История яда

Глава X ПОЛЗУЧАЯ СМЕРТЬ

Преображенный яд в своем новом обличье впервые вышел на европейскую арену в период первой мировой войны. Оказалось, он обладает потрясающей силой, а у воюющих держав накопились горы отравляющих веществ. Яд, нашедший военное применение, лишился во многом традиционного ореола таинственности, но зато приобрел невиданную мощь, став первым видом оружия массового уничтожения. Впрочем, человеку ничего не пришлось изобретать: удушающие газы использовались в борьбе с врагами еще в глубокой древности. Возможно, данной тактике люди обязаны Chilognatha, очаровательным маленьким созданиям из огромного семейства многоножек. «Хочешь жить — не высовывайся». Эти слова могли бы послужить девизом страстным любителям перегноя и опавших листьев, которые их питают и укрывают. У скромных и миролюбивых насекомых есть одна малопривлекательная особенность: на теле у них иногда выступают капельки желтоватого цвета. И запах у этих летучих выделений всегда разный, но нельзя сказать, чтоб очень уж приятный. Они пахнут то хлором, то креозотом, то камфарой. А стоит вам притронуться к ближайшим родственникам наших крошек — многосвязам, и они начинают источать запах горького миндаля! Благодаря своему роковому аромату непритязательные любопытные лакомки по праву считаются изобретателями удушающих газов; к тому же, некоторые тропические их виды выделяют яд с едким запахом, раздражающий эпидермис.

Но люди с самого начала пытались перещеголять многосвязов. Полибий сообщает, что в 187 году римляне осадили Амбрацию, небольшую коринфскую колонию, основанную в Эпире. Греков, спрятавшихся в подземелье, завоеватели выкурили с помощью дыма. Много столетий спустя инквизиторы Дофине таким же образом расправились со строптивыми гугенотами, пытавшимися укрыться под землей. Китайцы творчески подошли к данному вопросу и изобрели химические бомбы с омерзительным запахом! Выделяемый ими газ вызывал сильнейшее раздражение бронхов. Итальянский натуралист Фиораванти, в свою очередь, предложил коктейль, состоящий из растительного масла, жира, скипидара, серы и других, не менее аппетитных препаратов. Результат оказался превосходный: газ вызывал удушье и обильное слюноотделение.

В мае 1813 года, после того, как генерал фон Бюлов потерпел поражение под Баутценом, в Берлин вот-вот должны были войти войска Наполеона. Немедленно был созван муниципальный совет для принятия решительных мер. Один из членов совета, фармацевт по профессии, предложил генералу еще совершенно неопробованное средство. Штыки на концах винтовок, оказавшиеся малопригодными в бою, следовало заменить… кистями. Эти инструменты, обычно использовавшиеся в более мирных целях, перед самой атакой нужно было окунуть в ведро с синильной кислотой. Дело обязательно дойдет до рукопашной, и тогда останется только поднести отравленную кисть под нос противнику, и он рухнет замертво! Генерал поблагодарил услужливого изобретателя и сказал, что подумает над этим предложением, но в конце концов не стал трогать штыки. Вероятно, ему просто не хотелось лишать берлинцев удовольствия помалевать на досуге. Идея, которой пятнадцатью годами позже французский фармацевт Лефортье поделился с военным начальством, была гораздо серьезнее, но тоже не получила признания. Лефортье изобрел «химическую» бомбу, выделявшую при взрыве газ без запаха, который вызывал неудержимые приступы кашля. Артиллерийский комитет отверг это предложение, поскольку не получил достаточных доказательств того, что средство сможет парализовать войска противника.

В 1852 году генерал Пелиссье, командующий войсками в Алжире, отличился во время усмирения кабилов. Этот пламенный сторонник решительных мер без колебаний разжег костры из сырой древесины и выкурил из пещер целое африканское племя. Французская общественность единодушно осудила жестокую выходку Пелиссье. Но карьера будущего маршала ничуть от этого не пострадала, и вскоре он принял командование французским экспедиционным корпусом в Крыму. Во время осады Севастополя бравый вояка настойчиво советовал использовать ядовитые бомбы, начиненные саcodyle или двуокисью серы. Его предложение, тем не менее, отклонили.

Еще один фармацевт, немец по национальности, изучавший свойства вератрина, хотел найти практическое применение своим знаниям. Он предложил наполнить этим алкалоидом, содержащимся в морознике, артиллерийские снаряды, но начальство и на сей раз посчитало его идею неосуществимой.

Немцы, вне сомнения, являются пионерами в области применения химического оружия в военных целях. Адольф фон Байер ратовал за использование слезоточивых веществ еще в 1887 году, но только в 1912 году французская полиция впервые применила их для расправы над «разбойниками с большой дороги». Некоторые немецкие специалисты, например, доктор Ханслиан, знаменитый летописец химических войн, утверждают, что французы первыми использовали ручные гранаты, начиненные бромуксусным эфиром, в марте 1915 года. Тем не менее в военных архивах не содержится никаких сведений на этот счет. А незавидную должность «отца» химических войн занимает все-таки нобелевский лауреат Фриц Хабер.

Когда густой туман рассеивается и небо понемногу проясняется, с высоты утесов мыса Гри-Не можно различить побережье Англии. В этом месте Францию и ее островного соседа разделяют каких-то сорок километров. Сегодня их и расстоянием-то не назовешь, а когда-то самым настырным захватчикам не удавалось его пересечь. Булонь, Кале и Дюнкерк — эти три города на протяжении столетий являлись морскими форпостами Фландрии; отсюда велись постоянные наблюдения за проливом; завоеватели, намеревавшиеся высадиться на берегах Великобритании, никак не могли их миновать. Одновременно Булонь, Кале и Дюнкерк служили надежной защитой тыловой Фландрии, стране, расположенной примерно в сорока метрах ниже уровня моря. На юге равнина незаметно переходит во Фламандские горы, возвышающиеся на тридцать-сто пятьдесят метров над почти абсолютно ровной местностью. Понятно, какое огромное стратегическое значение имели три города, выполнявшие роль буфера между континентальной Европой и Британскими островами. Недаром Антанта на протяжении четырех лет боролась с Германской империей за обладание ими. Именно эта низменность явилась ареной кровопролитных сражений, во время которых противники пускали в ход все возможные средства. Именно здесь были изобретены и впервые использованы на практике методы химической войны.

В первых числах октября 1914 года германский генеральный штаб решил переместить основные силы во Фландрию, с тем чтобы овладеть Кале, который кое-кто уже называл «немецким Гибралтаром». Между городом и германскими войсками находилась всего лишь небольшая речушка Изер, которую, в принципе, ничего не стоило переплыть. Мысли немецкого командования занимали, в первую очередь, невысокие ипрские холмы, которые могли служить противнику опорным пунктом и помешать успешному продвижению. В сущности, действительных причин для беспокойства не было: у немцев в распоряжении находились свежие, хорошо обученные войска, можно сказать, цвет зарейнской армии. Германское командование рассчитывало, что бой займет не более нескольких часов, после чего союзные армии, подавленные мощью и численностью имперских вооруженных сил, будут окончательно смяты. Немецкие дивизии смогут затем совершить прорыв к морю. Защита Кале будет носить чисто символический характер, и вскоре основной пункт высадки английских войск окажется в руках противника. Совершив эту «увеселительную прогулку», немцы смогут не спеша вернуться на юг и покончить с остатками союзнических армий.

Однако генштаб Вильгельма II жестоко просчитался: союзники оказали неожиданное сопротивление не с суши, а с моря. Наиболее удобный маршрут наступления пролегал вдоль прибережных дюн, прикрывавших со стороны пролива слишком низкую равнину. Немцы, естественно, не обладали господством на море, между тем английский флот был, как всегда, на высоте. Британцы открыли заградительный огонь снарядами очень крупного калибра и закрыли немцам водный доступ в Ньивпорт. Германские войска вели яростные бои с 24 по 31 октября 1914 года, безуспешно пытаясь форсировать Изер. Напомним, что равнина находится ниже уровня моря, и это-то обстоятельство сослужило добрую службу сильно поредевшим союзным армиям. Должность ньивпортского шлюзового смотрителя была чисто номинальной: стоит только открыть все шлюзы, и низменность превратится в обыкновенный залив, и хотя глубина его окажется невелика, переправиться через него все равно будет невозможно. Подобная уловка позволила бы надолго затормозить продвижение немцев.

Перед лицом ожесточенных атак противника бельгийский штаб после недолгих колебаний решился-таки вечером 27 октября поднять затворы. 28 числа в полдень морской прилив начал затапливать низменные места. Наводнение продолжалось всю ночь, и немецкая армия, чтобы не увязнуть в грязи, вынуждена была срочно отступить на твердую почву. Вода тем временем поднималась и поднималась, отступление становилось все более поспешным — приходилось даже бросать важную боевую технику. Германские войска, отброшенные в глубокий тыл, развернули первую битву под Ипром, продолжавшуюся с 1 по 14 ноября.

Благодаря чудодейственному открытию шлюзов союзные войска получили необходимую передышку и дождались прихода главных сил. На этот раз Па-де-Кале удалось отстоять, а с мечтой о немецком Гибралтаре агрессорам пришлось распрощаться до следующей войны.

Обеспокоенный, несмотря ни на что, тревожным ходом событий, маршал Френч, командовавший английским экспедиционным корпусом, решил разбить возле Булони большой укрепленный лагерь. Благодаря такому расположению войск он надеялся обеспечить себе свободу сообщений с Англией. В то же время нельзя было ждать, пока враг оправится от нанесенного удара. Поэтому англичане и французы перешли в наступление, но были, в свою очередь, остановлены воинскими частями под командованием герцога Вюртембергского, которые все еще пытались овладеть Ипром.

Таким образом, вражеские армии укрепились в двух шагах друг от друга, готовые по первому сигналу пойти в атаку.

Новая линия фронта протянулась теперь подобно пятидесятикилометровой змее от Ньивпорта на Северном море до Армантьера. Бельгийская армия разместилась на севере, а франко-британские силы, сосредоточившиеся на центральном и южном участках, расположились лицом к лицу с IV-й и VI-й немецкими армиями.

Во главе союзнических войск встали соответственно маршал Френч и генерал Фош; последний, к тому же, взял на себя командование северной группой армий.

Укрепившись на своих позициях, противники провели ряд атак и контратак, пытаясь прощупать линию обороны противоположной стороны. Военные действия разворачивались на местности, изрытой оросительными и осушительными каналами и плохо приспособленной для широкомасштабных маневров: почва, затопляемая водой, превращалась в трясину, и любое смелое начинание неизбежно терпело крах.

Атаки немцев под Ипром отличались особой ожесточенностью, и на то были свои причины: на фронт прибыл сам кайзер, и германские генералы 30 октября 1914 года пообещали устроить ему триумфальный въезд в город. Но это свидание с победой так и не состоялось; дело в том, что Жоффр, главнокомандующий французскими вооруженными силами, справедливо обеспокоенный сложившейся ситуацией, стянул во Фландрию все кавалерийские и артиллерийские части, находившиеся в его распоряжении. В Касселе, где в то время находилась штаб-квартира северной группы армий, каждую ночь слышался нескончаемый грохот колес: колонны грузовиков отвозили солдат на линию фронта. Свежее подкрепление спешило сменить воинские подразделения, истощенные кровопролитной битвой.

Ипр, который называли «воротами Фландрии», находился в центре второго выступа в змеевидной линии фронта. Немцы сосредоточили все свои силы на южной стороне дуги и сражались с таким неистовством, что грозили прорвать фронт на британском участке.

Под натиском четырех немецких дивизий на линии фронта образовалось нечто вроде «мешка», вскоре превратившегося в очень опасную брешь.

Чтобы ликвидировать прорыв, Фош бросил в его район восемь батальонов и несколько артиллерийских батарей.

1 ноября произошло одно из самых кровопролитных сражений. Немецкое командование, пообещав кайзеру, что он в этот же день совершит триумфальный въезд в Ипр, развернуло решительное наступление. Все было продумано детальнейшим образом. Союзная разведка, со своей стороны, донесла, что император Германии будет находиться в три часа дня в Гелювельте, деревушке, расположенной в десяти километрах от города. Самолеты наблюдения привели в полную боевую готовность: заметив императорский кортеж, они должны были забросать его бомбами, а затем обстрелять из пулеметов. В то же время французы пустились на отвлекающий маневр и провели ряд боковых контратак, которые так ни к чему и не привели. Располагавшийся немного южнее английский кавалерийский корпус в результате мощнейшей лобовой атаки немцев был отброшен в глубокий тыл.

Тогда Фош решил пополнить резервный кавалерийский корпус и ввести в бой все войска, находившиеся у него в распоряжении под Ипром. Благодаря этому шагу генералу удалось в последний момент спасти ситуацию. Еще целых десять дней немцы пытались прорвать фронт в местах его стыков, нанося один сокрушительный удар за другим, но так ничего и не добились. К 10 ноября генеральный штаб смирился с невозможностью сломить сопротивление союзников, и через три дня первая Ипрская битва закончилась.

Начиная с этого дня маневренная война завершилась, и противники, неожиданно уподобившись кротам, засели каждый в своей норе. Вслед за ожесточенным сражением наступил этап укрепления позиций. Солдаты превратились в землекопов и взялись за рытье траншей, строительство блиндажей и ходов сообщения. На всем протяжении фронта разместили склады с боеприпасами первой, второй и третьей линии. Инженерные службы направляли сюда все новые и новые мотки колючей проволоки, которой суждено будет стать неотъемлемой частью военного пейзажа. Никак нельзя было обойтись и без крепежного леса, шедшего на постройку блиндажей: в них солдаты укрывались во время артобстрелов. Фронт стал статичным, одевшись сетью проволочных заграждений и покрывшись лабиринтом глубоких и мелких траншей, откуда каждая из сторон вела постоянное наблюдение за другой. С высоты птичьего полета все это пространство казалось плоской, зигзагообразной, тесно сплетенной сетью, населенной целыми гнездами обезумевших кротов.

Теперь, когда и та и другая армии так прочно обосновались на своих позициях, прорыв обороны становился делом неосуществимым; все было готово для чудовищных жертвоприношений, которые в последующие годы обескровят целые нации.

Союзники в последний раз попытались прорвать германский фронт в районе Ипра в конце декабря 1914 года и потерпели серьезное поражение. После этого воюющие стороны, за неимением сил и идей, решили придерживаться максимально простой тактики, состоявшей в простом выжидании.

Но для того чтобы выйти из этого нелепого положения, необходимо предпринять нечто совершенно новое. Возможно, инженеры и ученые смогут предложить проект какого-нибудь чудо-оружия, которое обеспечит его обладателям подавляющее военное превосходство, оружия, с помощью которого фронт наконец-то будет прорван? Позиционная война вряд ли приведет к положительному результату; нужно изобрести новое, невиданное средство массового уничтожения. Ну а пока остается прибегнуть к полумерам.

Прежде всего, необходимо максимально использовать артиллерию, главную помощницу пехоты, чтобы свести до минимума людские потери. Перед началом локального наступления тяжелая артиллерия должна обстреливать продвинутые позиции противника и уничтожать огневые точки и пулеметные гнезда.

Быстрому продвижению мешают, однако, проволочные заграждения; к счастью, один французский артиллерист заметил, что не такие уж они непреодолимые. По его словам, достаточно шестьсот раз ударить из пушки 75-го калибра, и в самой густой сетке образуется дыра в четыре метра шириной, а затем препятствие можно взять приступом. Этим приемом, в котором хвастовства было больше, нежели практической ценности, пользовались потом на протяжении всей войны. Во всяком случае, идея оказалась более серьезной, чем предложение использовать бронированные тележки, изготовленные из дюнкеркских «полуфабрикатов»: строить из них корабли на фландрских верфях было крайне опасно.

Солдат должен был толкать передвижное средство индивидуальной защиты перед собой, укрываясь за ним от вражеского огня. Но попробовал бы он только пуститься с этой штуковиной на попятный — враги мигом бы изрешетили его…

«Гроб на колесиках» оказался абсолютно непригодным в бою; из-за своего значительного веса тележка увязала в рыхлой почве и облегчала задачу противнику — ведь солдат тогда при всем желании не мог сдвинуться с места.

Но главной проблемой для пехотинцев оставались заграждения из колючей проволоки; эти неподвижные стражи всегда стояли у них на пути, жадно впиваясь своими остриями в тело и подставляя его безжалостному огню противника. Помимо артиллерии, в ход пускали также большие кровельные ножницы. В ночь перед наступлением саперам давали приказ незаметно пробить брешь во вражеских заграждениях. Солдаты, получившие это сложнейшее задание, считали себя почти что смертниками; для его выполнения требовались поистине нечеловеческие мужество и бесстрашие.

