Как мужик ведьму подкараулил. Народные рассказы и сказки о нечистой силе

РОКОВОЙ ЧЕЛОВЕК[26]

СТОЯЛИ мы на судах в Рыбной (Рыбинск). Дело то было около Петрова дня. Стоим мы раз на палубе и видим, что кто-то как выскочит из воды, а потом о воду как хлопнется и скажет:

— Есть рок, да человека нет!

И это сказал три раза.

Дня три все так высовывался и говорил. На четвертый-то день ходили мы по берегу, три приказчика. Вот один приказчик и говорит:

— Ребята, я выкупаюсь, — и стал разоблакаться. Другие приказчики стали его отговаривать и говорили что черт недавно идиковался (издевался). Но он говорит, что ему стало тошно и он больше не может терпеть жары. И разоболокса.

Но приказчики не опустили его в воду, а взяли ведро да и облили его водой. Он тут же и умер.

Вот что значит роковой-то человек.

ПРИЗРАК МАТЕРИ

В позапрошлом году моя мать с отчимом уехали в казаки, и я долго не видалась, начала скучать. Раз вечером сижу этак и думаю: где-то теперь моя родная матушка. Потосковала, поплакала и легла спать. Смотрю, а ко мне тихо этак подходит моя мать и говорит:

— Я тебе, дочка, принесла в гостинец свежих яблочек, — и подает это мне их в запоне.

Я хотела расспросить, как это она ко мне пришла, а ее уж и нет.

Утром проснулась, вспомнила, что матушка гостинец принесла, глянула в голову, а вместо яблок — лошадиные "яблоки"!

Тут я догадалась, что ко мне не мать приходила, а шут (черт).

А то: в другой раз иду я вечером селом, гляжу, идет навстречу мать. Я обрадовалась:

— Отколя ты, мамуня?

— Я, — говорит, — от мужа ушла, он меня все в свою веру хочет перегнать. (Муж у матери молоканин).

Я и говорю:

— И креститься не велит?

Не успела выговорить "креститься", смотрю, а уж матери нет. Давай я молитву творить, не помню, как и домой дошла.

В эту же ночь, не помню, заснула ли я или нет, только вижу: подошла ко мне мать и говорит:

— Вот я, дочка, тебе манной кашки принесла, смотри, не сказывай никому.

Поутру проснулась, есть хочется, и вспомнила, что вечером мне мать манной каши принесла. Заглянула в пекушек (маленький горшочек) — манная каша. Взяла это я ложку, сотворила крестное знамение, зачерпнула... а в ложке уже не каша, а лошадиное мятое дерьмо.

Тут меня робость взяла. Рассказала я добрым людям, а они посоветовали мне отслужить молебен Георгию Победоносцу. После того матушка уже не являлась.

НЕБЕСНАЯ НЯНЬКА

ОДНА крестьянская женщина прислала (то есть придушила во сне) трех своих сыновей. Однажды она увидала во сне старичка седого, который, подойдя к ней, сказал:

— Молись, окаянная, за своих детей, а то плохо тебе будет на том свете!

Женщина эта выпросилась у священника, чтобы ее на ночь для молитвы затворили в церкви. Долго молилась она в церкви, и несколько дней подряд она ничего не видела.. Наконец, на девятую ночь она увидала, что из царских врат вышла какая-то женщина, которая вывела за собой всех троих присланных детей этой женщины. Все они черные, как уголь.

По мнению крестьян, когда умирают дети, то им на том свете даются от Бога няньки, которые и водят их по раю, гуляют с ними, рвут для них цветы и вьют им венки. Эта женщина, которая привела детей грешной матери-убийце, и была нянька.

На следующую после этого ночь женщина увидала, что дети ее понемногу начинают светлеть: ноги у них заметно побелели и выражение лица стало радостнее. На следующую за этим ночь, после усиленной молитвы, женщина заметила, что у ее задушенных детей посветлело тело до пояса, и наконец, на третью ночь она уже увидела детей своих совсем светлыми. После этого дети этой женщины больше не появлялись.

