История Северной Африки (Тунис, Алжир, Марокко). Том 1. С древнейших времен до арабского завоевания (647 год)

I. Римские города

Часть состояния богатые африканцы обращали на строительство собственных вилл и благоустройство родных городов. Сельские виллы, изображенные на мозаиках, принадлежали по всей видимости наиболее влиятельным прокураторам, conductores или крупным землевладельцам, изредка наезжавшим в свои имения по делам или на охоту. Римская и туземная аристократия жила в городах и, стремясь ко все большему комфорту, рабски копировала монументы и планировку Рима.

Города Триполитании. В Триполитании, на побережье Сиртов, располагались когда-то три города, достигшие вершины своей славы при Септимии Севере: Эя (Триполи) в центре, Сабрата Вульпия (Сабрата) к западу от нее и Большой Лептис (Лебда в 3 км от Хомса) — к востоку. На протяжении веков Эя подвергалась разрушительному воздействию осад и уличных боев; среди развалин города наибольший интерес представляет четырехфасадная триумфальная арка, в настоящее время реставрированная, и остатки вилл в окрестностях города. В 70 км к западу от Триполи — в Сабрате итальянские археологи обследовали капитолий, две христианские базилики, храм, театр и, очевидно, курию — место заседаний муниципального совета. Однако наибольшие богатства таил в себе Большой Лептис — родина императора. Уже удалось раскопать пристань порта, красивую четырехфасадную триумфальную арку, богато украшенные термы, вода в которые поступала из подземных источников и реки Лебды, а также из цистерн, собиравших дождевую воду. На сравнительно большом пространстве обнаружены также остатки имперского форума, где стояла судебная базилика с тремя нефами, а в другом месте — театр, амфитеатр и цирк. От Такап (Габес) — порта на берегу Малого Сирта — осталось мало следов, но недалеко от Бу-Грары, в том месте, где когда-то находился Гигти, раскопали форум, окруженный с трех сторон портиками с коринфскими колоннами, руины Капитолия, курии и поблизости от нее остатки терм и рынка.

Города Проконсульской провинции. Проконсульская провинция была страной городов. На побережье или поблизости от него тянулись один за другим Махдия (Гумми?), Тапс, Малый Лептис (Лемта), Руспина (Монастир), Тапарура (Сфакс), развалины которой были использованы для строительства касбы и мечетей, Гадрумет (Сус). Последний стал при Траяне колонией, прозванной за богатство нив frugitera (плодородная). Его порт состоял из трех бассейнов, причем один из них был внутренним. Далее следовали Карфаген, вскоре снова превратившийся в столицу, Утика (Утик), делившаяся на верхний и нижний город и терявшая свое значение портового города по мере роста песчаных наносов, Гиппон-Диаррит (Бизерта), уже тогда умевший использовать преимущества своего прекрасного рейда, и Гиппон-Регий (в 2 км к югу от Бона), муниципия при Августе, а позже колония, порт которой, правда, был открыт для восточных ветров, но хорошо защищен от западных. Здесь были найдены термы, театр, форум и др. Можно надеяться, что раскопки на приобретенных государством участках увенчаются новыми открытиями.

На пересеченной местности, простирающейся за Сусом, находились крупные центры — Телепта (Мединат аль-Кадима, то есть старый город, в 500 м от нынешней Телепты), от которой остались развалины театра, терм и христианских памятников, Киллиум (Кассерин), где также нашли театр, и Суфетула (Сбейтла), муниципия, стоявшая на перекрестке важных путей, а позднее, по-видимому, в конце II века колония, от которой сохранились три внушительных храма, построенных рядом в глубине двора прямоугольной формы, термы, развалины театра и христианских базилик.

В долине Меджерды и Милианы также было много городов: Аммедара (Хайдра), Сикка Венерия (аль-Кеф), контролировавшая пути сообщения из Нумидии в Проконсульскую провинцию и имевшая большое стратегическое значение; Альтибурос (Хенпгир Медейна), муниципия при Адриане, от которой на обеих берегах реки и на соседних холмах остались представляющие большой интерес развалины форума, капитолия, театра и вымощенные плитами улицы; Мактарис (Мактар), сначала civitas, затем колония при Марке Аврелии, от которой сохранилась триумфальная арка Траяна, форум, палестра и христианские постройки; Тубурбон Майус (Хеншир Касба), основанная Августом колония, достигшая расцвета при Антонинах, от которой уцелели Капитолий, несколько храмов, рынок, термы и прелестная колоннада.

Особенно много развалин и памятников старины вокруг Тугги (Дугга), civitas, которую Септимий Север преобразовал в муниципию. Она принадлежит к числу наиболее изученных античных городов Берберии. Сравнительно хорошо сохранился ее театр. От Капитолия остались колонны портика, вход и задняя часть здания, от храма Целестин, построенного при Александре Севере — цоколь и несколько колонн. Сохранились также форум и арка Александра Севера. В непосредственной близости от Тугги находились Тубурсику Буре (Тебурсук) и Тигника (Айн-Тунга). Далее на запад городов становилось все меньше: на плато, где еще сейчас видны развалины терм и вилл, в 7 км к северо-западу от Сук-аль-Арбы лежала Булла-Регия (Хаммам-Деррадж). В Симитту (Шемту) находились мраморные карьеры. Рядом с нумидийской границей находились города Калама (Гельма), Тубурсику Нумидарум (Хамиса), ставший при Траяне муниципией, от которой остались значительные развалины базилики, терм и театра; Тагура (Таура), от которой сохранились развалины терм, и Тагаста (Сук-Ахрас). Два города, неизвестно когда присоединенные к Африке, имели важное стратегическое значение — Мадаврос (Мдауруш), где сохранились обширные термы и целый квартал маслобоен, и особенно Тевеста (Тебесса), лежащая на пересечении дорог, ведущих в Тунис. От нее остались триумфальная арка Каракаллы, храм времен Северов и особенно много более поздних христианских памятников.

Города Нумидии. На севере Нумидии был расположен крупный город Цирта (Константина), центр конфедерации четырех колоний. Почти ничего не осталось от римских портов — Русикады (Филиппвиль), открывавшей Цирте выход к морю, и Куллу (Колло), славившегося своими красильнями, специализировавшимися на работах с пурпуром. На юге лежали города, контролировавшие пути в Нумидию: Маскула (Хеншела) у подножия северо-восточных склонов Ореса, Ламбезис (Ламбез) и Тамугади (Тимгад), по развалинам которого можно восстановить вид города ветеранов с его форумом и базиликой, капитолием, триумфальной аркой, приписываемой Траяну, хотя она относится к началу III века, термами и общественными уборными, театром и уникальной в своем роде библиотекой.

Но из всех городов Нумидии наиболее запоминающийся Куикуль (Джемила), расположенный на изрезанной и голой местности, которую некогда покрывали леса и нивы. Куикуль был основан в конце I века и достиг наибольшего расцвета при Антонинах. Из развалин встает облик гармонично построенного города с улицами, обрамленными портиками, с двумя форумами, один из которых окружали капитолий, курия, базилика и святилище, а другой — храм в честь Северов, триумфальная арка Каракаллы, исключительно хорошо сохранившиеся термы, рынок, удобные и изящные дома.

