История яда

Глава VI МИТРИДАТ — НЕ ЦАРЬ, А ЯД

Прежде чем надолго обосноваться на Апеннинском полуострове, греческая медицина получила широкое развитие в различных центрах врачевания, в частности, в Эпидавре, на Пелопоннесе. Несложное лечение сопровождалось здесь магическим, колдовским ритуалом, к которому с уважением относились даже такие мыслители, как Платон. Эту бесспорно народную медицину, доказавшую вскоре свою ограниченность, вытеснило научное знание, основанное на скрупулезном анализе причин и следствий. В медицинских школах восточного Средиземноморья эллинская наука пережила подлинный взлет. Многие столетия учебные заведения Коса, Книда и Родоса оказывали ощутимое влияние на весь западный мир.

При лечении пользовались самыми разнообразными средствами, преимущественно растительного происхождения. Множество лекарств привозили из Египта, но большую часть доставляли из ближневосточных стран, находившихся на территории современной Турции. То была благословенная земля ботаников, в особенности северная ее часть. Там, на южном берегу Черного моря, в те времена называвшегося Понтом Эвксинским, находилось знаменитое Понтийское царство, где произрастало невероятное множество растений, которыми пополнялась большая половина греческих и римских аптечек. В бесчисленных долинах рос дикий виноград, и некоторые местные сорта, как, например, фанарский или ханаанский, славились по всему Средиземноморью. Фанарскую впадину и все побережье усеивали нескончаемые оливковые рощи, с которыми могла тягаться разве что аттическая растительность. Лазистан, территория которого сейчас разделена между Турцией и СССР, был страной плодов. Яблонные, грушевые, ореховые сады — сущая земля обетованная! Именно в этих краях римские завоеватели впервые встретились с вишневым деревом (по-французки cerisier), которое дало название городу Церазонт. Многие здешние растения были завезены в Италию, а оттуда уже распространились по всей Восточной Европе. Наряду с фруктовыми деревьями здесь в изобилии росли азалии, рододендроны и другие цветы, к которым так неравнодушны пчелы. Некоторые из них ядовиты, и мед, получаемый из их цветочного нектара, представляет порою большую опасность. Заны, проживавшие в этом районе, собирали мед, который на короткое время погружал человека в состояние безумия. Отравив подобным зельем когорты Помпея, они вырезали все римское воинство. Учиненная расправа явилась как бы слепком с той, которую заны тремя столетиями ранее устроили воинам Ксенофонта.

Во II в. до н. э. на территории Турции располагалось множество мелких провинций, которыми правили свирепые, жестокие и часто недалекие царьки-самодуры. Аттал III, последний пергамский царь, был как раз из таких.

Всю жизнь прожил он бобылем и так и не познал радости отцовства. Царя возбуждали только две совершенно различные вещи — власть и ботаника, причем явное предпочтение он отдавал ядовитой флоре.

В 138 году до Р. X. будущий монарх отравил своего старого дядюшку Аттала II Филадельфа — так не терпелось ему поскорее усесться на трон. Мнительный от природы, Аттал III с тревогой следил за тем, как тень римского владычества, накрывшая уже всю юго-восточную часть Европы, неумолимо приближается к его царству.

Аттал III еще был свидетелем того, как новые завоеватели из Италии вырвали из рук у преемников Александра некогда могущественную Македонию. Ничто, казалось, не в силах противостоять натиску завоевателей.

Стареющий царь, оставшийся без наследника и без поддержки, боялся, что его ждет та же участь. В данной ситуации оставалось только выйти навстречу римлянам и без боя сдать им державу, чтобы взамен получить прочный мир.

Не такая уж и большая это была уступка, но римляне благодаря ей сберегли силы и выждали время. Последний пергамский царь-узурпатор правил всего пять лет, и после его смерти царство автоматически превратилось в римскую провинцию Азия.

А уже через два года на побережье Черного моря родился Митридат VI Евпатор, по прозвищу Великий; период его правления окажется одним из самых долгих в истории античности. Этот заклятый враг Рима, точно так же, как и последний царь Пергама, испытывал огромную тягу к ядам и сыграл видную роль в токсиколого-политической истории последнего века до нашей эры.