КУМ-РАЗБОЙНИК

ЖИЛ в одной деревне бедный крестьянин. У него родился сын, и пошел он по своим соседям звать кого-нибудь в кумовья. Вышел на дорогу и встретился с разбойником. Пригласил его в кумовья, и тот согласился.

Когда окрестили младенца, кум подарил ему много денег, так что отец из бедняка стал богатым человеком и открыл на эти деньги лавку и постоялый двор. Когда мальчик вырос и начал выбегать на улицу, ребятишки и стали дразнить его, что отец крестный у него разбойник, и даже отца попрекали, что он нажился на разбойничьи деньги.

Мужику не полюбилось это, он пошел в суд и объявил, что кум его — разбойник. Судьи приехали в дом крестьянина с солдатами и велели крестьянину пригласить кума к себе в гости. Разбойник и его товарищи, предвидя опасность, напоили солдат пьяными и заперли их на сеновал. Когда же судьи захотели схватить кума за столом, он выстрелил три раза из пистолета в потолок. Комната наполнилась дымом, и он в это время выбежал во двор и затем скрылся со своими товарищами в лесу. Долго их искали, но не могли найти, между тем они подожгли постоялый двор и лавку, и мужик стал таким же бедняком, как и прежде.

Через год после этого разбойник приходит к мужику и спрашивает, как тот поживает и каково живет его крестник. И попросил, чтобы привели и показали ему мальчика. Когда мальчик пришел, разбойник сказал, что принес ему в подарок красный колпак, и стал примерять колпаку на голову своего крестника.

— Как раз впору! — сказал он и разрубил мальчику топором голову.

ЗМЕИ-МСТИТЕЛИ

В одном селе жила девушка. Полюбила она парня, и забеременела от него, и начала скрывать это от всех. Когда пришло время, она тайно родила живого ребенка, снесла его в лес и там зарыла в землю.

Снова начала любить парня, но через некоторое время почувствовала себя тяжелою; из стыда таилась ото всех, когда же родила, то младенца снесла в лес и на том же месте зарыла в землю.

Знакомство девушки с парнем продолжалось, и она забеременела в третий раз, роды произошли тайно, и опять она живого ребенка отнесла в лес и на том же месте зарыла в землю. Только что хотела идти домой, как почувствовала в глазах темноту и ноги точно приросли к земле, так что она не могла идти далее. Вдруг слышит, что нечто живое, холодное начало скакать на шее и стало ползать по груди и по шее. Зрение у нее несколько прояснилось, и она, ощупывая руками, видит, что то ползают три змеи.

Две из них поползли по груди и присосались к соскам грудей и начали высасывать молоко с кровью, третья же змея посовалась-посовалась и повесилась на шею. Когда одна из змей насосалась и отпала, то начала сосать третья змея. Когда они насытились, то спокойно обвились вокруг шеи и тогда получила возможность идти домой.

Затем уже постоянно змеи сосали у нее груди по нескольку раз в день; в это время девушка чувствовала смертельную тоску — это были невыносимые часы. Потом змеи укладывались вокруг шеи спокойно, но отнять их она никогда не могла и прикрывала их платком... Только в бане они сваливались с шеи, и пока она мылась, они лежали на ее платье.

Покаялась она в своем грехе людям и с тех пор давно уже ходит по монастырям, умаливая свой тяжкий грех и надеясь на милосердие Божие.

СТРАШНОЕ ПРОРОЧЕСТВО

ОДИН священник на пути в Мценск встретился с голым человеком, который стал просить его:

— Батька, купи мне в городе одежду какую-нибудь да лапти.

Священник обещался.

По приезде в Мценск он сделал все, зачем приехал, купил голому одежду с лаптями и поехал домой.

На дороге опять встречается священнику голый человек и спрашивает:

— Ну, батька, купил то, что я тебе приказывал?

— Купил.

— Давай же, когда купил.

Священник достал из повозки голому человеку одежду и лапти. Голый человек оделся и обулся, а потом говорит священнику:

— Батька, погляди на север и скажи, что ты там видишь.