Заслуживает упоминания недавно исследованное местонахождение замка Тиддитанорум (Тиддис) в двадцати километрах к северу от Константины. Интерес, который вызывает этот маленький, прилепившийся к склону горы город, отчасти объясняется тем, что на его территории удалось обнаружить несколько памятников: сохранились форум, базилика и, очевидно, святилище, посвященное культу Митры.

Города Цезарейской Мавритании. Па побережье Цезарейской Мавритании сплошной цепью тянулись небольшие порты: Игильгили (Джиджелли), Салды (Бужи), Иомниум (Тигзирт), Русукуру (Деллис), Русгунии (Матифу), Икосиум (Алжир), Типаса (Типаза), от которой остались выделяющиеся на фоне восхитительного пейзажа развалины форума, судебной базилики, театра и христианских зданий; Кунугу (Кубба-де-Сиди-Брахим в 4 км от Турайи), Картены (Тенес), Большой Порт (Сен-Ле), Ад Фратрес (Немур). Главным городом на побережье была, по-видимому, столица Цезарея (Шершель), богатая памятниками, к сожалению, большей частью скрытыми под современным городом, за исключением театра, перестроенного в амфитеатр, и терм.

На нумидийском плато возвышался Ситифис (Сетиф), колония ветеранов, основанная Нервой в конце I века, а впоследствии ставшая крупным городом. К юго-западу от Сетифа находились: Горры (Айн Руа) — довольно большой городок, жизнь которого была связана с сельским хозяйством, и Тамаллула (Токвиль), оберегавшая южные подступы к обширной равнине. На запад — на площади в 55 гектаров располагался Сертей (Хербет-Гидра), а на возвышенном плато, между двумя уэдами, откуда было легко выступить как на запад, так и на юг, находился важный военный центр Авзия (Омаль), муниципия, ставшая колонией при Септимии Севере. Город Рапид (Сур-Джуаб) располагался по склонам на самом краю обширной равнины Бени-Слиман. Танарамуса стояла на том месте, где в наше время построили исправительную тюрьму Берруагию, а Ламбдия находилась на месте Медеи.

В долине Шелифа находились расположенный на плато Суфасар (Дольфусвиль) — центр римской общины; Маллиана (Афревиль), занимавшая плодородные земли, орошаемые Бутаном; Оппидум Новум (в 1,5 км к северо-востоку от Дюперре) — колония Клавдия, раскинувшаяся на вершине холма, недалеко от сужения долины; Зукхабар (Милиана), контролировавшая долину с высоты обрывистого плато, нависшего над склонами Заккара.

Помимо побережья, римская колонизация шла по двум военным линиям. Первая, устроенная, по-видимому, со времени завоевания, проходила поблизости от моря через Албулы (Айн-Темушент), Дракопес (Хаммам-бу-Хаджар), Регии (Арбал), Тасаккору (Сен-Дени-дю-Сиг), Касгру Нову (около Перрего), Мину (около Релизана), лагерь Гадаум, или Кадаум (по-видимому, Сент-Эме). Вторая, созданная южнее при Септимии Севере, проходила через Нумерус Сирорум (Лалла-Магния), Помарию (Тлемсен), Алтаву (Ламорисьер), Капуттасаккору (Шанзи), Луку (Тимзиуин), Ала Милиарию (Бениан), Когор Брекорум (Тагремарет). Кроме того, были созданы центры в Тиарете и Колумнате (Вальдек-Руссо). Вокруг этих поселений ветераны получали земли, и здесь постепенно развивались крупные населенные пункты и города.

Города Тингитанской Мавритании. В Тингитанской Мавритании жизнь концентрировалась главным образом в портах. Тингис (Танжер), одна из столиц, и Лике (Тшемиш) стали колониями, первый — еще со времени правления Клавдия (42 год до н. э.). Тингис соединялся дорогой с Салой (Шеллой) и Волюбилисом (Ксар-Фараун в 30 км от Мекнеса). Волюбилис, который господствовал над равниной, занятой римлянами, был процветающим городом с середины I века и стал при Клавдии муниципией. Во время недавних раскопок Волюбилиса были обнаружены арка Каракаллы, улицы, дома, давильные прессы, форум с базиликой; было найдено несколько замечательных произведений искусства, в том числе собака из бронзы — яркий образец римской скульптуры, фигура юноши из бронзы — очень хорошая копия греческого оригинала V века до н. э., голова из мрамора, в которой кое-кто склонен видеть черты молодого бербера. Совсем недавно найдены прекрасные бронзовые бюсты, один — изображающий Брута, а второй— правителя в диадеме, в котором Ш. Пикар узнает Гиерона II.

Раскопки продолжаются в Тамуде (в нескольких километрах от Тетуана), в Тамусиде (Сиди-Али-бен-Ахмед) и особенно в Баназе, в долине нижнего Себу, где в числе других находок обнаружены форум и подходы к нему.

Форум. Независимо от того, являлись ли города туземными сельскохозяйственными центрами, как Тугга (Дугга) в Тунисе, Фибилис (Ануана) в Алжире, Волюбилис в Марокко, или военными, как Тамугади (Тим-Гад) и Ламбезис (Ламбез), или морскими портами, как Сабрата, Большой Лептис (Лебда), Карфаген, Утика, Гиппон-Регий (Бон), Цезарея (Шершель) и Тингис (Танжер), — всем им были присущи определенные элементы, составлявшие неотъемлемую принадлежность городской жизни.

Как правило, через город проходили две магистрали— в северо-южном (cardo maximus) и восточно-западном (decumanus Maximus) направлениях, пересекавшиеся на форуме. Если город сразу отстраивался целиком, как, например, Тимгад, форум размещался согласно освященной традицией системе. В остальных случаях его старались втиснуть в городской ансамбль с помощью ряда перестроек. Обычно форум представлял собой площадь прямоугольной формы, окруженную портиками, за которыми располагались храмы, административные сооружения (курия, залы для голосования, трибуна для ораторов) и здания для тяжущихся и дельцов (базилики). Форум был символом и средоточием общественной жизни. Здесь магистраты зачитывали официальные постановления, приносили жертвоприношения, производили продажу имущества с молотка, вершили правосудие. Здесь граждане голосовали, платили налоги, занимались торговлей или биржевыми операциями, здесь же под колоннадой они проводили часы досуга. Наиболее интересные в Берберии форумы были раскопаны в Триполитании — в Сабрате и Большом Лептисе (Лебда); в Тунисе — в Альтибуросе (Медайна), Гигти (Бу-Грара), Тугге (Дугга), Суфетуле (Сбейтла), Тубурбоне Майусе (Хеншир Касба); в Алжире — в Куикуле (Джемила), Тубурсику Нумидарум (Хамиса), Тамугади (Тимгад); в Марокко — в Волюбилисе (Ксар-Фараун) и в Баназе.

