал черед Дахлы (Campi Magni), плодородные земли которой уже давно прельщали агеллида. В данном случае трудно было найти оправдание. Катон и остальные комиссары, ведшие расследование, неторопливой поступью сенаторов прибыли к месту происшествия, дабы засвидетельствовать, что уже слишком поздно противодействовать оккупации (153 год до н. э.). Они заметили, однако, что удары разъярили зверя и он готов оскалить клыки.

Сопротивление Масиниссе. Масинисса заручился приверженцами даже в самом Карфагене. Но с приближением опасности чувство независимости и инстинкт самозащиты карфагенян обострились. Народ заставил своих вождей — Гамилькара Самнийского и Карталона изгнать подозрительных лиц, и с 154 года до н. э. город начал вооружаться. Эти тайные приготовления не могли пройти мимо внимания римских послов, прибывших в 153 году до и. э. Катон потребовал в качестве репрессий разрушить Карфаген, но партия Сципиона Насики добилась того, чго Карфагену навязали только контрольную комиссию. В сенате отчетливо выявилась тенденция рассматривать нарушения договора как casus belli.

Тем временем в Берберии события развивались своим чередом. Карфагенская дипломатия стремилась создать осложнение для Масиниссы на границе с Мавританией, а Карталон объезжал Нумидию, призывая ливийцев к восстанию. Двое вождей берберов перешли к неприятелю. Теперь Карфаген располагал, наконец, армией в 50 тысяч человек. Несмотря на то, что агеллиду в ту пору уже исполнилось 88 лет, он сам, верхом на коне, повел нумидийцев в бой и одержал победу (150 год до н. э.). Римское посольство было готово вмешаться в случае успеха Карфагена. Согласно преданию. Сципион Эмилиан, прибывший в Африку за слонами, с вершины холма бесстрастно наблюдал за ходом сражения.

Карфаген был вынужден отказаться от Campi Magni и дать обязательство уплатить в течение пятидесяти лет контрибуцию в пять тысяч талантов. Это означало не только неудачу его попытки дать отпор Масиниссе, но и утрату всякой надежды на экономическое и политическое возвышение. И вот тогда Рим решил прикончить его, нанеся последний удар.

Смертный приговор Карфагену. Масинисса рассчитывал на аннексию пунической метрополии в качестве вознаграждения за многолетнюю верность римлянам. Но сенат опасался, как бы в один прекрасный день из массилского корня не вырос второй Ганнибал, способный превратить Карфаген в базу для новой войны против Рима. Будучи предоставлен самому себе, Карфаген неизбежно попал бы в руки агеллида. Ему оставалось быть нумидийским или не быть вообще. Сенат решил уничтожить Карфаген, но постарался при этом замаскировать свои интересы «юридическими увертками» (Ш. Сомань), которые, по его мнению, могли бы служить ему оправданием.

Карфаген почуял опасность. Он вынес смертный приговор инициаторам войны и попросил Рим сообщить свои пожелания. Сенат не ответил. Однако он приказал консулам переправиться с четырьмя легионами, четырьмя тысячами всадников и 50 пятипалубными судами в Утику, которая сдалась на милость победителя. По размерам войска Карфаген понял, что ему угрожает. Он согласился принять любые условия и, надеясь предотвратить карательную экспедицию, выдал 300 молодых заложников из знатных семей. Это, однако, не помешало римской армии высадиться в Утике и занять Castra Cornelia.

Прежде чем сообщить условия Рима, консулы потребовали выдать им 200 тысяч боевых доспехов, 2 тысячи катапульт и привести суда, которые они сожгли. Только сочтя, что всякая опасность устранена, они, наконец, объявили приговор сената. Карфагеняне должны были покинуть родной город и выстроить новый на расстоянии 15 километров от берега моря. Им предоставлялся выбор места и гарантировалась неприкосновенность храмов и кладбищ. Лицемерие, с которым навязывались эти обязательства народу моряков, придавало жестокости римлян еще более гнусный характер.

Борьба за жизнь. Послы пунийцев, потрясенные решением сената, опасались мятежа. Но случилось нечто худшее. Приговоренный к смерти, город решил дорого продать свою жизнь. На протяжении трех лет он, подобно затравленному зверю, сопротивлялся преследователям с упорством, не предусмотренным планами сената. Когда римская армия подошла к Карфагену, городские ворота оказались запертыми, а крепостные стены усеянными метательными снарядами. Консулы приняли этот взрыв отчаяния всего лишь за дурное настроение. Они предложили заключить на тридцать дней перемирие, чтобы дать страстям улечься.

Город тем временем был охвачен порывом героизма и самопожертвования. Борьба велась не только за материальные интересы, но и за идею. Были мобилизованы все ресурсы. По преданию, женщины даже жертвовали своими волосами, из которых плели веревки для катапульт. Ежедневно изготовлялось 140 щитов, 300 мечей, 500 пик и тысяча стрел для катапульт. Но самое главное — это народ, который поднялся против сенаторов и взял дело национальной обороны в свои руки.

Когда консулы поняли, что дело принимает дурной оборот, они обратились было к Масиниссе, который был недоволен Римом, но затем решили действовать самостоятельно. Один из них предпринял неудачную попытку засыпать рвы перешейка, второй штурмовал крепостные стены, возвышавшиеся над Тунисским озером, но столь же безуспешно. Они заручились, однако, союзом с Гадруметом (Сусом), Тапсом (Рас-Димас, к северу от Махдии), Малым Лептисом (Лемтой) и Ахуллой (Ботрия), но Гиппон-Диаррит (Бизерта), Клупея (Келибия) и Неаполь (Набёль) остались на стороне Карфагена.

К этому времени Гасдрубал — полководец, разбитый Масиниссой в 150 году до н. э., занял холм Неферис (в 30 км к юго-востоку от Карфагена), контролирующий дорогу на Малый Сирт, а конница Фамея не давала покоя римской армии. Консулы направили военного трибуна Сципиона Эмилиана к Масиниссе с новыми просьбами о помощи. Но к моменту его прибытия Масинисса умер (148 год до н. э.). Сципион Эмилиан узнал, что он доверил ему решение вопроса о престолонаследии. Сципион решил его в интересах Рима, расчленив натрое власть, которая в руках выдающегося нумидийца стала опасной. Возможно, именно Сципиону Рим обязан также изменой Фамея, с которым Сципион был связан. Во всяком случае, молодой трибун проявил свое превосходство над бездарными римскими военачальниками.

Консулам 149 и 148 годов задача борьбы с Карфагеном также оказалась не по плечу. Они терпели поражения в битвах с союзными городами и не смогли помешать Гасдрубалу возвратиться в Карфаген, в котором он занял руководящее положение. Карфагенская дипломатия искала себе союзников среди мавров и нумидийцев. Тогда Рим решил возложить командование на единственного человека, который проявил себя достойным поставленной задачи — на Сципиона Эмилиана. Он был назначен консулом, хотя ему исполнилось всего 38 лет, то есть недоставало пяти лет до предусмотренного законом возрастного ценза. Рим доверил ему Африку, не прибегая к жеребьевке, предоставил в его распоряжение все контингенты войск и наделил всеми полномочиями, которых он потребовал.

Сципион Эмилиан. Сын Эмилия Павла, разбитого при Каннах, усыновленный Сципионом Африканским, Сципион Эмилиан (Р. Cornelius Scipio AEmilianus Africanus), получил эллинистическое воспитание и любил общаться с образованными людьми своего времени. Он изучал военные науки и, занимая подчиненное положение, нередко подсказывал консулам нужные решения.

Прежде всего весной 147 года до н. э. он покинул предместье Мегары (со стороны Сиди-бу-Саида), где консул пытался предпринять сопряженный с опасностями штурм. В свою очередь он хотел форсировать городскую стену с севера и даже проник туда с четырьмя тысячами солдат, но не смог развить успех.