Священник глянул и отвечает:

— Вижу многое множество гробов. Куда ни гляну, все гробы и гробы, большие и маленькие.

— Теперь погляди на запад, что там?

Священник отвечает, смотря на запад:

— Вижу обширные поля, а на полях хорошие хлеба. Рожь и пшеница от тяжести колосьев так и гнутся к земле. Овес ростом, что рожь хорошая, метелка у него с пол-аршина.

— Посмотри еще на юг, тут что?

Священник смотрит на юг и говорит:

— Опять обширные и хорошие хлеба. Идет рабочая пора. Только что-то народу работает мало.

— Я тебе растолкую, что значит это видение. Гробы, которые ты видал, предвещают мор на людях. Еще в прошлом году хлеба было мало и народу умирало много, а в этом году хлеба ничего не уродится и мереть будут больше. Гробов будет так много, что не будут успевать их закапывать. Хорошие хлеба в твоем видении означают, что после трех лет голодных и смертоносных будет большой урожай. Только убирать и есть хлеб тогда будет почти некому: народу останется в живых так мало, сколько ты сейчас видал при уборке хлеба.

ЦЕЛЕБНЫЙ КЛЮЧ

В двух верстах от деревни Никановской на низменной местности в версте от Лазско-Азатского озера находился ключ. Он соединяется с озером небольшим ручьем. В ключ вместо обруба[27] вставлена бездонная кадка, около аршина в диаметре; вода в нем чистая, прозрачная, приятная на вкус. Вблизи ключа стоит ель. На ветвях ее почти всегда можно встретить крестики, пояса, рубаки и другие мелкие вещи — это дань ключу от больных за его целительную воду. По мнению жителей окрестных деревень, вода этого ключа имеет удивительное свойство: после омовения ею больной или скоро выздоравливает, или умирает. Во что записано со слов крестьянки деревни Никановской Анны Федоровны Ераковой, 60 лет от роду:

— Когда идешь на ключ за водой, то не надо ни с кем говорить. Кто навстречу попадет, надо ничего не спрашивать, не сказывать. Сойдешь на ключ, помолишься на все четыре стороны. Возьмешь с больного хоть крестик или чего-нибудь другое и повесишь на елочку. Сюда за водою для всех ходят: и старым и малым. Придут за водой, так задумаются: на живое али на мертвое. Как на живое (к выздоровлению), водица стоит как стеклышко, свежая; как на мертвое (к смерти), так ключи забьют: завыскакивает оттуда с песком. Когда черпают воду, говорят:

"Царь водяной, царь земляной, царица водяная, царица земляная, дай мне водицы на доброе здоровье рабу Божьему (имя больного)". И зачерпывают воды в ведерочко.

В одной деревне был женатый мужик и с ним жила его мать-старуха. Сын и невестка невзлюбили старуху и часто ее ругали и бранили. Однажды в самый Христов день пришли они от обедни и сели за стол разговляться. Сын за что-то рассердился на мать и сказал: лучше бы я змею видел за столом, чем тебя!

Через несколько времени жена его пошла в погреб за молоком и видит — на кадушке сидит огромная змея. Как только змея увидела бабу, тотчас же вспрыгнула на нее и обвилась вокруг ее шеи. Никакими усилиями не могли оторвать змеи от шеи бабы. Так змея и жила на ней, питаясь молоком из ее грудей. Если баба придет в баню мыться, змея сползет с нее и сядет на потолок у дверей, а как только баба пройдет, она тотчас же опять вспрыгнет ей на шею. Так баба и умерла со змеею.

СЕРЕДА[28]

МОЛОДАЯ баба поздно вечером пряла. Оставалась она долго одна ночью во вторник под середу. В заполночь, эдак, уж первые петухи пропели, вздумала она ложиться спать, а хотелось ей допрясть початки. Думает: "Встану-де завтра пораньше, а теперь спать хочется!" Стала класть гребень, да не перекрестилась и говорит:

— Ну, матушка Середа, помоги мне, чтобы завтра встать пораньше да допрясть. — Так и заснула.

