История свердловского рока 1961-1991 От «Эльмашевских Битлов» до «Смысловых галлюцинаций»

Год получился в форме ромба — свердловский рок раздвинул границы в его середине и резко схлопнулся к концу декабря. К лету заявили о себе новые группы, о «Треке» узнала вся страна, «Урфин Джюс» подготовил новую концертную программу с мощным шоу. Осенью обе группы слились воедино для решающего рывка, который закончился фиаско. Унылый конец года скрасила только серия концертов Майка и Цоя в Свердловске — десятки уральцев смогли живьем увидеть питерских рокеров, до того казавшихся кем-то из области легенд.

«Их худсоветов орда» (1983. Хроника)

Год начался чинно и благородно. 5 февраля на сцену верхнепышминского ДК, где проходил отборочный этап XII телевизионного конкурса советской песни «Юность комсомольская моя», вышли пятеро приличных и опрятных юношей в костюмах-тройках и при бабочках. Мало кто мог признать в них активных участников недавнего рок-семинара: группу «Урфин Джюс» (+ Пиня на клавишах) и вокалиста «Р-клуба» Сергея «Агапа» Долгополова. Под именем вокально-инструментального ансамбля завода «Радуга» они исполнили благопристойную и заранее утвержденную программу. Агап пел песню «Аракса» про прибой, который выбросил мертвых чаек, а Белкин — «Дорогу к морю» из сольного репертуара Юрия Антонова. Победили, съездили на следующий этап в Полевской. Получили диплом и там, чему на заводе были страшно рады.

В апреле рок-общественность потребовала продолжения банкета, и горком комсомола решил повторить практику семинаров или, как их называл циничный Матвеев, «пьяных вылазок на базы». На этот раз собрались на берегу озера Таватуй, где свой пионерский лагерь предоставили шефы «Отражения». Ветеранский состав разбавили новичками — группами «С-34», «Метро» и ребятами из команды, которая получила название «Наутилус» всего несколько дней назад.

Коллективы, приглашенные на семинар, должны были регистрироваться. Студентам-архитекторам пришлось срочно придумывать имя. Вариант «Али-Баба и сорок разбойников», предложенный Бутусовым, никому не понравился, хотя задним числом и закрепился за их прошлогодней записью. Звукорежиссер Андрей Макаров, бывший, как и все арховцы, фанатом «Led Zeppelin», предложил название «Наутилус», объяснив его так: «Тот же дирижабль, только подводный». Такая глубинная аналогия всем понравилась. Правда, на семинар от свежеокрещенной группы смогли поехать не все.

Автобус с рокерами притормозил у здания архитектурного института. На тротуаре зябко поеживались фигуры в кепочках. Грахов представил: «Это хорошие молодые ребята, тоже рок играют. Давайте их с собой возьмем». Белкин, глянув в окно на волосатых сиротинушек, покровительственным тоном махра согласился: «Почему бы и нет! Ребята вроде нормальные». Дверь автобуса открыли, и в высокое собрание втиснулись Слава Бутусов и Дима Умецкий.

По дороге на Таватуй Бутусов сидел в автобусе рядом с Коротичем: «Слава рассказал мне, что хочет записывать альбом. Я отнесся к этому несерьезно — ну Слава, ну альбом… Потом он признался, что мечтает посотрудничать с Кормильцевым. Я всю дорогу отговаривал его от этой мысли: «Зачем тебе этот Кормильцев, лучше пиши стихи сам, или давай найдем нормального поэта, или давай я стихи напишу…» Слава богу, упрямый Слава не поддался на мои уговоры».

Приехав на место, начали праздновать. Возлияния были бурные. Слава с Димой встали в дверях лекционного зала с бутылкой портвейна и не пропускали никого внутрь без штрафной. Благодаря такой пропускной системе, о чем читали лекции на втором семинаре — никто не помнит. Для пропаганды здорового образа жизни программу дополнили футбольным турниром. Рокеры весело погоняли мяч и вернулись за столы. Те, кто смог доползти до сцены, устроили сумасшедший джем-сейшн. Аппарат для этого безумия специально привез на турбазу Александр Новиков.

В разгар праздника один из пьяных в дым музыкантов, потехи ради, вскинул руку и неразборчиво проорал нацистское приветствие. Перепуганные сотрапезники уволокли юмориста спать (наутро он ничего не помнил). Больше всех перепугались присутствовавшие при этом комсомольцы — им могло нагореть по полной программе за антисоветскую выходку на их мероприятии. Стремную историю тщательно замяли, но рок-семинары, от греха подальше, больше не проводили.

Над советским роком уже начинали сгущаться идеологические тучи, но Верхняя Пышма была для музыкантов тихим и уютным оазисом. Коротич оторопел, когда услышал на тамошней автостанции из «репродуктора-колокольчика» мелодии из «Пятнадчика». Ничего удивительного — «Урфин Джюс» считался гордостью не последнего предприятия в городе. В Свердловске мало кто знал, что «УД» базировался в маленьком клубе на окраине Пышмы. Пленки с альбомами группы расползались по всей стране. Уполномоченным на то органам требовалось принимать меры, но найти «УД» никто не мог. Новый начальник городского отдела культуры Свердловска Виктор Олюнин, не любивший самодеятельный рок не только по служебной обязанности, но и, как казалось многим, всеми фибрами души, был бессилен. Он искал зловредный «Урфин Джюс» по всему областному центру, но найти не мог — Верхняя Пышма находилась за пределами его полномочий.

В клубе «Радуги» «джюсовцы» чувствовали себя, как у Христа за пазухой. Кроме них, там базировались только девочки, играющие в волейбол, с которыми музыканты поддерживали тесные, но дружеские отношения. Репетировали «урфины» практически ежевечерне, а свободное от репетиций время посвящали созидательному, но не вполне легальному труду.

Александр Васильевич Новиков к тому времени уже развернул производство звуковой аппаратуры почти в промышленных масштабах. Каким образом и где он брал детали для своих усилителей и динамиков, до сих пор остается коммерческой тайной знаменитого шансонье. Но в 1983 году в его производственной цепочке случился затор: динамики не во что было вставлять. «Сашка Новиков сам не справлялся, — вспоминает Пантыкин. — Он приехал к нам и предложил сделку — он нам ставит аппарат, а мы ему строгаем колонки. Мы на «Радуге» выпиливали и сколачивали коробки, он вставлял туда динамики и увозил на продажу. Мы были дешевой рабочей силой».

