Иван IV Грозный: Царь-сирота

БОЯРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

Огромная сила и власть русской знати в детские годы Ивана Васильевича — не случайность. Иначе и не могло произойти, поскольку от времен Ивана Великого так устроено было русское общество.

В ту пору главной опорой трона являлась многочисленная аристократия, богатая и влиятельная. Представители боярских и княжеских родов властвовали порой над городами и целыми областями. Десятки аристократов из рода Рюрика имели близкородственные связи с правящей Московской династией. Фактически на протяжении всей истории Московского государства монархи и служилая знать делили власть над страной. Нередко у аристократии власти оказывалось больше.

Это имело свои плюсы и минусы.

С одной стороны, Россия получила в лице боярско-княжеской знати первоклассный слой военачальников и администраторов. Служилые аристократы обладали колоссальным наследственным опытом властвования. Они являлись, кроме того, самой образованной частью старомосковского общества (после разве что духовенства). Наконец, они были в большинстве своем энергичными, отважными, выносливыми людьми.

С другой стороны, русская знать отличалась своеволием и властолюбием. Она считала себя коллективным хозяином страны, и московский государь выглядел в ее глазах всего лишь одним из «собственников», пусть и старшим. А значит, приписывала себе вечное право управлять державой и получать прибыль от управления. Чуть только государи московские давали слабину, служилая аристократия сейчас же устремлялась к рычагам власти. В подобных обстоятельствах самого правителя старались оттеснить от решения государственных дел: «Пусть побудет в стороне, сами справимся!»

При особе государя заседал аристократический совет — Боярская дума. Без нее в России XVI–XVII веков государственные дела не вершились. Постановление («приговор») Боярской думы имело силу закона. Туда входили лица, принадлежавшие к самым древним и влиятельным родам. Это были образованные люди с большим опытом управления страной и ведения победоносных войн. Пока они проявляли верность государям московским, их огромная сила, их управленческие способности направлялись на благое дело — оборону границ, административную работу. Но когда на престол взошел монарх-ребенок, они принялись своевольничать.

На протяжении десятилетия московская служилая знать безраздельно контролировала рычаги высшей власти в Московском государстве. Результат нельзя назвать положительным: борьба за власть между аристократическими кланами Шуйских, Бельских и Глинских привела к политической нестабильности, кровопролитию, разворовыванию казны. Не чувствуя над собой тяжелой государевой руки, аристократы не лучшим образом противостояли внешнему врагу и усвоили крайне пренебрежительное отношение к Церкви.

Самой мощной из «партий» русской знати, принявших участие в большой игре у кормила власти, являлась группировка князей Шуйских. В союзе с родственниками, свойственниками и доброхотами Шуйские могли добиться многого. Природные Рюриковичи, при дворе они играли роль «принцев крови».

В конце 30-х — первой половине 40-х годов XVI столетия Шуйские делают несколько решительных шагов к верховной власти и на некоторое время завоевывают ее. Символом особого положения Шуйских стало принятие князем Василием Васильевичем Шуйским древнего, ставшего к середине XVI столетия архаичным титула наместника московского. Двух представителей рода Шуйских вскоре пожаловали боярским чином, и вместе с прежними боярами Шуйскими в Думе сидели уже четыре князя этой фамилии! Шуйских поддерживала мощная группировка московской знати и, возможно, Новгород. Долгое время не находилось силы, способной им противостоять.

Их сильнейшего противника князя Ивана Федоровича Бельского взяли под стражу, а свиту его разослали «по селом». Дьяка Федора Мишурина, возвысившегося еще при Василии III и державшегося партии великого князя-мальчика, обезглавили «без государского веления». Боярина Михаила Васильевича Тучкова выслали из Москвы «в село». А несколько месяцев спустя свели с кафедры митрополита Даниила.

Летопись, отражающая точку зрения Церкви, сообщает о событиях того времени следующее: «…и многу мятежу и нестроению в те времена быша в христианьской земле, грех ради наших, государю младу сушу, а бояре на мзду уклонишася без возбранения, и много кровопролития промеж собою воздвигоша, в неправду суд держаще, и вся не о Бозе строяше, Богу сиа попущающе, а врагу действующе».