Из специальных пушек запускали также крюки, цеплявшиеся за проволоку, и с безопасного расстояния разматывали сетку. Неоценимую услугу оказал армии своими изобретениями Жорж Клод, неугомонный предприниматель и гениальный инженер. Он предложил собственный проект бомбы, начиненной жидким кислородом, с помощью которой можно было поднять на воздух целый участок заграждения. Но при использовании этого оружия сами артиллеристы подвергались еще большей опасности, чем враги, и поэтому от изобретения пришлось отказаться…

Что же касается химического оружия, союзные державы не предпринимали никаких исследований в данном направлении. Пункт 23 Гаагской конвенции накладывал недвусмысленный запрет на использование яда и химического оружия в военных целях: «Государства-участники договора сообща решили отказаться от метания химических снарядов с целью распространения ядовитых или удушающих газов». Но по ту сторону Рейна дела обстояли совсем по-другому. Да и могло ли быть иначе в стране, по праву гордящейся тем, что у нее впервые в Европе, да и во всем мире, появилась такая отрасль индустрии, как химическая промышленность? В лице профессора Фрица Хабера Германия имела в те времена эксперта с мировым именем. В начале войны ученый работал в Институте кайзера Вильгельма; функцию этого научно-исследовательского заведения выполняет теперь Институт Макса Планка. Импозантный сорокашестилетний силезец, специалист в области термодинамики, занимался, в частности, сжатыми газами. Ученый разрабатывал метод сжатия водорода и азота под давлением в несколько сот атмосфер и благодаря этому в 1913 году сумел осуществить промышленный каталитический синтез аммиака. По иронии судьбы «отец» химической войны был награжден Нобелевской премией по химии за работы по термодинамике газов!..

Его знания и опыт сыграли решающую роль при подготовке первых химических атак. В начале войны Фриц Хабер работал в своем институте в Берлине с различными смертельно опасными газообразными веществами, которые можно использовать в боевых условиях. Об этом мало кто знал, а союзники и вообще ни о чем не догадывались. Именно Фриц Хабер посоветовал германскому командованию провести крупномасштабную газовую атаку. Руководство великого Рейха внимательно прислушалось к мнению человека, осуществившего синтез аммиака с помощью атмосферного азота, благодаря чему Германия перестала ощущать зависимость от Чили, поставлявшего ей нитраты. А ведь раньше взрывчатку делали как раз из этого сырья.

На нескольких учебных полигонах по совету Хабера были проведены предварительные испытания. На одном из них присутствовал сам кайзер, и увиденное произвело на него живейшее впечатление. Вильгельм дал согласие на использование дурманящих газов в военных целях, но вроде бы запретил применять ядовитые вещества.

В начале 1915 года, по мере приближения того рокового момента, когда впервые будет пущен в действие отравляющий газ, на северный фронт на протяжении нескольких дней поступали однотипные грозные известия; в лагере союзников впору было забить тревогу. Но сколь бы серьезны ни были предзнаменования, ответственные лица проявили непозволительную беспечность и так и не приняли надлежащих мер. Главный штаб северной группы армий был целиком поглощен приготовлениями к широкому наступлению под руководством генерала Фоша. Речь шла о массированной атаке по всем линиям северного фронта; по мысли Жоффра, задача состояла в том, чтобы отбросить врага с укрепленной позиции и, не дав ему оправиться на следующей линии, отбросить в глубокий тыл. У немцев, однако, были не менее грандиозные планы, поэтому они решили ускорить приготовления к газовой атаке, собираясь преподнести союзникам этот сюрприз 22 апреля. Впрочем, заниматься подобными шалостями германскому командованию было не впервой; имеются сведения, что немцы использовали удушающие газы еще в декабре 1914 года на Восточном фронте. Тогда девяносто или сто беззащитных русских, очутившихся в центре ядовитого облака, умерли от удушья.

Тем не менее, офицер Беляев, состоявший членом русской комиссии, в 1915 году проводившей в Лондоне углубленное расследование, заявил, что первую газовую атаку немцы провели между 31 января и 5 февраля 1915 года. Эти сведения подтвердили затем два других русских представителя, уточнивших, что противники использовали смесь хлора с небольшим количеством брома, явившегося, наверняка, посторонней примесью. Вещество хранили в баллонах в сжатом виде.

Людендорф, в то время главнокомандующий русским фронтом, в своих «Мемуарах», ничуть не смущаясь, рассказывает о том, как в конце января 1915 года IX-я германская армия получила 18 000 химических снарядов ввиду намеченного прорыва в районе Балимова. Атака действительно состоялась 31 января, но погода, по словам генерала, оказалась столь холодной, что использовать газ было невозможно. Похоже, химическую атаку все-таки провели, но результаты она дала незначительные. По сообщению «Хемикер Цайтунг» от 19 июня 1919 года, немцы применили химические снаряды на французском фронте в октябре 1914 года. Речь идет, впрочем, об обыкновенных бомбах, начиненных раздражающим веществом. Газ той же природы немцы использовали в марте 1916 года под Верденом; вероятно, это был бромистый ксилил или бензил, каждый из которых вызывает повышенное слезоотделение. 27 октября 1914 года германские войска обрушили на индийский корпус, стоявший на Нев-Шапельском участке, 3000 химических снарядов. Бомбы были наполнены чем-то вроде чихательного порошка, который действовал так слабо, что солдаты даже не поняли, какими снарядами их обстреляли. Немцы применяли слезоточивые газы в январе 1915 года под Лодзью, в Польше, а также под Ньивпортом на французском фронте. Все эти сведения огромной важности не доходили до командования союзных войск, вот почему оно даже не могло представить себе масштабов готовящейся трагедии.

И вот в штаб начали поступать еще более тревожные известия. 28 марта 1915 года один английский сержант из Лестерширского полка рассказал, что в тот же день взял в плен какого-то немецкого офицера, по счастливой случайности, в совершенстве владевшего английским. Пленный записал у себя в блокноте, что на по man’s land[22] хранятся баллоны со сжатым газом, который собираются использовать против британских войск, как только ветер подует в нужную сторону. Эти сведения офицер тотчас же передал в ставку главнокомандующего, и через два дня к месту, где предположительно хранились боеприпасы, был выслан в разведку отряд, куда входил и сам сержант. Разведчики в самом деле обнаружили огромное количество баллонов с газом, занимавших площадь в несколько сот квадратных метров. Новость тут же доставили в штаб, но никакой реакции на это не последовало.

Через два дня в разведывательной сводке Х-ой французской армии появился протокол допроса, которому подвергли другого немецкого «языка». Военнопленный, между прочим, рассказал, что за деревней Зоннебеке хранится огромное количество баллонов со сжатым газом. Немец сообщил также, для чего предназначены эти довольно необычные предметы, и намекнул на существование специального защитного снаряжения. На это тревожное донесение командование никак не отреагировало, его даже не довели до сведения британских и бельгийских союзных войск.

9 апреля 1915 года английский химик-инженер Рэдклифф направил в лондонское военное ведомство ноту, где сообщил, что немцы собираются в ближайшем будущем использовать удушающие газы. Рэдклифф настаивал на том, чтобы всех солдат на передовой немедленно снабдили противогазами. Ответственные лица с должным вниманием отнеслись к этому предупреждению, но предотвратить беду не успели.

15 апреля еще один протокол допроса пришел в ставку главнокомандующего из 11-й британской армии. На пленном из XXVI-го германского корпуса, которого взяли накануне под Лангермарком, был надет противогаз. Он охотно поведал о том, что немцы готовят газовую атаку, подтвердив тем самым сведения, содержавшиеся в сводке Х-ой армии.

Не на шутку обеспокоенный генерал Ферри, командовавший 11-й французской дивизией, предупредил об опасности своего бригадного командира. Он посоветовал ему сократить численность первой цепи, чтобы довести потери до минимума, подвергнуть бомбардировке зону, в которой предположительно размещены баллоны, и срочно выдать солдатам противогазы.

28-я британская дивизия, прикрывавшая Ипр, и соседняя канадская бригада тоже были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Кроме того, командованию ХХ-го французского корпуса и в генеральный штаб северной группы армий отправили специальные донесения.

На многочисленные предупреждения, направляемые в высшие командные инстанции, Ферри получил через несколько дней ответ, в котором говорилось, что всю эту историю с газом не стоит принимать всерьез и что у самого генерала нет полномочий обращаться к подразделениям союзнических армий. Что же касается расположения войск, то оно определено высочайшим начальством и вносить в него изменения на основании простых слухов категорически запрещено…

Тем временем в руки союзников попал немецкий документ, в котором на нескольких десятках страниц описывалось, как следует пользоваться газовыми снарядами, находящимися на вооружении у особых саперных частей.

За шесть дней до роковой даты бельгийский штаб известил французский о том, что у немцев имеются тюлевые респираторы, пропитанные какой-то жидкостью… Эти маски должны были защитить солдат от удушающих газов в тот момент, когда химические снаряды метнут во французскую цепь.

Кроме того, XXVI-Й германский корпус получил все необходимые указания относительно того, как обращаться с баллонами со сжатым газом, которые нужно было разложить батареями по двадцать штук через каждые сорок метров.

Бельгийцы, осведомленные обо всем лучше других, заявили на следующий день, что в Генте изготовлено 20 000 защитных масок, которыми должны были экипировать вражеские части. Более того, летчики союзных войск во время разведывательного рейса обнаружили в немецких траншеях, преграждавших дорогу на Броодзейнде, пресловутые газовые баллоны. А 17 апреля в результате атаки на 60-й высоте англичане овладели вражеским окопом, в котором находились точно такие же резервуары. И хотя их новые владельцы ясно представляли себе, с чем имеют дело, никто (и это просто невероятно!) не доложил о находке в рапорте о проведенной операции. Снаряды так и лежали в траншее несколько недель. Немцы, сильно обеспокоенные тем, что союзникам станет известно, какую именно операцию они планируют, на протяжении нескольких последующих дней пытались вернуть указанную высоту. И при этом использовали даже слезоточивый газ! Теперь уже речь шла не о тревожных предзнаменованиях, а о неопровержимых доказательствах, но высшее союзническое командование осталось глухо и слепо к ним, словно бы не желая смотреть в глаза действительности Противник тем временем, стараясь не упустить ни одной мелочи, занялся психологической обработкой свидетелей. В официальных рапортах, передававшихся по радио, немцы как бы ни с того ни с сего стали упоминать о неоднократном применении союзниками удушающих газов. Так они подготавливали почву для «ответного удара». Не вызывает сомнений, что ко времени первой химической атаки франко-британские вооруженные силы еще не располагали веществами наподобие немецких удушающих газов. До сих пор точно не установлено, когда союзники впервые применили газ, но доподлинно известно, что несколько долгих месяцев ушло у них на то, чтобы изобрести отравляющее оружие. Просто поразительно, как при таком количестве однотипных сведений, поступавших в штаб союзников, немцам удалось захватить их врасплох Французы, всецело поглощенные подготовкой крупномасштабного наступления под Артуа, считали, что немцы сами распространяют подобные слухи, чтобы удержать на месте войска, собиравшиеся выступить в начале мая. На самом деле, никто просто не хотел смотреть в лицо смертельной опасности, которой подвергались сотни людей, лишенных элементарных защитных средств.

И даже те, кто отчасти верил этим сообщениям, полагали, что газ (если о нем вообще может идти речь) вполне успеет рассеяться, прежде чем достигнет цели. А в разжиженном состоянии яд не представляет почти никакой опасности. Ну и наконец, союзники не могли даже предположить, что противник осмелится нарушить положения Гаагской конвенции, подписанной несколькими годами ранее

И вот, после многомесячных секретных экспериментов и приготовлений высшее командование имперских вооруженных сил определило участок западного фронта, на котором новое оружие профессора Хабера должно было пройти первое серьезное испытание. С этой целью выбрали наиболее уязвимый район северного фронта — к юго-востоку от ипрской дуги. Эта зона была расположена напротив деревни Зоннебеке и включала в себя знаменитую высоту 60.

При проведении операции огромное значение имело мнение метеорологов; так вот, синоптики утверждали, что наступило самое благоприятное время года, когда дуют юго-западные ветры.

Поначалу немцы преследовали весьма скромные цели, пытаясь, в первую очередь, удовлетворить научное «лобби» и, в частности, пользовавшегося огромным влиянием профессора Хабера, который был просто в восторге от предстоящего эксперимента. Поэтому вопрос о крупномасштабной операции с применением нового оружия неизвестного действия пока не стоял.

В середине февраля 1915 года немцы начали наполнять баллоны сжатым газом. С 10 марта весь участок фронта, удерживаемый XV-м германским корпусом, был готов к химической атаке. Но в конце марта стало ясно, что желанный северо-западный ветер дуть и не собирается; пришлось заняться подготовкой другого участка фронта. На сей раз выбрали северную часть выступа напротив Лангемарка.

Баллоны наполнили и планомерно разместили; все было готово к 11 апреля. На высоте 60 резервуары установили в траншеях; именно на них наткнулись англичане, но, как мы знаем, так ничего и не сообщили союзному командованию. Несмотря на указанную передислокацию, ветер в нужном направлении так и не подул, так что разрядка баллонов откладывалась со дня на день. Все эти отсрочки, однако, нимало не беспокоили немецкий генштаб, поскольку, повторяем, речь шла о локальной операции, направленной на то, чтобы отбросить франко-английские войска с желанного выступа. Немцы преследовали чисто тактическую цель, поэтому они не предусмотрели никакого резерва на случай возможного прорыва.

Наконец, поступила оптимистическая сводка погоды на 22 апреля, атака была назначена на 5.45 утра. После газопуска 215-й пехотный полк, находившийся в составе резервной ХХШ-й германской армии, должен был тотчас вступить в бой и овладеть местностью. За четверть часа до начала операции пришлось, однако, приостановить обратный отсчет, потому что в воздухе не было ни ветерка. Солдаты, изготовившиеся к атаке, тем не менее оставались на исходных позициях, целый день прослужив мишенью для союзной артиллерии. К счастью для немцев, никому даже не пришло в голову их обстреливать.

И только лишь к вечеру, когда солнце уже садилось за горизонт, долгожданный ветер наконец-то соблаговолил подуть, и что самое главное — в нужном направлении. Окончательные приказы поступили в траншеи в 16.40: баллоны нужно было разрядить через двадцать минут.

Ровно в 17 часов союзники заметили, как к северо-востоку от ипрской дуги в воздух поднялся привязной аэростат; по сторонам от него вспыхнули три ярких молнии — это был сигнал к наступлению. И тогда немцы выпустили первое облако газа. Солдаты действовали слаженно, баллоны открылись одновременно; через несколько секунд густая желтовато-зеленая завеса накрыла вражеские траншеи. Газовая пелена заволокла линию фронта на 4–5 километров. Ползучая смерть, сносимая легким северо-восточным ветерком, несколько минут спустя добралась до французской передовой линии в месте ее соединения с британскими частями.

В траншеях находились солдаты территориальных войск из 89-й дивизии и пехотинцы из 45-й резервной, которая только недавно получила статус кадровой части. Они даже не подозревали, что прямо у них под носом несколько недель стояли зловещие баллоны и что стоило только подуть попутному ветру, как их содержимое тотчас заполнит окопы. Газ подействовал с ужасающей быстротой; очевидцы, которым посчастливилось выжить, не находили слов, чтобы описать этот ад. Позиции, занимаемые территориальными войсками, оказались совершенно непригодными для обороны и были сданы без боя.

Сначала никто не мог дать себе ясный отчет в происходящем, потому что все вокруг затопил газ, перемешанный с дымом. Сотни икающих и задыхающихся людей в ужасе бросились бежать, судорожно хватая губами воздух; ничто не могло остановить этой бешеной гонки, разве что смерть от удушья. И чем чаще старались солдаты дышать, тем больше они задыхались.

Вся эта толпа беззащитных, бегущих в панике людей мчалась по направлению к Ипру и деревне Паперинге, расположенной в нескольких километрах позади зараженной зоны.

Через пятнадцать минут после газопуска немецкие пехотные части, снаряженные противогазами, вышли из траншей. Газ глубоко проник в цепи французских войск, и немцы без труда заняли позицию, которую оставили защитники, спасаясь от ядовитых испарений. Кроме того, враги захватили около пятидесяти единиц артиллерии.

В течение следующей недели британские и канадские войска, располагавшиеся на этом участке, подверглись нескольким химическим атакам. Канадцы понесли тяжелые потери уже 22 апреля, но число погибших от газа было еще большим два дня спустя.

Генштаб, проинформированный о том, что в северной части ипрской дуги имела место очень крупная атака, обратился с запросом к командованию тех союзных войск, которых она касалась в первую очередь. Сообщения были настолько сбивчивыми, что о подлинных размерах трагедии можно было только гадать. Многое замалчивалось. Немцы, похоже, совершили-таки прорыв, а канадская бригада, спасаясь от газа, обратилась в паническое бегство и укрылась в маленьком местечке Сен-Жюльен. Когда поутихла паника, ипрский участок фронта охватила тревога, связанная с отсутствием сколько-нибудь точных сведений. А что, если немцы воспользуются достигнутым успехом и стянут все свои силы к Ипру? Если врагам удастся овладеть городом, до моря им останется рукой подать! Ситуация более или менее прояснилась в 5 утра 23 апреля. Немцы пробили зияющую брешь длиной в четыре километра между селениями Бейзинге и Сен-Жюльен. Командование союзнических войск пребывало в крайней растерянности и не в силах было дать хоть какой-нибудь отпор врагу.

