Изменить судьбу

Глава 8

8

Когда я внимательно осмотрел паровичок, понял, что мне просто несказанно повезло. Конечно механизм был стар, сильно изношен и буквально дышал на ладан, но скорее из-за того, что им бездумно пользовались, не обращая внимание ни на что. Работает, пыхтит, и ладно. Да и по большому счету, большинство зэка, или простые работяги, севшие по чьей-то анонимке, или уголовники, которые никогда не работали на свободе, и не собираются этого делать здесь. Встречаются среди политического контингента и работники умственного труда, но похоже или никого из механиков до сих пор здесь не появлялось, или до сего момента, паровичок исправно выдавал крутящий момент, и потому нужды в квалифицированном механике не наблюдалось. А тут как раз появился я, и мое дело попалось на глаза хозяину.

Возиться конечно пришлось долго, как оказалось, это был паровик двойного расширения, то есть, нагретый до нужной температуры пар, поступает на поршень большего диаметра, приводя его в движение, и слегка приостыв на нем, на остатках силы, давит на другой поршень несколько меньшей площади, тем самым помогая раскручиваться большему. Вот как раз на меньшем поршне, полетело уплотнительное кольцо, и его обломки заклинили поршень, пришлось разбирать конструкцию, шлифовать блок цилиндров удаляя последствия попадания поломанного кольца, разбирать второй локомобиль, и подгонять его поршни под рабочий, но я справился, хотя, не вылезал с паровика практически с утра до поздней ночи. Зато потом, когда все заработало, я почувствовал себя даже в чем-то счастливым. Паровик наконец заработал, и выдал то, что от него требовалось. И это при том, что я сознательно ограничил его мощность, решив, что лучше пусть дает меньше, зато проработает дольше. Как оказалось, я сильно продешевил. Даже половинной мощности оказалось с избытком.

Впрочем, оказалось, что мои надежды на то, что я проведу, хотя бы ближайшие пару лет в тепле, тоже оказались тщетны. Стоило локомобилю заработать, как уже на следующий день, меня отправили в лес, а на мое место сели двое уголовников. Почему бы и нет, место считалось блатным, ничего тяжелого или зазорного в том, чтобы подкинуть дровишек в топку и пошурудить кочергой, они не находили. Зато целый день в тепле, и радости. Даже дрова самим таскать не нужно, пнул мужичка с лесопилки и тот натаскал за милую душу. Тем более, что их даже рубить не надо, по большому счету, потому как для паровика использовались отходы и обрезки с пилорамы.

Балдели уголовники целый месяц, когда однажды, или упустили воду, или, перегрели котел, и он рванул так, что мало не показалось никому. Разнесло не только паровик, но даже ремонт пилорамы и той оказался под большим вопросом. Или приобретать новую или стоять неизвестно сколько времени. При взрыве разнесло не только локомобиль, который сейчас красовался покорёженными трубами, торчащими в разные стороны, но еще и прибило этих двух уголовников, и троих человек с пилорамы.

В общем хозяин рвал и метал, и конечно же первый вопрос, заданный им бригадиру, касался меня.

— Пиментель жив?

— Жив, — удивленно ответил бригадир, — а что ему сделается?

— Расстрелять!

— Есть расстрелять. — С хозяином здесь не спорили. Сказано виноват значит виноват. — Вечером вернется с делянки, и расстреляем. Или сейчас за ним послать?

— Как с делянки, разве не он паровик испортил.

— Никак нет, по вашему распоряжению, после ремонта локомобиля, зэка Пиментель, тут же был отправлен на лесозаготовки, а место истопников заняли зэка Сундуков и зэка Могильченко. Именно они и занимались поддержкой работы котла.

Оказалось, что кто-то под шумок, среди прочих бумаг подсунул начальнику это распоряжение, и тот не глядя подписал его. Во всяком случае, остановились именно на этом. Меня разумеется вновь вызвали на ковер, отругали, за то, что котел вышел из строя, а я не доложил о своем переводе, и дали трое суток карцера, так, на всякий случай, для профилактики, а после вновь отправили рубить лес.

