Как я теперь живу

2

Война длилась долго — бесконечно долго.

А потом кончилась. Хотелось бы сказать, навсегда, — но это была бы слишком большая везуха.

Оккупация продолжалась только девять месяцев, к Рождеству первого года все было кончено. Но к этому времени я уже оказалась в Нью-Йорке, не потому, что хотела сюда, а потому, что меня, с одной стороны, сюда тащили, а с другой стороны, оттуда выпихивали. Не обошлось и без шантажа. Сопротивляться сил больше не было — после всего, что пришлось пережить.

Хуже всего даже не госпиталь, не одиночество, не война, даже не разлука с Эдмундом.

Страшнее всего — не знать наверняка.

В наши дни модно рассуждать о том, как прекрасно прожить короткую, как буря, жизнь, а потом красиво умереть — а помереть теперь ничего не стоит. Но я не померла. Я уехала из Англии и застряла между небом и землей — надолго. Все это время я просто жду возвращения домой.

Вам, наверно, кажется, что я преувеличиваю, но разрешите мне все объяснить без прикрас. Да, я жду, но в то же время работаю, читаю книги, провожу дни в бомбоубежище, отовариваю продуктовые карточки, пишу письма, остаюсь в живых.

Дело в том, что меня ничем нельзя отвлечь от ожидания.

Время. Просто. Течет. Мимо.

Для начала я вернулась в лоно семьи. Познакомилась со сводной сестрой. Она мне сестра наполовину, а вернее, куда меньше чем наполовину. На восьмушку. На одну пятидесятую.

Ее назвали Леонора. Нос-Курнос, Чудо-Ребенок, Супер-Норм — Давина использует эти прозвища по сто раз на дню без малого уже пять лет.

Я точно знаю, как протекает беседа с моим отцом.

— Какое счастье, что с Леонорой никаких проблем, СКОЛЬКО ЖЕ ДЕНЕГ и не только денег мы угрохали на… (кивок в мою сторону).

Отцу, конечно, неловко, но он отвечает, да, дорогая. И замолкает, беззвучно постукивая костяшками пальцев — от сглазу — по сделанной на заказ Столешнице Из Белой Канадской Березы.

В ее возрасте я тоже была чудо-ребенком.

Ради отца я стараюсь делать вид, что в восторге от Леоноры. Впрочем, ей все равно. Она совершенно уверена, что от нее в восторге все.

Ей повезло. Так куда легче.

Я покинула лоно семьи через несколько дней после выписки из больницы. Большинство школ не работало — зачем, скажите мне, учиться, когда вокруг смерть и разруха? Поселилась в заброшенном офисном здании около Центрального вокзала. Никто в этом районе жить не хочет, но мне нравится. Тут больше простора и довольно-таки тихо, хотя постреливают иногда.

Прямо рядом — Нью-Йоркская публичная библиотека. Главное здание, на углу 42-й улицы и Пятой авеню. Я подумала, им сотрудников не хватает. Всем в этом районе сотрудников не хватает. Во время интервью они меня спрашивают, что я думаю по поводу бомб и снайперов, и приходят в восторг — им кажется, что я страшно храбрая. В любом случае никаких других кандидатов у них нет, что легко объясняет, почему их не взволновала моя предыдущая должность. Дежурный по палате в психушке.

Хожу на работу каждый день, хотя не вполне понимаю, в чем состоят мои обязанности. Тут тихо, гулко и пусто. Бывают дни, когда появляются только наши постоянные посетители — маленькая группка психов, истинные Искатели Знаний, которым нужны справочники и энциклопедии. Остальные отсиживаются по домам — там есть интернет. Их гораздо меньше волнует достоверность информации и куда больше пугают террористы-смертники. Почти все привыкли обходиться без излишеств, библиотечных книг например.

Всего несколько месяцев прошло, как прекратились сотни войн по всей планете. Или это была одна большая война? Я забыла.

Мне кажется, все уже позабыли.

Через пару дней после того, как граница между США и Англией снова открылась для Гражданского Населения, я получила письмо от Пайпер. И долго-долго не решалась его вскрыть.

Вот где пришлось кстати папашино влияние. Теперь он пытается загладить свою вину. И на том спасибо.

Я одна из первых, кому разрешают вернуться обратно.

Вы будете смеяться — до чего сложная мне выпала дорога. От дома до дома — целая неделя. Сказать по правде, в основном пришлось подолгу ждать — но мне не привыкать.

Когда самолет наконец приземляется, я то ли надеюсь, то ли молюсь — пусть случится чудо, пусть Эдмунд меня ждет в аэропорту, прямо как тогда, с сигареткой во рту, так мило по-собачьи наклонив голову. Но откуда ему здесь взяться?

Все равно ужасно обидно.

Процедура проверки оказалась сложной. Нас совсем мало. Все ждут. Всем неспокойно. Несколько американцев, но в основном англичане, которые застряли по другую сторону Атлантики, когда позакрывались все границы в мире.

Наше право на пребывание в Англии нужно проверить и перепроверить, необходимы ворохи бумаг, идентификационные удостоверения с отпечатками пальцев в дополнение к только что выданным паспортам нового образца.

Сотрудники аэропорта вооружены автоматами. Выражения лиц крайне суровые, но за суровостью угадывается и толика радости. Мы вроде как туристы, первые туристы, которых они за столько лет видят. Мы для них символизируем конец долгой и суровой зимы. Что-то вроде нарциссов. Они нас приветствуют с плохо скрываемым облегчением.

Выхожу из аэропорта, вдыхаю знакомый запах дождливого апрельского дня. У меня аж голова закружилась, пришлось поставить сумку и подождать, пока перестанет.

Аэропорт узнать невозможно. Он совершенно зарос дроком, плющом и огромным, доисторического вида чертополохом. Как Айзек и предсказывал, природа радостно берет свое, ей цивилизация ни к чему. Мне почудились олени и кабаны на взлетной полосе.

На парковке только несколько армейских джипов. Их владельцы расчистили место в густом кустарнике, но ощущение такое, что вырубка быстро зарастет. Словно я приземлилась в джунглях. Хорошо, что я не видела посадочной полосы, пока не оказалась на земле.

Солдат поставил в паспорте огромный штамп, большими черными буквами — ЧЛЕН СЕМЬИ. На всякий случай проверяю штамп еще раз. Ура! Что написано пером, не вырубишь топором.

Я вернулась, тихонько шепчу я прошлому и шагаю к маленькому, видавшему виды автобусу — он отвезет меня домой.