Тем временем Рим, к тому времени уже могущественная держава, стал жертвой мощных внутренних потрясений, причиной которых в немалой степени послужила захватническая политика государства за пределами Апеннинского полуострова.

Республика переживала невиданный экономический кризис, связанный с постоянным притоком богатств. Военные трофеи, контрибуции, взимаемые с побежденных, иногда довольно внушительные, дань, которую платили новые римские провинции, — все это становилось по большей части собственностью немногих членов римского общества. Вместе с тем непрерывно росло число рабов, на которых в первую очередь ложилось бремя военных походов, все они были потенциальными мятежниками. Спартаку удалось даже на короткое время собрать этих отверженных под свои знамена. В Риме имелась также большая масса обедневших крестьян и разорившихся мелких собственников, которых, как и во все времена, манил мираж большого города. И пока римская армия переправлялась из Сицилии в Африку и на другие средиземноморские острова, маршировала по равнинам Испании, пробиралась через перевалы Южной Галлии и неумолимо приближалась к Восточной Европе, одряхлевшие республиканские структуры трещали по всем швам. Аграрные реформы терпели крах, и сами варвары подступали к стенам «вечного» города.

Республика была обречена; аристократическая партия, пытавшаяся сохранить почтенные республиканские установления, вступила в беспощадную гражданскую войну с партией демократической, опиравшейся на плебс. Ставленником первой группировки был Сулла, будущий победитель Митридата, лидером второй — Марий, в последний момент спасший Рим от варваров. Демократическая партия оказывала на своих противников все большее и большее давление; ее возвышение медленно, но верно вело республику к установлению цезаризма.

На таком двойном фоне гражданской и завоевательной войн и развернулась борьба не на жизнь, а на смерть между клонящейся к закату римской республикой и Митридатом, царем Понта.

Этот человек поражает в первую очередь своей неистребимой ненавистью к римским завоевателям и преклонением перед ядами, которые часто становились орудиями его политики.

Будучи талантливым военачальником и незаурядным государственным деятелем, сей двуликий Янус находил еще время для занятий токсикологией, ботаникой и, возможно даже, хирургией.

Митридат VI был старшим сыном Митридата V Эвергета и Лаодикии, селевкидской царевны, дочери Антиоха IV Епифа-на, который, питая проримские чувства, изменил своей второй родине. Митридат Евпатор родился в 132 году до н. э. в Синопе, столице Понтийского царства, расположенном на берегу Черного моря неподалеку от нынешнего Самсуна. В течение нескольких столетий Синоп оставался центром одной из самых цветущих милетских колоний, поэтому образование, полученное юным Митридатом, носило ярко выраженный эллинистический характер. Его мать, женщина, впрочем, беспринципная, обладала большим умом и старалась гармонически сочетать греческие влияния, шедшие со стороны отца, с персидскими традициями Селевкидов.

Митридат, воспитанный в маздейской вере, научился убедительному красноречию и рано проявил склонность к языкам и естествознанию. Параллельно с духом развивалось и тело; будущий царь очень скоро добился потрясающих успехов в различных спортивных дисциплинах: охоте, верховой езде, стрельбе из лука и метании копья.

Еще в ранней юности Митридата постигло огромное несчастье: в 120 году до Р. X. погиб его отец. Это злодеяние, вероятно, было делом рук римлян. С того момента, когда мать царевича стала регентшей, жизнь его оказалась в опасности. Считая себя законной государыней, Лаодикия готова была пойти на все, только бы сохранить за собой власть.

За примерами не надо далеко ходить. В соседней Каппадокии вдова царя Ариарата V Филопатора, с целью остаться у власти, погубила одного за другим пятерых своих сыновей. В Сирии вдова царя Деметрия убила стрелой первого из наследников, а затем второй заставил мать выпить яд, который она сама же и приготовила.

Опекуны юного Митридата, повинные в смерти его отца, вскоре сообразили, что, на взгляд царицы, молодой царевич растет слишком быстро. Они коварно пытались убить юношу, инсценируя несчастные случаи и подсыпая ему в пищу яда. Мальчику удалось избежать всех этих ловушек благодаря своим исключительным способностям. Предание гласит, что Митридат уже тогда мог обезопасить себя, применяя противоядия собственного приготовления.

