Изменить судьбу

Глава 2

2

Дед до самого выхода на пенсию служил в райотделе милиции, раскатывая по району на выделенном ему козлике ГАЗ-69. Выйдя на пенсию, он выкупил свой автомобиль по остаточной стоимости. Ему как ветерану войны, орденоносцу, пошли навстречу, и разрешили оставить автомобиль у себя. Разумеется не обошлось без взяток, но иначе никак. Он привел его в порядок, заменил двигатель, для чего обменял в соседнем совхозе запоротый двигатель с похожего автомобиля, на что-то достаточно ценное, и из двух имеющихся собрал один, который работал как часы.

В те времена, не задумывались о тюнинге, да и по большому счету и слова-то этого никто не знал, поэтому самым важным для деда было то, чтобы двигатель работал без сбоев, трансмиссия была в порядке, кузов не сильно ржавел, и чтобы печка зимой грела достаточно хорошо. Брезентовый верх был снят, и по его образцу был сшит точно такой же, но с войлочной прослойкой, а изнутри облицован кожей, в чем помогли монгольские родственники. И сейчас, козлик выглядел даже лучше, чем, когда только был выпущен с завода, хотя внешне, практически не изменился.

Бабушка, умерла в семидесятом году. Об этом никогда не говорили, но оказалось, что она старше деда почти на десять лет. Впрочем, за все время, что я прожил в нашей семье, я ни разу не слышал дурного слова ни в сторону деда, ни в обратном направлении. А дед, буквально боготворил свою жену, во всем стараясь ей помочь и сделать ее жизнь легче. Да и для меня, бабушка была самым важным человеком в жизни. Именно она, заменила мне мать, и я частенько называл ее эгч, что в переводе с монгольского значит — мама.

Всем, что я знаю и умею, я обязан этим двум людям, полностью заменившим мне и мать, и отца. От бабушки я получил многочисленную монгольскую родню, свободное знание монгольского языка, обычаев этого народа, и образа его жизни. И хотя мне нравилось далеко не все, я всегда с удовольствием приезжал к ним в гости, и всегда меня принимали с распростёртыми объятиями. Именно бабушка, училась вместе со мною с самого первого класса нашей сельской школы, разбирая буквы «Азбуки» и читая первые строки «Букваря».

Дед, тоже не отставал, от неё. Я хоть и не заканчивал в силу своего возраста никакого техникума или профессионального училища, но мог отремонтировать любой двигатель, любой автомобиль из тех, что встречались на моем пути. Кроме того, так же свободно, как по-монгольски и по-русски, я разговаривал на родном дедовом испанском языке, знал несколько расхожих фраз на общем китайском, и при необходимости мог даже изобразить несколько иероглифов. Был неплохим охотником, во всяком случае, вполне свободно читал следы в наших лесах, и редко возвращался домой без добычи. В шестнадцать лет получил права на автомобиль, хотя и до этого момента, свободно пользовался дедовым «козликом», просто потому, что здесь нет гаишников, а единственными представителями милиции были вначале дед, а следом за ним его друг Владимир Степанович и при наличии умения, можно не особенно обращать внимания на наличие документа, на право вождения транспортного средства.

Все складывалось более чем хорошо, я даже нашел себе подругу, и хотя в силу малолетства о женитьбе пока не говорили, но вполне подходили друг к другу, а порой и спали вместе, и никто в поселке не был против таких отношений. И вдруг произошло то, о чем я говорил в начале повествования. Самая же главная проблема, вернее одна из них, заключалась в том, мне придется уезжать из страны. Причем не просто переехать границу и остановиться в любом из улусов, благо что родни на той стороне хватало, а искать место где-то очень далеко. Просто в улусе, меня достанут также легко, как и дома. Ведь Монголия, хоть и считается самостоятельным государством, но всем здесь заправляет именно Советский Союз. И потому вытащить меня из любого улуса, будет проще простого. И не поможет здесь ничего, даже то, что, уйдя на территорию сопредельного государства, я буду считаться местным.