Вот поутру рано, далеко до свету, слышит он, что в избе кто-то ходит, возится. Открыла глаза, видит: светло в избе, лучина в светце горит и печка топится, ходит по избе баба уж немолодая, накрывшись по кичке белым полотенцем, ходит, дрова в печку кидает, прибирает. Подошла к ней к самой, будит ее:

— Вставай, — говорит.

Молодая баба встала, дивится и спрашивает:

— Да кто же ты такая? Зачем сюда пришла?

— Да я, — говорит, — та, кого звала, пришла помогать тебе!

— Кто же ты? Кого я звала?

— Я Середа; ты, — говорит, — ведь Середу звала. Вот я тебе холсты отпряла да уж и выткала, а теперь давай белить их, в печку становить. Печка затоплена, и чугуны готовы, а ты сходи на речку, воды принеси.

Баба боится, думает: "Что бы это было?" А Середа на нее сердито глядит, а глаза так и сверкают.

Взяла баба ведро, пошла за водой. Вышла за дверь да и думает: "Не было бы мне беды какой, пойду я к соседям лучше, чем за водой идти". Пошла, ночь темная. На селе еще все спят. Пришла к соседям, насилу достучалась в окошко. Отперла ей старуха.

— Что, — говорит, — ты, дитятко, так рано поднялась? Что тебе?

— Ах, бабушка! Так и так, пришла ко мне Середа и послала меня по воду холсты золить.

— Нехорошо это, — говорит старуха, — она тебя на том холсте либо удавит, либо сварит, — видно, знакома была с ней старуха-то.

— Чо ж, — говорит, — мне делать? Как от беды избыть?

— А ты вот что сделай: возьми ведрами стучи да и кричи перед избой-то: "На море серединские дети погорели!"

Она выскочит из избы, смотри ты, норови вскочить прежде нее в избу, двери-то запри да и закрести. Как она ни будет грозить, просить, не впускай, а крести и мелом и руками да твори молитву. Вот нечистая сила и отступится.

Вот баба побежала домой, стучит в ведра и кричит под окошком:

— На море серединские дети погорели.

Середа выскочила из избы, побежала смотреть, а баба в дверь, заперла и закрестила. Середа прибежала назад, начала кричать:

— Впусти, родимая! Я тебе холсты напряла, белить буду.

Баба не послушалась, а Середа стучала до тех пор, пока петухи запели. Как петухи запели, она завизжала и пропала, а холсты остались у бабы.

МОРОКА[29]

ЖИЛ-БЫЛ старик да старуха. Пришел бурлак и просится ночевать.

Старик пустил:

— Пожалуй, ночуй, только с таким уговором, чтобы всю ночь сказки сказывал.

— Изволь, буду сказывать.

Ну, вот хорошо, полез старик с бурлаком на полати, а старуха сидит на печи — лен прядет. Бурлак и думает про себя: "Дай-ка, разве подшутить над ним!" — и оборотил себя волком, а старика медведем.

— Побежим, — говорит, — отсюдова, — и побежали в чистое поле. Увидал волк старикову кобылу и говорит:

— Давай кобылу!

— Нет, ведь это моя кобыла!

— Ну да ведь голод не тетка!

Съели они кобылу и опять побежали, увидели старуху, старикову-то жену, волк опять и говорит: "Давай съедим старуху!"

— Ой, да ведь это моя старуха, — отвечает медведь.

— Какая твоя!

Съели и старуху. Так-то медведь с волком лето целое пробегали, настает зима.

— Давай, — говорит волк, — засядем в берлогу, ты полезай дальше, а я наперед сяду. Коли найдут нас охотники, так меня первого застрелят; а ты смотри, как меня убьют, начнут кожу сдирать, — ты выбеги, да через кожу-то переметнись, и обернешься опять человеком.

Вот лежат они в берлоге, набрели на них охотники, сейчас застрелили волка и начали снимать с него кожу. В то самое время медведь как выскочит, да кувырк через вольчью шкуру — и полетел старик с полатей вниз головою.

— Ой, ой! — заревел он. — Всю спину отбил!