В 1542 году Шуйские свергли и митрополита Иоасафа, вступившегося за князя И. Ф. Бельского. Сам же Бельский отправился на Белоозеро «в заточение», где его позднее убили, а виднейшие сторонники князя — в ссылку «по городом». Летопись добавляет: «И бысть мятеж велик в то время на Москве и государя в страховании учиниша». Более того, с князем Бельским расправились вопреки мнению малолетнего государя, который его «в приближении держал и в первосоветниках».

Покуда свершался переворот, малолетнего государя разбудили среди ночи и заставили «пети у крестов». Великий князь, несмотря на громкий титул, оказался бессилен как-либо помочь своему любимцу князю Бельскому… Он не являлся настоящим государем даже в собственной комнате!

Через много лет Иван Васильевич с яростью и печалью напишет: «Когда я стал подрастать, то не захотел быть под властью своих рабов и поэтому князя Ивана Васильевича Шуйского от себя отослал на службу, а при себе велел быть боярину своему князю Ивану Федоровичу Бельскому. Но князь Иван Шуйский, собрав множество людей и приведя их к присяге, пришел с войсками к Москве, и его сторонники, Кубенские и другие, еще до его прихода захватили боярина нашего, князя Ивана Федоровича Бельского, и иных бояр и дворян и, сослав на Белоозеро, убили, а митрополита Иоасафа с великим бесчестием прогнали с митрополии». Правитель еще был мал. Вряд ли двенадцатилетний мальчик сам определял, кому быть при нем, а кому отправиться на службу в дальние города. Но, как видно, боярская партия Бельских менее утесняла его и, занимаясь государственными делами, чаще действовала с учетом его желаний. Свержение ее ничего доброго не сулило державному отроку.

Но самое страшное унижение ему пришлось испытать в сентябре 1543 года. Шуйские и их сторонники избили государева приближенного Федора Семеновича Воронцова за то, «…что его великий государь жалует и бережет». Это произошло во время заседания Боярской думы. На Ф. С. Воронцове разорвали одежду и собирались его убить. Иван IV едва упросил пожалеть фаворита. Однако уговорить Шуйских не отправлять Воронцова в дальнюю Кострому, а ограничиться ссылкой в близкую Коломну великому князю не удалось.

Для мальчика период длительностью приблизительно в шесть или семь лет стал самым черным, самым горьким во всей биографии. Между 1538-м и концом 1543 года юный государь был всего-навсего пешкой в большой игре между мощными кланами аристократов.

Любопытно, что итальянский архитектор Петр Фрязин в 1538 или 1539 году бежал за рубеж от «великого насилия» бояр, а бегство свое оправдывал состоянием страны, емко переданным в одной фразе: «мятеж и безгосударьство». Этим подтверждаются слова государя, а также свидетельства ряда других источников.

После приведенных выше строк одновременно и абсолютно верным, и невероятно лукавым выглядит замечание князя А. М. Курбского о воспитании великого князя и о его поведении в годы господства знати: «…юный, воспитанный без отца в скверных страстях и самоволии, крайне жестокий, напившийся уже всякой крови — не только животных, но и людей». А кто воспитывал его так? Кто по капризу избалованных властью «княжат» менял митрополитов на Московской кафедре, являя образец дикой непочтительности в отношении Церкви? Все та же служилая аристократия, страстно мечтавшая поменьше служить и побольше править. Иными словами, та аристократическая среда, откуда вышел и сам Андрей Курбский — плоть от плоти ее, голос ее, одушевленная правда ее.

Сначала мать, а потом «думные люди» понемногу приучали «государя» к участию в государственных делах: мальчик присутствовал на приемах иностранных дипломатов, участвовал в церковных торжествах и церемониях. Однако до середины 40-х годов XVI столетия он вряд ли что-то значил в делах правления. Правили то Елена Глинская, то Шуйские, то, недолгое время, Бельские с группой сторонников. Государю просто не хватало годочков для участия в серьезных играх державства.

И всего вероятнее, ему, как имеющему право повелевать, хотелось поскорее овладеть главной ролью в спектакле российской государственности.