Документы на мое имя были совершенно официально созданы в прошлом году. Во время очередного курултая — Монгольского праздника, мне нужно было выйти в круг борцов, но для этого я должен был быть не родственником из СССР, а местным жителем. То есть конечно можно было выступить и как гражданин СССР, но в этом случае, я был бы вне категории. То есть меня бы конечно наградили в случае победы, но моей семье, точнее местной родне от этого было бы не холодно не жарко. Поэтому дядька Джалсынбоу подсуетился и меня зачислили в один из улусов, как племянника сына моего двоюродного деда, родного брата моей бабушки. Сделать все это было достаточно просто. Как спросите вы? Элементарно. Достаточно было моему двоюродному дяде доехать до города Сухэ-Батор, на территории которого располагался его улус, и объявить о том, что я уже достаточно взрослый и моя родня, живущая в СССР, хочет увидеть племянника. Как оказалось, большинство мужчин и женщин улуса — то есть кочевого рода, не имеет вообще никаких документов. По большому счету, в Монголии не приняты даже фамилии, потому не особенно требуются и документы. Обычно дается имя, прозвище по достижении пятнадцати лет, и иногда к этому добавляется имя отца. Фамилии как таковой не существует, хотя глава рода или улуса, иногда может носить в качестве родового имени название самого улуса, если оно есть. А вообще, там все настолько запутано, что порой даже я, впитавший все эти обычаи с раннего детства путаюсь в родственных отношениях. Ведь помимо стойбища Джалсынбоу, у меня есть множество родни во многих других местах. Где-то девочка из нашего улуса вышла замуж за арата — пастуха, другого стойбища, где-то из двух мелких соседних стойбищ, отделившихся от отцовского стойбища, вырос полноценный самостоятельный улус. В общем, порой достаточно заехать на какое-то стойбище и объявить к какому улусу ты относишься, как наверняка найдется кто-то из дальней или ближней родни. Да даже если такого не произойдет, все равно ты будешь почетным гостем. А гостей здесь принимать любят и умеют.

С документами все вышло вполне удачно, на том празднике я даже занял второе место, правда по достижении совершеннолетия, меня мог ожидать призыв в местную армию, причем почти одновременно с обеих сторон границы, ведь у меня имеются и документы, говорящие о том, что я гражданин СССР, но пока это мало кого волновало, до этого момента было еще три года. А сейчас совершенно не волнует уже меня, потому что мне придется покинуть и Союз, и скорее всего Монголию, причем, как можно быстрее. Пока же склонившись над картой, мы вдвоем с дедом прокладываем маршрут, обсуждая между собой, куда именно мне лучше всего податься.

Вообще-то судя по уверенности деда, рано или поздно, но это вполне могло произойти. Причем дед сразу объявил о том, что, можно сказать если и не готовился к подобному, то уж наверняка предполагал, что такое вполне может случиться. И потому, для этого у него имеются все запасы. Все это меня очень удивило, и поэтому я тут же спросил у него, а в чем-причина-то подобного?

— Да в общем-то все достаточно просто. Вспомни, ведь я покинул Испанию, именно для того, чтобы посвятить свою жизнь борьбе за коммунистические идеалы. Как итог этой борьбы, меня по какому-тот доносу отправили за решетку, а ведь я воевал на стороне Республиканцев, и даже к тому моменту имел награду, орден боевого красного знамени от Советского Союза, которую вручил мне лично товарищ Калинин. Но поверили обычной анонимке, объявили меня шпионом, работающим на фашистскую Испанию, и отправили ни за что, за решетку.

— В то время, многих отправляли ни за что, тут ничего не поделаешь. Время было такое, хотя я тебя понимаю.

