Как я теперь живу

20

Вы уже, верно, догадываетесь — намеков и оговорок хватает, — что с едой у меня отношения сложные. Нечего говорить, смешно, конечно, что я попала в армейскую часть, которая занимается именно поставкой еды.

Прежде всего, это производство молока — в главных ролях Пайпер и Джет, Чудо-Пес. Дойка дойкой, но потом все еще сложнее — молоко нужно кипятить и стерилизовать, холодильников-то нет. Это так сложно, что в конце концов пришлось сдаться, и теперь молоко по старинке распределяют прямо из-под коровы. Все волнуются из-за чистой посуды, так что лучшее решение — Приносим Свою Бутылку. Теперь военные точно знают: они разливают хорошее молоко, а уж кто потом отравится — мы не виноваты.

Пара местных чуваков понимает толк в забое скота, им достается честь убивать и разделывать коров, а такое кровавое занятие и в страшном сне не приснится. Их теперь нежно любят, и друзей у них хоть отбавляй — где же вы все раньше были? Каждый норовит оказаться поближе к разделочному блоку с шампуром наперевес.

Курам тоже то и дело сворачивают шеи, особенно тем, что плохо несутся. Удивительно, сколько пожилых людей, оказывается, прекрасно умеют свернуть курице шею. Пайпер говорит, они еще с Прошлой Войны помнят, тогда еда была по талонам и все разводили цыплят. Тут я обрадовалась — приобретаю полезный навык, который может пригодиться в Дальнейшей Жизни. Если, конечно, у меня будет эта дальнейшая жизнь.

А тех, кто поздоровее, посильнее и готов работать, отправляют на сбор урожая. Вот и от меня прок.

Сперва я собираю яблоки — все больше пользы, чем день-деньской крутиться под ногами у Общества Любителей Пайпер. Сначала на меня поглядывают с сомнением — а хватит ли у меня силенок для тяжелой работы? Но в наши дни кто смел, тот и съел. К тому же в последнее время вокруг столько тощих людей, что я уже не так сильно выделяюсь на общем фоне.

В нашей бригаде кроме меня восемь рекрутов — трое солдат с женами и еще двое гражданских. Начинаем мы засветло и трудимся до самой темноты. Стоит нам проработать пару часов, как становится понятно, кто с кем дружит, прямо как в школе.

Со мной в паре трудится местная тетка по имени Елена. Она когда-то давно приехала из Ливерпуля — пару дней я и половины слов у нее не могла разобрать. И она меня тоже не особо понимала. Но постепенно мы разговорились, и тут уже истории полились рекой. Я во всех подробностях узнала, как она встретилась с Даниэлем, как вышла за него замуж, как часто они занимались любовью. Елена все их любимые фильмы пересказала. Она куда старше меня, и трудно поверить, что мы говорим на одном языке. А оказывается, с ней можно обсудить все на свете. И не волноваться, что она на тебя Папе Римскому донесет.

Ей все хочется побольше узнать про обе мои семьи, и про американскую, и про английскую. Хотя никого из них, кроме Пайпер, она и в глаза не видела. Как же так получилось, что я собираю яблоки в чужой стране да на чужой войне? Иногда мне кажется, что я лопну, если не расскажу хоть одной живой душе, каким боком повернулась моя новая жизнь — нам, малолеткам, про такое и в кино смотреть не полагается. Но как открою рот, чтобы поделиться с Еленой, тут же и закрою — просто на всякий случай.

К счастью, ей хватает того, что я американка и что меня сюда отправила Злая Мачеха. Елена сразу начинает квохтать и причмокивать, мне только и остается, что принимать трагическую позу и выразительно замолкать на пару минут. Так у меня появляется новый лучший друг — она всех сборщиков яблок заставила люто ненавидеть Давину. Я в восторге!

Перед началом работы нам выдают огромные ящики — яблоки складывать. Главное, яблоко в ящик не бросать, а то оно побьется и сгниет. И все остальные яблоки тоже. Наконец-то до меня доходит смысл излюбленного выражения моих учителей — Одно Гнилое Яблоко все портит. А если Лию считать, то целых Два Гнилых Яблока.

Еще у нас есть корзинки и лестницы. Лестницы надо передвигать с места на место, когда яблоки вокруг кончаются. Полные корзинки или такие тяжелые, что уже не поднимешь, передаешь вниз напарнику. Тот аккуратно их разгружает и отдает пустые корзинки назад. Что корзинки загружать, что корзинки разгружать — устаешь зверски и от того и от другого. Первые дни я каждые двадцать минут в изнеможении валилась на землю, ждала, пока уймется боль в руках. Елена мне сочувствовала и во всем помогала.

Работа такая тяжелая, что поначалу кажется — все, больше не могу. Мышцы болят, тело ломит, ни в грузовик не залезть, ни из кровати с утра не выползти. Но постепенно втягиваешься. Каждый день преодолевать себя — тут есть что-то умиротворяющее. Не могу как следует объяснить почему, но я в этом деле большой спец.

С нами работает один парень, всего на пару-тройку лет старше меня. Я его сразу невзлюбила, а он меня, увы, наоборот. Джо все время вертится где-то поблизости — мы работаем, а он отпускает дурацкие шуточки, обрати, мол, на меня внимание. Типа, как это тебя угораздило родиться Янки. Елене его жалко, что с дурачка возьмешь, конечно, жалеть легко, он же не к ней пристает.

