История яда

Глава VII ЯРМАРКА ЯДОВ

Еще задолго до того, как яд, наука и политика заключили сомнительный союз в лице Митридата, у некоторых далеко небезызвестных людей появилось желание получше ознакомиться с токсическими веществами. Знаменитый поэт Орфей, из любви к Эвридике спустившийся в саму Преисподнюю, прожил весьма содержательную жизнь. Этот глубоко одаренный человек был передовым философом своего времени и уделял основное внимание вопросам морали. Но, прежде всего, Орфей был, конечно же, поэтом-изобретателем гекзаметра, ну и, естественно, музыкантом, натянувшим три дополнительных струны на своей лире. Скорее из любопытства, чем по необходимости, он занимался ядами и драгоценными камнями, которые считались природными противоядиями. До нас дошел даже его трактат Lapidibus[9], где автор простодушно убеждает читателей в полезности противоядий, предохраняющих от отравления. Это первое исследование по токсикологии в истории человечества.

Рецепт приготовления снадобий очень прост и состоит в следующем: необходимо измельчить камень и добавить к нему крепкого вина. Устами Феодора, сына Приама, Орфей описывает нам особенности каждого камня: топаза, опала, хризолита, рубина и прежде всего изумруда. Эти драгоценности не только служат украшением тела и одежды, но также оберегают своих владельцев от отравления.

В те времена все известные металлы — железо, медь, свинец и серебро — считались сильнодействующими ядами; но что удивительно: мышьяк по непонятным причинам в их число не входил — то ли еще не был известен, то ли его просто забыли внести в список.

В эпоху Александра Великого врач и поэт Никандр из Колофона написал несколько трудов по медицине. К сожалению, из них сохранилось только две посредственных поэмы — «Териака» и «Алексифармака», в которых автор перечисляет свойства ста двадцати пяти растений. Похоже, это первые работы о ядах самых различных видов, свидетельствующие об уровне развития токсикологии в те далекие времена. Парижский врач Жак Гревен сделал вольное прозаическое переложение поэм Никандра, опубликованное в 1567 году.

Слово «яд» упоминается также в знаменитой клятве Гиппократа; отец и основоположник медицины наставляет своего ученика: никому не давай яда и храни в тайне то, что не подлежит оглашению. А во времена Платона врачам под страхом смерти запрещалось не только прописывать яды, но даже говорить о них, чтобы опасные рецепты не могли попасть в руки злонамеренным людям В Индии же существовал закон, согласно которому всякого человека, упомянувшего в разговоре яд, но не указавшего, что служит ему противоядием, ждала смертная казнь. И наоборот, власти награждали счастливчика, сумевшего открыть не только какое-нибудь токсическое вещество, но и средство, нейтрализующее его.

Никандр, да и все греки, своими познаниями в области ядов были обязаны главным образом жителям востока — индийцам, персам и мидийцам. Далее мы увидим, что в своих рецептах смертоносных снадобий европейцы широко заимствовали те приемы, которые были в ходу у восточных химиков.

Растительные яды, дурманящие зелья и противоядия образуют «любовный треугольник», существовавший с незапамятных времен и принесший больше зла, нежели добра. Между двумя первыми очень трудно провести четкую границу, ведь многие лекарственные препараты ведут свое происхождение от токсических веществ, которые некогда применялись в преступных целях.

Из ядовитого букета люди сначала выдернули белую и черную белену, которая по токсичности не уступает белладонне. Волшебники высоко ценили галлюциногенные свойства белены и потчевали ею своих пациентов и жертв. Кроме того, растение входило в состав некоторых разновидностей териака. Людям, принявшим микстуру, приготовленную из белены, казалось, что голова у них отрывается от тела, а туловище повисает в воздухе, словно в состоянии невесомости. Растение вызывало красочные видения: в глазах в убыстряющемся темпе зажигались светящиеся точки, пока наконец на человека не обрушивался настоящий шквал искр и золотых блесток; отсюда произошли такие выражения, как «в глазах рябит», «искры в глазах», «в глазах потемнело».

Во времена фараонов с помощью белены успокаивали слишком раздражительных детей, а султан Селим II, утратив престол, разгонял этой травкой тоску. Но иногда растение вызывало чудовищный бред: самые крохотные предметы приобретали в глазах жертвы фантастические размеры.

Мандрагора также обладает дурманящими свойствами. Весь древний мир высоко ценил это растение и одновременно боялся его, ведь корень мандрагоры играл важную роль во многих ритуалах, носивших магический характер или просто являвшихся пережитком древних верований. Волшебники и колдуны охотно применяли растение в своей практике, предварительно придавая корешкам сходство с человеческой головой. Во всех этих обычаях ощущалось нечто весьма зловещее: считалось, что мандрагора приводит своих жертв на виселицу и питается мясом казненных. Всякому человеку, вырвавшему волшебный корень, грозила неминуемая смерть, поэтому при сборе растений нужно было соблюдать особые меры предосторожности. В рукописи I в н. э., автором которой считают Диоскорида, сообщается наиболее безопасный способ сбора мандрагоры. На одной из иллюстраций, помещенных в трактате, изображен врач (возможно, сам Диоскорид), сидящий лицом к женщине, которая преподносит ему черный корень. Между лекарем и дамой лежит дохлый пес, ценою своей жизни спасший жизнь человека. Существовало поверье, что когда растение, обладающее чуть ли не животной чувствительностью, вырывают из родной почвы, оно издает протяжные стоны. И те смельчаки, которые, несмотря на все предупреждения, все же отважатся добыть корень мандрагоры, обязательно должны заткнуть себе уши, чтобы не разжалобиться от душераздирающих криков.

Этим воришкам и прирожденным злоумышленникам рекомендовали провести сначала кончиком меча три окружности, а затем, повернувшись лицом на восток, вырвать растение; один из помощников должен тем временем танцевать и шептать заклинания.

Ганнибал воспользовался наркотическими свойствами мандрагоры во время африканской кампании. Когда соотечественники подняли против великого полководца мятеж, он притворился побежденным и поспешно бежал, но при этом, как бы по оплошности, забыл забрать несколько кувшинов с вином.

Позднее выяснилось, что напиток был настоян на корнях мандрагоры. Заговорщики клюнули на приманку: придя в восторг от этой неожиданной находки, они выпили роковое вино, свалившееся на них, словно манна небесная Питье оказалось весьма вкусным, вероятно, мандрагора придала ему особый букет! Алкоголь усилил действие наркотика, и вскоре одурманенные выпивохи без чувств повалились на землю. Через некоторое время Ганнибал вернулся: его хитрость удалась на славу, осталось только подобрать живые трупы.

Волчий корень, безвременник и морозник, три великих ядовитых растения древности, использовались не только для отравления боевых и охотничьих стрел. Так, ведьма Геката с помощью первого из них погубила родного отца, а Кальпурний, непосредственно замешанный в заговоре Катилины, сделал из этих трав зелья, которыми погубил по очереди всех своих жен. Позднее безвременником был отравлен царь эбу-ронов Кавитальк, правивший территорией, которая соответствует части нынешней Бельгии. Порою сильнодействующие алкалоиды, содержащиеся в этих растениях, служили доброму делу. Морозник успокаивал буйнопомешанных, а иногда с его помощью умерщвляли тяжелобольных, чтобы избавить их от страданий…

В иных случаях медики применяли также один из видов лютика, который называли сардонической травой, потому что он произрастал главным образом на Сардинии. Помимо нарывов, растение дарило своей жертве… улыбку. На самом деле, оно вызывало столь сильный спазм мышц щек и рта, что человек скорее злобно скалился, нежели смеялся. Эта-то болезненная гримаса и получила название «сардонической улыбки».

Во всем цивилизованном мире довольно широко применялись и другие растения с наркотическими свойствами. К примеру, произраставшее на берегах Инда (thalassagle) вызывало диковинные бредовые видения, Gelatophilis — неудержимый смех, а Potamentis — сладостные галлюцинации. Achaemenis, наоборот, погружал в тягостный сон Несчастных, выпивших экстракт последнего растения, преследовали боли, заставлявшие их сознаваться в совершенных и воображаемых прегрешениях.