О том, что такой разговор имел место, я услышал от самого бригадира, его, как он выразился понизили в должности и теперь он находился вместе с нами на делянке, вместо того, чтобы проводить время в лагере. Я же, начал подумывать о побеге.

Дело в том, что о смене руководства НКВД, уже давно всем было известно. О таких вещах как смена руководства НКВД, или любого другого народного комиссара объявляли всем, включая и нас зэка. Лаврентий Павлович Берия, рулил органами вот уже как минимум полгода, вот только об амнистиях ничего не было слышно. Хотя в той истории, когда здесь вместо меня находился дед, по его словам, о них заговорили практически сразу.

Наш лагерь находился почти рядом с поселком где я провел свою юность. Но только почти, если брать в масштабах страны. Честно говоря, я узнал об этом совершенно случайно, когда освобождая очередное бревно от сучков, услышал беседу двух красноармейцев о том, что один из них собирается в ближайшую субботу посетить старую знакомую. При этом было названо несколько поселков, с довольно знакомыми названиями. Потом один, зэка который, как оказалось был местным, сказал, что мы находимся в Забайкальском крае, неподалеку от поселка Дурново. Честно говоря, поселок с таким названием, как мне казалось я слышал впервые, но чуть позже мне пояснили, что поселок стоит нам берегу реки Чикой, и меня как озарило. Когда-то в прошлой жизни я знал одного парня из поселка Красный Чикой, и этот поселок был районным центром Забайкальского края. Район так и назывался Красночикойским, и он всегда подшучивал говоря, что мол раньше поселок носил другое название, но после того, как его сделали райцентром, название сменили, потому что в противном случай район бы назывался Дурновским. На вопрос почему, он отвечал, что поселок носил именно такое имя — Дурново. Я конечно был не совсем уверен в этом, но получалось, что отсюда до моего родного Шарагола, порядка двух сотен километров. Если конечно считать по дороге, по прямой, может километров на пятьдесят меньше. К тому же хотя бы то, что мы находимся неподалеку от реки Чикой, говорило о том же самом. Вся река, со всеми ее изгибами и поворотами лишь не намного превышает семь сотен километров. Да и вообще, течет она по родным местам, леса которых я прекрасно знаю.

Поэтому в принципе, расстояния вполне проходимые, особенно если знать местность. И эти места, особенно южнее мне были прекрасно известны. Конечно, за это время, кое-что могло измениться, но не думаю, что сильно многое. К тому же учитывая наше расположение и то, что Шарагол стоит на той же реке, что и зона, можно особенно не опасаться заблудиться. Правда, зимой, без ружья я бы не рискнул на побег, а лето, точнее безморозное время здесь очень короткое. В лучшие годы от трех до четырех месяцев, чаще и того меньше.

В двадцатых числах октября, меня вновь вызвали на ковер к начальству. И вопрос, заданный мне, прозвучал несколько неожиданный.

— Ты, как, в электричестве разбираешься?

— Закон Ома помню, кое-какую теорию нам давали.

— Значит разобраться сумеешь?

— Зависит от того, в чем именно. — осторожно ответил я.

Начальник кивнул и оправил меня вместе с сопровождающим красноармейцем, в соседний кабинет, где меня встретил какой-то явно гражданский мужчина, задавший мне пару вопросов, а затем объяснил, что я должен буду сделать. Вообще-то территория лагеря не была электрифицирована. Благодаря этому, все работы проводились только в светлое время суток. Стоило начать темнеть, как всех зэка загоняли по баракам, пересчитывали и крепко запирали снаружи. По лагерю, можно было передвигаться только бегом и только в светлое время суток. И это было даже в какой-то степени хорошо. Боясь растерять «переменный контингент» в темноте, начальству приходилось сокращать рабочий день. Но и утренний подъем из-за этого происходил очень рано порой, когда едва было что-то видно. Подъем, быстрый завтрак выдача сухого пайка и отправка на работу. Следующая кормежка предполагалась только по возвращении в барак. И ужинали порой почти в полной темноте.

