История Северной Африки (Тунис, Алжир, Марокко). Том 1. С древнейших времен до арабского завоевания (647 год)

I. Завоевание

Восстания мусуламиев и гетулов при Августе. До 238 года господству римлян в Африке ничто серьезно не угрожало, но продвижение римлян наталкивалось порой на довольно серьезные восстания коренного населения. Для «умиротворения» страны, как это деликатно называется на языке колонизаторов, приходилось непрерывно посылать экспедиции. Восстание гетулов против Юбы при Августе не ограничилось Южной Мавританией. Римлянам пришлось вести военные действия против многочисленных племен мусуламиев, обитавших в Алжире и Тунисе к югу от Меджерды, главным образом на Мутуле (уэд Меллег или уэд Тесса), и гетулов, «соседей Сирта», которые кочевали по степям южного Туниса. За отсутствием сведений мы не в состоянии точно охарактеризовать это движение. Но его размах и трудности, которые испытал Косс Корнелий Лентул при его подавлении, дают основание предполагать, что волнения среди южных племен и вторжения на римскую территорию продолжались в течение более чем тридцати лет. Мы не знаем ни об одном восстании, которое происходило бы в последние восемь лет принципата Августа, но известно, что император был вынужден частично отказаться от строго оборонительной политики, принятой им в 27 году до н. э.

Такфаринат. О восстании бербера Такфарината, который во времена Тиберия семь лет подряд наносил поражения римским армиям, нам известно из скупых сообщений Тацита. «В том же году (17), — сообщает он, — началась война в Африке: неприятелями предводительствовал Такфаринат. Он был родом нумидиец, служил во вспомогательном войске в римском лагере, а затем бежал. Он стал набирать сперва для добычи и грабежа бродяг и людей, привыкших к разбою; потом стал составлять из них по-военному отряды пехоты и взводы конницы; и наконец стал считаться предводителем не нестройной шайки, а народа мусуламиев. Этот бравый народ, близкий к африканским пустыням, не знавший в то время еще никакой городской жизни, взялся за оружие и вовлек в войну соседних мавров; у этих предводителем был Мазиппа. Войско они разделили таким образом, что Такфаринат взял себе отборных людей и, вооружив их по-римски, держал их в лагере, чтобы приучить к дисциплине и команде; Мазиппа же с легкими отрядами распространял кругом пожары, убийства и ужас».

Подобно многим другим вождям повстанцев от Югурты и до Абд аль-Керима, Такфаринат изучил военное дело и укреплял свою ненависть к иноземцам, отбывая службу в армии захватчиков. Сначала он был предводителем небольших разрозненных отрядов. По всей видимости, движение носило первоначально характер стихийных бунтов, выражавшихся в отдельных налетах, и лишь впоследствии Такфаринат организовал, дисциплинировал и превратил в регулярную армию эти неорганизованные скопища племен. И если он в этом преуспел, как утверждает Тацит, то можно заключить, что это был отнюдь не заурядный авантюрист, а крупный руководитель.

Движение распространилось до Мавритании на западе и Малого Сирта на востоке и превратилось в общее восстание южных племен, охватившее владения Рима. Проконсул М. Фурий Камилл, возглавлявший Третий легион Августа и вспомогательные войска, разбил Такфарината в открытом бою и был удостоен триумфа (17 год н. э.). Но первое поражение берберов не привело к подавлению восстания. Нумидийцы, верные своей извечной тактике, проиграв сражение, рассеялись, но лишь для того, чтобы снова собраться с силами в пустыне. Отсюда Такфаринат предпринимал внезапные набеги на пограничные деревни и селения. Ему даже удалось обратить в бегство римскую когорту и занять одну из крепостей (20 г. н. э.).

Проконсулу Л. Апронию пришлось вмешаться, чтобы с помощью подошедших из Паннонии подкреплений освободить осажденную крепость. Осада крепостей не относилась к сильным сторонам военного искусства нумидийцев. У Такфарината хватило благоразумия отказаться от нее и вернуться к оправдавшей себя тактике внезапных нападений. Римляне не в состоянии были захватить этого врага, который появлялся со своей армией там, где его меньше всего ожидали, и исчезал с добычей прежде, чем потерпевшие успевали что-нибудь предпринять. Правда, сыну проконсула Л. Апронию Цезиану удалось однажды настичь Такфарината и заставить его бежать в пустыню. Мимолетный успех римлян не помешал нумидийду вновь появиться и направить к Тиберию послов с требованием добровольно уступить ему и его армии земли. В противном случае он угрожал «нескончаемой войной».

Тацит усматривает в этом требовании проявление особой заносчивости. На самом же деле оно скорее свидетельствует о жизненной необходимости для нумидийцев пополнять свои запасы на плодородных равнинах, доступ к которым преградила римская оккупация. Тиберий отказался вступить в переговоры. «Говорят, — пишет Тацит, — что никакое еще личное оскорбление и оскорбление римского народа не укололо Кесаря так чувствительно, как то, что дезертир и разбойник разыгрывал роль воюющей стороны». Он не мог допустить, чтобы империя «при полном могуществе римского народа откупалась от разбойника Такфарината заключением мира и уступкой земель».

Новый проконсул Юний Блез проводил по отношению к нумидийцу двойственную политику. Хитроумными посулами и, несомненно, уступками земли он вызвал раскол в лагере повстанцев, а затем, как позднее Бюжо в борьбе против Абд аль-Кадира, перестроил свою тактику применительно к условиям Африки, создав мобильные колонны, не дававшие покоя противнику. Он разместил свои войска в укрепленных лагерях, тянувшихся вдоль границ, и смог благодаря этому не прекращать наступления даже глубокой зимой, но захватить Такфарината, как повелел император, ему не удалось. И, если верить молве, он был удостоен триумфа лишь потому, что приходился дядей всемогущему префекту претория Сеяну.

После отбытия Блеза положение снова стало серьезным. Восшествие Птолемея на мавританский престол послужило поводом к новому восстанию мавров. И Такфаринат, который не мог не знать, что вооруженные силы римлян сократились на один легион, привлек к себе новых сторонников, и повстанческое движение вновь охватило территорию от Мавритании до Большого Сирта. Проконсул П. Корнелий Долабелла следовал тактике Блеза и в конце концов настиг повстанцев «у полуразрушенной крепостцы, которую они сами когда-то сожгли и которая называлась Авзея; они надеялись на местность, замкнутую кругом обширными лесами» (Тацит). Высказывалось мнение, не подтвержденное вескими доказательствами, что эта крепость (castellum) находилась на месте Омаля, хотя более вероятно, что она была расположена гораздо восточнее. Римские солдаты «насыщались мщением и кровью» и перерезали нумидийцев, застигнутых на отдыхе. Тогда Такфаринат бросается на врагов и «избегает плена посредством смерти, которая не досталась неприятелю даром». Убийство вождя движения положило конец военным действиям.

Продвижение на юг при Тиберии. После окончания войны последовало расширение римской оккупации. Именно в этот период были установлены межевые знаки, найденные на юге Туниса, близ шотта аль-Феджеджа. Они указывают на вновь развернувшийся процесс землеустроительных работ, при котором в качестве главных линий (decumanus maximus и cardo maximus) были приняты: за decumanus — линия, выходившая на северо-западе из точки между Филиппвилем и Боном и заканчивавшаяся на юго-востоке близ Габеса; за cardo — линия, бравшая начало на мысе Бон и пересекавшая decumanus под прямым углом у Аммедары (Хайдры, в 32 км к северо-востоку от Тебессы). Межевание, следовавшее по пятам римских армий, показывает, что римляне все больше и больше отказывались от системы обороны и пошли на аннексию районов, прилегающих к тунисским шоттам. Таким образом, Africa, к которой еще при Августе была присоединена область Сиртов, отделенная от Киренаики, во времена Тиберия вклинилась на территории Юга.

Древние историки не дают нам сведений о волнениях в Африке при Тиберии и Калигуле, за исключением восстания в Мавритании после убийства Птолемея, но справедливо придают большое значение решению Калигулы, изъявшему армию из ведения проконсула и передавшему ее легату, который стал командующим войск в Нумидии (37 год). В период принципата Клавдия (41–54 годы) восстание мавров охватило юг Нумидии, и будущему императору, проконсулу Сер. Сульпицию Гальбе, которому в виде исключения была поручена кампания, пришлось приложить немалые усилия для подавления движения (45 год).

Волнения при Флавиях, Антонинах и Северах. Во время беспорядков, последовавших за смертью Нерона (78 год), командовавший легионом легат Л. Клодий Макр, прокуратор Лукцей Альбин и проконсул Л. Кальпурний Пизон поочередно вступали на путь мятежа. Инициатор убийства последнего Валерий Фест, легат Нумидии, разбил гарамантов Феззана, которые по зову жителей Эи (Триполи) осадили город Большой Лептис, и проложил новую дорогу из Триполи в Мурзук через пустынные пространства Хаммады аль-Хомра. По сравнению с традиционным путем через Сокну и гору Атер эта дорога позволяла сократить время перехода на 10 дней, но была более трудной, так как проходила почти по безводной местности.

Первый император из династии Флавиев Веспасиан (69–79 годы) не сталкивался, по-видимому, с серьезными затруднениями. Зато Домициану (81–96 годы) пришлось столкнуться с восстаниями, главным образом в Мавритании и на побережье Большого Сирта, где насамоны, обремененные непосильными податями, убили сборщиков налогов (85–86 годы). Возможно, Домициан совместно с царем гарамантов послал экспедицию, дошедшую до Судана. Император Траян (98–117 годы), занявший престол после непродолжительного правления Нервы и положивший начало династии Антонинов, мог уже посвятить себя борьбе с даками и парфянами, не отвлекаясь в сторону Африки, хотя можно предположить, что в это время происходили волнения в Тингитане.

Адриану (117–138 годы) и его преемникам пришлось вести борьбу главным образом на Западе. В начале его царствования вспыхнуло восстание в Мавритании (118 год), которое, несмотря на действия местных гарнизонов и личное вмешательство императора, продолжалось несколько лет. При Антонине Пие (138–161 годы) оно возобновилось с такой силой, что для освобождения северных территорий до Атласа пришлось подтянуть подкрепления из Сирии, Испании и Паннонии (144–152? годы). Вероятно, восстание распространилось вплоть до Ореса, куда, по-видимому, впервые проникли римские войска, и, конечно, не обошло Мавританию.

Восстание вспыхнуло снова при Марке Аврелии (161–180 годы) и Коммоде (180–192 годы). Положение усугубилось вторжением мавров в Бетику. Коммоду также пришлось предпринимать энергичные действия на юге Ореса. Септимий Север (193–211 годы) и Александр Север (222–235 годы) в свою очередь испытали трудности на этом неукротимом Дальнем Западе. Как говорится даже в «Vita Severi», император был вынужден давать отпор «очень воинственным племенам», нападавшим на границы, в основном, очевидно, в Мавритании.

Гордианы, африканские императоры. После убийства Александра Севера Максимин, провозглашенный императором рейнской армией (235–238 годы), смог купить преданность своих солдат щедростью, ставшей возможной за счет усиления налогового бремени. Берберы, непокорные по своей натуре и относившиеся крайне враждебно к военным поборам императора, подняли бунт, который способствовал ниспровержению Максимина, происшедшему несколькими месяцами позднее.

Мятеж, в котором совместно выступили горожане и крестьяне, начался в Фисдрусе (Эль-Джем) убийством прокуратора, поборы которого истощали страну. Это был уже не пограничный инцидент, а восстание гражданского населения против тирании военщины. Повстанцы провозгласили императором старого проконсула М. Антония Гордиана (Гордиан I), который привлек к правлению своего сына, носившего это же имя (Гордиан II).