Музыкально-столярный труд оплачивался бартером. Новиков поставил «Урфину Джюсу» хорошие барабаны, микрофоны, порталы. Пантыкин играл на инструменте со славной историей — с помощью именно этого синтезатора «Hohner clavinet» Давид Тухманов записывал знаменитый альбом «По волне моей памяти». Правда, продолжалось это музыкальное благолепие недолго. Через пару месяцев Новиков, видимо, нашедший более квалифицированных столяров, разорвал трудовое соглашение и просто увез всю свою аппаратуру.

16 апреля в газете «Комсомольская правда» под рубрикой «Ля-псус» появилась колонка «Бойтесь бездарных, дары приносящих». Музыкальный обозреватель «КП» Юрий Филинов, на всякий случай укрывшийся за псевдонимом Ф. Юров, в пух и прах растоптал альбом «Трек-III». Топтал старательно, с обильными цитатами из песен. Гнев столичного журналиста вызвало прежде всего то, что коробку с пленкой прислали наложенным платежом, и чтобы познакомиться с творчеством «Трека», ему пришлось выложить на почте кровные пять рублей.

Сперва «трековцы» были возмущены. Они зачитывали друг другу фрагменты заметки и издевательски их комментировали. Чуть позже до них дошло, что более подробно «Комсомолка» писала всего лишь об одной рок-группе — годом ранее была опубликована замечательно-хулительная статья «Рагу из «Синей птицы»» о «Машине времени». Небывалая реклама! Вдобавок к подробной информации разъяренный Филинов указал полный почтовый адрес «Трека», на который через неделю хлынул поток заявок: «Пришлите нам свои записи! Мы не Ф. Юровы! Нам пяти рублей не жалко!»

Несмотря на то что критика обернулась рекламой, оценка «низкопробный примитив» вызвала неудовольствие поклонников рока. В «Комсомолку» пошли письма, требующие опровергнуть филиновский приговор: «Мы возмущены тем, что на страницах всесоюзной печати появилась необъективная публикация, содержанием которой является личная обида Ф. Юрова по поводу потерянных пяти рублей… Мы просим разобраться и надеемся, что «Комсомольская правда» исправит этот «Ля-псус»». Под этим письмом — несколько неразборчивых подписей, но, судя по тому, что отправлено оно из Верхней Пышмы, к поддержке коллег приложили руку их вечные конкуренты из «Урфина Джюса».

Реклама в центральной прессе сделала свое дело. Вслед за заявками на альбомы пошли приглашения на гастроли. 27 июня «Трек» выступил в столице Удмуртии. В городе не висело ни одной афиши, но четырехсотместный актовый зал Ижевского автомобильного завода был полон. Организаторам удалось придать мероприятию официальность, билеты продавались с какими-то комсомольскими печатями. Путь на концерт пролегал через заводскую проходную, что сильно осложняло жизнь безбилетникам. Звук был очень плохой, половина присутствующих просто не поняла, что же она слышала. Но те, кто, как лидер местной группы «Дисциплина» Рудольф Стерхов, знали творчество группы «Трек», получили истинное удовольствие: «Я узнавал звук, который слышал на пленках, в уме достраивал слова и мелодии». Послеконцертного братания не было, но зато музыкантам вручили грамоту в честь 425-летия добровольного присоединения Удмуртии к России.

Вскоре «Трек» принимала Москва, а точнее — подмосковный Зеленоград. Контраст между почти семейным уральским рок-мирком и столичной меркантильной околомузыкальной тусовкой неприятно поразил «трековцев». Публика принимала хорошо, Настя в сереньком пиджачке с чужого плеча вообще вызвала фурор. Общение с музыкантами группы Константина Никольского, выступавшего после свердловчан, было интересным, но все остальное произвело отвратительное впечатление. Пьяные распальцовки, денежные базары, жуткие условия, в которых поселили провинциалов… Не терпевший грязи ни в прямом, ни в переносном смысле Андрей Балашов плюнул на все и раньше времени улетел домой. Увиденное сильно подорвало его веру в рок-н-ролл, и вскоре Андрей покинул группу, посвятив свою жизнь классической музыке.

«Трек» остался без основного композитора. Традиционная летняя рекорд-сессия сорвалась. Из запланированного альбома «Трек-н-ролл» удалось завершить только песню «Блат».

В июне собрался записать альбом и «Наутилус». К этому занятию Бутусов с Умецким решили привлечь проверенные временем кадры. Рулить звуком они попросили Полковника, а возглавить весь процесс пригласили Пантыкина. Оба мэтра дали согласие. Однокурсник и друг Бутусова Ильдар Зиганшин, снимавший весь процесс записи на фотопленку, считает второе кадровое решение ошибочным: «У них были абсолютно разные взгляды. Если арховцы любую придурь в хорошем смысле слова воспринимали как должное, то Пантыкин, казалось, даже классическую музыку принимал только самую правильную. Саша — человек четко структурированный. За рамками устоявшихся музыкальных схем для него как будто ничего не существовало. И было бесполезно распечатывать перед ним все консервы, наполненные Славиными идеями. У них со Славой не совпадали вектора. И до сих пор невозможно разобраться, что же в результате этого несовпадения получилось».

Со стороны Полковника запись «Наутилуса» была просто дружеской помощью. Он не хотел погружаться в этот процесс с такой же самоотдачей, как в запись «Трека», да ему и не дали бы. Например, у «наутилусов» вместо барабанов был какой-то кошмар, произведенный в городе Энгельсе. Чтобы добиться хотя бы мало-мальски приемлемого звучания, на настройку ушло бы много дней. «Наутилусы» просто скисли бы, погружаясь во все эти технические подробности. Полковнику приходилось выбирать между собственными амбициями — записать как можно лучше — и тем, чтобы вообще это записать: «Я считаю, что на «Переезде» нет ни одной качественно записанной песни. Моя б воля, я бы подолгу возился с гитарным звуком, со звучанием баса, с настройкой барабанов… А у них трубы горят, им бы записаться быстрее. В результате сделали все недели за две».

Был ли материал «Переезда» заранее отрепетирован — непонятно. У Ильдара складывалось впечатление, что все сочинялось прямо с колес. «Скорее всего, какие-то рыбы были, но, видимо, Слава делился ими только с Сашей, стараясь особо не демонстрировать их никому».

