История свердловского рока 1961-1991 От «Эльмашевских Битлов» до «Смысловых галлюцинаций»

Переломный год для всей истории свердловского рока. Открытие рок-клуба, выход музыкантов из подполья, первый фестиваль, первые легальные концерты… И в то же время — последние отчаянные попытки запретить рок, не допустить его выхода на широкую публику…

«Теперь у нас перестройка» (1986. Хроника)

Год 1986-й стартовал с места в карьер. 11 января состоялось выступление четырех групп в институте «Уралтехэнерго», которое до сих пор вспоминают, как гала-концерт. Инициатива его проведения принадлежала комсомольскому лидеру института Сергею Хаймину, которому хотелось развлечь молодежный коллектив чем-то прогрессивным. Инженер Виктор Холян, уже видевший давние концерты «Урфина Джюса» и «Трека» и знакомый с Пантыкиным, предложил устроить в актовом зале рок-концерт. Идея была встречена с энтузиазмом. На всякий случай заручились поддержкой инструктора Кировского райкома ВЛКСМ Андрея Глухих, который против мероприятия не возражал. Красный уголок НИИ в тихом переулке вдруг стал центром притяжения свердловской рок-богемы.

Информация о «концерте, посвященном дню рождения Пантыкина», распространилась стремительно. У входа в институт собралась толпа, не все смогли попасть в зал, стояли на улице. Самые ушлые, включая лидеров «Апрельского марша» Игоря Гришенкова и Женю Кормильцева, проникли в здание через окно туалета.

На сцене под большим барельефным портретом В.И. Ленина и его же словами об «электрификации всей страны» отыграли «Флаг», «Наутилус», «Чайф» и «Урфин Джюс». Ничего подобного (аж четыре группы зараз) в Свердловске не было со времен фестиваля САИ, почти пять лет!

Концерт, согласно всем традициям, начался с часовым опозданием — не только из-за привезенной в последний момент аппаратуры, но и по природным причинам: несмотря на середину зимы, на улице в 16.00 еще только начинало смеркаться, а открывавшему концерт «Флагу» не хотелось выступать при солнечном свете. Наконец, большинством голосов собравшихся зрителей было решено «считать сумерки сгустившимися», и концерт начался.

«Флаги» (кстати, группа в тот день дебютировала на сцене) горько пожалели, что не потратили время ожидания темноты на достройку аппарата. Звук оказался ужасным — вокал еле пробивался сквозь гул, и тот, кто не был знаком с двумя флаговскими альбомами, вообще не понимал, о чем поет Сергей Курзанов.

«Наутилусы» выглядели куда более уверенно. Хотя их выступление тоже было в некотором роде премьерой — впервые в их составе появились саксофон и Могилевский. Алексей приехал из села Черемисское, чтобы попеть и подудеть в составе «Флага». Однако Курзанов в помощи не нуждался, и бесхозного духовика завлекли к себе «наутилусы», тут же на пальцах объяснив, что и когда надо играть. Попутно заведующий сельским клубом приобрел облик типа «продвинутый городской юноша конца ХХ века»: «Переодел меня Андрюша Макаров, который в «Наутилусе» не только заведовал звуком, но и волок на себе еще функции костюмера. Он заставил меня сменить тельняшку на футболку с модным рисунком, какие-то девчонки из арховской тусы меня тут же подстригли. Мы чуток прорепетировали в комнатке за сценой… Таким образом я, приехав помочь «Флагу», сыграл с «Наутилусом»». В результате special guest и его соло на саксофоне в «Рислинге» вызвали ажиотаж в зале.

В составе «Чайфа» впервые выступал басист Антон Нифантьев. Но одного дебютанта показалось мало — прямо перед выступлением группа решила обзавестись барабанщиком. В зале отловили Володю Маликова из музучилища, на лестнице с ним «отрепетировали» программу и пошли на сцену. Второй раз за вечер такая шара не прокатила — случился провал. Не помогли ни капитанская фуражка Шахрина, ни детская панамка Бегунова. Зал остался холоден к сырой программе. Да еще в середине программы сгорели оконечники в усилителях. Выступление закончилось само собой — все загудело, запищало, и «чайфы» в печали сошли со сцены. «Как же жестоко мы тогда облажались… После этого сходняка реально стоял вопрос, не тормознуть ли наше участие на первом фестивале… Но выглядели мы очень круто (в сельском понимании данного утверждения)… Как вспомню, так вздрогну…» — до сих пор переживает Владимир Бегунов.

На фоне посрамленного «Чайфа» «Урфин Джюс» смотрелся просто звездой! Не важно, что они полгода сидели без концертов и почти без репетиций — зал завелся с пол-оборота. С большим подъемом сыграли шесть вещей. На «Лишней детали» к месту вышел и выдал соло на саксофоне переодевшийся Могилевский. По результатам выступления именинник сделал вывод, что «УД» все-таки великая группа! Впрочем, не все зрители полностью разделяли этот энтузиазм. Виктор Холян, который вел гала-концерт, увидел, что на пятки ветеранам наступает молодежь: ««Урфин Джюс» показал убойную программу, но «Наутилус» продемонстрировал, что жизнь гораздо шире, чем арт- и хард-рок. Новое закономерно побеждало старое».

Гала-концерт в «Уралтехэнерго», помимо встряски музыкальной жизни Свердловска, имел и неожиданные общественно-политические последствия. Должность инструктора райкома не спасла Андрея Глухих от гнева старших товарищей. Через неделю в обкоме комсомола завели на него персональное дело. Рокеры решили поддержать пострадавшего за них функционера.

Инициативная группа Грахов—Шавкунов—Горенбург—Скрипкарь составила текст срочной телеграммы и письма в ЦК ВЛКСМ (копия — в «Комсомольскую правду») в защиту Андрея Глухих. 19 января отослали телеграмму, а на следующий день — письмо, под которым подписались почти полторы сотни человек. Правда, повлиял ли этот смелый поступок на судьбу опального комсомольца, не известно…

Количество подписей под письмом в Москву говорит о том, что музыканты почувствовали себя уверенней. Еще бы — документы о создании рок-клуба собирали последние резолюции уже где-то на самых верхах. Оптимизм внушал не только прошедший гала-концерт, музыкальная движуха вообще заметно активизировалась. Новый альбом «2Х2=4» записал пять лет не подававший признаков жизни «Р-клуб». От старого состава в нем остались только Агап с Моисеевым, изменился и стиль — теперь верхнепышминцы играли хард-рок очень горячего разлива. Где-то в районе кинотеатра «Звезда» начали сочинять какую-то замысловатую музыку молодые парни, назвавшие свою группу «Апрельский марш». Один из них, младший брат Ильи Кормильцева Женя, сначала по знакомству затащил на репетицию Пантыкина, который сразу объявил себя продюсером этого коллектива, а потом — Настю Полеву, которой музыка «маршей» понравилась, и она согласилась спеть с ними несколько песен. 18 февраля в ДК «Урал» выступило «Отражение». Звучал старый материал, и концерт на публику особого впечатления не произвел, но дело было не в этом. Казалось, что теперь свердловские рокеры смогут выступать почти безо всяких препонов. Но не тут-то было…

24 февраля намечался еще один концерт. «Урфин Джюс», «Флаг» и «Тайм-Аут» собирались выступить в ДК Компрессорного завода на окраине Свердловска. До начала оставалось всего несколько часов, когда кто-то стукнул Олюнину. Тот позвонил директору ДК и предупредил, что, если планировавшийся без его ведома концерт состоится, дом культуры лишится своего начальника. После небольшого скандала съехавшимся со всего города пяти сотням зрителей объявили, что рок-н-ролла не будет. После этого облома оптимизма у многих заметно поубавилось. Некоторые даже стали сомневаться, состоится ли долгожданное открытие рок-клуба…

15 марта полторы сотни человек собрались в лекционном зале на втором этаже ДК имени Свердлова. Открытие рок-клуба, которого так долго добивались свердловские рокеры, прошло на удивление буднично. Обошлись без фанфар и салютов. В президиуме сидели представители культурных, профсоюзных и комсомольских органов, а также Грахов с Калужским. Николай зачитал одобренное высокими инстанциями «Положение о рок-клубе». За него проголосовали по-советски единогласно. Так же единодушно избрали состав правления и худсовета.

Зал заметно оживлялся, когда слышал знакомые фамилии в составе обоих руководящих органов: Зиганшин (руководитель оформительской секции), Матвеев (информационной), Гноевых (технической), Пантыкин (член худсовета). Председателем рок-клуба (или по-простому — президентом) был избран Николай Грахов, худсовет возглавил профессиональный композитор Сергей Сиротин, сочувственно относившийся к молодежной музыке.

Некоторое напряжение повисло в воздухе во время обсуждения вопроса о литовке. Пути решения одной из главных для музыкантов проблем и теперь четко и ясно не обозначались. В целом собрание проходило скучно. Грахов и не скрывал, что для него этот день — вовсе не праздничный: «А собственно, ну и что, ну и создали? Организация — это, в принципе, формальная штука, а для того, чтобы все зажило, предстоит еще многое сделать».

Для желающих вступить в клуб раздали анкеты, в которых надо было указывать не только обычные для документов того времени ФИО, дату рождения, партийность и место работы/учебы, но и владение музыкальными инструментами, а также любимых советских и зарубежных исполнителей. Анкеты брали с запасом — народ прекрасно понимал, что членство в любой организации подразумевает какие-то пусть туманные, но привилегии. Поэтому брали на себя и на неких «других членов группы». Анкет разошлось в два с половиной раза больше, чем было людей на собрании.

Правда, заполняли бумаги не все. «УД» и «Наутилус» не торопились со вступлением — через неделю у них намечался выезд с концертами в Казань. Музыканты опасались, что если они отправятся на полулегальные гастроли, будучи членами рок-клуба, то могут подставить под удар новорожденное объединение.

20 марта свердловский десант в составе шестнадцати человек выдвинулся в Казань. На проходивших в столице Татарской АССР днях молодежной музыки намеревались выступить «Урфин Джюс», «Наутилус Помпилиус» и Егор Белкин со своей сольной программой. Полвагона рокеров ехали весело, успевая и порепетировать, и поиграть в карты.

В Казани возникли сложности с незалитованными текстами. Но организаторы концертов были настроены дружелюбно и в бюрократические тонкости особо не вдавались. В четырех текстах сделали мелкие косметические поправки, а еще три попросили предварить на сцене специально сочиненными аннотациями. Первыми из свердловчан выступал «Урфин Джюс». Разогревавшая перед ним публику местная группа «Горизонт» уходить со сцены не спешила, и, чтобы скрасить ожидание, Пантыкин с Белкиным сперва накатили спирта, а потом отполировали его сухим вином. Концерт обещал быть интересным…

Еще из-за закрытого занавеса Егор дважды прорычал в микрофон: «Are you ready to rock?» Казанские фаны, полюбившие «Урфин Джюс» еще два года назад, ответили дружным воплем. Занавес открылся, началось безумие. Все шло не так. У Егора отключалась гитара и пропадал голос, он рвал шнуры и связки. Саша забывал слова и басовые партии. Зема, игравший с температурой 38, зверел за барабанами. Новичок Могилевский еще недостаточно владел материалом. То, что концерт проваливается, чувствовали все. Кроме публики. Зрители рубились вовсю, с ревом встречая каждую новую песню и восторженно аплодируя старым хитам. Они вытянули полумертвых музыкантов на бис, заставили спеть «Контакт» и еще долго не отпускали со сцены. «И почему нас так любят в Казани?» — из последних сил обращался Белкин к исходившей обожанием публике.

За кулисами поджидало разгневанное руководство Молодежного центра. «Джюсовцам» предъявили и распитие спиртных напитков, и приветствие на языке вероятного противника, и обговоренную аннотацию к «Жизни в стиле Heavy Metal», которую Егор в раже забыл продекламировать. Концерты «Наутилуса» и Белкина, назначенные на завтра, были отменены. Обескураженные свердловчане поехали домой. На обратном пути веселья резко поубавилось. Зато теперь никаких препятствий для вступления в рок-клуб у главных его творческих единиц не было.

Через месяц после открытия в правление было подано сорок заявлений от групп-кандитатов. Вступить в клуб хотели и старшеклассники из школьных ансамблей, и, например, Юрий Хазин, музыкант с богатым сценическим опытом: «В филармонии все песни, которые хоть чуть-чуть выбивались из общего ряда, просто душились. Единственное, где можно было показать свое творчество, был рок-клуб».

«Показать» непосредственно в рок-клубе что-либо было крайне затруднительно. Новорожденная организация занимала комнату № 64 общей площадью всего 20 кв. м. Находилась она на втором этаже в дальнем углу ДК имени Свердлова. Ступеньки лестницы были постоянно заняты музыкантами — в саму каморку все желающие не могли войти физически. У окна восседал администратор Александр Калужский. На Сашином столе стоял телефон, номер которого, 51-40-63, через пару лет знали во всех концах СССР. На полках стояли два магнитофона «Олимп МПК-004С», которые Полковник для улучшения качества записи переделал на 38-ю скорость. В стенных шкафах хранились клубная документация, самиздатовская рок-периодика и магнитофонные записи. Комнату украшали плакаты с Миком Джаггером, Китом Ричардсом и «Генеалогический рок-кустарник» свердловских групп. За пять лет существования рок-клуба интерьер почти не изменился, добавились только цветной телевизор и видеомагнитофон «Электроника».

Главной задачей клуба была организация нормальной концертной жизни. Для этого надо было решить две проблемы: аттестовать группы и залитовать их песни. Аттестация подразумевала просмотр коллективов, а это было осложнено вопросами, связанными с аппаратурой, площадками и худсоветом. Удалось договориться, что члены жюри оценят профессиональный уровень команд во время фестиваля. Правление рок-клуба приналегло на литование репертуара рок-групп. Два человека взвалили на себя тяжкое и неблагодарное бремя помощников цензоров. Пантыкин готовил рецензии на музыку, а Сергей Фунштейн — на слова. Естественно, писали они исключительно в комплиментарном ключе. Заготовки поступали к «профессионалам» — композитору Сергею Сиротину, журналисту Евгению Зашихину и преподавателю филологического факультета УрГУ Леониду Быкову, которые оценивали песни еще раз, решая, пропускать ли их в народ. К музыке обычно претензий не было, Сиротин давно был знаком с Пантыкиным и доверял его мнению. А вот преодолевать зашихинский барьер было гораздо труднее. По словам Грахова, любимым выражением Евгения было «фига в кармане», и он подозревал эту фигуру из трех пальцев даже в самых безобидных текстах.

Сам Зашихин считает, что он не столь уж придирался: «Я не был их врагом. Все знали и понимали, что я терпимое зло. В худсовете мне было очень интересно. Мне даже ругаться там нравилось — уж слишком у некоторых были провальные тексты. Часть их просто снималась с рассмотрения. Они были настолько беспомощны, что даже не доходили до стадии рецензирования. А вообще, в истории литературы цензура порой играет положительную роль. Стремясь преодолеть ее преграды, авторы создавали настоящие шедевры».

Литовочные баталии обычно проходили бурно. Например, 13 апреля решалась судьба сразу нескольких программ. Все сданные на литовку тексты «Тайм-Аута» были отвергнуты. В топку отправились и стихи «Р-клуба», несмотря на протесты их автора Николая Соляника. Дошла очередь до «Наутилуса». 60 % их текстов Зашихин милостиво пропустил, а остальные забраковал. «Фига в кармане» была им обнаружена в песнях «Снежные волки», «Алчи, Алчи» и «В который раз я вижу рок-н-ролл» («Даже не понимаю, почему я «Алчи» зарубил — она мне всегда нравилась», — недоумевает сегодня Евгений). Тут уж взорвался Илья Кормильцев. Впрямую дураком он цензора не называл, но всячески давал понять свое отношение к его мнению. Распаляло Илью еще и то, что у Зашихина были претензии к его собственным текстам, написанным для Белкина и «Урфина Джюса». Стороны расстались недовольные друг другом…

Подписанные и рок-клубовскими, и официальными рецензентами бумаги поступали в областное управление культуры, где их рассматривали еще раз. Если текст песни не вызывал вопросов и там, то на него накладывалась круглая печать — все, литовка получена. Власть разрешает исполнять эту песню перед слушателями. Такая громоздкая структура была неповоротливой, но все же она заставила работать ржавую машину МДСТ, которая за пять предыдущих лет не залитовала ни одной песни.

Илья Кормильцев в январе 1987 года в интервью казанскому журналу «Ауди Холи» дипломатично описывал свердловскую цензуру так: «Тексты литует целая компания людей, известных в городе деятелей культуры, которые устраивают и нас, и верхи. Этим людям в основном под сорок, но они врубаются. В литовочной компании должны быть люди со значками или с билетами, но которые нам сочувствуют».

Первыми в бюрократическую мясорубку прошли произведения «Наутилуса» и «Чайфа» — самые сильные в текстовом отношении. Правление рок-клуба рассчитывало, что, относительно легко получив документы, лидеры проторят путь для остальных групп. Расчет оказался верным — в середине июня 6 песен «НП» и 8 песен «Чайфа» были залитованы. Дальше действительно стало полегче. Но это было потом…

А пока члены рок-клуба наслаждались своим новым легальным статусом. День дурака рок-тусовка отпраздновала в дружественном Доме кино, на сцене которого сборная команда рокеров в восточных тюрбанах и халатах исполнила «Если б я был султан».

12 апреля в Свердловске состоялся концерт Сергея Курёхина и Сергея Летова. Это было первое выступление заезжих неофициальных музыкантов, прошедшее вполне легально. Организовывал концерт не рок-клуб, а свердловские джазмены, но половину зала клуба горного института занимали рокеры. Летов играл на саксофоне и массе других духовых прибамбасов, Курёхин потряс публику сеансом одновременной игры на двух роялях, а также извлечением из них звуков с помощью бритвы и электроплитки. Вечером Николай Грахов взял у Курёхина большое интервью, через год украсившее один из номеров самиздатовского журнала «Марока».

Через день должен был состояться второй концерт дуэта Курёхин—Летов. Но возникли неожиданные препятствия, причем, как ни странно, не идеологического характера. На концерт продавались билеты аж по 90 копеек штука. Проводились они через общество «Знание». Аппарат попросили у филармонии, которая, узнав, что здесь пахнет какими-то деньгами, обиделась и забрала все свое имущество. Восемьсот зрителей рисковали остаться с носом. Ситуацию спасли Пантыкин со Скрипкарем, в последнюю минуту собравшие все, до чего могли дотянуться, и озвучившие этим зал. За пульт сел Полковник, и, естественно, звук оказался на высоте. На этот раз элементов шоу было больше, гостям помогали свердловские джазмены.

Городская пресса информировала читателей о первых шагах рок-клуба весьма скупо. Пара бесед Григория Гилевича с Граховым и Пантыкиным на местном радио информационный голод не утолили. Лучшим рекламным роликом СРК стал киножурнал «Советский Урал» № 13, снятый молодым Алексеем Балабановым и вышедший в прокат в самом конце весны. С широких экранов кинотеатров к зрителям обращались «Урфин Джюс», Бутусов и Шахрин, звучали их песни. В Свердловске случился уникальный для советской киноиндустрии казус: многие зрители, купившие билет на сеанс, уходили из зала, посмотрев только журнал.

Руководители городской культуры, еще вчера гнобившие «самодеятельные ансамбли», вдруг резко захотели предъявить их творчество народу. Намечался Праздник советско-чехословацкой дружбы, и гостям из города-побратима Пльзеня было решено показать, что в Свердловске поют не только «Уральскую рябинушку». Рок-клуб настоятельно попросили организовать выступление нескольких рок-групп в Историческом сквере в центре города, причем под фонограмму. Отказаться было невозможно. Выбор чиновников пал на «Урфин Джюс», «Наутилус», «Флаг» и «Трек». То, что «Трека» уже три года как не существовало, заказчиков волновало меньше всего. Отобранные для концерта композиции чудесным образом получили литовку, правда, однократную (существовала, как оказалось, и такая).

Все музыканты были по уши заняты репетициями фестивальных программ. Но против лома нет приема — пришлось им отвлечься. Накануне концерта состоялся его прогон пред светлыми очами Виктора Олюнина. Музыканты относились к предстоящему «фанерному» мероприятию подчеркнуто наплевательски. В горкоме комсомола инструментов, понятное дело, не было, поэтому роль клавиш и барабанов исполняли стулья, а гитаристы «играли» на каких-то палках. Тем не менее Олюнин и компания внимательно смотрели на этот дурдом, делали замечания и сетовали на неготовность рокеров к завтрашнему мероприятию.

13 июня зарядил мелкий противный дождик, под который все наотрез отказались выносить свои драгоценные инструменты. В кладовой горного техникума Игорь Скрипкарь разыскал списанную несколько лет назад рухлядь, и с этим старьем свердловские рок-музыканты впервые появились перед глазами тех самых широких народных масс, к которым их не пускали последние пять лет. На бас натянули какую-то веревку, причем одну. Заметили ли это зрители, не известно. «Широкие народные массы» в количестве около ста человек мокли под дождем в пятидесяти метрах от сцены на другом берегу реки. Чехи среди них присутствовали вряд ли. Музыканты покривлялись, попринимали героические позы, главным образом стараясь не поскользнуться на мокром покрытии. Через час все закончилось. Спустя четыре дня в газете «На смену!» вышел репортаж о «митинге за мир», в котором упоминались неназванные группы рок-клуба. Зато заметка была проиллюстрирована фотографией: «Вокалистка рок-группы Настя Полева и ударник Андрей Котов». Впервые двое из свердловских рокеров смогли увидеть себя на страницах газеты. Правда, отличить Настю от Пионера было затруднительно, но это мелочи.

Музыканты вернулись к репетициям. До фестиваля оставалась неделя. В клубе горного института почти каждый день прогоняли программы Насти, Егора и «Урфина Джюса». Бедного Назимова, который барабанил во всех трех, просто шатало от усталости. Подобная нервотрепка царила еще на двух десятках репетиционных баз Свердловска и близлежащих городов.

Наконец, 20 июня 1986 года, I фестиваль Свердловского рок-клуба начался. Три его дня стали поворотным моментом истории уральского рок-н-ролла.