Курия и базилики. Курия города Тимгада представляла собой прямоугольное сооружение с тремя проемами, в задней части которого находилось возвышение с передвижными сидениями и двумя статуями по бокам. Входили туда через один из портиков, лестницу и вестибюль. На той же стороне форума возвышалась трибуна для ораторов, построенная в подражание rostra Julia в Риме перед храмом Цезаря.

Базилики в большинстве случаев состояли из большого прямоугольного нефа, обрамленного двухэтажными портиками. В нижнем этаже занимались делами, в верхнем — прогуливались. Некоторые здания состояли из нескольких нефов. Прообразом гипостильных базилик был продолговатый наос с узким фасадом и тремя нефами.

К постройкам такого типа следует отнести базилику Большого Лептпса размером 92 па 38 м, с колоннами из сиенита, построенную почти целиком при Септимии Севере и завершенную при Каракалле, базилику Сига (в 40 км к юго-востоку от Константины), остатки которой, еще различимые в 1950 году, сейчас сравнялись с землей, базилики Типасы, Фибилиса (Аннуна), Гигти (Бу-Грара), Волюбилиса. В базилике Тимгада сочетались одновременно элементы восточного и греческого стиля, так как входная дверь ее выходила на более широкую сторону, а возвышение для судей было расположено в середине одной из узких сторон, как в базиликах с несколькими нефами.

В северо-восточном углу тимгадского форума находились огромные общественные уборные, с рядом сидений, отделявшихся друг от друга ручками в форме дельфинов. Под сидениями протекала сточная вода.

Храмы. Храмы имелись во всех городах. Они состояли из одного обычно удлиненного зала (naos, cella), вытянутого в направлении с востока на запад и приподнятого на цоколь (podium). Иногда святилище предварялось как бы вестибюлем (pronaos). Некоторые храмы по примеру римского капитолия были посвящены божественной троице — Юпитеру, Юноне и Минерве. В таких случаях каждому божеству отводился отдельный зал. Капитолий Тимгада был украшен шестью колоннами спереди (hexastyle), колоннадой по сторонам (periptère) и имел огромную cella (17 на 11,2 м), заканчивавшуюся тремя залами, в которых помещались колоссальные статуи.

Капитолий Сбейтлы, хотя и представлял собой единый ансамбль, состоял из трех cellae, каждая из которых предварялась пронаосом. Центральный пронаос заканчивался не ступенями, как оба боковых, а резким возвышением. Храм Джемилы, посвященный семейству императора Септимия Севера был построен на выложенном плитками цоколе размером 33,65 на 39,6 м, возвышавшемся над землей на 4,9 м. К храму вел величественный подъезд. Найденная в этом же городе прелестная мозаика, изображающая вакхические сцены, дает право предположить, что в городе имелось здание, где происходили мистерии Вакха.

Иначе были устроены храмы, посвященные восточным божествам. Храм Ваала Сатурна в Дугге состоял из узкого длинного пронаоса, выходившего на южную сторону здания, выложенного плитами огороженного пространства — священного участка (peribole), находившегося под покровительством божества (этот участок с трех сторон был окружен портиком), и трех расположенных рядом залов, где, несомненно, хранились казна и посвятительные дары и приношения. Храм Целесты имел двор круглой формы, обведенный портиками; непосредственным продолжением перибола служило простиравшееся перед храмом возвышение, расположенное таким образом, что прогуливавшиеся по нему люди возвышались над папертью.

Театры, амфитеатры и цирки. В Африке театров было больше, чем амфитеатров. В Тимгаде и Дугге они, как и в Греции, были устроены на холмах. Типасский театр, наоборот, был выстроен в виде здания. В Тимгаде еще и сейчас можно различить на земле прямоугольные отверстия, с помощью которых управляли занавесом. Театр в Дугге, построенный при Марке Аврелии, состоял из 21 ступени, разбитых на три секции (maeniana), разделявшиеся между собой барьерами. В глубине оркестра находились пять больших ступеней, на которых можно было устанавливать передвижные сиденья. Передняя часть сцены (pulpitum) состояла из нескольких ниш, сохранившихся до нашего времени; сцена (proscaenium) размером 36,7 на 5,5 м была выложена мозаикой, а ее бетонное основание покоилось на сводах; в задней стене (scaena) было пробито три двери. Две двери по бокам сцены открывали выход непосредственно к внешней колоннаде театра.

Амфитеатры, в которых происходили бои гладиаторов, имели форму эллипсов различной величины, достигавшей, например в Колизее, 187 на 155 м. В городах Африки их насчитывалось множество. В амфитеатре Сабраты, размеры которого составляли две трети площади Колизея, один из богатых граждан устраивал игры гладиаторов, длившиеся пять дней. В Карфагене и Ламбезе можно еще и сейчас различить, где находились места высокопоставленных лиц. Амфитеатр Фисдруса, величественные развалины которого возвышаются над постройками и садами аль-Джема, уступал по величине (148 на 122 м) только Колизею и амфитеатру Пуззолы. Он достигал 36 м в высоту и состоял из 60 аркад, расположенных тремя возвышавшимися один над другим рядами, обрамленными сложными или коринфскими полуколоннами и увенчанными стеной, украшенной пилястрами. 60 тысяч зрителей могли наблюдать игры, происходившие на арене, наибольшее расстояние которой составляло 65 м. В полуподвале находились помещения для бойцов и зверей и сполиарий, куда до погребения складывались трупы гладиаторов.

С царствования Августа ристания на колесницах в Италии были запрещены, но провинциям разрешалось строить цирки, из которых ни один не сохранился в хорошем состоянии. Это были продолговатые сооружения с двумя параллельными, сильно вытянутыми сторонами. Остальные две стороны — одна полукруглой, а вторая слегка выгнутой формы, имели значительно меньшие размеры. Остатки цирков обнаружены в Лебде, Карфагене, Дугге, Шершеле. Цирк в Шершеле превосходил все остальные своими размерами, он занимал площадь 400 на 90 м. В цирке Лебды, достигавшем почти таких же размеров, длинная полоса, делившая арену в продольном направлении (spina), состояла из пяти расположенных в ряд водоемов. Этот цирк, несомненно, таит в себе счастливые неожиданности для археологов.

Термы. Хорошо известно, какое место занимали бани в жизни римлян, а следовательно, в жизни романизированного местного населения. Мытье в бане состояло из ряда процедур: потения в перегретом пару, мытья в горячей воде, ополаскивания водой умеренной температуры, купания в холодной воде, массажа и натирания маслами.

Термы были приспособлены для всех этих процедур. Они состояли из горячего зала с парильней (laconicum), горячей бани (caldarium), теплого зала (tepidarium), холодного зала с бассейном (frigidarium), зала для натираний (elaeothesium). Одежду оставляли у входа в раздевальне (apodyterium), а после мытья занимались упражнениями в палестрах (ephebeum) и прогуливались в залах для бесед (xysti, exedrae).