Привыкший к «трековской» дисциплине Полковник, скрипя зубами, молча смотрел, как архитекторы выпивают перед репетицией, а те не могли себе представить, как можно музицировать, предварительно не выпив хотя бы пива. Пантыкин не молчал, он видел свою роль как направляющую и руководящую: «Таких, как Слава, тогда много было. Никто на него не обращал внимания, все его на фиг посылали. Только я помог ему записать альбом». Впрочем, по мнению Зиганшина, роль продюсера лидер «УД» сыграл не блестяще: «Саше было понятно, что «Наутилус» — уже зародившееся существо. А значит, надо поучаствовать в его становлении. Просто отойти в сторону и не мешать Пантыкин не смог. А у Славы не хватило сил попросить Маэстро просто полюбоваться на полет пускай еще неумелых, но уже оперившихся птиц».

Пантыкин и сам согласен с тем, что результат его руководства вышел не ахти: «В «Переезде» я еще не знал, как работать. Только спустя 10 лет я понял, как должна звучать «Ястребиная свадьба», и сделал ее как надо на альбоме «Отчет». Эта версия на порядок выше того, что Слава горланит, просто произведение искусства».

«Переезд» получился коротеньким, мрачным и невразумительным. К нему в качестве «второй стороны» прилепили песни из прошлогодней записи «Али-Бабы», и первый альбом «Наутилуса» пошел гулять в народ именно в таком виде.

Это был не единственный дебют 1983 года. Аркадий Богданович, Владимир Огоньков и Игорь Злобин, полгода назад основавшие группу «Метро», записали на телестудии одноименный альбом. Оценки этому произведению выдавались скорее авансом — фонограмма явно не удалась с технической точки зрения, и все ждали второй попытки. Александр Новиков в перерывах между работой в ресторане и аппаратурным бизнесом вместе с музыкантами «Слайдов» сколотил «Рок-полигон» и тоже выпустил альбом. Эта запись разошлась гораздо шире: Новиков знал вкусы простого народа и не стеснялся им потакать.

В том же ДК УЗТМ, где репетировал «Рок-Полигон», базировался и ансамбль одного из цехов Уралмаша «Январь», которым руководил студент музучилища Алексей Могилевский. Перед очередным районным конкурсом художественной самодеятельности «Январь» попробовал разучить вместо привычных песен Пугачёвой и Леонтьева сочинение своего худрука. Большие надежды музыканты возлагали на шуточный номер, посвященный неторопливому строительству в Свердловске первой линии метрополитена:

Но… за «нездоровую критику в адрес наших метростроителей» «Январь» и его руководитель подверглись разносу со стороны Виктора Олюнина. «Я сидел, как голый, слушая эти обидные слова, и не знал, что возразить. Пообещать им, что ли, не петь больше никогда эту песню?!» — вспоминает Могилевский. Когда после этого разгона Алексей нервно курил, к нему подошел находившийся в зале Пантыкин и утешил: мол, не переживай, братан, это ерунда все. Приободренный «Январь» решил еще раз исполнить кощунственную песню про метро, но у Алексея от волнения пропал голос. Тогда он крамольные слова просто четко проговорил в микрофон. Этот уралмашевский прото-рэп произвел на публику еще большее впечатление, чем просто песня.

Вскоре Алексей познакомился с Пантыкиным ближе — тот поступил в музучилище сразу на второй курс, и они стали учиться в одном потоке.

Осуществление Сашиной мечты — поступление в «Чайник» — стало для его товарищей по группе неприятным сюрпризом. Александр официально объявил, что карьера рокера его больше не интересует. «УД» должен был закончиться. Сообща новоявленного студента уговорили немного подождать и попробовать сдать программу «Урфина Джюса» официальным инстанциям.

В кратчайшие сроки было подготовлено сценическое воплощение песен «УД». Весь процесс описал новый звукорежиссер группы Леонид Порохня: «Выглядело это «шоу» следующим образом: посреди репетиции из-за колонок на сцену по-пластунски выползали два дипломированных химика, Кормильцев — с одной стороны, Влад Малахов — с другой, и в специальный желобок что-то выливали, едкий дым валил на предполагаемую публику; воняло страшно… Художник Коротич делал задник с эмблемой группы: огромное полупрозрачное полотнище, на нем круг, в него блестящим золотом вписали «Урфин Джюс». «Золото» было из бронзовой пудры и олифы, олифа попалась плохая, не желала сохнуть и не высохла уже никогда, при любой попытке задник использовать все покрывались бронзовыми пятнами, отмыться от них было затруднительно.

Но самым мощным аккордом планируемого шоу стало «свершение из полиэтилена». Идея посетила Коротича и заключалась в создании огромных фигур, которые на концерте будут надуваться пылесосом, причудливо преломлять подсветку и создавать многомерный психоделический эффект. На «Радугу» завезли тепличный полиэтилен, утюгом и паяльником Коротич с Кормильцевым сотворили кошмарных размеров сердца с глазами, червяка с ресничками и «компьютер» в форме ящика, который должен был надуваться в «Лишней детали» (песня с альбома «15»). Последний (компьютер) с самого начала вызывал подозрения, отчего был прозван Иван Иванычем. Паяли наскоро, дыры заклеивали лейкопластырем, красили красной нитрой.

Премьера полиэтиленового чуда состоялась во время прослушивания, на которое прибыла комиссия Пышминского горкома ВЛКСМ. Аппарат был отличный, звук жесткий, для затравки по сцене поползали Кормильцев с Малаховым, повоняли на комсомольцев «туманом», потом понадували сердца, а «на сладкое» преподнесли Иван Иваныча.

Рассчитывали, что он встанет, просто встанет. В виде ящика. Он и встал. То есть сперва зашевелился. Потом стал расти. Полиэтиленовый «компьютер» надувался, но вместо «ящика» постепенно обретал отчетливую фаллическую форму. Мало того, Иван Иваныч вверх подниматься не стал и для начала медленно распрямился вперед, в зал. Комиссия сидела в ближних рядах по центру, на нее угрожающе надвигалась рисованная эмблема «УД». Комсомольцы вжались в кресла. Иван Иваныч неспешно во всю длину вытянулся, еще поднадулся, окреп и, натужно-красный, там и сям крест-накрест заклеенный пластырем, осыпаясь, как шелухой, краской, стал медленно, со значением подниматься. За ним очумело следили раздавленные зрелищем комсомольцы. Музыканты еще играли, но с трудом; злодей Кормильцев, давясь хохотом, продолжал качать в Иван Иваныча воздух. И он встал!

Комсомольцы выскочили на улицу, сбились в кучку под фонарем и долго (минут сорок) о чем-то шептались».