— Понимает он! Ты думаешь на этом все завершилось? Как бы не так. Как только меня призвали в армию и отправили на фронт, уже через месяц я стоял навытяжку перед представителями НКВД, и пытался доказать, что мое имя исправил не я сам, пытаясь уйти от какой-то там мифической ответственности, за неизвестные мне преступления, а обычный полуграмотный писарь-красноармеец, из лагеря в который меня отправили по приговору трибунала, который не знал, как правильно записать мою фамилию, и потому, поэтому переделал ее на русский лад назвав меня Петром Пименовым. Но меня мало кто слушал, и потому войну я начинал именно в штрафном батальоне, в который меня отправили под предлогом того, что я якобы собирался дезертировать с поля боя и переметнуться на сторону врага, а до этого по каким-то неизвестным причинам сменил имя.

— Как же так, ведь ты вернулся с войны с целым иконостасом на груди⁈

— Это было уже потом, но и это еще не все. Вернувшись сюда, меня просто не хотели пускать домой.

— Почему же?

— А все по той же причине. По всем документам, имеющимся в НКВД, я числюсь как Педро де Пиментель, а в Испании, это довольно известный дворянский род. Можно сказать, пусть и дальние, но родственники королей. Да и ближняя родня носит титул герцога, то есть почти принца. И единственное, что меня спасло, так это награды, полученные во время войны. А иначе, меня просто не пускали дальше Улан-Удэ, только потому, что я до сих нахожусь под негласным надзором милиции.

— Но ведь ты же служил в милиции по возвращению с фронта.

— Ну да. Кто-то там из республиканского руководства решил, что будучи участковым милиционером, я буду у всех на виду, и мне будет гораздо труднее нарушить советский закон. К тому же, у меня много боевых наград, решили, что я исправился за время войны, но на всякий случай отмечать свое присутствие все же заставили. Ты не в курсе, а ведь я каждый месяц, до самого выхода на пенсию, отмечался в отделе внутренних дел. Да и сейчас требуют того же, правда последнее время, этим занимается Володька, ну наш участковый, Владимир Степанович, а пока участковым был я, так каждый месяц должен был появляться в Кяхте, чтобы отметить, что я пока еще здесь и не сбежал за кордон. Именно поэтому, я ни разу за все время не выезжал в Монголию в улус нашей родни.

— Как не выезжал? Да мы с тобой чуть ли не весь север Монголии откатали! — Удивился я.

— Ленька, ну, что ты как маленький, право слово. — Ленька, а точнее Леонид Пименов, это я, здесь в Союзе, или же Пурэв Барлас в Монголии. Причем мое монгольское имя звучит довольно круто Барлас означает сильный, смелый. И чаше всего его дают в качестве прозвища. А, Пурэв, всего лишь — четверг. Вроде считается, что я родился именно в этот день недели. Во всяком случае бабушка была в этом уверена, на сто процентов.

— Неужели не понимаешь, — продолжил дед. — Я не покидал СССР официально, а то, что мы использовали одну из «дыр» это, не считается. И если бы об этом прознали, тогда было бы мне некогда. Учитывая все вышесказанное, я ничуть не сомневался, что рано или поздно, мне придется уходить отсюда, одному, или с семьей неважно. Просто загреметь, на старости лет на зону, по очередному доносу, и совершенно ни за что, я точно не желаю.

Честно говоря, подобные откровения меня сильно обеспокоили. Ведь стоит мне сейчас выехать за кордон, и на деда посыплются обвинения в том, что это именно он поспособствовал моему исчезновению, и тогда, оставшееся время жизни, он точно проведет за решеткой.