Впервые он выходит на арену как фигура, способная отстаивать собственный интерес, в 1543 году: мальчик спас от смерти Федора Воронцова. Тогда дети взрослели раньше, чем сейчас. А сиротство и обстановка нестабильности, борьбы между сторонниками разных «дворовых» группировок, вполне реальная возможность лишиться трона — все это очень способствовало быстрому возмужанию Ивана Васильевича. В конце 1543-го—1544 году он начинает переламывать ситуацию в свою пользу. Вряд ли одни только усилия венценосного подростка могли изменить позицию на шахматной доске большой политики. Была к этому и значительно более серьезная предпосылка: «Шуйское царство», то есть попытка монополизации власти одной аристократической партией, входило в противоречие с интересами других групп и семейств знати. Как ни парадоксально, сильный государь оказался не столь уж бесполезен для русской знати того времени: при ее многолюдстве и, может быть, даже избыточности великий князь исполнял роль арбитра в спорах и следил за тем, чтобы в разделе административного пирога участвовали все значительные силы. К середине 1540-х годов правителя-юношу поддерживали новый митрополит Макарий, а также семейство Глинских, пусть и ослабленное прежними потерями. «Врагами его врагов» стали многочисленные аристократические кланы, противостоявшие Шуйским (Щенятевы, Хабаровы, Тучковы, Бельские, предположительно Морозовы и особенно Воронцовы), а также все те, кому Шуйские отрезали дорогу к власти. Эта совокупная сила начинает действовать, превратив малолетнего великого князя в свое знамя. Зимой 1543/44 года «партия государя» наносит ответный удар.

Вот что сообщает об этом летопись: «Тоя же зимы декабря в 29 день князь великий Иван Васильевич всеа Русии, не мога того терпеть, что бояре безчиние и самовольство чинят без великого князя веления своим советом единомысленных своих советников, многие убийства сотворили своим хотением и перед государем многая безчиния и государю безчестия учинили и многия неправды земле учинили в государеве младости, и великий государь велел поимати первосоветника их князя Андрея Шуйскаго и велел его предати псарем. И псари взяша и убили его, влекуще к тюрьмам противу ворот Ризположенеких в граде. А советников его розослал — князя Федора Шуйскаго, князя Юрия Темкина, Фому Головина и иных. И от тех мест начали бояре бояться от государя, страх иметь и послушание».

Сторонникам «Шуйского царства» давали понять: прежнее влияние им не возвратить, а лучше бы вести себя поскромнее и потише. Так было совершено первое значительное политическое деяние Ивана IV. Сопровождалось оно действительно кровопролитием. И для партии Шуйских подобный разгром стал полной неожиданностью…

Но.

Допустим, государь-подросток впервые показал зубы, впервые пролил кровь, освободился от ненавистных врагов. Стал ли он после этого самовластным правителем? Ушел ли от преобладающего влияния служилой знати на дела высшей государственной важности? Да об этом и речи быть не может. Совершенная неопытность великого князя в дипломатии, военном деле и внутренней политике, его юношеский возраст, недостаток сил, которые могли бы оказать прямую поддержку, по-прежнему делали его полностью зависимым от действий служилой знати. Юного сироту не столь уж трудно обмануть. Много ли усилий потребуется опытному дворцовому интригану, чтобы найти способ, как манипулировать отроком к собственной пользе или же к пользе своей «партии»?

Свободнее, в лучшем случае, стал личный государев обиход, но это никак не означает начала единовластного правления.

«Шуйское царство» кончилось, однако боярское правление продолжалось.

На протяжении примерно трех лет Иван Васильевич отстаивает свой новый статус от попыток принизить его, реставрировать наиболее неприятные для него моменты из времен «Шуйского царства». Так, например, в сентябре 1545 года Афанасию Бутурлину, представителю древнего московского боярского рода, отрезали язык «за его вину, за невежливые слова». А через месяц Иван IV возложил опалу на целую группу служилых аристократов. Впрочем, довольно быстро они получили прощение в результате «печалова-ния» митрополита Макария.

