Как я теперь живу

14

Через пару дней является еще один посетитель, на этот раз в форме Британской армии, и с ним адъютант — делать заметки и ставить галочки в списке. Он не слишком интересуется, что мы живем одни без взрослых, но зажженную сигарету Эдмунда замечает. Боже, думаю, хочешь тут что-нибудь выведать, заранее реши, от чего приходить в ужас, а от чего нет. Эдмунд смотрит на меня. Это значит: Думай, Что Говоришь. Точнее, если Эдмунд рядом, это значит: Думай, Что Думаешь.

Не знаю, что вынюхивает этот тип, но он задает массу вопросов. Сколько у нас комнат, не течет ли крыша, сколько надворных построек, был ли тут кто-нибудь до него? Замечаю, что об овчарне Эдмунд не говорит ни слова. Мистер Вооруженные Силы и его Пятница топают наружу оглядеть приусадебный участок, вскоре возвращаются и объявляют: Все будет прекрасно. Боже, как я НЕНАВИЖУ, когда так говорят!

Оказалось, нас секвестируют. Мне долго объясняют, что это значит. Не понимаю, как можно отобрать дом, находящийся в частной собственности, и отправить обитателей неизвестно куда неизвестно на сколько, то есть пока война не кончится. В Америке такое невозможно, хотя, как знать, Зеленые Береты, небось, уже окопались в универмаге «Блумингдейлс».

Осберт старается угодить, как может, он весь внимание, даже жалко его, но совершенно очевидно — мы отправимся, куда скажут. Вдруг Осберт просто надеется как-нибудь нас защитить, вот и изображает Почтительность. Я демонстрирую полную отрешенность, почти угрюмость, эта роль удается мне лучше всего. Эдмунд мрачен, но, поймав мой взгляд, улыбается.

Осберт единственный набирается смелости произнести вслух то, о чем никто не решается спросить. А как же мы? Отсутствующий взгляд военного говорит нам все, что нужно знать. Волнует их наше благополучие, как же. Мы в оцепенении жмемся друг к другу, в таких жизненных обстоятельствах лучше не терять друг друга из виду.

Безусловно, в этот момент мне не приходит в голову, что нас разделят, но даже во время войны вы не найдете семью, которая готова взять сразу пятерых, особенно таких. Никак мы не тянем на Маленьких женщин — сколько бы ни старались.

Военный уходит, обещая вернуться завтра, а мы застываем в молчании, словно каждое сказанное слово может обернуться правдой. У нас посттравматический шок, если хотите знать.

Ночью я отправляюсь в постель вместе с Пайпер и лежу без сна, обнимая ее, дожидаясь, пока она уснет. Странное совпадение — два визитера меньше чем за неделю, а ведь раньше до нас никому дела не было. Интересно, это доктор Джеймсон нас заложил? Через час или около того Пайпер засыпает, и я ускользаю к Эдмунду. Мы разговариваем даже меньше, чем обычно, просто вжимаемся друг в друга для утешения и забвения, засыпаем, обнявшись, закутавшись в одеяло из шерсти черных овец, и видим общий сон — как будто на свете остались только мы двое.