Как мужик ведьму подкараулил. Народные рассказы и сказки о нечистой силе

ОТДАЙ МОЕ ПОКРЫВАЛО![61]

ОДНА девица поспорила с парнем, что ночью она ничего не боится и может в полночь ходить в церкви, где было недалеко и кладбище. Когда подошла полночь, девица выскочила из хаты и побежала к церкви. Там она увидала какого-то человека с белым покрывалом в руках. Думая, что это ее парень, девица выхватила покрывало и побежала домой. Дорогой она слышала, что за ней кто-то гонится. Прибежавши в хату, она увидала, что все ее домашние, а также и парень, с которым она спорила, сидели и занимались делом.

— Вот видишь: не испугалась я ничего, — говорит девица, обращаясь к парню, — да еще посмотри, покрывало у тебя отняла.

— Как у меня? — удивляется парень. — Да я и из хаты не выходил.

Тут девица опешила.

— Ох, не к добру ты, моя матушка, это сделала! — сказала ей мачеха.

Когда наступила ночь, к этой девице приходит неизвестный человек и, дергая за ногу, говорит:

— Отдай мое покрывало.

Девица бросает его незнакомцу. Но он не берет его, говоря:

— Снеси его туда, откуда взяла.

Так повторялось несколько ночей кряду. Наконец мачеха говорит девице:

— Что мы все из-за тебя будем выносить такие страсти? Неси, откуда взяла свое покрывало.

В полночь она пошла опять к церковной ограде и там увидала прежнего незнакомца. Бросивши покрывало, она было кинулась домой, но была разорвана по кусочкам.

ПРО УМЕРШУЮ МАТЬ

ОДНА крестьянская девица запоздала попасть к утрени на праздник Рождества Христова. Бежавши по дороге, она и говорит:

— Хоть Бог дал бы не опоздать к утрени, тогда на могилку перед обедней успела бы сходить поклониться матери, а то я ее сегодня во сне видела, как живую. Хоть бы еще на нее посмотреть!

Не успела она докончить, как вдруг позади себя слышит какой-то шум, вроде вихря. В этом вихре появилась ее умершая мать и дернула ее за косу. Оторвавши из косы косник (женское украшение), умершая остановилась на минуту и начала щипать на кусочки. Покончив с ним, мать опять погналась за дочерью и опять начала дергать за косу, та бросила ей кусок платка, а сама скорее бежать к церкви. Умершая, разорвав платок на кусочки, опять погналась за девицей, желая ее настигнуть и разорвать самое. Потом, чтобы отделаться от привидения, брошена была повязка с головы, кусок запона (фартука). Наконец, свитка, пока таким образом девушка не добежала до церкви. Только что она вскочила на паперть, как вслед за нею вихрем понеслась и мать ее, и, покрутившись столбом какой-то тьмы, скрылась и, как заметно, полетела на кладбище.

По мнению крестьян, плакать по умершему нехорошо, так как через это умершие заливаются слезами. Если кто немного плачет по умершему, то мертвец на том свете стоит в слезах только по ступни ног, кто больше плачет, то стоят по колено и т.д., и если уж особенно много плачут, то мертвецы стоят в этих слезах по самую шею. Когда выроют могилку для умершего, то ее надо непременно обголосить (оплакать), иначе на этой могилке ведьмы будут брать землю для своего колдовства и совсем могут могилку растащить.

КРЕСТА НЕ ВЕЛЕЛ НАДЕВАТЬ...

ЖИЛ был мужик, у него было три сына женатых. Жил он долго и на деревне слыл за колдуна. Стал умирать и приказывает невесткам, чтобы караулили его три ночи поочередно, а самого его чтоб поставили в холодной избе и чтоб невестки пряли ему волну на кафтан; а креста не велел надевать ни себе, ни невесткам.

Вот в ту ночь села старшая невестка с сырой волной и стала прясть. Приходит полночь, свекор и говорит из гроба:

— Невестка, ты тут?

Она испугалась, говорит:

— Тут.

— Сидишь?

— Сижу.

— Прядешь?

— Пряду.

— Серну?

— Серну.

— На кафтан?

— На кафтан.

Он и двинулся к ней.

Во второй раз он опять говорит:

— Невестка, ты тут?

— Тут.

— Сидишь?

— Сижу.

— Прядешь?

— Пряду.

— Серну?

— Серну.

— На кафтан?

— На кафтан.

Она зажалась в угол, а он подвинулся еще на сажень.

В третий раз двинулся, она молитвы не сотворила, он ее и задушил, а сам лег в гроб. Бабу снесли, а сыновья, по родительскому приказу, послали на вторую ночь вторую бабу. С ней тоже самое было — и другую задушил.

Третья поумней была: сказала, что сняла крест, а сама оставила его на себе. И села, прядет, а сама молитву творит.