«Сладкая трава», несмотря на свое название, также вызывала кошмары и мучительные угрызения совести. Находясь в крайне возбужденном состоянии, жертва воображала, будто ею совершены какие-то непростительные преступления. По-видимому, указанное растение было очень сильным депрессантом.

Белладонна — это не только яд, но также и галлюциноген, в определенных дозах она вызывает жуткие видения… Индийская конопля тоже широко применялась в древности; этим наркотиком, в частности, одурманивали воинов перед сражениями. Случалось, в коноплю добавляли опия, чтобы усилить ее воздействие. Солдаты мгновенно погружались в полубредовое «свирепое» состояние, и выказываемые ими чудеса храбрости в конечном счете решали исход битвы.

Наряду с этими сильнодействующими средствами применялись и другие, производившие прямо противоположный эффект. В старину существовал весьма гуманный обычай: перед казнью осужденному на смерть давали выпить успокаивающее снадобье, в состав которого входила мирра. Возможно, на самом деле это был настой из мандрагоры, обладающей анестезирующими свойствами, а мирра, оказывающая легкое антиспастическое действие, служила просто тонизирующим средством. Древние египтяне, жившие в городе Мемфисе, изготавливали мазь из какого-то камня, который стирали в порошок, а затем замешивали на масле; это обезболивающее использовали во время хирургических операций. В данном случае речь, вероятно, идет о каком-то наркотике, добываемом из опия, белены или другого растения; получаемый из него бальзам еще и сегодня применяют на Востоке.

Опий бесспорно является самым древним наркотиком. Еще Геродот упоминает о сиропе, приготовленном из опия и меда, который вполне мог бы занять почетное место на полочках современной аптеки. Наши предки вываривали головки дикорастущего мака в чистой воде, тщательно процеживали полученный отвар и добавляли к нему меда, а затем выпаривали до получения необходимой концентрации. Надо полагать, этот сироп ценился очень высоко.

В начале римской истории важные особы обычно выращивали мак у себя в саду. Предание гласит, что сын Тарквиния Гордого, одного из первых царей Рима, сообщив отцу через послов о своей ссоре с именитыми гражданами «вечного города», спросил у него совета, как поступить. Тарквиний вышел в сад и приказал срезать маковые головки с самых высоких стеблей Посланники тотчас уразумели смысл символа и, вернувшись к царевичу, дали верное толкование поступку царя. Сын немедленно снес головы самым строптивым из бунтовщиков, и вскоре в городе опять установился порядок.

Много веков спустя Цезония, четвертая жена императора-вырожденца Калигулы, отличавшаяся поразительной красотой и почти полным отсутствием порядочности, «накачала» опием своего ненормального муженька.

Ориенталист Ж - Ж Матиньон сообщает, что в Китае самоубийство с помощью катышка опия было обычным делом. Так, в прошлом веке весь пекинский полусвет только и говорил о знаменитом тройном самоубийстве. Жертвами трагедии стали очаровательная китаянка легкого поведения и двое ее любовников Каждый из поклонников считал, что обладает «эксклюзивным правом» на обладание сердцем красавицы, и даже не догадывался о существовании соперника. И вот обман случайно раскрылся Ревнивый любовник в отчаянии принял дозу опия, которой оказалось как раз достаточно, чтобы покончить с постылой жизнью

Возможно, правда, бедняга пытался скомпрометировать оставшегося в живых соперника, потому что последний, вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, страшно забеспокоился. Не дай Бог, полиция заинтересуется этой историей, и тогда он распрощается с репутацией порядочного человека, да еще и заимеет кучу врагов! Несчастный любовник рассудил за лучшее тоже принять опия и отправиться вслед за конкурентом в тот мир, который, как он надеялся, окажется лучше предыдущего. У прекрасной китаянки осталось на руках два покойника — для женщины ноша непосильная, в особенности если учесть, каким ремеслом она занималась. Мог пострадать престиж, да и расценки поползли бы вниз. Как только проститутка вспоминала о том, что оба ее воздыхателя отравились одним и тем же наркотиком, на нее накатывала ужасная тоска. Не вынеся подобной муки, женщина проглотила шарик опия и, вероятно, очутилась со своими милашками в блаженной стране праотцов.

Волшебники и шарлатаны, нисколько не смущаясь, пользовались некоторыми растениями, вызывавшими временное отравление. Простодушная жертва, и не подозревая об обмане, принимала тревожные симптомы за признаки тяжелой болезни, и тут-то на помощь приходил «всемогущий» маг.

Так, например, если намазать глаза настоем белладонны, зрачок настолько расширится, что может наступить частичная слепота, которая, к счастью, быстро проходит. А если покрыть тело мазью из токсикодендрона или молочая, она на время разъест кожу и создаст видимость проказы. Многие колдуны были великолепными фокусниками и могли совершенно незаметно вызывать различные болезни, вынуждая жертву принимать их условия. Приворотное зелье решало множество проблем. Шахразада в двадцать вторую ночь рассказывает о том, как супруга царя каждый вечер поила мужа напитком, в который подмешивала сок какого-то растения. Ни о чем не ведая, молодой царь на всю ночь погружался в глубокий сон, а женушка тем временем предавалась любовным утехам на стороне. На рассвете распутница возвращалась на брачное ложе и, поднеся к ноздрям мужа флакон с благоуханной жидкостью, будила рогоносца.

Яды незаметно переходили в наркотики, а наркотики — в лекарства. Люди, пользовавшиеся ими умышленно, преследовали по большей части неблаговидные цели и пытались подчинить себе жизнь, волю и здоровье жертвы. Границы между медициной, шарлатанством и колдовством всегда были очень расплывчатыми, и наше время не составляет здесь исключения Всегда существовали и будут существовать темные личности, которые ради достижения желанной цели готовы прибегнуть к токсичным и наркотическим препаратам. Простодушная, а иногда и довольно беспринципная клиентура щедро оплачивает их знания и талант.

И впрямь, нужно быть очень осведомленным и внимательным человеком, чтобы не ошибиться в выборе трав и в дозировке выделяемого из них алкалоида. Ведь в некоторые семейства растений, как например, в семейство пасленовых, наряду с совершенно безобидными входят высокотоксичные виды: на самом деле, баклажан, томат и картофель являются близкими родственниками белены, белладонны, мандрагоры и дурмана Более того, указанные яды в малых дозах оказывают терапевтическое воздействие и облегчают страдания. Так, скажем, считалось, что белладонна утоляет боль. Давным-давно милостивые и прекрасные дамы самоотверженно пытались ослабить людские страдания, и теперь растение, названное в их честь, стало выполнять ту же роль.

Иные снадобья мутили разум, подавляли волю или создавали иллюзию ясновидения. Искусство колдуна или аптекаря состояло в том, чтобы по собственному желанию сделать из одного и того же вещества болеутоляющую, лечебную или же смертоносную микстуру. Окончательный результат зависел в равной степени как от способа приготовления, так и от способа приема. Зелье можно было употребить вовнутрь, но чаще все же пользовались клистиром или мазью. Порою опаснейшие яды располагались по соседству с обыкновенными кремами и изысканными притираниями.

Последний метод был настолько широко распространен, что получил даже название «волшебного помазания». Благодаря этому средству некоторые больные приобщались святых тайн и получали возможность участвовать в подозрительных обрядах, которые носили часто комический, а иногда и трагический характер.

Писатель Жан Боден, живший во второй половине XVI в. на востоке Франции, недалеко от Дана, и написавший знаменитую «Демономанию», которая вошла в индекс запрещенных книг, исполнял обязанности королевского прокурора при дворе Генриха III. По долгу службы ему пришлось ознакомиться с несколькими делами о колдовстве. До нас дошел один из рассказов Бодена, которым не побрезговал бы и сам Апулей

Некий человек, живущий недалеко от Анжера, однажды ночью увидел, как его жена молча встала с постели и, взяв в руку баночку с мазью, начала тщательно натирать свое тело. Через некоторое время она схватила метлу и, передвигаясь, словно сомнамбула, на глазах у остолбеневшего мужа выскользнула в окно Супруг, недолго думая, бросился к чудодейственному сосуду, натер кожу его содержимым и отправился вслед за ведьмой. Совершив довольно продолжительное путешествие по воздуху, он благополучно приземлился в совершенно незнакомом месте и вскоре увидел перед собой огромное сборище мужчин и женщин из самых разных слоев общества; в гуще народа мелькало множество козлиных рогов. Всей церемонией руководил исполинский козел, восседавший в центре. Оказавшись в такой веселенькой компании, наш добрый малый с перепугу бросился креститься. При виде креста весь адский шабаш — мужчины, женщины, козлы и «обслуживающий персонал» — заорал что есть мочи и пустился врассыпную. Вскоре мужичок обнаружил, что стоит в чем мать родила у подножия Везувия!