После бурного июня в июле как будто настало затишье. Но это впечатление было обманчиво — сразу несколько групп занялись созданием новых альбомов. «Отражение» приступило к «Другой игре». Разобиженный «Флаг» начал работать над песнями, впоследствии вошедшими в альбом «Мы из СССР». Группа Скрипкаря тоже готовилась начать фиксацию материала, над которым трудилась уже два года. Хуже всех приходилось Могилевскому: каждое утро он уезжал в Первоуральск, где вместе с Николаем Петровым ваял первый альбом «Ассоциации», а вечером возвращался в Свердловск, чтобы ночью в составе «Наутилуса» записывать новую программу. В подвале клуба архитектурного института шла еженощная работа. Звукооператор «НП» Андрей «Макаревич» Макаров недавно устроился на должность завклубом и создал все условия, чтобы музыкантам никто не мешал. Правда, помехи возникали все равно.

Об одной непредвиденной паузе вспоминает Виктор Комаров: «Как-то ночью к нам в подвал Дима Тарик принес сделанный им первый в Свердловске радиомикрофон. Он был без шнура, только маленькая пипка-антенна болталась. Мы как раз тогда репетировали «Шар цвета хаки». Бутусов начал орать в этот микрофон «Марш, марш левой!» Где-то через полчаса раздался требовательный стук в дверь. Открываем — менты из расположенного по соседству кировского РОВД. Оказывается, микрофон работал на их частоте. Они сидели в дежурке, ни о чем плохом не думали, и вдруг из всех динамиков жуткий вопль «Марш, марш левой!». Пока они поняли, что происходит, Славины вопли выслушали раз восемь. Потом все вместе посмеялись. Парни были молодые, почти наши ровесники, а «Наутилус» к тому времени пользовался небольшой, но уже известностью».

Подобные происшествия служили отличной разрядкой в разогнавшемся механизме рекорд-сессии. Запись альбома полным ходом двигалась к завершению. Он уже имел название, которое, по словам Комарова, появилось случайно. «Макаров просто настраивал микрофон и попросил в него чего-нибудь поорать. Ну мы и начали вопить первое, что в голову пришло. А пришла нам народная песня «Разлука». Изначально это была рабочая запись, на третьем куплете там даже слышно, как Слава ржет». Но после прослушивания с «нестройной акапеллы» решили альбом начать. Так он обрел название и «Эпиграф».

Чем бы ни были заняты свердловские музыканты, их общий выходной пришелся на 2 августа, когда состоялась II творческая мастерская рок-клуба, или, как ее еще называли, второй тур фестиваля. Отдохнув в зрительном зале и полюбовавшись на молодых коллег, махры снова принялись за работу.

5 августа в клубе САИ собрались полтора десятка музыкантов и руководителей рок-клуба для прослушивания нового альбома «Наутилуса Помпилиуса». Эффект не был таким ошеломляющим, как от «Невидимки» — почти все песни уже знали по концертным выступлениям. Некоторые даже оценили «Разлуку» как неудачу «НП». Это видно по коллективной рецензии, опубликованной в «Свердловском рок-обозрении». Читая ее, можно заметить, что разбираются все песни «Разлуки», кроме двух — «Хлоп-хлоп» и «Скованные одной цепью». Дело в том, что на момент выхода журнала (март 1987) эти две композиции еще не были залитованы.

Когда в конце августа худсовет собрался для литовки новой программы «Наутилуса», споткнулись именно об эти две песни. Заседание вел Николай Грахов: «Когда литовали «Скованных…», Зашихин испугался и отказался подписывать документы: «Я не вижу смысла — это фига в кармане. Я не сторонник подобного». Кормильцев в это время ждал на лестнице. Я обрисовал ему ситуацию. Он начал заламывать руки: «Мне надо, чтобы эта песня прозвучала именно сегодня, именно сейчас! Завтра будет уже поздно!» Чуть не плакал». Но Зашихин давлению не поддался: «Песня сразу произвела на меня впечатление, но я был просто уверен, что это не прокатит, и отказался голосовать за нее. Потом Илья подарил мне текст «Скованных…» с дарственной надписью, трогательной, но по-кормильцевски издевательской».

Две крамольные песни были официально «удалены» из альбома (именно поэтому «СРО» о них и не упоминает). Они не исполнялись на концертах еще полгода. В Свердловске одновременно ходили два варианта «Разлуки» — полный и официально-кастрированный. Судя по тому, что публика прекрасно знала и «Скованных…», и «Хлоп-хлоп», второй вариант альбома крутили только в обкомах, горкомах и управлениях культуры. За пределами Свердловска распространялась полная «Разлука», дотянуться до других регионов у уральских цензоров руки были коротки.

Первый сезон рок-клуба открылся 5 октября концертом фестивальных лауреатов. На этот раз оформители решили соорудить на сцене дворик, специально под выступление «Чайфа». Неподалеку от ДК, на стройплощадке драмтеатра, рубили деревья, и возникла идея поместить в декорацию целую яблоню прямо с ранетками. Кое-как дерево затащили, привязали к штанкете и приподняли. Стояло как влитое.

Блеск декораций смогли затмить разве что штаны выступавшего первым Белкина. Они были шириной не меньше занавеса ДК Свердлова. Программа же Егора ничем от июньской не отличалась. Зато «Чайф» ожиданий не обманул, представив на 90 % новые песни. Номера радовали своей злободневностью: «Белая ворона» пародировала наутилусовский «Взгляд с экрана», «Вольный ветер» с бегуновским соло на балалайке был посвящен журналистке Марии Кирилловне Пинаевой, буквально на днях наехавшей на рок-клуб из радиоприемника. Алина, оттенявшая голос Шахрина своим бэк-вокалом, неожиданно вышла вперед и спела «Акцию». В финале прозвучал рок-н-ролльный гимн «Вместе немного теплей».

«Наутилусы» готовились 45 минут. Сводный хор из заскучавших зрителей шестого-седьмого рядов перепел весь знакомый репертуар — от «Из-за острова на стрежень» до «Двух трактористов». Наконец свет погас, и из-за занавеса раздалась «Разлука», подхваченная уже всем залом. В свете рампы перед зрителями предстал «Наутилус» в новом облике «милитари» — галифе, сапоги, «ордена» на груди. Новый имидж разработала Таня Безматерных. В статичной фигуре Бутусова чувствовалась с трудом сдерживаемая агрессия, выплеснувшаяся в зал в новой песне «Мальчик-Зима». Программа состояла в основном из «Разлуки», но сценическая подача придавала некоторым из номеров другой смысл. В «Нашей семье» Могилевский вышел вперед с армейским барабаном, и номер сразу приобрел антивоенный смысл, смыкаясь с «Шаром цвета хаки». Звучание заметно уплотнилось. Саксофона стало больше, появился пятый «наутилус» — клавишник Алексей Хоменко. Группа выстроила прочную звуковую стену, которая встала между ней и зрительным залом. Публика могла бесноваться сколько угодно, но музыканты словно не видели и не слышали ее. Они будто существовали в иной герметичной реальности. Это был первый выход «Наутилуса» в том образе, который в следующие два года принесет коллективу всесоюзный успех.

Возродилась традиция рок-семинаров, на сей раз с подачи областных комсомольцев. 17–19 октября два автобуса рокеров заперли на турбазе «Селен». Культурная программа состояла из ночь напролет работающего видеомагнитофона с зарубежными клипами, убойного концерта «Чайфа» и чуть задним числом отмечавшегося дня рождения Бутусова. Над расширением сознания собравшихся поработали два гостя. Алексей Одинцов из Новосибирска рассказал об английском «новом джазе», а Андрей Бурлака — о делах в дружественном Ленинградском рок-клубе. На тот момент Андрей из всей свердловской музыки слышал только записи «Урфина Джюса», «Трека» и «Наутилуса». «В июне на ленинградском фестивале я познакомился с Граховым и Калужским. И по их приглашению приехал в «Селен». С самого начала я был поражен высоким уровнем организации. Все работало как часы — транспорт, расселение, питание. По утрам Марат Файрушин ходил и будил всех к завтраку. Я перезнакомился со всеми. Подвели ко мне какую-то пигалицу: «Это Настя Полева». Батюшки, я-то представлял ее по записям «Трека» как высоченную длинноногую блондинку. Посмотрел выступление «Чайфа» и с ходу был покорен их музыкой. В дорогу Грахов мне вручил альбом «Наутилуса», а я попросил записать на обороте вот это выступление «Чайфа». Творчество свердловчан я стал в Питере пропагандировать, как только мог».

Порождение горбачевской антиалкогольной кампании — безалкогольный ресторан «Малахит» — предоставил свою площадку для первого официального выхода «Наутилуса» в свет (летняя «фанера» в Историческом сквере не в счет). Концерт нигде не анонсировался. Вход стоил баснословные деньги — пять рублей (правда, в цену входили чай и пирожное). Тем не менее вечером 28 октября собралась огромная толпа, ресторан брали штурмом. Концерт был коротким — залитованных песен было мало. Славе даже пришлось петь сочиненную специально для Насти «Клипсо Калипсо», что выглядело несколько странно при его мужской харизме и галифе.

На следующий вечер «малахитовый» ажиотаж повторился. Правда, власти, цепко державшие руку на общественном пульсе, успели подготовиться: милиции было почти столько же, сколько желающих попить пятирублевого чайку, а лучший столик занимала комиссия из управления культуры. После концерта «Наутилусу» было строго указано на неподобающий внешний вид. Чиновникам не понравились ни Славина косичка, ни Пифины очки, ни бутафорские ордена.

После такого разноса «наутилусы» вместе с организатором концертов Женей Горенбургом решили в подсобке обсудить предъявленные претензии. Обсуждать их всухую было скучно, и они грубо нарушили правила безалкогольного заведения. Кто-то стукнул. Те же самые милиционеры, что час назад охраняли концерт, препроводили артистов в отделение. Активный участник нарушения Виктор Комаров был задержан вместе с остальными: «Нас загребли всех за милую душу. Но когда менты стали заставлять дышать в стакан, медик Горенбург поднял бучу и начал учить их делать правильные замеры и анализы. Он так их достал, что нас всех просто выгнали из ментовки». Концерт, запланированный на 30 октября, отменили. Продажи чая в «Малахите» резко упали.

16 ноября в ДК Свердлова состоялась очередная творческая мастерская. Уже безо всяких номеров, просто «очередная». Концертная деятельность рок-клуба начинала приобретать необходимый ритм, что было главным достижением этого вечера. Творческих достижений было гораздо меньше. Группа Макса Ильина и «Клуб № 5» попыталась реабилитироваться после августовского конфуза, но после повторной неудачи скоропостижно лишилась лидеров — они ушли в армию. Выступление группы «Центр» было вообще нулевым — чем может запомниться группа, у которой даже название неоригинально? Спас настроение зрителей только «Каталог». Его концерт подтвердил, что фестивальный успех не был случайностью. В его составе блеснул Андрей Мезюха с восхитительно пародирующим эстрадные штампы «Вальсом аквалангиста».

Следующий удар рок-клуб нанес в самую гущу своей потенциальной аудитории. «НП» и «Группа Егора Белкина» дали концерт в университете. Зашедший на огонек Зашихин заставил Егора убрать из программы незалитованный «Технологичный брак». Белкин (в ту пору — третьекурсник философского факультета) был раздосадован, что не сможет показать однокашникам весь спектр своего творчества, но ничего поделать не мог. Скандал, устроенный журналисткой Пинаевой, только-только закончился, и обострять отношения с властями из-за одной песни не стоило. Концерт прошел хорошо, студенты остались довольны, музыканты долго отвечали на записки из зала.

В декабре ударно поработал «Чайф», выступивший аж трижды. В театре кукол засветился еще и «Каталог». 13–14 декабря прошла еще одна творческая мастерская. В ней участвовали девять групп. Страшно подумать, что творилось, если бы такой концерт состоялся год назад. Но к хорошему привыкают быстро. Теперь рок-клубовцы безо всякого ажиотажа приходили в ДК Свердлова, опаздывали к началу и покидали зал посреди выступления, если оно им не нравилось. «Сфинкс», «Икс», «Кунсткамера» и «Степ» грамм в грамм повторили свои тяжелые программы полугодовой давности, заставив зал поскучать. Даже Бутусов с Умецким публику особо не развеселили. Здорово выступил «Коктейль». На этот раз Пиня сдвинул аранжировки в сторону рэгги. «Отражение» выглядели заметно лучше, чем на фестивале, но неверно выстроили программу. Слушать их новый альбом целиком публика была не готова. Двое дебютантов, похоже, ошиблись адресом. «ОТК» органичней смотрелся бы где-нибудь на дискотеке, а «Саквояж» — в кантри-клубе. В составе «РТФ» на рок-клубную сцену впервые ступили будущие «агатовцы» Вадим Самойлов и Саша Козлов. Звучала группа плохо и гораздо тяжелее, чем их студийная запись. Барабанил в «РТФ» Алик Потапкин, причем так здорово, что на следующий день получил от «Наутилуса» предложение заменить их драм-машину.

Год заканчивался 27 декабря новогодним вечером рок-клуба все в том же «Малахите». Народ пришел в карнавальных костюмах, смотрели видеоклипы, танцевали, слушали, как Могилевский читал свои эпиграммы. Было холодно и скучновато — чай и соки в ассортименте новогоднего настроения не создавали. 1986 год был переломным для свердловского рока. Музыканты добились легальности и впервые ощутили твердую сцену под ногами. Год определил реальную расстановку сил и истинную степень махровости всех и каждого. За двенадцать месяцев было пройдено огромное расстояние от запрещения выступлений до ритмичного концертного графика. Рокеры показали себя родному городу и были готовы двигать свою музыку куда-то за его пределы.

«Каждый из них Аполлон и Моцарт, русского рока прекрасный солдат» (I фестиваль)

Слово «рок-фестиваль» было для музыкантов Свердловска сказочным, манящим и туманным. Фестиваль на приз САИ за прошедшие пять лет подернулся дымкой преданий. Рассказы о масштабных мероприятиях в Ленинграде и Прибалтике казались вестями с других планет. Коллективные мечты уральцев о грандиозном фестивале последние два года подпитывали идею создания рок-клуба. Большинство рокеров не связывали с этой структурой далеко идущих планов. Главное — получить возможность выступить на сцене, причем легально. Собственный материал накопился у всех, хотелось показать его зрителям, сравнить свои силы с потенциалом коллег, одним словом, хотелось фестиваля.

Подготовка к смотру стала главным делом новорожденного рок-клуба. Первые три месяца его существования были посвящены исключительно организационным вопросам будущего фестиваля. По поводу площадки вариантов не было — только Дом культуры имени Свердлова, уже ставший для рок-клуба родным. Остро стоял аппаратурный вопрос, но его решение откладывали на потом: все-таки опыт озвучивания не очень больших залов в городе имелся. Главная проблема была бюрократической. Все потенциальные участники фестиваля не были аттестованы и не имели ни одной залитованной песни, то есть выступать перед публикой им запрещали советские порядки. От процедуры предварительного прослушивания и утверждения программ уполномоченными на то комиссиями рокеры отказывались наотрез. Многие из них уже имели печальный опыт общения с различными «культурными» органами, и снова проходить эту унизительную процедуру желания не было. Тем более что все эти согласования и утверждения резко дисгармонировали с ароматом перемен, которым уже веяло со страниц центральной прессы.

После долгих препирательств было найдено соломоново решение. Трехдневный марафон с участием двух десятков групп объявлялся не фестивалем, а закрытым мероприятием только для членов рок-клуба. На официальном уровне все это проходило под вывеской «Творческая мастерская Свердловского рок-клуба». Такое кустарное название принижало статус и превращало все в маленький уютный междусобойчик (на шесть с половиной сотен человек). Рокерам было все равно, как называется их фестиваль. А вот контролирующие органы могли успокоиться: для закрытых внутриклубных концертов аттестации были не обязательны.

Наоборот, творческая мастерская сама стала местом аттестации рок-команд. Жюри вместе со зрителями сидело в зале, оценивало исполнительский уровень коллективов и решало, достойны они или нет для выступлений перед широкими народными массами.

Состав жюри был очередной головной болью Грахова и Калужского. В него надо было пригласить людей авторитетных и уважаемых во властных структурах, но в то же время благожелательно относящихся к рок-музыке или хотя бы не испытывающих к ней резкой антипатии. После долгого обсуждения кандидатур наконец утвердили окончательный состав жюри. Он мог успокоить любые власти и не сильно пугал музыкантов.

Председателем стал 45-летний член Союза композиторов СССР Сергей Сиротин, знакомый с некоторыми свердловскими рокерами лично и с их музыкой в записи. В состав жюри также вошли заведующий эстрадным отделением музучилища Владимир Полуэктов (на фестивальной сцене ему предстояло увидеть полтора десятка своих бывших и нынешних студентов), зав. музыкальным сектором ОНМЦ управления культуры Владимир Петровец (сам рок-музыкант с многолетним стажем), телережиссер Ирина Снежинская, заведующий отделом критики журнала «Урал» Евгений Зашихин и еще пара чиновниц от культуры. Эту официальную компанию разбавили кадрами, имевшими к рок-клубу самое непосредственное отношение: Николаем Граховым, Андреем Матвеевым, Александром Пантыкиным и Маратом Файрушиным.

При таком раскладе заседания жюри проходили без особых эмоций и по-деловому. По крайней мере, Владимир Петровец не помнит острых дискуссий: «Первым делом все смотрели в рот Коле Грахову. Если он продвигал какую-нибудь группу, все начинали повторять его мнение. Некоторые, как, например, Снежинская, сидели, хлопая глазами, и поддакивали тем, чье мнение звучало авторитетней. Они явно не очень много понимали в происходящем. Изредка бывали разногласия, но чисто эстетического плана — я обращал больше внимания на музыку, а у части худсовета был крен в тексты».

На фестиваль подали заявки 35 групп. Это было слишком много для концертного уик-энда, и претендентов разбили на две части. 20–22 июня намечалось выступление первых 20, а концерты остальных планировали устроить через неделю-две. Но планы чуть изменились, и второй фестивальный тур состоялся 2 августа.

На июньскую мастерскую группы отбирались не по знакомству, а, скорее, по известности. Почти всех знали по концертам или записям. Названия новых проектов особого значения не имели — организаторы смотрели на состав музыкантов. Например, группу «Коктейль» никто не знал, но персона Виктора Резникова служила достаточной рекомендацией для попадания на мастерскую. Некоторые из претендентов показывали свой материал — Юрий Хазин сыграл пару песен просто на фортепиано, и этого оказалось достаточно, чтобы Грахов допустил до участия его «Трио», накануне выступления переименованное во «Встречное движение». Чем меньше времени оставалось до 20 июня, тем больше нервничали участники и правление рок-клуба. Отдельные махры, чувствовавшие сырость собственной программы, даже предлагали перенести фестиваль на осень, но их коллективно стыдили и урезонивали.

Слухи о предстоящем мероприятии ползли по городу, попасть на него хотели многие. Наплыв желающих сдерживали не только статус закрытого мероприятия, но и простая арифметика. В зрительном зале ДК имени Свердлова было 630 мест. Около двухсот из них занимали участники фестиваля с женами или подругами. Это было свято: лишить музыкантов возможности продемонстрировать дражайшим половинам, что они не только портвейн с мужиками пьянствуют, но и на самом деле рок играют, было никак нельзя. Билеты выдавались другим членам рок-клуба, по внушительной пачке получили организации-учредители, немножко было отложено для гостей из других городов. Оставшиеся приглашения служили твердой валютой. Ими расплачивались с теми, кто предоставлял аппаратуру для фестиваля, кто оформлял сцену. Лишних билетов при таком раскладе просто не могло остаться.

Наконец наступил вечер 19 июня. В зрительном зале закипела работа. Человек тридцать звукотехников под руководством Алексея Хоменко пытались заставить все, что свозилось со всех концов города, издавать звуки. Началось то, что в памяти ветеранов уральского звукоинженеринга осталось как «безумная ночь клепания аппарата». Люди, которые, по словам Хоменко, «понимали, чем усилитель отличается от предусилителя», что-то подключали, подпаивали, подкручивали, вязали жгуты из проводов. Наутро все удивленно выдохнули: за ночь из всего этого склепалось что-то, умудрявшееся звучать?!

Однако аудиопроблемы не исчезли с первыми лучами солнца, и решать их надо было постоянно. Наравне с другими героями невидимого, но слышимого фронта почти восемьдесят часов не выпускал из рук паяльника и отвертки Алексей Густов: «Эти три дня были страшными для техперсонала. Если мы не у пульта, значит, мы за сценой чиним аппарат. Если мы не у пульта и не за сценой, значит, мы где-то в углу отсыпаемся. Это рокеры могли наслаждаться и пьянствовать, а мы пахали».

Помимо технарей на сцене возились два десятка оформителей. Основную их часть составляли молодые дизайнеры из института технической эстетики (ВНИИТЭ). Примерно за полгода до фестиваля институтская молодежь, наслушавшись лекций Грахова о современном роке, слезла с итальянцев, диско, дремучего металла и приобщилась к более прогрессивной музыке. Теперь новообращенные трудились над изготовлением декораций. Для оформления сцены понадобились выставочные конструкции. Павел Ковалев, тогдашний комсомольский лидер ВНИИТЭ, убедил руководство и партком института, что «этот реквизит необходим для полезного дела, для продвижения отечественного, социалистического рок-н-ролла, и они со вздохом разрешили использовать институтское имущество. Все, что можно было взять на халяву, использовалось в оформлении. Конструкции были позорненькие и могли в любой момент развалиться. Их пришлось укреплять чёрти чем. Планшеты уже были использованные, и их заново покрасили в рок-н-ролльном стиле. Еще была расписана огромная тряпка-задник».

Наутро сцена смотрелась очень стильно, особенно по сравнению с другими советскими рок-фестивалями, организаторы которых вообще не заморачивались декорациями и оформлением. Уральская школа архитектуры и дизайна опять подтвердила свой высокий уровень, на сей раз в ограниченном рок-пространстве.

На сцене начали репетировать команды, выступавшие в первый фестивальный вечер…

В пятницу 20 июня в 19 часов ДК имени Свердлова был набит до отказа. У входа осталась толпа несчастных, не имевших на руках заветных билетов. Путь им преграждала опергруппа, на которую не действовали ни мольбы, ни угрозы, ни признания типа «я близкий родственник Грахова» или «я лучший друг Бутусова». Те, кто попал вовнутрь, осматривали стенды с информацией о выступающих группах, сделанные музыкантами и их друзьями. Высокохудожественным исполнением выделялись планшеты коллективов, имевших отношение к архитектурному институту, но и другие группы не подкачали. Внимание зрителей привлекали огромный след львиной лапы на стенде «Сфинкса», буйство красок на планшете «Коктейля» и нововолновые очкастые фотографии «апрельских маршей».