За 20 дней и 20 ночей ему удалось перекрыть перешеек линией укреплений, тянувшихся от Тунисского залива до себхи ар-Риана, которые увенчивала четырех-ярусная наблюдательная башня. Но Карфаген по-прежнему получал снабжение с моря. Тогда Сципион соорудил плотину, преградившую подход к гавани. В ответ карфагеняне открыли другой подход и провели через него новую эскадру, которой вскоре пришлось отступить (лето 147 года до н. э.). Сципион занял тогда вал, возведенный пунийцами, откуда его артиллерия преграждала вход в гавани и парализовала снабжение города. Несколько месяцев спустя он разбил сухопутную армию и после жестокой осады взял Неферис.

Подкрепления, посланные осажденным из Мавритании, были разбиты. Именно в это время Сципион поставил своих друзей — историка Полибия и греческого философа Панеция во главе морской экспедиции направившейся далеко за Геркулесовы столпы вдоль Марокканского побережья.

Агония и гибель Карфагена. Переговоры о мире, проходившие при посредничестве одного из сыновей Масиниссы, не увенчались успехом. Гасдрубал не мог довольствоваться обещанием сохранить ему жизнь. Тогда Сципион Эмилиан удвоил усилия, чтобы завершить дело до истечения его консульских полномочий. Весной 146 года до н. э. он начал штурм. Армия захватила военный порт, овладела дом за домом нижней частью города и расположилась на агоре, у подножия холма Бирсы. На утро следующего дня Сципион поджег улицы. Шесть дней и шесть ночей потребовалось ему, чтобы покончить с цитаделью. На седьмой день римляне увидели направлявшиеся к ним толпы из 55 тысяч горожан, которые сдались на милость победителя. Гасдрубал сначала скрывался в храме Эшмуна, но потом сдался Сципиону. Его жена, одетая в праздничный наряд, у него на глазах бросилась с обоими сыновьями в огонь, разведенный римскими перебежчиками, которые не могли надеяться на пощаду.

Сенат действовал безжалостно. Пленные были обращены в рабство или погибли в тюрьмах. Гиппон-Диаррит (Бизерта) поплатился за свою верность Карфагену и был разрушен. Землю, на которой стоял Карфаген, предали проклятию и завещали богам. Никому не разрешалось селиться на ней. Город должен был быть снесен с лица земли. Уничтожением этого города, как двенадцать лет спустя уничтожением Нуманции, руководил поклонник эллинистической культуры Сципион. Хладнокровно выполнял он свою роль палача. Правда, при виде рушившихся стен у него, согласно преданию, мелькнула мысль о недолговечности империй, и он подумал о судьбе Рима. Во всяком случае, он процитировал два стиха Гомера о злоключениях Трои.

III. Римская оккупация

Africa romana. Падение Карфагена было началом римской оккупации Африки. Империализм сената уже более не удовлетворялся уничтожением своих врагов и аннексировал их земли. Для определения дальнейшей судьбы бывших владений Карфагена была создана комиссия в составе десяти сенаторов, которая высказалась за превращение их в римскую провинцию (весна 146 года до н. э.)· Так возникла provincia Africa или просто Africa.

Площадь ее была невелика. Территория, граница которой проходила по рву, вырытому Сципионом (fossa regia), не превышала 25 000 км² и составляла не более третьей части (северо-восточной) современного Туниса. Ров начинался у устья реки Туски (аль-Кебир), близ порта Табраки (Табарки), поворачивал на юго-восток, огибая оставшиеся во владении нумидийцев города Вагу (Беджу), Тубурсик Буре (Тебурсук) и Туггу (Дуггу), затем тянулся в восточном направлении до Джебель-Фкирина (к юго-западу от Джебель-Загуана). Раньше полагали, что отсюда он по прямой шел через себху Сиди-аль-Хани и себху аль-Горра до города Тены (Хеншир-Тина в 12 км к юго-востоку от Сфакса), но недавно Ш. Сомань доказал, что ров пролегал значительно западнее, так как к югу и западу от территории свободных городов, на южных рубежах Нумидии и римской Африки, находились земли гетульских племен, с давних пор входившие в пределы провинции. Возможно, этот ров шел по направлению к цепи высоких гор, которые от Джебель-Кешема до Джебель-Фкирина следуют параллельно профилю побережья. Заканчивался он у Малого Сирта (залив Габеса) немного южнее Тен. Эта первоначальная граница, означавшая пределы честолюбивым устремлением Рима, который в то время и не помышлял о распространении своих завоеваний за ее черту, во времена империи отмечалась земляным валом.

Вступая во владение провинцией, Рим одновременно составлял ее кадастр. Вскоре после завоевания земля была, согласно обычаю, разделена на квадратные центурии, то есть участки примерно в 50 га. Такие размеры были приняты за основу Флакком и Гаем Гракхом в 122 году до н. э. при выделении земельных наделов для колонизации, если не были установлены еще до них.

Выделение участков производилось согласно установленной Гракхом практике до проконсульства Г. Вибия Марса (в 29–30 году н. э.). Случайно на фотоснимках, заснятых «Компани Эриенн Франсез» по поручению администрации тунисских хабусов, Ш. Сомань различил следы одной из наиболее значительных операций такого рода, осуществленной на площади примерно в 15 тысяч га между Фисдрусом (аль-Джемом) и развалинами Рогги (Барара?) на западе и морем на востоке. На снимках можно было увидеть не только границы между участками в 200 югеров (50 га), обозначенные не различимыми с земли длинными рядами белых камней, но и следы деревьев, которые когда-то здесь были посажены.

Управление Африкой поручалось либо претору (praetor) — одному из курульных магистратов, находившихся в подчинении у консулов, либо бывшему претору, назначавшемуся на эту должность (propraetor) сроком на один год. После окончательной организации провинции Испания Рим располагал шестью преторами. Начиная с Суллы, который увеличил число преторов до восьми и вменил им в обязанность отбывать магистратуру в Риме (81 год до н. э.), promagistrat, правивший Африкой, наравне с другими наместниками получил титул проконсула (proconsul). Провинции еще не играли такой важной роли, чтобы прельщать бывших консулов. Несомненно, во времена республики сенат назначал правителями провинций только магистратов в ранге претора.

В периоды опасности консулы сами руководили военными операциями в той части Нумидии, которая им подчинялась, а во время войны против пиратов (67 год до н. э.). Помпей, который располагал верховной властью, распространявшейся на расстояние до 50 миль, от берега моря, на несколько недель доверил оборону Африки одному из двенадцати преторианских легатов (legatus pro praetore). Несмотря на гражданские войны, это устройство сохранилось в Африке вплоть до Цезаря, (46 год до н. э.).

Наместник, резиденция которого находилась в Утике, по своему усмотрению· выбирал легатов (legati) и приближенных (amici comites contubernales) и фактически бесконтрольно управлял провинцией с помощью квестора (quaestor), назначавшегося сенатом для выполнения обязанностей главного казначея и замещения наместника в его отсутствие (quaestor pro praetore).

В обязанности наместника входило защищать границу от набегов нумидийцев и пиратов и поддерживать внутренний порядок с помощью войск, численность которых ежегодно устанавливалась сенатом. Но во время войны наместнику нередко приходилось обращаться к помощи союзных агеллидов, да и в мирное время войск было недостаточно для обеспечения безопасности провинции.

В награду за разрыв с Карфагеном семь африканских городов получили свободу: порты Утика, Гадрумет, Малый Лептис, Ахулла, Тапс, Узалис и город Тевдалис, расположенный за заливом Бизерты. В 3 году до н. э. Большой Лептис получил звание друга римского народа. Эти свободные города имели право на самоуправление, получали государственные земли, но обязывались, несомненно, нести военные и финансовые повинности.

Землеустройство и колонизация. Рим обратил земельные владения карфагенян и берберов в государственную собственность. Подданные, которым было: предоставлено право временного пользования землей, Должны были платить раз навсегда установленную Для побежденных подать (stipendium), взимавшуюся компаниями откупщиков. Налоги раскладывались сначала между тремя округами (pagi), а затем между налогоплательщиками (stipendiarii) каждого округа. Республику не беспокоила участь туземцев, которые оставались верны обычаям пунических времен и не поддавались латинской цивилизации. Она не обращала внимания, по крайней мере официально, на их органы городского самоуправления. Наместник заботился в основном об интересах откупщиков, дельцов и крупных негоциантов. До 123 года до н. э. только римляне имели право участвовать в управлении Африкой или заниматься торговой деятельностью на ее территории. Основная резиденция римлян находилась в Утике, где три сотни купцов и банкиров играли преобладающую роль.