Провозглашение императором этого аристократа благородного происхождения не могло не встретить благоприятного отношения со стороны сената и римского народа, которые разделяли его ненависть к военщине, но неизбежно должно было повлечь недовольство армии. И действительно, если сенатская аристократия без колебаний признала императора, провозглашенного горожанами Проконсульской провинции, то нумидийские войска под командованием легата Капеллиана немедленно выступили против Гордиана и его сына. Легионеры без труда взяли верх над милицией, наскоро организованной Гордианами. После трехнедельного царствования сын пал на поле боя, а отец не смог пережить поражения (май 238 года). Чтобы дать почувствовать свою силу, солдатня принялась грабить города и храмы и перерезала множество мирных жителей.

В пору волнений, охвативших империю, преторианцы провозгласили в Риме императором внука старого Гордиана. Но и третий Гордиан погиб меньше чем через шесть лет.

С провозглашением Гордианов началась эра беспорядков, длившихся до нашествия вандалов. Следовательно, период наибольшего благосостояния Африки приходится на первые два века римской оккупации (40–244 годы), когда наиболее свободно развивалась колонизация в рамках империи.

Лимы. До последнего времени принято было считать, что лимы представляли собой укрепленную линию, передвигавшуюся вперед по мере романизации. Работы С. Ж. Барадеса, основывающиеся на систематическом изучении аэрофотоснимков, показали, что на самом деле лимы были значительно более сложным комплексом сооружений. Структура типичного лима состояла из трех главных частей: 1) fossatum, то есть рва, вдоль которого располагались стены, башни, укрепления и форты, построенные в зависимости от местности из камня или туба; 2) укрепленных сооружений, расположенных отдельно впереди или позади fossatum; 3) сети шоссейных дорог, строившихся с учетом стратегических соображений. Иными словами, лимы представляли собой оборонительные сооружения, эшелонированные в глубину, а не расположенные в одну линию. Из этой концепции, получившей теперь как будто общее признание, следует, что строительство укрепленного сектора, было, как правило, делом длительным, даже в том случае, когда план в целом был разработан заранее, что вполне возможно. Только многочисленные раскопки дадут нам возможность выяснить особенности того или иного укрепленного пункта, но сейчас, по-видимому, уже следует отказаться от мысли, что определение времени постройки одного объекта позволяет датировать всю систему, к которой этот объект относится. Таким образом, ставится под сомнение почти вся совокупность полученных раньше представлений. С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что до сего времени только лимы Нумидии и их непосредственное продолжение подвергались более или менее глубокому изучению. Неизвестно поэтому, все ли лимы Африки отличались таким же сложным устройством. По-видимому, не все.

Следовательно, лимы по сути дела были укрепленной пограничной зоной, где строились оборонительные сооружения, сопровождавшие колонизацию. Надпись в Гелалии (к югу от шотта аль-Ходны) подтверждает, что за военной оккупацией следовала раздача земель. Очевидно, в конечном счете римляне поставили себе цель аннексировать «полезную» Африку. В зависимости от того, считали ли они эту цель достигнутой или нет, система оборонительных сооружений носила либо постоянный, либо временный характер. В середине III века, когда римская Африка достигла своих максимальных размеров, ее идеальная и фактическая границы приблизительно совпадали с границами нынешних Триполитании, Туниса и Восточного Алжира. В Западном Алжире лимы, по-видимому, являлись лишь зоной сдерживания. «Заграждение было построено таким образом, чтобы ни в коей мере не служить помехой сезонным перемещениям» (Л. Лески). В Марокко стратегические соображения, несомненно, продиктовали, такое расположение границы, которое не оправдывалось видимыми географическими факторами.

Граница I века и ее лимы. В I веке в нынешней Ливии территория, занятая римлянами, ограничивалась портами и узкой полосой побережья. Дойдя западнее Габеса до района к северу от шотта аль-Феджеджа, граница римских владений уходила на север через Капсу (Гафса), Телепту (Фериана), Тевесту (Тебесса), огибала с севера массив Орес, пересекала равнины Сетифа и Меджаны в северо-западном направлении, доходя, может быть, до Авзии (Омаль), поворачивала на запад к Берруагии, проходила по долине Шелифа через Оппидум Новум (Дюперре) и Кастеллум Тингитанум (Орлеанвиль), пересекала Мину недалеко от Релизана, Хабру у Кастры Новы (Перрего), Сиг у Тасаккоры (Сен-Дени-дю-Сиг), затем, прижимаясь к побережью, перерезала Мулую почти у ее устья и в Русаддире (Мелилья) упиралась в море. По другую сторону Рифа, не входившего во владения империи, территория, принадлежавшая Риму, возобновлялась в Тингисе (Танжере) и простиралась до Салы (Шеллы).

Таким образом, Римская Африка, представлявшая на востоке узкую полосу триполитанских портов, приобретала внушительный вид в Тунисе, затем сужалась к западу, достигая Мелильи, и, прервавшись, вновь возникала за Гибралтарским проливом, идя тонкой лентой вдоль атлантического побережья. Вне ее пределов оставались часть алжирского Телля и почти целиком Триполитания и Марокко.

К устройству границы римляне приступили в первые годы царствования Тиберия, во всяком случае именно в это время была построена дорога с оборонительными сооружениями, соединявшая Такапы (Габес) с Аммедарой (Хайдра), на которой стоял третий легион Августа. Эта дорога проходила через земли мусуламиев, что, несомненно, послужило одной из причин их восстаний. Было также начато строительство дороги от Такап в направлении Большого Лептиса. При Веспасиане лагерь легиона был передвинут дальше па запад к Тевесте (Тебессе) и стратегическая дорога соединила этот город с Гиппон-Регием (Боном). Хотя отдельные оборонительные сооружения, по-видимому, прикрывали этот ансамбль дорог от нападений с юга, вряд ли лимы I века были уже полностью укреплены в глубину. Может быть, именно в это время началось строительство fossatum Джебель-Тебаги? Об этом, однако, можно строить только догадки.

Расширение Римской Африки и лимы III века. Расширение Римской Африки происходило вплоть до середины III века. При Траяне (?) лагерь легиона был перенесен из Тевесты (Тебессы) в Ламбезис (Ламбез), на 170 км дальше на запад. Перемещение было вызвано, очевидно, желанием вести более пристальное наблюдение за мятежными племенами Ореса. Этими же соображениями было продиктовано и строительство в 105 году крепости Ад Маджорес (Хеншир Бессериани). С тех пор массив был окружен сетью стратегических дорог и опорных пунктов, дополненных оборонительными сооружениями меньшего масштаба.

Правление Адриана и двух его преемников было, по-видимому, периодом закрепления и активной консолидации сил, тем более необходимой, что восстания берберов следовали одно за другим. При основании лагеря Гемеллы в 126 году лимы уже протянулись к югу от р. Джеди, а строительство лагеря Рапида (Сур-Джуаб), осуществленное четыре года спустя, свидетельствовало о стремлении римлян наладить эффективный контроль за мавританскими границами. Наконец, не исключается, что именно в этот период были сооружены большие участки fossatum. Впрочем это не более как предположение. С равным правом их можно, в частности, отнести к периоду правления Гордиана III или тетрархов.

Продвижение римлян возобновилось при Коммоде, и особенно при Северах, и продолжалось, очевидно, при Гордианах. Строительство лим, защищавших область Сиртов, было начато при Коммоде и в основном завершено при Септимии Севере. В Нумидии римляне, очевидно, ставили перед собой задачу занять территории, расположенные между шоттом аль-Ходна на севере и рекой Джеди на юге, но она так и не была выполнена до конца. Лимы Дусен-Садури, укрепленные самое позднее при Гордиане III, но скорее всего в более ранний период, и дорога Садури — аль-Гахра приблизительно намечают линию границы, которая затем поворачивает на северо-запад в направлении Бу-Саады. В Цезарейской Мавритании пограничная дорога была построена около 201 года (Э. Альбертини). С другой стороны, римские войска, по-видимому, активизировали деятельность разведывательных отрядов. Надпись, найденная в Агенебе (в пятидесяти километрах к юго-востоку от шотта Шерги), сохранила нам память о колонне, действовавшей на расстоянии более чем 400 км от ее баз (174 год). Были созданы более или менее отдаленные посты, например Бу-Нгем, Си-Аун, а также Кидамус (Гадамес) в Ливии, контролировавшие пути через Сахару. Из них наиболее изучен в настоящее время пост Кастеллум Диммиди (Мессад, в 80 км к юго-востоку от Джельфы), существовавший примерно с 198 по 238 годы и раскопанный Г. Ш. Пикаром.

Итак, в середине III века граница римских владений начиналась у Филеновых жертвенников, на рубеже с Киренаикой. Вначале она тянулась совсем близко от побережья, но, начиная от Большого Лептиса, отклонялась от моря и упиралась в обрывистую возвышенность, окаймлявшую прибрежную равнину с юга, охватывая таким образом полосу, наибольшая ширина которой не превышала 170 км. Далее она шла вдоль гор Матмата и Джебель-Тебаги до восточного берега озера Тритонис (шотт аль-Джерид). За Нефтой граница отклонялась на северо-запад, а затем поворачивала на запад, следуя параллельно Сахарскому Атласу, от которого отходила не более чем на 30 км. Миновав Сегиат-бинт-аль-Красс, она снова поворачивала на северо-запад в направлении Сиди-Аиссы, захватывая, следовательно, равнины Ходны. Затем она шла параллельно побережью вдоль южного склона Телльского Атласа, суживая зону оккупации до полосы шириной примерно в 120–130 км, которая все больше сужалась по мере приближения к Мулуе. Алжиро-марокканские Высокие Равнины оставались вне пределов римских владений. Несколько постов, например Меджедель, построенный в 148–149 годах, в 50 км на запад от Бу-Саады, или Джельфа, давали возможность осуществлять наблюдение за передвижениями кочевых племен. Впрочем, горные островки, расположенные в глубине занятой римлянами территории, практически оставались независимыми.

Проблема римского Марокко. Если до восточных рубежей Марокко римские границы можно проследить хотя бы приблизительно, то найти их далее не представляется возможным.

Fossatum начинался на побережье в нескольких километрах южнее Салы (Шелла-Рабат) и уходил на восток. Его можно проследить на расстоянии до 20 км, но он, несомненно, тянулся и дальше, несколько южнее Мекнеса и Феса. Однако между Бу-Хелу (в 15 км к западу от Тазы) и Нумерус Сирорум (Лалла Магния), то есть в зоне шириной около 200 км, которая соответствует району реки Мулуи, совершенно нет никаких признаков пребывания римлян. Это обстоятельство заставило некоторых историков (Фабриция, Ф. де ля Шапелля, А. Терраса) усомниться, были ли территориально связаны между собой, по крайней мере постоянно, обе Мавритании. Ж. Каркопино, энергично защищающий противоположный тезис, приводит весьма солидные аргументы. В частности, он ссылается на тот факт, что обе провинции неоднократно (одиннадцать раз в период между Клавдием и Диоклетианом) находились под властью одного и того же наместника. Следует, однако, признать, что доказательств в строгом смысле этого слова далеко еще недостаточно. Как бы там ни было, римские коммуникации, проходили ли они по римской территории или нет, были ненадежны. Им постоянно угрожали бакваты и бавары, кочевавшие по алжиро-марокканским Высоким Равнинам, и римлянам ничего не оставалось делать как несколько раз заключать с ними союзы, о которых нам сообщают надписи из Волюбилиса.