Старуха кричит:

— Что ты, черна немочь! Почто пал? Кажись, пьян не был.

— Да вот почто, — и начал рассказывать:

— Ты ведь ничего не знаешь, а мы с бурлаком зверьем были; он — волком, я — медведем. Целое лето да зиму пробегали, и кобылу нашу съели, и тебя, старую, съели!

Старуха принялась хохотать, просто удержу нету:

— Ай да бурлак! Славно подшутил!

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был матрос; служил царю верно, вел себя честно, потому и начальство его знало. Отпросился он раз с корабля походить по городу, надел свой парусинник и пошел в трактир; сел за стол и потребовал себе вина и за-кусок: ест, пьет, прохлаждается! Уж рублей на десять забрал, а все не унимается: то того, то другого спрашивает:

— Послушай, служба, — говорит ему половой, — забираешь ты много, а есть ли у тебя чем рассчитаться?

— Эх, братец, о деньгах, что ли сумневаешься? Да у меня денег куры не клюют. Тотчас вынул из кармана золотой, бросил на стол и говорит: "На, получай!" Половой взял золотой, высчитал все, как следует, и приносит сдачу, а матрос ему:

— Что там за сдача, братец! Возьми себе на водку.

На другой день опять отпросился матрос, зашел в тот же трактир и прогулял еще золотой. На третий день тоже, и стал он ходить туда, почитай, каждый день и все платит золотыми, а сдачи не берет, дарит половому на водку. Стал замечать за ним сам трактирщик, и пришло ему в сумнение: "Что бы это значило? Матросишка — так себе, а поди как сорит деньгами! Полную шкатулку золота натаскал!.. Жалованье мне ихнее известно, небось — не раскутишься! Верно, он где ни на есть казну обобрал; надо начальству про то донести; неровен час — еще в такую беду попадешь, что после и не разделаешься, а пожалуй, и в Сибирь угодишь". Вот и доложил трактирщик офицеру, а тот довел до самого генерала. Генерал потребовал к себе матроса. "Признавайся, — говорит, — по совести, отколь золото брал?

— Да этого золота во всякой помойной яме много!

— Что ты врешь?

— Никак нет, ваше превосходительство! Не я вру, а трактирщик; пусть покажет он то золото, что от. меня получил.

Сейчас принесли шкатулку, открыли, а она полнехонька костяшек.

— Как же, братец: ты платил золотом, а очутились костяшки? Покажи, как ты сделал это?

— Ах, ваше превосходительство! Ведь нам смерть приходит...

Глядят, а в окна и в двери так вода и хлынула; всё выше да выше, уж под горло подступает. "Господи! Что же теперь делать? Куда деваться? — спрашивает с испугу генерал. А матрос в ответ: — Коли не хотите тонуть, ваше превосходительство, так полезайте за мною в трубу.

Вот и полезли, взобрались на крышу, стоят и смотрят во все стороны: целый город затопило! Такое наводнение, что в низких местах совсем домов не видать, а вода прибывает да прибывает.

— Ну, братец, — говорит генерал, — верно и нам с тобой не уцелеть!

— Не знаю: что будет — то будет!

— Смерть моя приходит! — думает генерал, стоит сам не свой да богу молится.

Вдруг откуда ни взялся — плывет мимо ялик, зацепился за крышу и остановился на том месте.

— Ваше превосходительство, — говорит матрос, — садитесь скорее в ялик, да поплывем, может, и уцелеем, авось вода сбудет. Сели оба в ялик, и понесло их ветром по воде: день плывут, и другой плывут, а на третий стала вода сбывать, и так скоро — куда только она делась? Кругом сухо стало; вышли они из ялика, спросили у добрых людей, как слывет та сторона и далеко ль занесло их? А занесло-то их за тридевять земель, в тридесятое царство; народ все чужой, незнаемый. Как тут быть, как попасть в свою землю? Денег при себе ни гроша не имеют, подняться не на что. Матрос говорит: "Надо наняться в работники да зашибить деньжонок; без того и думать нечего — домой не воротишься.

