Измена. Бей на поражение

12

- А как можно улыбаться, когда у тебя что-то зажато в зубах? – уточняю я под хмурым взглядом мужчины.

Невинно хлопаю ресницами.

Если уж этот тип позволяет себе агрессивные наезды в стиле «я тут первый самец на деревне», то и мне не зазорно использовать женские хитрости. Прессует меня при каждой встрече, как гопник очкарика. Надоело.

Притвориться недалёкой глупышкой – проверенный вариант. Мужчины не знают, что с этим делать.

Распахиваю глаза пошире. Смотрю на Гроднева подобострастно до карикатурности. Признаю, это почти что откровенный стёб. И мне приходится прилагать усилия, чтобы не рассмеяться.

- Мне так жаль, что мои ничтожные дела заставили вас потерять так много вашего драгоценного времени, - вкладываю в голос столько раскаяния, сколько вообще могу. – Позвольте искупить вину. К сожалению, я не умею ничего больше, кроме как шить свадебные платья. Хотите, сошью и для вас тоже? Как вы относитесь к длинным пышным юбкам?

Снова хлопаю ресницами.

Гроднев смотрит на меня растерянно и тоже хлопает ресницами.

Главное — не ржать, Полина!

Клянусь, в начале моего униженного монолога он выглядел довольным. Реально привык, что люди так к нему обращаются? Жесть.

Платону Богдановичу понадобилось время, чтобы понять, что я стебусь.

Он ухмыляется, и я чуть выдыхаю. Кажется, получилось немного разрядить обстановку.

- Больно язык у тебя длинный, Полина Сергеевна, - говорит он уже не так свирепо и кидает быстрый взгляд на наручные часы. – Пошли давай, у меня действительно нет времени на всю эту ерунду.

Он кивает на запертую дверь ателье.

Печально вздыхаю и лезу в сумочку за ключами.

На бетонном полу под дверью лежит большой чёрный пакет.

- Вы привезли вашу рубашку, чтобы я сдала её в химчистку? – спрашиваю я.

- Что? – Гроднев хмурит брови. – Нет, этот пакет тут уже был, когда я пришёл.

Наклоняюсь и берусь за полиэтиленовые ручки. Интересно, что же там такое?

- А рубашку, которую ты облила, уже давно отстирала домработница, - говорит мужчина, стоящий за моей спиной.

Поворачиваю ключ в замке и захожу в ателье.

- Непуганая ты, Полина Сергеевна, - добавляет он, следуя за мной. – Творишь чёрт-те что, хамишь и даже не извиняешься… надо бы тебя по жопе отшлёпать в профилактических целях… чтоб в ещё большие неприятности не влипла.

Я открываю пакет и заглядываю внутрь.

Там набиты мотком куски белого и молочного шёлка. Смятые обрывки серебристого фатина. Торчащие из ткани нитки. Огрызки лент. Погнутые дуги от корсета.

Мешок доверху набит изорванными и изрезанными свадебными платьями. Нашими платьями.

Шедеврами, над которыми мы с Галей трудились долгими днями и неделями. С любовью делали каждый стежок. Доводили до идеала, чтобы невесты влюбились в платья и в себя, когда их наденут.

Руки, которыми я вцепилась в пакет, дрожат. На глаза наворачиваются слёзы.

Судя по тому, что я вижу, Стас уничтожил как минимум два платья и прислал мне их истерзанные трупы.

Вот сволочь!

Прикусываю губу, чтобы сдержать рыдания, но слёзы всё равно бегут по щекам. Капают прямо в пакет на погибшие платья.

- Эй, ты чего? – Гроднев откашливается в кулак. – Это была шутка. Не реви, не собираюсь я тебя бить.