II. Африканская армия

Оккупационная армия. Для защиты аннексированной территории в Африке римляне располагали небольшой оккупационной армией. Нумидию и Проконсульскую провинцию охраняли легион в 5500 человек и вспомогательные войска, состоявшие из пехоты, а главное кавалерии, в общем около 13 тысяч человек. На страже обеих Мавританий стояли вспомогательные войска в количестве 15 тысяч человек. В случае необходимости племена должны были поставлять гумы[31] иногда довольно значительные.

Как и в остальных частях империи, необходимо было быть гражданином, чтобы стать легионером, но император даровал право гражданства лицам, добровольно вступавшим на военную службу. Первоначально третий легион комплектовался уроженцами латинского Запада, в частности Галлии. В конце I века солдат набирали на греческом Востоке и частично в самой Африке. С тех пор вербовка местного населения в армию непрерывно возрастала. Начиная с Адриана, африканские контингенты преобладали над контингентами, прибывшими с Востока. Список легионеров, составленный спустя три года после смерти Адриана, состоит уже исключительно из уроженцев Африки и Нумидии. Чтобы облегчить набор солдат в легион, Рим, как и в остальной части Африки, обратился к солдатским детям, воспитанным в лагерной дисциплине. Начиная с конца II века сыновья легионеров Ламбеза давали все более и более значительную часть рекрутов. Поступление на военную службу избавляло их от двусмысленного юридического положения.

Вспомогательные войска первоначально также вербовались за пределами Африки. Надписи свидетельствуют о пребывании в Нумидии испанцев, лузитанов, халкидян, коммагенян; в Мавритании — испанцев, корсиканцев, сардов, галлов, сикамбров, далматов, паннонцев, бретонцев, парфян. Но после продолжительного пребывания в Африке когорты и алы, хотя и сохраняли в своих названиях указания места их создания, переставали черпать резервы за морем. В середине II века и вспомогательные войска, и легионы стали набираться как правило, из местных жителей. Некоторые отряды комплектовались даже исключительно из африканцев, как, например, ala Numidica, cohors Maurorum в Нумидии и cohors Musulamiorum в Мавритании. В 150 году Рим решил, что его власть достаточно прочна, чтобы поддерживать порядок с помощью почти исключительно берберских контингентов. Тем не менее во II веке специфические условия борьбы против сахарских кочевников заставили императоров поручить охрану нового фронта на Джеди вспомогательным войскам, состоявшим из сирийцев, главным образом выходцев из Пальмиры, обученных тактике ведения боя в пустыне.

Третий легион Августа. Третий легион, может быть созданный Цезарем, без сомнения поддержал Октавиана и получил от него название Augusta, когда он после установления принципата организовал постоянную армию. Вероятно, он расположил его непосредственно в Африке. Свой первый лагерь легион построил, очевидно, в Аммедаре (Хайдра, к северо-востоку от Тебессы), в самом сердце страны мусуламиев, чтобы защищать район Цирты и Проконсульскую провинцию. Именно в Хайдре, а не в Тебессе, находился зимний лагерь (castra hiberna), который в 14 году н. э. легионеры соединили с Такапами (Габес) дорогой длиной в 270 км. Там же пересекались две главные демаркационные линии, проведенные во время большой операции по межеванию, задуманной Августом. Остатки лагерных построек не сохранились, но несколько эпитафий на могилах легионеров и надписей, свидетельствующих о пребывании здесь военачальников, делают вполне правдоподобной версию, что именно в этом месте располагался легион.

Легион, очевидно, покинул этот лагерь в последние годы царствования Веспасиана и перебазировался в Тевесту (Тебессу). Отсюда в радиусе его действий оказывались и районы, расположенные к востоку от него вплоть до моря, и западные районы вплоть до границ Мавритании. Нам неизвестно, когда именно легион переместился дальше на запад, в Ламбезис (Ламбез), имевший обильные источники и расположенный поблизости от одного из наиболее известных проходов между Сахарой, Теллем и Оресом, откуда мог следить за горцами. Если придерживаться гипотезы Соманя, то легион переместился в Ламбезис после непродолжительного пребывания в Тамугади. Но скорее всего это произошло при Траяне, который дал легиону приказ покинуть Тевесту, где он создал колонию, как это сделал Веспасиан в аналогичных обстоятельствах в Аммедаре.

Некоторое время спустя после его размещения император Адриан, заброшенный непрерывными странствиями в Африку, произвел смотр легиона. Найдена часть приветствия, с которым он обратился к легиону после маневров.

Третий легион Августа только в порядке исключения посылал свои части за пределы Африки. Наименование «Защитник добродетели» (Pia Vindex) было присвоено ему, очевидно, в 198 году за поддержку, оказанную африканцу Септимию Северу в его борьбе против другого претендента на высшую власть в империи. Напротив, к Гордиану I легион относился враждебно. В наказание за измену Гордиан III распустил легион и распределил его небольшими частями по дальним гарнизонам, стоявшим на Рейне и Дунае (238 год). Восстановлен он был только при Валериане, пятнадцать лет спустя (253 год).

Оккупационный корпус первоначально был подчинен проконсулу, который от имени сената управлял Проконсульской провинцией, или Африкой (27 год до н. э.). Это был единственный проконсул, который командовал значительными военными силами, хотя и не находился в непосредственном подчинении императору. Калигула изменил это положение. Он изъял войска из ведения проконсула и вверил их легату, назначавшемуся непосредственно им самим (37 год до н. э.). Внешне подчиняясь проконсулу, легат фактически совершенно независимо управлял не только войсками, но и всем военным округом Нумидии.

Лагерь в Ламбезе. При Адриане третий легион Августа ежегодно отряжал одну из своих когорт в составе 600 человек в распоряжение проконсула в Карфаген. Остальная часть войск находилась в Нумидии. Их центральный лагерь и штаб-квартира легата были расположены в Ламбезисе (Ламбез). Руины лагеря — один из наиболее интересных памятников такого рода, сохранившихся от римской эпохи. Они позволяют нам восстановить облик лагеря, какой он приобрел после того как Септимий Север разрешил легионерам группироваться в военные ассоциации. Лагерь имел размеры 500 на 400 м. В соответствии с принятыми в то время взглядами, он имел четверо ворот, защищенных бастионами, к которым выходили две дороги, пересекавшие лагерь: via principalis, соединявшая главные ворота, и via praetoria, идущая от porta praetoria перед praetorium к porta decumana. Praetentura, или передняя часть лагеря между преторианскими воротами и главной дорогой занимала всего лишь четвертую часть общей площади. Вдоль главной дороги по ширине лагеря (per scamna) располагались дома офицеров. В направлении к преторианским воротам, прямоугольником, параллельно длине лагеря (per strigas) тянулись казармы, водоемы, конюшни и склады. Казармы, находившиеся по обеим сторонам praetorium, были устроены по одинаковому плану. Позади находились большие термы, строительство которых для того времени являлось новшеством. Другие казармы, аналогичные предыдущим, занимали крайнюю часть территории перед задними воротами. Бастионы, в количестве четырех на коротких фасах и пяти — на длинных, использовались как платформы для военных машин, а также как лестницы, по которым поднимались заступавшие в дозор часовые.

Хотя после крупного землетрясения 267 года praetorium и часть лагерных стен были частично перестроены, а расположение построек внутри лагеря, очевидно, подверглось изменению в результате создания военных коллегий, тем не менее главные линии и общая планировка сохранились в том виде, какой они имели при основании лагеря в 128 году. Здесь, на претории располагался командующий и его канцелярии. Преторий состоял прежде всего из пересекаемого via principalis, входа в виде огромной триумфальной арки с четырьмя фасадами и многочисленными пролетами; далее следовал выложенный плитами двор (armamentarium), на краю которого возвышалась базилика с боковыми абсидами, украшенная орлом и знаменами. Здесь находились канцелярии и залы заседаний военных коллегий.

Профессиональные солдаты. Начиная с Августа долгосрочная служба стала для легионеров правилом. В течение двадцати лет солдаты не знали иной жизни, кроме лагерной, иного честолюбивого устремления, кроме желания достигнуть звания центуриона, которое делало их младшими офицерами. В микрокосме, каким являлся каждый легион, порой действовали свои юридические нормы. Невозможно было запретить солдатам обзаводиться сожительницами и детьми. Такие связи не признавались гражданским правом, но коль скоро они существовали, предпринимались попытки как-то регулировать их, хотя совместное проживание запрещалось. Септимий Север наконец разрешил легионерам жить вместе со своими женами и являться в лагерь только на учения. Так, рядом с Ламбезом вырос город, соединенный с лагерем выложенной плитами дорогой, которую солдаты на досуге украшали монументами. Дети от этих союзов не признавались законом и оформляли свое положение тем, что девушки выходили замуж за солдат, а юноши вступали в легион. Таким образом в Ламбезе создалась территориальная армия, вербовавшаяся в Африке в первую очередь из «детей лагеря» (ex castris), и только офицеры, во всяком случае большая их часть, не были уроженцами Африки.

Ветераны. Легионеры, даже прибывшие из-за моря, не собирались покидать страну при выходе в отставку. Тем более уроженцы Африки. Многие из них селились в местечках поблизости от лагеря, которые постепенно превращались в города, иногда довольно крупные: Ламбез, затем Верекунда (Маркуна), где их было очень много, Ксур аль-Гемайя, Казы (аль-Мадер), Ламигиг(ауи?) (Пастер), Диана Ветеранорум (Зана), где легионеры, возможно, составляли большинство населения. На севере Алжира бывшими солдатами были заселены колонии Оппидум Новум (Дюперре), Мадаврос (Мдауруш), Ситифис (Сетиф), Куикуль (Джемила). Обычно новые города не — примыкали к лагерю. Ламбез, например, находился на расстоянии мили от него. Были, однако, и такие города, которые начинались непосредственно за лагерным валом. В Рапиде (Сур-Джуаб близ Маскерэ, в 35 км к западу от Омаля) кучка хижин (canabae) лепилась к самим стенам лагеря. Население таких центров, состоявшее из берберов, ветеранов и римских граждан, сохраняло военный уклад жизни, хотя располагало собственной корпоративной организацией, которая подготовила его переход в разряд pagi во второй половине II века.

Ветераны, селившиеся на границах, должны были в случае необходимости оказывать помощь своим товарищам, находившимся на действительной службе. Император Александр Север пошел еще дальше по этому пути. Он раздавал завоеванные земли со скотом солдатам, которые могли обеспечить себе в лагере замену в лице своих сыновей, и которых он поселял, например, в укрепленных пунктах (castella) на равнине Сетифа, чтобы преградить путь набегам кочевников. Гордиан III продолжил и развил эту политику военной колонизации. Именно ветераны совместно с легионерами обеспечивали на юге Нумидии безопасность границы с Сахарой и обороняли ее сами, когда гарнизоны были отозваны. Таким образом, с III века солдаты-хлеборобы выступали на границах пустыни в роли тех, кого Гонорий в конституции 409 года называет limitanei, на обязанности которых лежала охрана африканских лим и рвов от всяких покушений.

Работы легиона. Легион не ограничивался в своей деятельности обороной страны. Он принимал активное участие в ее благоустройстве. Командование придерживалось того принципа, что нужно не только тренировать солдата непрерывными упражнениями, но и приучать его к самым различным работам. Легионеры воздвигали памятники, покрывающие плато, на котором возвышается Ламбез, прокладывали дороги, наводили мосты, проводили оздоровительные работы в болотистых местностях. Небольшой военный пост Тамугади (Тимгад), осуществлявший в I веке наблюдение за подходами к Оресу, они превратили во времена Траяна (100 год) в римский город. Здания, которые они возвели, составили ядро города, построенного в шахматном порядке. Сжатый сначала в четырехугольнике укреплений, он распространился по плато, как только снесли городские валы и заграждения.