О том, чтобы возвращаться в таком виде в Анжер обычной дорогой, не могло быть и речи. Путь был неблизок; чтобы не привлечь постороннего внимания и не окочуриться от холода, нужно было сперва обзавестись какой ни есть одежонкой. До-бравшись-таки до родного города, неугомонный супруг тотчас донес на свою жену. Так бедная женщина стала жертвой бредовых видений или поистине дьявольских козней мужа. Ее упорство ни к чему не привело, и мнимую ведьму сожгли на костре.

Еще в XVII в. медики не сомневались в том, что колдуны обладают реальной силой, и даже вступали с ними в «деловые отношения». Так, например, врач папы Юлия II пользовался снотворной мазью, которую поставлял ему знакомый чародей. Лекарь прописал это средство некой женщине, подверженной приступам истерии и страдавшей бессонницей. Лекарство возымело потрясающее действие: больная проспала тридцать шесть часов кряду и во сне исступленно плясала под звуки флейт и тамбуринов..

Наряду с общеизвестными ядами и волшебными зельями существует еще целый ряд диковинных веществ, одни из которых давно и прочно вошли в разряд ядовитых, а другие, по общему мнению, приводят к безумию людей и животных.

Подобного рода суеверия, глубоко укоренившиеся в умах людей, передаются из поколения в поколение, и никому даже в голову не приходит проверить, имеют ли они под собой реальные основания Впрочем, большая часть этих препаратов встречается крайне редко, а эксперименты с ними связаны с большими затратами времени и средств. И поэтому все по старинке считают, что мозг кошки или (Боже упаси!) летучей мыши может сделать из человека полного идиота, а в хвосте оленя содержится особо опасный яд. Древние охотники никогда не забывали отрезать от него кончик и выбросить, а их современные коллеги все еще следуют этой доброй традиции, заодно с хвостом отрезая убитым зверям и мошонку.

Бойтесь испачкаться кровью жабы, старого быка или человека с холерическим темпераментом. Нет ничего хуже, чем кровь рыжего холерика! То же самое относится к менструальной жидкости и крови прокаженных.

Слюной юноши, к счастью, могут отравиться не его двуногие сородичи, а только скорпион да змея. Кошачья, крысиная или обезьянья слюна, попавшая в кровь через укус, представляет большую опасность, а слюнные выделения бешеной собаки являются просто-таки смертельными.

Но самым быстродействующим ядом с давних пор считается желчь леопарда. Только вот пойди проверь, насколько это утверждение соответствует действительности. Впрочем, риск отравиться не очень-то и велик — продукт ведь крайне редкостный.

В воздухе, которым мы дышим, тоже, вполне вероятно, носится какая-нибудь страшная «зараза». Держитесь от греха подальше и ни в коем случае не ложитесь спать под ореховым кустом, на капустной грядке или в тени олеандра. И еще: если не хотите нарваться на неприятность, не умывайтесь в ручье, возле которого растет лавр или любое другое «ядовитое» дерево.

Гален, на авторитет которого ссылались вплоть до XVI–XVII вв., рассказывает следующую историю: некий человек принимал ванну и имел неосторожность подсыпать в костер веток, которые срубили возле змеиной норы. Не успел он вдохнуть ядовитые испарения, как тотчас же умер. Сам Аристотель повествует о том, что во времена правления царя Филиппа в македонских горах имелся узкий проход, и всякий, кто отваживался по нему пройти, неизбежно погибал. Дело приняло столь серьезный оборот, что Сократ, желая выяснить причину загадочного явления, сел в стеклянный ящик и приказал отнести его в теснину. Прибыв на место, он обнаружил, что на обеих соседних горах живет по огромной змее, одним своим дыханием «заражающей» воздух и губящей всех, кто проходит мимо. О том, каким образом сам Сократ, его носильщики и проводники выбрались из этого проклятого места, история умалчивает.

Колдуны и знахари научили человека защищаться от всех видов отравы, которые предлагает ему природа. Волшебные и лекарственные средства не дают никакой гарантии, что вы выживете, но прибегнуть к ним можно всегда. И если способы лечения, носящие наполовину магический характер, и не приводят к положительным результатам, успокаивающие микстуры по крайней мере оказывают весьма желательный психологический эффект Человека иногда спасает простая вера в то, что лекарство ему поможет.

Существуют также весьма ненаучные методы лечения, основанные, впрочем, на здравом смысле и систематических наблюдениях, которые в конце концов увенчиваются успехом. Некоторые средства лечат не только тело, но и душу. Мелисса, например, прогоняет грустные мысли, а душица, по мнению греков, отлично вылечивает раны. Существовало поверье, будто раненые козы инстинктивно ищут в траве это растение. Но обращаться с ним нужно осторожно, потому что снадобья, приготовленные из душицы, делают человека бестолковым и непрактичным. Хотите убедиться? Тогда взгляните на муравьев, на эти крошечные олицетворения практицизма и предусмотрительности: стоит лишь насекомым услышать запах душицы, и они пускаются наутек!

Диоскорид и Гиппократ полагали, что священное растение шалфей в первую очередь повышает плодовитость женщин. Когда над Египтом пронеслась опустошительная эпидемия чумы, жители страны чуть ли не насильно заставили своих жен есть шалфей, чтобы поскорей возместить потери населения.

Античные люди, не отличавшие противоядия от лекарств, приписывали некоторым овощам чудодейственные свойства. Такие великие умы, как Пифагор, Катон Древний и Цицерон, глубоко интересовались этими вопросами. Считалось, что капуста и бобы могут волшебным образом воздействовать на мозг Капуста, согласно Галену, излечивает некоторые болезни, а если обмотать ее листьями голову, то никогда не опьянеешь. Римские бедняки ели бобы вместо картофеля, который завезли в Европу намного позже. Со времен Пифагора, однако, к этому овощу стали относиться по-разному. Великий философ заявил, что поскольку бобы состоят из тех же элементов, что и человек, то в них вполне может поселиться человеческая душа А четыреста лет спустя Цицерон обвинял злополучное растение в том, что оно озлобляет разум и нарушает покой души, а еще из-за него не увидишь вещих снов…

Оливу, наоборот, расхваливали все кому не лень. Люди, пившие отвар из листьев оливы, жили долго и счастливо; а чтобы перечислить, где и для чего применялось оливковое масло, не хватило бы и целой книги

Расскажем лишь о том, как им пользовались гладиаторы. Чтобы мышцы были гибкими и эластичными, атлеты ежедневно перед занятиями обильно смазывали тело оливковым маслом По окончании тренировок они соскабливали жир стригилами, специальными скребками, которые широко применялись в древности Гладиаторы очищали тело не только от масла, но и от приставших к нему пота и пыли Все эти оскребки, называвшиеся стригмента, собирали до последней крупицы и сдавали по высокой цене в аптеку. Фармацевт делал из них пилюли и перепродавал втридорога. Клиентов, желавших приобрести стригмента, было хоть отбавляй. Все они искренне верили, что пот пышущих здоровьем молодых людей придаст им сил и продлит жизнь. Некоторые знаменитые гладиаторы ежегодно сбывали стригмента на сумму 80 000 сестерциев, что соответствует 300 000 франков!