Однажды, почувствовав, что тучи сгустились, царевич покинул дворец и уехал в горы, якобы на охоту. Целых семь лет скрывался он от врагов, ведя жизнь изгнанника. Обходя стороной города и деревни, добывал себе пропитание охотой, а заодно изучал флору и фауну собственного царства. Это время вынужденного одиночества и тесного общения с природой наложило неизгладимый отпечаток на всю последующую жизнь Митридата.

А тем временем римляне спокойно занимали соседние страны, и Лаодикии, к великому удовольствию захватчиков, пришлось отказаться от тех грандиозных планов, которые разрабатывал ее муж. Казалось, недалек уже тот час, когда бывшее Понтийское царство, подобно зрелому плоду, падет, как некогда пал Пергам, к ногам Рима.

И вот в эту-то тяжкую годину внезапно объявился двадцатилетний юноша Митридат. Тот, кого враги давным-давно считали мертвым, прибыл в Синоп и потребовал корону, ну и, конечно, полномочия, причитавшиеся ее обладателю.

Народ и армия, дотоле покорно повиновавшиеся царице, встретили царевича с восторгом, чтя в сыне память отца. Опекунов выдворили из дворца, а Лаодикию заточили в темницу, где она и умерла несколько лет спустя.

Став бесспорным властелином Понта, Митридат Евпатор женился, как водилось в те времена, на одной из своих сестер, которую тоже звали Лаодикией. Так царь почтил древний персидский обычай, который с давних пор соблюдали при антиохийском и александрийском дворах. Царство Понтийское с запада и востока подпирали Армения и Вифиния, на юге оно граничило с Каппадокией. Рим, притязавший на все эти территории, желал сделать их своими провинциями или, в худшем случае, установить над ними протекторат.

Впервые Митридат проявил свой талант завоевателя, когда римляне, с помощью Никомеда, царя соседней Вифи-нии, заняли Босфор. В ответ царь Понта захватил Пафлаго-нию и «закусил» своим бывшим вифинским союзником. Войдя во вкус, Митридат положил уж было глаз на Каппадокию, но эта страна обратилась за помощью к Риму — единственной силе, которая еще могла умерить ненасытный аппетит Митридата.

Римляне в ту пору уже довольно прочно обосновались в своей провинции Азия; они и сами обеспокоились таким развитием событий и тотчас откликнулись на призыв. Тогда-то Митридат столкнулся с Римом лицом к лицу и вынужден был заключить мир и возвратить завоеванные территории. Ненависть царя к римлянам от этого только усилилась, и он не успокоился, пока не освободил ряд народов от римского ига.

Заключив союз с Тиграном, царем Армении, Митридат собрал многочисленную армию и неожиданно отвоевал Каппадокию и почти всю Малую Азию. Так велика была ненависть монарха, что он объявил войну всему римскому народу. Митридат отдал приказ перерезать римских граждан во всех малоазиатских городах, находившихся в сфере его влияния. Во время резни, устроенной в 88 году до Р. X., погибло более 100 000 человек.

Затем, обратив взоры на Запад, полководец спешно выслал в Грецию лучшего своего военачальника Архелая, которого встретили как освободителя.

Республика, лишенная стараниями понтийского стратега нескольких видных полководцев, почувствовала, что запахло жареным… Во главе войска, которое собиралось выступить против грозного Митридата Евпатора, поставили лучшего консула Суллу.

Многие римляне давно уже хотели каким-то образом спровадить его подальше из города. Марий же, наоборот, стал завидовать сопернику, успех которого мог на время затмить его собственную славу, и приказал сенату отменить свое решение. Узнав об этом, Сулла, находившийся с армией в Кампании, не раздумывая пошел на Рим. Сенат поспешно аннулировал результаты плебисцита, противники Суллы вынуждены были спасаться бегством, а за голову Мария консул даже пообещал крупное вознаграждение. Избавившись ненадолго от своих личных врагов, полководец решил расквитаться с врагами Рима и двинулся навстречу Митридату.