Программу закономерно не приняли. Вышло только хуже. Через старые комсомольские связи о логове «Урфина Джюса» узнал Олюнин, и началось… Группу выперли из клуба, Пантыкина — с работы на «Радуге», Егору вынесли комсомольский выговор по месту работы. В октябре «Урфин» вдруг оказался у разбитого корыта…

И тут появился Игорь Валерьевич Миронов. Это был персонаж явно авантюрного склада, успевший много поработать в периферийных филармониях. Он развернул перед «Треком» и «Урфином Джюсом» сказочную перспективу: они делают совместную программу, проходят аттестацию и поступают на работу в одну из филармоний Казахстана. По его словам, концертные организации среднеазиатской республики с распростертыми объятиями примут таких профессиональных музыкантов: «Ребята, мы вместе так жахнем, что весь мир завоюем. Но для этого в программу надо вставить часть песен профессиональных композиторов, а имея в кармане официальный статус, можно давать концерты по всей стране не хуже каких-нибудь «Землян»». Предложение выглядело заманчивым — перед глазами был пример «Машины времени», которая уже несколько лет с успехом гастролировала. «Урфин Джюс» и «Трек» находились в тупике, и терять им было особо нечего. «Все противоречия с «УД» к тому времени исчезли. Мы просто стали взрослее и мудрее и поняли, что делить-то нам нечего», — говорит Перов.

Миронов упирал на возможность сохранить большую часть собственной программы и на священное право музыкантов зарабатывать себе на жизнь своим творчеством. Владимира Назимова, как и большинство других, эти аргументы подкупили: «В этом нет ничего стыдного — временами денег совсем не было. Я по полгода в одних спортивных штанах ходил. Конечно, мы все хотели зарабатывать деньги музыкой — тем, что мы умели делать и делали хорошо».

Обаятельный Игорь Валерьевич был неплохим психологом. Расписывая все преимущества сладкой филармонической жизни, он сумел заразить энтузиазмом даже скептика-Полковника: «Затея казалась вполне реальной — ведь ездит же по стране «Автограф», почему бы и нам не пробиться? Конечно, пришлось бы чем-нибудь поступиться. Поменять программу, включить в нее половину песен советских композиторов…»

Несмотря на некоторые сомнения, рокеры решили попробовать. Сам Миронов свято верил в успех своей авантюры. Он даже разработал кодекс поведения музыкантов в случае прохождения тарификации и приема их на работу в Аркалыкскую филармонию. Параграфы этого документа свидетельствуют, что Игорь Валерьевич уже видел себя большим начальником:

«1. Беспрекословное подчинение руководителю программы по любым вопросам (кроме личных), то есть И.В. Миронову.

2. Запрещается высказывание своего мнения по поводу филармонической работы и компетентности руководителя программы до наступления первого репетиционного периода (каникул). Во время каникул любой участник программы, ощутивший неприемлемость филармонической жизни для себя лично, может высказать свое мнение и покинуть программу навсегда.

3. Гарантий успеха фирма не предоставляет…»

Самое удивительное, что «фирмач» Миронов уболтал подписать эту кабальную бумагу вольнолюбивых свердловских рокеров.

В клубе УрГУ начались упорные репетиции. Программы двух групп притирались друг к другу, продумывались переходы между номерами, костюмы, элементы театрализованного шоу. Общий энтузиазм заразил даже Егора, который вообще-то скептически относился ко всей затее: «Я не верил, что в филармонической системе могли существовать коллективы с таким подходом к собственному творчеству, как у нас. Но весь этот бордельеро в университетском клубе мне нравился. Это так напоминало калифорнийскую рок-н-ролльную коммуну, что я с удовольствием принял во всем участие, будучи на 99,5 % уверен, что ни хрена из этого не получится».

Музыкальный штурм продолжался два месяца. В итоге получилась программа «Пульс времени», состоявшая из песен обеих групп. В начале декабря одно за другим в университете прошли шесть прослушиваний представителями разных филармоний. Посторонних зрителей на них не пускали, но личные гости музыкантов в зал все-таки проникали. Одним из редких посетителей такого просмотра стал Алексей Могилевский: «До этого Пантыкин давал нам с Колей Петровым послушать альбом «15». Он показался полностью идиотским, спетым каким-то смешным, бесполым голосом. Тексты звучали по-детски несуразно, музыка — как подделка под «Uriah Heep». Возвращая катушку автору, мы деликатно скомкали ответ на вопрос «Ну как?». Но вскоре я попал на совместное выступление «Трека» и «УД» в УрГУ. Это был первый рок-концерт, на котором я побывал, и крышу у меня снесло основательно. Те же песни, что и на бобине, но подкрепленные визуалом, звучали гораздо мохначе и совсем не смешно. Все вокруг грохотало, а я сидел, вжавшись в кресло, и хлопал глазами. Саша Пантыкин играл роль примерного комсомольца. Периодически он отрывал одну руку от клавиш и голосовал «за»».

Все прослушивания закончились безрезультатно. Представители филармоний в один голос заявили, что все здорово, но это не годится. «Мы были круче их понимания», — объясняет Михаил Перов. Могилевский считает, что по-иному и быть не могло: ««Урфин Джюс» всегда звучал более попсово, а «Трек» — более агрессивно. Но по поведению все было наоборот. «УД» выглядел более разгильдяйски и вредоноснее. В них таилась какая-то опасность. Даже чисто визуально: Пантыкин с кудрями a-la лев Чандр, эпатажный Белкин, Назимов, который никогда не владел дипломатией и всегда делил людей только на хороших и плохих. «Трек» же был более осторожен в своем поведении. Миша Перов прекрасно умел произносить правильные речи, Александр свет-Георгиевич Полковник вообще был крайне аккуратен в суждениях… В общем, если бы «Трек» сдавал бы ту программу один, он, возможно, и прошел бы в филармонию».

Финалом этой эпопеи стало шоу в ДК «Автомобилист» 14 декабря «Некоторые вопросы, волнующие нас». Музыканты показали ту же программу, но уже полному залу, значительную часть которого, правда, заняли работники обкома, горкома, райкомов и прочих комсомольских организаций. Публике раздали анкеты лаборатории изучения общественного мнения при горкоме ВЛКСМ. С их помощью собирались выяснить мнение зрителей об увиденном.

Аудитория реагировала бурно, даже комсомольцы среднего звена аплодировали вовсю. Потом состоялось обсуждение. Выступил какой-то аппаратчик: «Допустим, ваша музыка людям нравится. Но сейчас вы самодеятельность, с вас и спрос небольшой. А если люди станут деньги за ваши концерты платить — как вы их отрабатывать будете? У вас же даже аппаратуры качественной нет». Из зала ему предложили купить аппаратуру на комсомольские деньги. Он как-то стушевался. Тогда поднялся во весь свой большой рост Александр Новиков: «У вас, у комсомольцев, ничего нет, а у меня есть. Я дам ребятам хорошую аппаратуру, вы им только разрешите. Нам теперь не нужна Пугачева, не нужен Кобзон, у нас есть собственная музыка!»