Стригмента были капризом богатой клиентуры, которая с их помощью пыталась укрепить здоровье и совладать с возрастом, но беззащитные создания, в особенности «преступницы в юбке», предпочитали все-таки яд. Врач, сталкивавшийся с обыкновенным бытовым отравлением, считал своим долгом проверить, не явилось ли оно умышленным, и затем действовал применительно к ситуации. Диагностирование существенно осложнялось тем, что смертоносные крупицы подсыпали в обычную еду. И тогда попробуй догадайся, идет ли речь о яде минерального происхождения, как например, свинцовый глет, ярь-медянка и мышьяк, которые на вкус не определишь, или же о веществе растительном, вроде опия, которое можно распознать только по запаху? А может, отравитель использовал молочко молочая или мед из анакарда, не влияющие на цвет и запах пищи, но зато изменяющие ее вкус?

Учтите к тому же, что ярко выраженные симптомы отравления проявлялись не раньше, чем через сутки, и даже позже. Что поделаешь, медики чаще всего сталкивались с супружескими убийствами, и сама преступница почти всегда успевала замести следы, а вывести яд естественным путем было уже невозможно. В старину такого рода внутрисемейные преступления происходили столь часто, что власти прибегали порою к особым мерам пресечения.

У одного древнеиндийского племени существовал крайне зверский обычай: женщина, у которой умер муж, должна была принести себя в жертву и взойти на погребальный костер. По словам Страбона, многие жены в те времена отравляли своих законных супругов, у которых с годами все труднее «заводился моторчик». Избавившись от своей обременительной половины, сладострастницы искали сочувствия у более молодых и дееспособных любовников. Так что указанный жестокий закон был отчасти оправдан. Диодор сообщает, впрочем, о наличии двух смягчающих обстоятельств: беременных женщин и вдов, имевших детей от покойного мужа, обычно оставляли в живых

Четырнадцать столетий пролетело с тех пор, как были написаны «ядовитые» поэмы Никандра, и вот в Кордове, в еврейской семье, родился Моше бен Маймон, прозванный Маймонидом. Сначала он изучал в своем родном городе богословие и философию, а затем обучался медицине у знаменитейшего Ибн-Рушда из Кордовы, более известного под именем Аверроэса. В 1164 году Альмохады, правившие в то время Испанией, изгнали из страны всех иудеев и христиан, отказавшихся принять ислам. Маймонид избрал судьбу изгнанника и в конце концов поселился в Египте, где и основал философскую школу. Занятия любомудрием ученый перемежал медицинскими штудиями, и вскоре его талант получил всеобщее признание. Маймонид был назначен личным врачом Салах-ад-Дина, султана Египта. Каждое утро философ наносил визит верховному правителю и членам его семьи. Успехи врача-чужеземца были столь поразительными и слава его так неуклонно росла, что, возвращаясь домой, он неизменно заставал у дверей целую толпу больных, принадлежавших к самым разным слоям общества; со своими пациентами Маймонид возился до глубокой ночи.

Кади Фахдель, ревниво следивший за достижениями своего подопечного, попросил его написать краткий, доступный и лаконичный трактат о медицинских средствах, которые следует применять при отравлениях и укусах ядовитых животных. Этот учебник по терапии находил бы применение всякий раз, когда нужно действовать быстро и решительно, к примеру, ночью, пока врач еще не пришел или если его невозможно найти. Способ лечения должен быть простым и понятным большинству людей, а рецепты противоядий — несложными. Книга, конечно же, не излечит от тяжелого недуга, но даст совет, как оказать первую медицинскую помощь, а это уже немало.

В те времена существовало всего три вида противоядий: во-первых, «великий териак», затем митридатово снадобье и наконец териак-диатессарион, имевший относительно несложный состав, благодаря чему его можно было приготовить прямо на месте.

Каирские медики имели в своем распоряжении два первых лекарства. Их изготавливали по личному указанию кади. Считалось, что процесс этот даже в таком крупном городе, как Каир, связан с немалыми трудностями. Оба препарата состояли из огромного множества более или менее экзотических компонентов, самым доступным из которых считался мак. Все необходимые лекарственные вещества добывали по приказу кади в западных и восточных землях. Готовые противоядия врачи прописывали больным, которые были в состоянии их приобрести.

Териак, обладавший необыкновенно сложным составом, ценился на вес золота. Поговаривают, сами цари с трудом могли раздобыть для себя это драгоценное снадобье. Как только лекарство подходило к концу, кади отдавал приказ пополнить запас. Данную практику, являвшуюся, похоже, отличительной чертой Каира, Маймонид удостоил громких похвал. Необходимость в трактате о ядах как раз и была вызвана нехваткой териака; книга служила также неоценимым подспорьем при лечении мелких отравлений. То была драгоценная «опись имущества», находившегося в распоряжении медиков XIII столетия; впрочем, со времен античности она претерпела не так уж много изменений.

Маймонид разделил все яды на две большие группы: во-первых, вещества, вызывающие жар и судороги, и во вторых, препараты, от которых жертва холодеет и падает в обморок. Первые являются «горячими», против них помогают различные смягчающие средства — молоко, крем и масло, со вторыми нужно бороться с помощью возбуждающих — вина или аниса.

Яд гадюки от природы горячий, а укус скорпиона распространяет по телу холод. Кровь очень быстро разносит отраву по всему организму, поэтому нужно своевременно перевязать пораженную конечность. Маймонид приводит дозы лекарства, которые рекомендуются для обычного человека старше двадцати лет. Если жертве от десяти до двадцати, количество противоядия следует уменьшить, а для ребенка, не достигшего десятилетнего возраста, хватит и четвертой части указанной порции. Однако при дозировании следует также учитывать характер отравления. При наличии ярко выраженных симптомов и в холодное время года (кстати, самая благоприятная пора для лечения) количество лекарства можно увеличить.

В некоторых случаях следует соблюдать особые меры предосторожности. Иногда яд можно вывести из организма, сделав на ране насечку или высосав отраву ртом; перед этим, однако, необходимо убедиться, что у вас на губах нет язв. По окончании процедуры нужно хорошо прополоскать рот и обильно смазать его оливковым маслом. Высасывать яд категорически запрещено людям с гнилыми зубами и ранами в полости рта.

Отраву можно извергнуть наружу с помощью рвотного или слабительного, но желательно также поставить возле раны банки и прижечь ее огнем. Что же касается едких веществ, то их применение отнюдь не обязательно, и Маймонид (возможно, не без основания) особой симпатии к ним не питает.

Побочные следствия отравления нейтрализуются с помощью успокоительных средств, которые порою сами являются ядами. Для этого вполне подойдет опий, цикута или белена (естественно, в разумных количествах). Сила действия отравы зависит от многих условий: так, например, яд голодной змеи считается наиболее токсичным, а высасывать его рекомендуется натощак, и лучше всего, если этим займется юноша.

Маймонид, подобно многим своим современникам, верил, что вареный куриный мозг существенно повышает мыслительные способности человека, а запах жареного скорпиона отпугивает его же ядовитых сородичей.

И наконец, рецепт наилучшего рвотного: две драхмы куриного помета растворить в горячей воде. Результат гарантирован!

Так как же вести себя рядовому гражданину в случае отравления? Главное, чтобы он умел читать. Тогда останется только открыть «Маймонида» на нужной странице и немедленно сделать все, что там написано. Ваш знакомый нечаянно проглотил чуточку жженого свинца, смесь серы с мышьяком или крупинку трехсернистого мышьячка? Ну что ж, теперь он потеряет дар речи и умрет от удушья; перед этим, правда, у бедняги посинеют губы и язык. Если вам жалко друга, заставьте его пять дней подряд принимать по две драхмы «великого териака», запивая лекарство подслащенной водой. А еще пускай облачится в шкуру лисицы или овцы и в сием наряде заберется в чрево дохлого мула или еще теплой ослицы. Этот маскарад следует повторять до тех пор, пока больной не излечится. Кроме того, хорошо бы ему съесть две драхмы очищенных и измельченных лимонных семечек, растворенных в разогретом вине.

Если ваш сосед сдуру выпил сок крапчатого болиголова, вскоре ему откажут все органы чувств. Дабы этого не случилось, проследите за тем, чтобы несчастный съел две драхмы териака и запил их вином, в которое подмешано такое же количество измельченной горечавки. Против укуса змеи может помочь только «великий териак»; на всякий случай пускай жертва поест еще и чеснока и выпьет очищенного вина.