У начальства разумеется было керосиновое или свечное освещение, но зэка этого было лишены. Сейчас, наконец началась электрификация лагеря. Для этого как оказалось еще летом, бригада электриков установила столбы, начинающиеся от речки Чикой, и до самой зоны. Но как это обычно водилось в СССР, хоть в тридцатых, хоть в семидесятых годах, план, который был спущен сверху, совершенно не учитывал местные нюансы. И потому электрики просто не успевали все подготовить вовремя. Видимо поэтому, к этому делу привлекли именно меня.

От меня требовалось не так уж и многое. Между рекой и зоной по просеке были установлены столбы, но так как вовремя не поступили крюки с изоляторами, по которым должны были протянуть провод, их сразу не установили. А сейчас бригада работает на другой стороне реки, протягивая линию в сторону Дурново, к которой должны были подключить и нас. В мои обязанности как раз и входило установить эти самые изоляторы. Для этого приехавший мужчина, показал мне привезенный им ящик с металлическими крюками, мешок с паклей и изоляторы и объяснил принцип работы.

Мне нужно было залезть на столб, до самого верха, имеющимся коловоротом, с установленным на его конце сверлом по дереву, просверлить отверстие глубиной около пяти сантиметров, вбить туда молотком один из крюков. Затем, обмотать верхнюю часть крюка, где имеется некоторое подобие резьбы — паклей, и плотно навернуть на этот место изолятор. Отступить вниз два локтя и проделать тоже самое еще раз. Затем перейти на другую сторону столба и проделать такую же работу с другой стороны, расположив изолятор примерно посередине между двумя закрученными. И на этом моя работа завершена. Всего на трассе пятьдесят столбов, и сделать всю работу нужно не позже чем за неделю. Потом прибудут монтажники, которые будут тянуть провода.

— Один вопрос. Где взять лестницу, чтобы лазить на столбы?

— Лестница не нужна. — произнес мужчина и достал из кабины пикапа странную конструкцию, которую назвал «когтями». В принципе нечто подобное я когда-то видел, правда сейчас эта конструкция выглядела как-то иначе. Это были два металлических примерно сорок пятых уголка, сваренных между собою таким образом, что образовывали довольно удобную П-образную площадку, снабженную двумя ременными петлями, одно из которых предназначалось для подъема стопы, а второе для обхвата ноги по щиколоткам. Выступающие вниз вертикальные ребра в передней части были срезаны примерно под углом в тридцать градусов и заострены видимо для лучшего упора в деревянном столбе. Сбоку от П-образной конструкции был приварен кусок трубы, в которую нужно было вставил изогнутый металлический прут снабженный с одной стороны заострёнными выступами, а с другой короткой резьбой, заканчивающейся широкой шайбой и гайкой на девятнадцать.

Все получалось следующим образом. Я надевал на ноги эту железяку, в обрезок трубы вставлял полукруглый коготь, и закручивал гайку, выставляя прут так, чтобы было удобно делать им захват вокруг столба. Для этого мне был выдан молоток с железной рукояткой, на конце которой был приварен кусок гаечного ключа требуемого размера. Затем подвешивал молоток на пояс и пользуясь когтями влезал на столб. Для удобства работы на высоте, предлагалась короткая веревка, которую нужно было пропустить вокруг столба, собственного тела и завязать на узел. Таким образом я мог, опираясь спиной о веревку и стоя на когтях проводить любые работы на верхушке столба. Разумеется, под бдительным взором прибывшего инженера и под охраной двух красноармейцев, я на пробу залез на ближайший к лагерю столб, и слушая подсказки инженера, прикрутил три первых изолятора. По времени это вышло, около часа, наверное, можно было сделать это и быстрее, но торопиться было некуда. И об этом постоянно намекал инженер.

— Ты не торопись. Главное сделать все аккуратно, качественно и не упасть с верхотуры.