Тем не менее, нужно было как можно скорей «залатать дыру», пока она не приобрела угрожающие размеры. Фош бросил на ликвидацию прорыва 152-ю дивизию ХХ-го корпуса, а также два полевых артиллерийских дивизиона. Союзники моментально добились успеха: продвижение немцев было приостановлено, и положение постепенно нормализовалось. К счастью, противник сам был ошеломлен результатами, которых удалось достигнуть с помощью нового оружия. Немцы действительно застали французов и британцев врасплох. Но германское командование решило задержать наступление своих собственных войск, опасаясь, как бы они тоже не пострадали от отравленной завесы Дело в том, что многие части еще не были снабжены респираторами, входившими в снаряжение передовой группы войск. После того, как газопуск был окончен, немцы с большой опаской решились занять позиции, оставленные защитниками. Атака, в стратегическом плане представлявшая огромную опасность для союзников, была всего-навсего экспериментом «в натуральную величину». Она стоила жизни приблизительно 4–6 тысячам французов; точную цифру установить трудно, поскольку многие жертвы отравления умерли в последующие недели и месяцы.

Союзнические критиканы взахлеб поносили немцев за их выходку; тем не менее, в беспощадной борьбе, которую вели воюющие стороны, появился новый фактор — удушающие газы, и с ним приходилось считаться. Франко-британские войска были еще не готовы к достойному отпору, и поэтому на первых порах лучше всего было замалчивать многие факты. Свою задачу ответственные лица видели пока в том, чтобы как можно более принизить тактическое значение газов и тем самым поднять моральный дух войск и тыла.

«Иллюстрасьон» от 1-го мая опубликовал «прилизанный» отчет о положении на фронте. О «Новом наступлении немцев» этот еженедельник, в частности, писал: «…Через три дня после поражения немецкая армия развернула крупную, тщательно продуманную наступательную операцию. Она началась с атаки против наших войск в районе Ипра на стыке с английской армией поблизости от Лангемарка. Эта атака, состоявшаяся 22 апреля, навсегда останется в нашей памяти, поскольку она дала немцам возможность дойти до новой, изощреннейшей формы зверства: под Ипром они впервые применили удушающие газы…» По мнению «Таймс», «вторая фландрская битва должна стать одной из самых важных во всей кампании».

«Канадцы, находившиеся справа от нас, услышав сигнал к отступлению, который дали в первую минуту паники, вынуждены были отступать вместе с нами. Но в отличие от наших войск, они довольно скоро взяли себя в руки.

Во время повторной атаки канадцы проявили огромное мужество, и, судя по донесениям, именно они спасли ситуацию…»

В том же номере газеты журналист Ардуэн-Дюмазэ, ошибаясь, правда, датой, так повествует о неожиданной газовой атаке: «23 апреля немцы атаковали наши войска, подвергнув их перед этим массированному обстрелу. Наши оказывали упорное сопротивление и готовы уже были продвинуться вперед, как вдруг враги, сидевшие в траншеях, стали разбрызгивать из орудийных стволов ядовитые газы, по-видимому, пары брома, вызывающие удушье. Северо-восточный ветер донес эти вредные испарения до нашей передовой, и солдаты без чувств повалились на землю Тем временем немецкая артиллерия начала метать снаряды, начиненные все тем же газом, что посеяло панику в наших рядах. Нам пришлось отступать с одной стороны в направлении канала, а с другой — к Ипру, уступив врагу более двух километров территории. Но вскоре мы снова одержали верх; как только прошла паника, наши войска перешли в наступление и сдержали натиск немцев.(…) Тем не менее, врагу удалось пересечь канал и речку Иперле по мосту Стеенстраат и добраться до деревушки Лизерн, недалеко от Зюйдшоста, где он прочно укрепился. Все это произошло в субботу 24 апреля. Битва была ужасной, потому что враг вывел на передовую целых два армейских корпуса. Несмотря на численность немецких войск, а также на то, что они повторно использовали химические снаряды, мы продолжали заметно продвигаться по правому берегу канала…»

Журналист заключает:

«Эта битва, которая длилась несколько дней и так и не окончилась, явилась событием громадного значения; каждая из армий понесла огромные потери, но гораздо более других пострадали немцы, как всегда, использовавшие тактику массированной атаки. Бой продолжался еще и в среду 28 апреля; противники снова использовали газовые бомбы, но на этот раз союзники нашли средство защиты от ядовитых паров. Французы вернули свою позицию между мостами Стеенстраат и Бейзинге.

Англичане, вынужденные отдать Лангемарк и отступать ипрской дорогой на юг в сторону деревушки Сен-Жюльен, по сообщениям, снова заняли этот населенный пункт. Враг был остановлен и отступил, понеся огромные потери. По последним сведениям, в плен взято несколько сот немцев».

Подчиняясь строгим правилам военной цензуры, журналист лишь вскользь упомянул о той трагедии, которую повлекло за собой неожиданное использование удушающих газов. Но если уметь читать между строк, то можно понять, что вторая фландрская битва стала «событием громадного значения» именно благодаря использованию газа.

Союзническая пропаганда, естественно, без устали твердила о том, что противник нарушил подписанные соглашения. Она, как никогда прежде, муссировала печально известный прием «клочка бумаги» Антанту охватил утробный страх перед ядом, который использовали в столь массовом масштабе и чуть ли не на научной основе.

Германское руководство сначала пыталось скрыть от общественности факт применения отравляющих веществ, допуская лишь косвенные намеки и не указывая ни место, ни дату использования. И даже по окончании военных действий в официальных документах по непонятным причинам отсутствовали упоминания о газопуске под Ипром в 1915 году.

Союзники, за немногими исключениями, подлаживались под общественное мнение своих стран. Как ни крути, а постыдным видом оружия воспользовался все-таки враг. И пока к ядовитым веществам прибегал противник, его с удовольствием клеймили позором, но когда пришлось применять их самим, щекотливый вопрос обходили молчанием. Перед лицом мировой и, прежде всего, американской общественности, которую немцы все еще пытались улестить, необходимо было хоть как-то оправдать инцидент 22 апреля.

Сперва можно обвинить союзные державы в том, что они первыми использовали химическое оружие; получалось, ипрская операция была всего лишь ответным шагом германской стороны. Для начала немцы заявили, что англичане применяли отравляющие вещества во время Бурской войны. Доказательством служили трупы лошадей, которых поедали грифы, неизменно после этого умиравшие; животных якобы убивали с помощью снарядов, начиненных мелинитом…

В официальных сводках от 13, 14, 16 и 17 апреля 1915 года немцы сообщали, что французы под Сюипом и Верденом, а англичане под Ипром использовали химические бомбы. Одна американская газетенка в мае 1915 года приплела ни к селу ни к городу, что у французов будто бы имеются отравляющие снаряды, вызывающие ужасную четырехчасовую агонию, по окончании которой наступает смерть… В другой американской публикации говорится о том, что «Лузитания» затонула 7 мая потому, что на борту у нее находился таинственный груз, направлявшийся из Питтсбурга во Францию, где из него должны были изготовить удушающие газы. Таким образом, в гибели большого океанского теплохода, торпедированного немецкими U-Boote[23], косвенно виновен яд.

10 мая в еще одной американской газете появились описания паники и ужаса, царивших на борту судна: пассажиры, задыхаясь от ядовитых испарений, исходивших из трюма, боролись друг с другом, пытаясь взобраться на верхнюю палубу…

Гораздо большего доверия заслуживают сведения о том, что во Франции уже в 1912 году пользовались гранатами с бромуксусным эфиром. Речь идет о слезоточивых снарядах, с помощью которых расправились со знаменитой «шайкой Бонно». У этих высокопрофессиональных гангстеров были автомобили, развивавшие такую скорость, что жандармы и полицейские никак не могли за ними угнаться…

Когда разразилась война, в распоряжении у французов имелись бомбы калибра 29 мм, которыми стреляли точно так же, как и специальными гранатами, из ружья. Содержавшийся в них бромуксусный эфир производил нужный эффект только в закрытом помещении, например, в комнате или крепости. Объем отравляющего вещества не превышал 20 миллилитров, так что пользоваться гранатами на открытом воздухе совершенно бесполезно. Что же касается англичан, то за несколько лет до мировой войны они подумывали о том, не использовать ли во время боевых операций отравляющие вещества, но вскоре сочли эту идею неуместной.

Гаагская конвенция формально, конечно, наложила запрет на использование отравляющих газов в чистом виде, но при этом ничего не имела против того, чтобы наполнять ядовитыми смесями снаряды или применять слезоточивые вещества. Этилиодоацетат как раз принадлежал к последней группе; британцы пытались прибегнуть к нему, но химикат оказался малоэффективным, и они вскоре отказались от своей затеи.

Вот мы и перечислили все объективные данные, на которые могла опираться германская пропаганда. Согласитесь, негусто! Кое-кто из немцев пытался оправдаться с помощью изощренной софистики; профессор Вегенер был как раз из их числа. Этот выдающийся геофизик, которого называют предтечею «новой глобальной тектоники», выступил с заявлением в «Кельнской газете». Признав моральное и психологическое поражение своей страны, ученый в заключение сказал, что «нет ни малейших причин вступать в дурацкий спор о том, насколько законным является применение этого нового атакующего вида оружия», а затем прибавил, что газопуск — всего лишь один из методов ненасильственной войны. Та же газета декларирует, что использование «дурманящих» газов сродни затоплению местности водой. Тем самым немцы поставили знак равенства между открытием плотины в районе Ньивпорта и открытием баллонов со смертельным газом… Появились писаки, заверявшие, что жертва, вдохнувшая токсические пары, умирает быстрой, безболезненной и (почему бы и нет?) безмятежной смертью. Один американский щелкопер договорился до того, что назвал появление удушающих газов новым, решительным шагом на пути к более гуманным войнам…

Союзники, разумеется, не оставались в долгу, и лучшие писатели клеймили позором зачинщиков бесчеловечного эксперимента. Эти «стихийные» выступления против химического оружия закончились точно так же «стихийно», как и начались, когда франко-британские войска, в свою очередь, прибегли к отравляющим веществам.

4 декабря 1915 года Пьер Лоти писал в «Иллюстрасьон» по поводу смертельных газов:

«…Как круто изменилась бы ситуация, если бы мы сами смогли их отравить, этих громил и убийц, этих вероломных агрессоров, которые, отчаявшись прорвать наши тесно сомкнутые ряды, попытались гнусно выкурить нас из нашей любимой Франции, как выкуривают кроликов из нор, как выкуривают крыс из ямы…»

Наряду с этим немного приторным лиризмом, который был в большой моде в 1915 году, союзническая пропаганда не преминула воспользоваться «шокирующими» документами. Тот же еженедельник 8 января 1916 года опубликовал под заголовком «Каинова мгла» сенсационное фото, перепечатанное с английской газеты, которая, в свою очередь, пересняла его с «Искры», еженедельного иллюстрированного приложения к «Русскому слову». Это был очень четкий аэрофотоснимок, сделанный членами следственной комиссии по заказу русского генерального штаба. В объектив фотоаппарата попали германские войска, развернувшие утреннее наступление: хорошо видна передовая атакующая цепь, продвигающаяся вслед за завесой из удушающих газов. Снимок оказался красноречивее любых рассуждений и не нуждался в комментариях; он облетел весь мир.

После поражений под Марной и во Фландрии германский генштаб вынужден был пересмотреть свою военную доктрину, в основе которой лежала маневренная война. Немцы рассчитывали на молниеносное развитие событий и никак не предполагали, что им придется гнить во фламандской грязи и увязать в шампаньской глине. В начале 1915 года, когда все попытки крупномасштабных маневров потерпели крах, оставалось только применить в широком объеме ядовитые газы, чтобы наконец-то совершить долгожданный прорыв. Для того чтобы выгнать из траншей людей, укрывшихся там, словно лисы или барсуки в норах, приходилось обращаться с ними, как с дичью.

Если отставить в сторону соображения морали (в военное время они, право, немногого стоят), то лучшего средства, чем яд, просто невозможно было сыскать. Немцы прекрасно знали о том, что ни во Франции, ни в Англии, ни в России не существует ни одного завода, на котором можно было бы быстро изготовить ядовитый газ Ответный удар равной силы мог последовать только лишь спустя длительное время, которого окажется как раз достаточно для решительного наступления. С другой стороны, если немцы не сделают первого шага в этом направлении, противник может попросту опередить их.

За Рейном считали, что союзники нескоро сумеют перенять подобные методы войны, а значит, нужно сполна и как можно быстрее ими воспользоваться. Указанное убеждение, как оказалось впоследствии, не имело под собой никаких оснований, но пока что нужный эффект был достигнут: французы и англичане столкнулись лицом к лицу с новым видом оружия и с совершенно другой военной тактикой, и теперь, за неимением времени, им приходилось импровизировать на ходу. Как только прошел шок, командование союзнических войск обнаружило, что немцы не сумели воспользоваться полученным преимуществом. По словам экспертов, они опередили союзников в техническом отношении на несколько месяцев, а то и на целый год. Нужно немедленно парировать нанесенный удар. Не вызывает сомнений, что после успеха, достигнутого 22 апреля, немцы при каждой удобной возможности станут пользоваться каким-нибудь подобным газом. В первый раз они были просто не готовы извлечь максимальную выгоду из оружия, которым противник в данную минуту не располагал, но в дальнейшем уже не допустят подобной оплошности.

Доктора Клинга, заведующего муниципальной парижской лабораторией, спешно вызвали в Кассель, в генштаб к Фошу. Медик немедленно взялся за работу, собирая и проверяя свидетельства множества жертв отравления в местных госпиталях. Клинг довольно быстро установил, какой именно яд был использован, и принял меры для надежной защиты передовой цепи бойцов и надлежащего ухода за раненными. С британской стороны фельдмаршал Френч, доложив 23 апреля Министерству обороны о том, что его войска подверглись первой газовой атаке, потребовал в порядке особой спешности снабдить солдат противогазами. Более того, он выступил с требованием немедленно нанести врагу соответствующий ответный удар или же, за неимением средств, обратить оружие противника против него самого.

На следующий день лорд Киченер ответил фельдмаршалу, что использование удушающих газов противоречит установившимся правилам ведения войны. «Я должен сначала представить этот вопрос на рассмотрение правительства, — добавил он. — Методы наших врагов только наглядно демонстрируют, в какие бездны бесчестия готовы они спуститься, чтобы возместить моральную немощь своих войск.»

Это весьма суровое суждение вполне оправдано, если учесть, что атака на ипрской дуге, несмотря на значительное превосходство немцев в тяжелой и даже легкой артиллерии, закончилась полным провалом Немцы сделали все возможное, чтобы добиться успеха — стянули в одно место лучшие силы и использовали самого кайзера для поднятия воинского духа — и все-таки потерпели поражение. «Ворота Фландрии» оказались для них неприступной твердыней. В этих условиях оставалось только прибегнуть к газу. Но столь опрометчивый шаг был чреват огромными опасностями: в самом деле, если можно использовать газы, почему бы тогда не пустить в ход и другие средства, запрещенные Гаагской конвенцией? Можно было предположить, что зарейнские вояки не остановятся ни перед чем и, если их припрут к стенке, не постесняются прибегнуть к самым постыдным средствам, в частности, к зародышам бактерий — холеры, тифа и др., которыми заразят воду в реках. Союзники еще не знали о том, что в это же самое время на юго-западе Африки немцы, спустя две тысячи лет возродив тактический прием Митридата, отравили мышьяком все колодцы и источники.

Несколько раз проносился слух, что вода в районе Ипра тоже заражена, но эти сведения так и не подтвердились и свидетельствовали скорее о безжалостной психологической войне, которую вели между собою противники. Тем не менее, Людендорф в своих воспоминаниях сообщает, что в марте 1917-го, когда немецким войскам пришлось отступать с поля боя под Соммой к линии Зигфрида, он лично запретил отравлять колодцы. Союзные войска завладели территорией, которую немцы методично и целенаправленно опустошили, но о яде, слава Богу, на сей раз речь не шла.

3 мая 1915 года лорд Киченер в ответ на обращение фельдмаршала Френча принял предварительные меры по подготовке токсических препаратов для ответного удара. Были выпущены ручные гранаты, начиненные сероуглеродом, двуокисью серы и небольшим количеством капсаицина, активного элемента красного перца. В Соединенные Штаты направили заказ на сто тысяч галлонов сжиженного газа. Тем временем двести пятьдесят 18-тифунтовых снарядов наполнили хлором, но по сравнению с запасами, которыми располагал противник, их количество было ничтожным.

Лорд Киченер также отправил во Францию ученых Гол-дейна и Бейкера, которые должны были разработать прямо на месте новые средства защиты, а также призвал население Англии сдать имеющиеся в наличии респираторы.

В ответ на требования фельдмаршала Френча незамедлительно снабдить армию химическим оружием Министерство обороны сделало заказ на полторы тысячи баллонов со сжиженным хлором, сжатым под давлением в шесть атмосфер. В то же время были предприняты эксперименты с бромом и сероводородом.