Гай Гракх. Первая попытка выведения колоний была предпринята младшим из Гракхов (Caius Sempronius Gracchus). Но оптиматы воспользовались ею как поводом для выступления против реформаторов, и государственный переворот 121 года до н. э. погубил в зародыше дело, за которое Гай и его сторонники поплатились жизнью. Рекомендуется прочесть трогательную и непревзойденную работу Ж. Каркопино «Вокруг Гракхов», в которой с необычайной силой показана беспримерная жестокость класса, идущего на любую подлость в борьбе против социального преобразователя.

В 133 году до н. э. старший брат Гая Т. Семпроний Гракх провел закон (lex Sempronia), ограничивший 250 га максимальный размер участка государственных земель, который могла занимать одна семья, и предписывавший высвободившиеся таким образом площади распределить наделами 7½ га между бедными гражданами. Этот же закон учреждал комиссию триумвиров по наделению землей (triumviri agris iudicandis adsignandis), которая руководила бы распределением наделов и разрешала возникавшие недоразумения.

Историки полагали, что эти триумвиры, избиравшиеся на один год с правом переизбрания, работали сообща. Ж. Каркопино доказал, что они назначались пожизненно и выполняли свои обязанности в порядке очередности. Из этого открытия он сделал очень важные выводы, особенно в том, что касается колонизации Карфагена.

В 133 году до н. э. в комиссию по наделению землей был назначен молодой Гай Гракх, и два года спустя он начал эффективно осуществлять свои полномочия, широко нарезая наделы и участки на землях, присвоенных оптиматами. Начиная с 129 года до н. э. аграрная комиссия состояла из трех друзей, одинаково горячих и восторженных, — Гая, М. Фульвия Флакка и Г. Папирия Карбона, но сенат сумел парализовать действия комиссии, лишив ее судебных прерогатив.

Возвратившись в 125 году до н. э. из Сардинии, чтобы вновь исполнять свои обязанности триумвира, Гай выставил свою кандидатуру на должность трибуна. Будучи избранным, он поспешил провести плебисцит, возвративший аграрной комиссии ее юрисдикцию, а следовательно, и возможность действовать, которой она была лишена в течение шести лет. Перед знатью снова встал призрак раздачи земель на полуострове.

Опасность усугублялась тем, что среди бедноты назревало восстание. Чтобы предотвратить его, сенатская олигархия прибегла к тем же приемам, какие использовала французская буржуазия в Национальном собрании после июньских событий 1848 года. Они решили любой ценой освободиться от праздных и опасных пролетариев, направив их в Африку. Вопреки распространенному мнению, вовсе не Гай принял это решение, отвлекавшее его от основной задачи, а трибун Рубрий. Точно так же, как в 1848 году безработные национальных мастерских, плебеи с энтузиазмом согласились переселиться на новую родину, где их ожидало благополучие. Трибы проголосовали за deductio [переселение] нескольких тысяч колонистов в Африку, а сенат ратифицировал lex Rubria с тем большей радостью, что он избавлял Италию от деятельности триумвиров, на которых было возложено претворение нового закона в жизнь (123 год до н. э.).

Флакк первым, в порядке очередности, повел колонистов в Африку. Руководя их устройством, он не забывал, что земля Карфагена проклята. Поэтому новая колония, разделенная на участки по 50 га, следы которых нашел на почве Ш. Сомань, была заложена вне пределов территории, преданной devotio (проклятию). Впоследствии Флакк распространил свою деятельность на все плодородные земли африканского ager publicus, кроме находившихся по соседству с Карфагеном, и разделил путем жеребьевки около 150 тысяч га земли. Он довел число колонистов до 6 тысяч, разрешая эмиграцию в Африку даже стоявшим вне закона италикам. Наконец, он отдал карфагенскую колонию под покровительство Юноны (Colonia Junonia Carthago), которая унаследовала таким образом прерогативы богини Та-нит Пене Ваал.

В отсутствие Флакка римская олигархия возглавила широкое наступление против аграрной политики триумвиров. Трибун М. Ливий Друз предложил основать двенадцать новых колоний по три тысячи человек. При этом им руководило не столько желание расположить к себе чернь, сколько стремление раздавить Гая тяжестью задачи, от исполнения которой он не мог уклониться, и заменить изъятие земель, чем занималась аграрная комиссия, раздачей наделов в колониях, не вредившей крупным землевладельцам (122 год до н. э.).

Гай чувствовал, что его присутствие в Риме было необходимо для борьбы против смертельной опасности, грозившей его делу. Когда настал его черед сменить Флакка в Карфагене, он постарался сократить свое отсутствие до 70 дней. Но, когда он вернулся в Рим, противники стали его бесчестить и упрекать за колонизацию Африки, хотя он тут был ни при чем. Олигархия не останавливалась перед самой гнусной ложью, лишь бы вызвать замешательство среди его сторонников. Его обвиняли в том, что он навлек гнев богов, устроив новую колонию на запретной земле. Врагам удалось помешать переизбранию Гая народным трибуном и привлечь на свою сторону третьего триумвира Карбона. Приближалась его очередь ехать в Карфаген, а в Рим стекались страшные вести, усомниться в которых Карбону мешали его дружеские чувства к Гаю. Рассказывали, что ветер вырвал знамя, которое собирались водрузить в Юнонии; что буря подняла и разнесла за пределы проклятой территории останки жертв Карфагена; что волки растащили межевые столбы и, как отмечает Э. Альбертини, божественный характер этого знамения в те времена казался бесспорным. Эти потоки лживых слухов, возбуждавших ужас толпы, определили участь Гая и Флакка. Их противники поспешили воспользоваться немилостью, в которую впали «нечестивцы», а вместе с ними и все их проекты. Трибунал потребовал отмены не только их мероприятий в Африке, но и законов, предусматривавших основание колоний в Таренте и Капуе.

Чтобы защитить свое дело против «подлого вероломства», как метко выразился Ж. Каркопино, Гаю и Флакку оставался один путь — путь восстания. Восстание не удалось, и оба они погибли — Гай покончил особой, а Флакк пал под стрелами критских лучников консула Л. Опимия, которому сенат поручил спасти Республику, другими словами спасти земли оптиматов, находившиеся под угрозой.

В награду за предательство Народное, собрание, возглавлявшееся Л. Опимием, избрало Карбона консулом. Предатель и палач народа могли поздравить друг друга с тем, что порядок восторжествовал и собственность спасена.

Lex Muriicia отменял постановления lex Rubria и упразднял colonia Junonia (121 год). Десять лет спустя был принят lex Thoria, решивший судьбу земель в ликвидированных колониях. Колонисты не были изгнаны, но их участки, которые они получили право продавать, перешли большей частью в руки богачей, создававших огромные поместья, обрабатывавшиеся туземцами под руководством управляющего (procurator). Подавив всякие попытки заселить Карфаген, консервативный сенат, как обычно, стал потворствовать спекулянтам. Однако было принято решение, согласно которому при экспроприации государством собственности римских граждан или туземцев им должна выплачиваться компенсация.

Государственные земли. Помимо участков, которые получили в пользование колонисты и stipendiarii, Рим сохранил за собой еще значительный фонд государственных земель (ager publicus). Часть этих земель была выделена новым колонистам, в частности ветеранам Мария (lex Appuleia, 103 год до н. э.), свободным городам, перебежчикам и сыновьям Масиниссы. Большое количество участков государство продало также римским гражданам, но сохранило за собой верховную собственность на землю, выражавшуюся, по крайней мере теоретически, в праве на взимание налога (vectigal). Те земли, которые не были отчуждены, безусловно сдавались в аренду земледельцам и скотоводам за плату, взимавшуюся компанией откупщиков. В общем, государство оставило за собой лишь ничтожную часть своих земель.