Города, даже небольшие, считали за честь иметь одну или несколько общественных бань. В Африке их было очень много. В Лебде раскопаны термы II века, украшенные Септимием Севером, центральная часть которых имела восемь огромных 8-метровых колонн, поддерживавших свод, а вдоль стен в нишах были установлены статуи из греческого мрамора. В песке в целости сохранилась настилка полов, мраморная облицовка стен и около тридцати статуй богов в хорошем состоянии, в том числе статуй крупных размеров. Множество бань было в Тимгаде. В больших северных и южных термах еще сейчас можно видеть почти не пострадавшие от времени жаркие залы, остатки полов, обломки протянутых вдоль стен глиняных труб, подводивших горячий воздух к парильне, и часть труб, ведших в бассейны. В больших южных термах Джемилы, вытянутых в направлении с востока на запад, главный вход был обведен портиком с двенадцатью пролетами. Через него проходили в вестибюль, соединявшийся со сводчатым ephebeum размером 12,83 на 31,2 м, через один из двух apodyteria посетители попадали в frigidarium — огромный зал с крестовым сводом, богато украшенный мозаикой и мраморными плитками; в нем за колоннами из розового мрамора находились два маленьких бассейна и один большой размером 12,66 на 5,22 м, далее следовал caldarium, проходы по обеим сторонам которого вели в tepidarium и небольшую ванну с горячей водой, а затем в парильню. За tepidarium находился elaeothesium. Термы северной и южной частей города имели одинаковое строение и были расположены симметрично. Заканчивались они, как и в Тимгаде, уборными.

Некоторые из африканских терм занимали большую площадь: 26000 м² в Джемиле, 3000 м² в Ламбезе и около 4000 м² в Тимгаде. Самые большие термы — в Большом Лептисе — занимали вместе с пристройками площадь около трех гектаров.

Рынки и лавки. По мере развития городов форум уже не вмещал всю местную торговлю и возникала необходимость создания рынков (macellum). Рынки, имевшие в большинстве случаев форму прямоугольника, располагались под открытым небом. В центре их обычно сооружался фонтан, а по краям они окружались портиком, за которым находились лавки. Рынок Сертия в Тимгаде выходил на широкую площадь и занимал территорию размером 25 на 15 м, в центре которой был расположен квадратный бассейн. Рынок Козиния в Джемиле состоял из таких же лавок, что и в Тимгаде, но украшенных с большей пышностью; снаружи его украшал портик с шестью колоннами, а внутри его находились двор и бассейн, палата весов, статуи основателя рынка, его брата и бога Меркурия.

Множество лавок находилось и за пределами рынков. В Тимгаде они располагались вдоль портиков, окаймлявших главную улицу.

Библиотеки. В Тимгаде впервые были обнаружены развалины одной из тех публичных библиотек, которые часто упоминаются в надписях и латинских текстах. Эта библиотека была обязана своим созданием щедрому пожертвованию одного богатого горожанина. У боковых стен полукруглого зала стояли многочисленные шкафы с рукописями. Ими были заняты также полки в трех соседних залах — хранилищах. В нише напротив входа, по-видимому, возвышалась статуя Минервы. В этом сравнительно скромном по размерам помещении могло быть размещено около 23 тысяч книг.

Триумфальные арки. Римский мир (pax Romana) избавил города, которые находились вдали от границ, от необходимости возводить крепостные стены. Даже колонии, например Тимгад, очень скоро перешагнули те укрепления, которыми они окружались по традиции при своем возникновении. Правда, некоторые города по-прежнему были заключены в тесных городских стенах, хотя последние часто отодвигались. В Цезарее (Шершель), например, периметр крепостных укреплений, окаймлявших город и ближайшие подступы, составлял 7 км. Укрепления Цезареи датируются по всей видимости серединой I века, но только в III веке строительство крепостных стен в силу возросшей опасности широко распространилось, так же как и строительство замков (castella), на равнине Сетифа.

Но даже города, не имевшие стен, часто украшали свои въезды монументальными воротами и триумфальными арками либо с одним пролетом, как в Дугге, Сбейтле, Хайдре, Джемиле, либо с двумя, как в Аннуне, а нередко и с тремя — одним широким посредине и двумя меньшего размера по бокам, как, например, арки Траяна в Тимгаде и Септимия Севера в Ламбезе. Значительно реже встречались арки с четырьмя пролетами, как, например, арки Марка Аврелия в Эе и арка Каракаллы в Тебессе. Строитель арки Марка Аврелия, которая представляет собой настоящие пропилеи у входа в Эю через Юго-западные ворота, сумел разрешить сложную проблему возведения купола над четырехугольным, но не квадратным в плане сооружением.

Начиная со II века исчезают колонны, украшавшие внешние углы арок, а колоннада, окружавшая центральный пролет, отделяется от основного сооружения и выносится на выдвинутый вперед пьедестал, как, например, у арки в Тимгаде. Нередко арки украшались барельефами; на арке в Триполи они дважды прославляют Марка Аврелия; на всех четырех фасадах арки Септимия Севера в Большом Лептисе барельефы повествуют о жизни и победах императора. Он изображен то стоя на квадриге вместе с сыновьями, то в облике Юпитера среди группы, в которой находятся богиня Рома, члены семьи императора и магистраты, присутствующие при заклании жертвенного быка двумя священнослужителями.

Кирка археологов раскопала много монументов и сравнительно мало жилых домов. Последние в общем не отличались ни размерами, ни роскошью. Местная аристократия обращала все свое внимание на строительство общественных зданий. Мелкие собственники и мелкие торговцы мало заботились о комфорте своего семейного очага. Богачи же отделывали с расточительной роскошью не свои городские резиденции, подчас мало чем отличавшиеся от рядовых скромных домов, а сельские виллы, служившие им местом увеселений. Но это, конечно, отнюдь не было общим правилом. Богатство мозаики в некоторых домах Карфагена, Джемилы и Волюбилиса, размеры этих зданий, наличие частных бань — все это свидетельствует о том, что их владельцы не были безразличны к домашнему уюту. Находящиеся под землей постройки Булла-Регии также служат своеобразным подтверждением стремления их владельцев к комфорту.

Но как в городе, так и в деревне искусство было мало блистательным. Архитектура представлена обычными однотипными домами, скульптура, как правило, довольно посредственными копиями, мозаика представляет скорее источниковедческий, нежели эстетический, интерес, гробницы были подражанием италийским образцам и подчас сделаны грубо и неумело. Как и римлянин, романизированный бербер отличался маловзыскательным вкусом и предпочитал все прочное, практичное, утилитарное. Однако вполне возможно, что в Шершеле импульс, данный Юбой, продолжал свое действие и после его смерти.

II. Римская культура

Привыкнув жить в величественных городах, где роскошь и комфорт воплощались в первую очередь в общественных сооружениях, являясь членами объединений, постоянно приобщавших их к общественной жизни, горожане мирились с господством Рима. По крайней мере внешне, так как в глубине души они оставались африканцами. По мере того как силы империи иссякали, внешне романизированные берберы отворачивались от нее. Только аристократия, поддерживавшаяся церковью, сохраняла ей верность. При помощи полиции африканские землевладельцы могли удерживать на положении полурабов туземный пролетариат, обрабатывавший их земли, и спокойно пользоваться своими богатствами, не опасаясь разбойничьих налетов. Эта приверженность к порядку и власти, несомненно, объясняет, хотя бы частично, готовность, с какой горожане после сокрушительного разгрома византийцев и восстания в деревне приняли арабских завоевателен, восстановивших упорядоченное правление и оседлое хозяйство и боровшихся против их общего врага — извечно непокорного кочевника — бербера.

