Измена. Верни мне мою жизнь.

Поговорим ночью…

Глава 47

— Это мои мюсли, — зашипела я в темноте кухни.

— Я у вас их куплю, хотите? — прочавкал Алекс и включил свет вытяжки. Я зажмурилась и прикрыла глаза ладонью.

— Я просто хочу, чтобы вы перестали есть мои мюсли, — ворчливо уточнила я и вытащила из холодильника фруктовый салат.

Встречи после полуночи в темноте кухни за последние две недели стали нашим ритуалом.

— Вы недовольны, но чтобы сгладить это, заверяю, что вы можете кушать мои стейки, когда захотите.

Я не жадничала, но как-то так вышло, что покупки мы с Алексом делали поочерёдно, и в моей корзине не было шоколада, сахара, и прочей гадости, в то время как Александр оказался ужасно падким на быстрые углеводы, и я только поражалась, как его до сих пор не разнесло с них. И вот когда я постепенно убрала и из покупок Александра всё вредное, он стал бунтовать и получать сахар хоть откуда-то, например, из мюсли или зерновых батончиков, причём сам плевался, но ел.

— Я не хочу стейки, — взяв ложку и сев за стол, призналась я. — С утра я захочу сделать из мюсли гранолу, а вы их съели.

— Съезжу и куплю новые. И шоколад!

Жить с чужим человеком оказалось непросто. Алекс был ужасно неорганизованным в плане быта. Он разбрасывал свои вещи в общем зале и раскладывал на всех поверхностях рабочие записи. У него был ненормированный день, поэтому он часто мучился бессонницей, а когда надо было выезжать на объект, громко страдал в ванной. А ещё он меня жалел.

На самом деле нет ничего плохого в жалости. Просто я словно снова попала в тот же капкан поведенческих ролей, что и в браке. Меня оберегали, давали все, что мне было нужно, и да… жалели.

Макар вёл себя отстранённо. И это меня обижало сильно. Я словно опять ощущала чёрную дыру, разрастающуюся в сердце, как будто я сказала ему про конец, и он всё, тут же разлюбил. Совсем разлюбил. И часто ночами я тряслась в невозможности услышать его или увидеть. Нет, Макар не был мудаком. Он исправно звонил и задавал стандартные вопросы: «Как ты себя чувствуешь? Привезти лекарства? Из больницы не звонили, когда приём?». И это было так обидно, словно он исполнял какую-то повинность. Только и всего, а не потому, что любил.

И мне хотелось самой его набрать и кричать, кричать, кричать, что мне больно даже без него. Даже когда он сделал, что я хотела, — ушёл, мне всё равно по-прежнему больно. Но я терпела. Ложилась спать в кровать и долго гладила ладонями живот и, наверно, от ощущения того, что не одна, начинала говорить.

— Ты же понимаешь, что мама и папа тебя любят сильнее всего? Правда, понимаешь?

— А хочешь, когда тебе исполнится годик, мы уедем туда, где тепло?

Я вытирала какие-то странные слёзы, что просто водой стекали по лицу.

— Папа у тебя самый лучший, знаешь? — на этих словах мои руки замирали, и я прислушивалась к себе, как будто бы малыш мог подтвердить это. — Он знаешь какой сильный? Он ещё самый смелый у нас. Невероятно смелый и сильный! И ты таким станешь. А папа умеет подавать пример.

Голос срывался, и я переворачивалась на бок, обнимала себя руками и качалась словно в колыбели, чтобы уснуть. Сны приходили душные, какие-то всё с осколками воспоминаний.

— С тобой всё в порядке? — холодно уточнял в воспоминаниях Макар в самое первое посещение специалиста по беременности. Я вышла тогда от доктора со странной смесью чувств, что нас уберегли, но и дали сложное задание.

— Со мной всё хорошо, — выдыхала я, и Макар, порывисто притягивая к себе, обнимал и утыкался носом мне в волосы.

— Значит, я виноват? — я как-то никогда не задумывалась, что на всём нашем пути к ребёнку Макар никогда не включал "реального мужика", а спокойно шёл и сдавал анализы, искал причину в себе.

— Нет, — я упиралась ладонями ему в грудь, чтобы видеть его глаза. — Ты не понял. У нас вообще всё хорошо. У нас нет проблем. Доктор говорит, надо стараться. Если не будет получаться, то надо выслеживать овуляцию…

И мы выслеживали, но всё шло наперекосяк. Я просила Макара не ездить больше со мной, потому что каждое его ожидание тоже больно резало меня. Он хотел найти ответы, а я их не могла дать. И, выходя от врачей, я не могла видеть молчаливый вопрос.

Мне предлагали не эко, а нечто подобное, но без подсадки оплодотворённого эмбриона, а просто введения сперматозоидов. Мне предлагали, но мы с Макаром отказались.

— Ребёнок всё же дар богов, кто мы такие, чтобы этот дар насильно забирать, — сказала тогда я, и Макар поддержал.

Я вынырнула из воспоминаний, вернувшись в кухню с Александром. Он противно хрустел злаковыми и косился на меня как на врага народа, что на святое покусился — на сладости. Я пожала плечами и придвинула к нему салатник с фруктами. Эти-то я сладости я трогать не стала. Алекс скосил глаза на вызывающую дольку яблока и, вздохнув, уточнил:

— Вы мне хотите что-то сказать?

Моя вскинутая бровь была ответом. Но его не оценили и вцепились в меня острым тёмным взглядом. Стало немного не по себе. Александр словно в мысли мои заглядывал, и я поспешно уточнила:

— Ничего не хочу сказать. Лучше попробуйте салат.

Александр облизал свою ложку и демонстративно залез ей в салатник, но после леденца, который он чуть ли не вытащил у меня изо рта, я ничему не удивлялась.

— Это печально, — философски заметил Алекс и выловил грушу из салата.

— Почему?

— Потому что поговорить всё же придётся.