Римская провинция производила в основном пшеницу, большая часть которой закупалась компанией откупщиков для Римского государства. При Гракхах концентрация капитала усилилась. В Африке, как и повсюду, одни и те же лица являлись и сборщиками налогов, и торговцами мукой, и судовладельцами; они сосредоточивали в своих руках всю хозяйственную деятельность страны.

Торговля не развивалась, достаток был весьма посредственным. Земледельцам и скотоводам жилось очень трудно. Только откупщики имели возможность жиреть. И, судя по их действиям в Азии, они не упускали этих возможностей.

Нумидия, Миципса. Сразу же после смерти Масиниссы Сципион Эмилиан разделил его наследство между его тремя законными сыновьями. Старшему — Миципсе — досталось административное управление и столица Цирта, Гулуссе — армия, Мастанабалу — суд. Гулусса, которого Сципион склонил к участию в осаде Карфагена, сохранял преданность ему. Миципса и Мастанабал ограничивались слабыми поползновениями к самостоятельности. Когда после смерти братьев Миципса остался единовластным правителем, он не пожелал омрачать свою старость конфликтами с Римом и продолжал поставлять ему хлеб, солдат и слонов.

Внутри страны Миципса в течение 30 лет (148–118 годы до н. э.) продолжал политику отца. Он благоустраивал Цирту, о которой Страбон писал, что благодаря заботам Миципсы она «во всех отношениях хорошо снабженный город». В Цирте находилась резиденция царя. Здесь он общался с греческими учеными и художниками и, если верить преданию, занимался на досуге различными науками, особенно философией.

Он чеканил монету с изображением своего отца и заботился о развитии и строительстве городов. В его царствование Вага (Беджа), управлявшаяся сенатом, и Булла-Регия (близ Сук аль-Арба в Дахле) стали городами, но вряд ли он прибегал к содействию царских префектов для гражданского управления городами и селениями. При Миципсе «negotiatores (купцам) разрешалось беспрепятственно передвигаться по Нумидии.

Хотя Миципса и не был таким выдающимся царем, как Масинисса, он все же казался римлянам слишком могущественным. Высказывались даже предположения, не против ли него была направлена попытка Г. Гракха поселить италиков в Африке.

Миципса хотел разделить свою власть между двумя законными сыновьями — Адгербалом и Гиемпсалом I. Но у него было еще трое племянников. Один из них — Массива, сын Гулуссы, был еще ребенком. А из двух сыновей Мастанабала один, Гауда, рожденный в законном браке, страдал слабоумием, но зато другой, Югурта, родившийся от наложницы, оказался личностью исключительной, как очень скоро показала история.

Югурта. Югурта был красивым, образованным и темпераментным человеком, умевшим использовать слабые стороны своих противников, но подверженным то порывам лихорадочной деятельности, то приступам уныния. Во время осады Нуманции, находясь при штабе Сципиона Эмилиана, он пленял своим обаянием молодых римских аристократов (134 год до н. э.). Миципса, вынужденный считаться с его популярностью среди нумидийцев и давлением, которое оказывал в его пользу Эмилиан, сначала узаконил, — а затем усыновил Югурту и завещал свои владения двоим сыновьям и усыновленному племяннику. Но наследники никак не могли поделить власть между собой, и представитель Рима воспользовался этим конфликтом для того, чтобы ослабить нумидийское царство, разделив его на части. Политика сената достигла своей цели. Вместо единой Нумидии Рим имел дело с тремя соперничавшими между собой царствами.

Югурта был не такой человек, чтобы примириться с разделом царства. Он подослал убийц к Гиемпсалу, разбил в открытом бою Адгербала, который бежал в Рим, и овладел всей Нумидией (116 год до н. э.).

Сенат пребывал в нерешительности. Меньшинство во главе с М. Эмилием Скавром, надеявшееся при помощи войны выдать Африку дельцам из сословия всадников, не могло склонить к выгодному для них голосованию patres (сенаторов), напуганных враждебностью народа или подкупленных Югуртой. Сенат принял решение, чтобы комиссия в составе десяти сенаторов во главе с крайним консерватором и заклятым врагом нумидийцев Л. Опимием разрешила конфликт на месте. Югурта прекрасно знал, как развращена и продажна римская знать. Его послы без труда уговорили комиссаров предоставить Югурте западную часть царства от Цирты до реки Мулуи.

С тех пор Югурта четыре года выжидал благоприятного момента. Такой момент наступил в результате процесса весталок, который ослабил всадников и способствовал приходу к власти оптиматов. Неожиданно Югурта вторгся во владения Адгербала, оттеснил его к Цирте, взять которую ему помешало лишь вооруженное вмешательство италийских купцов, и осадил город (113 год до н. э.). Рим, которому угрожало нашествие тевтонов, не решился начать кампанию в Африке. Делегация сената, включавшая Скавра, пригласила царя в Утику, но ограничилась прекраснодушными речами. Под давлением италиков Адгербал сдал Цирту Югурте, который перебил всех мужчин, захваченных с оружием в руках, в том числе италиков и Адгербала (лето 112 год до н. э.). Не реагировать Рим уже не мог.

Война аристократии. Все партии пришли к выводу, что надо объявить войну варвару. Однако длительная война с ее неизвестностью без поддержки и активного участия какого-нибудь туземного князя могла повлечь за собой неудачи, чреватые весьма серьезными политическими последствиями. Стараясь заслужить доверие плебеев, законом Тория (lex Thoria) 111 года до н. э. создали видимость возобновления и упорядочения дела Гракхов. Уловка удалась и «народ аплодировал, как своей победе, аграрному закону, название которого волновало его, как талисман, хотя он имел своим последствием лишь «освобождение» ager publicus от излишнего бремени новых земель к вящей выгоде богачей, тогда как целью его было — напрячь все силы для африканской войны» (Ж. Каркопино).

Два аристократа — консул Л. Кальпурний Бестия, «ренегат, отошедший от дела Гракхов», и любимец сената Скавр вторглись во владения Югурты, затем по его просьбе начали переговоры и даровали ему мир за ничтожно малое количество скота и денег. Саллюстии не без оснований утверждает, что они были подкуплены. Может быть, следует согласиться с Ж. Каркопино, что эта спешка с заключением договора вызывалась у Бестии предвыборными соображениями, а у Скавра — стремлением незамедлительно предоставить римским торговцам рынок Большого Лептиса, который только что покончил с вассальной зависимостью от Нумидии.

Партия популяров с шумом изобличала продажность аристократии и требовала явки Югурты в качестве свидетеля. Нумидиец, по-видимому, предупрежденный заранее Бестией и Скавром, дерзнул явиться в Народное собрание. Один трибун потребовал от него объяснений, но второй лишил его слова. Трудно согласиться со Ст. Гзеллем, что вмешательство второго трибуна было вызвано стремлением избежать позорных разоблачений. Рим был свидетелем многих других разоблачений, и к тому же в обвинительной речи первого трибуна были преданы гласности все скандальные вещи и вмешательство с согласия сената второго трибуна лишь помешало их подтверждению. Агеллида, бакшиш которого творил чудеса, поспешили удалить из города, тем более что у него хватило дерзости в самом Риме подослать убийц к соперничавшему с ним берберскому князю. Покидая Рим, он, по преданию, охарактеризовал положение следующей, изумительно краткой и сильной фразой: «О продажный город, ты перестанешь существовать, коль скоро найдется подходящий покупатель!»

Жизнь Югурты находилась в безопасности, так как его осуждение повлекло бы за собой осуждение слишком могущественного Бестии и его сообщников. Но дальше так не могло продолжаться. И вот Нумидия была препоручена консулу Сп. Постумию Альбину, жаждавшему войны, которая возвысила бы его. Югурта вовлек в нескончаемые переговоры своего противника, который в конце концов был вынужден оставить пост главнокомандующего и отправиться в Рим для укрепления своего пошатнувшегося политического положения. Его сменил брат Авл, впервые получивший звание легата, временно исполняющего обязанности главнокомандующего (legatus propraetore). При попытке внезапно овладеть городом Суфулом (не Гельмой, а близлежащим городом) он потерпел поражение, был вынужден пройти под ярмом и дать обязательство в течение 10 дней вывести свои войска из Нумидии (зима 110/109 года до н. э.).