В начале 87 года Сулла с тридцатитысячной армией высадился на западном побережье Греции, захватил Афины и, разбив Митридата при Херонее и Орхомене, перенес войну в Азию. В очередной раз царь Понта вынужден был признать себя побежденным и пойти на переговоры. Они длились целых два года, и только в 84 году был заключен шаткий мир. Малая Азия снова отошла к римлянам, но Сулла опять столкнулся с серьезными внутригосударственными проблемами. Дело в том, что сенат отправил ему на замену бездарного полководца Фимбрию вместе с новой армией. Поскольку Митридат был уже разбит, Фимбрия вернулся не солоно хлебавши, а Сулла снова пошел на Рим. Ему удалось еще на время упрочить свою власть благодаря проскрипционным спискам, которые надолго запомнились народу.

Однако царь Понта не был разгромлен окончательно. Конечно, ему пришлось пойти на очень значительные уступки: флот Митридата был уничтожен, основные завоеванные территории утеряны, но он все еще оставался монархом и данные условия принял только потому, что засомневался в преданности своих подданных. На время царь остепенился, но не пал духом. Митридат попытался создать новый союз, собравший под его знамена народы Босфора, Колхиды и даже Кавказа. Войска римлян, на этот раз под командованием Мурены, атаковали их и снова разгромили, но римский военачальник получил из метрополии приказ прекратить военные действия. Несмотря на это, Вифиния вскоре стала новой провинцией Рима.

Очередное продвижение римлян опять встретило отпор. Но теперь дело приняло гораздо более серьезный оборот. Митридат наголову разбил консула Котту в Халкидонии, а затем перешел в наступление и выдворил захватчиков из Вифинии. Несчастного консула, потерпевшего поражение на море и на суше, отозвали в Рим, тотчас по возвращении предали суду и лишили сенаторских знаков отличия.

Место Котты занял Лициний Лукулл, ранее служивший претором в Африке. То был искусный полководец, задавший Митридату немало хлопот. Потерпев поражение под Граником, Кизиком и у Лемноса, в 70 году царь Понта поспешно обратился за помощью к своему старому союзнику Тиграну, царю Армении, столицу которого недавно захватили враги.

Лукулл был, конечно, талантливым стратегом, но с солдатами обращался крайне грубо, и поэтому его отозвали обратно в Италию. С тех пор он обосновался на роскошной загородной вилле к югу от Рима и вел жизнь сказочного богача. Своей славой Лукулл обязан как раз пышным пирам, а не славным победам, одержанным над Митридатом.

Царю Понта указанное замещение не сулило, впрочем, ничего хорошего, потому что сенат поручил преемнику Лукулла Помпею расставить все точки над «1» в деле Митридата.

Неугомонный понтийский монарх, еще не вполне оправившийся от предыдущих поражений, в 65 году был снова наголову разбит на берегах Ефрата. Разгромленный царь нашел убежище у одного из своих сыновей — правителя Босфорского царства.

Митридату тогда уже стукнуло 75. Очередное поражение, которое, казалось бы, должно было сломить его упорство, наоборот, послужило новым стимулом. Царь Понта стал лелеять все более и более грандиозные планы. Этот прирожденный организатор, который мог повести за собой целые армии, задумал одновременно поднять на борьбу все народы, проживающие на берегах Понта Эвксинского, и перенести войну в самое сердце Италии.

Но для верных войск, до сих пор безропотно следовавших за своим полководцем, это было уже слишком. Обаяние и красноречие Евпатора больше не действовали на утомленных людей, считавших теперь, что их вождь страдает манией величия. Терпению Фарнака, сына Митридата и законного его наследника, пришел конец. Кто его знает, когда умрет этот человек; он здоров как бык, и проживет еще, чего доброго, лет до ста!

Престарелый царь раскрыл первый заговор сына и (небывалый случай в те времена!) помиловал мятежника. Фарнак воспользовался этим проявлением великодушия или слабости и снова стал строить казни против отца. На этот раз он вступил в сговор с римскими пленниками, с которыми Митридат всегда обращался очень сурово.

Однажды ночью царевичу удалось подбить заговорщиков к мятежу. Колеблющаяся, нерешительная толпа в конце концов пошла на поводу у подстрекателей, и вскоре уже лагерь огласили воинственные возгласы.

Грозные выкрики становились все громче и наконец разбудили Митридата, почивавшего у себя во дворце. Царь поспешил узнать, что стряслось, и получил ответ: в лагере восстание, и чем скорее государь отречется от престола, тем лучше будет для него самого и его родных, ибо пробил час для молодого царя.