Концерт начался с небольшим опозданием. Александр Калужский в элегантном костюме объявил творческую мастерскую открытой и представил членов жюри. После двухминутной торжественной части свет погас. В темноте лишь одиноко мерцала лампа на столе жюри, в лучах которой Евгений Зашихин был готов сверять напечатанный текст с тем, что он услышит со сцены. Начался рок-н-ролл.

В луче прожектора появился вокалист «Р-клуба» Сергей «Агап» Долгополов — весь в черной коже, с выбеленной физиономией и огромными звездами на щеках. Он начал крутить микрофонную стойку и вопить фальцетом что-то боевое. Большинство зрителей зажмурились от восторга и от грохота, который лился из динамиков. Момент был исторический — в трехстах метрах от областного комитета КПСС происходило нечто глубоко чуждое настоящим строителям коммунизма. Пессимист Полковник до последнего момента был уверен — что-нибудь обязательно сорвется: «Когда на сцену выскочил Агап в боевой раскраске, я охнул — теперь-то точно кто-то из начальства повиснет на рубильнике. Но, как ни удивительно, все обошлось».

Очарование момента прошло быстро — звук был ужасный. За пультом сидели Порохня с Тариком, но уже через пару минут к ручкам потянулись несколько опытных рук, желавших помочь. Коллективными усилиями ко второй песне звучание удалось хоть немного, но поправить. Текст был по-прежнему неразборчив, зато стало слышно, что гитара, одолженная Злоцким у Бутусова, совсем не строит. Ситуацию спасал Моисеев, который на басу умудрялся запиливать длинные соло. На «Прокаженном» появились Белкин, добавивший гитарного звучания и разнообразия в шоу, и Могилевский, чей саксофон верещал в унисон с Агапом. Аудитория знала песни с последнего альбома «Р-клуба», но удивительное дело: живьем они звучали не так энергично, как в записи. К концу получасового выступления Агап заметно охрип, а зал так же заметно подустал.

Жюри к подобному старту было явно неготово. Если бы Агап во всей своей красе появился на второй или на третий день, «Р-клуб», возможно, и был бы аттестован — к тому времени жюри уже насмотрелось всякого. Но путь первопроходцев часто оказывается тернистым…

Экс-барабанщику «Метро» Игорю Злобину не хотелось петь, но, так как музыканты группы «Тайм-Аут» голосистостью не отличались, функции вокалиста ему пришлось взять на себя. Партию ударных он уступил драм-машине. Перед самым выступлением Игорю стало так страшно, что он ушел из ДК Свердлова куда глаза глядят. Дойдя почти до набережной Исети, он осознал, что ребят подвести не может, вернулся, влил в себя почти литр вермута и вышел на сцену. Выступление получилось так себе. Братья Павел и Вячеслав Устюговы (гитара и бас) позиционировали свой коллектив как рок-н-ролльный, но в песнях, написанных Славой, слишком остро чувствовалось влияние его любимого композитора Юрия Антонова. Публика быстро просекла, что к чему, и из зала донеслись крики: «Рок давай!»

Хотя музыка «Тайм-Аута» была гораздо привычнее слуху большинства членов жюри, чем хард-рок их предшественников, злобинскую команду тоже не аттестовали. Мнения жюри и публики совпали.

Об аудитории стоит сказать особо. Ее поведение было максимально раскрепощенным. Это не удивительно. Большинство мест было занято самими музыкантами, которые в свободное от собственных выступлений время превращались в зрителей. Естественно, они знали почти всех артистов как облупленных и уже слышали их песни. Слышали, но не видели — большинство групп никогда не выходили на сцену. Оценивала друг друга эта аудитория по гамбургскому счету. От нее трудно было скрыть любые огрехи, зато и достоинства она тонко подмечала. Ни о какой сдержанности не было и речи — выражение восторга доходило до танцев на стульях, а то, что не нравилось, засвистывали и заулюлюкивали. В перерывах эта публика сама себя развлекала. Бегунов громогласно требовал «Калужского — на сцену!», Долгополов с Шахриным затягивали «Степь да степь кругом», остальные подпевали. Сам Агап объяснял свое солирование в этих импровизированных хорах просто: «Мне хотелось помочь людям. Я считал, что они поют плохо, а я пел лучше. Особенно после портвейна. Было чувство полного внутреннего раскрепощения». На Михаила Симакова, который был тогда простым зрителем, поведение публики произвело сильное впечатление: «Традиция вопить из зала какие-то ритуальные фразы зародилась именно на первом фестивале. Я до сих пор, когда бываю на концертах наших групп, стараюсь выкрикнуть из зала что-нибудь вечное, типа «Калужского — на сцену!», только чтобы поддержать традицию».

Акустическая гитара, клавиши и вокал — таким не «рокерским» составом выступило трио «Встречное движение». Свердловская рок-публика доказала, что ей могут нравиться песни, в которых даже барабанов нет. Златовласый вокалист Володя Махаев стоял в луче света в простой белой рубахе и без всякого шоу держал в напряжении весь зал. Секрет аплодисментов, раздававшихся после каждого номера, прост: радостный голос, умелые руки гитариста Юры Мишкова и красивые мелодии Юрия Хазина. Многие в перерыве спорили: рок это или не рок, но с тем, что выступление «Встречного движения» является высокопрофессиональным искусством, соглашались все.

Не возражало против этого и жюри, подтвердив свое мнение аттестацией группы.

Про группу «Икс» никто ничего не знал, что при таком названии не удивительно. Было известно только их местожительство — село Верхнее Дуброво. «Рекомендация, согласитесь, еще та», — иронизировало по этому поводу «Свердловское рок-обозрение». Рокеры от сохи в майках-тельняшках и с синими наколками на руках играли хэви-металл. Звучали неплохо, хотя гитары были расстроены, а текст не различим. Виктора Холяна селяне-металлисты подкупили своей простотой: «Всем своим видом они словно говорили: «Да, мы в майках-алкоголичках, но вот смотрите, у нас же и гитары есть. И мы на них на самом деле играем. И сами этому радуемся». То, что они из Верхнего Дуброво, тоже вызывало симпатию».

На заседании жюри Грахов отметил хороший класс игры, но посетовал на неактуальность материала. В итоге коллектив все-таки был аттестован (не благодаря ли своему рабоче-крестьянскому происхождению?).

После январского провала от «Чайфа» никто ничего особенного не ждал. Но Шахрин сотоварищи сумели удивить всех. Володя в начале выступления объявил, что петь они будут «подзаборные песни», тем самым превратив фестивальный концерт в дружескую дворовую посиделку. Программа началась с «Будильника», и произошло чудо: мощная энергетическая волна со сцены ударила в зал, напиталась там дружеской поддержкой, вернулась обратно и продолжала гулять между музыкантами и зрителями все сорок минут, взаимозаводя и тех, и других. Сидевший за пультом Алексей Густов, почувствовав эту энергию, удивился и обрадовался ей: «Начали раскачиваться, и вдруг неожиданно поперло, попало в зал. Для всех и для меня это было неожиданно. Потом пошел раскат, который уже невозможно было обломать, что ни делай. Началось рок-н-ролльное безумие, когда все, что ни делается, все в кассу».

Каждая деталь работала на общий ажиотаж. Задник с корявыми надписями «Зема», «Пифа», «Могила» и т. п., изготовленный для выступления совсем другой группы, подошел к чайфовской программе на все 100 %. Бэк-вокал Алины удачно подчеркивал мужской задор шахринских песен. То, как она и Антон пели в один микрофон, придавало сценической картинке некую интимность. Когда Нифантьев в одной из песен вдруг встал к залу спиной, в этом тоже вдруг прочитался какой-то подтекст.

Боевики следовали один за другим, доводя публику до исступления: «Он сам», «Твои слова красивы», «Рок-н-ролл этой ночи», «Я правильный мальчик». На последней вышел «Киса» Владимиров и протромбонил что-то бравурное. Треть зала уже танцевала на стульях, еще треть — просто в проходах, каждой песне в голос подпевали даже те, кто слышал ее впервые. Перед «Италией» Шахрин объявил Володю Назимова, что вызвало очередной взрыв восторга. С приходом Земы звук еще более уплотнился, казалось, что даже стены покачиваются в такт. На «Ты сказала» появился «супервокалист» Умецкий, который с нестройными вариациями пропел свою бессмертную партию про «скотину».

«Квадратный вальс» посвятили недавно приезжавшему в Свердловск дуэту Курёхина и Летова. Устроили шизоидную пародию на авангард. На сцене появился каратист в кимоно, принимающий боевые позы. Антон передал бас Алине, которая стала играть на одной струне, а сам рванул через всю сцену к роялю. По дороге он ногой оборвал провод бегуновской гитары, тут же превратившейся в исключительно ударный инструмент. Антон плюхнулся за рояль и начал брать скрябинско-рахманиновские аккорды. В зал хлынул водопад звуков на пределе мощности колонок. Народ просто взревел! Как оказалось, внутри рояля был закреплен микрофон для усиления звука ксилофона, по которому еще в начале выступления тюкал Олег Решетников. Густов вывернул громкость до предела, чтобы ксилофон было слышно, а потом просто забыл убавить. Получилась оглушительная какофония, но в такой обстановке даже явная лажа шла в плюс.

В финале впервые было исполнено «Оранжевое настроение», под которое выскочил Леня Баксанов в цилиндре с кефиром и батоном в руках. Шоу было явно неотрепетированным, Леня не очень понимал, что ему надо делать, и приставал к музыкантам, предлагая отведать кисломолочного продукта. Он мог бы облиться кефиром с головой или не выходить вообще — атмосферу восторженного сумасшествия изменить было невозможно ничем.

Десять песен, исполненные «Чайфом» вечером 20 июня, вознесли группу в первый ряд безусловных звезд свердловской рок-сцены. Когда спустя полчаса еще не остывший Шахрин вышел на крыльцо ДК, толпа курильщиков встретила его аплодисментами. Улица Володарского не видела ничего подобного ни до, ни после.

Жюри тоже поддалось обаянию «Чайфа». Говоря о нем, Сергей Сиротин отметил, что «средства традиционные, но иного и не надо… Ничего не убавишь, не прибавишь. Точность — это признак профессионализма». «Чайф» не только получил аттестацию, но и стал одним из четырех лауреатов.

Фестивальную субботу открыло «Отражение». Те, кто был на их февральском концерте в ДК «Урал», не ждали от этого выступления ничего, кроме отраженных звуков советской эстрады. Но они здорово обманулись. Группа из Верх-Нейвинска развернула свое творчество если и не на 180 градусов, то минимум на 160. Основу программы составляли песни из еще не записанного альбома «Другая игра». Звучала жесткая гитарная музыка. «Отраженцы» пока не освоились в новом стиле и материале, порой звучало тяжеловато. Отдельные зрители даже находили сходство с «Deep Purple». Аранжировки были еще сырые, но от Блэкмора музыка была далека почти так же, как от Кобзона. Фестивальное выступление стало первым шагом к новому музыкальному и визуальному имиджу «Отражения», окончательно сформировавшемуся только через три года.

На заседании жюри Грахов подчеркнул, что коллектив здорово подтянулся за последнее время, и предложил его аттестовать. Возражений не последовало.

Название группы «Кунсткамера» удачно отражало отношение тусовки к Юрию Богатикову, который после своего ухода из «Урфина Джюса» пять лет назад воспринимался исключительно как музейный экспонат. Выступление получилось тоже каким-то пыльно-архивным. Играли хэви-металл, но вместо положенных этому стилю выразительных поз флегматичный Юра скромно стоял в левом углу сцены и нудно пилил какие-то утробные соляги. По словам вокалиста Алексея Пахнутова, «Кунсткамера» перед фестивалем репетировала всего несколько раз. Не удивительно, что на сцене группа разваливалась на куски. Звук был ужасный, текстов, написанных бывшим соратником Богатикова по «УД» Ильей Кормильцевым, никто не разобрал. Короткая программа из трех песен отклика в зале не вызвала. Заснуть публике помешало только то, что все было ну очень громко.

Некоторые члены жюри эвакуировались из зала еще до ухода «Кунсткамеры» со сцены. Держась за разболевшиеся головы, они настаивали на том, что аттестовать такое невозможно. На том и порешили.

Лидер «Коктейля» тоже «из бывших». Экс-клавишник «Р-клуба» и бывший звукорежиссер «Урфина Джюса» Виктор «Пиня» Резников вернулся в родные пенаты после талды-курганских филармонических скитаний. Отряхнув прах былых заслуг со своих ног, он начал новый проект, и старт получился бодрый. «Коктейль» играл мелодичную новую волну, которая стала бальзамом для забитых металлом ушей зрителей. Пиня уверенно держался на сцене, порой бросая клавиши и выходя к центральному микрофону. «Бывает и так» в стиле рэгги заставила публику пританцовывать. Выход Земы с перкуссией вызвал взрыв не только восторга, но и патриотизма — из зала закричали: «Пышма — центр мира!» Четыре песни «Коктейля» вернули позитивное настроение залу.

Краткость этой программы стала лишним доводом в пользу аттестации группы из Пышмы. «Выбрали только самое лучшее. И это правильно, ибо никто не устал… Долго играть нельзя», — подытожил Грахов.

Появления на фестивальной сцене Насти Полевой все ждали с особым нетерпением. Ее пения не было слышно уже почти три года. Ходили слухи, что будет показано какое-то сногсшибательное шоу. Выход Насти ожиданий не обманул — ее наряд можно смело назвать лучшим на этом фестивале. Белое кимоно, расписанное большими красно-фиолетовыми цветами, две длинные спицы, воткнутые в прическу, — этот японистый облик был совсем не похож на образ женщины-вамп, запомнившийся многим еще со времен «Трека». Настин эскорт состоял из лучших сил рок-клуба: Егор на гитаре, Умецкий с басом, Пифа за клавишами, Назимов за барабанами и Могилевский с саксофоном. От такого личного состава зал встал на уши. Правда, начавшийся сумбур вместо музыки сильно ударил по этим самым ушам. Голос Насти тонул в каком-то грохоте, причем непонятно было, что именно грохочет, ведь исполнялась лирическая песня «Ариадна». Слов не было слышно совсем, об их содержании можно было догадываться только по поведению Бутусова, отвечавшего за шоу. Он мотался по сцене с клубком бельевой веревки, разматывал эту «нить Ариадны» и бросал в зал. Не все зрители были настолько знакомы с греческой мифологией, чтобы понять эти образы, но ажиотаж не спадал. «Это был ренессанс Насти после «Трека». И она рванула. Нерв был будь здоров» (Олег Ракович).

Сценическую подачу «Тацу» Настя планировала заранее: «Мы решили придать этой песне не только музыкальное, но и визуальное воплощение — чем больше людей будут колотить ритм, тем легче будет придать сложному рисунку некую танцевальность».

В соответствии с этим планом, на сцене толклись «Урфин Джюс» и «Наутилус» в полном составе. Пифа вел клавишную партию, Умецкий с мегафоном изображал «голос врага», а остальные стучали и гремели чем ни попадя. Настя в этой толчее и грохоте просто затерялась. Шоу явно не складывалось, и дело было не только в неотрепетированности. Участник этого столпотворения Алексей Могилевский свидетельствует: «Перед выступлением Насти все радостно нарезались. На сцене тогда были три трезвых человека: Настя, Пифа и Зема, остальные — просто в кочергу. Зато мы делали шоу. Бутусов нашел за кулисами какую-то железную трубу и стучал по ней, а затем неудачно ею махнул и попал мне по голове. Да так, что даже краска посыпалась…» Лехе пришлось несколько минут посидеть на полу в обнимку с саксофоном. Возможно, из-за этой травмы, играя вступление к «Вниз по течению неба», он пару раз промахнулся мимо клавиш.

На подобные мелочи публике было наплевать. Высокая концентрация звезд на каждый квадратный сантиметр сцены искупала многие огрехи. Все Настины песни сопровождали овации. И хотя после этого выступления некоторые говорили, что «махры задавили маленькую Настю», пять ее песен попали в число самых запомнившихся моментов фестиваля.

Хотя председатель жюри Сиротин и отметил «Тацу» «как песню, выделяющуюся из общего ряда», большинством голосов было решено отправить группу А. Полевой на двухмесячный репетиционный период. Пантыкин пытался протестовать, апеллируя к мастерству участников выступления, но к его голосу не прислушались. Грахов закрыл дискуссию: «Настя — цветок, который завял в окружении монстров. Они подавили то, что она хотела сказать».

С группой «Флаг» связан главный скандал фестиваля. Не имея преступных намерений, Сергей Курзанов просто решил украсить сцену и проиллюстрировать название своей команды: «Затея с флагом заранее не планировалась. Утром в день выступления мы с Трапой решили: «Давай флаг поднимем!» — «Давай!» Пошли в ЦУМ, купили красной ткани. Надо бы серп и молот сделать. Из чего? А на мне были желтые махровые носки… Из них вырезали символы и пришили. Хорошо, что о таких тонкостях никто тогда не узнал, а то совсем повесили бы… Решили, что флаг должен быть боевой, как в нашей песне «Флаг на баррикадах». Проделали дырки, как от пулеметной очереди, оборвали край, опалили зажигалкой. И подняли… Все обалдели!» Зал действительно онемел. Никто не понимал, что висит над барабанной установкой — элемент декорации или вещдок преступления. Даже худсовет пока никак не реагировал. В полной тишине «Флаг» сыграл «Десять лет после школьного бала», кстати, сыграл хорошо и слаженно.

На второй песне из зала раздались крики. Кричал Шахрин: «Уберите флаг!» Не получив ответа, Володя направился к пульту. Рядом с флаговским звукорежиссером Сашей Тропыниным сидел поэт группы Александр Пьянков: «Вовка подбежал к Трапе и потребовал, чтобы он вырубил звук. Трапа его послал в эротическое путешествие». Тогда Шахрин ринулся за сцену. Тут уж сориентировались члены худсовета — встали и демонстративно покинули зал.

На третьей песне на сцену вышел Калужский и что-то сказал гитаристу Коровину. Группа продолжала играть. Подождав минуту, Александр отвернул микрофон от вокалиста, объявил, что «правление и худсовет рок-клуба снимают группу «Флаг» с фестиваля», и опустил микрофон в пол. Обескураженный Курзанов ушел со сцены: «За кулисами ко мне подбежал Шахрин: «Что вы делаете! После вас никому выступать не дадут! Все закроют!» Мне аж плохо стало…»

А в кабинете директора ДК уже шло экстренное заседание жюри и худсовета. Вел его Николай Грахов: «Все могло бы сойти просто за иллюстрацию к названию группы. Но Шахрин поднял скандал, заставил прервать выступление. После этого делать вид, что ничего не произошло, стало невозможно — надо было как-то реагировать». Большинством голосов было решено вынести на общее собрание рок-клуба вопрос о членстве в нем музыкантов «Флага».

«Сфинкс» с первых секунд удивил аудиторию хорошим звуком. Оказалось, что от этого аппарата, который все посчитали уже неизбежным злом, можно добиться сносного результата. Всем быстро стало понятно, что любимая группа «Сфинкса» — «Led Zeppelin». Хороший вокалист Сергей Подгорбунских, отличный гитарист Николай Овчинников, все сыграно, все гладко, но как-то скучно. Точная и длинная цитата из «LZ» навела многих слушателей на философские мысли о сравнительной ценности копий и оригиналов. В любом случае это было самое профессиональное исполнение тяжелой музыки на фестивале, и зал наградил «Сфинкс» заслуженными аплодисментами.

На заседании жюри за «Сфинкс» горой встал Петровец, особо упиравший на сыгранность команды. Впрочем, и остальные худсоветники претензий не имели — вторичность материала была не по их части.

Для «Каталога» на сцене расставили стулья. Кое-кто захихикал: «Старичкам уже стоять не под силу…» Скептики примолкли на первой же песне. Ветераны свердловского рока середины 1970-х Александр Сычёв, Вячеслав Андронов, Владимир Макаров, Владимир Кухтарь и Сергей Наумов дали молодежи прикурить. Для этого им не понадобились ни грохот барабанов, ни рев гитар. Тихий андроновский аккордеон радовал публику гораздо больше, чем дюжина супергитаристов.

В зале сразу установилась теплая дружеская атмосфера. Аудитория слушала «Каталог» затаив дыхание, благо что каждое слово было хорошо слышно. Сычёв с юмором представлял песни, вызывая взрывы смеха. На любой одобрительный вопль Андронов реагировал громким «Спасибо!». Сатирическая «Песня про начальников» повергла зал просто в экстаз. Зрители готовы были слушать «Каталог» бесконечно и долго не отпускали их со сцены.

Обстановка благолепия захватила и жюри, которое единогласно открыло группе Сычёва путь к широкой аудитории.

Следующую команду публика ждала с особым трепетом. Самая известная за пределами Свердловска. Самая титулованная на различных фестивалях. Самая поносимая официальной прессой. Лучшие в городе гитарист, барабанщик и клавишник. Короче — «Урфин Джюс».

Пока зрители трепетали, «урфины» пытались выяснить, способен ли Могилевский физически участвовать в концерте. Программа была отрепетирована на четверых, но после утреннего шоу Насти Леха изрядно накатил и уснул на берегу Исети. Там его нашел Белкин, принес в ДК и более-менее привел в чувство. Могила рапортовал, что готов к трудовым подвигам, но голос его звучал не очень уверенно. Решили рискнуть.

Под золотистым задником с логотипом «Урфина Джюса» появились четверо закованных в черную кожу музыкантов. Зал встретил своих героев овацией, но восторги быстро сошли на нет. Начали с двух новых композиций — «Открытое пространство» и «Карающий ангел», — и это было очень тяжелое во всех смыслах начало. Звучало неплохо, но слушать было особо нечего. Привычный УДшный мелодизм куда-то подевался, а от просто тяжести публика уже подустала. Музыканты ощущали, что все идет не по плану. Запахло провалом. Четыре композиции с последнего альбома подраскачали зал. Публика их знала и принимала лучше, но в любом случае планируемого триумфа явно не получилось. После шестой песни «УД» покинул сцену, не пробыв на ней даже выделенных ему сорока минут.

Зрители расходились обескураженные. То, что ревущий и громыхающий автомобиль «Урфин Джюс» свернул куда-то не туда, почувствовали многие. Но не до всех сразу дошло, что они наблюдали проезд катафалка. Молодой Макс Ильин от выступления даже получил удовольствие: «Все ругались и плевались, а мне понравилось. Визуально это было очень круто». Более опытные зрители осознавали, что только что присутствовали при безвременной кончине великой группы. «Крах «Урфина Джюса» был окончателен и бесповоротен. И Могилевский ни в чем не виноват — он дудел, как мог» (Олег Ракович).