Источники не позволяют судить, действительно ли все эти удары наносил юный правитель. Его именем для расправы над врагами с той же вероятностью могли воспользоваться аристократические группировки, потеснившие клан Шуйских. Чего было больше — молодого задора в борьбе монарха за право самому решать державные дела или же тонко рассчитанной интриги, смысл которой государь не обязательно понимал, а и понимая, не обязательно мог воспротивиться?

Нет четкого ответа на этот вопрос.

Характер Ивана Васильевича резко испортился. От тех лет сохранились известия о молодом незамысловатом хулиганстве великого князя, о его странных играх и жестоких забавах.

Он как будто превращается в ерша. «Вы вертели мною? Попробуйте-ка продолжить! Руки обдерете. Со мной уже не так удобно, как прежде».

В частности, псковская летопись, абсолютно независимый источник, сообщает о потравах и разоре, учиненном в псковских землях резвым молодым правителем и его товарищами. Видимо, во время одного из игрищ Иван Васильевич разъярился на свитского молодого человека, княжича Михаила Богдановича Трубецкого, и велел удавить его. По косвенным известиям можно строить догадки о том, что великий князь любил охоту, скоморохов, был охоч до женского пола. В источниках видны отголоски слухов, согласно которым Иван Васильевич, возможно, какое-то время склонялся к содомии. Однако невозможно ни вполне доказать, ни до конца опровергнуть это. Слухи, они и есть — слухи.

Молодой правитель отличался крайне эмоциональным и притом несдержанным характером. Видные представители духовенства обращались к нему с увещеваниями. К счастью, увеселения перемежались поездками по монашеским обителям, продолжавшимися неделями, а порой и месяцами. Юное буйство соединялось с искренней крепкой верой.

Мудрое пастырство со стороны одного из крупных церковных деятелей в ту пору имело шансы не только сдержать развитие скверных наклонностей, но и выковать чистый металл одухотворенной личности из артистической натуры — эмоционально неровной, подверженной сомнениям и колебаниям, воздушно-легкой. А впоследствии — направить неистовую энергию молодого государя к созидательной работе. По всей видимости, роль подобных пастырей сыграли митрополит Макарий и широко образованный священник Сильвестр, духовный писатель. С первым государь навсегда сохранил добрые отношения. Великий духовный наставник, Макарий повлиял на молодого правителя наилучшим образом: тот смягчился нравом. Второй пользовался своим влиянием слишком давяще, а то и небескорыстно. Священник Сильвестр долгое время имел огромное влияние на самого Ивана Васильевича да и на политику его правительства. Но в зрелых годах Иван Васильевич станет испытывать к Сильвестру отвращение.

Напряжение постепенно нарастало и закончилось жестоким кризисом.

В мае или июне 1546 года Иван Васильевич выходил с войсками под Коломну, видимо, по «крымским вестям». Боевых действий не случилось, и великий князь остался на некоторое время в тех местах для игр и развлечений. Отряд новгородских Пищальников[11] попытался подать ему какое-то челобитье; не желая принимать его, Иван Васильевич попробовал было отослать отряд, но пищальники уперлись, не собираясь уходить. Между ними и дворянами великокняжеской свиты произошло настоящее сражение, с обеих сторон были убитые. Полагая, что за попыткой в неурочное время в неурочном месте подать челобитную кроется заговор, притом людей, стоящих намного выше простых ратников, государь поручил дьяку Василию Захарову-Гнильевскому розыск. Тот указал нескольких виновных. В истинности слов дьяка, судя по нескольким странным оговоркам в летописном тексте, Иван Васильевич впоследствии сомневался. Но тогда он велел (может быть, не вполне обоснованно) казнить Федора Семеновича Воронцова, ставшего влиятельным человеком при особе государя, его родича Василия Михайловича Воронцова, а также старого крамольника князя Ивана Ивановича Кубенского.

Источники не дают возможности определить, существовал ли на самом деле заговор. Однако расправа с несколькими видными представителями знати показала: конфликт на самой вершине власти грозит вновь обернуться открытым противостоянием. Как в недавние годы «безгосударьства»…

Ситуация с коллективным челобитьем в неурочное время повторилась до странности сходно в 1547 году, когда в роли жалобщиков выступили уже псковичи. Их Иван Васильевич разогнал со срамом и бесчестьем.