Но основная работа все еще была впереди. Англия действительно располагала большим количеством хлора, но на ее территории существовал один-единственный завод, на котором можно было сжать газ, а затем обратить его в жидкость. Ясно, что с такими мощностями обещанных полторы тысячи баллонов к концу июня никак не получить, ведь максимальная производительность предприятия — пятьдесят баллонов в день. Кроме того, возникли дополнительные технические трудности в связи с коррозионными свойствами хлора. Газ повреждал герметично закрытые емкости и неожиданно просачивался в места обработки и хранения, доставляя массу неприятностей.

Британцы присматривались и к другим токсическим веществам, например, арсениду кальция и фосфору, и даже имели виды на разновидность геля, состоявшую из синильной кислоты и хлороформа. Уинстон Черчилль, Бог знает почему, питал явную склонность к этому препарату и предлагал даже наполнить им бомбы, которые затем должны были сбросить на врага с самолетов…

Французы, напротив, при нанесении ответного удара не хотели пользоваться сжиженным хлором. В те времена у нас на родине его, похоже, и вовсе не производили. Наши соотечественники намеревались изготавливать газ прямо на месте. Соответствующую химическую процедуру должны были производить в специальных металлических реакторах, снабженных мощными вентиляторами, которые направляли бы хлор на врага по мере его выработки.

Эта технология, предвосхитившая принцип использования современных бинарных боеприпасов (они состоят из двух элементов, каждый из которых сам по себе является безвредным, но в смеси с другим проявляет токсические свойства), по тем временам была очень трудоемкой и в случае утечки представляла огромную опасность для солдат, находившихся в траншеях, где устанавливали генераторы. Транспортировка их тоже была связана с серьезными трудностями, а во время бомбардировок устройства служили удобной мишенью, и достаточно было незначительного повреждения, чтобы вывести их из строя. Так что это чудо техники так и не вышло за пределы испытательного полигона в Сатори.

Больше всего французов привлекала синильная кислота, которая уже в силу одного своего названия[24] наиболее подходила для ответного удара такого рода. Но поскольку этот газ чрезвычайно ядовит, обращение с ним связано с большим риском.

Среди рассматриваемых видов оружия числились также сверхновые огнеметы, которые немцы впервые применили 25 июня 1916 года Французы изобрели нечто подобное гораздо позже. Орудие метало струи легковоспламеняющегося масла на расстояние около двадцати метров А затем достаточно было бросить зажигательную шашку, и все пространство охватывала стена огня.

Все эти приспособления англичане считали слишком сложными, тем более что предстоящий удар нужно было нанести как можно скорее. Поэтому они склонились в пользу ядовитой газовой завесы, которую собирались выпустить на немцев по их же «славному» почину.

Британцы решили использовать баллоны, рассчитанные приблизительно на 25 кг сжиженного хлора; сосуды собирались расположить батареями в тылу позиций. Поскольку траншеи были различной глубины, к резервуарам присоединили гибкие свинцовые шланги с негнущимся стволом на конце. Этот четырехметровый ствол нужно было приладить в самый последний момент, чтобы, перебросив его через бруствер, открыть «огонь» по вражеским позициям.

С апреля по сентябрь 1915 года немцы оставались единственными обладателями химического оружия. Тем временем союзники развернули лихорадочную деятельность, всеми силами пытаясь наверстать упущенное. Приходилось начинать с азов. Из веществ, способных сеять смерть в рядах противника, с самого начала выбрали хлор. Получить в лабораторных условиях другие многообещающие вещества, среди которых попадались иногда настоящие химические курьезы, было нетрудно. Другое дело производить те же самые микстуры серийно. На это понадобилось бы время, а времени было в обрез, и счет шел на человеческие жизни.

Французы и англичане столкнулись с проблемами одного порядка. Американцы, не участвовавшие пока в военных действиях, воспользовались впоследствии опытом союзников, так дорого за него заплативших. В то время как европейцы поспешно переоборудовали свои мирные предприятия в военные, американцы, обладавшие огромным количеством соответствующих заводов, сидели сложа руки. У одних лишь немцев имелась развитая химическая индустрия, хорошо приспособленная к военным нуждам и достаточно гибкая, чтобы при необходимости переключиться с выпуска одного вида продукции на выпуск другого. Между тем британцы к концу сентября 1915 года располагали уже таким количеством хлора и противогазов, что могли нанести противнику достойный ответный удар.

Во главе английских экспедиционных войск стоял сэр Дуглас Хейг. Он принял решение, если погода и ветер будут благоприятствовать, произвести первый газопуск в районе Лос, к юго-западу от Лилля. Операция была назначена на утро 25 сентября; пехота готовилась к атаке.

Пустить газ поручили специальной бригаде, заранее разместившей вдоль линии фронта четыреста огневых точек, в каждой из которых находилось по дюжине газовых баллонов. В полночь все ответственные за точки сверили часы. План действий был расписан по минутам: сначала газ, потом дымовые шашки, затем то и другое вместе и т. д.

Когда обратный отсчет закончился, солдаты один за другим открыли половину баллонов и выпустили газ до последней капли. Через двенадцать минут зажгли дымовые шашки: газ и дым, перемешавшись, образовали очень густое, темное облако. Восемь минут спустя открыли и опорожнили оставшиеся шесть баллонов. Еще через восемь минут закрыли баллоны, в которых оставался на дне газ, и продолжали бросать дымовые шашки. Прошло еще две минуты, т. е. полчаса со времени первого газопуска, и пехота вылезла из траншей и ринулась в атаку.

Обратный отсчет должен был закончиться в 5.50 утра 25 сентября. Специальная бригада, которой было поручено привести план в исполнение, приступила к работе еще накануне в 22.30. Всего было задействовано 1400 человек, из них 57 офицеров. Установив баллоны, принесли соединительные шланги и насадили на них стволы, уже переброшенные через бруствер.

Ночью в сторону немецкой цепи подул легкий юго-западный ветерок. Солдаты, расставленные по точкам, непрерывно следили за его силой и направлением и каждый час докладывали обо всем начальству. Операцию готовили и старательно репетировали в течение пяти месяцев. Ближе к утру погода начала портиться. Командующий генштабом так разнервничался, что подумывал уж было отложить газопуск до следующего раза. Но отступать было поздно.

Холодным утром 25 сентября, ровно в 5.50, англичане пустили газ, а затем, как и было задумано, бросили дымовые шашки; вся операция сопровождалась мощным артиллерийским огнем.

Командование с тревогой следило за тем, как разворачивается атака, из деревянного наблюдательного пункта. Через несколько минут поступило первое сообщение авиации: слабый юго-западный ветер сносил густое газовое облако в сторону вражеских позиций.

За этим последовало леденящее душу зрелище. Все обозримое пространство внезапно объял огонь. Даже издалека картина напоминала ад: газ, дым, осколки взрывов и грандиозный пожар, причиной которого стал заградительный огонь артиллерии. К дыму восьми сотен шашек примешалось белое облако от двух тысяч пятидесяти фосфорных гранат. Хорошо различимы были черные столбы взрывов — дело рук траншейных артиллеристов, обслуживавших тридцать минометов, сто тридцать пять катапульт и прочие боевые единицы всех калибров.

Позиции немцев утопали в огне и дыме, слепившем и вызывавшем удушье у наблюдателей-артиллеристов, пулеметчиков, забившихся в свои гнезда, и солдат, обезумевших от ужаса и спрятавшихся на дне траншей.

Немцы сразу же раскусили замыслы противника и ответили массированным огнем, используя как традиционные снаряды, так и бомбы, начиненные ядом. Большая их часть угодила в газовые точки англичан: от взрывов лопались шланги, а баллоны засыпало землей. В некоторых из них образовывались пробоины, и смертоносное содержимое тут же выходило наружу.

Не на всех участках фронта, подвергнутых химической атаке, англичане добились равного успеха. В некоторых местах внезапное появление газовой завесы деморализовало противника: солдаты выходили из окопов, подняв руки вверх. В прочих случаях британцам приходилось несладко. Один из участников сражения рассказывал впоследствии, какой кошмар выпало ему пережить:

«То было сущее пекло. Помните, мы здорово продвинулись по направлению к южной части канала Бассе. Артиллерия четверо суток непрерывно лупила по немцам. Позади нас громыхало семьсот пушек. В 5.45 утра, в субботу, мы выпустили газ на этих чертей. Зрелище было жуткое, в 6.30 взобрались на бруствер и пошли в атаку. Полевой телефон мы несли впятером, но до первой немецкой траншеи добрался я один. Там было полным-полно трупов; они лежали в три-четыре слоя, все — отравленные газом. Потом их пулемет, тот, что был на третьей линии, пошел косить нас. Все кругом превратилось в сплошное месиво из грязи и крови. В 1-м Миддлэссекеком нас было 1020 человек; после боя на перекличке отозвалось 96. Офицеров осталось только два; дорого же мы заплатили за победу!..»

7-й Сифортский полк атаковал Гогенцоллерновский редут, одно из основных оборонительных укреплений противника, и понес при этом незначительные потери. Западноюго-западный ветер, дувший со скоростью 3–5 километров в час, как раз был на руку англичанам. В немецких окопах они обнаружили множество солдат, получивших сильное отравление газом. В одной из траншей лежало пять рядовых и два офицера с посиневшими лицами, несомненно умерших от удушья. На третьей линии взяли в плен еще две жертвы хлора.

На южном участке фронта, который удерживала 7-я дивизия, ветер тоже был попутным, но газовое облако двигалось так медленно, что в него уперлись некоторые британские пехотные части. Враги, полностью деморализованные, выскочили из траншей и бросились наутек. Охваченные паникой немцы оставили первую и вторую линию укреплений, и немного дальше, в окопах сообщения, англичане обнаружили множество отравленных газом. На третьей линии наткнулись на трупы задохнувшихся пулеметчиков.

Пленные во время допроса заявили, что газовая завеса явилась для них полной неожиданностью. Они даже не знали о том, что их собственные войска несколько месяцев тому назад использовали точно такой же прием. Поэтому многим немцам было невдомек, что союзники просто хотели «дать сдачи».

На левом фланге 15-й британской дивизии газовая атака прошла удачно. На Лосской дороге, в окопах сообщения и блиндажах обнаружили множество отравленных немцев, многие из которых корчились в предсмертной агонии. Там же наткнулись на немецкого офицера, который словно бы спал, развалившись на стуле, а на самом деле был мертв; на дне одной из траншей валялось вперемешку около десятка пехотинцев, наверняка умерших от удушья, потому что никаких следов ранений на теле у них не нашли.

Наибольшего успеха британцы добились на правом фланге. Уже через четверть часа они захватили две первые цепи укреплений; все немцы, взятые англичанами в плен, получили отравления разной степени. Никто из них, похоже, не давал себе полного отчета в происходящем. Союзники действительно застали врагов врасплох. Зрелище неумолимо приближающегося газового облака, стлавшегося по земле и буквально затоплявшего траншеи, привело солдат в неописуемый ужас. В обычное время беспрекословно подчинявшиеся приказам офицеров, теперь они стали просто неуправляемыми. В результате англичанам удалось перелезть через проволочное заграждение, совершенно неповрежденное и такое плотное, что, не будь газа, вряд ли бы британцы одолели его. Практически ни на одном из пленных не было противогазов, так что самые слабые из них очень скоро «вышли из строя». Наиболее стойкие, за неимением респираторов, в отчаянии затыкали рот портянками. Благодаря этой уловке они сумели пробраться на участок, где газа не было. Дождавшись прихода англичан, немцы сдались в плен.

Операция, проведенная британцами, сильно поколебала моральный дух германской армии. Впрочем, командиры некоторых подразделений предупредили своих подчиненных, что не исключена возможность химической атаки. Солдаты отнеслись к их словам с известной долей скепсиса и потому были просто ошарашены, когда траншеи начал затапливать хлор.

Немцы все-таки приготовили, разумеется, только для офицеров, кислородные подушки, но носить их постоянно с собой было обременительно. Так что защитные средства стали достоянием тех солдат, которые находились к ним ближе всего и первыми успели их расхватать. В итоге многие офицеры отравились газом и оказались не в состоянии отдавать приказы, так что на позициях воцарился полный хаос.

Все солдаты 8-й роты 11-го резервного полка, стоявшие напротив 9-й английской дивизии, отравились газом. У некоторых бойцов хватило сил доползти до блиндажей, где они прятались целый день, пока англичане не нашли их и не взяли в плен. Немцев снабдили маленькими малоэффективными защитными масками. Когда траншеи накрыло облако хлора, солдатам стало дурно, многие упали в обморок, а другие затряслись в мучительных приступах кашля; слезы застилали им глаза. Постепенно действие газа сошло на нет, и немцы не так уж сильно и пострадали. Большинство из них все же забыли прикрыть глаза и на некоторое время оказались недееспособны. Некоторые офицеры, не позаботившиеся о защитных масках, все же успели надеть защитные очки.

Немецкие газеты в сообщениях об атаке в долине Лос сравнивали английских пехотинцев с демонами в масках, внезапно выскочившими из облака смерти!..

«Утром 25 сентября, — рассказывает корреспондент «Дойче Тагесцайтунг», — наши барабаны неистово загрохотали, и почти тотчас вслед за этим в воздухе разнесся странный, необычный запах. Британская цепь пришла в движение, и мы сразу поняли, что началась химическая атака. Было пасмурно, дул легкий западный ветерок. Сощурив глаза, можно было различить облака густого черного дыма, медленно приближавшиеся к нашим позициям. Поначалу рассмотреть их все еще мешала стена тумана. Наши солдаты надели маски; тем временем непроглядная дымовая туча все подползала и подползала. Мы заметили, что британцы тоже продвигаются вперед. Сначала нас окутал белесый пар, а затем накрыла шапка черного дыма, перемешанного с газом. Через некоторое время траншеи сверху донизу затопило какое-то темное вещество. К счастью, ядовитое облако заволокло не всю линию фронта, но тем не менее оно доползло до ставки главнокомандующего и генерального штаба, находившихся в глубоком тылу. Местами завеса была такой густой, что за десять шагов ничего нельзя было разглядеть. На наших солдат, позабывших обзавестись противогазами, яд действовал по-разному. Некоторые тотчас же умерли, но таких оказалось немного. Другие, так сказать, подавляющее большинство, погрузились в оцепенение и были не в силах сдвинуться с места. Многих из них мы подобрали и отнесли в тыл, где бойцы пришли в себя. Тем не менее, довольно большое число наших солдат, находившихся в коматозном состоянии, взяли в плен англичане».

Корреспондент «Берлинер Тагесблатт», в свою очередь, повествует: «И тогда к нам медленно стала приближаться белесая мгла. Наши солдаты поначалу приняли ее за утренний туман, но вскоре догадались, что это газовая атака. Прогремел приказ: надеть защитные маски!

Наши траншеи окутало густое, зеленовато-черное облако, через десять минут нахлынула очередная волна газа.

Затем почти одновременно до наших траншей докатилось три или четыре двойных волны белесого газа и черного дыма. Кое-кто начал икать и кашлять, остальные старались держаться из последних сил.

После четвертой газо-дымовой завесы словно из-под земли выросли англичане в противогазах, похожие скорее на демонов, чем на солдат. Настали непередаваемо мрачные минуты. Первую цепь соседней дивизии, которую тоже накрыло ядовитое облако, атаковали британцы. Вокруг стоял отвратительный запах, а завеса была такой густой, что даже в тылу на расстоянии десяти метров ничего нельзя было разглядеть».

В походном журнале VI-Й германской армии об операции в долине Лос сказано очень скупо: «Газ и дым рассеялись только к десяти утра. Отравляющие вещества проникли на расстояние четырех с половиной километров за линию фронта, сохранив при этом сильную концентрацию. Ветра почти не было, и ядовитые облака рассеивались очень медленно. В глубоких траншеях газ оставался еще довольно долго, и все вокруг утопало в дыму. Если предел видимости на поверхности равнялся приблизительно тридцати шагам, то в траншеях он не превышал и трех. На солдат яд действовал по-разному: у одних вызывал временное недомогание, других делал вовсе недееспособными, но в общем действие газа было относительно слабым. Несколько рот завеса застала врасплох, и они не успели надеть защитные маски. Металлические части некоторых пушек и пулеметов покрылись ржавчиной, вследствие чего техника вышла из строя.

Одна из самых серьезных проблем заключалась в том, что младший командный состав оказался не в состоянии выполнять свои прямые обязанности. На лицах офицеров и унтер-офицеров были надеты маски, и это исключало всякую возможность отдавать приказы изустно. Дым и мгла были такими густыми, что они не могли руководить даже жестами!»

Английские газеты гораздо меньше распространялись о проведенной атаке. Недремлющая военная цензура рассудила, что рано еще информировать общественность о случившемся; ведь британцы применили как раз тот метод, который еще недавно так энергично осуждали.