При лечении некоторых форм отравления используют растительные противоядия По словам Пьетро д’Абано, всего семь трав могут нейтрализовать любые смертельные яды животного происхождения, попавшие в организм через укус или рану. Это прежде всего зверобой, растение, которое оракул бога Аполлона предлагал еще Ахиллу во время осады Трои, затем Vince toxicum, Enula сатрапа, хрен, (diptamen), кирка-зон и молочайный осот Все вместе эти растения обладают целебными свойствами териака

С одной стороны — изменчивая голубизна и омерзительная текучесть яда-невидимки, с другой — прозрачность и блеск твердого самоцвета Жидкая отрава поглощает свет в своих глубинах, а прочный камень игриво отражает его множеством граней — этой прозрачной глыбе нечего утаивать, и она возвращает лучи чистыми и облагороженными.

Нет ничего удивительного в том, что некоторые драгоценные камни, по всеобщему мнению, предохраняют от отравления. К примеру, камень Праффия с включениями изумруда защищал от яда самих королей. Если на царском столе находилось отравленное блюдо, он мгновенно тускнел и начинал сиять снова, только когда опасность была позади. Еще Эскулап в письме к Октавию рассказывает о чудодейственных свойствах этого минерала. Вот почему во время битвы Александр Великий всегда носил его с собой. После завоевания Индии, по пути домой, прославленный полководец решил искупаться в Евфрате и, сняв пояс, на котором висел камень Праффия, положил его на берегу. Надо же, какое совпадение: рядом проползала ужасно голодная змея, мигом проглотившая драгоценность. Проглотить-то ее она проглотила, да вот только переварить не смогла и выплюнула в Евфрат. Эту историю поведал миру один знаменитый врач, и с тех пор за изумрудом закрепилась репутация сильнейшего противоядия, сохранившаяся и до наших дней. Как мы уже видели, топаз, опал и рубин наделялись теми же свойствами, хотя и считались менее эффективными. Чтобы приготовить минерал к употреблению, его надо сначала стереть в порошок, а затем растворить в крепленом вине. Сын Приама Феодор, специалист в данной области, рассказал Орфею об особенностях каждого из камней. Изумруд является бесспорным лидером среди них; он должен быть прозрачным, красивого темно-зеленого цвета, одним словом, «чистой воды». Камень стирают в очень мелкий порошок и подсыпают девять крупинок в холодную воду или, еще лучше, в вино. Изумруд вызывает обильную рвоту и выводит яд из организма. Аналогичное действие оказывает сургуч, который необычайно высоко ценился в древности и входил в состав «великого териака».

Изумруд снимает боли в сердце и укрепляет зубы, так что его можно носить во рту; а если приложить зеленый камешек к животу, то колики пройдут сами собой.

Маймонид рассказывает, что целебные свойства изумруда были известны шейху Абу Мервану Ибн-Зохару, великому фармацевту-экспериментатору. Обладая одновременно знаниями и богатством, он имел возможность проверять на практике все или почти все идеи, приходившие ему в голову. Где бы ни был шейх, он всегда носил с собой маленькую серебряную шкатулку, в которой хранилась щепотка териака или, в крайнем случае, кусок изумруда.

В животном безоаре также содержатся лекарственные вещества первой необходимости Он представляет собой естественные отверделости в желудке некоторых зверей, а также камни, образующиеся в желчном пузыре оленей.

Безоар измельчают на точильном камне, пропитанном маслом, а затем больной слизывает с него полученный продукт. Если рана долго не затягивается, указанное средство можно втереть в кожу, и выздоровление обеспечено.

Лимонные и апельсинные косточки являются третьим наиболее распространенным противоядием, которое нейтрализует все токсические вещества, «вредные для здоровья человека». С косточек необходимо снять кожуру, далее растереть плоды миндаля, а затем все перемешать из расчета одно зернышко на две драхмы порошка. Если верить Маймониду, косточки лимона и апельсина обладают абсолютно одинаковыми свойствами; и горек плод или сладок — это тоже не имеет никакого значения.

Если все три средства окажутся неэффективными и под рукой не окажется «великого териака» или «митридата», останется прибегнуть к териаку-диатессариону, который можно приготовить прямо на месте. Этот препарат состоит из одной части мирры, такого же количества очищенных ягод лавра и греческой горечавки на три части меда. Каждое из указанных веществ уже само по себе служит териаком против любого яда.

В древности укусы бешеных зверей были не таким уж редким явлением; дело в том, что в те времена люди еще не умели останавливать эпидемии в животном мире, а бешенство считали неизлечимой болезнью.

Вот почему так важно было установить, укусило ли больного здоровое животное или бешеный зверь. Существовал следующий метод проверки: рану долго вымакивали краюхой хлеба и затем бросали пропитавшийся кровью кусок здоровой собаке. Если пес съест подачку, значит, все в порядке, ну а если нет…

Тогда на ране поскорее нужно сделать насечку и поставить банки, а затем втирать в нее мазь из чесночных головок, растворенных в сливочном масле. Наконец, укушенный должен выпить опийную настойку из раков.

Довольно часто случалось, что собака воротила нос от окровавленного куска хлеба, хотя зверь, укусивший жертву, был совершенно здоров. Тем не менее, все считали, что несчастный заразился бешенством, и осуществляли за ним надлежащий уход. Никаких симптомов болезни, разумеется, не возникало, и мнимое лечение заканчивалось вполне успешно, а лекарь тем временем пожинал незаслуженные лавры.

Пьетро д’Абано рассказывает, что медики иногда попадали в крайне затруднительные переделки. Впрочем, у каждого свои представления… Так вот, если какой-нибудь разиня по

глупости наестся кошачьих мозгов, то вскоре почувствует тяжесть во всем теле и не сможет с места сдвинуться, словно бы кто его околдовал. Чтобы выздороветь, бедняге нужно будет два раза в месяц принимать сургуч и пить белое вино с тремя дозами мускусного порошка. Ну а если тот же самый недотепа опять же ни с того ни с сего проглотит кончик оленьего хвоста, ему придется выпить вина с тремя дозами измельченного изумруда, растереть тело маслом из лимонных косточек, а затем, для верности, принять две драхмы териака.

Тот же автор советует, как вести себя в некоторых наиболее анекдотических ситуациях. Если вас случайно укусит какой-нибудь тип, который с утра ничего не ел, пораженное место нужно немедленно смазать куриным пометом, не то образуется язвочка. Ну а если вы отопьете крови разгневанного, да еще в придачу рыжего человека, то начнете рвать и метать вместе с ним, а затем все ваше тело высохнет и станет похожим на кусок старого пергамента. Дабы избежать столь печальной участи, выпейте поскорее огуречного сока, можно прямо с зернышками, а на закуску — стакан кувшинкового сиропа.

Интересно, сколько потенциальных вампиров вылечили с помощью метода Пьетро д’Абано? Поди-ка сосчитай!

Но ни один териак, ни одно лекарство не сравнится с безошибочным индикатором, мгновенно обнаруживающим яд будь то в еде или в питье. По мнению Пьетро д’Абано, подобной силой обладают только чудесные змеиные рожки, которые при появлении столь сильной отравы, как желчь леопарда, начинают потеть. К сожалению, эти выросты никак не реагируют на другие, обычные яды. В конце XVI в. наилучшим противоядием считался рог единорога; величайшие умы того времени полагали, что с его помощью можно отлично предохранить себя от отравления, а также нейтрализовать любые смертельные составы.

Амбруаз Паре, в отличие от своих современников, сильно сомневался в целебных свойствах этого рога, как, впрочем, и в той силе, которую приписывали мумиям. Последнюю диковину ввел во врачебный обиход Парацельс, сторонник, так сказать, «герметической» медицины, носившей скорее магический, чем практический характер.