Митридат нисколько этому не удивился, а поскорее сел верхом на верного коня и, прискакав в стан мятежников, обратился к ним с торжественной речью. На этот раз бунтовщиков удалось образумить…

Тем не менее, царь прибыл в лагерь в сопровождении свиты и заранее отдал приказ схватить Фарнака. Но солдаты, решив, что дело уже проиграно, перешли на сторону противника, чтобы хоть как-то реабилитировать себя в глазах будущих хозяев. Между тем повстанцы сочли дальнейшее сопротивление бессмысленным, хотя и не представили никаких доказательств своей лояльности. Сам же факт появления Митридата в лагере явился лучшим залогом дружбы с его стороны.

Итак, солдаты набросились на немногочисленную царскую охрану и смяли ее. Митридату, однако, удалось спастись. Коня под ним убили, но монарх все же успел скрыться в крепости Пантикарпей, возвышающейся на вершине горы Митридат, над Босфорским проливом. Отсюда усталый отец наблюдал за тем, как изменники венчали на царство его сына. Чело нового царя Понта украшала, правда, не диадема, а простая папирусная лента…

Между тем Митридат не считал себя окончательно побежденным; мятежники уже обстреливали стены крепости, а свергнутый царь все еще отсылал одного за другим гонцов к сыну. Наконец Евпатор признал свое поражение, но выдвинул два условия: ему должны сохранить жизнь и выдать охранное свидетельство. Ответа на запросы так и не последовало, и гонцы в крепость больше не возвращались.

Все было кончено. Теперь главное не допустить самого худшего. Какой ужасный позор — оказаться в плену у римлян! Нет, тогда уж в сотню раз лучше умереть. Митридат собрал всех, кто остался верен ему до конца, и, поблагодарив за преданность, освободил от принятой присяги. Затем повернул рукоятку меча и вытащил из нее смертоносное зелье собственного изготовления, с которым никогда не расставался.

Две дочери монарха, Митридатида и Ниса, обрученные с царями Египта и Кипра, были здесь в числе других. Увидев, что отец собирается принять яд, они стали умолять его, чтобы он позволил им тоже выпить снадобье. Митридат протянул дочерям кубок, и обе упали замертво после первого же глотка.

Затем и Евпатор принял отраву, но, видно, слишком долго приучал он свой организм к дозам, которые для всех остальных людей считались смертельными, и поэтому на него зелье не подействовало.

Сознание царя не изменилось, но онемела рука, и он не смог держать в ней меч, чтобы самостоятельно довершить дело, начатое ядом.

И тогда Митридат в последний раз заговорил: он попросил самого преданного из своих телохранителей, галла Битуита, прикончить его. Воин остался верен господину до конца и, обнажив меч, поразил Митридата. Царь упал замертво.

Когда заговорщики ворвались в цитадель, то наткнулись на еще теплый труп Митридата. Переборов страх, они набросились на тело и изрубили его мечами и искололи пиками.

Во время этой драмы Помпей находился в Иудее недалеко от Иерихона. Когда несколько дней спустя он прогуливался в окрестностях лагеря, наблюдатели сообщили ему о приближении гонцов, хлеставших лошадей что есть мочи. Бока у коней были в пыли и пене, а копья всадников украшал лавр.

Солдат, увидевших этот символ победы, начало снедать любопытство. Окружив Помпея, они стали упрашивать полководца, чтобы он немедленно ознакомил всех с донесением.

Тем не менее, Помпей свято чтил обычаи. Но на возведение холмика из дерна, необходимого в таких случаях, ушло бы слишком много времени; поэтому солдаты на скорую руку соорудили что-то вроде помоста, сбросив в кучу седла, вьюки, сбрую и прочее снаряжение. Помпей взобрался на эту кучу-малу, вскрыл послание и вместе со всеми узнал о том, что Митридат мертв, а на престол взошел его сын, который сразу же заявил о безоговорочном подчинении римскому народу.

За этим последовали жертвоприношения и шумные празднества: смерть Митридата сама по себе явилась для римлян славной победой. Помпей послал донесение сенату, в котором сообщал, что затяжная война, длившаяся сорок лет, наконец-то закончилась полной победой!