Латынь. Рим, который не знал ни расовой ненависти, ни религиозной нетерпимости, не допускал, однако, по политическим соображениям иного языка, кроме латинского. «Римское государство, овладевшее искусством управления, — писал святой Августин, — навязывало покоренным народам не только свой гнет, но и свой язык».

Жизнь в городе заставляла многих берберов овладеть латинским языком, который применялся в суде, куриях и армии. Но значительная часть из них продолжала говорить между собой по-ливийски и даже в течение какого-то времени на пуническом языке, прибегая к латыни в официальных и деловых отношениях. В деревнях, по-видимому, большинство населения не знало языка завоевателя.

Просвещение. Просвещение способствовало распространению латыни. Муниципалитеты и богатые граждане без всякого вмешательства со стороны государства создавали школы даже в небольших городках. В подражание римлянам и грекам африканских школьников с помощью линейки учителя (litterator, primus magister) учили сначала читать, писать и считать. Затем они, если продолжали обучение, проходили курс наук под руководством грамматика, который объяснял им грамматические правила, следил за произношением, преподавал литературу, в особенности древнюю, заставляя при этом выучивать классиков наизусть, и прививал им умение писать речи на латинском языке. Вероятно, учащимся давали также представления о музыке, стихосложении, философии, математике и астрономии. Это было безрадостное учение. Святой Августин восклицает при воспоминании о первых своих уроках и полученных им побоях: «Кто из нас не содрогнулся бы от ужаса перед тем, чтобы заново начать свое детство, и не предпочел бы умереть, будь у него возможность выбора». Он с горечью вспоминает о смертельно скучных похождениях Энея и Дидоны и об отвращении, которое испытывали его товарищи к насильно вдалбливаемым стихам Гомера или Вергилия.

В семнадцать лет ученик, проявивший способности или просто обладавший средствами, мог продолжить свое образование у преподавателя в больших городах. Городские власти считали особой честью приглашать знаменитых преподавателей в свои школы, которые мы не без злоупотребления называем университетами. В Нумидии большой известностью пользовались школы Цирты и Тевесты. В конце IV века святой Августин продолжал в Мадавре занятия, начатые им в Тагасте. Гадрумет, Эя, Большой Лептис привлекали к себе учащихся из Проконсульской провинции и Триполитании. Однако интеллектуальной столицей, как и политической, по-прежнему оставался Карфаген. Производить впечатление человека образованного здесь считалось признаком хорошего тона. Апулей заявил карфагенянам, рукоплескавшим ему в театре, что в их городе «каждый житель — человек высокообразованный, все науки нашли себе место; дети изучают их, молодежь украшена ими, старики обучают им. О Карфаген, досточтимый наставник нашей провинции, небесная муза Африки, Карфаген, Камена[33] облаченного в тогу народа».

Риторику и поэзию изучали во всех городах. В Африке, этой «кормушке адвокатов», как называл ее Ювенал, оратора возводили буквально на царственный пьедестал. Литература, история, философия — все это было тесно связано с ораторским искусством. Красноречие, не находившее себе широкого применения в общественной жизни, изливалось в учебных упражнениях или светских беседах.

Учащиеся комплектовались в основном из среды детей муниципальной аристократии. Случалось, что богатый патрон предоставлял возможность какому-нибудь одаренному клиенту развивать свои таланты в Карфагене. Однако все эти юнцы отнюдь нс являли собой образцы прилежания и добродетели. Они были завсегдатаями театров и цирков или же всецело предавались тому, что святой Августин, каясь, назвал «котлом постыдной любви» (sartago flagitiosorum amorum). Некоторые, как, например, Августин, умудрялись с одинаковым усердием предаваться любовным утехам и наукам. Другие же, образуя группы хулиганов (eversores), врывались в лекционные залы, осмеивали преподавателей и избивали мирных слушателей.

Эти школы дали Африке администраторов, красноречивых адвокатов, нескольких выдающихся юристов, из которых наибольшей известностью пользовался Сальвий Юлиан из Гадрумета, автор Вечного эдикта (129 год), а также ряд других, скорее поверхностных, чем глубоких умов.

Римская литература. Особенности образования, полученного у грамматиков, дают себя чувствовать как у христианских, так и у языческих писателей Африки. Именно в Карфагене они пристрастились к неоплатонизму, философскому мистицизму и александрийским спекуляциям; именно там они научились восхищаться Саллюстием; там, наконец, пышным цветом расцвели их врожденные склонности к энергичному, язвительному, наступательному красноречию. Они были не столько стилистами, сколько прямолинейными полемистами, и их темперамент, растрачиваемый в дискуссиях на однообразные темы, породил своеобразный характер мышления и особый способ динамического выражения мыслей.

Африканцем по происхождению, несомненно, был поэт Манилий, который при Тиберии изложил в напыщенном и восторженном стиле предмет, живо интересовавший суеверных до мозга костей берберов — предсказание будущего на основании изучения небесных знамений. Африканцами, конечно, были и Корнут — оратор и философ стоической школы, ставший при Клавдии и Нероне главой стоиков в Риме, и Септимий Север, оратор, дед императора, пользовавшийся признанием лаже среди известных писателей, и Флор, который чуть было не потерял рассудок из-за того, что на играх в Капитолии не выиграл премии за поэтическое произведение, а при Адриане выдвинулся в число известнейших ораторов столицы, затем неожиданно стал историком, вернее панегиристом империи, с упоением разглагольствовавшим о величии Рима на страницах написанной им истории всех войн и царей. Африканцем по происхождению был и Фронтон из Цирты (М. Cornelius Fronto) «оратор, консул, учитель двух императоров», пользовавшийся такой репутацией, что Антоний поручил ему преподавать латинскую риторику юным принцам Марку Аврелию и Л. Веру, хотя его неистощимое красноречие, нередко остроумное и изобилующее порой сочными народными выражениями, не выходило за рамки скудных и однообразных тем.

Апулей из Мадавры. Наибольшей известности из африканских писателей достиг Апулей (L. Apuleius), родившийся около 125 года. Это был своеобразный человек, полный резких контрастов — оратор, глубокий и поверхностный в одно и то же время, суеверный и неверующий, самовлюбленный, но остроумный, невыносимый и обаятельный. Он происходил из муниципальной аристократии Мадавры, где в начале II века его отец был дуумвиром. Высшее образование он получил, разумеется, в Карфагене, а для расширения кругозора предпринял ряд длительных путешествий в Италию, Грецию и Малую Азию. В Афинах он увлекся схоластическим платонизмом, который проповедовал всю свою жизнь, и с головой погрузился в изучение наук. Он, несомненно, посещал лекции знаменитых софистов и участвовал в большей части мистерий, суливших верующим вечное блаженство.