5 октября лондонская «Таймс» в расплывчатых выражениях сообщила о Лосской операции. Набранная мелким шрифтом заметка занимала всего несколько строк. Новость якобы передали 25 сентября по немецкому радио, и, следовательно, она еще нуждается в проверке…

В результате первой газово-артиллерийской атаки союзников фронт на время сместился, и англичанам удалось продвинуться на четыре с половиной километра вперед. Они захватили восемнадцать пушек и взяли в плен три тысячи человек. Лосское сражение нагнало на немцев страху, и они собирались уж было уступить противнику зону, расположенную непосредственно за линией фронта. Но англичане, в свою очередь, не сумели воспользоваться достигнутым перевесом, и фронт опять стал топтаться на месте. Вдохновленные первым успехом, британцы решили усовершенствовать свое оружие и тем самым вывести химическую войну на новый виток.

Во время битвы на Сомме англичане провели более полутора сот газовых атак, не говоря уже о бессчетном множестве химических снарядов, пущенных из минометов. Британцы особенно высоко ценили знаменитые «стоуксы», отличавшиеся невероятной по тем временам скорострельностью: еще до того, как первый пущенный снаряд достигал цели, «стоукс» успевал запустить в воздух пятнадцать новых мин, каждая из которых была начинена двумя литрами яда. С помощью данного миномета можно было в считанные минуты создать зону повышенного и устойчивого заражения.

Французы тоже не сидели сложа руки: в 1916 году они впервые применили химические снаряды, заряженные фосгеном и предназначенные для пушек 75-го калибра. Бомбы были снабжены тонкой перегородкой, лопавшейся при малейшем взрыве. Это приспособление было очень важным, поскольку при сильном повышении температуры яд разлагается. Такого рода снаряды изобрели не французы: еще в 1914 году немцы применили на русском фронте сборные бомбы типа шрапнель, наполненные хлорсульфонатом дианизидина, сильным раздражающим газом.

После Лоса специалисты направили все свои силы на изобретение нового вида химического оружия, гораздо более опасного, чем хлор.

Английское командование поставило во главе специальной газовой бригады генерала Ч. Г. Фаулкса, поручив ему согласовать техническую и практическую стороны вопроса. Вскоре на генерала была возложена полная ответственность за ведение химической войны В штабе английского главнокомандующего, располагавшемся в Сент-Омэ, Фаулкс познакомился с французским офицером Гершелем, который прибыл с поручением в британский штаб. Гершель обратил внимание английского генерала на то, что в Кулони, неподалеку от Кале, есть завод, который закрыли в самом начале военных действий. Это химическое предприятие раньше выпускало фосген, использующийся для производства красителей. Известно, что фосген во много раз ядовитее хлора и что германская промышленность использует его в больших количествах. Формула газа известна давным-давно: Дэви получил его еще в 1812 году, соединив равные количества хлора и угарного газа.

Из двух указанных элементов, каждый из которых сам по себе является очень ядовитым, получился третий, далеко превзошедший оба других по токсическим свойствам. Уже само название («порожденный светом») говорит о том, какую важную роль в производстве фосгена играет свет; в связи с этим возникли дополнительные проблемы.

В самом деле, фосген в восемь-десять раз опаснее хлора. Незначительное содержание газа в воздухе является смертельным, а обнаружить его почти невозможно, разве что по запаху (вещество слабо пахнет прелым сеном). Жертвы отравления фосгеном умирают через несколько часов и даже дней после того, как вдохнули ядовитые пары, ломая голову над тем, что за хворь на них напала.

Достаточно, чтобы в воздухе содержалась одна десятитысячная доля фосгена, и человек, вдохнувший его, умрет спустя полчаса. Смерти предшествуют нарастающие приступы удушья и учащение дыхания, которое постепенно слабеет и приобретает судорожный характер. Наконец, зрачки расширяются, а лицо синеет.

При очень высоких дозах, намного превосходящих роковую отметку, наблюдаются такие же явления, как и при отравлении хлором. В 1915 году физиологические свойства яда были еще так плохо изучены, что его действие приписывали в первую очередь угарному газу, из которого он состоял лишь наполовину. Весьма ценные качества фосгена не ускользнули от внимания британского ответственного лица: Фаулкс тотчас смекнул, что его можно с успехом использовать на поле боя. Было принято решение незамедлительно расконсервировать кулоньский завод. Рабочих, трудившихся на нем до войны, срочно отозвали с фронта: теперь им предстояло заняться производством нового смертоносного газа.

Очередной вид оружия представлял огромную опасность для самих союзников. Нужно было срочно изобрести противогаз, который смог бы воспрепятствовать действию фосгена. Химики быстро нашли решение проблемы: к веществу-нейтрализатору хлора, которым был пропитан защитный тампон, добавили фенолат и гексаммин

Поскольку спрос на фосген существенно возрос, необходимо было увеличить мощность предприятия. Часть продукции французы поставляли англичанам в обмен на хлор, который у нас в стране не производили. Таким образом, завод в Кулони перестал обеспечивать военные нужды, и пришлось построить новый.

Французский фосген назвали «коллонжитом» в честь завода, на котором его впервые начали выпускать, и в официальных донесениях новый газ обозначали аббревиатурой КЖ. Англичане тоже решили выпускать фосген; этим занялась Юнайтед Алкали Компани. Но фотосинтез газа доставил им массу хлопот, поскольку выливался подчас в неконтролируемую цепную реакцию взрывного типа. Существовал некий «фокус», намного облегчавший задачу, но владелец кулонь-ского патента наотрез отказывался сообщить свой секрет английским и даже французским властям…

Немцы, похоже, не поняли сначала, какие выгоды сулит использование фосгена в военных целях, хотя и производили его в огромном количестве. Впрочем, то был вопрос нескольких месяцев, а возможно, и недель. Иные историки утверждают даже, что германская армия впервые применила этот газ в России в мае 1915 года, и тогда он унес 6000 человеческих жизней. Наконец, немцы пустили в ход фосген в декабре 1915 года на Западном фронте. К счастью, союзников на сей раз предупредили об опасности, и они успели обзавестись соответствующими противогазами. После этого противник стал производить тысячи тонн фосгена и дифосгена, которыми начинял бесчисленное множество снарядов, меченых зелеными крестами. Новое отравляющее вещество оставалось основным газом Первой мировой войны вплоть до появления иприта. Союзники, продолжая проводить опыты над различными ядами, широко применяли фосген на фронте. Хлор как нельзя лучше подходил для создания газовых завес, но фосген, в силу своих специфических свойств, вынуждал прибегать к особым приспособлениям.

Хлор при нормальной температуре и обычном атмосферном давлении переходит в газообразное состояние, но фосген при тех же условиях остается в жидком. Фосген, конечно, можно хранить в этом виде в стальных баллонах. Но если хлор находится в них под давлением 6 килограмм на квадратный сантиметр и сам по себе выходит наружу, то фосген сжижается под давлением в двадцать раз меньшим и извлечь его из баллона — целая проблема. Необходимо вытеснить его каким-нибудь другим газом. Англичане, прагматики по натуре, довольно быстро нашли решение вопроса. Если необходим подталкивающий агент (такой же, как в современных пульверизаторах), почему бы не использовать с этой целью все тот же хлор?

Британские инженеры остановились на формуле «пятьдесят на пятьдесят»; смертельную микстуру, состоящую наполовину из хлора, наполовину из фосгена, они окрестили «white star»[25]. Состав газа оставался без изменений до самого конца войны.

Стволы, через которые выходил газ, снабдили специальным патрубком для распыления ядовитой струи, выходящей из баллона. Новое приспособление издавало, правда, весьма характерный свист, предупреждавший противника о грозящей опасности. Поэтому чаще всего этот предательский шум перекрывали грохотом артиллерии.

Английские и французские специалисты по химическому оружию знали, что немецкие защитные маски не задерживают фосген; следовательно, неприятель и не догадывался о том, что союзники начиная с конца 1915 года производили этот газ в огромном количестве.

Чтобы немцы не успели принять надлежащих мер, союзные державы договорились не применять фосген до тех пор, пока не будут располагать таким запасом газа, которого хватило бы для нанесения массированного удара. Тем не менее, события развивались с такой быстротой, что французы были вынуждены нарушить это молчаливое соглашение и применить снаряды с фосгеном при обороне Вердена. Чуть позже, во время битвы на Сомме, англичане наряду с «белой звездой» использовали еще и красную.

Так британцы назвали сероводород, проникавший как сквозь немецкие маски, так и сквозь противогазы союзников. В связи с использованием этого традиционного газа на фронте возникли новые проблемы: помимо высокого выходного давления, сероводород отличается чрезвычайной возгораемостью. Стоит лишь рядом с выходным патрубком взорваться какому-нибудь зажигательному снаряду, и весь газ моментально сгорит.

В конце 1915 года французская и британская разведки сообщили, что противник намеревается использовать фосген на Западном фронте. Прогнозы оправдались; англичане установили, что 19 декабря 1915 года немцы действительно подвергли их атаке новым ОВ. По счастью, у британцев имелись соответствующие противогазы.

Специалистами по газовым завесам были главным образом англичане, совершенствовавшие этот тактический прием по ходу войны. Немцы же довольно скоро отреклись от своего детища. Ветры, дувшие на запад но — северо-западном участке фронта благоприятствовали британцам, а немцам доставляли одни только неприятности. 29 апреля 1916 года с ними приключилась настоящая беда: смертоносное облако фосгена, выпущенное на англичан, неожиданно поползло обратно и заволокло германских пехотинцев, приготовившихся к атаке. Эта досадная случайность стоила жизни шестистам немцам, их противогазы в очередной раз оказались неэффективны.

Последнюю газовую атаку армия кайзера провела в августе 1916 года, после чего задачу распространения яда полностью перепоручили артиллерии: ведь химические снаряды менее подвержены капризам погоды, чем ядовитые облака.

На полях сражений Первой мировой войны наряду с фосгеном часто применяли и синильную кислоту, сильнодействующий яд, мгновенно парализующий нервную систему. Впрочем, нужное действие это вещество оказывает только в довольно высоких концентрациях. В закрытом помещении газообразная цианистоводородная кислота мгновенно вызывает необратимые процессы в организме, но на открытом воздухе она очень быстро рассеивается и токсичность газа, соответственно, резко снижается.

Французские специалисты, возлагавшие большие надежды на синильную кислоту, с 1917 года использовали начиненные ею артиллерийские снаряды в массовом масштабе. Поскольку этот продукт производили на венсеннской фабрике, между собой его называли венсенитом. Пускали в ход и хлорпикрин. В отличие от предыдущих препаратов, этот удушающий и раздражающий газ создали в лабораторных условиях специально для военных нужд. В мирное время его стали использовать в качестве дезинфекционного средства и для выкуривания барсуков и лисиц из нор.

Если французы питали преступную слабость к цианистоводородной кислоте, то англичане были убежденными сторонниками сероводорода. Этот газ хорошо известен своим отталкивающим запахом; он отлично проникает сквозь защитную маску и вызывает сильное удушье. С хранением сероводорода связано, однако, одно неудобство: сжижается он под давлением 15 килограмм на квадратный сантиметр. Это почти в три раза больше, чем требуется для сжижения хлора; в траншеях, соответственно, следует крайне осторожно обращаться с баллонами. Выходные трубы нужно прочно устанавливать на бруствере, иначе все устройство неожиданно превратится в реактивный двигатель и выплеснет свое ядовитое содержимое прямо в окоп.

Немцы, впрочем, не оставались у союзников в долгу, скорее наоборот: у них была гораздо более оснащенная и гибкая химическая промышленность, позволявшая серийно производить разные малопривлекательные микстуры. Речь идет о сложных органических соединениях, различные функциональные группы которых фокусируются вокруг атома мышьяка, направляя и усиливая его действие.

Дифенилхлорарсин, к примеру, раздражает слизистую носа, гортань и легкие. Чтобы сделать человека недееспособным, достаточно трех сотых миллиграмма этого газа на литр воздуха. Препарат не считается смертельно ядовитым, поэтому к нему подмешивали немного фосгена: когда у человека начинался нестерпимый зуд, он срывал защитную маску и поневоле дышал смертоносными парами фосгена.

Со вступлением Соединенных Штатов в войну американские химики тоже приняли участие в «ядовитой» эпопее. В 1918 году Адамс получил дифениламинхлорарсин; одной части этого газа на тридцать миллионов частей воздуха достаточно, чтобы наступило удушье. Изготовить его проще простого, и он почти мгновенно проникает сквозь защитную маску. Люизит, изобретенный американцем Льюисом, оказался ужаснее всех своих предшественников, вместе взятых. Этот хлорвинилдихлорарсин окрестили «росой смерти»; дело в том, что американцы собирались опрыскивать ею врагов с самолетов. К счастью, в 1918 году наступило перемирие, и «шикарный» проект так и не осуществился.

Возникновение ядов, специально предназначенных для использования в военных целях, свидетельствовало о том, что воюющие державы намерены химическим путем сдвинуть войну с мертвой точки.

В начале 1916 года немцы попытались в очередной раз прорвать фронт, нанося сокрушительные удары на одном из его участков. Германская армия решила провести очередную операцию в районе Вердена, стянув сюда предварительно значительные силы.

Чтобы отстоять Верден, французы, которых противник и так уже изрядно оттеснил, вынуждены были перейти в решительное наступление. Соммская битва, начавшаяся в июле 1916 года, закончилась лишь пять месяцев спустя. Своей цели французы достигли: немцы так и не смогли прорвать фронт в районе Вердена, но обе стороны, тем не менее, понесли колоссальные потери.

То была война на измор, на истощение человеческих сил и техники; в этой непостижимой, яростной битве далеко не последнюю роль играл газ. Только лишь 15 сентября 1916 года, когда в бой впервые вступили британские танки, забрезжила надежда, что блокада наконец будет снята.

А пока воюющие стороны изощрялись в применении все новых и новых ядов. 24 июня на участке фронта длиною тридцать километров было установлено более двадцати тысяч баллонов с отравляющей смесью «белая звезда»; добавьте сюда еще две сотни четырехдюймовых минометов, заряженных химическими снарядами, и по двадцать газовых баллонов на каждой огневой точке.

Первая химическая операция была назначена на 13 июня 1916 года; местом ее проведения, естественно, выбрали ипрскую дугу, которую в то время удерживала 20-я британская дивизия. На передовую доставили триста баллонов с газом и, как только подул попутный ветер, без труда все их опорожнили. Это было всего лишь коварной уловкой. Союзники знали, что противогазы, которыми снабжены немецкие пехотинцы, не защищают от фосгена, и пустили чистый хлор. Англичанам было важно, чтобы у врага создалась иллюзия безопасности.

Кроме того, пуская газ, союзники хотели проверить, насколько хорошо подготовились к бою их солдаты и офицеры. Настоящая операция была назначена на 20 июня, затем ее срок отодвинули до 22.00 24 числа. Местом проведения служил участок, занимаемый ГУ-й армией; атаке должен был предшествовать артиллерийский обстрел.

В указанный день и час оглушительный пушечный грохот внезапно стих, и в воздух поднялись облака газа. Немцы не замедлили нанести ответный удар. Из осторожности пришлось пожертвовать эффектом неожиданного нападения: командиры дивизий опасались, как бы их солдаты не очутились под открытым огнем противника. Бойцы все еще находились в траншеях, большую часть которых занимали баллоны с ядовитой смесью. Газопуск произвели ночью, когда подул попутный ветер; наибольшая концентрация газа наблюдалась в начале и в конце операции. К ядовитому облаку примешался густой дым, посеявший панику в рядах противника.

Ответственные за пуск попросту издевались над своими врагами. Как только немцы понемногу успокаивались, они разряжали новую партию баллонов, за ней другую и так далее. Промежутки между отдельными залпами были произвольными, поэтому чувство тревоги у противника с каждым разом росло. Скорость ветра увеличилась с 15 до 25 километров в час, для газовой атаки это было слишком много. Поскольку «ядовитая смерть» рассеивалась очень быстро, приходилось в самом начале повышать концентрацию газа. Отравленное облако, набиравшее невиданную скорость, всякий раз заставало врага врасплох.

Англичане довольно скоро завоевали репутацию «мастаков» по части этого довольно необычного вида спорта, которым они, по правде сказать, владели на славу. Немецких солдат неотступно преследовала мысль об отравляющих веществах: поскольку фронт топтался на месте, газовая атака могла начаться в любую минуту. Часто по ночам легкий ветерок сносил к немецким траншеям коварное облако, и смерть настигала бойцов еще во сне.

Германский генштаб понял, хотя и с большим опозданием, какую оплошность допустил он 22 апреля 1915 года. Оружие, которое обязано было обеспечить немцам военное преимущество до самого конца войны, обратилось против них же самих. Урок пошел на пользу, и даже тридцать лет спустя руководители Третьего Рейха в самые роковые минуты остерегались повторять ошибки предшественников.

Пока что приходилось смириться с чуть ли не постоянной опасностью, прямо-таки сжиться с нею. Подползая к позициям, ядовитые пары просачивались во все щели и скапливались на дне траншей, проникая даже в блиндажи. Ветер был слишком слаб и очень долго рассеивал яд.

Это коварное оружие продолжало оказывать свое действие еще долгое время после того, как газ уносило ветром; фосген медленно и незаметно накапливался в теле жертвы и в конце концов наносил ей смертельный удар.

«Англичане поминутно пускали газ, не давая нам даже передохнуть. Каждую минуту тревога!..» — эти слова сотни раз повторялись на страницах газет, найденных у немецких военнопленных.