Паре решил развенчать миф о чудодейственной силе рога единорога и написал даже на эту тему специальный трактат. Стихи, помещенные в книге вместо предисловия, разъясняют истинные намерения хирурга, которого современники считали наиболее искусным медиком:

Единорогов рог и мумий пыльный хлам В лавчонке простодушный выставил купец Но убежден Паре, что будь купец мудрец, На свалку он бы снес всю эту рухлядь сам, Не стал бы говорить наивным простакам, Что мумия положит бедам всем конец, А ежли захворал приятель иль отец, То вылечит их в миг, на зависть всем врагам И как бы ни был дорог единорогов рог, Последний грош бедняк отдаст, что приберег На черный день Народ так просто обмануть' Так пусть ученый муж, узрев сей скромный труд, Над рогом совершит свой многомудрый суд, Паре доволен тем, что здесь донес хоть суть

В сонете в сжатой форме выражено все, что думал Паре об этом любопытном предмете. А ведь в те времена считалось, что рог единорога изгоняет яд, а жидкость, в которой его вымачивают, обладает поистине чудодейственной силой. Стоит лишь налить немного снадобья вокруг скорпиона, жабы или паука, и ядовитый пленник издохнет. Поговаривали, что если напоить цыпленка или голубя этой волшебной водой, а затем дать им поклевать сулемы или мышьяка, наш пернатый друг не выкажет ни малейших признаков отравления.

Паре старательно проделал все указанные эксперименты, а также другие, подобные им, и, довольно просто и недвусмысленно доказав, что утверждения о чудесной силе рога единорога абсолютно безосновательны, попенял на излишнюю людскую доверчивость. Современники утверждали: «Когда же поместишь истинный рог единорогов в воду, сия принимается бурлить, и вверх влекутся малые пузырьки, подобные перлам». Паре с легкостью доказал, что аналогичный эффект вызывают самые обычные бычьи, бараньи, да и все остальные рога.

Добрые люди свято верили, что чудесный рог поможет справиться с опустошительными эпидемиями чумы и прочих страшных болезней. Оказалось, все это досужие выдумки лукавых купцов. В Европе тогда процветала торговля единорожьими рогами самых разных сортов. Тут тебе и ложные и подлинные, ложно-подлинные и подлинно-ложные — немудрено ошибиться! Хулители Амбруаза Паре заявляли, что все эти многочисленные разновидности являются на самом деле ложными рогами. С целью предупредить подобные возражения, великий хирург старался пользоваться исключительно аутентичными костными наростами.

Он считал, что существует только два подлинных рога: один из них хранился в королевской сокровищнице в Сен-Дени, а другим торгуют парижские купцы. Первый, по словам Паре, пользуются всеобщим уважением, за второй заламывают огромную цену, но оба они истинные.

Кроме всего прочего, рог единорога снимал жар при Нег-pes miliaris. На Понт-о-Шанж жила одна честная торговка, которая к тому же была недурна собой. Она держала лавочку, где продавала рога единорога на любой вкус. Были здесь и толстые и тонкие, и молодые и старые, а еще висел на серебряной цепи довольно крупный рог, который торговка постоянно вымачивала в кувшине с водой, и полученную настойку распродавала направо и налево. Однажды явилось слишком много покупателей, и сосуд мгновенно опорожнился. Тут-то как назло у одной бедной женщины маленький ребенок заболел перемежающейся лихорадкой. Что же оставалось делать самой честной торговке на свете? Недолго думая, она зачерпнула из Сены обычной речной воды и плеснула ее в горшок, подставленный заботливой матерью. Свежая водичка совершила чудо, и малыш выздоровел!

Само собой разумеется, рог здесь ни при чем, и Паре утверждает, что ребенка, лежавшего в горячке, всего-навсего спасла холодная влага.

Наш неугомонный медик пытался убедить Шапелена, придворного врача Карла IX, в том, что рог единорога не обладает никакими целебными свойствами и, кроме того, является причиной множества злоупотреблений. При дворе короля Франции существовал обычай окунать в кубок с вином кусочек рога, который должен был уберечь монарха от отравления. По мнению Паре, все это было нелепостью и суеверием, недостойным королевской особы, но увещевания прославленного врача остались втуне.

Амбруаз Паре недооценил свои силы и не учел тот факт, что знаменитое противоядие служило колоссальным средством обогащения. В Париже унция рога ценилась на вес золота и стоила около 240 ливров! Один немецкий купец провернул блестящую аферу, продав папе Юлию III крошечную порцию рога единорога за 12 000 экю!

Осталось только выяснить, что же это за странное животное, обладающее столь драгоценным рогом. В конце своего исследования Амбруаз Паре, за неимением других сведений, приводит сомнительные россказни о происхождении сказочного зверя:

«Некоторые говорят, что единорог-де есть неведомое животное, проживающее в Индии, иные утверждают, что он родом из Эфиопии, иные пишут, что из Новых земель [Америки], а прочие делают его жителем неприступных пустынь. Все сие суть только слухи, и ни в чем у повествующих нет единодушия. Никому не ведомо, каков его вид, облик и цвет, рога и копыта; происхождение его скрыто мраком, а повадки неизвестны совершенно…

Некоторые же говорят, что сие есть опасный зверь, вечно разгневанный, что он весьма кровожаден и воет гнусным воем. Иные же, напротив, пишут, что повадки его мягки и что любит он весьма молодых девиц, и чрез сие можно к нему приблизиться и поймать».

Стрелы, пущенные Паре, без сомнения, достигли цели, и вскоре уже к рогу единорога стали относиться с прохладцей, а затем и вовсе о нем забыли.

Случалось, подобно тому, как это еще и сейчас имеет место в некоторых американских штатах, яд выступал помощником верховного правосудия.

Токсическое вещество, будь то «литический коктейль» или цикута, всегда несколько облагораживает то унизительное зрелище, когда на ваших глазах обдуманно и хладнокровно умерщвляют человека. Бескровное убиение становится как бы особой почестью, и казнь превращается в обыкновенный ритуал. За примерами далеко ходить не надо: цикута использовалась в юридических целях еще в древности. Страбон сообщает, что афиняне позаимствовали обычай умерщвлять подсудимых цикутой у жителей острова Кос. Знаменитый географ утверждает также, что всех людей, достигших шестидесятилетнего возраста, ждала та же участь. Эта суровая мера была продиктована отнюдь не эгоизмом или злобой, а элементарной заботой о людях преклонных лет, которых она избавляла от «докук старости».

Смертоносное воздействие цикуты подробно описывает Платон в своем рассказе о гибели Сократа. Цикутин, очень сильный алкалоид, содержащийся в этом растении, вызывает прогрессивный паралич всех мышц тела, после чего наступает смерть от удушья. Как антиспастическое средство цикута является образцом «холодного» яда по античной терминологии.

Перечитаем еще раз, как Платон четырнадцать столетий назад писал о смерти своего учителя:

«Раб принес Сократу кубок с ядом.

— Что я должен делать? — спокойно спросил философ.

— Выпей яд и ходи взад и вперед, а когда почувствуешь тяжесть в ногах, ляг на спину.

Сократ взял кубок, поднес его к губам и не спеша осушил. Затем, прогуливаясь по своей темнице, пытался утешить обезумевших от горя друзей.

— Мужайтесь! — говорил он им. — Я часто слышал, что смерть служит добрым предзнаменованием.

Тем временем он все ходил взад и вперед. Почувствовав тяжесть в ногах, Сократ лег на кровать и завернулся в плащ. Раб кивнул своим помощникам: яд начал действовать. Ноги окоченели почти до самого паха. Когда отрава подобралась к сердцу, Сократ откинул полу плаща и сказал Критону:

— Мы должны Эскулапу петушка, не забудь же выполнить обещание!

— Об этом можешь не беспокоиться, какие еще будут приказания?

Сократ ничего не ответил; через некоторое время он шевельнулся. Раб отбросил плащ и встретил прощальный взгляд философа. Критон закрыл ему рот и опустил веки».

Действие цикуты описал также Никандр в одной из своих огромных поэм; Жак Гревен, по профессии тоже медик, сделал ее вольный перевод:

Особого внимания заслуживает эпизод с афинским политическим деятелем Фокионом, тоже отравленным цикутой.