Аристократия продемонстрировала не только продажность, но и бездарность, и комиции решили провести расследование скандала в Африке. Расследование было направлено в первую очередь против Скавра, действия которого были особенно подозрительны. Но любимец сената был слишком могуществен, чтобы отдавать отчет в своих поступках. Ловкий политик, он порвал с оптиматами, обратился к всадникам и народу и добился того, что его поставили во главе комиссии по расследованию. Этот достойный защитник республиканских «добродетелей» решил освободиться от правых экстремистов. «Кровожадный защитник реакции» Л. Опимий, Альбин, Бестия и некоторые другие отправились в изгнание. В угоду плебса был принят новый аграрный закон 109 года до н. э. — lex Mamilia agraria, — задуманный еще хитрее, чем lex Thoria, ибо он имел своим следствием «массовый переход государственных земель к крупным и средним землевладельцам полуострова, но не предоставил пролетариям города существенных выгод от движения, начатого (революцией Гракхов) в их интересах» (Ж. Каркопино). Но одержавшим победу patres, создавшим с целью обмана народа подозрительный блок с всадниками и трибунами, пришлось вместе с Марием еще раз испытать все непостоянство судьбы.

Метелл. Непосредственным результатом коалиции явилось избрание консулом политического сообщника Скавра — Метелла (Q. Caecilius Metellus), прозванного впоследствии Нумидийским. Честность аристократа, принявшего командование в африканской войне, находилась — rаrа avis[26] — вне всяких подозрений. С помощью легатов — непреклонного аристократа П. Рутилия Руфа и «нового человека» — Г. Мария, Метелл настойчиво добивался восстановления в армии дисциплины, пошатнувшейся из-за бездарности и продажности военачальников (весна 109 года до н. э.). Югурта, который уже не мог рассчитывать ни подкупить, ни перехитрить Метелла, дважды предлагал сдаться на милость римского народа. Консул выслушивал предложения его послов и ограничивался тем, что подбивал их на убийство своего государя.

Через долину реки Меджерды римская армия беспрепятственно вступила на территорию Нумидии и заняла Вагу (Беджу), житницу Высоких Равнин. Близ Мутула (река Меллег, по Ст. Гзеллю; Тесса, согласно работам Ш. Соманя) она столкнулась с неприятельскими войсками, которые обратила в бегство, хотя победа досталась ей нелегко (август 109 года до н. э.). Метелл опустошил страну, занял Сикку (аль-Кеф), открывшую ему свои ворота, но не двинулся на территорию Алжира. Чтобы поразить умы, он попытался с налету взять Заму (между аль-Кефом и Мактаром), но потерпел поражение и был вынужден отступить (октябрь 109 года до н. э.). Когда срок его консульских полномочий истек, сенат сохранил за ним пост главнокомандующего в Нумидии со званием проконсула.

Зимой 109/108 года до н. э. жители Ваги воспользовались праздником Церер и перебили всех римлян, за исключением коменданта города. Метелл тотчас же подошел к городу и расправился с ним. Но это был всего лишь единичный инцидент, и в связи с провалом заговоров против Югурты пришлось возобновить военные действия. Римские легионы совершили марш через степи на Фалу (ее местонахождение оспаривается), где укрылся нумидийский царь. Через 40 дней они взяли город, но Югурта успел скрыться вместе со своими сокровищами. Затем римляне овладели Циртой и расположились там на зимние квартиры (108 год до н. э.). В их руках находились центральная и восточная части Нумидии.

Югурта тем временем пытался поднять против Рима другие племена. Он вербовал солдат среди гетулов и обрабатывал окружение своего тестя, царя Мавритании Бокха I, чтобы склонить его к участию в войне. Мавры и нумидийцы начали совместное наступление на Цирту. В это время Метеллу стало известно, что его легат Марий избран консулом и добился назначения на должность главнокомандующего в Нумидии. Он поручил П. Рутилию обеспечить передачу полномочий. Комиции заставили Метелла долго ожидать права вступить в Рим, чтобы отпраздновать триумф в связи с победой «над нумидийцами и царем Югуртой». Можно не сомневаться, что находившиеся в Африке всадники были причастны к опале человека, честность которого, очевидно, мешала их махинациям.

Марий. Г. Марий, всадник по происхождению, был грубым солдафоном, не очень умным, но храбрым и знавшим свое ремесло. «Человек необразованный, — писал о нем Цицерон, происходивший, как и Марий, из арпинских всадников, — но настоящий человек».

Марий давно готовился занять место своего покровителя Метелла, высокомерие которого уязвляло его. Ему удалось победить знать в избирательной кампании благодаря тому, что он приобрел связи среди купечества Утики, выдавал себя за сторонника немощного Гауды и противника его брата и похвалялся тем, что он, «новый человек» — выходец из низов, заставит богачей вернуть награбленное. Всадники — враги Метелла и обманутые плебеи впервые образовали блок против аристократии и провели своего кандидата. Марий призвал пролетариев в легионы, комплектовавшиеся раньше исключительно из крестьян, и расчистил таким образом путь к созданию профессиональной армии, безразличной к судьбе Рима, но преданной своему полководцу. Ей было суждено впоследствии возводить и низвергать императоров. Таким образом, Марий значительно пополнил ряды своей армии.

В Нумидии он тренировал своих рекрутов в набегах на местечки и города, затем в конце лета совершил форсированным маршем поход на степной город Капсу (Гафсу) и внезапно овладел им. Марий поджег город и перебил всех мужчин, годных к ношению оружия. При этом он не потерял ни одного солдата (107 год до н. э.).

Где Марий расположился на зимние квартиры — не известно. Весной он затеял длившуюся несколько месяцев экспедицию в Западную Нумидию и, по словам Саллюстия, дошел до Мулухи (Мулуи, 106 год до н. э.). Близ реки он захватил расположенный на возвышенности с крутыми обрывистыми склонами (Ж. Каркопино предполагает, что это был Таурирт) укрепленный замок, где хранились сокровища царя. Однако эта победа восстановила против римлян племена мавров. На обратном пути Марий с трудом избежал поражения, подвергшись совместному нападению Югурты и Бокха, но взял реванш и с триумфом вступил в Цирту, которую в его отсутствие заняли нумидийцы (октябрь 106 года до н. э.?). Ему удалось с честью закончить эту кампанию, в которой он допустил ряд величайших неосторожностей и был на краю гибели, и в которой выявились незаурядные способности его квестора Суллы (L. Cornelius Sulla).

В течение следующего года войска Югурты настолько поредели, что ему оставалось только рассчитывать на Бокха. Советники даря Мавритании, подкупленные тайными агентами, выступили на стороне Рима во время переговоров, которые мастерски вел Сулла. Бокх заманил нумидийского царя в ловушку и выдал его квестору.

Марий не мог простить Сулле этой удачи (лето 105 года до н. э.), как Бюжо не простил Ламорисьеру захвата им Абд аль-Кадира. Марий, как впоследствии Бюжо, чувствовал, что в глазах общественного мнения он утратил часть своей славы, так как не военная победа, а дипломатия Суллы положила конец этой трехлетней кампании.

Тем не менее Марий с блеском отпраздновал свой триумф (1 января 104 года до н. э.). Брошенный в Туллианум[27] Югурта шесть дней ждал, пока петля избавит его от мук голода. Но и после своей смерти агеллид остался в памяти нумидийцев как человек, который вел их на борьбу против римского империализма.

Предатель Бокх был удостоен звания союзника и друга римского народа и получил в качестве поощрения западную часть Нумидии. Восточная часть отошла к Гауде. Между ними, несомненно, было создано буферное государство довольно больших размеров, которое Цицерон назвал «Царством Мастанезос». Рим не снизошел до того, чтобы увеличить размеры провинции Африки. Ему нечего было опасаться немощного Гауды и своего вассала — царя Бокха, беспрекословно открывших свои владения для торговли всадников.