Флот Шершеля. При империи римский флот утратил свое значение и его функции ограничивались надзором за пиратами. Так, например, африканская эскадра, состоявшая из быстроходных крейсеров, взятых сначала на время в эскадрах Александрии и Сирии, преследовала пиратов Рифа и Тингитаны. Для лучшей охраны единственного незащищенного берега (западного) эскадра была поставлена под командование наместника Цезарейской Мавритании и имела своей базой Шершель, где небольшой, но хорошо укрытый военный порт существовал рядом с торговым портом, с которым соединялся узким проходом.

III. Организация провинций и городов

Четыре провинции. Территория, находившаяся под защитой лим, третьего легиона и вспомогательных войск, не составляла единой провинции с одной столицей и одним наместником. Эмпирически, без какого-либо заранее разработанного принципа, Рим разделил ее на четыре административные единицы с тремя системами управления: Проконсульскую Африку, или собственно Африку, Нумидию, Мавританию Цезарейскую и Мавританию Тингитанскую.

Для удобства управления территория была разделена на tractus, «совпадавшие в принципе с округами общей администрации» (Ш. Сомань), а каждый tractus был в свою очередь резделен на regionis.

Проконсульская провинция. Когда после победы над противниками и превосходно разыгранной комедии отречения, Октавиан получил от сената и народа вместе с титулом Августа и властью проконсула право учредить монархию, он при разделе провинций оставил Африку сенату (27 год н. э.). В то время Африка состояла из Africa vetus и Africa nova (к которой, очевидно, в 44 году, было присоединено царство Ситтия), впоследствии объединенных в одну провинцию. Дата объединения точно не установлена.

После того как Калигула фактически отделил Африку от Нумидии, в ее составе остались Триполитания, Тунис и полоса алжирской территории. Западная граница, которую трудно определить с абсолютной точностью, начиналась на побережье Средиземного моря к северо-западу от Гиппон-Регия (Бона) и заканчивалась у слияния Шерфа и Бу-Хамдаиа, образующих реку Сенбуз близ Меджез-Ахмара (в 12 км к юго-западу от Гельмы). Фибплис (Аннуна, влево от Шерфа, в 18 км к юго-западу от Гельмы) находился в Нумидии, а Калама (Гельма) и Айн-Нешма (в 4,5 км к юго-западу от Гельмы) относились к Проконсульской провинции. За Меджез-Ахмаром граница шла, очевидно, по Шерфу до пункта юго-западнее Седраты (в 53 км к юго-западу от Сук-Ахраса). Тубурсику Нумидарум (Хамиса), Тагура (Таура, в 21 км к юго-востоку от Сук-Ахраса) и Тагаста (Сук-Ахрас) находились в Африке. Мадаврос (Мдауруш), колония ветеранов, основанная в конце I века на северных границах страны мусуламиев, сначала подчинялась легату Нумидии, а затем была присоединена к Проконсульской провинции так же, как и Тевеста (Тебесса), занимавшая аналогичное положение на юге. Возможно, что в то время эта территория с многочисленным населением была разделена между двумя провинциями.

К Африке относились наиболее развитые территории, приобщившиеся к торговой и сельскохозяйственной деятельности карфагенян еще до прихода римлян. В многочисленных городах жизнь била ключом, и, казалось, их мирному развитию ничто не угрожало после того, как к концу I века мусуламии были обезоружены. Август мог без опасений передать столь спокойную провинцию в руки проконсула — сенатора консульского ранга, тем более, что непосредственные представители императора из года в год ограничивали власть наместника.

Нумидия. К западу от Африки простиралась Нумидия. Вскоре после раздела провинций Август отнял ее у Юбы II и передал Проконсульской провинции, которую она должна была прикрывать (25 год до н. э.). В виде исключения проконсул имел здесь под своим началом значительные оккупационные войска. Калигула покончил с этой аномалией и вверил командование третьим легионом и управление военным округом Нумидии легату (37 год). Несомненно, этот легат формально подчинялся проконсулу, но, поскольку он, как главнокомандующий гарнизонами, расположенными в Триполитании, Южном Тунисе и Нумидии, в силу обстоятельств был вынужден принимать на месте важные решения, отвечать за безопасность страны и к тому же назначался непосредственно самим императором, то фактически он пользовался полной свободой действий. Превратив Нумидию в самостоятельную провинцию, Септимий Север лишь узаконил свершившийся факт.

Западная граница Нумидии начиналась у устья Ампсаги (эль-Кебира), проходила по правому берегу этой реки, затем, отклонившись к юго-западу, тянулась в южном направлении по целому ряду равнин таким образом, что Куикуль (Джемила) оказался в Нумидии, а Ситифис (Сетиф) в Цезарейской Мавритании, затем шла через Зарай (Зрайя), перерезала равнину Ходны, юго-восточная и южная часть которой относились к Нумидии, пересекала захрез Шерги и поворачивала на юг в направлении Лагуата.

Эта провинция представляла собой военную пограничную область (марку), за исключением северной ее части, где Цирта и три города — Куллу (Колло), Руси-када (Филиппвиль) и Милев (Мила), в свое время переданные кондотьеру Ситтию и его ветеранам, составляли конфедерацию, которая располагала обширной территорией с многочисленными замками (castella) и сельскими районами (pagi) и пользовалась значительной автономией.

Мавритании. Со времен Клавдия Мавритания состояла из двух провинций, разделенных между собой рекой Мулуей: Мавритании Цезарейской и Мавритании Тингитанской, которыми управляли прокураторы в ранге всадника, непосредственно подчиненные императору (46 год?).

Прокуратор Цезарейской Мавритании назначался из числа высокопоставленных лиц, ибо только чиновник, облеченный большой властью, мог удержать в повиновении неспокойную провинцию. В силу этого обстоятельства в его распоряжение предоставлялись значительные контингенты вспомогательных войск. Прокуратор взимал налоги, руководил общественными работами, вершил правосудие, контролировал жизнь общин, управлял туземцами, и его полномочия были ограничены только волей императора. Резиденция его находилась в Цезарее (Шершеле), колонии со времени принципата Клавдия, превратившейся в город чиновников, солдат и купцов и достигшей очень быстрого подъема.

Само название Мавритании Тингитанской подсказывает, что столица провинции находилась в Тингисе (Танжере). И все же представляется, как показал Ж. Каркопино, что обычной резиденцией прокуратора был Волюбилис. Прокуратор Тингитанской Мавритании располагал меньшим количеством вспомогательных войск, чем губернатор Цезарейской Мавритании, и в случае опасности должен был привлекать войска из других провинций.

Рим был отнюдь не безразличен к туземным племенам по ту сторону пограничных зон, ибо они во многих случаях представляли серьезную опасность. Поэтому путем вручения почетной одежды он давал инвеституру туземным вождям, верность которых он был не прочь обеспечить, выплачивая им пенсии.

Провинциальное устройство Берберии, рожденное в условиях завоевания, сохранялось вплоть до царствования Диоклетиана.

Различные типы общин. Общины четырех провинций делились на различные категории, а их жители занимали неодинаковое положение.

На самом верху иерархии городов находились римские колонии (coloniae), основанные римскими гражданами или возведенные в это звание по воле императора без поселения здесь колонистов. Их жители пользовались почти такими же правами, какими они обладали бы, живя в Риме.

Римские муниципии (municipia) представляли собой города, равнявшиеся на Рим и копировавшие его институты. Они располагали муниципальным советом (ordo decurionum), занимавшим место сената, а функции консулов исполняли, два дуумвира (duumviri, или duoviri), избиравшиеся сроком на год. Дуумвиры заседали в курульном кресле, носили тогу с пурпурной каймой и тунику с латиклавой и ходили в сопровождении двух ликторов с пучками прутьев, но без секир. Двое квесторов ведали муниципальной казной. Двое эдилов осуществляли надзор за путями сообщения, рынками, распределением продовольствия, играми и могли, располагая меньшими полномочиями, замещать дуумвиров, сохранявших всю полноту власти. Все жители римских муниципий были римскими гражданами, но в отличие от колоний их земельная собственность облагалась налогом.

На жителей латинских общин, называвшихся также латинскими муниципиями, Рим распространял статут, занимавший промежуточное положение между статутом граждан и статутом иностранцев, который он навязал в 338 году до н. э. членам только что распущенного латинского союза. Рим, однако, предоставлял право полного римского гражданства тем латинам, которые выполняли обязанности дуумвиров, а начиная с Адриана, — только декурионов. Поскольку римское гражданство было наследственным, неизменно уменьшалось число латинов внутри общин и характер последних вследствие этого изменялся.

Общины перегринов или стипендиариев были населены перегринами, то есть подданными, почти исключительно берберами, ведшими кочевой или оседлый образ жизни. Они находились на различном положении. В одних случаях Рим ограничивался тем, что давал инвеституру, вручая красную мантию и жезл из слоновой кости туземным вождям из числа великих наследственных каидов; их величали префектами или князьями (praefecti, principes), а порой они принимали царский титул (reguli); в других случаях Рим сохранял, быть может, некоторые карфагенские институты, и во всяком случае звание суфета; наконец в третьих — он создавал туземный совет — наметку будущего латинского или римского муниципального совета.

Различия в положении частных лиц. В положении частных лиц было такое же большое различие, как и в положении общин. Только землевладельцы из числа ветеранов иммигрантов или туземцев пользовались правом гражданства. Мелкие торговцы, ремесленники и рабочие были низведены на положение проживающих иностранцев (incolae). Еще меньшими правами, чем incolae intramuri, обладали крестьяне, проживающие в деревнях. Статут жителя только в принципе был связан со статутом определенной общины, где он проживал. Император имел право возводить в высший ранг как перегрина, так и дуумвира. Таким образом, в руках правительства был стимул, напоминающий современную систему награждения орденами, которым оно умело пользовалось для поощрения соперничества и обеспечения нужной ему поддержки. Широко практикуя возвышение отдельных лиц, дававшее преимущество всей семье пожалованного, правительство расширяло с каждым поколением круг местных жителей, из числа которых оно черпало кадры для всех ступеней служебной иерархии, необходимые для романизации Магриба.

Империя никогда не делала попыток непосредственно управлять туземцами. Она предоставляла самую широкую инициативу, даже в области финансов и правосудия, общинным органам, в которых по-прежнему подвизались исключительно берберы. Каждый город жил своей жизнью под руководством выборных магистратов. Императоры, подавлявшие всю общественную жизнь в Риме, поощряли ее в провинциях, где она ускоряла процесс романизации. В городских общинах образовалась буржуазия, наследственно замещавшая магистратуру, интересы которой, совпадавшие с интересами римлян, достаточно гарантировали ее верность. Декрет, принятый при Антонине Пие (144 год) декурионами Салы (Шеллы-Рабата) в пользу М. Сульпиция Феликса, служит убедительным проявлением привязанности, которую умели внушить своим подопечным некоторые римские чиновники, впрочем отнюдь не всегда удостаиваясь за это благодарности правительства.

Случалось, что эта муниципальная буржуазия выдвигала из своих рядов высших сановников империи. Фибилис (Аннуна) был родиной обоих Антистиев, из которых один играл видную роль при Марке Аврелии, а второй стал зятем императора. В ту же эпоху житель Сикки Венерии (аль-Кефа) занимал положение, соответствующее должности министра финансов (procurator arationibus).