— Хорошо тебе, братец! Ты давно к работе привычен, а мне каково? Сам знаешь, что я генерал, работать не умею.

— Ничего, я такую работу найду, что и уменья не надо.

Побреди в деревню и стали в пастухи наниматься. Общество согласилось и порядило их на целое лето: матрос пошел за старшего пастуха, а генерал за подпаска. Так-таки до самой осени и пасли они деревенскую скотину, после того собрали с мужиков деньги и стали делиться. Матрос разделил деньги поровну: сколько себе, столько и генералу. Вот генерал видит, что матрос равняет его с собою, стал на это обижаться и говорит:

— Что же ты меня с собою равняешь? Ведь я — генерал, а ты — все-таки простой матрос!

— Как бы не так! Мне бы разделить на трое: две части себе взять, а с вас и одной довольно: ведь я настоящим пастухом был, а вы — подпаском.

Генерал осерчал и принялся всячески ругать матроса, а матрос крепился-крепился, размахнул рукой, как толкнет его в бок:

— Очнитесь, ваше превосходительство!

Генерал очнулся, смотрит — все по-старому: как был в своей комнате, так и не выходил из ней! Не захотел он больше судить матроса, отпустил его от себя. Так трактирщик ни при чем и остался.

* * *

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Агей. У этого царя были корабли, ездили воевать в другие страны, и напал на них нечаянно-негаданно сильный неприятель. На одном корабле был на ту пору Иван-бурлак; видит беду неминучую, ухватился за мачту и повел корабль под воду, отплыл от неприятеля с версту и вынырнул наверх. Доложили про то дело царю, и царь отпустил его на волю. Ходит бурлак по всему царству; только про Иванушку слава хороша, а в кармане нет ни гроша! Да уж что говорить про деньги, коли не было у него ни кола ни двора, принужден был искать себе квартиру, где бы от темной ночи укрыться, от дождя схорониться.

Нашел он квартиру у отставного солдата и зачал с ним уговариваться:

— Я, — говорит, — буду у тебя только по ночам ночевать, а днем стану промышлять да хлеб добывать; а ты себе знай денежки получай: за каждую ночь по целковому.

Солдат — не богат, куда деньгам рад! И вспало ему на разум купить себе ларчик, закрыть его наглухо, а сверху прорезать малую дырочку и класть туда рублевки на сохрану. Так и сделал. За всякую ночь дает ему бурлак по целковому, а он все в ларчик да в ларчик.

Кажись, много накопил, — думает он однажды, — время-то прошло немалое, дай посмотрю: много ли у меня рублевиков? А ведь мой бурлак, стало быть, совсем дурак: не ест, не пьет, а кажную ночь по целковому несет! Где только он деньги берет?

Открывает солдат ларчик, а в нем и не пахнет деньгами: одни щепки лежат. И вышел у хозяина с постояльцем большой тогда спор: один божится, что чистым серебром давал, а другой говорит:

— Ну, брат, не знал, что ты этакой мошенник! Я бы тебя и на квартиру не пускал, а то, вишь, все время даром простоял; чего у тебя взять? Как добрым людям сказать?

Отправился солдат в суд и стал просить, чтоб его с бурлаком рассудить. Судьи думали-думали, ничего не выдумали; приказали обоим им руки связать да к царю отослать. Царь Агей стал спрашивать у солдата: какие деньги он брал и куда клал?

— Я брал ходячею серебряной монетою и клал в сундучок, чтоб не терся бочок.

Царь Агей захохотал, наскоро за сундучком послал. Принесли ларчик, отперли, поглядели, а в нем лежат все целковики, да такие новые —. словно с молотка сейчас! Царь Агей на солдата напустился, закричал: "Ты зачем бурлака оболгал?" и приказал его взять да плетьми наказать. Ивану-бурлаку стало жаль солдата, просит у царя, чтоб его не бил:

— Это, — говорит, — я над ним шутку сшутил.

Царь спрашивает:

— Неужели ты сможешь этак шутить?

— Смогу, ваше царское величество!

А ну, пошути надо мною.

— Я бы рад, да боюсь — достанется.