В Риме все почувствовали огромное облегчение; Цицерон вынес на обсуждение декрет о десятидневных молениях, который с восторгом утвердили. Целых сорок лет римляне жили в страхе, что войска Митридата рано или поздно вторгнутся в Италию, но со смертью этого упрямого полководца пал последний оплот восточного эллинизма и путь для дальнейшей экспансии был открыт.

Когда Помпей вернулся в Понт, к нему явилось посольство с бренными останками Митридата и его приближенных. Полководцу передали также заложников — греков и варваров, искавших убежища у старого царя, но попавших в руки молодого монарха.

Победитель осмотрел оружие и доспехи своего ужасного врага, но, будучи человеком суеверным, наотрез отказался взглянуть на его труп. В конце концов, он приказал похоронить великого самодержца на царском некрополе в Синопе, рядом с родственниками и детьми.

В соответствии с традицией, сыновья и дочери Митридата, а также предводитель конницы Менандр с толпой пленных были направлены в Италию и украсили своим присутствием триумф Помпея, состоявшийся 28 сентября 67 года до н. э.

Тем и закончилась история самого великого, по словам Цицерона, из царей, «с которыми когда-либо воевал Рим».

Все современники в один голос твердят, что Митридат был великаном. Вследствие огромного роста он становился отличной мишенью для врагов во время сражений и поэтому получал множество ранений, от которых, впрочем, быстро излечивался благодаря недюжинному здоровью.

Сам Помпей поражался величине доспехов и физической силе своего врага, который мог голыми руками задушить хищного зверя. Кроме того, Митридат был искусным, не знавшим усталости наездником и за один день покрывал на перекладных расстояние порядка двухсот километров.

Этот спортсмен-любитель управлял на арене упряжкой из шести лошадей, да так умело, что даже профессиональные наездники с трудом скрывали свою зависть.

Наряду с физической силой монарх обладал еще и естественной грацией, и сочетание двух этих качеств в одном человеке производило неотразимое впечатление на греков, так высоко ценивших гармонию.

Наблюдательный и прозорливый Митридат мог в исключительно короткий срок собрать армию и поднять на войну целую страну, чем приводил римлян в неописуемое изумление. Он постоянно переезжал с места на место и нигде долго не задерживался. Этот поразительный человек мог сам, не обращая на себя ничье внимание, объехать страну, которую собирался завоевать, и не считал зазорным прятаться под кроватью, если нужно было раскрыть заговор. Митридат коллекционировал произведения искусства и обсуждал философские вопросы с мудрецами, по преимуществу греческими, и при этом еще успевал писать пламенные письма своим многочисленным любовницам.

Наконец, царь Понта лечил самого себя и своих придворных, которые готовы были испробовать на себе Митридатовы зелья и даже лечь к нему под нож, только бы добиться государевой благосклонности.

Нарисованный портрет все же далеко не полон, поскольку раскрывает только одну из сторон личности царя. О другой ее половине мало кто знал, но она тоже способна вызвать восхищение. Митридат обладал не только исключительным умом, но и феноменальной памятью. По свидетельствам современников, царь изъяснялся на двадцати двух языках и за все время своего правления (пятьдесят семь лет!) ни разу не прибегал к помощи переводчика: он отлично понимал собеседников, которые говорили на самых разных диалектах, и самостоятельно вел переговоры.

В своем увлечении ядами Митридат, однако, был далеко не оригинален. Мы знаем, что уже Аттал III интересовался этими вопросами, но никто еще не заходил в данной области так далеко, как царь Понта.

В те времена все, ну а цари так в особенности, боялись в один прекрасный день стать жертвой яда. Поэтому некоторые высокопоставленные особы пытались приучить организм к отраве, ежедневно принимая токсические вещества, естественно, в небольших дозах.

Благоприобретенный иммунитет мог спасти в том случае, если изменник предательски подсыплет яда в любимое блюдо или напиток царя, и смертоносную добавку не удастся вовремя обнаружить.

Историк и полководец Ксенофонт рассказывает, что Ас-тиагий, дед Кира по отцу, всегда проверял у себя при дворе напитки: штатный виночерпий, который был обязан подносить царю кубок, наливал немного жидкости себе на ладонь и выпивал ее.

Но для Митридата яд был самым обыкновенным оружием. Во время войны с римлянами он, нимало не смущаясь, отравлял все источники, расположенные на пути следования врагов. При этом царь нисколько не заботился о местных жителях, которые вынуждены были умирать либо от яда, либо от жажды, или же погибать от руки захватчиков.