Оба Аттия, являвшиеся выходцами из Тубурбона Майуса (Хеншир Касба) и Ухи Майуса (Хеншир ад-Дуамес), завершили свою карьеру постами префектов претория, командуя войсками в Италии и заседая в высшем апелляционном суде. Первый африканец, ставший консулом, по крайней мере первый, о котором мы знаем, — уроженец Цирты Кв. Аврелий Пактумей Клемент был современником Веспасиана. Наконец, Септимий Север, африканец из Большого Лепсиса, достиг императорской власти (193 год).

Распространение культа императора и периодический созыв представителей городов на собрания, имевшие право высказывать пожелания, очевидно, создавали иллюзию слияния воедино победителей и побежденных и контроля со стороны управляемых над правителями.

Фактически же Рим опирался на муниципальную аристократию, чтобы развивать, совершенно не заботясь о нуждах местного населения, колонизацию Берберии.

IV. Экономическое развитие и колонизация

Берберия — эксплуатируемая колония. Берберия была для Рима не переселенческой, а эксплуатируемой колонией. Италийская экспансия во времена римской империи, как и в наши дни, не диктовалась демографическими потребностями. В последний период существования Республики Италия насчитывала, быть может, около 14 млн. жителей, из которых 4 млн. составляли рабы. Сокращение народонаселения, которое Август тщетно пытался остановить, и приток крестьян с полуострова к раскинувшей свои щупальца столице еще более замедляли процесс эмиграции. Поэтому численность иностранцев никогда не была значительной в Магрибе. Если не считать высокопоставленных чиновников, крупных землевладельцев, живших в виде исключения в своих поместьях, дельцов в портах или крупных городских центрах и потомков ветеранов, население Магриба состояло почти исключительно из берберов. Следовательно, говоря о римской колонизации, не следует забывать, что Рим «умиротворял» и организовывал Берберию, а дело делали туземцы.

Процветание Магриба при ранней империи вошло в поговорку. «Житница Рима» еще и сейчас остается одним из тех удобных общих мест, которые являются якорем спасения для официальных ораторов и публицистов. Страна, которую колонизовали римляне, отнюдь не отличалась плодородием. Тогда, как и сейчас, недостаток удобных земель, наличие в почве известкового слоя, не поддающегося плугу, и засушливость климата не позволяли собирать высокие урожаи, разве только в порядке исключения. Однако развитие орошения, вплоть до района лим, позволяло, очевидно, использовать под земледелие области, ныне заброшенные. При отсутствии в этих провинциях промышленности земля оставалась единственным источником богатства.

Земледелие в I веке. Пшеница. С земледелием берберов познакомили не римляне. Еще задолго до них его развивали в Африке Карфаген и нумидийские цари. До римлян в Триполитании и в Тунисе культивировали оливу и виноград, сеяли пшеницу и ячмень, хотя в других местностях знали только зерновые. Императоры содействовали развитию сельского хозяйства тем, что поддерживали мир, умножали средства производства, оживляли пастбищные земли и организовывали сбыт продукции. Так, Африка приобрела вид большого, систематически возделываемого поместья.

На протяжении I века правительство насаждало культуру твердой пшеницы, руководствуясь в первую очередь политическими соображениями. Со времен Августа 200 тысяч граждан Рима потребляли бесплатно миллион буассо хлеба в месяц, которые обезлюдевшая Италия с ее многочисленными болотами и пустошами была не в состоянии произвести. Недостаток хлеба по всей империи, который отнюдь не компенсировался перепроизводством вина и оливкового масла, вызывал голодовки и мятежи. Рим пытался преодолеть хлебный кризис, предписывая расширять посевы зерновых за счет виноградников и оливковых рощ. Домициан попытался даже запретить посадку виноградной лозы. Эти меры применялись, в частности, в Африке, которая становилась страной монокультуры. Переход к монокультуре в Африке был осуществлен тем быстрее, что фосфорнокислые и неистощенные земли Дахлы, Сусского Сахеля, районов Сук-Ахраса, Гельмы, Константины и Сетифа, равнины Сидибель-Аббеса давали хорошие урожаи. Плиний пишет о посевах, которые давали сам-сто пятьдесят, о кустах почти в 400 стеблей, выросших из одного зерна. Урожаи сам-сто и более, как показал Ж. Дэпуа, не были «ботаническим чудом», но все же составляли, очевидно, исключение и достигались только в особенно благоприятные годы на ограниченных участках земли.

Урожай сам-десять, приводимый Святым Августином для Гетулии, очевидно, более соответствовал действительности. Что касается утверждения Страбона, будто земли Берберии давали по два урожая в гол, то оно не выдерживает критики, так как вызревание хлебов в Африке столь же продолжительно, как и во Франции, а скороспелые сорта в то время были неизвестны. Успех, которым пользовалась африканская пшеница, объясняется в первую очередь ее полновесностью и высокими качествами.

Поля обрабатывали примитивной сохой, в которую, по словам Плиния, «с одной стороны впрягали строптивого осла, а с другой — женщину». Пахоту проводили в период дождей, а засеяв поля, не производили ни культивацию, ни прополку и возвращались к ним лишь для того, чтобы серпами снять урожай. Зерно из снопов вытаптывал скот, а хранилось оно в силосных сооружениях. Применялся тот же севооборот, что в настоящее время — один год сеяли зерновые, в следующий оставляли землю под паром. Даже когда Африка перешла целиком к культуре пшеницы, туземцы для личного потребления сеяли ячмень.

Помимо пшеницы, сеяли полбу и вику. В Африке произрастало множество фруктовых деревьев: фиги, гранат, миндаль, груша, айва, цедрат, орех; выращивались нут, репа, артишок, дыня, дикая спаржа, чеснок, лук, африканский трюфель (terfezia), тмин. Широкое распространение получало овощеводство, особенно в окрестностях Карфагена. Богатые римляне высоко ценили экзотические фрукты, и на пиршестве у парвеню Тримальхиона, описанном Петронием, на стол подавали африканские фиги.

В те времена, как и поныне, в Африке разводили берберских лошадей, неуклюжих с виду, но послушных, быстрых и выносливых; мулов, ценившихся очень высоко, так как в них скрещивалась кровь магрибского осла и берберской кобылы; малорослых быков так называемой гельмской породы, коз, курдючных овец, маленьких мавританских ослов, отличавшихся неприхотливостью и резвостью, свиней, мясо которых входило в рацион римского солдата, кур, уток, гусей, голубей, цесарок, куропаток — несомненно домашних, и пчел. Из Африки получали хищных зверей для цирков, в первую очередь львов, пантер и медведей. При Августе за 26 дней празднеств в амфитеатре погибло 3500 животных. Их так и называли «ливийскими» или «африканскими зверями», а то и просто «африканцами»… Охота на слонов для пополнения цирка, для кухни гурманов, которые, по свидетельству Плиния, любили хрящи хобота, и в первую очередь ради слоновой кости (dentium causa) приняла хищнический характер и привела к истреблению этого животного.

Торговля и промышленность в I веке. Африка вывозила почти исключительно сырье для изготовления предметов роскоши: дерево туи цвета вина и меда, красивые узловатые наросты которого шли для производства дорогих столов, драгоценные камни, а также фармацевтические вещества. Римляне, почти не разрабатывавшие каррарские карьеры, вывозили часть требовавшегося им мрамора из Нумидии (карьеры Филфилы, в 23 о к востоку от Филиппвиля) или из карьеров Симиту (Шемту), не считаясь с большими издержками. Многочисленные, но бедные месторождения руд в Африке римлянами не разрабатывались, так как они в изобилии и с большей выгодой получали руду из стран, расположенных на европейском материке. Если рудники Африки эксплуатировались, то только для местных нужд. Скорее всего они приобрели какое-то значение только с упадком европейской промышленности в средние века и разрывом связей между христианами и мусульманами.

Земледелие начиная со II века. Маслина. Во II веке, когда империя предоставила провинциям возможность более свободного развития, экономическое положение Берберии изменилось. Наряду с пшеницей широкое развитие получили маслина и виноградная лоза. Безусловно, Антонины значительно меньше поощряли виноградарство. Один из законов Траяна разрешал только заменять старые виноградные лозы новыми, а другой, изданный при Адриане, предоставлял привилегии оливководам и садоводам, но обходил молчанием виноградарей. Тем не менее производство вина наряду с производством оливкового масла значительно выросло.

Императоры, даже когда они противились расширению виноградников, поощряли выращивание олив в Далмации, в Испании и особенно в Африке. Триполитания, Тунис, долины Кабилии, долина Шелифа, степные области на границе Сахары покрылись оливковыми плантациями. Именно при виде многочисленных развалин античных маслобоен Полю Бурдэ пришла мысль о восстановлении культуры оливы в Тунисе. Правда, африканское масло не шло в пищу — его применяли только для освещения и в парфюмерии. Вот в каких выражениях Ювенал описывает наслаждение патрона, пользующегося высококачественным маслом Самния, и посрамление клиента, которому предназначалось масло Берберии:

Олива процветала до самого вторжения арабов. По преданию, одному из них жители Бизацены показали оливу как символ их богатства.

Скотоводство. В Африке, однако, продолжали возделывать зерновые: пшеницу в районе Сетифа и в Мавритании и ячмень для корма лошадей, разведение которых сделало со II века серьезные успехи, особенно на конных заводах крупных землевладельцев. «Выбирайте себе коня, — писал карфагенский поэт Немезиан, — которого взрастила мавританская земля; он чистых кровей, вскормлен на пустынных равнинах и приучен к выносливости. У него безобразная голова и уродливое брюхо, его нельзя приучить к удилам — из-за пышной гривы они бьют его, по плечам. Пусть вас это не смущает, управлять им очень легко: стоит вам коснуться его нервной шеи тонким кнутом, и он повинуется. Одного удара достаточно, чтобы он перешел в галоп, второго — чтобы остановился. Он мчится через огромные пространства равнины, открывающиеся перед ним, и в этом стремительном порыве силы его нарастают и вскипает кровь. Вскоре он оставляет завистливых соперников далеко позади. Только с годами он приобретает уверенность в себе, чтобы выдержать длительную скачку, но до самой старости сохраняет молодой задор. Его пылкий темперамент покидает его лишь тогда, когда усталое тело отказывается служить ему». Одна из эпитафий рассказывает нам о подвигах и барышах мавританского жокея, несколько раз одержавшего победу в Риме, а мозаика прославляет наездника, правившего колесницей Эроса, и его четырех коней.

Помимо коневодства, в Нумидии занимались разведением крупного и мелкого скота, а при Северах в Африке распространился верблюд.

Торговля во II и III веках. Если начиная со II века Африка действительно эксплуатировалась более методично (Э. Альбертини), то, во всяком случае, это не отразилось на ее торговом балансе. Она по-прежнему оставалась экспортером сырья, в частности шерсти, леса, хлеба и масла. Все больше производилось глиняных кувшинов, в которых перевозились основные предметы экспорта и которые мы находим повсюду в римском мире. Не исключается, что в то время уже велась транссахарская торговля. Во всяком случае в Тин-Хинане в Хоггаре мы встречаем предметы римского происхождения, относящиеся к III и IV векам, что служит убедительным доказательством проникновения римлян далеко на юг.

К сожалению, наши сведения о внутренней торговле очень ограничены. Надпись из Зарая (Зрайи), датированная 202 годом, дает нам перечень товаров, подлежавших обложению пошлинами; и на основании этого мы можем составить себе некоторое представление о местном товарообороте. В надписи фигурируют рабы, скот, одежда, кожи, губка, вина, рыбный соус, фрукты (финики и фиги) и др.