Берберия в начале I века до н. э. Мало что известно об истории Берберии в последующие пятьдесят лет. В Мавритании Бокх I, или Бокх старший, хранил верность Риму, особенно своему старому другу Сулле, и поставлял диких зверей для цирка.

Полководец и демократ Серторий, бывший правитель Испании, восставший против сулланцев, отказался от первоначального намерения высадиться на Фортунатовых островах (Мадера) и переправился в Мавританию, где вмешивался в распри местных князей и захватил Тингис (Танжер). Его методы управления пришлись по душе местным жителям, и многие из них последовали за Серторием в Испанию, куда несколькими месяцами спустя его призвали лузитане (82–81 годы до н. э.).

Не известно, к какому времени относится раздел Мавритании на Западное царство, подчинявшееся Богуду, и Восточное, где правил Бокх II, или Бокх младший, Такое разделение, существовавшее в 49 году до н. э., в начале соперничества между Цезарем и Помпеем, скорее всего произошло после смерти Бокха I, то есть приблизительно около 70 года до н. э.

В Западной Нумидии правил, очевидно, новый Масинисса. Царь Восточного царства Гауда умер в 88 году до н. э. и завещал престол своему сыну Гиемпсалу II. В тот же год, после похода Суллы на Рим, в Африку бежал его соперник Марий, который, «сидя на развалинах Карфагена, предавался горьким размышлениям». Сыну его, скрывшемуся у Гиемпсала, удалось спастись только благодаря помощи соучастницы.

В 84 году до н. э. демократы и сулланцы оспаривали между собой провинцию Африку. Один из марианских наместников так притеснял подвластное ему население, что римские граждане сожгли его во дворце в Утике (82 год до н. э.).

Пользуясь беспорядками, нумидийский князь Гиарбас сверг одновременно и Масиниссу и Гиемпсала, стал агеллидом всей Нумидии и поддержал марианцев, которые под руководством Гн. Домиция Агенобарба накапливали силы на мысе Бон. После возвращения Суллы с Востока молодой 27-летний всадник Помпей (Gn. Pompeius) по приказу диктатора отправился в Африку, где разгромил Домиция, убив его самого, сверг Гиарбаса и восстановил на престоле Гиемпсала и Масиниссу. Сулла счел его успех слишком быстрым и попытался заставить его распустить свои войска. Помпей отказался и получил даже прозвище «Великий». Кроме того, он был удостоен триумфа ex Africa без несения магистратуры (12 марта 80 года до н. э.).

Мы почти ничего не знаем о судьбе нумидийских царств после их реставрации. В отношении западного царства приходится ограничиваться догадками. На востоке просвещенный монарх Гиемпсал мирно правил страной в течение более двадцати лет. Его сын Юба I, когда он вступил в конфликт с Цезарем, не имел еще звания друга римского народа. В 50 году до н. э. трибун Курион даже предлагал конфисковать его царство.

Цезарианцы и помпеянцы. Африка была одним из главных театров военных действий между цезарианцами и помпеянцами. Когда Цезарь, вынужденный начать гражданскую войну из-за ограниченности и упрямства Помпея, отказавшегося от всякого компромисса, перешел Рубикон (11 января 49 года до н. э.), помпеянцы покинули Италию, чтобы сорганизоваться на Балканах, в Африке и в Испании. Цезарь лично руководил наступлением в Испании, а Куриону поручил выбить из Сицилии Катона, правнука Катона старшего, и переправиться в Африку, где помпеянский наместник П. Аттий Вар заключил союз с Юбой и удерживал в своих руках Утику и Гадрумет.

Курион беспрепятственно высадился с двумя легионами на мысе Бон. После некоторых успехов его армия, завлеченная в глубь страны и окруженная нумидийцами, была почти полностью уничтожена к северо-востоку от Джедейды. Юба велел принести ему голову человека, желавшего лишить его царства. Оставшиеся в живых в Castra Cornelia солдаты большей частью погибли при попытке добраться до Сицилии, а сдавшиеся в плен, несмотря на обещания Вара, были перебиты Юбой (49 год до н. э.).

Эта катастрофа усугублялась тем, что совпала с капитуляцией цезарианцев в Далмации и восстанием легионов в Плаценции. Помпеянский сенат Македонии присвоил нумидийскому царю звание друга римского народа, а цезарианский сенат объявил его врагом народа. Восстание легионов в Бетике не позволило Кв. Кассию Лонгину переправиться в Мавританию, чтобы напасть на нумидийцев с запада. Помпеянцы оставались хозяевами Африки. Более неотложные дела призывали Цезаря в другие страны.

Когда в битве при Фарсале (в Фессалии) Цезарь одержал верх над армией Помпея (9 августа 48 года до н. э.), помпеянцы разделились: одни последовали в Египет за своим вождем, который был убит по приказу фаворитов царя, другие прибыли в Африку вместе со Сципионом (Q. Caecilius Metellus Scipio), бывшим коллегой Помпея по консулату, человеком жестоким и посредственным, и двумя бывшими офицерами Цезаря, уроженцами Пицена, изменившими своему полководцу, когда он напал на эту вотчину Помпея. Это были Л. Афраний, которому Цезарь даровал жизнь, когда он сдался ему в Испании, и Т. Лабиен, лучший легат победителя галлов.

В скором времени к ним присоединился Катон (М. Porcius Cato), суровый стоик, строго придерживавшийся косной и устаревшей концепции Республики. Впрочем, верность Республике уживалась в нем с защитой ставленника публиканов — Помпея и, по словам Цезаря, с выгодными брачными сделками. Собравшиеся в Африке политические деятели прежде всего начали с распрей из-за власти. Катон добился того, что Вар уступил Сципиону, и дал понять Юбе, что тот является компаньоном, а не хозяином. Он, однако, не возражал против того, чтобы с африканцев драли три шкуры на оплату военных расходов. Помпеянцы собрали около 40 тысяч пехоты и 15 тысяч кавалерии, сконцентрированных в основном вокруг Утики, а также Гадрумета. Юба тоже располагал значительными силами. Африканская кампания начиналась как будто благоприятно: «Ничто, говорят, не было ни более солидным, ни лучше подготовленным», — писал Цицерон, который никогда не упускал случая ошибиться.

Тапс. Цезарь, однако, не отказался от своей трудной задачи. Проведя девять месяцев возле Клеопатры в Египте, где он с трудом справился с восстанием (октябрь 48 — июнь 47 годов до н. э.), а затем, одним сражением положив конец беспорядкам на Востоке (2 августа 47 года до н. э.), он возвратился в Рим, чтобы прекратить волнения среди населения и легионеров.

После кратковременного пребывания в Риме Цезарь решил направиться в Африку с десятью легионами, то есть с силами, равными по численности войскам Сципиона. В борьбе против Юбы он мог рассчитывать на поддержку мавританских царей — Богуда и Бокха младшего. Кроме того, неожиданно появилась перспектива решительной помощи со стороны Италийского кондотьера П. Ситтия, который после скандального банкротства счел за благо удалиться в Мавританию, где ввязался в гражданскую войну на стороне цезарианцев.

Цезарь обладал превосходством, на море. С половиной своих войск он беспрепятственно доплыл до Африки, но из-за бури смог высадить на берег близ Гадрумета только 3 тысячи пехоты и 150 всадников (28 декабря 47 года до н. э.). С такими незначительными силами нельзя было рассчитывать взять город, и Цезарь предпочел отойти сначала к Малому Лептису (Лемта), а затем к Руспине (несомненно, Хеншир-Тенир невдалеке от Монастира), где и разбил лагерь. Сражение должно было произойти на суше, что было невыгодно для цезарианцев, нерегулярно получавших подкрепления.

Им предстояло встретиться с опасным противником. Помпеянцы располагали сильной конницей; ею командовал их лучший офицер Лабиен. В нервом же сражении он окружил войска Цезаря, которому только благодаря смелому маневру удалось выйти из кольца. Сципион надвигался на Цезаря с восемью легионами. Юба также выступил, но неожиданное нападение Бокха и Ситтия, закончившееся захватом Цирты, заставило его повернуть вспять.