Погрузить солдат в состояние психоза и посеять панику в их рядах было не так уж сложно. Достаточно, чтобы один из снарядов угодил в дымовую шашку, и противник тотчас же бил тревогу; в траншеях еще долго гудели гонги и колокола, оповещавшие о грозящей опасности.

Случалось, немецкая мина попадала в баллон с фосгеном: в образовавшуюся брешь просачивалось ядовитое облако, и ветер сносил его в сторону немецких позиций. Хотя количество газа было очень невелико, передовая вражеская цепь часто обращала тыл. Порой ядовитые пары оказывали свое пагубное действие далеко за линией фронта: за 7–8 километров от нее иногда находили бездыханные тела. Хлор, из которого наполовину состояла «белая звезда», повреждал даже орудия: после газовой атаки пушки и минометы выглядели так, словно их несколько недель вымачивали в соленой воде.

К середине 1916 года газеты стали уже спокойно сообщать о газе и случаях его употребления — лишнее доказательство того, что человек ко всему привыкает. Отныне отравляющие вещества становятся неотъемлемой частью солдатских будней.

«Дейли Кроникл» от 1 июля 1916 года без обиняков пишет: «Раненые англичане, которых товарищи вынесли из немецких траншей, доложили, что новый газ оказывает ужасающее действие. Солдат, участвовавший в одном из налетов на вражеские позиции, заявил, что все немцы, занимавшие данный участок фронта, погибли от яда. Всего насчитали более 250 сваленных друг на друга трупов…»

На следующий день «Фигаро» в сводке последних известий писала, что англичане оплатили немцам «той же монетой». По словам газеты, «сотни немецких солдат, прежде чем умереть этой ужасной смертью и искупить свой общий грех, узнали, что на свете существует справедливость!..»

Воистину, некоторые журналисты тоже надышались какой-то гадости!

После каждой химической атаки англичане посылали в тыл к немцам разведывательный отряд, который должен был подсчитать непосредственные потери противника. Установив число погибших, брали в плен тех, кто уцелел, но отравился газом и находился в полуобморочном состоянии. Часто трудно было определить, что послужило причиной смерти: ядовитые пары или обычный снаряд. Кроме того, большую часть жертв отравления эвакуировали в тыл, и в статистических выкладках они, естественно, не значились. 27 июня, после газовой атаки, произведенной на участке, занимаемом 47-й британской дивизией, солдаты, вернувшись из разведки, доложили, что обнаружили в окопах одни только трупы.

В блиндажах, стены которых были пропитаны веществом неизвестного химического состава, нашли множество словно бы спящих людей. Чуть дальше наткнулись еще на сорок тел: некоторые из немцев были мертвы, другие потеряли сознание. Ни на одном из них не было противогазов. Дальше вглубь валялось еще восемьдесят трупов…

В тот же день 37-я дивизия 111-й британской армии провела еще одну атаку, продолжавшуюся два часа; сразу же по окончании операции англичане произвели разведку. Немецкие траншеи были завалены трупами. В одном из ходов сообщения выросла целая гора человеческих тел. Некоторые жертвы еще дышали… На следующее утро все увидели, что листва в лесу, преграждавшем путь газу, пожелтела и опала. Восемь дней спустя, после подобной же операции под Гюллюшем, в разведку послали отряд из ста пятидесяти человек. Проволочные заграждения остались неповрежденными, и перебраться через них не удалось. Лазутчики вернулись через полтора часа и сообщили о том, что на немецких позициях царит гнетущая, мертвая тишина…

Ядовитое облако рано или поздно (это зависело от силы ветра) накрывало вражескую передовую. Тотчас же начинали выть клаксоны, трубить горны, гудеть гонги, колокола, сирены и прочие инструменты. Иногда сигналом тревоги служили непрерывно загоравшиеся ракеты. Чем дольше был разрыв между пуском газа и концертом предупредительных сигналов, тем глубже проникала отрава во вражеские позиции.

За каких-то десять минут облако перемещалось на 2 километра; если немцы не успевали вовремя забить тревогу, газ проникал в траншеи и заставал солдат врасплох. Большинство химических атак производилось ночью: ядовитая завеса могла несколько раз подряд накрыть траншеи, а предупредительного сигнала так никто и не слышал. Со стороны противника не раздавалось ни одного ружейного или пушечного выстрела. Над вражескими позициями воцарялась зловещая, леденящая душу тишина.

27 июня 1916 года на участке фронта, занимаемом 8-й британской дивизией, немцы палили не умолкая, пока англичане не пустили, наконец, газ. Внезапно ружья и минометы затихли. Одна лишь тяжелая артиллерия, расположенная в тылу германских позиций, продолжала обстреливать британцев. Утром 28 числа союзнические пехотные части, посланные в разведку, целых полтора часа оставались на линии огня — все это время мимо не просвистела ни одна вражеская пуля!

Атака 27 июня навсегда осталась в памяти бойцов 10-го и 12-го резервных баварских полков, располагавшихся в деревне Боген, напротив 14-й британской дивизии. Англичане обрушили на них содержимое девятисот семидесяти баллонов с «белой звездой». Это произошло в 3 часа пополудни, ветер дул со скоростью около десяти километров в час. Вскоре газ приобрел необычайно высокую концентрацию. У очевидцев, наблюдавших за операцией с самолета, создалось впечатление, что деревня словно бы нырнула в ядовитое облако. Час спустя, в восьми километрах от фронта, у Монши-ле-Пре, концентрация газа оставалась крайне высокой. Через шесть-восемь минут после газопуска немцев охватила паника, но англичане так и не сумели ею воспользоваться: еще не стемнело, и высылать разведывательный отряд было бы слишком рискованно.

Несколько месяцев спустя немецкие солдаты, подвергнувшиеся химической атаке, рассказывали о пережитых ими ужасах. Площадь шириною более десяти километров была заражена газом. Множество раненых эвакуировали в тыл. Некоторые из них почувствовали первые признаки отравления только через несколько дней. Один боец умер два дня спустя, когда писал письмо родным. Такого рода мрачные визитные карточки оставлял фосген по окончании своей оргии. В 7-й роте 10-го резервного полка в этот день недосчитались 25 человек; тридцать рядовых получили серьезные отравления В 5-й роте 12-го полка также было много убитых. Обезумев от ужаса, солдаты пускались врассыпную; боясь задохнуться, они срывали с себя маски, но воздух был так насыщен ядовитыми парами, что бешено мчавшиеся беглецы тотчас умирали от удушья

С 25 июня по 22 июля вторая германская армия, стоявшая напротив 1У-й британской, подверглась как минимум пятидесяти девяти газовым атакам к северу от Соммы и одиннадцати — к югу от нее. Порою газовые облака проникали глубоко в тыл противника. В среднем, яд распространялся не далее, чем на два десятка километров, и считалось, что уже за десять километров от линии фронта можно смело снимать противогаз. Тем не менее, одна из газовых завес установила своеобразный рекорд, растянувшись на 34 километра!

26 июня 1916 года англичане одновременно разрядили громадное количество баллонов с «белой звездой» и нанесли огромный урон немецким войскам, расквартированным в 16 километрах от линии фронта. Через три дня 5-я резервная дивизия подверглась трем химическим атакам, следовавшим одна за другой с промежутком в четверть часа. Многие солдаты погибли от отравления; их судьбу разделили крысы и мыши, которыми кишели окопы. Птицы, отличающиеся крайней уязвимостью, замертво валились с веток. В зоне заражения оказались и деревушки, расположенные за линией фронта. Жертвами фосгена стали здесь, наряду с людьми, лошади. Иные из них, руководствуясь безошибочным инстинктом, старались взобраться куда-нибудь повыше. Собаки, напротив, оказались на удивление невосприимчивыми к яду. И наконец, серьезные повреждения получило оружие, в особенности автоматическое.

С каждой новой атакой англичане заражали воздух все большим количеством газа, и так продолжалось вплоть до 1918 года!

30 августа 1916 года британцы поставили перед собой задачу достичь самой высокой концентрации газа за всю историю химической войны. Для этого на некоторых боевых позициях увеличили число баллонов до восьми десятков. Атака началась в сумерки, около 22 часов. Стояла безветренная погода. Вскоре едва заметный ветерок стал сносить ядовитое облако к вражеским позициям. Наконец оно одновременно накрыло немецкие траншеи, расположенные по обе стороны дороги, ведущей из Монши в Бьенвиллер. На северном участке не последовало почти никаких ответных действий, разве что несколько сигнальных ракет рассекли на мгновение ночную мглу. На юге, наоборот, все пришло в движение: послышались крики и вопли, подхваченные ударами гонга и колоколов, свистками и звуками горна. Множество немцев очутилось в смертоносном облаке, словно в ловушке. В одной из рот не досчитались десяти человек. Ядовитые пары продолжали ползти вглубь фронта, сея кругом смерть.

Эта чудовищно густая завеса налетела внезапно; перепуганные бойцы не успели даже надеть маски. Численность одной из рот моментально сократилась наполовину. Другая находилась на отдыхе в семи километрах от линии фронта, когда ее накрыло газовой волной. Мало кто из солдат носил маску, большинство из них решило, что это всего-навсего дым артиллерийской стрельбы. Никаких предупредительных сигналов не поступило, и шестьдесят пехотинцев расстались с жизнью. В одном из батальонов 62-го полка погибло 50 % личного состава. У застигнутых врасплох солдат просто не хватило времени надеть противогазы.

5 октября британцы еще больше увеличили дозу. С наступлением ночи они в три приема разрядили две с половиной тысячи баллонов с газом повышенной концентрации: в 20.00 опорожнили девятьсот, в 20.45 — пятьсот, а в 22.30 — целую тысячу резервуаров. В общей сложности 80 тонн «белой звезды» поплыло в ночи к вражеским позициям. После первого газопуска на передовой у немцев довольно скоро забили тревогу, на второй откликнулись одни лишь резервные части. Пустив газ в третий раз, англичане выслали на разведку отряд из сотни человек. Они без проблем пересекли «ничейную землю» и добрались до немецких траншей. Там-то их и настигла родная артиллерия, внезапно ни с того ни с сего открывшая стрельбу. Солдаты, понеся ощутимые потери, повернули обратно.

Утром над вражескими позициями царила странная тишина. Молчали даже окопные минометы. И одни только изнуренные, отравленные пехотинцы нескончаемыми вереницами тянулись на восток. Полевые госпитали были переполнены. Через несколько дней на фронт пришло подкрепление.

Немцы понесли огромные потери не только потому, что противники «обскакали» их в боевой технике. Свою роль сыграло здесь и снижение дисциплины: на ношение противогазов смотрели сквозь пальцы, хотя, впрочем, это средство индивидуальной защиты оказалось малоэффективным.

Приходится в очередной раз констатировать, что немецкие маски почти не защищали от фосгена. К тому же, британцы потчевали неприятеля поистине лошадиными дозами газа.

В ноябре 1917 года на кладбище в Дурже было похоронено 3500 человек, умерших от отравления газом. Некоторые из них погибли потому, что не успели надеть защитную маску, остальные — от переутомления: вдохнув смертоносные пары, солдаты вынуждены были пройти пешком еще несколько долгих километров.

На исходе лета 1916 года 29-я дивизия XXXVI-го корпуса французской армии занимала крайний левый фланг союзнических войск. Ее единственным северным соседом было море. Немцы, войска которых значительно поредели после химических атак англичан на Сомме, считали, что использование газа на приморском участке фронта либо совершенно невозможно, либо связано с большим риском. Ведь морские ветры — вещь крайне ненадежная, они могут подуть в любой момент и притом в самом неожиданном направлении. Британцы придерживались иного мнения и решили даже извлечь выгоду из данной ситуации. Они предложили командующему французским корпусом провести химическую операцию и получили его согласие.

Англичане полагали, что атака может увенчаться успехом только в том случае, если подготовить ее с крайним тщанием и хранить свой план в строжайшем секрете. Разведка доложила, что в указанный сектор недавно переброшены силы с Русского фронта. Эти новички были очень плохо или вообще не осведомлены о химической войне, которая уже несколько месяцев велась на Западном фронте. Таким случаем нельзя не воспользоваться, но действовать необходимо быстро: подкрепление со дня на день должны отправить на передовую, и тогда у противника возникнет перевес, а это уж совсем ни к чему.

Достаточно истощить врага морально и физически, и роковую минуту можно будет отсрочить.

17 сентября 1916 года две роты из газовой спецбригады доставили в Ост-Дюнкерк две тысячи баллонов с «белой звездой». Французскому офицеру Лефевру поручили руководить этой совместной франко-британской операцией. Для начала нужно было установить, с какой периодичностью дуют морские и береговые ветры. С этой целью на фронт вызвали профессионального метеоролога и расставили восемь наблюдательных станций. Наблюдения за направлением и силой ветра велись с тех пор постоянно.

Через пять дней все приготовления были окончены. В командный пункт ежедневно поступали отчеты с наблюдательных станций, а также сводки Британской метеорологической службы и метеопункта французской авиации.

С 23 сентября по 5 октября погода оставляла желать лучшего, поэтому от рейдов в тыл врага пришлось пока отказаться. Дело в том, что ночью французы и немцы посылали в разведку небольшие отряды, которые должны были выведать, как обстоят дела на противоположной стороне. Иногда одна группа натыкалась на другую и брала ее в плен. Теперь, когда на позициях находились огромные запасы газа, ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы французские солдаты попали в плен и рассказали врагу о ведущихся приготовлениях.

Немцы, однако, вскоре что-то заподозрили. Однажды ночью вражеский патруль совершил внезапный налет на французские траншеи и взял в плен двадцать человек. Немцы, правда, очень спешили и не заметили газовых баллонов, спря-тайных на передовой. Но вполне возможно, что кто-нибудь из пленных проговорится, и тогда вся затея прогорит. Чтобы труд не пошел насмарку, решено было пустить газ при первой же удобной возможности. Вот как получилось, что ночью 5 октября 1916 года, в 23.00, французы открыли баллоны. Под Гюллюшем и немного южнее, под Армантьером, тоже провели химические атаки. Легкий юго-западный ветерок, дувший со скоростью 8 километров в час, волочил по земле густое ядовитое облако. Немцы были начеку и уже через несколько секунд забили тревогу. Затем они открыли стрельбу из пулеметов, чтобы остановить неприятельскую пехоту, если она вдруг пойдет в атаку. Французы тоже включились в перестрелку: они палили из огнеметов по немецкой траншее, находившейся в каких-то тридцати метрах от наших позиций.

Вскоре немцев охватила паника. Газовая завеса накрыла два полка, в том числе взвод из тридцати человек, буксировавших сломанный грузовик. Услыхав сигнал тревоги, солдаты схватились за маски. Копуши не успели закрепить респиратор, и семнадцать человек отравились газом. Десять из них тут же скончались, семь остальных пропали без вести.

Очевидец этой драмы и несколько его товарищей спрятались в газонепроницаемой будке, которая, по счастью, стояла рядом. Они просидели там до двух часов ночи, пока не кончилась атака.

Затем немцы принялись собирать мертвых и раненых. Эта мрачная жатва продолжалась целые сутки. 7-я рота, в которой воевал один из уцелевших солдат, вскоре после атаки перебежавший к французам, состояла из ста восьмидесяти человек. Шестьдесят восемь из них умерли от удушья. Многих других морских пехотинцев постигла та же участь. Два полка, стоявшие рядом с ними, понесли еще более ощутимые потери.

Немцы и не догадывались о готовящейся атаке, пока пленные французы обо всем им не рассказали. Солдатам выдали маски, которые, несмотря на их дурную славу, не удосужились даже проверить. Противогазы никуда не годились: в них просто невозможно было дышать…

Всего обнаружили около семидесяти трупов, которые тут же предали земле. На самом деле жертв было гораздо больше: ведь многих отравленных отправили в военные госпитали Остенде и Брюгге. Некоторые из них умерли по дороге, другие уже в медико-санитарных пунктах, недостаточно оснащенных для одновременного лечения стольких раненых. В конечном счете, полторы тысячи немцев погибли или стали калеками.

На некоторых участках концентрация газа была столь высокой, что солдаты не могли справиться с затвором винтовки, заржавевшим от хлора. Таким образом, все батальонные орудия вышли из строя, и их оставалось только отправить на склад.

Газ проник на девять километров за немецкую линию фронта, погибло множество животных, в том числе лошадей. В который раз приходится констатировать, что бойцы не приняли элементарных мер противохимической защиты. Командир одного из батальонов попросту забыл обеспечить своих подчиненных респираторами, так и оставшимися лежать в пакетах индивидуального снаряжения. Говорят, один офицер предложил солдату 25 марок золотом за его маску. Сделка так и не состоялась.

А некоторые бойцы выпотрошили свои противогазы и хранили в них сигары; кстати сказать, очень удобно…

С каждым разом англичане увеличивали дозу газа, которой потчевали своих врагов. Во время одной из атак британцы разрядили более пяти тысяч баллонов, в которых находилось приблизительно 180 тонн яда. Наши союзники провели, в общей сложности, 768 крупных операций, обрушив на немцев около 6000 тонн отравляющих веществ. Чаще всего они применяли «белую звезду», иногда приправляя блюдо сотней-другой баллонов с «зеленой» (так называлась смесь, на 65 % состоящая из хлорпикрина и на 35 % — из сероводорода).