Приходит полночь, свекор и говорит из гроба:

— Невестка, ты тут?

— Тут.

Сидишь?

— Сижу.

— Прядешь?

— Пряду.

— Серну?

— Серну.

— На кафтан?

— На кафтан.

И другой раз также.

В третий раз, как он хотел на нее броситься, — она на него крест. Он упал и умер.

Посмотрела она в гроб, а там все деньги лежат. Свекор хотел их с собой взять или чтоб тому достались, кто его перехитрит. Вот эта невестка и стала богата.

ГЛЯДИ В ГРОБ!

ЖИЛА-БЫЛА одна вдова с детками и "покойный муж" ее с ней жил. Знала баба, что это за муж за такой. "Как-де так, — думает, — мужа я сама схоронила и таперича кажинную память панафиду служу, а накось, при мне сейчас тут все". Нет, не ладно что-то это. Нечистый тут впутался: потому покойника-то своего я страсть как любила, а этого не люблю, хоть и этот аккурат такой же, как и он, желанный. Ох я грешница окаянная!"

Только вот однажды в деревне их помер сосед. На похороны звали и вдову эту с мужем — а какой, в омут, муж?! Ну, знамо, по-порядку, все как следует: покойника принесли к приходу за обедню, а потом и на кладбище. Все подошли к могиле, и вдова со своим — тоже. Ну, опустили покойника в могилу, а черный-то и говорит вдове:

— Встань, — говорит, — мне на левую ногу своей левой ногой и гляди во гроб.

Баба так и сделала. И видит она, что кто-то с покойника кожу дерет!

— Что это делают? Почто?! — спросила баба.

— А это, — говорит черный, — вот почто: какая баба, то есть жена, больно прытко тоскует по мужу да ревет, то черти дерут с покойника кожу, а опосля один из их отродья эту кожу наденет на себя и в мужьей коже будет к его вдове ходить, — объяснил сожитель своей приятельнице.

— А как этого миновать? — спросила она.

— Нужно, — говорит, — добыть парную узду, да этой уздой-то и хлестнуть "его"!

... Ну, зарыли покойника и домой пошли. Потом на поминках были, стало быть, и сыты и пьяны. Сели это все обедать, и "он", как завсегда, тоже сел.

Вот стала баба подавать на стол хлебово, а сама в другую руку захватила узду. Раньше уж припасла ее к держала на шестке. Подошла к столу, одной рукой хлебово ставит, а другой как марызнет[62] "его" и ребят тех, что прижила с "ним"!

Все они и пропали. Только и слышно было:

— Эх, не образумясь, да сам себя!

ТАКОЙ ГРЕХ ЗАДУМАЛА...

У крестьянки Кабановой умер взрослый сын Дорофей, горячо ею любимый. Она долго и сильно "горилась" (тосковала) по нем. Желая чем-нибудь разогнать свою тоску, она стала приглашать к себе в избу побирушек, которые приходили или. проезжали по деревне, чтобы они своими рассказами развлекали ее. Одна из таких побирушек рассказывала ей такой случай:

— У матери одной, не хуже, как у тебя, сын большой помер. Больно она по нем тужила, да так, что задумала отрыть его — еще поглядеть разок. Взяла это она ночью лопату — пошла отрывать. Ну, на эту ночь не отрыла. На другую пошла — рыла, рыла — вдруг как оттель выскочит белая собака. Она со страха лопату кинула — да домой, а собака — за ней, до самых дверей ее проводила. Ну, уж после того она на кладбище ночью не ходила. Это значит, на нее наслано было, что такой грех задумала — мертвеца отрывать.

КУДА СВЕЗЕНА, ТУДА И ПОДИ!

ЛЕЖУ это я раз вечером на полу. Еще ночи-то немного было, только что стемнело. Вдруг кто-то в воротах кольнул[63]. В воротах-то прошел. Да и в избу идет. В избу-то зашел, да и уперся в воронеч-то[64], да и стоит. Я и спросил:

— Кто такой пришел-то? А он мне и сказал:

— Я, Васильюшко...

Я так и обмер: поднялся эдак маленько, да и гляжу, да и увидал, что и впрямь стоит хозяйка-покойница! Надзобилась[65] в казакин, в бороздатый[66] сарафан, на голове красный платок и кукошник с белым позументом.

Я, грешной, не робкий: осмелился и спросил у нее:

— Зачем ты сюда пришла?

А она мне в ответ:

— Как зачем пришла? Проведать-то, думаю, вас надо ведь?

Я ничего не испугался опять и сказал:

— Куда свезена, туда и поди с Богом, а нам с Фенькой (дочкой) и без тебя жить хорошо.

Она мне и говорит:

— Ну уж когда посылаешь, так я и пойду.