Правда дед меня не то, чтобы успокоил, но все же вселил некоторую надежду на то, что если до этого действительно дойдет, то он, ни минуты не сомневаясь, тут же уйдет вслед за мною, в начале в наш охотничий домик, а позже в улус. Уж его-то наверняка никто не найдет. И уйти ему будет достаточно просто. Помимо ГАЗ-69, в семье имелся еще и мотоцикл с коляской ИЖ(П)-56. Мы пользовались им в основном летом, когда уезжали с бабушкой к родне в Монголию. Тогда газик оставался деду, а мы бабушкой отправлялись на мотоцикле. Это было достаточно удобно. Сейчас конечно зима, но если выйти на лед реки Чикой, которая протекала рядом с поселком, то можно уехать достаточно далеко. Во всяком случае добраться до нашей лесной избушки, будет вполне реально.

— Так может и мне, уйти до весны на заимку, а после… Хотя да, сюда дороги мне не будет, а жить в кочевье, хоть и среди родни, та еще морока. Что-что, а арат из меня никакой, да и не нравится мне та жизнь.

— Вот и я о том же. Я-то если и уйду, то до весны отсижу на заимке, а после вольюсь в улус на правах старшего, а это согласись несколько иная жизнь, чем у обычного пастуха. Буду сидеть у юрты, вести умные разговоры, со стариками, и попивать горячий жасминовый чай. К тому же ты не учитываешь самого важного. Это тебе всего шестнадцать лет, а мне уже за шестьдесят. А за плечами две войны, и две зоны, если считать штрафбат за одну из них. Я просто не выдержу дальней дороги. Поэтому езжай и ни о чем не думай, а я постараюсь обеспечить тебя всем, чем смогу.

И дед действительно собрал меня в дорогу, с головы до ног. В первую очередь в машину легли две связки выделанных шкурок горностая, с твердым наказом, отдавать шкурки не дешевле двадцати долларов за штуку. Причем эти шкурки я должен отдать Джалсынбоу, но при этом нельзя ни словом обмолвиться о том, что я уезжаю насовсем. И дело совсем не в том, что он может на меня донести. Нет, этого не произойдет в любом случае. Даже если я останусь в улусе, меня просто так не выдадут даже милиции. Там с этим строго. Если будет иначе Джалсынбоу может — потерять лицо, и тогда с ним никто не будет иметь дело. А это в Монголии хуже смерти. Но если я расскажу, что уезжаю на совсем, в нем может сыграть коммерческая жилка. Сейчас, он покупает мех из расчета, что рано или поздно я привезу ему очередную партию шкурок. А если он будет уверен, что этой поставки не будет, то скорее всего и не даст полной цены, потому что я в его понятии уже не буду котироваться поставщиком, и потому, хоть я и родня, но уже не купец. А раз так, то и платить лишнее не стоит.

Кроме шкурок горностая, которых оказалось пятьдесят штук, то есть на тысячу долларов, я везу Джалсынбоу еще и подарок. Очень скоро, буквально по весне, ему выдавать дочь замуж, и он сейчас готовится к этому, собирая приданное. Именно для этого, дед уложил в заднюю часть нашего «козлика» выделанную медвежью шкуру, которая и будет подарком от нашей семьи. Ну помимо мешка сахара, риса и двух мешков муки, которые уже находятся там. Дело в том, что, как я уже говорил продукты там гораздо дороже, чем здесь. А еще есть и некоторая проблема в их приобретении. Может еще и от того, что все магазины находятся в городах и поселках, а стойбище нашего рода, может располагаться там, где решат старики. Решат они, что возле леса, трава была в этом году гуще, и поставят стойбище возле леса, решат у реки, поставят у реки. Все дело в том, что монголы не запасают корма для лошадей на зиму. Монгольские лошадки неприхотливы, и вполне довольствуются тем, что могут добыть из-под снега самостоятельно. Разумеется, старики племени, понимая все это, выбирают те места, где трава в этом году была гуще, сочнее, и где будет, что поесть лошадям. Но вполне может произойти и так, что посередине зимы стойбище снимется с места, и перейдет куда-то еще.