Стратег Фокион прославился на войне, которую Афины в VI в. до н. э. вели против Филиппа Македонского, отца Александра Великого. Афиняне не жалели сил для обороны Пирея. Этот порт был, так сказать, легкими, через которые дышал город. Македонянам все же удалось обмануть бдительность греков и проникнуть в Пирей; афинские граждане не на шутку переполошились. Фокион взял на себя руководство обороной. В самом городе у полководца нашлось, однако, предостаточно врагов, и его обвинили в тайном сговоре с македонянами. Это было очень серьезное обвинение. Фокиона вместе с его друзьями Никоклом, Тудиппом, Гегемоном и Питоклом потащили в Театр, где и состоялся импровизированный судебный процесс. В разношерстной толпе зрителей можно было встретить даже рабов и чужеземцев, которые по закону не имели права присутствовать на суде. Двери Театра открылись для представителей всех сословий; желающие могли взбираться на трибуну и свидетельствовать против Фокиона и его сообщников.

Каждый из обвинителей требовал высшей меры, и в конце концов это странное сборище единодушно проголосовало за смертный приговор. Все присутствующие встали в знак одобрения, а кое-кто даже покрыл голову цветами, чтобы показать зрителям, как ненавистны ему Фокион и его шайка. Деметрия Фалерского, Каллимедона и Харикла тоже приговорили к смерти, но, к счастью, заочно. Когда приговор был оглашен, осужденных повели в темницу для его исполнения. Бедняги стенали и сетовали, один лишь Фокион оставался невозмутим.

В толпе, как всегда, нашлись новоиспеченные поборники справедливости, плевавшие в лицо оклеветанным. Фокион потребовал у судей, чтобы они прекратили этот самосуд. Когда пленники были наконец доставлены в темницу, раб-палач прямо у них на глазах и в присутствии множества зрителей приготовил цикуту. Он взял свежесрезанные стебли и измельчил их на крошечные кусочки. По закону яд следовало разбавить вином, чтобы отрава тем скорее проникла в сердце. Но палач получил указание плеснуть его самую малость, иначе присущее вину тепло помешало бы действию «холодного» яда. Внезапно один из осужденных снова начал горько сетовать, но Фокион успокоил его, сказав, что они умрут все вместе. Самый преданный друг полководца Никокл попросил, чтобы Фокион позволил ему выпить смертельное снадобье первым. Стратег никогда ни в чем не отказывал своему товарищу и, скрепя сердце, уступил ему и на этот раз. Остальные осужденные обратились к Фокиону с той же просьбой, так что полководцу выпало пить цикуту последним.

Палач, однако, плохо рассчитал количество яда; возможно, он просто не мог предположить, что жертв будет так много. Во всяком случае, Фокиону цикуты не хватило. Испугавшись, что новая порция отравы влетит ему в копеечку, исполнитель приговора заявил, что, дескать, яд денег стоит, да и сам он даром работать не станет, и потребовал заплатить дополнительно двенадцать драхм. Сумма оказалась довольно внушительной, и никто из присутствующих, несмотря на все свое судебное рвение, не внес требуемого аванса. Место и ситуация отнюдь не располагали к торгу, палач оказался крайне несговорчив, и вся сцена грозила обернуться фарсом. Однако наш заплечных дел мастер знал по опыту, как легко афиняне меняют свои решения. К тому же, исполни он приговор «в кредит», гонорара потом в жизнь не допросишься.

В конце концов Фокион попросил одного из своих друзей заплатить палачу и поскорее покончить со всем этим. Прежде чем цикута сделала свое дело, стратег еще успел попенять: жизнь в Афинах дорога, но смерть поистине бесценна! Так и умер Фокион; тело его вывезли за пределы Аттики и даже запретили сжигать на погребальном костре.

Эта мрачная история, рассказанная Плутархом, вызывает прежде всего недоумение: ведь цикута не такое уж редкое растение, чтобы на нем можно было спекулировать. Напротив, она растет на каждом шагу, в садах встречаются даже целые заросли; самыми распространенными ее видами считаются крапчатый болиголов, цикута ядовитая и собачья петрушка. Большинство из них смертельно опасны. Если помять листья цикуты в руках, они начинают издавать очень сильный специфический запах. Именно этот признак и позволяет отличить ядовитое растение от родственных ему, но совершенно безвредных видов.

В древности цикута часто использовалась как лекарство; ее применял сам Гиппократ. По словам Гераклида, врача из Та-рента, растение является сильным обезболивающим и помогает при истерических припадках. Цикуту рекомендовали также при звериных укусах. Муза, личный врач императора Августа, лечил этим растением потерю голоса и применял его во всех случаях, когда «на органах дыхания выступала серозная и едкая влага».

Считалось, что отвар цикуты гораздо эффективнее, чем многие седативные средства, гасит любовный пыл и подавляет сексуальное влечение. Поэтому египетские и афинские жрецы принимали его с целью обуздать свое либидо. Повсеместно отвар рекомендовали тем, кто желал соблюсти безбрачие.

XVIII век ознаменован поголовным увлечением цикутой; неожиданно ей стали приписывать множество целебных свойств. Малоизвестный медик Антуан Сторк посвятил Марии-Терезе Австрийской двухтомный труд об использовании цикуты в лечебных целях.

По его словам, многочисленные наблюдения наглядно показывают, что это растение способно излечить или, по крайней мере, смягчить «самые ужасные, а порою и роковые недуги…» Экстракт цикуты служит превосходным средством при нарывах, «раке», язвах и разнообразных закупорках в любой части тела. Он излечивает даже катаракту. А «если бы женщины своевременно обращались к врачу и принимали цикуту, рак груди отошел бы в область преданий…»

Неплохо бы сначала выяснить, что конкретно Сторк понимает под словом «рак». Во всяком случае, его утверждение звучит довольно дерзко. Автор прекрасно это сознает и, стараясь предупредить потенциальные обвинения, заявляет, что ему плевать на критиков, и вообще: «волков бояться — в лес не ходить»…

Но какие бы чудодейственные свойства цикуте не приписывали, неоспоримо одно — растение является прекрасным антиспастическим средством, и поэтому его часто использовали при лечении почечных колик.

Умерщвление посредством яда иногда достигало крайней степени изощренности. Ориенталист Ж.-Ж. Матиньон рассказывает о том, как в Китае казнили впавших в немилость императорских сановников. Поначалу данная форма самоубийства по приказу вызывала нарекания, но в конце концов китайские ученые и медики пришли к выводу, что она себя оправдывает. Высокопоставленный чиновник, осужденный императором на смерть, получал словно бы в подарок от монарха шкатулку, в которой лежал очень тонкий шелковый шнурок желтого цвета; его назначение не вызывало никаких сомнений. Помимо шнурка, в шкатулке находился еще мешочек с ядом и один или несколько листочков золотой фольги. Посылая провинившемуся этот ларчик, Сын Неба оказывал ему тем самым последнюю милость. Ведь если бы чиновника прилюдно обезглавили или разорвали надвое, он никогда бы не смог попасть в блаженную страну праотцов. Мало того, сановник имел право сам выбрать себе смерть, наиболее соответствующую его положению. Высыпав яд на ладонь, китаец широко открывал рот и с силой вдыхал в него тонкую золотую фольгу; листочек закупоривал глотку и полностью закрывал доступ воздуха в легкие. Так человек и умирал, не теряя собственного достоинства. Иногда, правда, приходилось повторять эту процедуру по нескольку раз, но желание государя в конце концов всегда было удовлетворено.

Античность постепенно заволакивалась дымкой веков, человек приобретал все новые и новые познания, и медикам, аптекарям, парфюмерам и вообще всем тем, кто пользовался токсическими веществами, становилось тесно в границах, установленных некогда Галеном. Учение знаменитого мастера считалось теперь пройденным этапом, его систему осуждали. Но прежде чем окончательно распрощаться с прошлым, необходимо было составить подробную опись имущества, ибо, если ученый не в состоянии объяснить действие яда, чего стоят все его мудреные штудии? Система, основанная на наивном правиле симметрии, дышала на ладан. Здоровье уравновешивает болезнь, как противоядие уравновешивает яд. Убеждение более чем примитивное, но талантливые люди, вроде Пьетро д’Абано, посвятившего папе Клименту VIII трактат о животных ядах, все еще крепко за него держались.