Во время пребывания в Эе в жизни Апулея произошло достопримечательное событие. После того как он женился на матери одного из своих друзей, которая прежде с непримиримой враждебностью относилась к вторичным бракам, его обвинили в том, что он околдовал почтенную матрону. Представитель обвинения старался доказать в суде, что Апулей чародей и на него как на такового распространяется действие закона против колдовства. Это обвинение вызвало со стороны Апулея блестящую, хотя и не вполне убедительную защитительную речь, в которой он упрекал своих противников в том, что они путают философию с колдовством. После окончания судебного процесса Апулей изложил эту речь в форме литературного произведения под названием «Апология».

Осуждение, по-видимому, не состоялось, так как Апулей смог беспрепятственно возвратиться в Карфаген, где быстро достиг успеха. Для этого у него не было недостатка ни в обаянии, ни в уме, ни в богатстве (neque corpore, neque animo, neque fortuna poeni tendum). Вскоре он стал любимцем Карфагена, модным лектором, говорившим на любую тему, но главным образом по философии. «Флориды» сохранили нам 23 фрагмента различного размера, извлеченные из речей Апулея и сгруппированные одним из его почитателей в «букет прекраснейших цветов его красноречия» (Florida). В них Апулей хвастливо сообщает, что достиг совершенства в различных искусствах. «(Орудиям труда) предпочитаю простую тростинку для письма и с ее помощью создаю поэмы всех видов, годные для ветви[34], лиры, сокка[35], котурна[36]; есть у меня и сатиры, и загадки, и разные рассказы; пишу я и речи, которые хвалят ораторы, и диалоги, которые хвалят философы, и все это (а также и многое другое того же рода) — как по-гречески, так и по-латыни сходным стилем, с одинаковой охотой и равным усердием».

Имелись, конечно, самые разнообразные истории. Но наибольшую популярность по праву получили «Метаморфозы», которые с античных времен известны под названием «Золотой осел» («Asinus aureus»). Апулей сочинил их не в ранние годы странствий, а уже в Карфагене, около 170 года. Речь идет об изложенной Лукианом в его «Осле» повести о превращении в осла некоего Луция, который после многочисленных приключений принимает свой первоначальный облик. Основная линия повествования перемежается с эпизодами как бы второго плана, каким является, например, прелестная новелла о Психее и Амуре. До сих пор ведутся споры о том, написал ли Апулей свое произведение первоначально на греческом языке, имеют ли «Осел» Лукиана и «Метаморфозы» один общий источник и не послужил ли Апулею прототипом герой большого произведения Лукиана, «Осел» которого является лишь его сокращенным вариантом. Независимо от существа и исхода этого спора, красочная и многообразная версия Апулея, изобилующая описаниями нравов, в которой непристойность перемежается с религиозным экстазом, относится к тем немногим книгам латинских авторов, которые еще и поныне читаются с интересом.

Мы не в состоянии точно установить, были ли африканские писатели потомками римских колонистов. Скорее всего большинство их составляли романизированные берберы, выражавшие на языке завоевателя мысли и чувства, не поддававшиеся описанию на ливийском и даже пуническом языках.

III. Римская религия, туземные культы и возникновение христианства

Римская религия. Африканцы не ограничились тем, что заимствовали язык своих победителей. Многие приняли и их религиозные верования, составлявшие неотъемлемую часть римской цивилизации. Государство, проявлявшее терпимость ко всем верованиям, кроме христианства, из политических соображений поощряло культ императора. Провинциальные собрания не только стимулировали лояльность населения, но позволяли императору осуществлять более действенный контроль над наместниками. В Африке, начиная с Веспасиана, то есть значительно позднее, чем в других частях империи, каждая провинция имела свое провинциальное собрание (concilium provinciale). Карфаген служил местопребыванием провинциального собрания Проконсульской провинции и резиденцией ее жреца (sacerdos provinciae), избиравшегося на год аристократией провинции. Это был почетный пост, которого усиленно домогались. Апулей говорил, что его сан жреца равноценен жезлу маршала (summus honos), и после избрания на свои личные средства устроил в столице пышные игры.

Культ императора, выражавшийся в процессиях, жертвоприношениях и священных трапезах, привлекал массы народу. Тертуллиан рисует живописную, пусть и не совсем беспристрастную картину народных увеселений, которыми сопровождались религиозные празднества в конце ΙI века. «Вот, поистине, великая дань уважения— расставлять на площадях очаги и ряды столов, устраивать пиры во всех кварталах, превращать город в харчевню, смешивать вино с грязью, бегать оравами и затевать драки да предаваться непристойностям и распутным утехам». Не слышатся ли в этих словах те же самые выражения, которые в наше время употребляют трезвенники для того, чтобы заклеймить увеселения пасхального понедельника (mouna) в некоторых городах Алжира?

Устойчивость туземных культов. Официальный культ — культ императора, к которому люди присоединялись лишь из желания повеселиться, не проникал в массы коренного населения. Римское господство не отразилось на распространении ливийского и пунического культов. Можно даже утверждать, что оно им благоприятствовало. Тысячи найденных вотивных предметов из терракоты, а также надписи и монеты не оставляют сомнения в том, что под именем Saturnus Augustus продолжал пользоваться почитанием не кто иной, как Ваал Хаммон, старец, восседающий на троне с серпом в деснице, и что покровительница пунического Карфагена Танит продолжала властвовать в образе Целестии, а может быть, и в новом обличии богини-кормилицы, дающей грудь ребенку.

Барельеф римской эпохи, обнаруженный в окрестностях Беджи, познакомил нас с именами некоторых туземных богов: Макурта, Макург, Вихина, Бонкор, Варсисима, Матила, Юна, индивидуальность которых, к сожалению, покрыта мраком неизвестности. Во всяком случае, продолжали существовать культы местных богов, духов, священных гротов, деревьев, гор, животных и даже культ людей, выражавшийся в почитании древних царей Берберии.

Аристократия, как правило, изменяла им ради римских богов: капитолийской троицы, Марса, покровителя: маслоторговцев Меркурия, Цереры и Вакха, Эскулапа, ведавшего горячими источниками, или же отдавала предпочтение восточным божествам — Исиде, Осирису, Митре. Народ, однако, оставался верен древним традициям. Почти все дошедшие до нас официальные знаки, почитания туземных богов исходили от перегринских общин. Подлинный культ носил индивидуальный или. семейный характер. Среди 1400 авторов посвящений отмечен лишь один государственный чиновник, несколько офицеров или солдат и небольшое число муниципальных магистратов — всего 60 имен и почти нет служащих администрации прокуратора. Все остальные — туземцы, люди без званий и права римского гражданства, и многие из них доказывали свое религиозное рвение усердным, с которым они предавались служению богам. На них влияние Рима было ничтожным. В отличие от муниципальной буржуазии, огромная масса берберов, верная своим традициям, не поддавалась ни римской религии, ни римской цивилизации.

Распространение христианства. В Берберии христианство попало на благодатную почву, так как аристократия была подготовлена к монотеизму философией, а народ — пуническим генотеизмом. Не удивительно, что оно получило быстрое распространение.