Официальный итог обсуждения оказался для рокеров подобен плевку в лицо: «Такую музыку вы можете играть только у себя дома в туалете». Все закончилось. Музыканты вышли на улицу, попрощались и разошлись. Через несколько шагов Белкин обернулся: «Я понял, что от меня удаляется целый этап в моей жизни. Пусть он был коротким, но сколько он в себя вместил…»

Результаты социсследования положили под сукно. А они были достаточно красноречивы. Ни один из опрошенных не поставил увиденному оценку «плохо». 65,8 % зрителей назвали программу «профессиональной», а 24,6 % — хорошей самодеятельностью. На открытый вопрос «что больше всего не понравилось?», чаще всего отвечали «понравилось все», а еще «слишком короткая программа», «слишком маленький зал» и «слишком мало билетов». 90,5 % опрошенных хотели бы побывать на подобных концертах еще. Ближайшее после этого среза общественного мнения выступление рок-групп в Свердловске состоялось почти через два года…

Миронов по-прежнему продолжал тянуть музыкантов в филармонию. На его обещания поддались Перов и Резников. Михаил к тому времени закончил музыкальное училище и не видел другой возможности найти работу по специальности. Пиня уже успел рассказать всей Пышме, что скоро поедет с гастролями по стране. А когда вся затея лопнула, деваться уже было некуда. Пришлось ехать. Молочные филармонические реки оказались совсем не так жирны, как обещалось. Репертуар ансамбля «Незабудка» Павлодарской филармонии, куда Миронов прописал свердловчан, почти полностью состоял из песен советских композиторов. Денег тоже оказалось не так много — платили по 9.50 за концерт. Резников продержался в профессионалах полтора года, Перов — немного дольше…

После ухода Михаила история «Трека» закончилась. Скрипкарь, Димов и Полева стали думать над сольными проектами.

В новогодней программе Свердловского телевидения земляков поздравили с праздником «Урфин Джюс» и «Наутилус». Специально для этого с помощью Кормильцева сочинили две задушевные песни. Белкинский шлягер оригинально назывался «Новый год», а бутусовский — «Снежная пыль». На фоне немудрящих спецэффектов полуподпольные рокеры выглядели беззащитными и нестрашными. Год заканчивался на праздничной, но почему-то тревожной ноте.

«За что же люблю я тебя, трех революций отец» (Знакомство с ленинградскими коллегами)

В 1978 году визит «Машины времени» в Свердловск наделал много шуму. Группа Андрея Макаревича стала для многих уральских музыкантов образцом для подражания. При этом знания свердловчан о неофициальной советской рок-музыке еще несколько лет ограничивались информацией только о «Машине». Что творилось вдали от Уральских гор, было покрыто мраком и тишиной. «Мы вообще ни хрена не знали, что делается в рок-н-ролльном мире других городов СССР. Западная музыка доходила гораздо лучше», — свидетельствует Алексей Густов.

Первыми познакомились с ленинградской рок-школой Женя Димов и Саша Пантыкин. В октябре 1980 года они съездили в Москву, чтобы продемонстрировать Артемию Троицкому свою запись «Шагреневая кожа». Троицкий пригласил гостей на концерт, проходивший вечером 25 октября на окраине столицы. Главной приманкой для свердловчан было выступление Макаревича, но на сцену выходили и другие группы, в том числе и ленинградские «Аквариум» и «Зоопарк». Впечатления на академичных уральцев они не произвели. Они остались в убеждении, что Гребенщиков — это слабый подражатель Макаревичу, с неинтересными песнями. Майку Науменко досталось еще больше — его репертуар был оценен как глупые, вульгарные, блатные панк-песни…

Первое впечатление обычно очень стойкое, поэтому не удивительно, что свердловские рокеры еще пару лет не интересовались творчеством ленинградских коллег. Личный контакт произошел на фестивале «Опус-82» в Вильнюсе, где «Урфин Джюс» произвел сильное впечатление на лидера питерских «Россиян» Георгия Ордановского. По словам выступавшего вместе с «Россиянами» Дмитрия Бучина, «трое уральских парней рубились очень плотно. У нас тогда так никто не играл». Музыканты из двух городов познакомились и понравились друг другу. Бывший челябинец Бучин часто приезжал к родственникам в Свердловск и тесно общался с местными рокерами. Подружился с «урфинами», с «наутилусами». Он первый привез пленки «Урфина Джюса» в фонотеку Ленинградского рок-клуба, и на берегах Невы узнали, что среди Уральских гор звучит не только гулкое эхо.

К тому времени записи ленинградских групп уже добрались до Свердловска сами. Андрею Матвееву они попались во второй половине 1982 года: «Я услышал катушку с «Табу» и «Треугольником» «Аквариума» и двумя альбомами Майка. Это взорвало мозг. Иной уровень развития, иной уровень внутренней свободы». Такое же впечатление пленки из Питера произвели и на других меломанов. Алексей Коршун описывает свое знакомство с ними почти в тех же выражениях: «С 1978 года я был фанатом «Машины времени». Но вот мне в руки попала катушка с «Аквариумом». Эта музыка начисто вынесла мне мозг, и «Машина» была тут же забыта».

То, что забрызганные мозгами пленки встречались в Свердловске все чаще, подтверждается данными рынка (естественно, черного). Катушки с записями «Аквариума» и «Зоопарка» стали ходить на Шувакише наравне с западными пластинками. Причем их цена быстро выросла с 5 до 20 рублей. В 1982–1983 годах спросом они пользовались у продвинутых меломанов, в число которых входили далеко не все свердловские рокеры. Они продолжали слушать «Led Zeppelin», «Yes», «Black Sabbath». Таким образом, песни Гребенщикова и Науменко не оказывали на уральских махров абсолютно никакого влияния. Мало того, по словам Ильи Кормильцева, для доказательства превосходства свердловского рока «появились псевдосоциологические подтяжки: «уральская конда», «здравый смысл», «среднелобая музыка», «антигерои» — и даже кто-то, сжимая гитару в руках, в перерывах между слушанием Питера Габриэля, кричал, что-он-де пролетарий».

