Как я теперь живу

12

Мы продолжаем нашу тихую и счастливую жизнь — запретная любовь, детский труд, шпионаж, — когда к нам, после стольких недель жизни впятером, явился гость, мягко говоря, неожиданный.

Лет 35, выглядит неплохо, слишком устал, чтобы притворяться вежливым и дружелюбным, извините, что беспокою, как у вас, есть еще таблетки или порошки?

Мы стоим, раскрыв рты. Честно говоря, странный бизнес. Решил, наверно, продавать кокаин людям под домашним арестом, лишенным телевизора, одуревшим от войны, — неглупая мысль.

Таращимся на него, как идиоты, он спрашивает, могу я поговорить с вашими родителями. Мы здесь одни, важно начинает Осберт, сейчас произнесет длинную речь, нет, передумал.

Теперь очередь гостя удивляться. Осберт объясняет про тетю Пенн, странный гость замолкает, но по лицу видно, этим дело не кончится, он заинтригован, хотя ему явно есть о чем подумать, кроме нас.

Собирается с мыслями. Извините, я должен объяснить. Я доктор Джеймсон. Вы, возможно, заметили, сейчас идет война, и мы стараемся заботиться о людях, живущих в этом районе.

Мы молчим, и он продолжает.

Отделения хирургии закрыты. В больницах почти не осталось персонала. Они едва справляются с ранеными в городах, из аптек изъяли медикаменты, так что местные жители с хроническими болезнями вроде повышенного давления и диабета испытывают трудности. Мы стараемся не доводить эти проблемы до крайности, но нам очень не хватает лекарств. Особенно необходимы антибиотики, поэтому мы просим всех поискать в домашних аптечках. Все может пригодиться.

Эдмунд внимательно прислушивается. Вид у него такой, будто он плохо слышит, на самом деле он пытается понять, что же не произнесено вслух. Ладно, говорит Осберт, мы посмотрим, и все они, и Эдмунд тоже, идут наверх, чтобы пошарить в комодах, не найдется ли антибиотиков. Наверно, Эдмунд не услышал ничего плохого.

Я остаюсь с доктором Джеймсоном, и, пока он оглядывает меня с ног до головы, я предаюсь воспоминаниям о прекрасных временах без докторов. Какая жалость, что я напоролась на английского доктора. После паузы он спрашивает, как давно это продолжается. Ясно, он не о войне, надеюсь, что и не о нас с Эдмундом, так что я тупо переспрашиваю, вы о чем, словно понятия не имею, про что речь.

Он не называет меня юной леди, не начинает читать лекцию, ничего такого, просто смотрит печально и устало, потом тихо произносит, неужели в мире и без этого недостаточно сложностей?

В кои-то веки я не нахожу ответа.

Наконец Эдмунд, Айзек, Осберт и Пайпер возвращаются с кучей полупустых коробочек, потому что тетя Пенн ничего не выбрасывает, и доктор с грустной улыбкой перебирает лекарства и благодарит. Мы ждем, когда он уйдет, но он медлит. А вам самим что-нибудь нужно?

Все мы знаем, о чем он. Мне хочется заорать, НЕТ, НИЧЕГО, НИ ОТ ПРАВИТЕЛЬСТВА, НИ ОТ РОДИТЕЛЕЙ, СПАСИБО БОЛЬШОЕ! Но я молчу, мы все молчим, так что он тяжело вздыхает и уходит.