Ученые-богословы скорее с усердием, чем с убедительностью старались отнести начало христианской проповеди в Триполитании и Проконсульской провинции к апостольским временам. Немногие доказательства, которыми они могут оперировать, относятся к более позднему периоду, да и то малоправдоподобны. Возможно, христианство проникало через порты, главным образом через Карфаген, и находило своих первых приверженцев в синагогах. Оттуда оно быстро распространилось в глубь страны. Тертуллиан писал в 197 году: «Вы стонете, что число христиан ежедневно возрастает, поэтому вы вопите, что государство находится в блокаде, что христиане всюду — на полях, в крепостях, на островах. Вы скорбите, как о военном поражении, что всякий пол, всякий возраст и всякий, наконец, сан переходит к нам». Пятнадцать лет спустя он бросил проконсулу Африки реплику: «Нас великое множество, мы составляем почти большинство в каждой общине». Явное преувеличение адвоката христианства, к тому же еще и африканца, но оно не могло не иметь под собой определенных оснований. Бесспорным является и тот факт, что на карфагенском соборе в начале III века, первом упоминающемся в истории африканском соборе, присутствовало семьдесят епископов Проконсульской провинции и Нумидии во главе с епископом Агриппином.

Гонения. История христианской Африки начинается с 180 года сценами мученичества. Религиозный пыл берберов непрерывно давал преследователям все новые и новые жертвы. «Африка, — писал Августин, — полна трупов святых мучеников». Конечно, на мятежных и непокорных берберов репрессии обрушивались с особой силой. Рим, терпимо относившийся ко всем верованиям и легко допускавший, чтобы евреи воздерживались от отправления культа императора, безжалостно боролся с организациями, которые мы назвали бы сегодня интернациональными. В силу как своих доктрин, так и вселенской концепции рождающееся христианство находилось по отношению к центральной власти в таком же положении, в каком оказываются революционные партии в странах, где правительства терпят их, пока они ограничиваются национальными рамками, но склонны относиться к ним с подозрением, как только их деятельность перешагивает границы. Государственные соображения, легко мирившиеся с иудаизмом в рамках империи, не допускали существования секты, которая являлась одновременно еврейской и космополитической, антимилитаристской и анархической.

Правительство было заинтересовано в увеличении числа отступников, а не мучеников. Оно не верило ни в гнусности, приписывавшиеся христианам, ни в преступления тайных обществ, иначе с отступничеством не прекращались бы преследования. Согласно правилу, установленному Траяном, члены враждебной обществу секты, не желающие выйти из нее, подлежали уничтожению, но преследовать их в случае доноса разрешалось только при соблюдении предусмотренных законом гарантий против клеветников. Большинство правителей только под давлением народных волнений вплотную приступало к гонениям на христиан. Тертуллиан во всеуслышание проповедовал свою веру, никогда не подвергаясь репрессиям. Святой Киприан отверг преимущества, которые ему сулили в случае отречения от веры. Во время судебных процессов — об этом повествует тот же Тертуллиан — наместники подсказывали обвиняемым спасительные ответы и предавали их казни только под давлением неистовствующей толпы.

Вряд ли на протяжении почти всего II века христианам Африки приходилось скрывать отправления культа и встречать препятствия при организации общин. Первые репрессии были вызваны инцидентом местного значения. 17 июля 180 года проконсул приказал обезглавить двенадцать христиан из небольшого городка Сцилли.

В 202 году, если верить «Истории Августов», Септимий Север запретил еврейский прозелитизм и христианскую пропаганду. Но ни у Геродиана, ни у Диона Кассия мы не находим упоминания о каком-либо эдикте, который мог бы быть применен в данном случае. Фактически речь идет вовсе не о массовых гонениях, а о судебных процессах, состоявшихся в двух центрах, где народные страсти достигли особого накала — в Александрии и Карфагене.

В городе Тубурбон Минус (Тебурба), находившемся поблизости от столицы Проконсульской провинции, в 203 году были арестованы пять христиан. Среди них находилась святая Перпетуя (Vibia Perpetua), молодая замужняя женщина 22 лет с грудным ребенком, принадлежавшая к местной знати. Вместе с ней в тюрьму заточили двух новообращенных скромного звания и двух рабов. К ним вскоре присоединился шестой — он сам отдался в руки властей. Обвиняемых осудили в Карфагене и бросили на растерзание зверям. Эта трогательная история известна нам из пространного повествования, проникнутого монтанистским[37] духом, в котором склонны видеть руку Тертуллиана. Этот документ имеет первостепенное значение для понимания христианской психологии, а также тех несчастий, которые многим семьям принес прозелитизм, религиозный экстаз, видения, являвшиеся мученикам, и ужасы амфитеатра. Это одновременно и художественное произведение, наивное и вместе с тем трагическое, простое и возвышенное, рисующее прелестный образ доброй Перпетуи, страдающей вдвойне как мать и дочь и все же страстно желающей принять муку, невзирая на то, что она разлучит Перпетую со всеми нежно любимыми ею людьми.

Вскоре после смерти Септимия Севера христианин-легионер из Ламбеза сделал логические выводы из антимилитаристских принципов евангелия. Он отказался по случаю праздника надеть венок и вернул «свой меч, который считал излишним для защиты Господа Бога». Его отправили в Рим и предали мучительной казни.

Христианская литература. Мы хорошо осведомлены о кризисах, которые переживало христианство. Но, к сожалению, мы мало знаем об организации культа и об условиях, в которых развертывалась пропаганда христианства. Церковь Карфагена, получившая евангелие с Востока так же, как церковь Рима и Лиона, пользовалась греческим языком. Римские проповедники II века сохранили греческий язык в литургии, но проповедь, очевидно, вели на латыни. Поэтому первые документы о мучениках также были составлены одновременно на двух языках. Перпетуя говорила по-гречески со священнослужителями и по-латински со своими близкими. Тертуллиан начал писать по-гречески. Несомненно, оба эти языка одновременно применялись в церкви Карфагена. И лишь во II веке она окончательно перешла на латынь.

В 180 году уже существовали латинские переводы библии. Мученики из Сцилли, простые люди, которые не могли знать греческого, располагали «почтенными книгами божественного закона и посланиями праведного Павла». В конце II века один из пап, один епископ и один еретик писали на латинском языке. Но первые шедевры литературы на латинском языке подарил христианству Тертуллиан.

Тертуллиан. Тертуллиан (Q. Septimius Florens Tertullianus) был сыном центуриона из когорты проконсула. Он родился в Карфагене в 155 или 160 году, там же постиг высшее ораторское искусство и получил широкое образование. Он одинаково хорошо владел латинским и греческим языками, был сведущ в медицине и естественных науках, а главное, обладал серьезной юридической подготовкой. Ему прочили блестящею карьеру адвоката, но неожиданно он сделал крутой поворот и принял христианство.