В декабре 1982 года Майк появился на Урале собственной персоной. За несколько месяцев до того с ним познакомился Гоша Шапошников из группы «Братья по разуму», базировавшейся в закрытом городе Челябинск-70. Пригласить Майка к себе домой по соображениям госбезопасности Игорь не мог, поэтому организовал его визит в соседний Свердловск. Ночью в закрытом детском садике, сторож которого сочувствовала рок-н-роллу, собрался десяток человек: земляки Шапошникова, местные посвященные и Белкин с Пантыкиным. Майк пел, слушатели пили. Потом включили на принесенном магнитофоне альбом «15». Науменко присоединился к выпивающей аудитории. Пленка кончилась, началось обсуждение. Вкрученный Белкин сразу взял быка за рога: «Майк, а куда твои песни ведут молодежь?» Обескураженный социальным направлением дискуссии ленинградец выкатил контраргумент: «А ваша музыка — говно!» Творческая встреча двух школ советского рока чуть не закончилась дракой, но обошлось. Сдвинув вместе сразу по нескольку детских кроваток, спорщики завалились спать. Утром они расстались каждый при своем мнении, но довольные друг другом, а сторожиха получила нагоняй за прокуренную детскую спальню.

Илья Кормильцев позже писал, что появление Майка на Урале «дало пищу для новых концепций, построенных на личном общении. Некоторые товарищи, тяготеющие к авторитету консерватории и профессиональной композиции, придумали максиму: «У них есть экстравагантная социальность, у нас — музыка», лишив тем самым бедную музыку всяких прав на экстравагантную социальность».

Через год Игорь Шапошников организовал еще одну свердловско-ленинградскую смычку. На этот раз вместе с Майком прилетел почти никому еще не известный высокий кореец. Только самые продвинутые меломаны слышали песни «Восьмиклассница» и «Алюминиевые огурцы», а тех, кто знал, что поет их Виктор Цой, были вовсе единицы. 23–25 декабря 1983 года гастролеры дали в Свердловске пять концертов. Билеты на них распространялись заранее, ими служили нарезанные открытки с прямоугольными штампами «Осторожно, гололед!». У организаторов билеты стоили рубль (надо было собрать деньги на самолет и небольшой гонорар), но перепродажная цена доходила до трешки. Остаток собранных средств ушел на пропой — гости предпочитали восьмирублевый кубинский ром «Havana Club» (водка тогда стоила ту же трешку). В копеечку обошлись и транспортные расходы — музыканты передвигались исключительно на такси, а остановились они в отдаленном районе.

Самый массовый концерт прошел на физтехе УПИ днем 23 декабря. Его организатор, друг и земляк Шапошникова Дмитрий «Фэйм» Кунилов, планировал тайком собрать любителей питерского рока на радиофаке, но кто-то стукнул в комсомольский оперотряд, и у дверей намеченной римской аудитории замаячили несколько фигур с красными повязками на руках. Слушателей спешно перенаправили на другой факультет. Собралось около сотни студентов. Майк и Цой пели полтора часа, сидя рядом с профессорской кафедрой. Зрители разошлись довольные, артисты уехали, а Кунилову пришлось писать объяснительную. Отбрехался тем, что молодым специалистам необходимо знать о любых проявлениях современной культуры, в том числе и чуждых. Никто не донес, что билеты были платные, и это спасло Диму от отчисления из УПИ.

В тот же вечер состоялся классический квартирник на Вторчермете, дома у Ирины «Киры» Корниенко, где жили гастролеры. Сначала питерцы спели для двадцати гостей, а потом Цой исполнил несколько песен только для хозяйки. Через кухонную дверь за этим приват-шоу наблюдало двадцать пар глаз. Следующим вечером прошел концерт в общежитии архитектурного института. В красный уголок набилось больше сотни человек, оккупировав подоконники и теннисный стол. Оккупантами были не только студенты САИ, например, Вячеслав Бутусов, но и пришлые гости.

Один из гостей, Владимир Шахрин, уже бывший горячим поклонником Майка, по свежим следам записал свои впечатления: «И вот первые аккорды. Майк представляет Цоя, Цой представляет Майка… Цой исполняет песню «Весна», Майк, в ответ на это, поет свое чудесное «Лето» (правда, звучит это весьма издевательски — декабрь на дворе). Цой говорит, что в ответ на Майковское «Лето» он написал свое «Лето», и, надо признаться, — получилось очень неплохо. Чей-то робкий, слегка пьяный голос кричит: «Майк, «Город N»!». Но наступает очередь Цоя, и он поет свои хиты «Восьмиклассница» и «Алюминиевые огурцы»… Зал аплодирует все дружнее, свистит, улюлюкает, в общем, становится похоже на концерт… Некто, дойдя до нужной кондиции, забравшись на подоконник, голосом потерпевшего истерично орет: «Майк, «Город N»!» И падает с подоконника. «Там что, уже стреляют?!» — реагирует Майк. — «Это очень длинная песня, и слова я плохо помню!» Зал дружно: «Напомним!» И прогулка в уездный город N состоялась… Песни сменяли друг друга, одни чуть лучше, другие чуть хуже, но в общем концерт был замечательным. Майк снимает с плеча гитару, которую на протяжении всего концерта так и не смог настроить, Цой расстегивает до конца красную рубаху и тоже раскланивается… Я тащусь домой на последнем трамвае, точно зная, что ночью мне приснится продолжение и я в унисон со вьюгой за окном буду петь во сне «у-у-у, транквилизатор» и буду улыбаться. Спасибо тебе, Миша! Спасибо тебе, Витя! Спасибо тебе, подпольный рок!»

Кстати, на этом концерте Шахрин сидел рядом со своим старым другом Володей Бегуновым, и именно после выступления питерцев они решили попробовать вновь поиграть вместе. Бегунов тогда работал в милиции и половину родного железнодорожного райотдела привел на подпольный концерт: «Я продвинул творчество Майка и «Зоопарка» в массы. Многие менты с упоением начали слушать записи «Аквариума» — это все моя вина».

В воскресенье 25 декабря прошли еще два концерта. Около тридцати человек послушали песни Майка и Цоя в общежитии педагогического института. Выступление вышло укороченным — перебравшие накануне гости опоздали на три часа, а их уже ждали зрители в ДК Свердлова. С администрацией дома культуры удалось договориться благодаря бутылке коньяка, завернутой в официальное письмо от журнала «Уральский следопыт». Там в отделе публицистики работала Кира Корниенко, и главный редактор Станислав Мешавкин подмахнул письмо в ДК почти не глядя. Выступление проходило в маленьком зальчике на 6–7 рядов, но публики собралось слишком много. Звук от микрофонов вывели на колонки в фойе, чтобы и там могли услышать артистов.

Гастролеры улетели, рассказы об их концертах всю зиму передавались из уст в уста, а народная тропа между Свердловском и Ленинградом уже никогда не зарастала.