Я и не торопился. С первым столбом был закончено, осталось еще сорок девять. Хозяин посмотрел на работу и распорядился, начать работу. Дневной план составлял семь столбов, которые как раз укладывались в световой день, от рассвета до заката, и за неделю я и должен был все это завершить.

Теперь мой день проходил следующим образом. После подъема, я завтракал, затем, получал сухой паек, в виде краюхи хлеба и луковицы, на выделенные мне деревянные салазки укладывал необходимые мне крюки, изоляторы, паклю и все остальное, и под охраной вооруженного красноармейца Степки Пантелеева, с которым познакомился уже на второй день выходил на работу. Первый день был самым тяжелым. Все же пока приноровишься лазить по столбам, проходит некоторое время, да еще и охранник торчит внизу, перетаптываясь с ноги на ногу и поторапливая меня. И стоило только солнцу приблизиться к зениту, как пришлось все бросать, и сломя голову нестись в лагерь, охрану, в отличие от нас зэка, кормили горячим трижды в день, и пропускать свой обед красноармеец, категорически не желал.

Правда стоило нам появиться на территории, как тут же нарвались на начальство, и уже на следующий день, красноармейцу, сопровождающему меня, пришлось довольствоваться сухим пайком, также, как и мне. Правда уже на третий день эта проблема была решена, к нашему обоюдному удовольствию. Теперь, Степка перед выходом на работу, закидывал в свой сидор, с которым не расставался ни на минуту с десяток картофелин. Я подхватывал санки и вез их до очередного столба, где надев когти и взяв необходимый инструмент влезал на столб, а Степка подхватив санки шел до следующего столба, где собрав хворост разводил небольшой костерок. Поставив возле него салазки, он устраивался на них возле костра, и время от времени поглядывал на меня, находясь в относительном тепле, да еще и запекая картошку на углях.

Я же, завершив работу на столбе, переходил к следующему, возле которого сидел мой конвоир, присаживался к костру, перекуривал слегка отогреваясь и лез на следующий, а следом за ним и на третий. Закончив с третьим столбом, возвращался к костру, подхватывал салазки и тащил их к очередному столбу, а Степка, тушил костер и подтягивался за мною. Далее все продолжалось в прежнем порядке.

Выигрывали оба. Солдатик все время находился возле костра и был вполне доволен таким времяпрепровождением. Я тоже получил возможность хоть немного отогреться, и даже поесть горячего в обед. Как ни крути, а запеченная на углях горячая картошка была все же лучше краюхи хлеба с луковицей и солью. Уже на четвертый день, Степка с моей подсказки «догадался» взять с собою обычный армейский котелок и пачку чая. У красноармейцев была возможность выхода в ближний поселок, где можно было отовариться чаем, пряниками и чем-то еще. В итоге, ближайший обед завершился горячим чайком. В этот день, благодаря этому, я почувствовал прилив сил и вместо семи положенных замахнулся на восьмой, а следом и на девятый столб, но конвоир резко осадил меня.

— Петро, ну куда ты так спешишь. Так хорошо все получается, я сейчас чувствую себя как в детстве, костер, картошка, рыбалки только не хватает. Ну подумай сам, сделаем мы урок раньше времени, ты думаешь кто-то похвалит? Нет! Сразу же пойдешь на делянку, а я в караул. Давай лучше не станем торопиться тут осталось то три дня, хоть отдохнем немного. — И правда, торопиться было в общем-то некуда.

К концу четвёртого дня, заметил, что острия моих когтей слегка затупились и плохо втыкаются в дерево. Поэтому вернувшись вечером в лагерь, дошел до гаража и попросил, чтобы мне позволили заточить их. В гараже имелся ножной педальный станок с точильным камнем. Принявшись за работу, вдруг подумал о том, что мои когти очень похожи на обычные коньки, правда вместо одного лезвия у них имелось два. Но в принципе большой разницы не было, и если бы была возможность выйти на лед, вполне можно было бы прокатиться на таких коньках.