Обстоятельства обращения Тертуллиана нам не известны. Скорее всего оно, как и все остальные его действия, было продиктовано страстностью и прямолинейностью его натуры. Стоило ему понять, в чем истина, как он душой и телом отдавался служению ей, пренебрегая осторожностью, отвергая компромиссы. Это был экстремист и бунтарь, идущий против течения. Торжествующие доктрины, получившие признание своего времени, были ему не по душе. Его интеллект находил удовольствие в абсолюте, его темперамент — в борьбе. К тому же он был блестящим памфлетистом, как никто Другой, вооруженным для полемики и отдавался ей целиком. Будучи обращенным, этот бербер сохранил под внешностью христианина всю страстность, всю непримиримость, все свободолюбие своих соплеменников.

Христианство Тертуллиан воспринимал сугубо ригористически. Он призывал своих братьев-христиан отказаться от всего и целиком посвятить себя борьбе. Сам он бросился в первые ряды подвижников христианства, поощряя и оправдывая мучеников («Ad Martyres»), опровергая обвинения в адрес христиан («Apologeticum», «Ad nationes», «Ad scapulam»), запрещая верующим посещать публичные игры («De spectaculis»), поступать на военную службу, так как христианин не должен быть солдатом, а солдат, принявший христианство, обязан дезертировать («De corona») и, наконец, занимать должности, вынуждающие идти на компромисс со временем («De idolatria»).

Будучи оратором, мыслившим философскими категориями, он отнюдь не противопоставлял разум вере. Он даже считал философов как бы предвестниками веры, изменившими своим внутренним побуждениям. Его теология охватывала самые высокие материи: существование бога («De testimonio animae»), природа души («De anima»), последний судный день («De resurrectione carnis»). Он изощрялся в наставлениях, призывавших к морали и непререкаемой дисциплине («De baptismo», «De oratione», «De paenitentia»), язвительно высмеивал кокетство женщин и излишества их туалета («De cultu feminarum»), в частности ополчался против вуали, которую носили юные девушки («De virginibus velandis»), и проповедовал целомудрие («Ad uxorem», «De pudicitia»).

Тертуллиан чувствовал себя в родной стихии лишь тогда, когда ему приходилось с кем-нибудь или с чем-нибудь бороться. Он обрушивал свои удары на евреев, настраивавших власти и население против христиан («Adversus Judaeos»), на всех еретиков, против которых располагавшая священным писанием церковь могла систематически выдвигать обоснованные возражения («De praescriptione haereticorum»), и, в частности, на художника Гермогена, путавшего «красноречие с многословием, цинизм с твердостью» и отстаивавшего вечность материи («Contra Hermogenem»), на маркионистов[38], противопоставлявших Христа богу ветхого завета («Contra Marcionem»), и Праксея, который во имя сохранения единства бога утверждал, что бог-сын всего лишь проявление бога-отца («Contra Praxeam»).

Основное пропагандистское произведение Тертуллиана «Апологетик» («Apologeticum»). Автор проникает в самую гущу ожесточенных споров между язычниками и христианами, поднимает свой голос против преследований, которым подвергались только христиане за вымышленные и ничем не подтвержденные обвинения в преступлениях, за презрительное отношение к национальной религии и уклонение от культа императора. Выступая по первому пункту, Тертуллиан не испытывал серьезных затруднений, остальные два представляли большие сложности. Он не отрицал позицию христиан, а оправдывал ее, понося языческую мифологию и утверждая, таким образом, лояльность христиан. Казалось, он не замечал, что империя заинтересована не в сопоставлении этих двух религий, а в защите концепции порядка от доктрины, которую государство считало источником анархии и смуты.

Этот грозный мыслитель в конечном итоге не мог не приняться за само христианство. В один прекрасный день он познал монтанизм — ересь чисто прагматического свойства, которая отвергала какие бы то ни было теоретические споры, но стремилась к моральному идеалу и действию, допуская предсказания, проникновение в души людей, видения и эхстазы. Тертуллиан поставил на службу новой доктрине всю свою энергию и мистицизм и обратил против вчерашних братьев то страшное оружие, которым еще накануне сражался за их дело, бичуя трусов, отступивших перед преследованиями («De fuga»), отвергая вторичные браки («De monogamia»), настаивая на строжайшем соблюдении постов («De ieiunio») и резко нападая на папу Каллиста за то, что он разрешил блудникам и нарушителям супружеской верности возвратиться в лоно церкви («De pudicitia»). Умер он, по всей вероятности, в весьма преклонном возрасте, так и не покаявшись.

Своеобразие Тертуллиана коренилось вовсе не в его теологии. По своим идеям он был скорее не новатором, а реакционером, находившимся в плену у традиций. Преследуемый неотвязной мыслью о близком конце света, он стремился изгнать из жизни все, что было присуще человеку как члену общества. Таким образом, взгляды самого Тертуллиана с самого начала его деятельности поставили его вне рамок церкви, вынужденной приспосабливаться к требованиям века, ибо иначе перед ней стояла перспектива застыть в губительном анахронизме, угрожавшем ей отказом от всякой эффективной деятельности. Заявляя, что церковь там, где находятся трое христиан, пусть даже мирян (Sed ubi tres, Ecclesia est, licet laici), что церковь представляет собой не объединение епископов, а определенное состояние духа, Тертуллиан решительно поставил себя вне ортодоксальной церкви.

И все же, несмотря на «грехопадение» Тертуллиана, церковь, относившаяся к еретикам с такой непримиримостью, проявила по отношению к нему беспредельную снисходительность. Объясняется это тем, что в наступлении против язычества он применил самые веские аргументы, и последующим апологетам оставалось только подхватить их, по возможности талантливо. Победившая церковь могла закрыть глаза на ошибки, не представлявшие опасности для уже утвердившейся традиции, и помнить только о страстной искренности христианина и красноречии памфлетиста. Подлинная оригинальность Тертуллиана заключается в его стиле. Острый мыслитель, полемист, создавший пламенные памфлеты, тонкий теолог, он соединял в себе самые разносторонние достоинства и владел стилем прямолинейным, образным, сильным, трепетным, как и сам этот пылкий человек с его кипучей деятельностью.

Минуций Феликс. Совсем иным представляется соотечественник Тертуллиана Минуций Феликс, написавший для острословов диалог «Октавий». В нем христианин, носящий это имя, опровергает старые возражения против христианства и в конце разговора убеждает собеседника. Этот очаровательный, несколько расплывчатый диалог ограничивается бесстрастным сопоставлением двух философий. Сходство, подмеченное между «Октавием» и «Апологетиком», не может быть случайным. Но какая из этих работ первой появилась на свет? Трудно решить этот безнадежный спор. Представляется более вероятным, что «Октавий» написан раньше, но ι это далеко не окончательное суждение.

В тот момент, когда умер Тертуллиан, то есть примерно около 240 года (?), здание римского господства в Африке дало первые трещины. Но упадок римской мощи не отразился на успехах христианства. Параллелизм, с которым развивались эти два явления, был настолько разительным, что давал повод рассматривать второе как причину первого. На самом деле, оба эти явления были вызваны причинами одного порядка. Исчезновение римского духа способствовало одновременно и торжеству католицизма, и социальным волнениям.

В Африке аристократия и официальная церковь, вставшая на защиту порядка, даже объединились впоследствии для борьбы против пролетарского христианства донатистов.