Впрочем, за кулисами именно Леху обвинили в грехе джюсоубийства. «Саша торжественно заявил, что я уволен из группы «Урфин Джюс»! — вспоминает Могилевский. — В тот вечер «УД» умер, но на мне лежит не более 50 % вины за его убийство — программа провалилась в целом». То, что проблема была не только в Могилевском, чувствовал и сам Пантыкин. Все утешали Сашу, подбадривали, говорили, что по звуку это был лучший концерт «УД» в Свердловске, что все дело в старом репертуаре. Но безутешный Пантыкин быстро уехал домой. Раздавленный Могилевский остался за кулисами: «Я горько плакал, уволенный отовсюду, но Бутусов приобнял меня и сказал: «Леха, хватит рыдать. Завтра реабилитируешься»».

Жюри «Урфин Джюс», конечно же, аттестовало, хотя члены судейской коллегии не могли отказать себе в удовольствии потоптаться на ближнем. Пантыкину были предъявлены и шероховатости в текстах, и устаревший репертуар. Заседание жюри посетил Виктор Олюнин, который не мог пропустить обсуждение своей «любимой» группы. Он опять, как и два года назад, поднял вопрос о названии. Стали судить и рядить, как следует называться группе, имя которой знали во всех концах СССР. Именно во время этой дискуссии прозвучала сакраментальная фраза о том, что «Свердловск — это особое региональное место, где идеологические акценты стоят по-другому, нежели в Москве и в Ленинграде»… До чиновников от культуры еще не дошло, что идеологические акценты к лету 1986 года уже изрядно пообвисли.

Третий фестивальный день открывал «Егор Белкин и друзья». Друзьями Егора были «Урфин Джюс» в полном составе + Бутусов (гитара) и Умецкий (бас). Вчерашний провал «УД» не мог не сказаться на настроении двух третей Егоровского коллектива, но даже клавишник Пантыкин, пребывавший в похоронном настроении, этого не показывал. Оставшаяся треть старалась всеми доступными способами поднять коллегам настроение. Учитывая вчерашний урок, все были трезвы как стеклышко.

Зал завелся уже на первой песне. Звук наконец-то стал отменным, и слова были отчетливо различимы. Егоровский сольник «Около радио» знали все, и публика радостно подпевала каждой знакомой строчке. Музыканты почувствовали настроение зала и приободрились. Каждая следующая песня программы звучала энергичней предыдущей. На четвертом номере Егор подохрип, но это никого не смутило. Атмосфера была такая, что Белкин мог бы просто играть на гитаре, обаятельно улыбаться и покачивать головой — публика радостно приветствовала бы и это. На «Банановой республике» Слава с Димой свои подпевки дополнили такими зажигательными подтанцовками, что зрители чуть не сошли с ума. В ажиотаже они даже не заметили, что крамольную строчку «брат в Афганистане» Егор или заменил чем-то удобоваримым, или просто проглотил. Народу было не до деталей. Народ кайфовал. После семи песен зал вытащил «белкинцев» на бис, в полной эйфории выслушал «Братство по ветру» и, восторженно побушевав еще немного, успокоился. Пока зрители тянулись к выходу, а Егор сматывал провода, к нему подошел явно незнакомый мужик, крепко пожал руку и отечески сказал: «Егор, береги себя!» Белкин осипшим голосом пообещал беречься.

Успех был полный. Все сравнивали триумф Егора с конфузом «Урфина Джюса». Делали это и члены жюри, посыпая солью и без того истерзанную душу своего коллеги. «Очень живо и непосредственно… Здесь явно Пантыкин на месте, и смотрится гораздо выгоднее, чем в «УД». Именно в таком составе хорош дуэт Белкин—Пантыкин…» (Владимир Петровец). «Группа Егора Белкина» была аттестована единогласно.

К моменту фестиваля группы «Метро» фактически не существовало уже года полтора. Взбодренный открытием рок-клуба Аркадий Богданович лишь в начале лета начал думать о предстоящем выступлении: «Случайная мозаика не сложилась и не могла сложиться: была всего неделя репетиций — и вперед!» Половина старого «Метро» на фестивале уже выступила в других коллективах: Алина — в «Чайфе», Злобин — в «Тайм-Ауте». Ветеран Огоньков на сцене явно скучал. Юному новобранцу Максу Ильину было интересно, но что и когда играть на своей гитаре, он представлял слабо. Это был сценический дебют «Метро», но дебют с похоронным оттенком. Новые песни сильно отдавали замшелыми ВИА, а в старых хитах «Метро» вокал Богдановича стал почему-то похож на голос Михаила Боярского, что мало кому понравилось. Даже появление на сцене трубача и персонажа с духовым рожком оживления в музыку не внесло. Зал свистел, топал и кричал: «Долой!» Можно согласиться с констатацией Богдановича: «Мы не готовы были выступать, а нас не готовы были слушать».

Правда, жюри почему-то уперлось не в музыкальную слабость «Метро», а в идеологическую направленность текстов Николая Краснова. «Злобность у группы в текстах просто непомерная. Ругань, ядовитая слюна… Что с ними? Таким группам с таким подходом не место в наших рядах…» (Сергей Сиротин). Богдановича подобные обвинения просто удивляют: «Ничего особо злобного в наших текстах не было. Помню какую-то строчку про дацзыбао, к которой постоянно цеплялись. Присутствовала некоторая двусмысленность, возможно, сквозило раздражение, о котором я даже не думал». А жюри подумало… и не аттестовало «Метро».

В отличие от «Метро», для которого 22 июня 1986 года стал днем агонии, «Апрельский марш» считает эту дату официальным днем своего рождения. Роды, правда, проходили в муках. Звук опять испортился, голоса Гришенкова было не разобрать. Из-за врожденной скромности штатный на тот момент барабанщик «АМ» Илья Скуратовский решил не выходить на сцену. Его подменил «флаговец» Альберт Потапкин. На второй песне появилась Настя в темных очках и модном прикиде. Сегодня, глядя на фестивальные фотографии, некоторые восхищаются ее продуманным имиджем! На самом деле все решалось спонтанно. За десять минут до выхода на сцену за кулисами «марши» отловили Игоря «Терри» Перина, сняли с него огромные штаны, надели на Настю, добавили чью-то куртку. «Имидж» был готов.

Голос солистки был слышен плохо, но публика обожала ее гораздо больше, чем незнакомых очкариков. Из зала доносились крики: «Настя, я люблю тебя!» и «Мужики, уйдите, пусть она одна поет!» Покрасовавшись минут десять (из-за гула аппаратуры что именно она пела было трудно понять), Настя ушла за кулисы. Гришенков объявил «самую старую песню на свете» — композицию «Впечатления иного времени», созданную по мотивам мелодий, расшифрованных с древних шумерских табличек трехтысячелетней давности. Публике она не понравилась, видимо, древних шумеров в зале было немного. В воздухе запахло помидорами. Большинство свистело, меньшинство, сумевшее разобрать отзвуки «Sparks» и «King Crimson», аплодировало. Среди последних был будущий вокалист «Марша» Михаил Симаков: «Почему-то я решил, что «Апрельский марш» — группа из УПИ, где учился я сам, и это сразу вызвало мою симпатию. Они играли нудную амбиентную вещь, навеянную Брайаном Ино, и это было очень непохоже на других, у которых гремели барабаны и ревели гитары. Мне понравилась именно их странность, но народ, пришедший как раз на гром и рев, начал свистеть. Это меня возмутило — ну не так, как все, чего свистеть-то?»

Грахов, увидевший потенциал «АМ», растолковал жюри, что они — «ищущие ребята, их оценивать рано, они еще не смогли показать то, на что способны…» «Апрельскому маршу» присудили двухмесячный репетиционный период.

Во время объявленного Калужским большого перерыва публика замерла в ожидании «Наутилуса». За занавесом слышалось какое-то движение.

Архитекторы — специалисты по визуальным эффектам — и «НП» очень серьезно подошли к оформлению своего выступления. Продумано было все — от костюмов до кордебалета. Огромный задник с заборными надписями был заказан специально для их шоу, и «наутилусы» очень расстроились, когда его опустили в пятницу на выступлении «Чайфа». Кордебалет составляли ударные силы студенческого театра миниатюр САИ Игорь «Терри» Перин, Андрей «Напа» Наплаков, Сергей «Корни» Корнет, балерина Галя Бочкарева и бритый налысо Олег Озеров с приклеенным осельцом. Найденным за кулисами сварным конструкциям тоже предстояло сыграть важную роль в концерте. Их обтянули калькой и установили на сцене.

Костюмы готовить стали задолго. В начале лета Грахов, Бутусов и Умецкий посетили руководство Свердловского дома моделей одежды и попросили помочь. Но это была чистая дипломатия. На самом деле с молодыми сотрудницами СДМО конструктором Таней Безматерных и модельером Лидой Орловой все было обговорено заранее, и они уже вовсю думали, как будут выглядеть будущие рок-звезды. Купили белую бязь и стали варить ее в огромном баке с добавлением красителя. Высушивали и варили снова уже в другом колоре. Получилось яркое полотно в цветастых разводах. Из него скроили и сшили четыре широченных костюма. Весь процесс, включая примерки, занял больше недели.

Когда перед выступлением «наутилусы» надели яркие пиджаки со штанами, Лида ахнула: после трех бессонных ночей лица у музыкантов были зеленоватого оттенка, что особенно бросалось в глаза на фоне цветастых костюмов. «Я всегда носила с собой коробочку театрального грима, которую в ту пору дефицита использовала в качестве косметики. Пришлось срочно его применить. Я не особо увлекалась музыкой, и рок для меня был довольно абстрактным понятием. Поэтому на выбеленные лица «наутилусов» я нанесла абстрактные геометрические фигуры в стиле Кандинского». Имидж дополнили узкие темные очки-полоски, привезенные Бутусовым из турпоездки в Польшу. В мешковатых костюмах, с густо наштукатуренными физиономиями, с треугольниками и квадратиками на щеках «наутилусы» приобрели вид четырех грустных Пьеро, непонятно как попавших вместо кукольного театра в Дом культуры имени Свердлова.

В уставшем от ожидания зале кто-то запел «Светит месяц, светит ясный». Как только остальные зрители радостно подхватили знакомый мотив, перед занавесом появился «Терри», который через охрипший мегафон стал вопрошать, все ли готовы к встрече с прекрасным. Публике уже надоело рапортовать о самоготовности, когда свет наконец погас и занавес открылся. В темноте были видны только подсвеченные изнутри белые кубы. Из них, эффектно прорвав кальку, появились «наутилусы». Зал взвыл от восторга. Зазвучала «Радиола».

«Разлука» еще не была записана, но тусовка уже знала все новые песни наизусть. Зал подпевал Бутусову, не обращая внимания на мелкие накладки вроде сбоя ритма на «Раньше было совсем другое время» или лопнувшей гитарной струны на «Рислинге». Под «Взгляд с экрана» появился кордебалет и на заднем фоне начал иллюстрировать историю о соблазнении юной девушки и о висящем на стене киноактере. «Алчи, Алчи» исполнили под два баяна. Разворачивавшиеся черно-белые меха и мерцающий свет превратили выбеленные лица Пифы и Могилевского в какое-то подобие средневековых гравюр. В концовку этой песни неожиданно вплелся припев «Хоп, хэй-хоп!» из маккартниевской «Mrs. Vanderbilt». Публика в очередной раз охнула от радости. Она не замечала, что Слава старается не форсировать голос. Лишь немногие посвященные были в курсе, что ночью на репетиции димовского металлического «Степа» он доорался до того, что горлом пошла кровь. Под финальное «Последнее письмо» на подиуме позади группы собрался десяток заранее предупрежденных рокеров. Шахрин, Кормильцев, Пантыкин и другие дружно тянули «Гудбай, Америка, о-о-о». Забравшиеся на колосники Терри и Корнет пускали в зал самолетики и сыпали на артистов мелко нарезанную цветную бумагу. Под впервые исполненную саксофонную коду сцена опустела.

Потом были долгие бурные аплодисменты, переходящие в овации, выход на бис и широкие улыбки музыкантов. «Тогда я последний раз видел, как Бутусов улыбается на сцене», — на всю жизнь запомнил Макс Ильин. Больше других радовался Могилевский: «Я понял: это победа! В том числе и моя личная! А это значит, что я остаюсь в обойме».

Заседание жюри было недолгим. Все выступления сводились к одному — аттестовать. Что и было сделано.

Вечерний концерт начался с получасовым опозданием. Курильщики на крыльце понимающе переглядывались: «Полковник настраивает звук». Когда публика расселась, Калужский объявил, что следующая группа не имеет названия, и предложил придумать коллективу подходящее имя.

«Безымянные» ветераны были одеты строго. Скрипкарь и Рютин — в черных рубашках с белыми галстуками, а Пантыкин с Котовым — наоборот, в белых рубашках с черными галстуками. Правда, Пантыкин сидел за роялем спиной к залу, и, ради соблюдения приличий, галстук-«селедка» болтался у него на спине. Программу открыл старый трековский боевик «Кто ты есть». Полковник не подкачал, звук был на высоте. Аудитория радостно приветствовала и хорошо знакомые «Гонки». Экс-гитарист «Трека» Михаил Перов впервые слушал родные мелодии из зала: «Для меня лучше, чем группа Скрипкаря, вообще ничего на фестивале не было. Наконец-то появился звук, и стала слышна сложная и умная музыка».

Вышла Настя. На этот раз в длинном черном плаще. Она спела «Новый день», для которого был сочинен специальный «фестивальный» куплет:

В последний момент оскандалившийся «Флаг» был заменен на «Сфинкса». Завершился фестивальный гимн великолепным саксофонным соло Михаила Архипова.

Все звучало здорово, профессионально и как-то очень по-уральски сурово. Публика сидела притихшая, но бурно аплодировала после каждой песни. Последним номером программы была «Встреча», записанная еще на «Шагреневой коже». Овации, крики «бис».

Впечатления членов жюри были в основном благожелательные. Только Зашихин посчитал «Новый день» — «перчаткой, брошенной в лицо жюри». И призвал коллег хоть как-то на это отреагировать. Оказывается, «фестивальные» изменения текста не были предварительно согласованы. Но его успокоили, что это куплет-однодневка, сочиненный специально для сегодняшнего концерта. Группу Скрипкаря аттестовали.

Лидер «С-34» Сергей Пучков накануне с пеной у рта доказывал знакомым, что именно они покажут всем, как надо делать шоу. Показали. Шоу заключалось в присутствии на сцене человека с неподключенной гитарой, который принимал эффектные позы, мешая зрителям и музыкантам. Еще одним визуальным эффектом было одеяние самого Сергея, который перед выходом намотал на себя полкилометра магнитофонной ленты. Все бы ничего, если бы не музыка. «Это было продуманно, это было всерьез, но это не было рок-н-роллом», — признает сидевший за пультом Густов. По контрасту с группой Скрипкаря попс «С-34» звучал особенно убого. Публика быстро поняла, что это не рок, и отреагировала соответственно. В воздухе завертелись зонтики (денек был дождливый), кто-то снял ботинки и отбивал ими такт в воздухе. Кормильцев в шапке-ушанке устроил у сцены экзотические танцы. В такт последней песне балкон хором затянул эстрадный шлягер «Позади крутой поворот». Народ повалил из зала, не дожидаясь конца выступления.

То, что это провал, Пучков понял еще в середине программы: «Хотели сделать балаган — балаган и получился. Переживали охрененно». Он без сил выполз со сцены и сел на полу, обхватив голову.

Разногласий среди членов жюри не было — аттестации не подлежит. Лишь Зайцев заметил, что песня «Лагуна» была единственным настоящим блюзом на всем фестивале.

Когда занавес открылся для выступления группы «Степ», зрители увидели, что сцена преобразилась. За выдвинутой вперед ударной установкой восседал Евгений Димов в алом кимоно. За его спиной возвышался двухметровый помост, на котором базировался одетый в цепи и черную кожу Бутусов. По бокам от барабанов стояли два гитариста и клавишник, а слева, на авансцене, — Умецкий с басом. Димов взмахнул палочками, и зал вздрогнул от хэви-металла. Огнедышащее вступление чуть смазало то, что бутусовский микрофон включился с небольшим опозданием, но это мало что меняло — слова все равно были плохо слышны. Публика ошарашенно молчала, опаленная этой лавой. Музыка «Степа» вдавила в спинку кресла и Михаила Симакова: «К моменту их выхода на сцену мозг уже смирился с наутилусовским имиджем Бутусова. А тут он, как паук, ползает по подиуму и что-то орет в микрофон. Как потом выяснилось, он собирал рассыпавшиеся листочки с текстом. Ни одного слова, ни одной ноты я не помню, но это был настоящий хеви-металл!»

На второй песне вдруг сломался гитарный аппарат, что резко сбило общий настрой. Умецкий попытался заполнить неловкую паузу басовыми наигрышами, вызвав саркастическую реплику из зала: «Дима, дак ты че, джазмен?» Через пять минут аппарат починили, но очарование от великого и ужасного металла куда-то улетучилось. Всем стало заметно, что мелодии состоят из двух нот, что текст неразличим, да и поет его Слава по бумажке. Зритель поскучнел, даже особо яростные вопли Бутусова не вызывали отклика. Только Умецкий сорвал аплодисменты, когда, не переставая играть, умудрился опустить разгоряченную голову в ведро с водой и, взмахнув чубом, выплеснул пару литров в зал. Программа была построена плохо, публике явно не хватало какой-нибудь лирической песни для передышки. Закончилось выступление «Степа» совсем кисло.

Оглушенное жюри поначалу решило «Степ» не аттестовывать. Только после настойчивых увещеваний Пантыкина через два дня жюри пересмотрело свое решение.

Официальная программа фестиваля завершилась. В качестве импровизированного бонуса выступил акустический дуэт Шахрин—Перов, исполнивший семь песен из альбома «Волна простоты». Решение завершить фестиваль именно так Володя принял чуть ли не в последний момент: «Тогда в свердловском роке была всего пара легенд — «Урфин Джюс» да «Трек». Но «УД» за день до этого, условно говоря, очень жидко обхезался, а «Трек» не выступал вообще. Миша Перов был в зале, и просто надо было предъявить публике живую действующую легенду, такого знакового человека, как Михаил Перов».

Охмуревший после димовского металла народ с явным наслаждением внимал каждому шахринскому слову и каждому звуку виртуозной перовской гитары. Контакт с залом был полный. Аплодисментами встретили зрители напоминание о годовщине начала Великой Отечественной войны, прозвучавшее перед антивоенной песней «Телефонный разговор». Впрочем, публика бурно приветствовала каждую песню этой короткой, но великолепной программы.

Зрительный зал опустел уже за полночь, а звуковики и оформители еще долго разбирали аппарат и декорации…

В каждом перерыве зрителей и музыкантов донимали две студентки философского факультета — блондинка и брюнетка. Они просили всех и каждого заполнить подробную анкету. Вопросы были стандартные: возраст, пол, род занятий, образование, партийность. Были места для ответов и по фестивалю: как респонденты относятся к открытию рок-клуба, какую музыку они слушают, кто, по их мнению, лучший вокалист, гитарист и т. д.

Социологическим опросом руководила сотрудница отделения конкретных социсследований кафедры научного коммунизма философского факультета УрГУ Галина Вохминцева. По результатам этого опроса составили зрительский хит-парад фестиваля. Но это был только побочный продукт опроса. Заказчиком исследования выступил обком ВЛКСМ. А его главные читатели сидели в обкоме КПСС. Комсомольцы хотели убедить старших товарищей, что рок-клуб — это совсем не страшно. Получившийся социальный портрет среднего члена рок-клуба мог успокоить любого партработника. Он совсем не напоминал упоротого подростка, который, наслушавшись безумной музыки, может начать громить стекла и творить всякие безобразия. Рок-клубовец был молодым человеком примерно 25 лет с высшим или незаконченным высшим образованием, студентом или учащимся техникума (а иногда и молодым специалистом), членом ВЛКСМ, который любил читать книги, ходить в кино и, естественно, слушать музыку. Открытие рок-клуба он приветствовал и надеялся, что это «объединение по интересам» положительно повлияет на культурную жизнь Свердловска. И социологи, и комсомольцы, и областные власти прекрасно понимали, что такое исследование не более чем формальность, но от папочки с графиками, таблицами и множеством цифр веяло наукой. А слова «научный коммунизм» на титульной странице действовали успокаивающе.

Результатами работы социологов на фестивале все остались довольны. Комсомольцы успокоили партийное начальство, рок-клуб получил репрезентативный фестивальный рейтинг и ценную сотрудницу Лену Вакулину (ту самую брюнетку), а Николай Грахов всерьез увлекся социсследованиями, которые до сих пор активно использует в своих бизнес-проектах.

Хит-парад, оглашенный на заседании рок-клуба 25 июня, получился следующим:

1. Лучшая группа: «Наутилус Помпилиус» (50 голосов), «Чайф» (41), «Группа Скрипкаря» (20).

2. Лучшая программа: «Наутилус Помпилиус» (63), «Чайф» (36), «Группа Скрипкаря» (10).

3. Лучшая песня: «Последнее письмо» («НП») (47), «Рок-н-ролл этой ночи» («Чайф») (6), «Полный круг» («УД») (4).

4. Лучший вокалист: Бутусов (51), Долгополов («Р-клуб») (29), Полева (25).

5. Лучший гитарист: Белкин (75), Овчинников («Сфинкс») (17), Рютин («Группа Скрипкаря») (8).

6. Лучший клавишник: Пантыкин (74), Комаров (18), Хазин («Встречное движение») (11).

7. Лучший бас-гитарист: Умецкий (55), Скрипкарь (36), Пантыкин (16).

8. Лучший ударник: Назимов (81), Димов (12), Котов («Группа Скрипкаря») (12).

9. Лучший музыкант: Пантыкин (36), Бутусов (22), Шахрин (20).

10. Самый слабый ансамбль: «С-34» (52), «Метро» (40), «Апрельский марш» (19).

11. Самая слабая программа: «С-34» (62), «Метро» (24), «Апрельский марш» (22).

Социологини, зачитывающие результаты опроса, смущались и краснели — рокеры неформально реагировали на каждую позицию рейтинга. Общий смех вызвал вопрос невтемных девушек: «А кто такие Агап и Зема?» Видимо, респонденты не очень заботились, чтобы их ответы на вопросы анкеты были понятны для посторонних.