Гидротехнические сооружения. Трудно выяснить значимость гидротехнических работ, предпринятых Римом в Африке. Карфагеняне, да и сами берберы, безусловно, строили гидротехнические сооружения еще до римлян. Заслугой последних было по крайней мере то, что они поддерживали созданные ранее сооружения и непрестанно строили новые. Римляне строили главным образом акведуки для снабжения водой городов и цистерны для отдельных имений и хозяйств. Они вырыли сотни колодцев, особенно в Северном Оресе, и пробурили артезианские колодцы в оазисах. Аэрофотоснимки показывают, что они умели предотвращать действия эрозии и регулировать поступление воды.

Как правило, центры колонизации создавались поблизости от источников, которые тщательно благоустраивали: Ламбез располагал прекрасным нимфеем (общественным фонтаном), сейчас разрушенным. Водонапорная башня в Типасе, где оканчивался акведук, имела форму полукруга, передняя сторона которого достигала 24 м. При выходе из нимфея некоторые источники проходили под триумфальной аркой, как в Булла Регии (Хаммам-Деррадж) и в Феради Майусе (Хеншир Сиди-Халифа в районе Энфидавиля).

Но ни местные источники, ни большие колодцы не могли обеспечить снабжение водой развивавшиеся центры. Приходилось отводить воду из источников, находившихся по соседству и даже в отдаленных горах. Разрешение этой проблемы представляло тем большие трудности, что римские инженеры умели применять систему сифона только в небольших свинцовых трубах и были вынуждены придавать уклон своим акведукам на всем их протяжении. Поэтому, чтобы проложить воде-провод через горы и долины, им приходилось прибегать к крупным строительным работам.

Они достигли высокой степени совершенства в строительстве плотин. Плотина, перекрывавшая уэд Дерб и проходившая через Киллиум (Кассерин, между Сбейтлой и Телептой), имела форму сегмента, выпуклая часть которого подымалась вверх. Плотина достигала 10 м в высоту и 100–150 м в длину. На ее поверхности была проложена своего рода дорога шириной около 5 м, и только у самого основания было пробито двухметровое отверстие для пропуска воды. Огромное количество воды скоплялось в бассейне, где она перед поступлением в акведук фильтровалась.

Самым крупным был акведук, питавший Карфаген. Он брал воду из источника у подножия Мон-Зевгитаны (Джебель-Загуан в 132 км от столицы). Позади овального бассейна возвышался нимфей в форме полукруга шириной в 30 м построенный на платформе и упиравшийся в известковую стену. На протяжении 90 км акведук проходил по пересеченной местности. Закрытый канал, сводчатое «перекрытие которого было снабжено отверстиями для вентиляции и чистки, подавал до 400 литров воды в секунду или 32 млн. литров в день. Он заканчивался большим общественным резервуаром в квартале Карфагена Мегаре, из которого снабжались водой общественные бассейны, фонтаны, бани. В некоторых городах, например в Фисдрусе (аль-Джем), вода развозилась по домам, без сомнения, за плату.

Наиболее крупный акведук Алжира — акведук Шершеля — имел 40 км в длину и пересекал долину в виде огромного моста, состоявшего из трех рядов двухъярусных арок, общей высотой в 35 м. Его верхняя часть была из крупного щебня, арки — из кирпича, основание — из камня. Акведук и второстепенные водопроводы проходили над городом и впадали в большой овальный бассейн размером 20 на 15 м, откуда вода по большой галерее поступала в нимфей.

В большинстве случаев источники не могли удовлетворить все потребности городов. Поэтому дождевую воду с помощью водосточных желобов старательно собирали в общественные и частные цистерны. И те и другие находились под землей, под сводчатым перекрытием. Муниципальные цистерны Гиппона, очевидно, содержали 12 тысяч м³ воды, Цирты — 30 тысяч.

В засушливых областях с успехом использовали водонепроницаемость почвы в окрестностях городов. В Фисдрусе и большинстве городов Бизацены вода, которая, просочившись сквозь пески, протекала по глинистому слою, питала городские колодцы.

Ирригация. Ирригацию налаживали главным образом в предместьях городов. Там, где в низинах скапливалась вода, ее собирали в бетонированные кюветы, а оттуда через водослив направляли в ближайший уэд пли резервуар. Чтобы предотвратить стремительное стенание воды на крутых склонах, для ее задержания устраивали земляные насыпи, которые разбивали поток воды, покрывались растительным покровом и образовывали в конечном счете ровные площадки, использовавшиеся для земледелия. Их следы сохранились в горах, окружающих равнины Загуана и Энфиды в Тунисе. Аэрофотосъемка дала возможность распознать их, несмотря на всю их сложность в южной Нумидии (Ж. Барадес).

За текучими водами внимательно следили и старались максимально их использовать. Чтобы собрать воду мельчайших ручейков, даже в мелких ложбинах устраивались запруды. А в основной долине уэд, стремительное течение которого умерялось каналами и водохранилищами, выпрямлялось и сдерживалось каменной кладкой, не опустошал равнину своими паводками и, сохраняя воду, принятую им в дождливый сезон, отдавал ее во время засухи. Вокруг уэда существовала целая система ирригационных каналов, канав и канавок, позволявших распределять воду между землевладельцами в соответствии со строгими правилами, которые были высечены на каменных досках, выставленных на форуме. Знаменитая надпись, найденная в Ламасбе (около Батны), излагает условия распределения воды между владельцами пригородных садов и огородов и устанавливает причитавшуюся каждому из них долю. Вторая система циркуляции, действовавшая в противоположном направлении, не давала излишкам воды застаиваться, а собирала их в один общий поток и уносила обратно в уэд. Из трудов Плиния нам известно, что такая же система ирригации, как в Ламасбе, действовала в Такапах (Габес).

В византийскую эпоху Прокопий дал описание деятельности своего рода «товарищества по совместному орошению»: «Река Абигас стекает с гор Ореса; достигая равнины, она орошает землю в соответствии с желаниями жителей, ибо они регулируют движение воды так, как считают наиболее выгодным для себя; они прорыли множество каналов, по которым устремляются воды Абигаса; часть пути река проходит под землей, а затем вновь появляется на поверхности, сливая свои воды в единый поток. Таким образом, на большей части равнины эта река находится в распоряжении людей, которые то закрывают каналы, делая перемычки, то снова открывают их, используя воду по своему усмотрению».

Само государство непосредственно не занималось этими общественно полезными работами, а предоставляло заботы о них и материальные расходы общинам или специальным ассоциациям. Иногда легион предоставлял в их распоряжение своих инженеров. Один из них прорыл подземный канал, подводивший воду к Салдам (Бужи).

Дороги. Одним из важных факторов экономического развития римской Африки явилось расширение ее дорожной сети, отдельные части которой мы еще встречаем и теперь. Несколько дорог было проложено силами солдат, в том числе: из Аммедары (Хайдра) в Такапы (Габес) (14 год н. э.); из Тевесты (Тебесса) в Гиппон-Регий (Бон), построенная при Флавиях; из Тевесты в Тамугади (Тимгад) — при Траяне; из Ламбезиса (Ламбез) в Гемелы — при Траяне (?); из Карфагена в Тевесту и Ламбез — при Адриане; из Ситифиса (Сетиф) в Авзию (Омаль) и к постам в долине Шелифа, начатая при Адриане; из Гадаума или Кадаума Кастра (Сент-Эме?) в Тасакору (Сент-Дени-дю-Сиг и Амбулы (Айн-Темушент), построенная вскоре после покорения Мавритании (40 год); из Когор Брекорум (близ Тагремарета) в Нумерус Сирорум (Лалла Магниа), проложенная при Септимии Севере; из Тингиса (Танжера) в Салу (Шеллу) и из Тингиса в Волюбилис (Ксар-Фараун), Токолосиду (Акбет аль-Араби, в 23 км от Мекнеса) и, может быть, в Аноссер (в 50 км к югу от Феса).

Дорожная сеть была особенно густой в Проконсульской провинции. Ее исходным центром был Карфаген. От него отходили две дороги к Гиппон-Регию — одна шла вдоль побережья через Бизерту, Табарку и Ла-Каль; вторая, обслуживавшая левый берег Меджедры, проходила через Тубурбон Минус (Тебурба), Булла-Регию (Хаммам-Деррадж), Симитту (Шемту). Дорога из Карфагена в Тевесту, длиною в 275 км, служила основным путем римского проникновения и содержалась тщательнее остальных. Она проходила через Мембрессу (Меджез-аль-Баб), Тихиллу (Тестур), Тигнику (Айн-Тунга), Тубуреику Буре (Тебурсук), Мусти (аль-Криб), Альтибурос (Медейна), Аммедару (Хайдра). На юг от Карфагена вдоль берега шла дорога на Большой Лептис через Гадрумет (Сус) и Эю (Триполи) длиною более чем в 800 км. Дорога, обслуживавшая юг шоттов, заканчивалась в Такапах (Габес).

Крупные магистрали имели многослойное покрытие. Дорога из Карфагена в Тевесту имела четыре слоя; сначала крупный булыжник, затем слой с известковой пропиткой, затем слой щебня и, наконец, камень разной величины, который и составлял собственно дорожное покрытие. Плитами дороги покрывались только на участках, примыкавших к городам. Дорога в северном Оресе состояла из нескольких слоев (снизу вверх): слой крупного песка с камнем, пласт булыжника, связанного известковым раствором, галечная прослойка, цемент, перемешанный с крупным веском и мелким гравием, которые и составляли основание шоссе, и, наконец, цемент, смешанный со щебнем.

Наименьшая ширина дорог составляла, по-видимому, 2,37 м. Дорога из Карфагена в Тевесту имела ширину 6,75–7 м, а из Константины в Филиллвиль — 7,2 м.

При проведении дорог через низины нередко прибегали к крупным строительным работам. На дороге из Карфагена в Тевесту была обнаружена подпорная стена, сложенная из камня, длиною в 37 м и высотою в 6 м, служившая облицовкой насыпи, по которой проходила дорога. Разумеется, было много мостов. Мост в аль-Кантаре имел 10-метровую арку, свод с тремя ребрами, кессоны, украшенные розетками и головой коня, вылепленной в верхней части замиа свода. Трехарочный мост у Ваги (Беджи), перекинутый через Меджерду, имел 70 м в длину и 7,3 м в ширину. Через ту же реку был переброшен мост у Симитту (Шемту), достигавший всего лишь 50 ж в длину, но состоявший из пяти арок. В Тунисе на уэде Джильф близ Фум аль-Африт был мост с десятью арками, а около Гиппона — с одиннадцатью.

Вдоль дороги ставились дорожные столбы с надписями, в которых указывались расстояния, а также перечислялись императоры, магистраты, легионы и муниципалитеты, причастные к строительству дорог. Иногда отмечались трудности, которые приходилось преодолевать строителям.

Начало имперской колонизации. Благодаря поддержанию порядка и развитию средств и орудий производства Берберия пережила в период империи настоящий расцвет и ее население возросло. Для устройства колонистов и удовлетворения спекулянтов необходимо было расширить оккупацию земель местного населения, а это порождало политические и экономические проблемы, решение которых имело большое значение для судеб римского господства.

Август дал могучий толчок колонизации Африки. Создание колоний при нем было вызвано либо стремлением сдерживать местные племена, как, например, в Мавритании, где военные колонии Картены (Тенес), Гупугу (около Турайи), Салды (Бужи), Тубусупту (Тиклат) и Русазус (Азеффун) не спускали глаз с непокоренного еще царства Юбы, либо необходимостью поселять ветеранов или колонистов с Апеннинского полуострова, земли которых он экспроприировал.