В мае 1984 года II фестиваль Ленинградского рок-клуба посетили первые уральцы — Илья Кормильцев, находившийся там в служебной командировке от отдела культуры, журналист Андрей Матвеев и лидер «Метро» Аркадий Богданович. Увиденное впечатлило их по-разному: Андрей был потрясен, а Аркадий нет, ему вообще питерская музыкальная школа была не близка. В его памяти остались только распивание портвейна с Майком, знакомство со «Странными играми» и задержание милицией за невинное и наивное фотографирование рок-клубовской сцены. Убедившись, что уральские туристы тотально пьяны, их отпустили… Впечатления Кормильцева были более упорядоченными. Он привез домой известие о том, что сто ленинградских групп дают около двухсот концертов в год, все они имеют литованные программы, а курируют рок-клуб обком партии и КГБ.

Новые альбомы ленинградских музыкантов расходились широко по стране, завоевывая тысячи поклонников. Свердловск не был исключением. Правда, рок-ветеранам не нравилась питерская экспансия. Они считали тамошнюю музыку некачественной и непрофессиональной.

В декабре 1984 года в Свердловск приехал Гребенщиков. Театр юного зрителя заказал ему музыку к спектаклю «Прощание в июне» по пьесе Вампилова.

Естественно, состоялась встреча БГ с местными рокерами. Гость понравился не всем хозяевам. Отдельные махры отметили некоторую странность БГ и то, что он играет на гитаре так себе. «Мне было интересно попробовать себя в театре, — вспоминает Борис. — Кроме того, этот заказ очень помог мне финансово, потому что жить тогда было вообще не на что. Я записал шесть песен прямо в студии ТЮЗа, хотя эти произведения, по-моему, не заслуживали гордого названия «песни». Я помню, лучшая из них называлась «Девочка из хорошей семьи». У меня этой записи не осталось. Сохранить её тогда не было возможности. С тех пор я эти песни даже не слышал».

Поездки в Ленинградский рок-клуб становились все регулярней. Кормильцев с юмором описывал, как свердловчане, «сбросив потоптанные лапти на асфальте у парадного Рубинштейна, 13, входили и смотрели. Потом возвращались и хвастались, чтобы услышать в ответ краткое уральское «Н-да?», заключающее в себе непередаваемую гамму эмоций». Новое поколение свердловчан относилось к питерской музыке уже безо всякого предубеждения, а, наоборот, с огромным интересом. Это ставилось старшими товарищами им чуть ли не в вину. Игорь Скрипкарь в 1980-е критиковал Шахрина за, как ему казалось, «подражание Майку и вторичность по отношению к питерцам». Но сегодня он признает: «И где теперь мы, и где «Чайф»?»

С 1985 года, когда в Свердловске всерьез начали готовиться к созданию рок-клуба, визиты на Рубинштейна, 13 стали более деловыми. Уральцы приезжали перенимать организационный опыт, знакомиться с уставными документами. Правда, по свидетельству куратора СРК от комсомола Марата Файрушина, «в Ленинградском рок-клубе еще пару лет относились к свердловчанам, как к ходокам откуда-то из далекой Сибири. Нашим музыкантам, приезжавшим на фестивали, приходилось выклянчивать лишние билетики, которые им давали милостиво, по-барски. Только после того как президент ЛРК Коля Михайлов лично увидел весь масштаб происходящего на Урале, вернулся в Питер с широко открытыми от изумления глазами, в старейшем рок-клубе страны стали относиться к коллегам из Свердловска как к равным партнерам». В подтверждение этого администратора СРК Александра Калужского пригласили в жюри V фестиваля Ленинградского рок-клуба в июне 1987 года. Именно он придумал остроумные названия специальных призов для лучших питерских групп: «за превращение идеи аукциона в идею караван-сарая» («Аукцион»), «за трезвость, ставшую нормой жизни» («Зоопарк»), «за шокинг» («Объект насмешек») и т. д.

Концерт «Алисы» в ДК Свердлова на годовщине рок-клуба в марте 1987-го и ответный визит «Наутилуса», «Чайфа» и «Группы Белкина» месяцем позже заложили основу тесной дружбы между двумя рок-клубами и их музыкантами. Выступление коллективов из Свердловска и Ленинграда (а позже — из Екатеринбурга и Санкт-Петербурга) в гостях друг у друга стали регулярными. Позже берега Невы, как более подходящие для творчества, чем берега Исети, сделали своим домом «Наутилус Помпилиус», Настя Полева и Егор Белкин.

Вячеслав Бутусов, в числе первых свердловчан побывавший в Ленинградском рок-клубе, через несколько лет признался в любви к коллегам из северной столицы песней «Синоптики»:

Альбомы 1983

Бывают вещи, про которые говорят: «Ткни пальцем — рассыплется». Первый альбом «Метро» даже тыкать ничем не надо — он разваливается сам собой. Семь песен ни музыкально, ни концептуально почти не связаны друг с другом. Хард-рок «Рецепта вечной молодости» и «Времени осталось так немного» сбиваются на чуть ли не цыганистые переборы «Моей улицы». При этом практически все треки разваливаются еще и сами по себе — ритм секция играет слаженно, а вот огоньковская гитара парит совершенно отдельно. Голоса Алины Матвеевой и Аркадия Богдановича тоже существуют как будто сами по себе — с инструменталом они если и связаны, то совсем тонкой ниточкой.

Пожалуй, единственное исключение — «Случайный вальс». Две гитары и вокал звучат в унисон, создавая волшебную картину того, как меркнет и отступает в тень все на свете в момент случайной встречи мужчины и женщины. Вообще, тексты — самая сильная сторона «Метро». Сказывается филологическое образование Богдановича. Даже великолепное стихотворение Мориса Карема «Моя улица» не выделяется среди собственных текстов Аркадия. К сожалению, слова иногда трудноразличимы из-за качества записи — голос с трудом пробивается сквозь шум инструментов, особенно на первых треках.

В целом «Метро-I» — не более чем пробная запись, или, говоря современным языком, демо. Некоторый резонанс эта пленка могла вызвать только в 1983 году, когда счет рок-альбомам, записанным в Свердловске, еще не дошел даже до десяти.

Д. Лемов, 2016

При знакомстве с материалом советских рок-групп начала 1980-х обычно в голову лезут мысли об источниках вдохновения музыкантов, о том, откуда что содрано, или, говоря дипломатичнее, откуда выросли их песни. С «Переездом» — другой случай. В номерах этого альбома хочется найти истоки будущих хитов «Наутилуса Помпилиуса», обнаружить предков «Казановы», «Алена Делона» и «Тутанхамона». Генеалогия выстраивается с большим трудом.