Как уж вышла за ворота-то да еще под окошком-то сказала:

— Теперь уж я больше к тебе не приду, теперь уж ты ко мне иди.

Как она-то ушла, и возьми меня страх: дрожу-то так, сам так от постели-то и отскакиваю, а волосье все стало дыбом. Всю ночь на постели провертелся, насилу до утра дождался.

У ЦЕРКОВНОГО ЗАМКА

ДЕДКО Гаврила жил на конце деревни, Павлинов отец. У него еще было детей много, он на трех женах был женат. Вот он в двенадцать часов ночи пошел к церковному замку. Оделся в рубаху, в кальсоны чистые, — бывало и так, что живые не вертались оттуда, — ночью мимо церкви-то бежишь, так ноги в ж... утыкают! Пришел к замку, — уж не знаю, как они спрашивают, — и вот в паперти заперебирает пол, прямо по одной половице. Сначала там, в церкви, потом под ним, все крыльцо заперебирает, все мостинки ребром станут. А дедко был не трусливого десятка. И вот, человек-то к нему выходил или через замок говорили? Через замок. И ему все говорили оттуда. И он про всех знал. Какая жизнь у всех будет и кто когда умрет. Он велел детям-то придти на могилу в двенадцать часов (тогда бы вышел из могилы и рассказал), а они не ходили. Ну и он знал, когда ему смертный час-то придет, и совпало.

А шел обратно: подойдет вперед и поворотится назад, а то черт догонит. И так он все и шел домой.

О БАРИНЕ-ПОКОЙНИКЕ И КУЧЕРЕ ИВАНЕ

ЖИЛ-БЫЛ женатый барин Только барин этот находился в связи с чертом.

Был у него кучер, красивый малый; звали его Иваном. Жили они, жили, и наконец барин этот умер. Влюбился Иван в свою красивую барыню — вдову. Она и не прочь выйти за него замуж, только говорит ему:

— Хорошо! Ступай в погреб, где лежит покойный барин, да проспи подле него в гробу три ночи сряду. Коли сделаешь это — пойду за тебя и сделаю тебя барином.

Иван тотчас заказывает меднику рубаху из блях, надевает ее, идет под вечер в погреб и ложится подле покойника-барина в гроб.

Спит он, спит, — но только вдруг к полуночи барин подымается из гроба. Что же теперь делать Ивану? Он подымается тоже.

— Что, Иван, ты тоже умер? — спрашивает его барин.

— Да, я тоже умер, — отвечает Иван.

— А ты не врешь?

— Коли, барин, не верите, пощупайте мое тело. Пощупал барин рубаху из блях, нашел что тело действительно холодно, и поверил.

— Куда пойдем?

Условились идти в дом барина. Пошли они вдвоем в дом, перебывали во всех палатах, перекидали, переломали все, что ни попалось им в руки, и пошли обратно в погреб; барин и говорит Ивану:

— Ложись ты, Иван, первый в гроб.

А Иван отнекивается:

— Нет, барин, при жизни я за вами следовал, хочу и мертвым за вами.

Делать нечего; ложится барин сперва в гроб, а потом и Иван.

В другую ночь случилось то же; к полуночи барин подымается из гроба — Иван тоже. Условились на этот раз идти вдвоем по полям. Обходили, перепортили все поля и вернулись опять в гроб. Опять начали они спорить, кому первому ложиться, и опять Иван настоял на том, чтобы как при жизни, так и здесь следовать за барином.

В третью ночь точно так же; подымается из гроба барин, подымается и Иван. Порешили на этот раз посетить скот в скотном дворе и лошадей в конюшне. На дороге туда барин и говорит:

— Кто бы подумал, что под порогом конюшни столь много денег, и как легко их достать!

Побывали они в хлеве и конюшне, передушили много скота и лошадей и пошли назад в погреб. В погребе барин и говорит:

— Если бы только один живой человек постучал коленами на моем гробу и сказал бы:

— Боже отец, Боже сын, — спи спокойно! — то не мог бы я больше вставать. И денег тех тот человек мог бы достать себе из-под порога. Но хорошо, что мы оба мертвы — никто не будет знать этого.

Но вот заспорили они опять, кому первому лечь в гроб. Иван все стоял на том, что он при жизни барина следовал за ним, и хочет и мертвым услужить ему. (Боялся Иван, чтобы барин его не задушил). Спорили они, спорили, пока наконец не запели петухи. Как услышал барин пение петуха, он точас бросился в гроб, а Иван немедленно вскочил на гроб, пристукнул три раза коленами и сказал:

— Боже отец, Боже сын, — спи спокойно!

Не поднялся более барин из гроба; только еще успел сказать:

— Если бы я знал, что ты жив, я растер бы тебя в прах!

Затем Иван пошел домой, женился на барыне — вдове, выкопал деньги из-под конюшни и жил себе как барин.