При Августе основывали троякого рода колонии. Одни, как, например, Тубурбон Майус (Хеншир Касба), были колониями, в которых переселенцы из Италии жили бок о бок с многочисленным местным населением, сохранявшим свою прежнюю городскую организацию (civitas). В другом случае римский pagus, имевший собственную территорию и организацию, сосуществовал с берберским civitas. Так было, например, в Тугге (Дугга), Маскулуле (Хеншир Гергур), Тигнике (Айн-Тунга), Суе (Шауаш), Сутурнуке (Айн-аль-Аокер) и Медели (Хеншир Сиди: Нассар-Баргу).

Остальные колонии, являвшиеся наиболее значительными, располагали иногда весьма обширной территорией. Так, колония Цирта простиралась на севере до уэда Уидэ, протекавшего поблизости от побережья, на востоке — до Фибилиса (Аннуна), на юго-востоке включала в себя Тигиз (Айн-эль-Бордж), на западе Милев (Мила). На северо-западе ее границей, несомненно, служило устье Ампсаги. Трудно точно установить, в какой именно период, предшествовавший царствованию Траяна, были основаны колонии Минервия Куллу (Колло), Венерия Русикада (Филиппвиль) и Сарния Милев, образовавшие вместе с Циртой конфедерацию четырех колоний (res publica IIII coloniarum Cirtensium). В конфедерацию, центром которой был старинный берберский рынок Сикка (аль-Кеф), получивший название Новая Цирта, также входило несколько городов.

Август и Тиберий были вынуждены раздать колонистам много земель, отчасти чтобы устроить эмигрантов, разоренных кризисом сельского хозяйства в Италии, но главным образом для удовлетворения ненасытных аппетитов римских богачей, которые жаждали вложить свои капиталы в производство хлеба, неизменно находившего сбыт и приносившего постоянный доход. Тримальхион, поместья которого были так велики, что только коршун мог облететь их, не преминул обратить свой взор на Африку. Это стремление к захвату африканских земель повлекло за собой аннексию сначала Нумидии, а затем Мавритании, совершенно не оправданную военной необходимостью. Плиний, отмечавший этот захват, писал, что шестеро землевладельцев делят между собой воловину Африки.

Траян и политика «размещения» племен. В стремлении расширить рамки колонизации Траян столкнулся с препятствием в виде общинной собственности племен на землю и попытался обойти его, «размещая» и переселяя туземцев. Он поселил мусуламиев в самом бедном районе, а отнятые у них земли роздал частным собственникам. Он переселил часть одного довольно значительного нумидийского племени, земли которого простирались почти до Мадавры и Аммедары, в новые области колонизации. Основная часть племени все-таки осталась близ Тубурсику Нумидарум (Хамиса, в 40 км к юго-западу от Сук-Ахраса), который в 100 году представлял собой civitas с муниципальной организацией и каидами (principes gentis Numidarum). Некоторое время спустя Траян предоставил ему права муниципии. В южном Тунисе император ограничил худосочными землями близ шотта аль-Феджедж владения племени нибгениев, которые урезал в пользу Такап (Габеса) и Капсы (Гафсы). Племя субурбуров было вынуждено сменить свои обширные пастбищные земли близ Сент-Арно на меньшую территорию близ шотта аль-Бейда.

В Африке, равно как в Аравии и Сирии, колониальная политика империи сводилась к тому, чтобы расчленить земли туземцев на две части и одну из них, худшую, оставить бывшим владельцам, большинство которых были вынуждены в качестве сельскохозяйственных рабочих наниматься в крупные имения, а вторую или разделить огромными поместьями среди членов императорской семьи и сенатской аристократии, или же передать городам, населенным ветеранами и берберской аристократией.

Прогресс урбанизации. Параллельно колонизации развивалась урбанизация. Непрерывно увеличивалось число и значение городов, где жили ветераны и землевладельцы. Эти города стали центрами, вокруг которых селились племена и создавались деревни, обслуживавшие крупные имения. Императоры поощряли движение, которое способствовало романизации Африки и облегчало набор войск. С этой целью они создавали спортивные союзы молодежи (juvenes), в случае опасности выступавшие в роли милиции, а в обычное время служившие проводниками культуры, верований и нравов римлян среди местного населения. Траян и Адриан стимулировали процесс урбанизации в еще большей мере, чем Клавдий и Флавий. После них императоры почти автоматически жаловали звание колоний или муниципий всем процветающим поселениям.

Развитие городов отнюдь не влекло за собой разрыв с сельской жизнью. За исключением Карфагена, африканские города хотя и производили тогда внушительное впечатление, не превышали по численности населения наши окружные центры (в среднем 5–6 тысяч жителей). Многие из них были и того меньше. По роду деятельности часть населения оставалась крестьянской. Тем не менее город был социальной ячейкой в полном смысле этого слова. Β целом империя являлась федерацией городов, отдавшей предпочтение наиболее крупному из них.

Северы и экспроприация племен. При Северах городская жизнь вновь получила мощный стимул. Став властителем мира, Септимий Север не забыл, что он уроженец Африки, и оказывал щедрые благодеяния городам Магриба, особенно же городам своей родной Триполитании. Он не только украсил Большой Лептис, но и предоставил ему права италийского города. Не зря горожане выбили на камне надпись, в которой благодарили за оказанную им «исключительную и божественную благосклонность». Колониальная политика императора, оттеснение берберских кочевников к Сахаре и увеличение поголовья верблюдов были чреваты крайне серьезными последствиями, на которые указывают Ст. Гзелль и Э.-Ф. Готье.

Септимий Север и его сыновья усилили борьбу против кочевничества, начатую Антонинами. Раньше огромные земельные просторы не обрабатывались из-за их засушливости, теперь же нашлось множество желающих разводить на них оливки. Африканец Тертуллиан с — присущим ему темпераментом выразил общее убеждение, что стремление человека к деятельности не находит себе точки приложения. «День ото дня мир становится все богаче, а земля все более возделанной. Повсюду дома, повсюду люди, повсюду общины, повсюду жизнь. Что может служить более убедительным доказательством увеличения рода человеческого? Мы стали в тягость земле, на которой живем. Природа с трудом нас удовлетворяет, потребности наши становятся все более острыми. Из всех уст раздается одна и та же жалоба: «Земля становится для нас мала».

Чтобы расширить рамки римской — колонизации, надо было вытеснить кочевников с тех земель, которые у них еще оставались. Уже не довольствуясь политикой «размещения», кочевников преследовали и изгоняли отовсюду, где их земля могла быть использована для земледелия. Продвижение лим в Триполитании, Нумидии и Мавритании явилось отражением этого курса, курса на насильственную экспроприацию земель. Лимы сдерживали берберов, которые не желали мириться с жалким оседлым существованием и оттеснялись к Сахаре, «несчастные, озлобленные и готовые к восстанию», как писал Ст. Гзелль.

Завоевание Сахары берберами-верблюдоводами. До того вся пустыня на юге Малой Африки была заселена эфиопами, кое-где метисами. Эти люди «с загорелыми лицами» были искусными резчиками по кремню, выращивали пальмы в оазисах и поддерживали торговые отношения с Берберией. Два совпавших по времени и тесно связанных между собой события имели своим следствием то, что жители пустыни утратили свою независимость: постоянное использование верблюда и переселение берберов в Сахару под натиском римского империализма.

Распространение в Берберии верблюда, раньше мало использовавшегося — о чем можно заключить из того, что в письменных источниках о нем не упоминается, — повлекло за собой неожиданные политические последствия. Оно совпало тю времени с вытеснением берберов с их исконных земель, и бербер на верблюде и вместе с ним проник в Сахару.

То ли в результате одного стремительного натиска, то ли нескольких последовательных вторжений, белые кочевники одержали верх над черным оседлым населением. Возможно даже, что некоторые из этих странников пустыни дошли до Судана и основали там империю Гану и царство Кукия на Нигере.

Теперь соседями Магриба были уже не миролюбивые эфиопы, никогда не составлявшие серьезной угрозы для лим, а беспокойные и склонные к мятежу берберы. Сначала эти перемены не вызвали у римлян тревоги. Они предпочли вступить в сношения с белокожими обитателями пустынь, которых использовали в качестве проводников караванов. Римляне чувствовали себя слишком сильными, чтобы опасаться нападений, тем более, что они сами назначали и держали в зависимости от себя вождей этих кочевых племен (foederati, pacati). Но сами того не сознавая, они готовили крах своей африканской империи. В результате их политики на месте кочевавших по степям овцеводов оказались сменившие их великие кочевники — верблюдоводы, организованные в сильные племена, которые всегда были настороже.

Эдикт Каракаллы. Романизация провинций в период империи получила окончательную санкцию при сыне Септимия Севера Каракалле. Массовое предоставление провинциалам прав римского гражданства, в стороне от которого оставалось непрерывно сокращавшееся меньшинство населения, создало фактическое положение, юридически закрепленное путем constitutio Aotoniniana, «конституции» (или эдикта) Каракаллы, принятой в 212 году. В соответствии с этим все проживавшие в империи свободные люди становились гражданами. После того как в Гиссене был найден пострадавший от времени папирус, очевидно излагавший на греческом языке содержание этой конституции, в науке ведутся споры о том, допускала ли она какие-нибудь исключения. Может статься, конституция лишала права гражданства неорганизованных крестьян деревень и степей, которым вообще было весьма сложно доказать, что они являются свободными людьми. После эдикта Каракаллы исчез стимул, каким служило предоставление привилегий городам или отдельным лицам. По мере распространения право римского гражданства в значительной мере теряло свое значение. Эдикт, порожденный обстоятельствами, лишь санкционировал это новое устройство империи, а отнюдь не создавал его.

Предвестники упадка. Династия Северов ознаменовала собой апогей колонизации Африки, но уже при ней появились первые признаки упадка. При Александре Севере коренное население области Сетиф взбунтовалось и изгнало колонистов. Чтобы воспрепятствовать опустению земель, император приказал перестроить или расширить castella и простить недоимки по налогам, как, по свидетельству надписи из Банасы, уже был вынужден поступить в 216 году Каракалла. Строительство толстых стен вокруг городов и новых castella, предпринятое Гордианом III, говорит об утрате того чувства безопасности, которое существовало при Септимии Севере. Империя была уже не в состоянии защитить колонистов, которых она расселяла. Те из них, кто осел на юге Атласа, очень скоро оказались вынуждены сами под прикрытием fossatum и укреплений сахарских лим обеспечивать свою безопасность.

Поземельные отношения. Интересно проследить, как сложилась в эпоху процветания Африки собственность на землю, служившую источником всех богатств. Земли, конфискованные в период Республики у сенаторов и отнятые у племен, составляли огромные императорские имения (saltus). Несмотря на проведенную Нероном конфискацию земельных владений частных лиц, в руках сенаторов еще оставались значительные поместья (saltus privati). Обширные территории принадлежали городам. Племена сохраняли за собой земли, урезанные правительством, а иногда и право выпаса без ограничений, как, например, в Мавритании, где колонизация носила менее активный характер. Наконец, императоры, компании и даже отдельные дельцы прибрали к рукам рудники и лесные угодья.