Всю жизнь Митридат испытывал яды и противоядия на себе самом и на смертниках. Царь настолько прославился изысканиями в этой области, что врачи-современники присылали ему противоядия собственного состава, с тем чтобы он их проверил. По словам Галена, монарх-аптекарь описал свою деятельность и использованный им экспериментальный метод в специальной книге, которая сейчас, к сожалению, утеряна.

Возможно, именно Митридат изобрел знаменитый прием искусственной иммунизации, соединив все известные противоядия и смешав их с ароматическими веществами, которые, по всеобщему мнению, понижают вирулентность. Это только гипотеза, но двенадцать столетий спустя Маймонид сошлется на препарат Митридата как на второе по силе средство после «великого териака».

Возможно также, наш монарх, пытаясь найти наилучший способ нейтрализации змеиных ядов, предвосхитил открытия современной серотерапии. Метод был весьма несложным: к своему любимому противоядию Митридат добавлял кровь животных, якобы питающихся ядовитыми змеями. По словам Евпатора, в ней содержатся ослабленные или видоизмененные токсические элементы. Царь полагал, что если принимать отраву в таком виде, то никаких признаков отравления не возникнет, наоборот, в результате искусственной иммунизации организм станет невосприимчивым к змеиным ядам.

Эти идеи, изложенные здесь еще в примитивной форме, девятнадцать столетий спустя разовьет Луи Пастер и его последователи, после чего они получат всеобщее признание.

Митридат провел несколько экспериментов: в качестве подопытных кроликов он использовал черноморских гусей, питавшихся, по его мнению, ядовитыми змеями.

Царь обладал большими запасами яда и хранил их в сокровищницах принадлежавших ему городов. Как мы знаем, монарх всегда носил с собой смертельную дозу снадобья, помещенную в рукоятку меча.

Одержав окончательную победу, Помпей завладел архивами царской резиденции и обнаружил в них массу записей и рецептов токсических веществ. Поскольку авторитет Митридата-токсиколога был неоспорим, Помпей немедленно приказал перевести все его труды.

Вероятно, они представляли собой сборник заметок весьма различной ценности. Некоторые из них действительно интересны; остальные — чистейшее суеверие.

Митридат делает обзор всех токсических средств, которые имелись в его царстве, и указывает некоторые драгоценные камни, считавшиеся сильными противоядиями. Двенадцать столетий спустя Маймонид все еще верил в их профилактические и лечебные свойства.

Кровь понтийских уток тоже служила противоядием, потому что эти птицы питались ядовитыми травами.

Понтийское царство было землей обетованной для умельцев, которых здесь называли ризотомами, т. е. «корнерезами». Они собирали различные лекарственные и токсичные растения и делали из них лекарства и яды. Лучшие ботаники античности были родом из Малой Азии: история сохранила имена поэта Никандра, Кратеваса и Диоскорида. Первый родился в ионийском городе Колофоне, последний — уроженец Сицилии; Кратевас был личным врачем Митридата. Все трое, будучи мастерами своего дела, далеко превзошли Плиния Старшего. Митридат тоже проник в тайны страны ядов и противоядий и познакомился с рецептами их приготовления. Он умело пользовался волчьим корнем, полынью, валерианой и многими другими растениями; понтийский царь открыл как минимум три новых вида, которые назвал 5со-г/о/А, МИИгМаНа и Evpatoria. Поговаривали, что вино с семечком последнего растения излечивает от дизентерии.

Формулы противоядий были довольно сложны, и поэтому все эти средства называли родовым именем «Митридатов», что послужило в дальнейшем причиной путаницы. Некоторые снадобья состояли из тридцати шести компонентов, а иные из пятидесяти четырех! Но большинство указанных ингредиентов содержались в конечном продукте в гомеопатических дозах.

Позднее древнеримский писатель Квинт Саммоних, впоследствии убитый на пиру Каракаллой, утверждал, что Помпей завладел настоящей формулой митридатова противоядия. Если верить Квинту Серену, она почти полностью совпадает с рецептом Плиния, включающим в себя пятьдесят четыре компонента.