Помпеянцы осадили Цезаря в Руспине, где снабжение его войск было чрезвычайно затруднено. Наконец, флот доставил ему подкрепления, и численность его войск достигла 33 тысяч человек. Теперь он уже мог думать о наступлении. Цезарь начал свертывать лагерь, имея в виду разместить войска на краю плато, возвышавшегося над восточным краем равнины Узитты (в 8 км к юго-западу от Руспины), на которой стояла армия Сципиона, подкрепленная тремя легионами Юбы. Цезарь считал себя достаточно сильным, чтобы продвинуть свой авангард к Аггару (возможно, близ Ксур ас-Сафа, в 10 км к юго-западу от Махдии и в 34 км к юго-востоку от лагеря Цезаря), где его беспокоила конница Лабиена, и предпринимать отдельные вылазки. Четыре месяца прошло после высадки на африканский берег, а Цезарю все еще не удавалось заставить Сципиона принять бой в открытом поле.

Неожиданно Цезарь снова снялся с места и расположился у Рас-Димаса близ Тапса (ночь 4 апреля 46 года до н. э.). Эта позиция была крайне опасной, так как помпеянцы могли закрыть оба перешейка, ведущие к мысу, но Цезарь решил именно отсюда методически вести наступление на врага.

6 апреля он двумя атаками разгромил неприятеля. Первая атака, возникшая произвольно, помимо приказа Цезаря, была направлена против стоявшей на севере армии Сципиона и быстро обратила ее в бегство. Цезарь возглавил вторую атаку, в южном направлении, против лагерей Афрания и Юбы, которыми овладел почти без боя. Несмотря на его старания предотвратить резню, солдаты рубили направо и налево. Помпеянцы потеряли 10 тысяч человек, цезарианцы — только 50. Почти одновременно Ситтий разбил армию под командованием одного из наместников Юбы, защищавшую Нумидию.

Покорение и организация Берберии. После победы Цезарь направился к Утике. Катон, не желавший покориться «тирану», который, вероятно, простил бы его точно так же, как пощадил его сына, пронзил себя мечом. До этого он с удивительным хладнокровием принял все меры, чтобы помочь бежать своим друзьям, и прекрасный бронзовый бюст, найденный недавно в Волюбилисе, показывает, что Африка оценила его заслуги.

Финансисты и купцы Утики ожидали страшных репрессий. Цезарь ограничился тем, что заставил их раскошелиться, обложив огромным штрафом. Он велел сжечь все бумаги, компрометировавшие Сципиона, как поступил уже однажды с документами, бросавшими тень на Помпея.

Сципион и Юба покончили с собой; остальные помпеянцы перенесли войну в Испанию. Зама, закрывшая ворота города перед своим царем, бежавшим от римлян, открыла их Цезарю, который вознаградил ее жителей. Все города склонились перед ним. Сражение при Taпce и победа Ситтия прекратили всякие попытки к сопротивлению.

Цезарь внес глубокие изменения в организацию Африки. Он упразднил царства Масиниссы и Юбы, агеллиды которых поддерживали помпеянцев. Восточная часть Нумидии была превращена в новую провинцию — Africa nova, которая двадцать лет спустя была объединена со старой провинцией, получившей название Africa vetus.

На востоке граница Новой Африки проходила по fossa regia Сципиона Эмилиана, а ее западный рубеж — по линии к западу от Гиппон-Регия (Бона) и к западу и юго-западу от Каламы (Гельмы). К какой из этих двух провинций была присоединена область Сиртов — установить трудно.

Бокх младший значительно расширил свои владения к востоку, возможно вплоть до Ампсаги (аль-Кебир). Быть может, именно он воздвиг близ Шершеля огромный цилиндрический мавзолей (64 м в диаметре и около 40 м высотой), скопированный с мавзолея Медрасен, который местные жители прозвали «могилой христианки». Между Мавританией, усилившейся в результате войны, и Новой Африкой Цезарь создал в интересах Ситтия обширное буферное государство, объединявшее восточную часть царства Масиниссы и западную часть царства Юбы. Четыре циртинских колонии, в которых поселились солдаты Ситтия — Цирта (Константина), Русикада (Филиппвиль), Куллу (Колло), Милев (Мила), после смерти диктатора (44 год до н. э.) были, несомненно, присоединены к провинции Africa nova, но сохранили от своей прежней автономии федеративный статут и особое административное устройство.

Римская Африка при Цезаре. По сути дела Arfica nova не сразу познала римскую цивилизацию в ее лучшем виде. Первый наместник, историк Саллюстий, облагал Африку податями, которые, по мнению самих римлян, были непомерными даже по сравнению с установившейся практикой. Царские поместья были присоединены к ager publicus и обогащали тех же лиц, чти и прежде.

Вряд ли у Цезаря оставалось время для основания колоний в Нумидии. Но он селил пролетариев и ветеранов в Africa vetus. Подобно Гракху, пример которого нередко вдохновлял Цезаря, он строил планы создания колонии в Карфагене (Colonia Julia Carthago). «Выведение» имело место, согласно его планам, либо в год его гибели, либо, что более вероятно, одним-двумя годами позже, но вне пределов проклятой территории. В 39 году до н. э. сюда переселились новые группы колонистов, восстановившие культ Церер. Возможно, что Цезарю принадлежит заслуга основания юлианских колоний: Курубиса (Корбы), Клулеи (Келибии), Карписа (Хеншир-Мраиссы), Гиппон-Диаррита (Бизерты), Фисдруса (аль-Джема), созданных поблизости от древних мест поселения.

После смерти Цезаря Африка переживала беспокойное время. Цезарианцы и республиканцы оспаривали власть над Africa vetus и Africa nova, и в зависимости от исхода конфликтов и соглашений они переходили из рук в руки, то к Октавиану, то к Антонию, то к Лепиду.

Вначале управление Africa vetus было поручено воину-республиканцу, другу Цицерона — Кв. Корнифицию, которого сенат, руководствуясь заботой о снабжении Рима хлебом, настраивал оказывать сопротивление намерениям цезарианцев. Напротив, Africa nova находилась в руках назначенного еще Цезарем наместника Т. Секстия, и сенат поспешил лишить его легионов. Конфликт между представителями двух противоположных политических течений был неизбежен. Он разразился немедленно после создания триумвирата в составе внучатого племянника Цезаря — Октавиана, консула 44 года до н. э., Марка Антония и Лепида, наместника Ближней Испании и Нарбоннской Галлии, незадолго до этого получившего сан великого понтифика (27 ноября 43 года до н. э.). При разделе провинций Африка вместе с Сицилией и Сардинией досталась Октавиану. Секстий тотчас примкнул к триумвирам и с войсками, навербованными в его провинции, вторгся на территорию Корнифиция, не признававшего никакой другой власти, кроме сената. После смелого рейда вплоть до Гадрумета он был отброшен в Нумидию, но затем при поддержке берберских контингентов Арабиона, сына Масиниссы, перешел в решительное контрнаступление, наголову разбил Корнифиция, который был убит при этом, и стал властителем обеих Африк.

После нового раздела провинций (42 год до н, э.) африканские владения, обещанные было Лепиду, фактически достались Антонию (Africa vetus) и Октавиану (Africa nova). Разрыв между этими двумя триумвирами повлек за собой борьбу между их наместниками, которая закончилась победой ставленника Антония. Но последний был вынужден уступить Африку Лепиду, который не использовал свои многочисленные войска для новых завоеваний и на протяжении четырех лет мирно правил Африкой (40–36 годы до н. э.). Начиная с 36 года до н. э. Октавиан оставался неоспоримым властителем обеих Африк и владений Ситтия, которые в скором времени были объединены в одну сенатскую и проконсульскую провинцию (27 год до н. э.).