Немцы в ответ осыпали их химическими снарядами, начиненными сильнодействующей чихательной микстурой — смесью фосгена с дифенилхлорарсином. Бомбы производили в громадном количестве и применяли на всех полях сражений.

Французы тоже стали наполнять снаряды фосгеном и использовали их с большим успехом: ведь немецкие защитные маски этот газ почти не задерживали. Противник нанес ответный удар в июле 1917 года: немцы изобрели новое отравляющее вещество и применили его, само собой разумеется, в районе Ипра; свои бомбы они помечали желтым крестом.

Французы тотчас окрестили немецкий газ ипритом, но англичане, для которых собственные органы чувств значат больше, чем география, назвали его «горчичным». И правда, из-за множества различных примесей иприт особым образом действует на обоняние, но в чистом виде газ почти не имеет запаха. За несколько месяцев новому ОВ удалось стать самым популярным военным ядом: в 1917—18 гг. им чаще всего пользовались на полях сражений. Иприт проникал сквозь маски, задерживавшие фосген и прочие слезоточивые газы. Пары его были ядовитыми и наряду с этим раздражали кожный покров. Попадая на кожу в виде пара или крошечных капелек, горчичный газ вызывал сильнейшие нарывы.

Действие яда проявлялось чаще всего не сразу, а через четыре-шесть часов после отравления. На коже образовывались болезненные волдыри, ткани мертвели, и в их глубине скапливался гной. Раны не заживали целыми неделями и даже месяцами; все это время сохранялась опасность вторичной инфекции.

В первую очередь, иприт поражал конъюнктивы; ведь глаза и веки, равно как и верхние дыхательные пути, относятся к наиболее чувствительным участкам тела. В связи с повреждением роговицы, жертвы отравления жаловались на потерю зрения вплоть до полной слепоты. Когда крошечные капельки газа попадали в легкие, они вызывали расстройство кровообращения и резкое падение артериального давления, после чего наступала смерть.

Одна сорокамиллионная доля иприта на литр воздуха вызывает сильное раздражение глаз. Мало того, яд в течение целых дней, недель и даже лет сохраняется в почве, из-за чего земля плохо родит. Микроскопические частички яда, распыленного в виде аэрозоля, проникают на расстояние более одного километра и повсюду несут с собой гибель.

Немцы, в руках у которых находилось столь грозное оружие, считали, что теперь-то уж перевес на их стороне. Союзников, правда, уже не застанешь врасплох, но зато в техническом отношении они отстали на целый год. В самом деле, французы применили первые снаряды с ипритом только лишь в июне 1918 года, а британцы — еще на три месяца позже.

Иприт снова напомнил о себе через семьдесят лет после своего печального дебюта на полях сражений. В середине марта 1988 года иракские самолеты забросали 250-футовыми бомбами, начиненными горчичным газом, шесть больших курдских деревень в районе Галабаджа. Более четырех тысяч человек погибло, и примерно столько же получили серьезные ранения. Больше всего пострадали дети: эпидермис у них намного тоньше, чем у взрослых, и при поражении ипритом тотчас же покрывается волдырями.

Задолго до Первой мировой войны знаменитый физико-химик Депре получил некий маслянистый бесцветный продукт. Сейчас трудно определить, что это было за вещество, но, вероятнее всего, речь шла о серном дихлорэтиле, позднее названном ипритом. Мы знаем только, что препарат оказывал раздражающее действие.

Горчичный газ, рассеянный в виде аэрозоля, отличается слабой летучестью и, следовательно, сохраняется в воздухе длительное время. С его помощью можно отравить целую местность, деревню и даже город. Самую большую опасность иприт представляет для гражданского населения, не располагающего необходимыми средствами защиты.

Первые французские снаряды с ипритом разорвались ровно через год после немецких. Эта задержка объясняется сложностями, с которыми столкнулись союзники при производстве нового газа. У французов, в отличие от немцев, абсолютно не было нужного сырья. В то же время наши зарейнские соседи обладали вполне достаточным количеством тиодигликоля. Данный продукт не выпускали ни во Франции, ни в Соединенных Штатах, необходимо было в кратчайшие сроки разработать новую технологию его изготовления. Остановились на способе, предложенном Левинштейном; сырьем в данном случае служили этилен и хлористая сера — вещества широко распространенные и совсем недорогие.

С апреля по ноябрь 1918 года французы наполнили ипритом два с половиной миллиона снарядов и большую их часть пустили в действие. Немцы, впрочем, значительно их опередили, но уже одна эта цифра говорит о том, на какие чудовищные затраты толкала химическая война обе воюющие стороны.

Давно умолкли пушки на полях Первой мировой, но иприт, этот достойный наследник былых ядов замедленного действия, продолжал свое «черное» дело.

Вероятно, во Вторую мировую войну боевые отравляющие вещества не использовали только потому, что сам вождь немецких нацистов испытал их действие на себе. «14 октября 1918 года я сказал себе: все. В этот день англичане впервые применили горчичный газ, и я вместе со своими товарищами стал ни на что не годен…» (Интервью А. Гитлера «Санди Кроникл» от 25 июня 1933 года.)

По окончании войны было подсчитано общее число жертв химического оружия. Согласно наиболее авторитетным источникам, от газов погибло не менее ста тысяч человек. Между тем, многие раненые, так и не оправившись от отравления, умерли лишь несколько лет спустя; в списки погибших их никто, естественно, не вносил

Международная Женевская конференция 1925 года подтвердила запрет на использование химического оружия, наложенный восемнадцать лет назад Гаагской конвенцией. Соблазн использовать действенное оружие массового уничтожения, которое позволило бы добиться скорой и легкой победы, был, тем не менее, велик. Многие ученые, знакомые с теорией относительности Эйнштейна, мечтали изобрести ядерное оружие, но дело не шло дальше догадок и предположений.

В области ядов фантазия человека просто-таки безгранична Химики пытались выделить производные иприта, еще более отвратительные, чем их «папашка». В начале Второй мировой войны немцы изобрели новый, азотный иприт. Яд сохранил нарывные и некротические свойства своего предшественника, но, помимо этого, вызывал необратимые изменения на клетчатом уровне. Подобно рентгеновским и гамма-лучам, он поражал хромосомы, разрушал лейкоциты и лимфоидные ткани, а также нарушал функцию органов, выделяющих белые кровяные тельца. Несмотря на это, новый вид иприта оказывал сильное антиканцерогенное действие, и поэтому больным раком он мог даже поправить здоровье.

В 1937 году в лабораториях «ИГ Фарбен», где уже довольно долго велись секретные разработки фосфорорганических соединений, был получен первый яд нового типа, поражающий не легкие, глаза или кожу, а центральную нервную систему. Немцам удалось синтезировать сложные органические эфиры на базе фосфорной кислоты; они обладают большой массой и поэтому почти не улетучиваются. Того или иного их воздействия можно добиться, внося различные изменения в органическую группу молекулы.

Новые яды проникали в организм жертвы воздушно-капельным путем или через эпидермис и блокировали на уровне синапсов передачу нервных импульсов из ЦНС к нервным окончаниям.

Обычно передатчиком импульса служит ацетилхолин, время от времени вырабатываемый нервными тканями. После того, как вещество выполнит свою задачу, особый фермент нейтрализует его и задействованная мышца тут же расслабляется. Именно на этом уровне и действует яд. Сложное фосфорорганическое соединение прикрепляется к ферменту и необратимым образом влияет на его нейтрализующую функцию. Ацетилхолин тем временем скапливается в нервном узле, мышца остается в возбужденном состоянии, и в итоге наступает паралич.

Сначала жертва ощущает стеснение в груди, у нее темнеет в глазах, и взгляд сосредотачивается на одной точке. Затем человек начинает задыхаться, на теле выступает обильный пот, вслед за этим наблюдаются судороги и рвота. Возникает дрожь и нервный тик, походка становится нетвердой. Больной ощущает сильную головную боль, мысли его путаются, затем его одолевает сонливость, и наконец наступает кома: после конвульсий останавливается дыхание, а потом и сердце.

Оказывается, если запереть нервную систему человека на органический «замочек», можно добиться тех же результатов, что и при отравлении знаменитыми животными ядами!

Массовое производство табуна, первого яда нервно-паралитического действия, началось в 1942 году. Было выпущено около 2500 тонн вещества; немецкий штаб рассматривал его в качестве запасного вида оружия. Тогда же началось строительство завода по производству зарина, оказывающего аналогичное действие. В 1945 году предприятие выпускало 7000 тонн яда. Последний из G-газов, названный зоманом, был получен в специальных лабораториях «ИГ Фарбен», когда Третий Рейх уже пал.

В послевоенное время появились фосфорилтиохолины, которые еще называют У-газами. Эти яды нервно-паралитического действия являются еще более устойчивыми, чем С-газы. Они в сто раз сильнее впитываются кожей: достаточно, чтобы одна капелька попала на руку, и смерть неминуема. Противогаз здесь ничем не поможет, нужен комбинезон, покрывающий тело до последнего квадратного миллиметра.

В связи с успехами, достигнутыми в области боевых отравляющих веществ, возникли и новые проблемы. Сильнодействующий яд представляет чрезвычайную опасность для тех, кто им пользуется; не раз случалось, что сам отравитель становился жертвой своего же собственного оружия. Появилась необходимость ужесточить требования техники безопасности при хранении и транспортировке ядовитых составов.

Аэрозольное облако, выделяющееся при взрыве снаряда 155-го калибра, наполненного несколькими литрами У-газа, теоретически обладает такой же смертоносной силой, как и тактическая ядерная бомба. Во избежание несчастных случаев лучше всего было бы разложить грозное ОВ на два других, менее токсичных соединения, выпуск, хранение и транспортировка которых не представляют особых трудностей. Перед употреблением останется только смешать их друг с другом.

Преимущества данного способа очевидны: исходные вещества можно без проблем получить на гражданских химических предприятиях, необходимость в особых мерах предосторожности отпадает сама собой; хранение и транспортировка также существенно облегчаются, так что строжайшее соблюдение военной тайны гарантировано.

При уничтожении токсических веществ уже нет смысла прибегать к специальному дорогостоящему оборудованию. К тому же, владельца бинарного оружия нельзя обвинить в том, что он нарушает международные правила и соглашения: ведь указанные препараты широко используются в мирных целях.

В первые три четверти века соответственно развивались средства индивидуальной защиты. Солдаты получили в свое распоряжение защитные маски и комбинезоны. Кроме того, их снабдили терапевтическими препаратами, нейтрализующими вещества нервно-паралитического действия.

Использование химического оружия на поле битвы потеряло всякий смысл, когда состав отравляющих веществ стал известен каждой из воюющих сторон и в любую минуту можно было ждать ответного удара равной силы. Главную опасность яд представлял для гражданского населения, ли-шейного элементарных средств химической защиты. На теле многих курдов, афганцев и ангольцев еще и сегодня можно увидеть ужасные следы химических бомбардировок.

Поговаривают, еще не так давно, в некоторых богом позабытых уголках Азии, на бедные деревни, занесенные чуть ли не к черту на кулички, по временам обрушивался гибельный ливень. Возможно, это всего лишь досужие выдумки, но в горах Афганистана, Лаоса и даже Кампучии к подобного рода историям относятся очень серьезно.

Вот что рассказывают очевидцы: над деревней, подобно молнии, проносится самолет, взрывается снаряд или ракета, и с неба обрушивается желтоватый дождь. Многие жители вскоре умирают, счастливчики остаются в живых, но заболевают каким-то весьма странным недугом. Бомбардировкам подвергаются отдаленные поселки, где скрываются повстанцы-антикоммунисты. Похоже, бандитов, прячущихся в лесу и в горах, а то и просто прижимающихся к земле, невозможно выгнать из их логова при помощи обычных средств — штурмовых вертолетов и баллистических ракет.

Некоторые горные районы Лаоса, беднейшего государства Юго-Восточной Азии, служат традиционным местом убежища для г’монгов, народности, самой судьбой обреченной на вечные гонения.

Полтора столетия назад, скрываясь от преследований маньчжурских императоров, эти неприкаянные изгнанники поселились в пустынных районах Лаоса, Таиланда и нынешнего Вьетнама. Г’монги, которым здорово доставалось при всех режимах, а в особенности при коммунистическом, стали союзниками американцев во время вьетнамской войны, и многие из них положили тогда головы. Многие г’монги из мест, опустошенных войной, перебрались в Таиланд. Беженцев разместили в специальных лагерях, а наиболее удачливым удалось даже попасть за океан, где их приняли с распростертыми объятиями.

Бесславная история этого индокитайского племени почти вся складывается из колониальных войн. Различным кланам г’монгов волей-неволей приходилось в них участвовать то на одной, то на другой стороне. Тем не менее, отверженные жили единой семьей, вместе страдали от постоянного недоедания, эндемических болезней и политической нестабильности. Детская смертность превышала у них 50 %, а средняя продолжительность жизни равнялась 35 годам.

Некоторые г’монги оказывали свои услуги французам во время индокитайской войны. Затем, сильно скомпрометировав себя перед коммунистическими властями, они составили костяк секретной американской армии, действовавшей в Лаосе. Это формирование, которым командовал генерал Ванг Пао, бывший офицер французской армии, участвовало в различных антивьетконговских операциях и порою перехватывало продовольственные обозы, которые Северный Вьетнам отправлял своим подразделениям, воевавшим на юге.

В декабре 1975 года Лаос оказался в руках лидера прокоммунистической ориентации Патхета Лао. Ванг Пао и 50 тысяч его сторонников перебрались в Таиланд, где их разместили в специальных лагерях. Часть войск, оставшаяся в Лаосе, укрылась в горах Пху Бья, одном из самых пустынных и высоких районов Лаоса. С 1976 по 1978 год бандиты грабили продовольственные обозы и совершали налеты на военные базы Патхета Лао. Кроме того, г’монги расправились с некоторыми своими соотечественниками, которых обвинили в сотрудничестве с действующим режимом. Непримиримая оппозиция не остановилась даже перед потравой полей.

Тогда Патхет Лао решил с помощью вьетнамцев вскрыть этот многолетний нарыв на теле своего государства. Два года велась ожесточенная война, и последние отряды г’монгов, оставшиеся без продуктов, оружия и медикаментов, были изгнаны из горных ущелий.

Последние беженцы, прибывшие после разгрома в таиландские лагеря, рассказали о том, что на них обрушились какие-то зловещие дождевые потоки. Американское руководство провело крупномасштабное расследование, и наблюдатели, тщательно допросившие и осмотревшие жертв желтого ливня, пришли к выводу, что их облили каким-то фосфорорганическим соединением или же новым, еще неизвестным веществом. Американцы не смогли обнаружить в предоставленных образчиках ни одного традиционного яда — ни раздражающих агентов, применяемых обычно при разгоне демонстраций, ни иприта, ни соединений нервно-паралитического действия. Но по свидетельствам очевидцев, дождь вызывал раздражение эпидермиса, кожные нарывы, кровавый понос, огромную усталость и, в конце концов, смерть.

В посольства поступали донесения о все новых и новых дождевых атаках, но определить, какое вещество при этом использовалось, так и не удавалось. Семь лет специалисты бились над этой загадкой. 13 сентября 1981 года, после того как госсекретарь Соединенных Штатов Александер Хейг официально обратился в Берлинскую журналистскую ассоциацию, о желтых дождях узнала вся мировая общественность. Бывший главнокомандующий американскими вооруженными силами заявил, что международное сообщество обеспокоено донесениями, согласно которым Советский Союз и его союзники используют в Лаосе, Кампучии и Афганистане смертоносное химическое оружие.

«В настоящее время мы располагаем неопровержимыми доказательствами применения отравляющих веществ в Юго-Восточной Азии. Анализы показали, что в полученных образчиках содержится повышенное количество трех очень опасных и сильнодействующих грибковых ядов. Эти высокотоксичные вещества крайне вредны для здоровья людей и животных и в данном регионе раньше не встречались…»

Точно такие же заявления сделали на следующий день заместитель госсекретаря по политическим вопросам В. Дж. Штессель и полномочный представитель Соединенных Штатов в ООН Дж. Дж. Киркпатрик.

«Неопровержимые доказательства», которыми располагал в настоящий момент Хейг, сводились к обыкновенному листочку и паре травинок, привезенных из Кампучии. Они оказались заражены незначительным количеством трихотеценовых микотоксинов (очень ядовитые вещества, выделяемые фуза-риями — плесневыми грибками, поражающими некоторые злаки). На основании этой жалкой улики американцы публично обвинили Советский Союз в том, что он нарушил по крайней мере два международных договора и ведет биохимическую войну против беззащитных национальных меньшинств.

Тем не менее, в распоряжении американского правительства находились многочисленные донесения и свидетельства очевидцев, а также отчеты врачей и людей, оказывавших первую помощь предполагаемым жертвам отравления. Правительство Соединенных Штатов, выдвинувшее безосновательное обвинение, подвергалось заслуженной критике. И вот трихотеценовые микотоксины снова были обнаружены в образчиках человеческих тканей и крови, взятых у лиц, якобы ставших жертвой химической атаки.