— Ничего не достанется! Вот тебе Микола порукою.

Точас напустил бурлак полон дворец воды. Сенаторы всполошились, тонуть-то никому не хочется, чуть не плачут со страху! А к царскому месту подплывает лодка.

— Царь Агей, — говорит Иван-бурлак, — сядем в лодку да поедем гулять.

Сели и поехали. Понесло их ветром в открытое море, а на море поднялась такая сильная буря, что долго они живота себе не чаяли. Потом буря помаленьку стихла, и прибило лодку к одному острову. Вышел царь на землю, ступил шага два-три, оглянулся назад — нет ни лодки, ни Ивана-бурлака. Задумался царь Агей:

— Куда мне теперь идти?

И пошел вдоль берега. Шел-шел и попал в большой город. Видит он: несет баба жареную баранину продавать.

— Голубушка, — говорит царь, — найми меня: я стану тебе служить, стану за тобой баранину носить.

— Что возьмешь?

— Ничего, только хлебом корми.

Баба согласилась, и пошли они вдвоем по городу.

Царь нес-нес баранину, захотелось ему попробовать, взял кусок и давай есть. Тут со всех сторон обступили его прохожие, начали приставать да спрашивать:

— Что ты ешь?

— Жареную баранину;

— Какая баранина! Это человечья рука. Вишь какой людоед появился!

Схватили его, связали по рукам и по ногам и посадили в острог. Стали опосля судить, и присудили предать его смертной казни. Привели на помост, положили голову на плаху, палач взял в руки топор, замахнулся...

— Ай! — закричал царь Агей. Сенаторы повскакивали со стульев:

— Что так громко изволили закричать?

— Еще бы не кричать: чуть-чуть палач головы не отсек!

— Что вы это, ваше величество! Какой палач? Вы сидите во дворце, на своем на царском месте, и нас всех собрали судить Ивана-бурлака.

— А ты здесь еще, проклятый, — грозно сказал царь Агей, — жаль мне, что Миколу дал в поруки, а то б велел тебя повесить. Вон из моего царства, чтоб твоего и духу не было слышно!

Тотчас же отдан был приказ по всему царству, чтоб никто не смел принимать в свой дом Ивана-бурлака. Долго бродил он без пристанища, во все дворы заходил — нигде не пускают.

Вот однова приходит бурлак в деревню и просится к мужику.

— Царь не велел! — говорит мужик.

— Пусти, добрый человек!

— Сказано: нельзя! Коли пущу, так разве за сказку, я до них большой охотник.

— Пожалуй, хоть за сказку.

Мужик пустил его, накормил-напоил, и полезли оба на полати.

— Ну, сказывай сказку! — пристает хозяин к Ивану-бурлаку, а тот ему в ответ:

— Посмотри-ка на себя, кто ты стал?

Мужик посмотрел на себя: как есть медведь!

— Посмотри и на меня; ведь и я такой же!

— Как же нам быть? Ведь нас, пожалуй, убьют!..

— Небось!

На полатях-то было окно, вот Иван-бурлак толкнул хозяина за окно, и сам за ним, побежали в лес. Увидали их охотники и погнали вслед.

— Что теперь делать? — спрашивает мужик.

— Садись в дубовое дупло, а я возле сяду; коли охотники прискачут, меня убьют да сдерут мою шкуру — ты выскочи из дупла, перекувырнись через шкуру — и будешь опять человеком.

Только успел рассказать, наскакали охотники, убили медведя, сняли с него шкуру и пошли к речке руки мыть.

Мужик увидал, что они ушли, выскочил из дупла, перевернулся раз — и полетел с полатей наземь, больно ушибся, и говорит сам с собой:

— Праведно повелел царь Агей, чтоб тебя нигде не пускали! А Иван-бурлак кричит с полатей:

— Что, хозяин, видно, крепко уснул!

— Где ты, окаянный? Ведь тебя убили и шкуру сняли?

— Неправда, я жив, и шкура цела!

Тут хозяин выгнал его взашеи из дому. Иван-бурлак шатался, шатался и ушел в иное царство.