Наверно, ему одиноко, говорит она. А мне что, открыть Приют для Недоумков с проблемами общения? Тут уж она начинает хихикать, похоже, мы думаем об одном и том же — некоторым на роду написано мыкаться в одиночестве.

Ну и нечего на него внимание обращать.

Почти все работники живут прямо тут, на ферме. Нас с Пайпер и Джетом да еще парочку других каждое утро привозят в семь и домой отвозят тоже в семь. Вечером мы засыпаем в грузовике, с трудом просыпаемся, чтобы поесть и рухнуть в кровать. Вот и день прошел.

Привыкнуть к такому режиму нелегко, но после первой недели мы уже хвастаемся новыми мускулами. В выходной я пересказываю Пайпер Еленины байки, и это наше единственное развлечение, потому что за весь день положенного отдыха ни одна из нас так и не вылезла из постели. Даже Джету неохота шевелиться, он как залег под кровать, так выполз только поесть.

Сливы созревают почти одновременно с яблоками, и мы то сливы собираем, то яблоки — так веселей. Но яблоки собирать легче, с ними обращаться проще, и двигать лестницу приходится не так часто. К тому же сливы-паданцы быстро гниют, и тысячи ос тут как тут. Так что мы с Еленой держимся яблок.

Можно сказать, что Елена — девушка, что называется, в теле, я сразу поняла — ей до смерти хочется узнать, как мне удалось стать такой тощей. Но настоящий британец лучше язык себе отрежет, чем задаст прямой вопрос. Она не перестает удивляться, когда видит, как я за обедом ковыряюсь в крошечной порции еды. Остальные жадно глотают все, что не приколочено. Война, не война, Елена, наверно, думает, вот бы мне такую Железную Волю.

Она мне рассказывает, что пыталась родить ребенка. Семь лет не получалось, ей прямо такое суперспециальное лечение назначили, а тут война. Ей ведь уже 43, вряд ли еще один шанс будет.

Я предлагаю одолжить Альби на недельку — сразу поймешь, как хорошо без детей. Она не улыбается в ответ, и глаза грустные-грустные. Лучше бы мне промолчать.

Десять дней мы собираем яблоки, а потом нас перекидывают на бобы. А это, я вам скажу, еще хуже. Весь день сгибаешься в три погибели, и болят теперь совершенно другие мышцы. Зато, если взять бобы домой и приготовить, получается вкусно. В последнее время почти все, что осталось, особым вкусом не отличается, даже я признаюсь, что мечтаю о кусочке поджаренного хлеба. Елена надо мной смеется.

Мы возвращаемся домой, проезжаем обычные блокпосты на дорогах, мы с Пайпер подремываем, а Джо — он нередко ездит с нами, переночевать у родителей, они живут в нашей деревеньке — ему вдруг что-то в голову стукнуло, и он начинает выпендриваться. Вроде как каждому можно поговорить про войну — и чем мое мнение хуже других? Он ругается на чем свет стоит, орет на солдата, который проверяет документы. Майор Макавой ледяным голосом велит ему заткнуться, а он не слушает ни в какую и продолжает орать. Мать твою, Джонни-Иностранец, ублюдок и засранец, и еще чего похлеще.

Тут этот парень лениво так, неторопливо поднимает пистолет и нажимает на спусковой крючок. У Джо сносит пол-лица, кровища хлещет, и он валится из кузова прямо на землю.

Пайпер словно окаменела, а я только-только успеваю перегнуться через борт, и меня выворачивает наизнанку. Кто-то орет что есть мочи. И мне вдруг кажется, что весь мир замер. Меня будто обволакивает тишиной. Гляжу — солдат как ни в чем не бывало снова болтает с напарником. И майор Макавой голову откинул и глаза прикрыл. Что, он, правда, этого идиота так любил? Смотрю вниз и вижу — Джо еще живой, в горле у него клекочет, и рукой он двигает, той, что не под телом. А майор — я снова оглянулась на него посмотреть — майор исполняет свой долг, долг офицера вооруженных сил, охраняющего британских граждан. Он медленно, через силу вылезает из машины, явно хочет Джо поднять на ноги и отвести в безопасное место. И тут очередь за очередью из автомата — сотня выстрелов, с такой силой, что майор валится с ног. Его отбрасывает на другую сторону дороги. И из всех дырок хлещет кровь. А сам Джо теперь стопроцентно мертв, кто бы сомневался. Мозги так и брызнули. И наш шофер уже давит на газ, нечего тут разбираться, что и как. Мы мчимся на полной скорости, и лицо у меня все в слезах. Я пытаюсь их вытереть, а это, оказывается, не слезы, а кровь. И никто даже не пикнет, всех как оглушило. Бедный, бедный майор — лежит там в пыли. Впрочем, мертвому на это наплевать.

В кузове грузовика нас теперь семеро. Мы окаменели — ни плакать, ни говорить не можем. В молчании доезжаем до Рестон-Бридж. Наш шофер — я знаю, он майору друг — выходит из кабины, стоит, собирается с силами. Сейчас войдет в дом и расскажет миссис М., что случилось. Вдруг он поворачивается к нам и злобно хрипит, если до кого еще не доперло, это и есть Война.

Так говорит, что у меня ноги подкашиваются.