Измени мне, любимый!

Глава 53

Если в его голосе появились ворчливые интонации, значит решение он уже принял.

Как будто он сам на себя немного обижается за то, что выбор сделан — и выбора больше нет. И таким ворчанием эту обиду самому себе высказывает.

Я всегда сразу различаю это его состояние именно по голосу. Тембр опускается ниже, а на выдохе появляются такие родные скрипучие ворчливые нотки.

Так он ворчал, когда принял решение отказаться от уже звездной карьеры на всероссийском спортивном телеканале в пользу развития своего Пилот-медиа. Так поскрипывал, разъясняя мне, почему он распродает свою коллекцию ретро-мобилей. Ну и еще могу назвать с десяток случаев, когда решения были приняты. И мосты сожжены.

Кофе я пить не стала — заказала любимый Текила-санрайз. А уже не мой стриженый блондин ждет третью порцию эспрессо, щурится на солнце и своим бархатным, припосаженным на пол тона ниже баритоном убеждает меня, почему в этом году нужно обязательно идти на джазовый фестиваль.

— Нуда-нуда, по прогнозам будут дожди. Но когда они — эти прогнозы сбывались? Поэтому — планируем и идем.

А в это время наши адвокаты на одиннадцатом этаже бьются — каждый за свою правду. И договариваются о том, быть разводу или не быть.

Но как бы в этот момент не нагибали друг друга наши адвокаты, главное решение сейчас должны принять мы.

И эта история не закончится, пока мы с ним не поговорим. И — не о джазовом фестивале.

— Правда или действие? — вопрос мне прилетает внезапно.

Наша любимая игра — простая по форме, но часто очень нервная по содержанию. Возможно, наш единственный шанс. Поговорить.

Хоп, мой кареглазый блондин, давай поиграем!

— Правда! — выбираю быстро и выпиваю махом полстакана подсвеченной кровавым гренадином текилы.

Олег хищно втягивает носом воздух, порции полторы от обычной нормы, задерживает дыхание и на нерве выдает:

— Когда ты первый раз переспала с Батуриным?

Вот как, любимый, значит — даже не сомневаешься, что у меня с Петром уже все было? Ну и какое ты тогда мог принять решение — с такой-то самооценкой?

— Никогда. Я с ним не спала. — вижу как он дернулся к телефону, потом как-будто собрался встать, потом опять к телефону, но передумал.

Просто смотрит мне в глаза. Довольный.

Соберись, любимый. Слушаем друг друга, отвечаем друг другу и не врем!

Ну что ж, теперь моя очередь:

— Правда или действие?

— Правда — Олег внимательно разглядывает трещины на итальянской напольной плитке, ждет вопрос.

— Когда ты собирался мне рассказать, что у тебя есть сын?

— Все это время. Долбанных три года. Но как я это мог сделать, Леся? Как? Рассказать так, чтобы поберечь тебя. И сберечь тебя для себя.

Он замолкает, наконец отрывается от изучения плитки и глядит на меня своими, на самом деле, карими — а сейчас совсем бездонными и черными глазами и добавляет:

— Я постоянно придумывал этот наш разговор — когда еще он не родился. Выбирал, когда лучше рассказать — с утра, за завтраком? Или вечером лучше, после ужина? А еще как трус ждал, что может быть — добрые люди расскажут? Потому что у меня нужных, правильных слов не было.

Ну, да уж, какие уж тут слова будут правильными?

Живо представила, как Олег наливает мне утречком кофею с кардамоном и, откашлявшись, говорит: “Да, Леся, тут такое дело — у меня сын родился! Можешь засунуть в любое свое прекрасное место пятнадцать лет совместных хождений по врачам — и поздравить меня! Я теперь — отец. Но вот мать — не ты”.

Я улыбаюсь — жизнь щедра и часто исполняет желания — надо только не забывать их загадывать… Собственно, приблизительно так как хотел Олег — так и получилось: утром, после завтрака добрые люди прислали с курьером конверт.

Мой пока еще муж теперь шумно выдыхает. И как будто легче ему стало — лицом посветлел, щурится опять приветливо и снова ко мне с вопросом.

— Правда или действие?

— Правда, давай жги.

— Что ты сказала Владе — там, в зимнем саду, в казино?

— Владе?

— Ну, моей… то есть матери моего сына.

— Чтобы она никогда больше не подходила ко мне и что меня теперь не касается ничего, что связано с тобой. Ну а с ней мне просто не о чем говорить. Совсем.

Олег слушает и кивает головой, соглашаясь — то ли с моими словами, то ли с какими то своими мыслями.

А я вспоминаю наш разговор в зимнем саду, и как она потом выхватила у меня сумку на подземной стоянке. И как сама же призналась.

Девочка, конечно, с фантазией и потенциалом. И вроде тут Олега можно и пожалеть, но, с другой стороны — скучно не будет.

Снова моя очередь.

— Правда или действие?

Олег чуть дольше думает. Закончились вопросы? Или, наоборот, так много, что трудно выбрать? Решается.

— Правда!

— Что ты рассказал матери своего сына о том, почему у нас с тобой нет детей?

Стриженый блондин удивленно и немного обиженно смотрит на меня. Даже берет за руку, гладит мои пальчики и когда начинает говорить — голос у него чуть дрожит и поэтому звучит весьма проникновенно.

— Лесеныш — меня раздражает и этот тон и то, что снова в ход идут наши с ним — для внутреннего семейного пользования — слова, забираю руку — Лесёныш, как ты сейчас не права.

— В чем же?

— Твоя постановка вопроса — я ей никогда ничего не говорил о нашей семье. Я только рассказал о моих личных проблемах с репродуктивным здоровьем.

Олег снова захватывает мою руку. Дергаю. Не отпускает.

— И это было тогда, когда она сказала, что беременна. Я сказал, что не могу иметь детей и выставил за дверь. И забыл про нее. А все у нас началось после того, как она родила.

— Ну это уже другая история. Не интересно.

Официант несет мне еще любимого коктейля. Ямпольский не пишет. Олег залип на мне и я уже опасаюсь, что опять наша встреча закончится его привычными заявлениями — я муж, ты жена, не дам развода — поэтому опережаю:

— Олег, а давай переиграем: я тебя спрошу — правда или действие, а ты выберешь действие?

— Ты этого хочешь?

— Да, хочу! Сделай для меня!

— Хорошо! Давай — действие!

Я набираю побольше воздуха и глядя в глаза стриженому блондину заклинаю его:

— Разведись со мной, любимый!