Если рассматривать только собственно «Переезд» (оставляя бонусные дописки 1982 года за бортом), то песни распадаются на две примерно одинаковые кучки: условные рокешники и столь же условную лирику. Под звуки песен из первой категории лампочка в голове загорается только у тех, кто слышал вокализы Бутусова в металлической версии димовского «Степа» образца 1986 года. Тот же ор на пределе человеческих возможностей при крайнем лаконизме мелодического рисунка. Нечто подобное, но не столь истошное, можно было услышать на несостоявшемся наутилусовском альбоме «359 градусов обстрела» (1985), но так как эта запись была похоронена самими музыкантами, то данную ветвь развития группы можно считать тупиковой. С лирическими композициями дело обстоит еще кислее. Без душераздирающих воплей становится слышно, как композиции рассыпаются на плохо сочетаемые между собой партии инструментов. Рояль Пантыкина, продюсировавшего альбом, пытается сцементировать эту несуразную архитектурную конструкцию, но получается плохо; гитарист Андрей Саднов ищет любую щелочку, чтобы продемонстрировать, что он может поиграть и так, и вот этак, и даже фламенко потянет. Когда же воля продюсера берет верх, получается нечто почти «УДэшное», как в песне «Фанта Джюс» (ирония или самоирония?). Легкий отсвет будущего «Помпилиуса» можно разобрать разве что в треке «Музыка», слегка напоминающем «Свидание», — мягко говоря, далеко не главный хит «Невидимки».

Но удачи в «Переезде» все-таки есть, правда, откопать их из-под нагромождений исполнительского мусора, отмыть и превратить в сияющие кристаллы удалось другим артистам. Настя Полева до сих пор исполняет на концертах «Летучий фрегат», а Александр Пантыкин в 1993 году продемонстрировал, как должна была звучать «Ястребиная свадьба», если бы ему не мешали всякие там…

Если сквозь утрамбованное полотно «Переезда» и удалось пробиться нескольким росткам, то своим цветением они обязаны совсем другим садоводам. По отдельно же взятой записи 1983 года сложно представить, что через несколько месяцев Бутусов начнет сочинять один шедевр за другим и «Наутилус», переехав свой первый альбом, двинется совсем в другом направлении — в сторону «Помпилиуса», «Невидимки» и истошно вопящих стадионов.

Д. Лемов, 2016

О, сладкие звуки «филармонического рока»! «Круиз», «Рок-ателье», «Динамик» и прочие «Земляне»… При этих словах сладко замирали сердца провинциальных ресторанных лабухов и юных посетительниц деревенских клубов… Слушая записи группы Александра Новикова, трудно удержаться от ассоциаций, уж больно похоже на продукцию всяких «Карнавалов». Громкие гитары, барабанные дроби и патетично-глубокомысленные тексты на вечные темы: скачки, скорости, моторы, пузыри, дискотеки, каскадеры (впрочем, пардон, последний пример из тех самых «Землян»). Еще бы какой-нибудь растительности в иллюминатор напихать — и сходство было бы полным. Новиков и сам не стесняется источников своего вдохновения — в текстах упоминаются мальчик Бананан и круизовский волчок. Из всего этого бессмысленного и беспощадного ряда выбивается разве что веселая песенка про Гену-крокодила, играющего рок на гармошке. Кстати, именно она и запомнилась большинству слышавших эти записи 30 лет назад.

Даже странно, как Александр Новиков мог записывать это одновременно с сочинением песен для своего эпохального «Извозчика». Ведь его «шансонное» творчество подкупало народ не только вкраплениями блатной тематики, но и бесспорной искренностью, которую не отрицают даже самые злостные критики Новикова.

Во всех же этих «Велосипедистах» и «Черепахах» искренности нет ни грамма. Кажется, что программа специально писалась для сдачи филармонической комиссии. Если бы она была сочинена года на три раньше, а руководство Свердловской филармонии не было пугливым, путь Новикова к звездному статусу мог бы стать не таким тернистым. Забавно, что и при этом варианте развития событий венцом карьеры мог оказаться его нынешний пост художественного руководителя Уральского театра эстрады.

P.S. У «Рок-Полигона» были две записи — в 1983-м и 1984-м, но три песни в них совпадают, а остальные мало отличаются друг от друга по темам, аранжировкам и бессмысленности. Зачем же мне следовать их примеру и повторяться дважды? И правда, зачем?

Д. Лемов, 2016

Эти две 20-минутные записи в цивилизованных условиях вполне могли бы оказаться двумя сторонами одной виниловой пластинки, так что логично рассматривать их вместе.

Сторона А, или альбом «Мир — кино», чем-то напоминает первую пластинку, не побоюсь этого сравнения, «The Beatles». Общего действительно много. Та же простота мелодии, наивный оптимизм, тексты, не претендующие ни на что, кроме простого сопровождения бит-музыки. Правда, у «битлов» все больше про любовь, а у «С-34» и про алкоголиков, и про начальников. Но поэзия тех и других так безыскусна, что отнесем тексты в категорию «Сходства». Различий, по большому счету, всего два: а) лондонская студия EMI во главе с Джорджем Мартином чуть круче квартиры, где писалась «С-34», и б) авторский дуэт Густов—Пучков — это не совсем Леннон—Маккартни, да и вокальные данные у двух этих пар разные. А так похоже.

Сторона Б, или альбом «Несколько коротких мыслей», отличается от вышеотрецензированного наличием концепции. И эта концепция служит для «С-34» спасательным кругом. Нет, они не песни записывают, а просто фиксируют мысли. Композиции на альбоме так и называются: «Мысль III» или «Мысль VI». У песни предполагается вступление, развитие, кода, а с мысли какой спрос? Она может начинаться из ничего и обрываться на полузвуке. Эти полутораминутные мысли напоминают сегодняшний Твиттер — ограничение в 140 знаков. Тематика таких композиций может быть любой: мало ли чего в голову взбредет? Так, ничего серьезного. Очень удобная форма.

Еще одно различие между ливерпульским и свердловским квартетами заключается в возрасте исполнителей. «Битлам» в период наивного «Please please me» было чуть за 20. С-тридцатьчетверкам в 1983 году — почти под 30. Разница существенная. Сохранить в такие лета столь незамутненное восприятие действительности можно было только в стране, где самое счастливое детство, самая комсомольская юность и самые консервативные музыкальные вкусы. «С-34» — как доказательство преимуществ социализма. Ну не круто ли?!

Д. Лемов, 2016.