Собрание, посвященное итогам фестиваля, вообще получилось бурным. Общие итоги фестиваля были встречены вполне благожелательно. Жюри признало лауреатами фестиваля «Чайф», «Группу Егора Белкина», «Наутилус Помпилиус» и «Группу Скрипкаря». Двенадцать групп были аттестованы, две («Группа Анастасии Полевой» и «Апрельский марш») отправились на репетиционный период, еще пять («Р-клуб», «Тайм-Аут», «Кунсткамера», «С-34» и «Метро») аттестации не получили. Таким образом, «Наутилус» и «Чайф», у которых уже были несколько залитованных песен, теперь имели официальную возможность выступать перед широкой публикой. «Флаг» во время «раздачи слонов» даже не упоминали — вопрос о нем значился отдельным пунктом повестки.

Выступление Грахова выслушали внимательно. Он был свой и говорил по делу, даже когда его оценки некоторых «звездных» выступлений были излишне критичны. С интересом встретили и доклад Пантыкина, который познакомил собравшихся с собственными оценками трех фестивальных дней. Им была разработана огромная таблица, где каждое выступление оценивалось по множеству критериев. Больше всего баллов у Пантыкина получили те же четыре лауреата, но вплотную к ним приблизился «Урфин Джюс». Эта небольшая субъективность была встречена добрым смехом.

Затем стали выступать другие члены жюри, привыкшие подводить итоги смотров-конкурсов художественной самодеятельности. Но они не ожидали встретить столь ершистую аудиторию, настроение которой заметно поменялось. На нравоучения зал реагировал колкими репликами. Пространные рассуждения телережиссера Снежинской об общеэстетических критериях, которым не соответствовали выступления групп, были прерваны вопросом Бутусова: «А почему у нас такие плохие TV-передачи, и когда у нас научатся их делать?» Снежинская стушевалась и признала критику в адрес телевидения справедливой.

Председатель жюри Сергей Сиротин попенял Пантыкину, что в его таблице сравнивались гитаристы и барабанщики, но не было главного — оценки идейной направленности текстов. Рокеры встретили эту претензию издевательским хохотом, к чему член Союза композиторов был явно неготов. Он попытался объяснить, что рок-музыка «пока не вписывается в наши традиционные институты», и был срезан репликой Белкина: «Только не в наши, а в ваши». Музыканты не собирались терпеть менторство тех, кого они не считали авторитетами.

Спор разгорелся вокруг программ «Р-клуба» и «Степа». Марат Файрушин объявил, что они, дескать, играют в стиле «панк». Бутусов возразил, что ни в музыке, ни в текстах, ни в облике этих групп нет ничего, характерного для панков. Сиротин, желая поддержать Марата, рассказал, как он на Елисейских полях в Париже видел антисоветский фильм «Рэмбо», что Агап чем-то напомнил ему героя этой низкопробной киноподелки, и что все это чуждо нашей стране. Видимо, панки и Рэмбо каким-то образом смешались в голове Сергея Ивановича. Бутусов из зала возразил, что «летчики советские тоже в кожаных куртках ходили». Файрушин поспешил заверить Славу, что лично его он панком ни в коем случае не считает, и на этом дискуссия была завершена.

Наступило время разборок с «Флагом». Члены жюри декларировали, что группа перешла черту, переступать которую нельзя. Их поддержали и некоторые рок-клубовцы. Не все из них трепетно относились к красному знамени, многие просто опасались, что поступок «Флага» может накрыть весь рок-клуб медным тазом. Алексей Густов заявил: «Зачем же всех подставлять?» Назимов резко возразил, что не пристало некоторым, которые без году неделя ручки крутят, обсуждать матерых рокеров! Только спустя несколько месяцев, лучше узнав Алексея и его рок-н-ролльное прошлое, Зема перед ним извинился.

Курзанов и другие «флаговцы» сидели в зале и тяжело переживали это «судилище»: «Неприятно было очень, особенно то, что некоторые повели себя не по-рокерски, не по-братски». В их защиту выступил Умецкий: ««Флаг» — это крутая группа, а вы им мозги бараните! Все зашибись было!» Бутусов настойчиво предлагал решить судьбу «Флага» голосованием. Протокол собрания зафиксировал его результат: «Оставить кандидатами — 22; исключить — (никого); отклонить заявление на 6 месяцев — 46; воздержались — 1 (Бутусов)».

Итогам фестиваля был посвящен почти весь номер «Свердловского рок-обозрения». Официальная пресса отреагировала на творческую мастерскую куда как сдержаннее. Молодежная газета «На смену!» рассказала не столько о музыке, сколько об итоговом собрании, упомянув лауреатов — «рок-группы «Наутилус», И. Скрипкаря, Е. Белкина и группу Шахрина». «Вечернему Свердловску» слово «Чайф» тоже казалось непонятным, да и в «Наутилусе» слышалось что-то подозрительное, поэтому в тамошнем интервью с Сергеем Сиротиным список лучших коллективов выглядел чуть иначе: «группы под управлением В. Бутусова, Е. Белкина, И. Скрипкаря и коллектив под названием «Чай» (руководитель В. Шахрин)». Больше всего печатного пространства посвятил итогам фестиваля «Уральский рабочий», но эта серия материалов заслуживает отдельной главы. Небольшие заметки о свердловском фестивале вышли в газетах Перми и Хабаровска.

Николай Грахов придерживал остродефицитные билеты не только для журналистов, но и для представителей рок-общественности из других городов. Гости впервые смогли оценить масштаб рок-сцены столицы Урала. Он оказался вполне соразмерен с рок-н-ролльным потенциалом обеих столиц. Президент Ижевского рок-клуба Рудольф Стерхов приехал в Свердловск сразу после фестиваля в Ленинграде: «Меня поразил широкий спектр музыкальных стилей, представленных на фестивале. Кроме того, порадовала раскрепощенная атмосфера в зале. Народ в нашем «деревенском» Ижевске, по сравнению со свердловчанами, страшно зажат и скован. За две недели до этого я побывал на фестивале Ленинградского рок-клуба и смог сравнить музыку двух городов. Я с полной ответственностью заявляю — свердловский фестиваль по музыкальному спектру, по профессионализму был ничем не хуже питерского. НИЧЕМ!»

Экс-директор «ДДТ» Урал «Джимми» Хазиев констатировал: «Фестиваль доказал, что Свердловск по праву влился в ряды рок-городов Союза… И точно занял 3-е место. Даже, может быть, где-то обошел Москву». При этом «Джимми» обращал внимание и на недостатки — на то, что свердловчане играют «очень старую музыку» и что им не хватает юмора и иронии в текстах.

Гости возвращались домой, рассказывали там об увиденном и услышанном. Слух о Свердловском рок-клубе пошел гулять по всей стране…

Первый фестиваль рок-клуба стал главным событием музыкальной жизни Свердловска 1986 года. Город признал существование огромного пласта скрытой до тех пор культуры, пригляделся и удивился. Оказалось, что уральский рок — это не несколько маргиналов, терзающих струны в темных подвалах, а целое течение, широкое и разнообразное. Выяснилось, что рок-музыка — не удел тупых подростков с магнитофонами, как несколько лет уверяли своих читателей местные газеты. Уровень музыкального образования участников фестиваля был на удивление высок. Перед зрителями выступили несколько выпускников и студентов консерватории (Юрий Хазин, Александр Пантыкин, Александр Попов из «Флага»), еще больше было тех, кто имел опыт учебы в музыкальном училище. Широким был и возрастной спектр музыкантов. Публика увидела представителей сразу нескольких поколений. «Старики» вроде Сергея Курзанова или Михаила Перова начали играть еще в конце 1960-х. Самому молодому из выступавших, Максу Ильину, еще не исполнилось 18. Если для старших товарищей эти концерты были подведением неких итогов, то для него они стали путевкой в большую жизнь: «Фестиваль произвел неизгладимое впечатление. До этого я ходил на концерты гастролировавших в Свердловске «круизов», «землян» и «автографов», но контраст с ними был колоссален — другая музыка, другая энергетика, другой месседж. Фестиваль помог мне окончательно определиться в жизни, помог решить, какая музыка моя, а какая — нет».

Схожие вопросы вставали и перед рок-клубом в целом. Количества групп и музыкантов, представленных на фестивале, уже хватало, чтобы, согласно законам диалектики, начался переход в качество. Но вот в какое? Качество прозвучавшей музыки явно не соответствовало второй половине 1980-х годов. И дело не в квалификации исполнителей — как раз с ней было все более-менее в порядке. Большинство свердловских групп играли музыку минимум десятилетней давности. Причину этого объясняли итоги соцопроса. Среди любимых членами рок-клуба групп чаще всего упоминались убеленные сединами «The Beatles», «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Pink Floyd» и «Rainbow». Откуда при таком раскладе взяться актуальным музыкальным идеям? Не удивительно, что мэйнстримом этого фестиваля стал тяжеляк в разных его проявлениях. Хард, арт-хард и хэви-металл три дня полоскали мозги слушателям. Создавалось впечатление, что как только свердловчане узнавали о возможности легального выступления, они первым делом утяжеляли свою программу по самое не могу. Это произошло с «Отражением», со «Степом», с «Урфином Джюсом»…

Но публика явно предпочитала что-то более легкое и современное. Это удивительно, если учесть, что зал наполовину был заполнен самими музыкантами. На сцене люди хотели играть одно, а сидя в зале, бурно приветствовали совсем другое. Во многом благодаря этой поддержке лауреатами фестиваля стали «Чайф», «Наутилус» и «Группа Белкина», чьи программы металлом и не пахли, а также будущий «Кабинет», который и играл что-то тяжелое, но это что-то было наименее архаичным из всего ассортимента металлопроката.

Состав лауреатов стал неожиданностью для многих. Если «НП» уже числился в лидерах, а от Скрипкаря с компанией можно было ждать победы, памятуя о былых заслугах «Трека», то успех Белкина, чей проект считали не более чем сольным наростом на теле «Урфина Джюса», и особенно взлет «Чайфа» оказались сюрпризами для большинства. Фестиваль вообще основательно перетряс все свердловские рок-закрома и смешал подпольные табели о рангах. Легко было мнить себя звездой, музицируя непонятно где и производя альбомы, которые мало кто слышал. Реальный звездный статус — это успех у публики, а путь к зрителям был закрыт. Для 14 групп из 20 фестиваль стал сценическим дебютом, а у их более опытных товарищей концерты можно было пересчитать по пальцам. Показать публике свой материал жаждали все, но не все оказались готовы к тому, что аудитория их творчество по разным причинам может отвергнуть. Многие группы не ожидали сильной конкуренции и того, что публика будет оценивать не их былые заслуги, а созвучность их песен сегодняшнему дню. При свете сценических прожекторов все увидели, что некоторые махры отстали от времени, закуклились и стали просто скучны. Этот тяжелый удар перенесли не все…

В глаза бросалось неумение большинства музыкантов вести себя на сцене и общаться с залом. Осуждать за это никогда не концертировавшие группы нельзя, но подавляющее большинство из коллективов и не старались приблизить себя к публике. Они не говорили со зрителем, они вещали, причем с какой-то убийственной серьезностью. Исключений было всего несколько: «Чайф», «Каталог», «Коктейль», отчасти «Группа Белкина», да еще кордебалет «Наутилуса» старался изо всех сил смягчить юмором серьезные лица своих фронтменов. Публика, сразу чувствовавшая, что с ней говорят на равных, что с ней шутят, открывала уши и души навстречу сцене, с ходу отдавала артистам свою любовь и овации.

Аплодисментами встречали зрители и появление на сцене знакомых лиц, но эти лица с каждым концертом мелькали все чаще и чаще. В половине программ были задействованы бывшие или нынешние участники большой тройки «Урфин Джюс», «Трек» и «Наутилус». Чаще всего подобная вездесущность объяснялась тем, что собственные идеи амбициозных музыкантов не находили выражения по их основному «месту работы». Возникали сольные проекты. А где искать для них музыкантов? Да и зачем? Ведь вокруг столько друзей, разве они не помогут? В результате такого подхода Пантыкин, Белкин и Бутусов выходили на фестивальную сцену по четыре раза, Умецкий и Могилевский — по пять. «Те же клоуны, но в других рубашках», — иронизировал по этому поводу Белкин. Передовиком-многостаночником оказался Назимов: «На первом фестивале я играл в шести группах. Я всегда исходил из того, что, если зовут — надо идти. Из зала удалось посмотреть только последний концерт, да и то не весь». Земин рекорд смог повторить только Илья Кормильцев, чьи тексты звучали в шести программах. Правда, это не помешало ему отсмотреть весь фестиваль.

Участие музыкантов сразу в нескольких проектах было возможно только до тех пор, пока музыка являлась для них всего лишь хобби. Когда через полгода после фестиваля для передовиков начались концерты и гастроли, времени на участие в параллельных проектах стало банально не хватать.

Первый блин, испеченный Свердловским рок-клубом, получился совсем не комом. Да, он был немного тяжеловат и не так румян, как хотелось бы, но вполне аппетитен. Те, кто готов был учиться на своих и чужих ошибках, крепко усвоили фестивальные уроки.

«Дурра-дура-дура-дура, белая ворона!» (Эмблема рок-клуба)

Знаменитая ворона с сыром и гитарой стала эмблемой Свердловского рок-клуба не с первых дней его существования. Над сценой первого фестиваля висел вензель из букв С и Р (Свердловский рок), напоминавший перевернутую ноту и придуманный Ильдаром Зиганшиным. Но ворона в тот момент уже вылупилась из своего рок-н-ролльного яйца. Идея этой пернатой музыкантши возникла у дизайнеров Павла Ковалева и Юрия Чистова. «На научно-техническом совете во ВНИИТЭ, пока нудные дяди толкали доклады за «техническую эстетику», мы с Юркой как бы вели конспекты, а на самом деле что-то свое рисовали, чтобы не заснуть. Приближался фестиваль, и мы как-то случайно придумали эту ворону. Образ был немного с намеком на конформизм. Ворона на гитаре играет, но и сыра своего не упустит. Мол, уральские рокеры хотят играть свое, но при этом с работы не уйдут и бунтовать особо против власти не будут. Точное авторство установить невозможно, потому что рисовали мы оба, отбирая друг у друга бумагу и фломастер».

Первый вариант вороны, размноженный фотоспособом, появился на пропусках- контрамарках. Если зритель в перерыве между концертами шел покурить на улицу, то на выходе ему вручали клочок бумаги с вороной. Попасть обратно в ДК он мог, только предъявив и билет, и птичку. Такая мера была необходима, чтобы ушлые курильщики не выносили собранные у соседей по залу билеты и не проводили по ним левых зрителей.

Озорной персонаж поначалу не был принят «серьезными» музыкантами и очень серьезным президентом рок-клуба, но постепенно как-то прижился. Пернатую причесали и огламурили. Ее более мультяшный вариант, нарисованный уже единолично Ковалевым, появился на афишах и билетах рок-клубовских мероприятий. После быстро ставшей популярной песни «Чайфа» «Белая ворона» многие стали отождествлять ее героиню с птицей с эмблемы. На самом деле геральдическая ворона на несколько месяцев старше песенной. И никогда не была белой.

В ходе логотипно-дизайнерской эволюции вылупилась каноническая цветная ворона. Эта птица впервые брякнула по струнам гитары в 1988 году, когда Грахов заказал в Прибалтике четыре вида наклеек разных цветов с ее изображением. Тряпичная ворона внушительных размеров взлетела, раскидывая яйца над сценой Дворца молодежи на третьем дне рождения рок-клуба. После этого без вороны с гитарой не обходились ни сувенирная продукция рок-клуба в конце 1980-х, ни издания архивных альбомов свердловских рокеров на CD в 1990-е, ни интернет-проекты, посвященные истории уральского рока в ХХI веке.

«Она запрещает ему любить рок» («Пинаевщина»)

Второй половиной 1986 года датируется последняя попытка отлучить свердловских рокеров от контактов с публикой и дать жесткий отпор развитию рок-музыки на Среднем Урале. Эта кампания получила название «Пинаевщина» по фамилии главного рок-антагониста.

На последнем фестивальном концерте произошел неприятный эпизод. В зале была замечена дама, записывающая выступления на магнитофон. Фестиваль официально проводился как закрытое прослушивание неаттестованных коллективов, и объявление о запрете звукозаписи висело на дверях ДК. Это не было продиктовано страстью рок-клуба к секретности, а являлось требованием идеологических кураторов, не желавших способствовать распространению «подпольных» записей.

Уличенную в нарушении даму корректно вывели из зала и попросили ее отдать записанную кассету. Женщина представилась корреспонденткой областного радио Марией Пинаевой и запись отдавать наотрез отказалась. Применять силу руководство клуба не решилось, и Пинаева, демонстративно записавшая все разъяснения и уговоры, удалилась. Рок-клубовцы стали ждать неприятностей — фамилия Пинаевой была известна в свердловских медиа-кругах.

Мария Кирилловна Пинаева (1939–1994) работала в музыкальной редакции Свердловского радио. Она создавала неплохие передачи о ветеранах и о народной музыке, страстной почитательницей которой являлась. Еще она была автором музыкальной программы «Перекресток», выходившей где-то раз в полгода и знакомившей радиослушателей с такими проблемами музыкальной жизни, как вечера для тех, кому за 40, ассортимент студий звукозаписи и воспитательная работа в женских общежитиях. Но известна была Пинаева не столько своими эфирами, сколько разоблачениями масонства. Группа таких же, как она, масоноборцев находила происки зловещих вольных каменщиков везде. Снежинка на вывеске кафе «Пингвин» виделась им звездой Давида, на спинке трона царя Салтана в постановке оперного театра они разглядели замаскированную свастику, а в декорациях ТЮЗовского «Недоросля» — вообще целый ворох страшных намеков. Инициалы Бертольда Брехта на театральной афише эти борцы со всемирным заговором расшифровывали как сокращенное название еврейской организации «Бней-Брит» и жаловались на эту сионистскую пропаганду во всевозможные инстанции. И вот Марию Пинаеву застукали с магнитофоном на рок-концерте. Вряд ли стоило ждать от ее визита восторженной рецензии.

Так оно и оказалось. 5 июля в областной партийной газете «Уральский рабочий» появилась большая статья «Совсем небезобидный рок». Подписана она была некой Н. Быковой, инженером-технологом, членом бюро комитета ВЛКСМ Уралхиммашзавода. Автор делилась своими впечатлениями о творческой мастерской рок-клуба, на которой ей «довелось побывать».

Химмашевская комсомолка анализировала текст песни группы «С-34», который ей было «из-за грохота разобрать нелегко, но… впоследствии удалось уточнить». Этот текст вызвал у нее «не праздные» вопросы.

Рассказ о выступлении «Флага» сопровождался душераздирающими деталями. «В первый же день работы творческой мастерской рок-клуба произошел инцидент, из ряда вон выходящий. Рок-группа «Флаг» выставила на сцену все изрешеченное, словно пробитое пулями, красное знамя и продолжала во время своей концертной программы имитировать расстрел этого знамени (гитары рок-мальчики держали наперевес, как автоматы). Жюри было вынуждено отстранить группу «Флаг» от дальнейшего выступления».

У инженера-технолога «вызвали недоумение названия иных коллективов: «Урфин Джюс» («Еврейский сирота»), «Наутилус», «Апрельский марш», «Икс», «Кунсткамера» и т. д. В общем, парад рок-ансамблей очень о многом заставляет подумать!»

«Многие из рок-групп получили право на публичные выступления в Свердловске и области, — ужасалась Н. Быкова. — Но не значит ли это, что тысячи неискушенных простодушных наших ребят начнут трястись и «балдеть» под «пулеметной очередью» вовсе не безобидных рокеров?»

В заключение автор статьи уже прямо призвала к «беспощадному разоблачению идейно-художественно чуждых влияний» и высказала мечту о создании в Свердловске «патриотического объединения «Память», которое могло бы внести заметный вклад в воспитание молодежи».

Редакционная врезка к материалу призывала «руководителей рок-клуба… дать правильную оценку названным проявлениям безыдейности и наладить целенаправленную работу по повышению идейно-художественного уровня ансамблей, воспитанию эстетических вкусов занятой в них молодежи».

Статья вызвала бурную реакцию в клубе. За четыре месяца его существования музыканты привыкли к легальности и расслабились, не ожидая такого наезда по идеологической линии. «Апрельские марши» написали ответ в газету, где защищали свое название, растолковывая, что апрель — это второй месяц весны, а марш — это когда ходят в ногу. Правление рок-клуба также направило в газету официальный ответ, составленный Аркадием Застырцем, в котором сообщало об осуждении поступка «Флага» и об отклонении заявки этой группы на вступление в клуб.

Но «Уральский рабочий» продолжал разрабатывать тему защиты молодежи от рокеров. В сентябре-октябре на страницах газеты появились две подборки откликов на статью Н. Быковой.

6 сентября была опубликована подборка из трех писем. Центральное место занимало послание котельщика все того же Уралхиммашзавода А. Гречишкина «С чужого голоса». Автор, оказывается, тоже побывал на последнем концерте фестиваля и тоже был глубоко возмущен увиденным. Особенно досталось группе «Степ»: «Заслуживает внимания и внешний облик солистов: черная одежда, черные повязки на руках, блестящие цепи на шее, гитары наперевес и, главное, прически, очень напоминающие челку Гитлера. Что это? Подражание фашиствующим молодчикам ФРГ и США, или попросту парни не задумывались о возможных ассоциациях? В момент исполнения одной из песен в первых рядах зала появился молодой человек в русской шапке-ушанке, который, как дурачок, стал выплясывать под зонтиком. Это вызвало смех и восторженные крики. Вот я и задумался: откуда у нас такие песни и такие ансамбли? Чью идеологическую позицию они выражают?»

Сам о том не подозревая, котельщик Гречишкин впервые описал в печати внешность двух будущих лауреатов премии ЦК ВЛКСМ — Дмитрия Умецкого (парень с челкой) и Ильи Кормильцева (человек в ушанке).

Для создания иллюзии объективности в той же подборке было напечатано письмо завсегдатая рок-клуба Оли Пикаловой, которая постаралась аргументированно ответить на все обвинения Н. Быковой.