Поэтому организовывать магазины с товарами, в каком-то определенном месте, за исключением поселений, просто не рентабельно. Но по Монголии, стоит только сойти снегу, и слегка подсохнуть земле, и до самых холодов, раскатывают автолавки, которые развозят, в основном продукты питания по всем закоулкам страны. А это лишние затраты хотя бы на бензин. К тому же автолавки раскатывают летом, а сейчас январь, и до апреля, закупить запасы не выйдет при всем желании. Разумеется, можно отправить обоз в тот же Сухэ-Батор, или Орхон, и иногда так и делается, но лошадь не автомобиль и такой обоз будет тащиться неделю, рискуя нарваться на волков, которых в Монголии предостаточно. Поэтому мы с дедом, частенько добавляем кое-что и от себя. Разумеется, не бесплатно, но и значительно дешевле, чем это стоит в Монголии.

Кроме того, под панель приборов в специальный тайник лег примерно двухкилограммовый мешочек золотого песка. Откуда он взялся у нас, дед помалкивал, но скорее всего это золото сохранилось еще с тех времен, когда дед работал участковым. Помнится, бабушка рассказывала, о том, что где-то в середине шестидесятых милиция накрыла какую-то банду, которая собиралась вывезти большую партию золота, украденного на Забайкальских приисках в Китай. Тогда после разгрома банды, в котором участвовал и дед, обнаружилось почти сотня килограммов золотого песка и самородков. Похоже это тогдашняя неучтенка. Впрочем, сейчас пригодится все. Тем более, что дед сразу сказал, куда именно я должен доставить этот мешочек, и сколько за него получить. В итоге, выходило так, что помимо нашего родового улуса, я должен был заехать как минимум еще в три места. Найти там конкретных людей, и именно им сдать, кому-то золото, кому-то около двадцати килограммов нефрита, так ценящегося в Китае, а кому-то и шкурки. Кроме горностая, предназначенного Джалсынбоу, у меня имелись еще и около пятидесяти беличьих шкурок, и даже несколько соболей. В итоге, у меня должно было образоваться как минимум пять-семь тысяч долларов, помимо еще трех тысяч, полученных от деда. И все это будет запас на тот случай, если мне удастся вырваться за границу, на что мы оба очень надеялись.

Кроме всего вышеперечисленного, в машину легли мои вещи, запас продуктов, на ближайшую неделю. Меня конечно не оставят голодным в улусе, но лишней еды не бывает, тем более предстоит дальняя дорога. В специальные зажимы возле водительского места встал мой новенький винчестер, на соседнее сидение легла коробка с патронами. Я хоть и довольно неплохо защищен находясь в машине. Но кто знает, вдруг придется выходить из нее, и тогда без оружия это будет глупостью. Волки хитрые звери, и могут подловить одинокого путника в любой момент. Тем более сейчас, зимой.

Я хоть и пытался оставить винчестер деду, предложив взять его тулку, потому что рано или поздно придется избавляться от него, ведь мне нужно будет пересечь Китайскую границу, но у меня ничего не вышло. Да и дед дал ответ, сказав, что если в дом нагрянет милиция, то он вполне может сказать, что я уехал на охоту, тем более, что промысловый сезон, в самом разгаре. А если дома останется мой винчестер, о котором было известно во всем селе, потому что винтовка была дорогой и редкой для СССР, то его, во-первых, могут конфисковать, просто как вещественное доказательство, а во-вторых, могут не поверить тому, что я нахожусь на охоте. Что это за охотник без ружья? Это деткам нашего руководства достаточно иметь при себе много водки и закуску, и вполне достаточно для нормальной охоты. А простому человеку нужно нечто другое.

Машина была заправлена, под самые пробки из домашних запасов, кроме того, в специальные места, было вставлены четыре канистры, три с топливом, и одна с моторным маслом. Заправочные станции довольно редкое явление в Монголии, поэтому лучше возить некоторый запас с собой, чем надеяться на удачу. Кроме американских денег, мне была выдана еще и некоторая сумма в тугриках. В Монголии принято за все, что продается официально расплачиваться именно этими деньгами.