Императорские поместья. Четыре больших надписи, найденные после 1880 года (в Хеншир-Метише, в Айн-аль-Джемале, в Сук-аль-Хамисе и в Айн-Уасселе), н другие, менее значительные надписи помогают нам составить представление о хозяйстве императорских имений (saltus). Кроме того, они знакомят нас, к сожалению, не очень подробно, с lex Manciana, о котором трудно сказать, относился ли он ко всей империи (Ж. Каркопино) или только к Африке (М. Ростовцев, Ш. Сомань), и с lex Hadriana, также дающим пищу для споров. Бесспорно лишь одно: оба эти закона регулировали правовое положение земельных владений и тех, кто их обрабатывал. За исключением отдельных случаев, например в области Сетифа, император не вел хозяйство непосредственно от своего имени, а передавал это право частным лицам, выступавшим либо самостоятельно, либо в компаниях откупщиков, которые эксплуатировали мелких производителей, отдававших им часть продукции (coloni). Эти колоны, наследственные держатели земли, в подавляющем большинстве состоявшие из берберов, жили в деревнях (vici), расположенных или на территории самого имения вокруг его центральных построек, или в непосредственной близости от него. Колоны были объединены в автономные союзы религиозного характера, которые избирали председателей (magistri) и занимались устройством сельских праздников (nundinae). Vici нередко приобретали права юридического лица и переходили в разряд городов. Как и в городах, их жители делились на две категории — vicani и incolae.

Колоны вносили платежи не в казну, а концессионерам (conductores), которые получали право на пять лет обрабатывать в свою пользу земли, не подлежащие делению на участки, и взимать определенную часть урожая с парцелл, отданных колонам. Императорские чиновники (procuratores Augusti) должны были защищать колонов, а главное помогать conductores во взимании платежей и отбывании повинностей.

Conductores были влиятельными лицами, крупными богачами, которые всем весом своего авторитета и своих связей подавляли даже слабые попытки прокураторов действовать независимо.

В самом низу административной лестницы стоял прокуратор имения, простои вольноотпущенник, являвшийся лишь исполнителем. С помощью кнута, розог и тюрьмы он принуждал колонов к повиновению. Над ним находился прокуратор regio, часто назначавшийся из сословия всадников. Его платоническая миссия сводилась к тому, чтобы соблюдать свободу торгов перед лицом сплоченных и солидарных между собой conductores и устанавливать правила взимания платежей и отбывания повинностей. На самом верху находился прокуратор tractus, с резиденцией в Карфагене. Это был всаднике очень высоким жалованьем, представлявший императора и нередко определявший направление его политики. Он руководил прокураторами, контролировал их и имел в своем распоряжении вооруженные силы. Кроме того, на каждой ступени этой служебной лестницы должностное лицо имело заместителя, который помогал ему (и контролировал, разумеется).

Экзекуции procurator saltus не всегда могли предупредить взрывы возмущения колонов, отданных на милость conductores. В таких случаях procurator tractus выделял для наведения порядка войско и учинял расправу над колонами, как это было в saltus Burunitanus близ Сук аль-Хамиса. Римская администрация не могла ни в чем отказать всемогущим компаниям откупщиков. Некоторые крупные частные имения (saltus privati) были организованы по образцу императорских имений. Другие сдавались в аренду или находились в ведении управителя (villicus).

Земли городов принадлежали потомкам римских иммигрантов и туземной аристократии, составлявшим муниципальную буржуазию. Они не обрабатывали сами своих участков, достигавших порой значительных размеров, а сдавали их в аренду туземцам или нанимали батраков. Мелкие крестьянские хозяйства были немногочисленны и поглощались крупными имениями.

«Вышедший в люди» крестьянин. Бесспорно, что в основе богатства крупных местных тузов лежала земельная собственность. Иногда даже случалось, что отдельным бедным, но трудолюбивым земледельцам (agricola bonus; diligens agricola — называют их надписи) удавалось приобрести или увеличить размеры своего участка и в силу этого занять в городе высокое положение. Такова ставшая классической история жнеца из Мактариса (Мактара), рассказанная им самим: «Я родился в бедной семье: мой отец не имел ни состояния, ни своего дома. С самого моего рождения я обрабатывал мою землю, и никогда не было отдыха ни мне, ни земле. И когда наступала пора жатвы, я первым убирал свой урожай. Когда группы мужчин с серпами уходили в нумидийскую столицу Цирту или в долины, где возвышается гора Юпитера, я опережал всех в работе на полях. Затем, покинув родину, я в течение двенадцати лет собирал урожай для других под палящим солнцем. Одиннадцать лет я водил артель жнецов, и мы жали пшеницу на полях Нумидии. Вынужденный работать, удовлетворяясь малым, я наконец сделался собственником участка земли и дома; теперь я живу в достатке. Я даже добился почестей: я был приглашен заседать в совете моего города и из бедного крестьянина превратился в цензора. Я народил и вырастил детей и внуков; жизнь моя течет безмятежно, и меня все уважают».

Если одному крестьянину ценой невыразимых лишений удавалось сколотить сумму, позволявшую ему приобрести землю и, следовательно, право занять какое-то место в обществе, то сколько других крестьян обречены были умереть в нищете, проведя всю свою жизнь в артелях жнецов (turmae messorum), изнемогая в труде под палящим солнцем ради обогащения крупных землевладельцев.

Жизнь владельцев имения (по мозаичным изображениям). Ничто не дает нам столь интересных сведений о жизни в частных имениях, как мозаики, украшавшие городские дома и сельские виллы местной аристократии. Они относятся к периоду от II века до византийской эпохи, но сцены сельской жизни и быта, воспроизведенные в мозаике, характерны для всего периода римского владычества.

Около Табраки (Табарка) обнаружено несколько мозаик III или IV веков, изображающих различные постройки одного имения. Посредине — дом владельца поместья, построенный как бордж. Он расположен в глубине двора, по его сторонам возвышаются две квадратные башни с остроконечными крышами, соединенные лоджией. Вокруг дома раскинулся парк для прогулок, а возле него цветущий палисадник, где резвятся фазаны и другие птицы, а в луже барахтаются гуси и утки. Две боковые мозаики изображают служебные постройки: на одной — среди виноградника и оливковых деревьев — большой хлев, выделяющийся на фоне холма, по которому расхаживают куропатки, а на переднем плане — лошадь, бьющая копытом землю, и пастушка, прядущая под сенью кипариса, не переставая при этом присматривать за овцами; на другой — большое здание, несомненно предназначавшееся под склады оливок и винный погреб, а перед ним тянется птичий двор и садок с живой рыбой. Мозаика, очевидно, воспроизводит большое имение, занятое производством вина и масла, коневодством, скотоводством и разведением птицы.

В мозаике из Утины (Удна, в долине нижнего течения Милианы, к югу от Карфагена), относящейся к началу II века, запечатлены различные эпизодические сцены: на пороге крытого гумна или хижина, принадлежащей колону, стоит, опершись на посох, пастух, наблюдающий за стадом овец, коз и коров, а невдалеке крестьянин идет за плугом, который тянет пара быков. В центре мы видим осла, подгоняемого палкой, и лошадь, пьющую из колоды воду, которую мужчина достает из колодца. Картина окаймлена сценами охоты: трое богатых всадников убивают льва; мужчина, накинувший козлиную шкуру, подстерегает куропаток; другие охотники гонят кабана на рогатину.

Искусная композиция мозаики «Поместье Юлия», открытой в 1920 году в Карфагене, равнозначна ценному документу, повествующему о ведении крупного хозяйства, несомненно в IV веке, и о занятиях его обитателей. Посредине — вилла с башнями и лоджией, напоминающая замок-крепость. Она окружена пальмовым и кипарисовым парком, цветниками и фруктовыми садами. В основном здесь заняты оливководством и возделыванием зерновых, но немалое внимание уделяется также виноградарству и скотоводству. Владелец поместья сверху наблюдает за ходом работ. Основное время он посвящает охоте, на которую выезжает, как видно по изображению, со свитой, псарями и сворой собак. Жена его, богато одетая и украшенная драгоценностями, предпочитает коротать время в тени на садовой скамейке, часами обмахиваясь веером, кушая замороженные фрукты и наблюдая за суетой на птичьем дворе. Она принимает подношения в виде ранних цветов и фруктов и приплода скота. Хозяин и хозяйка поместья ведут образ жизни благородных помещиков. Окружающие их слуги и батраки, живущие в жалких гурби, стараются предупредить малейшее их желание и весь день проводят в тяжком труде. Подобно землевладельцу Юлию, два всадника из аль-Джема заняты травлей зайца; два других всадника из Карфагена отправляются на охоту, захватив с собой нагруженного съестными припасами мула и загонщика с дубинкой. Это все развлечения богачей, которые могут ведение хозяйства целиком возложить на управляющего (villicus).

Родина всех этих мозаик — Тунис, но аналогичные картины были найдены и в других провинциях. Одна из них, обнаруженная около Злитена в Триполитании, посвящена молотьбе зерна на току под бдительным оком надсмотрщика и владельца имения. Мозаика, получившая название «Полевые работы», найденная в одной из богатых вилл Цезареи (Шершель), дает нам наглядное и красочное представление об эксплуатации имения в Цезарейской Мавритании. В верхней части картины изображен пахарь, идущий за плугом, который тянут быки, подстегиваемые его напарником; оба они трудятся с усердием; в центре выделяется фигура сеятеля, разбрасывающего семена, которые покрывает землей идущий следом за ним плуг. В нижней части картины изображен работник, под наблюдением надсмотрщика пропалывающий виноградник.

Сельский плебс и лендлорды. Эти мозаики живописуют тяжкий труд в сельском хозяйстве. Но отнюдь не крупные лендлорды заставляли плодоносить африканскую землю и создали ее легендарные богатства, а крестьяне — владельцы мелких участков, колоны и батраки, работавшие в крупных имениях римской или туземной аристократии. Весь этот многочисленный плебс, влачивший жалкое существование и отвергнутый городом, из всех благ римского мира познал только одно — более рациональную организацию своего тяжелого труда.

Итак, в Африке имелись: несколько лендлордов, во главе с самым крупным из них — императором, которые не жили на своих землях; римская и туземная аристократия, обитавшая в городах и поручавшая ведение хозяйства своим управляющим; мелкие собственники, участки которых постепенно поглощались соседними латифундиями; значительная масса рабов, сельскохозяйственных рабочих и колонов-издольщиков, обязанных платежами и повинностями в пользу conductores из откупных компаний или прокураторов.

Аннона. Продукция сельского хозяйства Африки или потреблялась на месте, или сдавалась государству налогоплательщиками и компаниями откупщиков, или же экспортировалась купцами.

Африка производила достаточно, чтобы, несмотря на многочисленное население, не знать голода, истощавшего остальные провинции. Империя, которая заботилась о снабжении Рима продовольствием, заставляла частных лиц вносить налоги, а компании откупщиков — платить арендную плату в натуре (annona). Полученные таким образом продукты сдавались сначала на склады, откуда войска и чиновники получали пищевое довольствие, а остальное затем вывозилось в Италию и другие провинции. Ведомство анноны было также основным двигателем средиземноморской торговли. За транспортными средствами государство обращалось к услугам могущественных корпораций судовладельцев (navicularii), которые в конечном итоге перешли под его контроль. В Африке судовладельцы объединялись в одну коллегию, игравшую важную роль. В Остии, которая была «портом анноны», судовладельцы Берберии имели агенства (stationes), размещавшиеся на большой площади близ театра. Из семи найденных надписей шесть сообщают о Карфагене, Гиппон-Диаррите (Бизерта) и Сабрате (Сабрата Вульпия в Триполитании). Судовладельцы имели суда различной конструкции. Найденная в Альтибуросе (Медеина) мозаика изображает различные типы речных и морских судов; на некоторых из них названия были написаны по-латински или одновременно по-латински и по-гречески и иногда сопровождались цитатами из произведений латинских поэтов. Крупные землевладельцы, купцы и судовладельцы извлекали из Африки значительные доходы, большая часть которых оставалась в стране.