Эта мысль не давала мне покоя всю ночь и весь последующий день. И к вечеру следующего дня, в моей голове созрел план.

По возвращении в лагерь, я вновь встал к точильному камню и как мог заострил выступающие части когтей превратив их в подобие лезвий коньков. Долгое время ворочался на нарах, вызывая раздражение соседей, не в силах уснуть, а на следующий день, уже не особенно заботясь о качестве забитых крюков и насаженных изоляторов, постарался как можно быстрее завершить работу, оказавшись у последнего столба, стоящего почти на берегу реки. Степка находился уже здесь, готовя как он выразился праздничный обед. Этот день был последним, и завтра мы должны были разбежаться по прежним местам работы и службы.

В какой-то момент я поднялся со своего места, и сказав, что отойду до ветра, дошел до ближних кустов. Постоял немного возле них, обдумывая ситуацию, затем все же решившись, подошел к столбу, взял в руки один из последних изоляторов уже насаженный на крюк и подойдя к Степке со всей силы опустил его ему на голову.

Красноармеец, получив сильный удар по голове, все же несколько смягченный надетым на нее зимним шлемом-буденновкой, тут же потерял сознание повалившись на сани, на которых сидел.

— Извини Степа, что так вышло, но мне надо уходить, — произнес я, привязывая его, пока еще безвольную тушку к столбу.

Едва успев это сделать, почувствовал, как мой знакомый приходит в себя.

— Зачем? Тебя же расстреляют! — удивленно произнес он, видя, как я перебираю содержимое его «сидора», скоренько подъедая почти готовую запеченную картошку, и просматривая продукты, лежащие там. Степка оказался тем еще жучилой. В вещмешке, кроме почти целой буханки хлеба, оказалось два десятка клубней картофеля, пара кусков сахара-рафинада, несколько пряников, один из которых оказался слегка погрызен, почти полная пачка чая, кисет с махоркой, с десяток листиков разорванной до необходимых размеров газеты, приготовленной для самокруток, и бензиновая зажигалка, сделанная из гильзы от винтовки. Я добавил туда свою краюху хлеба, и три сэкономленных луковицы, освободил из под почти закипевшей воды котелок, засунув его туда же, после чего закинув вещмешок за спину, взял в руки винтовку, принадлежащую Степке.

Степка вздрогнул

— Ты убьешь меня?

— Зачем. Я просто уйду. Ты посидишь пару часов здесь, я подброшу хвороста в костер, чтобы ты не замерз, о после тебя найдут. И все закончится. Может конечно слегка накажут, за потерю бдительности,но не думаю, что очень сильно, ты же не виноват. Если, что вали все на меня. Скажи например, что я подкрался сзади, а ты не успел среагировать. Ладно бывай, а мне надо идти.

— Тебя догонят. У начальника есть автомобиль и тебя догонят и расстреляют.

— Лучше пусть расстреляют, чем сидеть здесь ни за что, ни про что.

— И куда же ты собрался?

— Кто-то говорил, что здесь недалеко до Читы, а там железная дорога, небось куда-то попаду, люди везде нужны. — Ответил я, хотя собирался идти в прямо противоположном направлении. Но если ему поверят, значит я, что-то да выиграю.

Винтовка была вполне приличной, а в магазине имелись патроны. Степка ответил, что их пять штук, когда я спросил об этом у него. Штык на ней был четырехгранным, потому совершенно бесполезным для меня. Сняв его со ствола, я воткнул его в снег, возле красноармейца, затем закинул за плечи винтовку и произнес.

— Ладно, Степан, не поминай лихом. Глядишь все и обойдется.

С этими словами подхватил с салазок когти, и как можно быстрее спустился на лед реки. Там надел импровизированные коньки, и попытался прокатиться на них. К моему удивлению это вполне получилось и вскоре, я уже довольно быстро заскользил вниз по течению реки, точно зная, что рано или поздно смогу достичь монгольской границы, а за нею меня и сам черт не найдет.