В своем труде Пьетро д’Абано анализирует токсические вещества, исходя из священнейшего принципа симметрии, в соответствии с которым яд рассматривается как «антипища»: «Если животные и растения, которые мы едим и перевариваем, питают наше тело и являются основной предпосылкой его существования, то яды, попадающие к нам в кровь или в желудок, наоборот, истощают и отравляют наш организм…»

Бесстрашно пускаясь в запутанные рассуждения, специалисты-токсикологи в первую очередь пытались установить природу яда. Токсические вещества обычно распределяли по четырем категориям: горячие, холодные, сухие и влажные. Выбор противоядия, естественно, проводился по указанному выше закону симметрии. Например, если яд был «горячим», прописывали «холодное» лекарство. Если речь шла о «сухой» разновидности, следовало подыскать «влажное» вещество и т. д. Тем не менее, природа и способ действия яда оставались тайной за семью печатями, их еще предстояло открыть. А пока каждое конкретное вещество распознавали по действию, которое оно оказывало.

Наряду с указанными проблемами существовали и другие, более узкого плана; медики и аптекари очень любили о них дискутировать.

Например, териак. Всегда ли эта магическая микстура оказывается действенной или же она проявляет свои безоаровые свойства лишь эпизодически? Еще более важный вопрос: существуют ли яды, которые в определенные периоды являются совершенно безвредными, а в другие — смертельно опасными? Отравители и их потенциальные жертвы до конца XVI в. бились над этой насущной проблемой, но окончательно решить ее так и не смогли. В те времена обычно различали три группы ядов. В первую входили вещества минерального происхождения, такие, как ртуть, медь, арменит, жженый свинец (окись свинца), реальгар и многие другие. Вторую группу составляли яды растительного происхождения, представленные аконитом, несколькими разновидностями грибов, круглой тыквой (?), сардонической травой и олеандром. И наконец, животные яды, «противоположные натуре человека и враждебные всему роду человеческому». Они представляют собой беспорядочную смесь из змей, зверьков жареных и удушенных, зверьков сгнивших, убитых молнией и умерших своей смертью, ну и конечно же из бешеных животных. Остановимся подробнее на морском зайце, который занимал видное место в ядовитом бестиарии со времен античности до Ренессанса. Франсуа Рошен, служивший хранителем печати университета Монпелье (по тем временам весьма высокая должность), ничтоже сумняшеся заявляет, что от одного вида этого животного «беременных женщин тошнит, и они до времени выкидывают плод…» На самом же деле грозный морской заяц — обыкновенное млекопитающее, довольно крупное, но зато совершенно безобидное.

Если одни яды действуют «изнутри, под видом еды и питья, и поражают князей, прелатов и прочих высокопоставленных особ» (похоже, во времена Пьетро д’Абано такого рода промысел был довольно широко распространен), то другие воздействуют извне, через органы вкуса, обоняния, осязания и даже слуха.

И тут-то мы порою сталкиваемся с вещами вовсе невероятными. Если морской заяц отравляет одним своим видом, то другие животные производят смертельный шум. В Нубии, по словам Пьетро д’Абано, живет занятная зеленая змея с заостренной головкой; от ее шипения дохнут птицы и другие твари… Гадюка «убивает одним своим вкусом, подобно тому как аспид губит жертв своих слюною». А стоит рыбаку прикоснуться к электрическому скату, «руки его слабеют и немеют, а затем бедняга и вовсе лишается чувств».

Яды минерального происхождения весьма разнообразны и опасны; одни из них являются «холодными», и если их «принять вовнутрь, естественная влага, находящаяся в сердце, разлагается и даже замерзает». В доказательство д’Абано приводит историю о крайне рассеянном аптекаре (рассеянность вообще-то фармацевтам не свойственна…), которому одной жаркой летней ночью ужасно захотелось пить. В потемках он нащупал пузырек с «живым серебром», т. е. ртутью, и залпом его осушил. Автор заверяет, что на следующее утро незадачливого аптекаря нашли мертвым; из заднего прохода у него текло живое серебро. Анатомы немедленно вскрыли труп и обнаружили, что вся кровь вокруг сердца, да и сам жизненно важный орган замерзли, а в желудке остался еще целый фунт ртути! Естественно, с таким грузом в животе долго не протянешь. Ну а с сулемой (хлористой ртутью) дела обстоят и того хуже: в отличие от ртути, она не замораживает, а наоборот, воспламеняет сердце; а потом ни тебе помочиться, ни рукой ни ногой пошевелить. Короче, столько неприятностей, что сразу в гроб.

Бронза выделяет ярь-медянку, которую можно подсыпать в графин с питьевой водой.

Магнитный железняк производит крайне любопытный эффект: отравленный начинает грустить, а иногда даже выкидывает разные фокусы. Существует два вида магнита: «один притягивает железо и поворачивает его в сторону северного полюса, где якобы находится магнитная жила; другой обращает плоть человеческую к полуденному полюсу. Из второго и готовят ядовитое снадобье», которое, притягивая кишки, и сворачивает их в клубок… как утверждает Пьетро д’Абано.

Арменит вызывает рвоту; кроме того, им можно лечить меланхолию. Подобный тип врачевания предвосхищает методы современной шоковой терапии.

Из Персии в Европу был завезен камень под названием ляпис-лазурь; с его помощью медики лечили перемежающуюся четырехдневную лихорадку. Само собой разумеется, наряду с этим ляпис-лазурь вызывал сильные боли в кишечнике.

Смертоносная сила окисей свинца, таких, как свинцовый глет, свинцовые белила и жженый свинец, уже в те времена хорошо была известна. Считалось, что эти токсические вещества стесняют дыхание и вызывают смерть от удушья. В 1576 году Жак Гревен составил список ядовитых минералов, где на первом месте стоят свинцовый глет, живое серебро, чистое золото и сплав золота с медью, «кои опаляют и разъедают и, подобно извести негашеной, терзают чрево и желудок, гипс же гложет легкие». В перечне упоминается также трехсернистый мышьяк.

Всем известно, что этот компонент, как, впрочем, сулема и реальгар, еще одно мышьячное соединение, входит в состав ядовитых веществ, пользующихся особой любовью отравителей. Против указанных смертельно опасных снадобий существовало только одно средство — рвота. Отраву необходимо было как можно скорее вывести из организма, пока она еще не распространилась по всему телу. Использовали также и клистир, хотя он оказывался менее эффективным, и наконец, применяли смягчающие средства, как например, молоко, сливочное и сладкое миндальное масло, крепкий куриный и говяжий бульон, который часто вводили с помощью клизмы.

Самыми сильными ядами считались все же ярь-медянка, жженая медь, медные опилки, свинец, селитра и даже мыльная вода.

Жаркие дискуссии разгорались по поводу сурьмы: «Ежели сей элемент обладает свойством стеснять и ограничивать движения, следовательно, он может также охлаждать тело и препятствовать его росту». Некоторые ученые утверждали, что сурьма является противораковым агентом. Другие настаивали на том, что она зарубцовывает язвы, в том числе глазные. Единодушия во мнениях не было. Кроме того, сурьму нередко использовали в преступных целях, и Гревен даже потребовал ограничить ее употребление:

«Желал бы я, чтобы особы, ведающие общественным порядком, взяли бы сие вещество под свой надзор, дабы пресечь поползновения тех негодных людей, кои способны использовать его с подлым намерением. Ибо несть яда, коим сподручнее было бы отравить человека, будь то в отношении количества, будь то качества, понеже единой крупицы вдоволь будет, дабы душа отлетела от плоти, да не имея ни вкуса, ни вони, нетрудно подсыпать в варение, либо же в вино, либо же в суп. Воистину, лучшего пособника злых дел и помыслить сложно».

Это воззвание само по себе уже знаменует переломный момент в истории ядов. С его появлением сказочный ядовитый бестиарий сходит со сцены. Ужасный морской заяц, мифический единорог, леопард со своей грозной желчью и тому подобные дива уступают место гораздо более реальным и опасным неорганическим ядам. Мышьяк станет бичом западного мира и любимцем отравителей на целых четыре столетия. А ведь Жак Гревен предупреждал и с тревогой увещевал власть предержащих:

«Что проку, милостивые государи, из того, что вы запрещаете аптекарям продавать сулему и мышиак (sic), ежели вы сами потворствуете им снисходительно».