Измена. Верни мне мою жизнь.

О измене, предательстве и боли

Глава 49

— Что для вас измена, Полин? — спросил Александр и откинулся на спинку стула. Я отложила ложку и отвела глаза. Обняла себя, чтобы сквозь мягкий хлопок пижамы почувствовать, что тело выдаёт неправильную реакцию на всего лишь слово «измена» — трясёт.

Я не хотела об этом говорить. Я вообще не считала правильным обсуждать такое с кем-то, кроме Макара. Если бы наша измена была продиктована действиями одностороннего порядка, то можно было с пеной у рта рассказывать, какая эта боль, предательство, нарушение негласного договора. Но между мной и Макаром стояла не только измена, но ещё и моё болезненное отношение к нашей личной жизни. А в такие подробности никого третьего я не собиралась и не соберусь никогда посвятить.

Это слишком личное, слишком интимное для вечерних разговоров с Александром, тем более что я воспринимаю свой развод ещё острым, раздражающим жизнь событием. Я так долго была одна, а потом у меня появился Макар, и вот снова исчез. И я не хотела вновь почувствовать этот привкус одиночества. А ещё меня до дрожи пугало, что сейчас снова придётся как-то строить жизнь со своей мамой, потому что, следуя её логике, раз я развелась, значит, возвращаюсь в семью, а это снова привыкание, требования и дурацкие правила. Не уверена, что смогу выстоять перед её напором, но это было намного легче делать, стоя за спиной Макара. Он всегда как-то так умудрялся закрыть меня и поставить границу, которую никому нельзя переступать. А сейчас…

— Предательство? — тихо спросила и подняла глаза на Александра. Он потёр подбородок с щетиной ладонью и потом положил руки на стол.

— Хорошо… — протянул медленно. — Тогда вот как. Предаёт ли мать ребёнка, заставляя его учить алгебру, когда он хочет рисовать?

Я нахмурила брови и попыталась уловить логику. Сравнение было очень неудачным.

— Вы утрируете. Измена супружеская и материнская это разные вещи. Такое нельзя сравнивать.

— Но, согласитесь, это тоже предательство. Только ребёнка. Навязывание своих желаний, нарушение личных границ…

— Не думаю, что в таком варианте стоит сравнивать.

— Но вы говорите про предательство… — повторил Александр.

— Это разные вещи, — выпалила я, привставая со стула, потом сама удивилась такой своей реакции и села обратно.

— Но всё равно предательство. Только почему-то ваш вариант порицает общество, а на второй закрывает глаза.

Я фыркнула и сложила руки на груди. Странная у Александра логика, извращённая. И непонятная. Чего он хотел добиться своими гениальными умозаключениями? Вызвать во мне чувство вины, совесть разбудить?

— Тогда боль, — ещё один вариант предложила я. И скосила глаза на Алекса, ожидая, как теперь он будет выкручиваться. Он встал из-за стола и дотянулся до чайника, щёлкнул кнопкой, и тишину кухни разрезал шипящий звук бурлящей воды. Загремела посуда в шкафу, и Алекс, показав мне бежевую кружку, вскинул бровь. Я кивнула, принимая приглашение на чай. К слову, вот чай Александр заваривал удивительный, в меру крепкий, с сушёными фруктами, которые я брала для перекусов, и свежим лимоном. Густой пар поднялся облаком над заварником, и спустя томительные несколько минут передо мной стояла чашка с ароматным напитком. Я обняла пальцами кружку и вдохнула сочный запах цитрусовых.

— Знаете, Полин, — начал Александр медленно, усаживаясь за стол напротив меня. — Мне вот было больно, когда на меня на днях балясина упала. Или вот когда я со скалы сорвался. Там вообще адская боль была. Такая, что лучше бы сдох.

— Вы опять юлите, — поджала губы я, потому что так выходило, что на любой мой ответ Александр находит доводы, которые адвокату дьявола и не снились. — Не сравнивайте физическую и моральную боль!

— Хорошо, — покладисто согласился Алекс и с присвистом отпил из кружки. Вот это меня тоже нервировало. Мама бы за такое по губам надавала, и бабушка в принципе тоже. Только бабуля Люба могла спокойно это слушать. — Тогда вот так. Мне больно, когда за моей спиной девушка договорилась с моими родителями, что выйдет за меня замуж. Понимаете, меня никто не спросил. Всем было плевать на моё мнение. Или ещё больно, когда лучший друг не поддерживает и говорит, чтобы я успокоился и перестал насиловать своё тело, всё равно как раньше не будет. Это тоже больно, Полин. И это измена?

— Почему вы так стараетесь подвести меня к мысли, что всё, что вызывает измена, имеет место и без неё? — я глотнула чая и уставилась на Александра поверх кружки, буравя взглядом. Он его не смущал, как не смущает кристально чистых людей допрос. Алекс пожал плечами и нехотя признался:

— Просто, на мой взгляд, измена — это раненное самолюбие, не более.

Слова ударили как плетью. Следуя таким выводам, я просто сейчас обиженная девочка, которая страдает оттого, что выбрали не её. Но это не так. Меня променяли, нашли вариант посговорчивей, менее капризный. Значит, изначально не хотели решить проблему со мной.

И это сильно заставляло сомневаться в искренности чувств. О какой предпочтительности других может идти речь, если любовь делает выбор лишь единожды.

Александр встал и забрал у меня недопитый чай. Вымыл кружки, и когда я готова была уйти к себе, ещё раз спросил:

— Так что такое в итоге измена?