Вскоре после того, как были обнародованы результаты последних анализов, президент Рейган лично повторил обвинение, выдвинутое госсекретарем. Оно основывалось на целом ряде спорных утверждений, не всегда подкрепленных реальными доказательствами и сводившихся в основном к следующему:

1) в Юго-Восточной Азии, откуда поступило больше всего донесений о химических атаках, трихотеценовые микотоксины в чистом виде не встречаются;

2) в этой части света раньше никогда не были зарегистрированы случаи отравления данным токсином;

3) в имеющихся образцах содержалось гораздо большее количество яда, чем в обычных осадках.

К тому же симптомы отравления у г’монгов, красных кхмеров и моджахедов полностью совпадали с теми, которые наблюдались у людей и животных, подвернутых соответствующему эксперименту Грибковые токсины обнаружили и в биологических образчиках, взятых у жертв желтого дождя. Наконец, один лишь Советский Союз располагал в данном регионе необходимыми техническими мощностями для серийного производства грибка и выделения из него ядовитого продукта. Русские уже давным-давно занимаются исследованиями в данном направлении, и, если принять во внимание коммунистическую военную доктрину, нет ничего удивительного в том, что они прибегают к подобным приемам.

Таким образом, Соединенные Штаты в лице самых высоких своих представителей обвинили СССР в том, что он оказывает «биохимическую помощь» лаосскому и вьетнамскому коммунистическим режимам и применяет свои собственные токсины в борьбе с бойцами афганского сопротивления. Несмотря на то, что обвинения, выдвинутые американской администрацией, не были научно доказаны, Белый Дом так и остался при своем мнении. Члены правительства упорно утверждали, что, мол, наука не в силах окончательно доказать факт применения химического оружия, поскольку-де конфликт вспыхнул в далекой, да к тому же пустынной стране. Добыть в нужном количестве качественные образчики почти что невозможно, но, слава Богу, остались свидетели: сличая их показания, можно докопаться до истины.

Позже в руки американцев попало еще пять растительных образчиков и двадцать других, извлеченных из тел жертв, а также загрязненный противогаз, привезенный из Афганистана.

Советы, разумеется, все отрицали и попутно обвинили американцев в том, что они массово использовали дефолианты во время войны во Вьетнаме. Обвинение было вполне обоснованным, но советские эксперты вывели из него весьма внушительное заключение: гербициды нарушают растительный балланс и способствуют росту «слоновой травы», но любой ботаник знает, что именно это растение пользуется особой благосклонностью фузарий!..

Американская администрация, со своей стороны, указывала на случаи заболевания, которое обычно возникает при употреблении в пищу зерен, пораженных ужасным грибком. В других странах, в частности, в СССР, пищевые отравления такого типа нередко заканчивались летальным исходом, но в Юго-Восточной Азии подобная болезнь раньше не встречалась. Сообщения о массовой и скоропостижной гибели стали поступать из Лаоса только с 1975 года, из Кампучии — с 1979 года, а из Афганистана — и того позже.

Но зачем использовать в военных целях микотоксины, если существует множество других, более эффективных отравляющих веществ, прошедших уже испытание временем? Во-первых, напрашивается политическое объяснение: новый вид оружия настолько необычен, что на его выявление уйдут годы… а яд, как-никак, требует к себе уважения! Да и с мировой общественностью препираться не нужно…

Со стратегической же точки зрения, с помощью биологического оружия легче всего нагнать страху на «дикарей», которые у себя в горах слыхом не слыхивали о какой-то там химической защите. Смертоносный дождь одних убьет, других покалечит, а третьих деморализует. Со всей этой «контрой», окопавшейся в непроходимых ущельях, только так и можно бороться.

И наконец, третье объяснение носит чисто технический характер. Злосчастные трихотеценовые микотоксины являются продуктом метаболизма в клетках некоторых плесневых грибков. Один из них, фузариум, выделяет четыре особых токсина: Т2, ДАС, ДОН и ниваленол; все эти вещества были обнаружены в добытых образчиках.

Фузарии довольно широко распространены во всех климатических зонах. Каждый из указанных ядов оказывает особое биологическое действие. Т2 сильно раздражает эпидермис, ниваленол и ДАС вызывают кровоизлияния различной степени, а ДОН является сильнейшим рвотным. На территории Соединенных Штатов, а также в Японии все четыре токсина иногда встречаются в зернах ячменя и кукурузы (фузарии преимущественно поражают злаки). Но тяжелые пищевые отравления грибковыми токсинами наблюдались только в Советском Союзе и в Японии; благодаря этому мы сносно осведомлены о том, какое воздействие оказывают они на организм человека.

ДАС, как выяснилось, является противораковым агентом, но, кроме того, угнетает функции костного мозга и вызывает такую сильную рвоту, что почти тотчас же извергается наружу. Тем не менее, у большинства больных, принимавших ДАС, наблюдались такие же симптомы, как и у жертв желтых дождей.

Советские ученые подробно описали все четыре стадии отравления трихотеценовыми микотоксинами. Первая наступает через несколько часов после принятия в пищу пораженных зерен: больной ощущает жжение во рту и на верхнем участке пищеварительного тракта. Затем наступает рвота, понос и общая слабость. Температура тела повышается, наблюдаются нарушения сна. Количество белых кровяных телец, в частности, гранулоцитов и лимфоцитов, резко понижается. На коже появляется сыпь, вскоре некроз поражает все тело, включая рот. На последней стадии, которая иногда заканчивается выздоровлением и длится порою несколько месяцев, больной может заразиться вторичной инфекцией.

Попадая в кровь, трихотеценовые микотоксины в первую очередь поражают слизистые оболочки и кроветворные ткани. Помимо нарушений иммунной системы, они могут вызвать кровоизлияние в любой части тела, но в основном воздействуют на пищеварительный тракт, печень, почки и сердце. Работу свою эти трудяги выполняют безукоризненно! И все-таки американцы, собравшие на трихотеценовые токсины целое досье, утверждают, что, несмотря на многочисленные «достоинства», данные яды не удовлетворяют требованиям, предъявляемым к боевым отравляющим веществам!

Напрашивается вопрос: к чему тогда весь сыр-бор и не лучше ли воспользоваться более эффективным средством устрашения, например, «мягким» слезоточивым газом, тем более, что ни в одном договоре о нем ничего не сказано? Смертельная доза трихотеценовых микотоксинов колеблется от 2 до 5 миллиграмм на килограмм, в то время как вещества нервно-паралитического действия оказывают должный эффект в несравнимо меньших количествах. Посудите сами, сколько затрат: на гектар почвы необходимо вылить 10 килограмм чистого токсина, а на квадратный километр — целую тонну (на практике эта цифра неизбежно увеличивается раз в десять)! Выходит, для того, чтобы добиться необходимой концентрации, на одну-единственную деревню нужно вылить сотни тонн желтой отравы! Одни лишь эти выкладки могут поставить под сомнение все дело о грибковых токсинах.

Дискуссия возобновилась с новой силой, после того как американцы задали резонный вопрос: если совесть у русских чиста, почему же они тогда препятствуют группе экспертов из ООН провести объективное расследование и вынести окончательный вердикт? Пусть Советы разъяснят, чем обоснована такая позиция. Очевидцы, беженцы и дезертиры утверждают, что советские специалисты в области химического оружия лично контролировали все дождевые атаки и принимали в них непосредственное участие. Иногда они даже осматривали зараженные зоны и фиксировали достигнутые результаты.

СССР, который, по словам американцев, уже спровоцировал несколько коллективных отравлений трихотеценовыми микотоксинами, проводит разнообразные исследования в данной области, используя грибковые яды в качестве пестицидов у себя в лесах. Русские первыми научились их производить и предложили свои услуги союзникам. Пять лет спустя лаосцы и вьетнамцы, вероятно, так поднаторели в этом деле, что смогли выпускать собственное биологическое оружие на обыкновенном пивоваренном заводе!

Советский Союз, как, впрочем, и другие развитые державы, конечно же, разрабатывал секретные виды оружия, о чем можно судить по эпидемии сибирской язвы, вспыхнувшей в 1979 году после аварии на военном заводе в Свердловске. В самом деле, почему бы русским и не провести испытания грибковых ядов на настоящем театре военных действий? Реальные, неопровержимые улики так и не были представлены, но не стоит забывать, что чем более высокий ранг занимает отравитель, тем большую изворотливость проявляет его яд… Итак, дело, открытое 13 сентября 1981 года, по-видимому, не скоро еще займет почетное место в архиве.

Часто можно услышать, что отравляющие вещества — это «ядерное оружие для нищих», поэтому развитые государства, обладающие огромным потенциалом изощреннейших боевых средств, стараются даже «не марать руки» о газы кожно-нарывного и нервно-паралитического действия. Но действительность довольно часто не укладывается в эту слишком простую схему; во всяком случае, яд всегда есть яд. И кое-кто до сих пор прибегает к помощи токсических веществ, словно пытаясь перещеголять знаменитых отравителей прошлого.

Но за какие грехи этот древнейший вид оружия заслужил столь единодушное осуждение? Почему политики относятся к нему с такой неприязнью, отдавая явное предпочтение атомной бомбе? И правда, если ядерный гриб вызывает у большинства людей просто ужас, то ядовитые пары — прежде всего отвращение. Использовать или выпускать этот вид оружия считается постыдным занятием. Поэтому каждый, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, старается не высовываться, чтобы его, не дай Бог, никто не заметил.

Большинство, если только не все державы, обладающие ядерным оружием, разрабатывают новые виды ОВ или производят уже существующие. Но хотя рядовые граждане восторженно приветствуют колонны ядерных ракет, гордо дефилирующих по центральным столичным площадям, никому и в голову не придет устроить парад химических видов оружия; ведь это было бы неуместно, да и просто неприлично!

И по контрасту, с какой помпой информационные службы сообщают о строительстве еще одного завода, на котором предстоит торжественно уничтожить энный объект, до последнего времени официально в природе не существовавший! На языке вертится простодушный вопрос: какими нравственными соображениями руководствуется государство, косвенно сознающееся в том, что постоянно пудрит гражданам мозги?

В 1899, а затем в 1907 году несколько европейских держав торжественно подписали соглашения, в которых обязались не прибегать к отравляющим веществам в военных целях. Восемь лет спустя одна из стран-участниц Гаагской конвенции впервые применила в огромном масштабе это оружие массового уничтожения. На Фландрском фронте погибло тогда 5000 человек, 15 000 получили серьезные отравления; на русском фронте число жертв, вероятно, было еще большим.

Мир такого еще не видел. Первая газовая атака вызвала цепную реакцию, и союзники нанесли немцам сокрушительный ответный удар. Инициаторам химической войны приходилось теперь горько жалеть о своем первом, опрометчивом шаге. Но процесс эскалации начался, и никто уже не в силах был перекричать грохот пушек и остановить ход адской машины: противники непрерывно обменивались все новыми и новыми смертоносными гостинцами. И даже после того, как был подписан Вашингтонский договор и Женевский протокол, фашистская Италия не преминула попотчевать эфиопов ипритом в 1935 году, а японцы в 1930-х годах преподнесли точно такое же блюдо китайцам.

Германия, которая в отношении ОВ всегда опережала другие страны, в очередной раз утерла нос всем своим соперникам, изобретя вещества нервно-паралитического действия. Но несмотря на то, что немцы производили десятки тысяч тонн фосфорорганических соединений, использовать их на поле битвы они так и не отважились. Слишком уж живы были в памяти германского руководства события 1916 и 1917 годов. Позднее призрак газовой войны, зловеще взиравший с нацистских плакатов, с гораздо большим успехом образумливал безумцев, чем все соображения нравственного порядка.

Нет, мир не поумнел: наши старые знакомые, становясь под новые знамена, периодически заявляют о себе то тут, то там. Италия эпохи Муссолини исчезла под обломками Второй мировой войны, но уже через сорок лет курды, проживающие в Ираке, узнали о том, как пахнет горчичный газ. Жертвами химической бомбардировки стали тысячи беззащитных граждан, и среди них огромное число детей и грудных младенцев.

Список жертв можно продолжать. В 1987 году газовой атаке подверглось селение в провинции Арбиль, расположенное в долине Блиссан; ее жертвами стали триста шестьдесят человек. В эрбильской больнице, куда доставили несчастных, «нежелательным свидетелям» отказали в элементарной помощи. Бедняг увезли в неизвестном направлении. С тех пор их никто не видел… Одиннадцать месяцев спустя, 16 и 17 марта 1988 года город Галабаджа, расположенный недалеко от иранской границы, подвергся чудовищной химической бомбардировке. За два дня погибло пять тысяч человек: иракцы обрушили на мирных жителей коктейль из нервно-паралитического газа и иприта. Не прошло и двух дней, как в районе Гарадага была проведена еще одна газовая атака меньшего масштаба. Уцелевшие во время обстрела направились в ближайший город Сулейманию. На теле у них красовались страшные язвы; чтобы трагедия не получила огласки, бедняг тоже увезли неведомо куда.

19 июля 1988 года Иран и Ирак договорились, наконец, о прекращении огня, но с августа-месяца в Турцию хлынули десятки тысяч курдских беженцев. По утверждениям турецких властей, пятьдесят семь тысяч человек покинули свои деревни, ища убежища по ту сторону границы.

Дело в том, что после заключения перемирия крупные силы иракской армии в составе президентской гвардии и боевых частей, отозванных с фронта, разгромили несколько десятков курдских деревень. Иракцы пустили в ход тяжелые боевые средства: танки, штурмовые вертолеты и артиллерию. Огромное множество очевидцев этой трагедии утверждало, что агрессор использовал химическое оружие. И хотя лица, несущие ответственность за проведение операции, всячески это отрицали, не остается никаких сомнений в том, что курды действительно пережили газовый кошмар. Если поначалу иракцы сваливали всю вину на Иран, то впоследствии они круто изменили свою тактику: не стали больше отпираться и даже сделали из ОВ первоклассное средство устрашения.

К сожалению, Ирак не является монопольным владельцем химического оружия; еще совсем недавно отравляющие вещества широко применяли в Анголе, а в Ливии обнаружили несколько секретных заводов, специализировавшихся на производстве военных газов. Теперь понятно, почему новая конвенция (третий раз за последние сто лет!) наложила запрет на использование химического и бактериологического оружия.

Тем не менее, адская парочка горчичный газ+нервно-паралитическое вещество все еще «гастролирует» по Анголе. И здесь тоже больше всего страдает гражданское население, лишенное элементарных средств защиты и не способное «дать сдачи».

И Запад, и Восток не сидят сложа руки. До настоящего времени они неуклонно наращивают химические вооружения, а теперь начинают от них избавляться. В 1945 году у берегов Франции и Норвегии сбросили в воду на небольшую глубину 100000 тонн боевых отравляющих веществ. Сегодня великие державы стараются бережнее относиться к окружающей среде, но ядовитых веществ накопилось так много, что на их уничтожение уйдет не менее десяти лет. У этих продуктов, так же, как у медикаментов или йогурта, вышел срок хранения, но можно побиться об заклад, что некоторые, гораздо более современные снадобья все же приберегут про запас.

На самом деле, для кабинетных доктринеров и военачальников отравляющие вещества всегда являлись «совершенным оружием» в миниатюре. Ядовитые газы — отличное топливо для машины устрашения. Разумеется, конкретные технические условия играют огромную роль, но военные лидеры, несомненно, учитывают и психологический фактор, позволяющий им вот уже полстолетия посредством страха поддерживать мир.

В настоящее время многие страны, которые не могут действовать методами ядерного устрашения, используют с этой целью химическое оружие. Чтобы полностью, уничтожить жизнь в городе площадью в 1000 квадратных километров, достаточно 10 грамм дейтерия и трития или же 10 килограмм урана. Того же результата можно достигнуть с помощью всего лишь одной тонны нервно-паралитических веществ, которые гораздо дешевле и проще в употреблении. Страны третьего мира вполне могут производить ОВ такого типа. Если, к примеру, вылить на Нью-Йорк 5 тонн У-газа, погибнут десятки тысяч людей. Некоторые специалисты утверждают, что жертв окажется в десять раз больше, не считая тех жителей, которые погибнут в результате паники. При этом городские постройки и оборудование останутся целыми и невредимыми. Самое страшное, что отразить воздушную атаку со стороны океана почти невозможно.

Химическое оружие поддается большему контролю, чем другие средства массового уничтожения: ядерное и прежде всего бактериологическое. Применять его не обязательно: достаточно оказывать на мирных жителей психологическое давление, и тем самым застрахуешься от нежелательного ответного удара.

Ядерные державы, на которых лежит большая часть ответственности за поддержание мира, первыми забили тревогу. Но запрет на использование и производство химического оружия, наложенный Парижской конференцией, вряд ли будет способствовать окончательному его искоренению. Использовать яды в личных или военных целях одинаково предосудительно, но единодушное осуждение способно только загнать отраву в подполье. А это ее естественная среда обитания, где она живет и развивается и откуда черпает львиную долю своей мощи.