В следующей подборке писем (4 октября) досталось уже и самой Пикаловой. Сварщик НТМК, студент-заочник В. Кочубей дал ей суровую отповедь: «Будущему музыкальному критику и музыковеду надо… призадуматься над своей позицией, над недостатками концерта». Сам Кочубей, который вместе с сослуживцами по Афганистану «решил отправиться в ДК имени Свердлова на концерт рок-групп», убедился, что «пробелы в репертуаре, очень слабые тексты песен, с позволения сказать, «артистичность» исполнителей во многом показали, что слабы рок-группы в Свердловске, и им одна оценка — плохо. Или по принципу: хорошо ли, плохо ли — лишь бы в зале хлопали? А хлопали в зале, как на «диком Западе»… Как же так, ведь это советские парни!.. Нет, не все вышли в восторге из концертного зала ДК имени Свердлова. Мы вышли оттуда, как из боя, после наступления наведенных на нас гитар и визга голосов!»

Хотя тогдашний редактор отдела культуры «Уральского рабочего» Юлия Матафонова и уверяет, что первую статью «принесли в редакцию две незнакомые девушки с Химмаша, а все письма пришли в редакцию по почте», трудно отделаться от ощущения, что «Совсем небезобидный рок» и два самых ругательных отклика написаны одной рукой. Все три автора используют схожие выражения. Все они описывают один концерт — тот, с которого выдворили Пинаеву. Все они явно не видели выступления «Флага», описывая его с чужих слов… Наконец, все они просто не могли попасть на клубное мероприятие, приглашения на которое распространялись по спискам.

Николай Грахов был уверен, что истинный автор первой статьи — Пинаева. На это указывал и стиль материала, похожий на передачи Марии Кирилловны, и комплименты в адрес общества «Память», и, самое главное, процитированный абсолютно точно текст песни «С-34». Эти стихи никому не показывали, и разобрать их можно было, только «сняв» с пинаевской записи.

Граховские подозрения подтвердились, когда несколько недель спустя из каждого кухонного репродуктора Свердловской области прозвучал радио-памфлет Марии Пинаевой «Хроники рокового братства»… В преамбуле обильно цитировалась статья Н. Быковой, причем о ее авторе приводилось больше сведений, чем было указано в газете: оказалось, что Быкова не просто Н., а Наталья, и заседает она не только в заводском бюро ВЛКСМ, а еще и в парткоме.

Собственно «памфлет» начинался с фрагмента из песни «Группы Игоря Скрипкаря» «Кто ты есть?», старого трековского хита. («Как кошмарно записано!» — сокрушался Полковник, прослушав передачу 28 лет спустя). Голос Марии Пинаевой успокаивал слушателей: «Не пугайтесь. Это всего лишь музыкальные пулеметные очереди. Это всего лишь тяжелый рок, металл или попросту металлолом. «Пора открывать себя», — призывают рок-мальчики со сцены. Зал отзывается воем, свистом, топотом. Загадочная аудитория. В перерыве посмотришь — есть даже такие, которые похожи на философа Спинозу (в молодости). И в возрасте есть некоторые. А визжат, как резаные. Неужели больше нечем отозваться на призыв «открывать себя»?»

Если говорить о форме, то пинаевский памфлет слеплен очень непрофессионально: длиннющие цитаты, зачастую не имеющие никакого отношения к делу, отсутствие внутренней логики, зачем-то приплетенный «Спиноза в молодости» (кстати, его портретов младше тридцати лет нет). Для передачи о музыке одного 55-секундного фрагмента песни явно маловато. Впрочем, зачем Пинаевой музыка. Мария Кирилловна задает вопросы и расставляет акценты так, чтобы подвести слушателя к мысли, что за закрытыми дверями зрительного зала собрались адепты некой злокозненной секты, которые только и мечтают, как будут «расстреливать своими чудовищными металлическими очередями тысячи неискушенных, простодушных наших ребят»: «То, что я увидела, называется «творческая мастерская»… Но было тут и третье слово, и в нем весь секрет. Это слово — «закрытая». «Закрытая творческая мастерская». При закрытых дверях, где все свои, мастера рока берут красный флаг… — и имитируют его расстрел. При закрытых дверях, под этот ужасающий «металлолом» поют странные, прямо-таки шифрованные тексты. При закрытых дверях сцена и зал обмениваются загадочными репликами, тайну которых вот так с ходу непосвященному журналисту и не постичь».

Заканчивается радио-памфлет зачем-то троекратно повторенными, как заклинание, словами: «Как бы вот это рОковое братство не перешло в роковОе».

Однако сама Мария Кирилловна планировала закончить передачу иначе. В мемуарах ее мужа и соратника по борьбе Бориса Ивановича Пинаева «На каторге любви» приведен оригинальный сценарий передачи. Вот его концовка в сокращении: «Рок-музыка по самой своей природе, как алкоголь или наркотики, может лишь искалечить человека. Это ее сверхзадача, которую она решает независимо от места или времени исполнения. Рок-клуб… расширил зону влияния, перейдя из закрытого помещения на открытую площадь. А завтра он хочет выйти за пределы Свердловска и взять штурмом область. Здесь энергия настолько велика, что хочется крикнуть SOS — спасите наши души! Только ведь никто не спасет, пока наши дети сами не уразумеют ущербность рока». Видимо, выпускать такое в эфир Свердловский телерадиокомитет постеснялся.

Радио-памфлет вышел в эфир в первых числах октября. Его появление в клубе встретили уже не с испугом, а со смехом. Возникла версия, что фамилия Пинаева происходит от выражения «пинай его». «Чайф» на открытии сезона посвятил Марии Кирилловне песню «Вольный ветер». И сама песня, и посвящение, и соло Бегунова на балалайке, которую он держал «наперевес, как автомат», вызвали бурю восторгов в зале.

Впечатленный таким единодушием, расслабился и Николай Грахов: «Я особо не напрягался, потому что не видел за этим наездом упорядоченной деятельности каких-либо организаций. Это были единичные выстрелы двух-трех людей, имевших доступ к СМИ. Я не очень расстраивался из-за этого — у меня была поддержка массы людей, а у Пинаевой не было, и я это чувствовал».

Спустя две недели против Пинаевой вдруг выступила тяжелая артиллерия. 13 октября 1986 года в Высшей партийной школе перед первыми секретарями зоны Урала выступила заведующая отделом культуры Свердловского обкома КПСС Галина Наумова, заявившая, что Пинаева «воспользовалась запрещенным журналистским приемом» и сама спровоцировала выкрики рокеров типа «в гробу мы видели гражданственность».

16 октября молодежная газета «На смену!» посвятила памфлету Марии Кирилловны два больших материала. Заведующая отделом культуры Екатерина Шакшина, проанализировав «Хронику рокового братства», последовательно разбила все аргументы ее автора и сравнила мастерскую рок-клуба с «первыми шагами малыша, который, спотыкаясь, ждет от нас не гневного окрика, а поддержки и разумного совета». Преподаватель филологического факультета Леонид Быков в своей несколько многословной статье «Зачем гитаре нафталин» назвал дилетантами Пинаеву вместе с авторами статьи и писем в «Уральском рабочем». Он призвал не бороться против рок-музыки, а прислушиваться к ней, как к индикатору молодежных проблем. Забавно, что фамилия Пинаевой в обеих статьях ни разу не упомянута. Ее именовали исключительно как «автор памфлета». По словам Шакшиной, это было сделано, чтобы «не унижать Марию. Она раньше была нормальной журналисткой, но за год до этого чересчур истово увлеклась антисемитизмом».

Выступления партийной начальницы и молодежной газеты не значили, что партия и комсомол горой встали на защиту рокеров. Просто руководству области начали сильно досаждать масоноборцы, во всех культурных начинаниях (да и не только в культурных) видевшие руку сионистов. Постоянные жалобы супругов Пинаевых и K° в ЦК КПСС сильно нервировали руководство Свердловской области. Например, Пинаевы писали в адрес ХХVI съезда КПСС жалобу на «неправильный» диагноз Марии Кирилловны, поставленный, по явно неслучайному совпадению, врачами с подозрительными фамилиями Барац и Хейнонен. Просто подвернулся повод указать чересчур патриотичным товарищам на их место. И указали. Но это легкое нахмуривание партийных бровей дало повод Борису Пинаеву писать в воспоминаниях о том, что «рокеров опекали… Не давали в обиду обком КПСС, комсомол, КГБ, отдел культуры советского исполкома».

После высочайшего журения Марии Кирилловны резко прекратились и публикации откликов в «Уральском рабочем». Лишь 4 февраля следующего, 1987 года заведующая отделом культуры Юлия Матафонова разразилась огромным обзором писем «Страсти по року», где раздала всем сестрам по серьгам. Она обширно цитировала официальный ответ рок-клуба и письмо солиста группы «Кунсткамера» Алексея Пахнутова. В то же время она ужасалась призывам американского ансамбля «Man of war» «убивать всех русских и комми» и поражалась низким художественным уровнем альбома «Овца по жизни» группы «Ботва» (чем, кстати, сделала проекту Гараня неплохую рекламу). В конце Матафонова не удержалась и пнула «Чайф», не называя его, однако, по имени: «Хочется верить, что руководителям клуба удастся создать в нем атмосферу творчества и взыскательности, что не придется представителям старшего поколения возмущаться поведением иных молодых, глумящихся над духовными и культурными ценностями своего народа. Пока опасения такие не сняты… В письме А. Подкорытова, рассказавшего о заседании рок-клуба 5 октября, подробно описывается песня «Вольный ветер». Она высмеивает одно из мнений о рок-музыке, с которым ребята категорически не согласны. Честная дискуссия… переросла в издевательство. Песня была спета одной из рок-групп «под аккомпанемент русских народных инструментов — балалайки и гармошки, что вызвало особое оживление и интерес зала». Тот факт, что автор письма пишет об исполнении восторженно, остро тревожит. В общем, предстоит еще очень немало сделать, чтобы воспитать в ребятах патриотизм, культуру, высокую ответственность перед публикой и самими собой».

Закончилась эта медийная кампания совсем уж анекдотично. В том же «Уральском рабочем» 4 апреля было опубликовано письмо Андрея Хамидулина «Кому же воспитывать?». В нем 24-летний инженер возмущался поведением рок-клуба, отказавшего «флаговцам» в членстве.

«Я не слышал, как играет группа «Флаг», но, наверное, ребята подали заявление в клуб, чтобы чему-то научиться, чтобы повысить не только «профессиональный», но и идейный уровень… Эти ребята обижены теперь на весь свет, и на рок-клуб в частности, такое ведет, скорее, к озлоблению, чем служит хорошему воспитанию. В общем, ответ не делает чести клубу и его руководству».

Бедному рок-клубу прилетело от областной партийной газеты еще раз — все за тот же «Флаг», но уже совсем с другой стороны. Это выглядит еще забавнее, если учесть, что к апрелю 1987 года все взыскания с «Флага» давно уже были сняты, и он стал одной из самых активно концертирующих групп рок-клуба. Последняя попытка наезда на свердловский рок закончилась фарсом.

Финальную черту под этой историей подвела центральная «Советская культура». Валерий Кичин в статье «По следам «типичного конфликта»» 18 апреля резко раскритиковал деятельность свердловских масоноборцев. Упомянул он и радио-памфлет: «В одной из передач Свердловского радио журналистка М. Пинаева заклеймила всю, чохом, рок-музыку, включая советскую… Система доказательств Пинаевой способна ввести в изумление. Вот она «переводит с английского» название популярной свердловской рок-группы «Урфин Джюс»: «Еврейский сирота». Неужели ни на радио, ни в газете никого не нашлось, кто знаком с английским или хотя бы читал детскую сказку А. Волкова об Урфине Джюсе? Имя это не рассчитано на перевод и смысла не имеет… Но подобные детали автора передачи, похоже, не интересуют…»

Поддерживать идеи, разоблаченные в издании ЦК КПСС, было уже никак невозможно. Впрочем, весной 1988 года давно исчез уже сам предмет конфликта. Свердловские рок-группы из полулегальных команд, вынужденных играть на закрытых концертах, превратились в популярные коллективы, начинавшие гастролировать по всей стране.

«Я думал, будет хорошо, а вышло не очень» (Вторая творческая мастерская)

Утром 2 августа, всего через месяц с небольшим после фестиваля, на сцене ДК им. Свердлова вновь громоздились разномастные колонки. Руководство рок-клуба обещало помочь с аппаратом, но что-то не сложилось. В последний день перед второй мастерской ее участники в спешке свозили со всего города то, что могло издавать хоть какие-то звуки. В результате качество звучания было ниже всякой критики.

Вторая творческая мастерская стала логическим продолжением первой. Некоторые (особенно музыканты-участники) до сих пор предпочитают называть ее вторым этапом первого фестиваля, что не совсем корректно — все-таки разрыв между двумя мероприятиями был солидный, да и уровень их слишком различался.

Второго августа выступили те, кто не смог пробиться на сцену в июне, и те, кто успел подать заявки в считанные недели после фестиваля. К часу дня рок-публика опять до отказа заполнила ставший уже родным зал. Сегодня почти все махры чинно сидели в зале. Из участников фестиваля играли только Огоньков с Ильиным, месяц назад засветившиеся в составе «Метро», да вездесущий Пантыкин, на этот раз подготовивший какой-то сюрприз.

Начало дневного концерта не предвещало ничего интересного. Первые два коллектива вогнали зал в тоску. «Клуб № 5» запомнился хотя бы наличием симпатичной девушки-клавишницы и дурацкой песней «Футбольный мячик», посвященной чемпионату мира в Мехико. «Зонт» не отличился даже этим. Уныло-эстрадная музыка обоих коллективов периодически сопровождалась криками из зала: ««Малиновку» давай!» «Почему правление рок-клуба санкционирует выход на сцену таких откровенно эпигонских составов, как «Клуб № 5»?» — гневно вопрошало чуть позже «Свердловское рок-обозрение».

Ведущий концерт Александр Калужский объявил: «Самый молодой участник — скоро пойдет в школу». На сцене появился Макс Ильин (на самом деле школу уже закончивший) во главе своего трио и начал поливать зал очень грязным хард-роком. Макс тогда находился под впечатлением от Джимми Хендрикса, которого только недавно открыл. Апломба у него было выше крыши, музыки и исполнительского мастерства — в разы меньше. Да еще и отвратительный звук с трудом позволял отличить одну песню от другой.

Владимир Огоньков предъявил публике свой проект «Раут», сплошь состоявший из студентов музучилища. Профессионализм музыкантов был налицо, но в глаза бросалась неслаженность коллектива. Инструментальные партии были настолько обильны, что напрочь забивали вокал Оли Арефьевой, не оставляя шансов для ансамблевого звучания «Раута». Из зала кричали: «Вова, уйди со сцены, не позорься!» Фоновый гул аппарата мешал понять, что же звучит. Только ближе к концу выступления, когда задудели Владимир Кощеев (саксофон) и Виталий «Киса» Владимиров (тромбон), стало ясно, что «Раут» играет не очередной хардешник, а что-то джаз-роковое. Публика начала хлопать по-доброму, но было уже поздно. Выступление группы, от которой многого ждали, получилось смазанным и явно неудачным. Закончилось первое отделение…

Когда после перерыва занавес открылся, взорам публики предстало соблазнительное зрелище: четыре юные фемины, одна за барабанами, гитаристки спиной к залу, яркая вокалистка у микрофона. Лена «Буся» Бусыгина завопила в микрофон что-то о парне, который, зараза, осмеливается к ней не приставать… Зрители мужского пола привстали с мест, поплыли и пустили слюни. Группа «Ева» выдала такой хэви-металл, что мало кто узнал в агрессивных артистках скромных солисток девичьего ансамбля «Нежность», базировавшегося здесь же, в ДК Свердлова. «Евушки» спели всего три песни. На прощание Буся тоненько пискнула в микрофон: «Девчонки, играйте хэви-металл», и рокерши стремглав убежали за кулисы. Зал поскандировал: «Ева! Ева!» и выплеснулся на крыльцо, обсуждая увиденное. Да, вечерний концерт обещал быть куда жарче утреннего!

Правда, бит-группа «МТ» дала возможность публике поостыть. Под ее песни зал издевательски пел «Далеко, далеко, на лугу пасутся ко…» Видимо, музыкой навеяло…

Следующий коллектив был примечателен тем, что им руководил член худсовета рок-клуба. Владимир Петровец, который несколько недель назад сидел в жюри на фестивале, теперь сам вынес свои песни на суд публики. Состав его группы был неслабым: ветеран «УД» Саша Плясунов на барабанах, Борис Черданцев на басу, Таня Поволоцкая, по мнению Грахова и Калужского, поющая совсем как Джоан Баэз. В нужный момент Кощеев и Киса добавили духовых. Играла группа нечто фолк-роковое и кантри-блюзовое, но из-за плохого звука не было понятно, о чем поют Володя и Таня. В одной из пауз Петровец объявил, что звучат песни из цикла «Америка 80-х». Это публике не понравилось. Кто-то из зрителей крикнул: «Давай про нас!» К этому Владимир готов не был: «Я больше думал о музыке, а не о текстах. Зря я объявил название цикла — зал воспринял это как вызов».

Забавная деталь. Владимир пел песни из скорбно-сатирического цикла о социальных проблемах американского общества. Еще недавно они пользовались успехом на всесоюзных фестивалях политической песни, о чем с гордостью рапортовала комсомольская пресса. Но после мастерской та же пресса упрекнула Петровца за те же самые песни: «тексты иллюстрировали весьма абстрактно телевизионную передачу «Международная панорама»», — писал Виктор Возчиков в репортаже «Все ли в том металлолом?» («На смену!» 1986.08.16). Видимо, перестройка действительно докатилась до Свердловска, если даже официальная пресса стала требовать от рокеров вскрытия местных проблем.

Калужский объявил группу «Инструкция». На сцену выскочило нечто с рыжей бородой, ярко-зелеными волосами и ломаными движениями. Те немногие, кто видели выступления питерского «Аукцыона», решили, что это уральский вариант Гаркуши, остальные просто застыли в ступоре. Появился невысокий вокалист в темных очках и агрессивно запел «Прямо с экрана дует восточный бриз». Зеленоволосый начал «делать шоу», бегая по сцене и мешая музыкантам. Зал очнулся: одни засвистели, другие зааплодировали. Солист «Встречного движения» Володя Махаев даже выскочил на сцену и что-то подарил зеленоволосому. Сквозь шум аппарата стало понятно, что тексты у «Инструкции» незаурядные и что она играет панк. Грахов в зале заметно нервничал. После четвертой песни вышел Калужский и объявил, что «Инструкция» прекращает свою программу. Зал ответил разочарованно-удовлетворенным гулом. «Вместо гротеска клинический случай», — припечатала «Инструкцию» газета «На смену!».

Уже в перерыве стало известно, что группа эта из Тюмени, что ее полное имя — «Инструкция по выживанию», что группа хочет вступить в Свердловский рок-клуб, что это ее первый концерт и что Грахов выпустил ее на сцену на свой страх и риск, соблазнившись действительно интересными текстами. Только через пару лет стало понятно, что на мастерской дебютировали одни из будущих лидеров сибирского панка.

В сопровождении танцоров брейк-данса на сцене опять появились Кощеев и Владимиров, на этот раз в составе собственного проекта Кощеева «Солярис». Когда вышел Огоньков, на этот раз с бас-гитарой, стало ясно, что повторяется фестивальная история — опять одни и те же люди выступали в нескольких коллективах. «Солярис» играл джаз-роковую инструментальную программу «Авиценна», играл неплохо, хотя и не очень слаженно.

Перед выступлением проекта Александра Пантыкина «Пантеон» публику попросили покинуть зал «для подготовки шоу». Зрители толпились на крыльце, гадая, что им предстоит увидеть. Интерес был заранее подогрет «Свердловским рок-обозрением», которое ехидно сообщало, что «среди участников фестиваля заявлена группа «Пантеон», в составе которой А. Пантыкин, И. Скрипкарь, А. Деулин, А. Застырец, камерный оркестр и др. Напоминаем, что слово «Пантеон» означает, во-первых, храм всех богов, во-вторых — усыпальница всех великих людей. В любом случае название себя оправдывает». Вернувшиеся в зал зрители замерли в ожидании. Открылся занавес. На сцене — рояль и пять стульев. Появился Пантыкин в строгом костюме, замогильным голосом прочитал стихотворение Аркадия Застырца. Под эхо последних слов выскочившие Скрипкарь с Савицким окатили водой первые ряды. Водным процедурам аккомпанировал Пантыкин, сыгравший на рояле короткую «Интродукцию». Ошарашенные зрители молча смахивали с волос капли. Вышел струнный квинтет, в сопровождении которого Александр исполнил красивую лирическую песню «Кто ты?». Занавес закрылся. Публика, с минуту прождав продолжения шоу (идея которого, кстати, принадлежала Алексею Балабанову), разразилась аплодисментами.

Закрыл мастерскую в прямом смысле слова случайно забредший на нее ленинградский прихиппованный музыкант Олег «Фрэнк» Андреев. За 10 минут сколотив супергруппу (на рояле в четыре руки Пантыкин и Пиня Резников, на барабанах — Пионер, на басу — Сергей Слободин из соседнего Кургана), он выдал три классических рок-н-ролла и одну собственную песню.

Публика покидала ДК Свердлова уже за полночь…

На следующий день Владимир Огоньков сгоряча написал официальное заявление о выходе из состава рок-клуба в знак протеста против, по его мнению, «преднамеренной подставы с аппаратом», завалившей выступление и его «Раута», и всех остальных участников. Это был первый, и единственный, случай исхода из СРК по собственному желанию. Рок-клуб не заметил потери бойца…

Несмотря на несколько бардачный характер, вторая мастерская стала важной вехой в истории рок-клуба. На клубной сцене появились первые гости из соседних областей, которые не имели возможности выступить дома, — Свердловск получил основания претендовать на звание музыкального центра всего региона. Если оставить гостей и разовый проект «Пантеон» за скобками, то половина из дебютировавших коллективов («Группа Макса Ильина», «Ева», «Группа Петровца», ставшая вскоре «Запретной зоной», и «Солярис») успешно выступила и гастролировала весь период существования рок-клуба. Песню Пантыкина «Кто ты?» через год на всесоюзном конкурсе «Юрмала-87» с успехом исполнила Ольга Арефьева, тоже участница второй мастерской. Но самое главное, 2 августа стало окончательно ясно, что фестиваль был не разовой акцией, что в Свердловске начинается нормальная концертная рок-жизнь.