Митридат состоял в переписке со многими врачами и учеными, жившими далеко за пределами его царства. Захалия из Вавилона, например, прислал царю Понта медицинский трактат, в котором расхваливал чудесные свойства красного железняка, служащего якобы наилучшим средством при болезнях глаз, печени и ранении холодным оружием. Мало того, по словам Захалии, с помощью этого удивительного камня можно выиграть судебный процесс и добиться исполнения своих желаний!

Соперником Захалии был Асклепиад, пользовавшийся равной известностью и такой же шарлатан, как и его вавилонский коллега. Он создал новый вид медицины, основанной на очень несложных правилах. В одних случаях наш терапевт рекомендовал диету и холодную воду, в других советовал пить вино, целебные свойства которого служили залогом «приятного и легкого лечения»…

Подобная терапия полностью устраивала людей здоровых, и вскоре у нее появилось множество приверженцев. На самом деле, метод Асклепиада был направлен на лечение, в первую очередь, «мнимых больных»; ведь ни в одну эпоху недостатка в них не было. В итоге изобретатель нового способа врачевания прославился далеко за пределами Рима и, естественно, сколотил немалый капитал.

Асклепиад так и не соблазнился щедрыми приношениями Митридата и не уехал из вечного города — уж очень привольно ему там жилось! Но римский врач был человеком весьма обходительным и, вежливо отказавшись от приглашения, послал царю в качестве компенсации медицинский трактат, написанный невероятно изящным языком. История медицины, тем не менее, ставит Асклепиаду в заслугу то, что он первым научился различать острые и хронические заболевания.

Несмотря ни на что, у Митридата имелся личный врач. Этот искусный хирург по имени Тимофей однажды с небывалой по тем временам быстротой вылечил своего господина, раненого в бедро.

В конце жизни царь Понта доверил свое здоровье попечению знахарей и шарлатанов. В первую очередь, это были скифы-агаряне, лечившие раны ядом пресмыкающихся.

Митридат, раненый во время одного из своих многочисленных сражений, обратился к ним за помощью. Скифы нанесли на пораженное место мазь, состоящую из различных компонентов, в том числе из знаменитого змеиного яда, который так «очаровал» царя.

Между прочим, каждое утро монарх принимал профилактическое средство довольно примитивного состава. Рецепт, написанный рукой самого Митридата, был обнаружен в царских архивах: «взять два сухих орешка, две фиги, двадцать листочков руты, все старательно измельчить и добавить щепотку соли. Если принять эту микстуру утром натощак, на весь день обезопасишь себя от яда».

При желании в препарат можно еще подлить кровь утки или какой-нибудь другой ингредиент. Царь проверял действенность своего средства на смертниках, придворных и даже на себе самом: съедал яд, а затем «закусывал» противоядием.

С именем Митридата связано открытие «великого териа-ка», которым мы отчасти обязаны Андромаку, аптекарю-критянину, личному врачу Нерона. На создание этого знаменитого средства его вдохновил опиат, состоящий из пятидесяти четырех компонентов.

Сын известного лекаря Андромак Младший написал трактат по фармацевтике в трех томах. Этот труд мог бы пролить свет на многие неразрешенные вопросы, но, к сожалению, большая его часть утеряна, а несколько оставшихся фрагментов не дают никакого представления о том, какими познаниями обладал в действительности «царь ядов».

Интерес, который Митридат проявлял к естественным наукам, был далеко не бескорыстным. Монарх видел перед собой конкретную цель, и его ботанические штудии являлись только лишь введением в медицину, которая, в свою очередь, служила всего-навсего увертюрой к токсикологии.

Впрочем, подобные занятия вполне отвечали духу времени: Аттал III, царь Вифинии Никомед и Антиох Труп отличались теми же наклонностями, что и Митридат. Однако царь Понта превзошел всех своих предшественников и, обладая чрезвычайно обширными познаниями в области ядов, использовал их в качестве тайного оружия, которое только и могло утолить его ненасытную жажду мести. Восточный деспот погубил родную мать Лаодикию и сына Ариарата. Митридат прибегал к помощи смертоносных снадобий по всякому ничтожному поводу. Так, например, он отравил Алкея из Сард за то, что этот выскочка одержал над ним победу на состязаниях колесниц — и в самом деле, можно ли стерпеть подобную обиду!