В 29 году до н. э. Октавиан поселил колонистов в Карфагене, причем не за пределами проклятой территории, а на том самом месте, где 117 лет назад возвышалась пуническая столица. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы пренебречь религиозными предрассудками, против которых не решились восстать Флакк и Г. Гракх. Октавиан предоставил Вергилию позаботиться о том, чтобы пышной поэтической мантией прикрыть отважный реализм властителя мира, под жаркими лучами летнего солнца подбадривающего трудолюбивых пчелок:

Если восстановить план пунического Карфагена невозможно, то планировка Colonia Julia постепенно вырисовывается во всех своих деталях. Изучая остатки сточных канав, прокладывавшихся по принципам gromatici veteres (древних землемеров), Ш. Сомань пришел к выводу о симметричном расположении кварталов, сгруппированных в четыре сектора (centuriae strigatae), и восстановил decumanus maximus и cardo maximus[29]. Совсем недавно на основании следов сточных канав, сооружавшихся, как правило, параллельно направлению улиц, и по местонахождению памятников, тесно связанных с их расположением, инженер Давин определил общую планировку, ширину улиц и расположение некоторых insulae[30].

Октавиан не ограничивал свои усилия Карфагеном. Он деятельно проводил политику колонизации и урбанизации и продолжал ее и после установления принципата, основывая автономные общины коренного населения и колонии. Среди них были, несомненно, Сикка Венерия (аль-Кеф), Тубурбон Майус (Хеншир Касба) и Утина (Удна).

Мавритания при Октавиане. Непосредственно после убийства диктатора сын Масиниссы Арабион, последовавший за помпеянцами в Испанию, отвоевал земли своего отца у Ситтия, которого он прикончил, и у Бокха. Но Арабион был убит римским наместником Секстием, одержавшим победу над Кориифицием благодаря его поддержке и опасавшимся усиления его влияния, и Бокх II смог возвратить свои владения. Он даже увеличил их за счет территории, принадлежавшей Богуду, который выступал на стороне Антония против Октавиана. С того времени Мавритания простиралась от Атлантического океана до Ампсаги (Руммеля).

После смерти Бокха II (33 год до н. э.), не оставившего наследников, Октавиан, не присоединяя Мавританию официально, фактически правил ею, возможно с помощью двух префектов. Он воспользовался этим для того, чтобы заложить в Мавритании, принадлежавшей Бокху, шесть колоний поблизости от старых портов: Игильгили (Джиджелли), Салды (Бужи), Русаз (Азеффун или Порт-Гейдон на побережье Большой Кабилии), Русгунии (на мысе Матифу, близ Алжира), Гунугу (Кубба-де-Сиди-Брахим, близ Гурайи, в 28 км к западу от Шершеля), Картенны (Тенес) и три колонии внутри страны: Тубусупту (Тиклат, в 29 км к юго-западу от Бужи), Аквэ Калидэ (Хаммам Рига), Зуккабар (Миллиана). В Мавритании, принадлежавшей ранее Богуду, он основал колонии: Зулил (или Зилис [?] Арсила, между Танжером и Ларашем), Бабба Кампестрис (точное местонахождение неизвестно, около Уэззана) и Валенция Баназа (Сиди-Али-бу-Дженун, на Себу, между Порт-Лиоте [Кенитрой] и Аль-Ксар-аль-Кебиром).

Юба II. Казалось бы, что основание колоний в районах, благоприятствовавших распространению римского влияния, должно было служить прелюдией к их аннексии. Но этого не произошло. В 25 году до н. э. Август передал увеличившуюся в размерах Мавританию сыну Юбы I царю Юбе II.

Этот молодой царь, воспитанный в Риме сестрой Октавиана в позлащенной неволе и женившийся по настоянию его покровителей на дочери великой Клеопатры и Антония — Клеопатре Селене, представлял собой весьма любопытный тип африканца. Если эти супруги — отпрыски свергнутых монархов получили подачку в виде царства, то лишь потому, что их воспитание и приверженность Риму служили прочной гарантией, что они будут послушно ходить на привязи. При таких условиях Август мог разрешить себе подобную роскошь, не опасаясь реставрации.

Новый государь отказался от бурного образа жизни своих предков. Низведенный покровительством Рима на роль марионетки, он находил утешение в коллекционировании произведений искусства и в графомании.

Юба II перенес свою столицу в Иол (Шершель), назвав ее Цезареей в угоду властителю мира, официальный культ которого он внедрял. Цезарея была украшена зданиями в классическом стиле из отесанного камня, среди развалин которых можно различить огромный ансамбль, включавший храм, дворец и театр. Повсюду он разместил статуи, обогатившие современные музеи Алжира и особенно Шершеля. В их числе колоссальный Аполлон, скопированный, очевидно, с ранней работы Фидия, две богини в дорических хитонах и Афина, принадлежавшие резцу мастеров одной и той же школы, Дионис, работы школы Праксителя, торс Афродиты, скопированный с оригинала III или II века до н. э., Август в латах, ныне без головы. Юбе II, безусловно, принадлежала и часть коллекции бронзовых изделии, находящихся в музее Волюбилиса, если, как полагает Ж. Каркопино, этот город также был столицей Юбы II.

Царь, владевший греческим, латинским и пуническим языками, был страшным графоманом. Ни одна наука не была ему чужда. Располагая превосходной библиотекой и неутомимыми переписчиками, он был в состоянии писать de omni re scibili (на любые темы). Его произведения не дожили до наших дней. Может быть, следует сожалеть об утрате «Libyca», в котором пафос автора мог сочетаться с какими-то местными преданиями.

Гетулы понимали, кем на самом деле был этот монарх на поводке, царский титул которого не мог скрыть его рабской зависимости. «Раздраженные против Юбы, отказываясь повиноваться римлянам, — пишет Дион Кассий, — они восстали против царя, опустошили соседние страны и перебили множество римлян, выступивших против них». Разумеется, «умиротворение» было поручено римскому полководцу. Оно было проведено с такой решительностью, что полководец был удостоен триумфа и, по словам Диона, прозвища Гетульский (Gaetulicus). Берберскому царю Юбе за сотрудничество в разгроме берберов были оказаны те же почести.

Август принял военные и административные меры, чтобы воспрепятствовать возобновлению подобной опасности. Все это, однако, не помешало маврам примкнуть к восстанию нумидийца Такфарината (17 год н. э.). И на этот раз царь Мавритании пришел на помощь Риму против своих «взбунтовавшихся» подданных.

Птолемей. После смерти Юбы II (конец 23 или 24 год н. э.) ему наследовал его сын Птолемей. На протяжении своего семнадцатилетнего царствования он довольствовался тем, что проводил жизнь в показной роскоши, предоставив бразды правления вольноотпущенникам. По мнению Тацита, именно это обстоятельство побудило многих мавров примкнуть к Такфаринату, легионы которого все еще не были разбиты. Птолемей принял участие в борьбе против мятежников и никогда не проявлял колебаний в своей преданности империи, за что получил достойное вознаграждение. Он был убит в Лионе по приказанию императора Калигулы, завладевшего его богатствами и царством (40 год). С этой даты начинается мавританская эра.

Убийство Птолемея вызвало в Мавритании восстание под руководством Эдемона, вольноотпущенника Птолемея. Восстание распространилось до Атласа. Едва вступив на престол после Калигулы, император Клавдий был вынужден направить в Мавританию нескольких полководцев, перед которыми стояла довольно трудная задача, так как и два года спустя после смерти царя операции еще продолжались.

Новый римский военачальник — Светоний Паулин преследовал мавров до самого Атласа, которого достиг за десять дней пути, перевалил через горы и вышел к реке Гер (быть может, Гир). В середине зимы войска изнывали от зноя и жажды. Местность, покрытая черным песком и усеянная голыми, как бы выжженными скалами, никак не пришлась по душе римлянам. Экспедиции Г. Светония Паулина, а затем его преемника Гн. Гозидия Геты очень скоро помогли римлянам осознать, какую опасность представляют для них кочевники Сахары.

Калигула отказался прикрывать римский империализм маской протектората и аннексировал Мавританию, которую Клавдий разделил на две имперские провинции, соответствовавшие царствам Богуда и Бокха — Мавританию Тингитанскую и Мавританию Цезарейскую (42 год).

С тех пор Рим держал под своим господством всю Берберию, и это господство продолжалось вплоть до вторжения вандалов, то есть на протяжении почти четырех столетий (42–429 годы).