«Люблю я музыкальные журналы» (Музыкальный самиздат)

Если бы какой-нибудь меломан-свердловчанин в начале 1980-х годов захотел узнать из местной прессы что-то о живших по соседству с ним музыкантах, вряд ли его любопытство было бы удовлетворено. Не то чтобы официальная пресса совсем не писала о музыке. В областной комсомольской газете «На смену!» существовала даже рубрика «Музыкальная студия», в которой регулярно перепечатывались материалы центральных информационных агентств ТАСС и АПН об ужасах зарубежного рока и о светло-безмятежном творчестве отечественных пугачевых-леонтьевых. В родных же пенатах журналистов «Насменки» интересовали в основном лишь исполнители классической музыки и ансамбли политическо-комсомольской песни. О свердловских рок-группах печатный орган обкома ВЛКСМ упоминал редко и исключительно негативно.

Тем временем на Урал из разных уголков страны уже доходили самиздатовские журналы, полностью посвященные рок-н-ролльной жизни. Отдельные номера ленинградского «Рокси» и столичного «Урлайта», попадавшие в Свердловск, зачитывались до дыр. Никого при этом не смущало, что о большей части упоминавшихся там групп читателям не было известно ничего, кроме названий, — пленки многих из них (за исключением самых топовых) на Урал доходили еще хуже, чем машинописная пресса.

Студент факультета журналистики Константин Дмитриев до сих пор помнит свои ощущения при чтении толстой пачки фотографий с переснятыми страницами «Рокси»: «Подслеповатый текст репортажа об одном из первых ленинградских фестивалей радовал не только тем, что где-то на брегах Невы живут «такие же, как мы, только без хвоста». Знакомился я с «Рокси» в университетской аудитории на лекции по теории и практике советской печати. Разговорная лексика, неказенное построение фраз и умный стеб «Рокси» так резко контрастировали со словами лектора, что это не могло не вызывать веселого восторга».

В Свердловске тоже сочиняли рецензии на альбомы, репортажи с концертов, даже аналитические статьи. Нельзя сказать, что все это писалось в стол. Некоторые местные новости появлялись в машинописных журналах Москвы, Ленинграда и Алма-Аты. Таким образом, создавались своеобразные корпункты, которые, опираясь на личные связи, информировали иногороднюю аудиторию о свердловских делах. Леонид Баксанов был таким корреспондентом алма-атинского журнала «Згга» и ленинградского «Рокси»: «Многие филофонисты вели обширную переписку — обменивались по почте записями, вырезками из западных музыкальных журналов, просто информацией. Постепенно значительное место в этих письмах стали занимать машинописные листочки с текстами о музыкальной жизни своих регионов. Писал в ответ и я — рассказывал о приезде Майка и Цоя, о квартирнике Шевчука». Когда эти заметки попадали в руки издателей самопальных журналов, они превращались в «вести с мест». Зачастую сами авторы даже и не знали о журнальной судьбе своих корреспонденций. В результате получалось, что в Ленинграде легче было прочитать о событиях рок-н-ролльной жизни Свердловска, чем на самом Среднем Урале.

В 1984 году было решено, что опорному краю державы необходим свой музыкальный журнал. За его создание взялся Андрей Матвеев, профессиональный журналист и начинающий писатель. В первую очередь было придумано название — «II пояс». В написанном во вторую очередь предисловии оно объяснялось так: «Достаточно взять бaнку яблочного сока и посмотреть этикетку. Видим: Цена: I пояс — 1 руб. 28 коп. (без стоимости посуды), II пояс — это мы».

В папке редактора стали скапливаться материалы, охватывающие период за последние несколько лет. Среди того, что в итоге так и не было напечатано, сохранились, например, двухстраничные впечатления Александра Пантыкина о III ленинградском фестивале, подписанные «Б. Морозова». Традиция писать под псевдонимами тщательно соблюдалась в свердловском музыкальном самиздате.

Пока матвеевская папка еще только начинала пухнуть, право первородства было отобрано у «II пояса» другим журналом. 7 июля 1985 года на репетиционной базе «Чайфа» в ДК имени Горького был представлен первый номер фанзина Уральского Битлз-клуба «Эплоко». Слово придумал Дмитрий Карасюк, соединивший название битловской фирмы «Apple» с его русским переводом. Первый номер был посвящен 45-летию Ринго Старра, к юбилею которого приурочили презентацию. Журнал появился благодаря энергии главного свердловского битломана Леонида Баксанова. Издание имело нехарактерный для большинства советского самиздата вид — оно было цветным, богато иллюстрированным и с оригинальной версткой. Это не удивительно, если учесть, что в его «издании» принимали активное участие выпускники Арха Александр Зарубин и Александр Смирнов. Благодаря сложному макету «Эплоко» издавалось в одном экземпляре и размножалось фотоспособом. Фотографии были черно-белые и не могли, к сожалению, передать всю многокрасочность битловского фанзина.

Через три месяца, к юбилею Джона Леннона, был подготовлен второй номер «Эплока». Однако на праздновании дня рождения Джона в ДК МЖК студент-медик Миша Козырев в порыве любви к лидеру «The Beatles» написал на юбилейном фотоплакате «Леннон и теперь живее всех живых». Кто-то добавил: «Леннон жил, Леннон жив, Леннон будет жить». Размягченные празднованием битломаны разошлись, оставив плакат с пожеланиями на столе в актовом зале ДК МЖК. На следующее утро там проходило какое-то комсомольское мероприятие, и инструкторы райкома усмотрели в искаженном цитировании Маяковского идеологическую диверсию. Разразился скандал. Организаторам празднования грозило исключение из отряда МЖК и, следовательно, утрата перспектив на получение квартиры. От расправы Баксанова спас только один из руководителей МЖК, вспомнивший, что «вообще-то Леннон — борец за мир и социальный прогресс».

Естественно, что деятельность Битлз-клуба, а следовательно, и издание «Эплока» были заморожены. Интересно, что двадцать лет спустя «Эплоко» возродилось. С другой редакцией, типографским способом, но под прежним названием журнал выходит до сих пор, став, таким образом, одним из долгожителей среди музыкальных изданий России.

Дело уже шло к открытию рок-клуба, чью деятельность никак нельзя было начинать, не имея собственного печатного органа. Поэтому нажим на неторопливо раскачивающегося Матвеева резко усилился. В зоопарке, где Матвеев работал сторожем, стали проходить регулярные редакционные летучки. Были отобраны материалы для первого номера, но на их подготовку к печати сил редактора уже не хватило. Литературную обработку статей осуществил администратор рок-клуба Александр Калужский. Первые страницы выстукивал двумя пальцами на пишущей машинке Дмитрий Карасюк, но сроки поджимали, и «полиграфический» процесс завершила привлеченная Калужским профессиональная машинистка. В мае 1986-го первый номер журнала вышел «из печати». В пути он сменил легкомысленное имя «II пояс», которое к тому же требовало разъяснений, на официозно-однозначное название «Свердловское рок-обозрение».

По сути, первый номер «СРО» являлся дайджестом. Его материалы были написаны за два последних года. Один из самым ранних — обзорная статья «5 лет туземной борьбы» Ильи Кормильцева, взявшего псевдоним Айк. Изначально она называлась «5 лет чукотской борьбы». Под чукчами, оторванными от Большой земли, Кормильцев вывел свердловских рокеров, смутно представлявших рок-жизнь в других регионах Союза. Но Калужскому не понравилась чукотская метафора. Он вспомнил выражение «Борьба нанайских мальчиков» и перекрестил чукчей в нанайцев. Но кто-то почуял запашок национализма и указал на то, что нанайцы, как и чукчи, — представители братской семьи народов СССР, и коренные северяне превратились в безобидных тропических туземцев. Впрочем, идею статьи эти этнографические пертурбации не изменили.

Журнал блистал разнообразием жанров и псевдонимами. Грахова, Пантыкина и Скрипкаря проинтервьюировали С. Антивалютов, в миру — Евгений Карзанов и Д. Лемахастов (Дмитрий Карасюк). Авторами статей о «Наутилусе» и «Чайфе» были АМ (Андрей Матвеев) и Л. Юрьев (Леонид Баксанов). Последние (на конец 1985 года) альбомы «Урфина Джюса», «НП» и «Чайфа» со всех сторон освещали целых шесть рецензий — по две на каждый. Завершал номер раздел слухов и приколов «Завалинка». В нем из-за опечатки группа «Арена» из Катайска, райцентра в соседней Курганской области, превратилась в Китайский коллектив. Наверняка осведомленность свердловчан о рок-жизни КНР произвела впечатление на читателей из других городов.

95 страниц журнала были напечатаны тиражом пять экземпляров — одна закладка пишущей машинки. Два из них отправились в Ленинградский рок-клуб и Московскую рок-лабораторию, еще один был продемонстрирован кураторам СРК как первый результат его работы. Два оставшихся экземпляра хранились в рок-клубе и выдавались желающим под роспись. Некоторые из этих желающих сами организовывали перепечатку журнала, увеличивая его тираж. Этот процесс был абсолютно неконтролируем, но можно с уверенностью сказать, что у первого номера «Рок-обозрения» была самая массовая аудитория за всю историю уральского самиздата. Его было технически проще перепечатывать, чем последующие журналы, выходившие в формате А5.

Второй номер вышел осенью (хотя на обложке и стоит август) и был посвящен главным образом прошедшему в июне фестивалю. Это эпохальное событие описывалось сразу в трех репортажах, иногда с диаметрально противоположными оценками выступавших групп — в отсутствии объективности «СРО» обвинить трудно. Интервью с Егором Белкиным, Дмитрием Умецким и Владимиром Шахриным взял поражавший своей работоспособностью Антивалютов. Из заметок Главного Механика (Александра Калужского) с фестивалей Ленинграда и Москвы в номер вошла только половина. Обещание «Окончание в следующем номере» было редкостью для самиздатовских журналов, чей график выхода строгостью не отличался.

170-страничный номер с кучей картинок выглядел как толстая книжка в мягкой обложке. Об иллюстрациях стоит сказать особо. Благодаря небольшому формату все фестивальные снимки были полосными. Каждая статья предварялась рисованной или фотозаставкой. Все это делало второй номер «Рок-обозрения» полиграфическим шедевром советского музыкального самиздата. К сожалению, это великолепие имело и обратную сторону. В связи со сложностями фотопечати роскошными получились только первотиражные пять экземпляров. Печатать на половинке листа труднее, чем на целом, поэтому тираж второго «СРО» гораздо жиже, чем у первого.

Осенью 1986 года Андрей Матвеев окончательно охладел к рок-клубовскому журналу. У него готовилась к печати первая «настоящая» книга прозы, и ему было уже не до самиздата. Бремя главного редактора возложил на себя Александр «Главный Механик» Калужский. Из-за организационно-творческих проблем третий номер «Свердловского рок-обозрения» вышел только в мае 1987 года и охватывал события второй половины 1986-го. Самым активным его автором стал Леонид Баксанов — под разными псевдонимами он опубликовал интервью с Алексеем Могилевским, рецензию на альбом «Отражения» и рассказ о «Чайфе», написанный в оригинальной форме протокола собрания чаеразвесочной фабрики. Рецензии на альбомы «Кабинета» и «Наутилуса» демонстрировали критическую направленность уральской рок-журналистики. И творение ветеранов свердловского рока, и признанная впоследствии образцом жанра «Разлука» были разгромлены в пух и прах. Да, мнение критиков «Рок-обозрения» явно не совпадало с точкой зрения свердловской, а чуть позднее — и всесоюзной аудитории.

Во введении к третьему номеру «СРО» его новый редактор предлагал считать издание не ежемесячником (которым оно никогда и не было), а ежеквартальником. Это не помогло. Третий номер «Свердловского рок-обозрения» стал последним.

«СРО» грешило недостатками, характерными для большинства аналогичных изданий Союза. Событий рок-жизни было так мало, а времени для их описания так много, что материалы страдали от многословия. В рецензиях подробно обсасывалась каждая песня, а в репортажах — чуть ли не каждое слово выступающих. Явно неравноценный литературный дар авторов создавал резкий диссонанс между соседними материалами. Многие шутки и намеки были понятны лишь узкому кружку посвященных. Впрочем, именно на этот кружок и был рассчитан машинописный тираж.

Еще до безвременной кончины нерасторопного «Рок-обоза» Грахов озаботился созданием более оперативного издания. Уже имелся пример журнала «РИО», который издавал в Ленинграде Андрей Бурлака. В первые месяцы своего существования тоненький «РИО» выходил ежемесячно и поражал читателей тем, что отставал от описываемых событий питерской рок-жизни всего на пару недель. Такая оперативность была пределом мечтаний для советской рок-прессы.

Рок-н-ролльных событий в Свердловске происходило все больше. Чтобы самиздатовская периодика от них не отставала, нужен был новый редактор — легкий на подъем, коммуникабельный и писучий. Лучше всего на эту роль подходил Леонид Баксанов, который возглавил новый печатный орган Свердловского рок-клуба — ежемесячную «Мароку». В названии, придуманном им вместе с Граховым, опечатки не было, неологизм расшифровывался как «Маятник рока».

Первый номер вышел в конце июля 1987 года, хотя и датирован он маем. Отставание от календаря было решено сократить в следующих выпусках. В первой «Мароке» использовалась часть материалов, доставшейся ей в наследство от «СРО», но и они, и новые статьи выстроились в четком соответствии с продуманной системой рубрик. Номера предполагалось выпускать по единому шаблону: концертные обозрения (раздел «Тик-Так»), письма в редакцию, мини-интервью, краткая информация о свердловских группах (рубрика «Знай наших»), рецензии на альбомы, юмор и всякая всячина.

Все лето «Марока» шла нога в ногу с календарем. Материалы Баксанова радовали читателей не только точностью информации, но и оригинальностью формы. Например, репортаж со II фестиваля был представлен в виде обрывков донесений некого тайного агента, найденных в коридоре ДК УЗТМ.

Но уже с четвертого номера график выхода стал ломаться. Баксанову при всей его легкости на перо было сложно в одиночку ежемесячно в свободное от основной работы время заполнять 60—80-страничный журнал. Для поддержания объема и периодичности в топку «Мароки» стали кидать практически все, что имело хоть какие-то признаки связного текста и косвенное отношение к рок-музыке. В печать шли письма в рок-клуб, переводы из польских музыкальных журналов, маловразумительные опусы. Правда, порой разгребание рок-клубовских кладовых в поисках чего-нибудь печатного давало интересные находки. Октябрьский номер украсило интервью с Сергеем Курёхиным, которое Николай Грахов взял еще полтора года назад.

К концу 1987-го «Марока» заметно сбавила темп. Неприличное отставание от графика приходилось хоть как-то объяснять. «Далекие события прошлогодней осени утонули в лабиринтах свежих впечатлений, и только абстрактный долг непонятно перед кем тычет в бока ржавым штыком прогнившей совести», — оправдывался редактор на первой странице ноябрьско-декабрьского номера, вышедшего в конце зимы. В его последнем материале Леонид объявил о сложении руководящих полномочий — тянуть и дальше самиздатовский воз у него просто не было сил.

Рок-клуб временно остался без печатного рупора. Последнюю попытку возродить машинописный орган предпринял в 1988 году Алексей Коршун. Меломан со стажем, он регулярно посещал концерты местных групп, но до поры до времени сам не проявлял никакой активности. «После смерти Башлачёва я подумал: «Так скоро и весь советский рок может сойти на нет, а я чего торможу?» Появилось огромное желание во всем этом поучаствовать. Я приехал в рок-клуб и заявил Грахову, что хочу что-нибудь делать, хотя бы заметки писать про концерты». Коля посмотрел на Алексея из-под насупленных бровей и огорошил его новостью, что у них как раз освободилось место выпускающего редактора. Инженер Коршун взвалил на себя бремя журналиста-реаниматора. Попытка воскрешения «Мароки» длилась полгода. Апрельский номер вышел в середине лета, да и то со скрипом. Его выходу в свет предшествовала размолвка редакции с Граховым. Коршуна и его друга-соавтора Александра Скрябина угораздило в начале мая взять интервью у лидера ленинградского «Телевизора» Михаила Борзыкина. Текст получился политическим — Михаил рассказывал о своих взглядах на положение дел в СССР, о том, как за ним следят органы и прочие ужасы. Грахов заявил, что чем печатать такое в музыкальном журнале, так лучше вообще ничего не делать. Алексей внял замечаниям: вся политика из интервью была выскоблена. Скрябин не согласился с правкой и покинул рок-клуб.

Коршун еще четыре месяца готовил следующий, восьмой номер «Мароки». В октябре все его материалы были сданы на перепечатку секретарю рок-клуба Оле Саксиной. Украшением журнала должен был стать репортаж Коршуна о III фестивале, прочитав который, Грахов торжественно произнес: «Вот как надо писать! Учитесь, журналисты!» В номер также должны были войти интервью с Кинчевым и «ДДТ».

Но увидеть свет последней «Мароке» так и не удалось. Итоги фестиваля были подведены в напечатанной тиражом 25 000 экземпляров газете «ПерекатиПоле». После того как Грахов взял в руки пахнущий типографской краской лист, интерес к самиздату он резко потерял. «Маятник рока» остановился окончательно.

Альбомы 1986

«Ассоциация содействия возвращения заблудшей молодежи

Весь этот альбом сплошная двуликость. Два автора: Могилевский и Петров. Два названия: народное — по-пушкински светлая «Деревня» и авторское — по-таежному мрачный «Угол». Два смысла и два уровня.

Под первую запись «Ассоциации» прикольно было танцевать на студенческих дискотеках — ритмично, современно, да еще и группа наша, местная. Отплясывающие студентки не слишком вслушивались в текст: все по приколу! Тут музыканты над бухающей деревней издеваются, здесь — над телеаэробикой, тут пионеров пнули, а здесь потешно кричат «Ко-ко». Наиболее внимательные хихикали над словами «дровосек-сек-секс». Печальную финальную «Помойку» на танцах обычно не включали. Зачем портить веселье?

Тем, кто, продираясь сквозь бодрый электронный ритм, заставлял себя вслушаться в текст, открывалась другая, совсем безрадостная картина: история жизни городского музыканта, запертого в глухой уральской деревне и медленно сходящего с ума от тоски до состояния полного ничтожества. Сначала «Встреча» города с селом, потом — «Деревня», в которой автору даже пить приходится одному (начнешь бухать с кем-то — уважать перестанут). Затем — грустный плач на тему «Мама, роди меня обратно!» («Черная машина с четырьмя нулями, увези меня в детсад…»). Следом — гимн разрушающемуся сознанию «Ко-ко» и полупьяное бормотание перед телевизором «Аэробибика». Потом шизоидное посвящение сумасшедшему Хармсу и, наконец, «Я такой же» — сознательное самоуничижение и низведение себя до уровня помоечного мусора. Веселая дискотека, не правда ли?

Автор этого короткого «хождения по мукам» умудрился изменить судьбу и соскочить где-то на уровне третьего трека. Спасла его, как это ни пафосно прозвучит, музыка. С помощью музыки он смог так ярко и так закамуфлированно (опять двойственность!) описать путь вниз многих из тех, кто не смог спрыгнуть вовремя. Опасная это профессия — подъем сельской культуры…

Интересно, а в клубе села Черемисское после бегства оттуда заведующего Могилевского А.Ю. танцевали под «Ассоциацию»?

Д. Лемов, 2016.

Чем отличается сборник песен от альбома? Наличием концепции. А что происходит, если концепция становится краеугольным камнем музыкального продукта? Он превращается в эпохальную «Стену» «Pink Floyd» или в альбом группы из города Верхотурье Свердловской области ««Водопад» отвечает на письма».

К моменту начала записи альбома бразды правления «Водопадом» уже крепко держал в руках испытанный боец культмассового фронта Сергей Лукашин. Его опыт проведения комсомольских безалкогольных свадеб и городских праздников положительно сказался на драматургии альбома. Сюжет был выбран незамысловатый: музыканты читают письма, мешками приходящие к ним после выхода в свет их первого альбома, и отвечают на них в песенной форме. Эта история позволяет включить в альбом практически любую песню, придумав для нее смешную подводку.

Темы самих песен незамысловаты. «Водопад» еще не сильно давит на сатиру, он пока еще только шутит, но шутит очень смешно. Объекты для шуток самые разнообразные: от неприличного слова, написанного в школьном туалете, до любви пацифиста к работнице оборонного завода. Вдоволь поиздевался «Водопад» и над коллегами по музыкальному цеху — досталось и иммигранту Токареву, и великому БГ, и всесоюзной фирме «Мелодия». Впоследствии музыканты даже извинялись за эти свои подтрунивания (почему-то особенно неудобно им было перед Токаревым). Зря. Смеяться можно и должно по любому поводу. В первую очередь музыканты шутят сами над собой и над своей супергруппой. Самоиронии в альбоме хоть отбавляй.

Удался альбом и с музыкальной точки зрения. Еще бы, ведь многие песни написаны на мотивы, которые по праву считаются народными. Верхотурским фольклором стали за прошедшие десятилетия и собственные песни «Водопада». Я уверен, что филологи XXII века, записав со слов седых, как лунь, стариков, «Мораторий» и «Супергруппу» будут удивляться умению народа создавать такие совершенные произведения искусства.

Д. Лемов, 2016.

Основные участники, их жены, друзья и функционеры рок-клуба в тот памятный ноябрьский вечер собрались на премьеру записи, как все полагали, сольного альбома Игоря Скрипкаря. Однако и здесь, на финишной прямой, после долгого и запутанного пути, которым Игорь шел к предполагаемому дебюту, после того как в течение без малого трех лет создатели записи то ставили на Скрипкаре крест, то стирали его теплой губкой, то протягивали друг другу руки, то махали на все рукой, после всех этих перипетий и испытаний терпения, все-таки еще один раз пришлось вынести томительное ожидание, усугубляемое неуверенностью в предстоящей премьере, на морозе возле здания горного техникума — этого полуподпольного пристанища «Кабинета».

«Бог ты мой! — с досадой восклицал кое-кто из собравшихся. — Да неужели нельзя было просто принести пленку с записью в рок-клуб и там послушать, скажем, на магнитофоне «Комета»»?!

Нет! Этот вариант представлялся Скрипкарю и K° чудовищным кощунством. Они приготовили публике Большой Корабль и не собирались пускать его в жалкой луже! — Таким образом описывал мне премьеру в частной беседе один из «кабинетного» круга.

Грешным делом, я решил воспользоваться его доверчивостью и начать свою реплику на «Вскрытые» именно этим эпизодом. Уж очень примечательным он показался. Эта напряженка искусственного ажиотажа, создаваемая вокруг альбома, лишний раз оттеняет характерные черты его создателей. И главная ЖИРНАЯ черта — это то, с каким неусыпным рвением музыканты вкупе с авторами текстов пестовали и пестуют свой УСПЕХ. Для них успех — это своего рода строительный отвес, который определяет баланс всего строения; и в то же время — маяк в тумане, который уже в ходе работы начал увлекательно подмигивать им и задавать маршрут прямо к «острову сокровищ»!

Но «Вскрытие» в очередной раз продемонстрировало, что планировать успех — это из рук вон плохо. Плохо, потому что вместо нормального живого существа, каковым должно быть любое произведение какого бы то ни было искусства, в данном случае получается гладкая модель, шитая белыми нитками посторонних мудрствований и усилий. Двояко, потому что результатом натуги подобных «плановиков» неизбежно становится превращение нормального (хотя, быть может, не особенно увесистого) ребенка в жирного дегенерата, да и то — переношенного, извлеченного на свет посредством какого-то кесарева «вскрытия»!

Представьте себе: на вопрос «Как ребенок?» его родители и их знакомые вам отвечают: «Ничего себе. Хороший мальчик — весу и росту изрядного, правда, он у нас дегенерат, но это не беда!»

Точно так же сейчас на вопрос «Ну как вам первый «Кабинет?» любой прежде всего скажет: «Ничего себе. Хорошая запись — техника и звук высшего класса! Правда, она тут у нас… Но это не беда!»

Да как же не беда? Что может быть хуже такого «детища» для родителей?! И любишь его, а все понимаешь — упрятать бы, да поскорей! Итак, почти три года мы многозначительно говорили друг другу нечто вроде «Погодите. Вскрытие вам всем покажет!» Дождались. «Вскрытие» произведено. И что же оно нам всем показало?

а) Показало, что Скрипкарь (как сочинитель основных тем) — отменный компилятор, который живет кусками с чужого стола, поскольку, очевидно, своего за душой практически не имеет. Ему бы сейчас самое время уйти на честную государственную службу, но пост-трековская убогая слава и параноидальное рок-тщеславие не дают отступить и заставляют его говорить, хоть и сказать нечего!

б) Показало, что А. Пантыкин ввязался в «кабинетную» процедуру то ли из творческой жадности, то ли затем, чтобы укрепить свой возобновившийся союз с пост-трек-текстовиком А. Застырцем, то ли для того, чтобы окончательно погубить конкурента в лице Скрипкаря. Впрочем, последнюю версию распространяют явные злопыхатели.

в) Показало, что Сергей Рютин — честный малый, которого запихали вместе с его гитарою в незаметный угол, и который, вероятно, не выдержав напряженной работы «плановиков» из «кабинета», хлопнул его дверью по окончании «вскрытия».

г) Показало, что Андрей Котов — молодой техничный барабанщик, который отбарабанит все, чего изволите.

д) Аркадий Застырец (бывший в ТРЕКЕ Купериным) хотя и сменил псевдоним, продолжает рядиться в рясу проповедника обрыдлых истин, которую уже не раз примерял, работая в дружном коллективе трекеров под чутким руководством Жени Димова.

е) А. Гноевых — замечательно талантливый звукооператор, даже после «вскрытия» умело демонстрирующий сногсшибательный гальванический эффект!

ж) Доказало, что автор текста последней (ласт энд лист) в альбоме песни, фамилию которого я, к сожалению, забыл, мастерски воплотил в своем «Взгляде» собственную прогрессирующую дальнозоркость.

з) Показало, что Скрипкарь не умеет петь… или не получилось…

Но в целом запись удачная, звук хороший, названия короткие, запоминающиеся: КАБИНЕТ-ВСКРЫТИЕ-РИТУАЛ-ФАКТОР-ЯЩИК-ТАЛИСМАН-ВОЗВРАЩЕНИЕ-НОВЫЙ ДЕНЬ-БАЛЛАДА-ВЗГЛЯД-ПУСК! Большому Кораблю — большая лужа!

В записи участвовало целых 52 человека! Не могли же они все враз просчитаться! Одна голова — хорошо, а 52 — лучше!

Цыплят, сосчитанных весной, пересчитывают по осени! Спасибо вам за ваши добротные понятные песни. Со стороны широкой недалекой публики будет порядочным свинством, если она не оценит по заслугам плод вашей великой натуги.

Б. Пощадный

(«Свердловское рок-обозрение», № 3, 1987)

Вместо вступления

«Разлука» группы «Наутилус Помпилиус» заставила взять в руки перо многих читателей «Свердловского рок-обоза». Редакция с трудом сдерживала как поток почты, так и свою радость по поводу читательской активности; но, разобрав и прочитав отклики», была вынуждена согласиться с тем, что «одна голова — это действительно хорошо». Таким образом, было решено опубликовать в этом номере выдержки из нескольких корреспонденций, своего рода реплики по поводу альбома.

I Авторы реплик подписались (в скобках — аббревиатуры, указываемые в подборке): Диспетчер (Д), О. Маеро (М), и Т. Дин (Т.Д.) и т. д., и т. п.

«Каждая композиция создает свое настроение, а их многообразие — гармоничную картину. В этом отношении альбом «Разлука» кажется мне неудачей группы. Ведь если лидером является голос, то нужен соответствующий текст, а тексты большинства композиций «Разлуки» надуманны, механически срифмованы, эклектичны. Так дети составляют из отдельных фрагментов на кубиках лубочные картинки, птичек и зверушек. Слух цепляется за аляповатые, броско рифмованные фразы и слова, а сознание отвергает их в силу того, что они лишены настроения и мысли. Гармония нарушена настолько, что к концу альбома материал надоедает своим однообразием. Всего одно звено из цепочки «тема-аранжировка-голос-текст» выпало, а «Наутилус» «забуксовал» в этой музыкальной форме. Я бы сказал, что альбом полностью провален, если бы не две великолепные вещи: «Взгляд с экрана» и «Шар цвета хаки». Первая — острая, сразу узнаваемая картинка нашей жизни, с ее расхождениями между идеалами и реальностью. Вторая — продолжающая стилистически «Невидимку», гениальная по своей искренности и простоте, по образности решения антивоенной темы, которая в последнее время стала предметом спекуляций со стороны многих профессиональных музыкантов» (Д).

«Эпиграф» очень четко задает настроение, которое подхватывает «Эта музыка будет вечной». В эту вещь въезжаешь, как по рельсам. Синтезатор, несмотря на свое однообразие, подан вначале просто здорово. Пустота, прозрачность. Этакие своды и арки. Голос Бутусова эмоционален, он перекрывает все диапазоны, всю гамму, весь спектр эмоций: боль, сарказм, опустошение, тревогу, надежду. И все это спаяно воедино каким-то неуловимым холодом. Музыка веет тревогой, а голос Бутусова все шепчет и шепчет: «Я должен начать все сначала…», пытаясь убедить себя самого. Мне кажется, эта вещь о надежде, только нет веры в этот рецепт: «заменить батарейки» — он совсем в духе XX века, но душа-то его не приемлет.

«Казанова» тоже преподносит ворох рецептов от разлуки и… пустоты. Лирический герой — жалкое задерганное дитя стеклянных пещер с раздутыми амбициями, жаждой власти и бессилием души.

В «Казанове» наконец-то вылез сакс Могилевского и весьма освежил электронное звучание. «Праздник общей беды» — самая неудачная вещь альбома. Описываемый праздник автору не нравится. Ну не нравится и не нравится…

…Первые аккорды долгожданного «Алена Делона». Это самая гладкая и стильная вещь «Разлуки». И еще: уж слишком простая и доходчивая вещь, а если вспомнить стёбовый припев, получается карикатура. Наверное, в жизни все несколько не так.

«Свердловские рокеры всегда выделялись своими пацифистскими вещами. Сильным эмоциям песни «Шар цвета хаки» веришь больше, чем «отстраненным» «Казанове» или «Взгляду с экрана».

В тексте песни «Наша семья» постоянные рефрены. Такое ощущение, что песню спели три или четыре раза — все уже давно ясно, но она все не кончается. Текст весьма далек от какой-либо поэзии.

«Рвать ткань» — бытовая зарисовка, ничего не раскрывающая. Возникает вопрос: зачем все эти мрачные пейзажи и что в них есть, кроме того, что я и так уже знаю. Фотография действительности без внутреннего переосмысления увиденного автором никому не нужна.

Самой неожиданной дня меня явилась вещь «Это так просто». Неожиданная после того поверхностного, плакатного языка с минимумом поэзии и с внутренним равнодушием, что мешает понять и почувствовать «Разлуку». Вся магия строчек «это так просто», «всего лишь» заключается в их правде, какой-то новой и непонятной, совершенно невозможной и до жути знакомой. Это — квинтэссенция «Разлуки», эпитафия ее герою. Теперь становится ясно — почему «Разлука». Ее герой весь в себе, в собственной рефлексии, он видит лишь поверхность мира, на который ему в глубине души наплевать, и, в конце концов, ему становится плевать на себя — отсюда эта глубинная тупая боль, отрешение и опустошение.

Великолепная концовка.

Новый альбом «Нау» сделан с очень и очень большими претензиями. Жаль, что реализация недотягивает до их уровня. «НАУТИЛУС» — моя любимая советская группа, и поэтому я предъявляю к ней, быть может, несколько завышенные требования, но иначе не могу. «НАУ» может многое, «НАУ» еще себя покажет!

Пусть будет новый альбом, пусть будет больше глубины в текстах, больше разнообразия в музыке. Я чувствую за «НАУТИЛУСОМ» огромные возможности». (Т. Д.)

«Магнитофон отматывает первые метры ленты. И сразу первое разочарование: слишком напоминает «ДДТ». Сплошные контрасты: крик-протяжная мелодия-драм-машин, и даже «музыка вечна-батарейки». Не узнаю Кормильцева: куда делись его «машинищи-машины-машинки»? Слова удивительные, во рту тают. Голос Бутусова довершает дело — я ничего не понимаю, я поражен, в голове вертится «старый градусник лопнул как прекрасно, что ты ушла».

Потом вдруг «Казанова». Начинаю балдеть (в итоге понимаю — хит!), но темп снижается, и «Праздник общей беды» проходит под сожаление от перегруженности текста словами. «Ален Делон» — скупо, крупно. «Шар цвета хаки» — да просто здорово! Дальше… хуже. Песенка поджигателя просто идиотизм. В следующей хорошо только «сметана на бананах». И, наконец, последняя (неожиданно последняя) вещь вернула меня к началу альбома… — вот таким было первое впечатление.

Альбом называется «Разлука», и многие не понимают, почему он так называется, а если и понимают, то не задумываются, почему он вышел именно сейчас, и что он, собственно, делает в этом мире. А «Разлука» живет и действует на нас, и ее действие зависит от нашего воспитания, образования, характера и т. д. Другими словами: зависит от нашей культуры. «Разлука» оторвана от создателей, живет собственной жизнью — это, если хотите, и есть та самая настоящая разлука, когда «я отрываю от себя части» («Невидимка»), «я уже не хочу быть поэтом» («Разлука»).

«Альбом далек от совершенства. Единственная вещь, где что-то чувствуется, написана не Кормильцевым: «Шар цвета хаки»» (М).

(«Свердловское рок-обозрение», № 3, 1987)

Бом. Бом. Бом. Тревожный колокольный звон отсылает меня в прошлое десятилетие. Именно тогда в память отчетливо врезался наполненный болью голос Джона, кричавший: «Mother, you have me…»

Иллюзия моментально рассеивается под хлесткими ударами барабана.

Монотонность взрывается автоматной очередью гитары. Ассоциативный посыл достигает своей цели: начинаю вспоминать те далекие дни, когда два десятка имен и названий объединяли всех в некую духовную общину. Смешно, но так было.

Сейчас все кувырком, время валится в какую-то черную дыру, пирамида нереализованных идей становится выше с каждым днем. Тут уже не до развлечений, жизнь предъявляет свои правила, ведет с нами другую игру.

Жесткая, словно треугольная, мелодия вызывает смутное беспокойство, преследующее на протяжении всего альбома.

Будто возникающий в глубинах подсознания готический хорал придает композиции смысловую завершенность и цикличную повторяемость одновременно.

Следующий номер несет, пожалуй, основную нагрузку новой программы «Отражения». В альбоме он отлично сбалансирован, логически вставлен на свое место. Просто радует экономная кода клавишных в духе ранних «Stranglers».

«Замкнутость круга» я слышал в двух вариантах. Первый, не вошедший в альбом, мне больше по душе. Здесь же в некоторых местах голос как-то несуразен. Приходится напрягать слух, улавливая мелодию. При этом теряется смысловая доходчивость текста. Этот момент сказывается и в «Другой игре», и в «Новой песне». Обильный информационный поток словно разбивается на мелкие ручейки фраз острыми, порой диссонансными аккордами, искажая цельность восприятия. Возможно, при длительном знакомстве картина меняется, но у всех ли хватит времени и желания прослушать эту работу нужное количество раз?

Я считаю, «Отражению» есть смысл не бояться добавлять в музыку что-нибудь из «Золотого фонда», но не успевшее набить оскомину. Важно не переступить порог узнаваемости. А когда в двух вещах подряд проскальзывают вкусноты a-la Allan Parsons; да еще стинговский вокал, растиражированный «ФОРУМОМ», назойливо лезет в уши, возникает вопрос: «Стоит ли так упорно искать непохожести в подаче материала, тут же допуская явное эпигонство?»

В целом успешный номер «Когда теряются минуты» проигрывает пол-очка из-за назойливой дидактики. А строчки про любовь к хозяйственному мылу показались мне шаткой позой, не подкрепленной реальностью.

Профессионально работает звукооператор, саунд вполне пристоен. И с юмором у ребят все в порядке. Невольно вызвала улыбку рок-н-ролльная изюминка перед песней «Не надо этого». Композиция хорошо звучит и живьем, хотя кое-кто в зале склонен адресовать сей призыв к самим музыкантам. Возможно, из-за того, что на сцене группа работает вполнакала: ребята словно замкнуты в круге собственного имиджа. Контакт с залом — нулевой. Эта отчужденность, подчеркнутая избытком пиротехники и света, была бы оправдана, если бы выступление было удачно срежиссировано.

Даже паузы между номерами нужно подавать как составную часть шоу. Пока же только Филиппов смотрится эффектно, но, если Кондаков не найдет свое сценическое лицо, дело не сдвинется с мертвой точки.

«Новая песня», в отличие от своего антипода, слушается с трудом. Хотя, может, такой она сделана с умыслом? Эта намеренная незавершенность может быть намеком на продолжение поиска, в коем группа пребывает последние годы. Финальные удары колокола призывают вновь обратиться к началу.

Если же представить новый альбом «Отражения» с гастрономической точки зрения, перед вами возникнет дымящийся кусок не прожаренного мяса с выпирающими обломками костей, обильно усыпанный перцем и украшенный яркой зеленью. Вдыхая аромат этого блюда, вы убедитесь, что насытить ваш голод оно вполне способно. Если не доверяете моему вкусу, то попробуйте сами. Нет, вы сходите в рок-клуб и попробуйте!

Приятного вам аппетита!

М-р Кайт

(«Свердловское рок-обозрение», № 3, 1987)

Как ни странно, но при всей металлургичности Свердловска «Р-клуб»-86 — первый альбом в стиле чистого харда, безо всяких арт-роковых и нововолновых примесей. Все по-взрослому: раскаты барабанов, гитарные запилы и вопли в стиле Ронни Джеймса Дио. «Прокаженный» и «2х2=4» — крепкие хиты, которые украсили бы репертуар любого тяжелого коллектива, в этом мини-альбоме они просто сияют, словно бриллианты.

Вот только оправа у этих сокровищ не особо драгоценная. Внимательный слушатель скоро замечает, что слаженно и без перебоев работает только ритм-секция Моисеев+Назимов. Аранжировки сплошь и рядом зияют дырами, гитара Злоцкого порой уходит куда-то не туда, а Агап частенько дает петуха.

Конечно, если слушать «Р-клуб» на пределе громкости (как делали особо тонкие ценители жанра), то можно не обращать внимания на подобные «мелочи», а просто наслаждаться «мащщой». Говорят, что после подобных аудиосеансов фанаты других тяжелых групп не сразу могли вспомнить таблицу умножения. Поклонникам «Р-клуба» такое не грозило. Они с ходу могли ответить, что «2х2=4»!

Д. Лемов, 2016.

Об этой записи я слышал давно, но как-то по разным причинам не удавалось послушать ее целиком. И только припертый к стенке собственным обещанием сделать на нее рецензию, был вынужден обратиться к Володе Шахрину. От него же я узнал массу фактических подробностей того вечера, которые помогли придать некоторую упорядоченность моим эмоциональным вывертам.

Итак, в субботу вечером в Свердловске собрались рокеры регионального масштаба. По предложению Владимира Шахрина, решили за этот вечер слепить целый альбом на материале группы «Чайф». Нельзя сказать, что это был джем-сейшн в чистом виде, так как музыканты недостаточно хорошо знали шахринские вещи, хотя прецедент совместного выступления уже был. Володя показывал основную структуру каждой песни, на раз все это прогонялось, уточнялись партии каждого, и уже на второй раз инструментал переносился на ленту. Голоса записывали отдельно, но из-за отсутствия «ушей» приходилось вслушиваться в тихое щебетание колонки. Половина энергии ушла на то, чтобы просто попасть в такт.

Операторов в тот вечер было в избытке, может быть, поэтому каждый мэтр желал переложить ответственность на другого. В итоге фонограмма даже после многочисленных чисток звучит в лучшем случае на «четыре с минусом». Ну, может, на «три с плюсом». А в общем, в этом эксперименте свердловских, простите, уральских рокеров важна была сама идея: взять и записаться, не дожидаясь благоприятных студийных условий, которые когда еще будут.

Начало ленты обычно для записей такого рода: свист, хлопки, оптимистические выкрики… Реггейевская гитара Шахрина ввела меня в первый номер альбома. Песня, написанная в свое время про какого-то конкретного человека, непонятно с чьей подачи была переадресована чуть ли не самому Гребенщикову. Иначе как объяснить те реверансы в финале: «Рубинштейна, 1З — Сенсемилья! Домашний адрес БГ — что-то невразумительное…» — Не понял.

«Реклама» прозвучала традиционно, как и в «чайфовом» варианте, разве что акустическая гитара Белкина привнесла в аранжировку нечто новое.

Первые такты «Правильного мальчика» заставили меня теснее прижаться к динамикам: «Это что еще за звук?» Мое недоумение рассеял Володя: «А здесь у нас был тромбон. Владимиров дул». На мой взгляд, неплохо. Я всегда считал, что духовые в самой малой дозе никому не повредят. «Чайфу» тоже. Ничего, как только вернется со службы Вадик Кукушкин, все встанет на свои места. Хотел бы отметить, что в этом варианте вокал Шахрина был чем-то средним между рэпом и рок-н-ролльным запевом. Причем ни один из музыкантов не выскочил вперед ни на полтакта. Это радует.

Следующая песня, по словам автора, — басня. Прослушал ее внимательно два раза, но так и не понял, кто же такие вороны, так страстно любящие «италомьюзик»? Кто соловьи — понятно сразу. А вот вороны? А вообще номер удался: красивая мелодия, приятный голос, интересные инструментальные партии.

Очень порадовала «Легенда о былых мужьях», до этого я ее не слышал. Володя согласился, что это в какой-то степени самопародия, хотя и немного сырая. Над темой стоит поработать, и это будет верный хит. Все бы ничего, но подкладка в «Легенде» записана из рук вон плохо.

Знаменитый шахринский «Совет» был любовно украшен «знакомым до боли» орнаментом бас-гитары Димы Умецкого. А в финале Володя так отчаянно взвыл, что я не отказал себе в удовольствии обозвать его Рави Шанкаром.

«Пиво» почему-то меня не порадовало. Даже голос Шахрина, обычно раскованный, в этих рок-н-ролльных частушках про шарташские удовольствия здесь как-то задавлен. Удалой припев звучит фальшиво, видимо, просто сказалась усталость.

Ну, а теперь, Володя, держись крепче. Песня с безобидным названием «Ты сказала» после первого прослушивания вызвала во мне удивление: «Зачем?» Со второго раза — унылое чувство разочарования, с третьего — желание обратиться к Шахрину с просьбой не писать больше таких песен. В свое время я уговаривал его отказаться от таких номеров, как «Гимн весне» (не слыхали? — и слава богу!). Подобные поклоны непритязательным вкусам гопников не сделают «Чайфу» доброго имени, а навредить могут много, и не только им. Такие незрелые плоды могут вызвать хроническую оскомину у тех, кто призван удобрять почву вокруг нашего общего рок-дерева.

По иронии судьбы, этот скандальный номер записался лучше остальных. Слаженный хор всех присутствующих в «студии» напоминал славные добрые времена «Богемской рапсодии». Это, кстати, дало повод Шахрину использовать в качестве аргумента тот факт, что «все было сделано от души». Я робко возразил, что от души можно с таким же успехом декламировать клозетные стишки. Забыл добавить, что на записи этой смурной штучки на барабанах сидел «джюсовый» Назимов, а басгитарил Умецкий.

Заключительным аккордом мероприятия являлась «Зинаида», напетая не лишенным приятности тенором Володи Бегунова. Написанная на чьи-то лирические стихи, эта песенка представила нам обычный продукт творчества второго гитариста «Чайфа», которому на выступлениях отводится времени как раз в меру, чтобы слушатель не успел заскучать.

Для пущей убедительности хочу перечислить основных участников записи (со слов Шахрина):

В. Шахрин — Э и А-гитары, ведущий вокал;

В. Бегунов — А и Б-гитары, перкуссия и даже вокал;

Е. Белкин — 12-струнная А-гитара;

А. Нифантьев — Б-гитара, голос;

В. Маликов, В. Назимов, А. Потапкин — барабаны;

Д. Умецкий — Б-гитара, вокал;

В. Огоньков — гитара, колокольчики;

В. Владимиров — тромбон.

В хоре участвовали все вышеперечисленные, а кроме того, Слава Бутусов, Густов и все прочие. Кто был, тот знает.

Считаю, что подобные встречи рокеров интересны не только своим конечным результатом — фонограммой, — но и полезны самим музыкантам. Давно пора от общих разговоров и провинциального нарциссизма переходить к реальным проектам. Аналогичные хэппенинги, позволяющие в творческой обстановке обсудить достоинства и недостатки того или иного автора, должны проводиться как можно чаще. И тем выше будет их продуктивность, чем откровеннее будет разговор, ибо снобизм в принципе чужд рок-музыке.

«Чайф» сделал шаг навстречу. Кто следующий?

Х. Джудов

(«Свердловское рок-обозрение», № 2, 1986)