Как я теперь живу

24

Удивительное дело, оказывается, мой учитель математики в восьмом классе был совершенно прав — по крайней мере, в ОДНОМ СЛУЧАЕ. А именно: мне когда-нибудь понадобится решить вот этакое уравнение, где X = Пайпер и Дейзи, Y = четыре мили в час, Z = поноска весом в двенадцать фунтов и, наконец, N = северо-северо-западное направление, а 4D = четыре дня.

Теперь попытайтесь вычислить, насколько мы приблизились к Кингли за X(Y+Z) + N, помноженные на 4D.

Похоже, программа восьмого класса в одно ухо вошла, из другого вышла.

Тропинка наша уже четырежды пересекала узкие мощеные дороги, но кроме одинокой коровы, щиплющей траву, мы никого крупнее ежиков не видели. Изредка попадаются сараи, а однажды мы прошли мимо ряда домиков, на вид пустых, но проверять как-то не хотелось.

Тропинка постоянно петляет, но в целом мы движемся более или менее в правильном направлении. Сама не знаю почему, но все время вспоминается одна программа по телику. Там было про навигацию на китобойных судах — малейшая оплошность, и промахнешься мимо острова, на который нацелился, миль этак на пятьсот.

На одном перекрестке висит-таки дорожный знак. Страп — четверть мили, Ист-Страп — полмили. Полный восторг — сейчас узнаем, где мы. У меня аж руки трясутся, пока я карту разворачиваю, но сколько ни гляжу, никакого Страпа не вижу. Пайпер говорит, наверно, пара домиков, вот на карту и не попали.

Сама не пойму, почему я вдруг начинаю отчаянно рыдать. Задыхаюсь от собственной никчемности. Подумать только, тащу Пайпер через всю Англию, чтобы добраться до крошечной точки на карте, а сама и чистых трусов в ящике комода отыскать не могу. Но больше-то некому, никто не выскакивает, как чертик из коробочки, не показывает дорогу. Пайпер просто стоит рядом и держит меня за руку — ждет, пока я перестану реветь. Все, хватит ныть. И мы идем дальше.

Кроме орешника мы еще нашли яблоню и новые заросли ежевики, но нигде ни намека на бутерброд с мясом. Наши запасы еды помаленьку тают, осталось на донышке. Хорошо еще, что дождик идет часто, воды хватает. Зато тропинку развозит, и ноги скользят, а мокрые кроссовки натирают пятки. Как я это ненавижу! В общем, везуха кончилась.

Часов в одиннадцать мы решаем остановиться и поесть. Даже одеяло не расстелешь, так мокро. Не до шикарной жизни — усаживаемся на камнях. Хочется только одного — улечься на что-нибудь мягкое, теплое и сухое. Я разворачиваю последний кусочек сыра, выкладываю пару оливок и остаток орехов, а тут Пайпер и говорит, Дейзи. Я гляжу на нее, а она спрашивает, что там за шум?

Только я ничего не слышу, совершенно ничего. А у нее на лице знакомое такое выражение, как у Айзека и Эдмунда. Я знаю, она что-то слышит, и только надеюсь, что ничего совсем ужасного нас не ждет. И тут она расплывается в улыбке. Глаза горят, как лампочки в тысячу свечей каждая. Это река, говорит, точно, река!

И мы все бросаем и несемся по дорожке, и правда — ярдов через сто видим реку. А потом изучаем карту и понимаем, наверняка это НАША река. Если удастся пройти вдоль нее и не сильно отклониться, попадем примерно туда, куда и пытаемся попасть.

Мы пляшем от счастья, вопим, смеемся, обнимаемся. Бежим обратно, собираем пожитки и готовы в путь. Теперь скачут не только мысли, но и ноги — в первый раз за все эти дни, мы без устали шагаем до заката и разбиваем лагерь прямо у реки.

Совсем не так тепло, но мы все-таки решаемся раздеться и помыться. Как же я раньше не заметила, насколько Пайпер исхудала. Было время, я думала, что быть худой — классно, а теперь знаю — когда тебе девять лет и есть нечего, толком не вырастешь.

Вода ледяная, но мы соскребываем с себя грязь, и без грязи мы бледные, как привидения, — только на лице, шее и руках загар, как и положено фермерам. На белой коже каждая царапина на виду — история нашего путешествия, написанная ярко-красными иероглифами. На пятках жуткие волдыри — полопались и никак не заживут, царапины на руках и ногах — от усталости сил нет отогнуть колючий куст. Повсюду расчесанные до крови укусы насекомых — живого места нет, а на коленке у меня широкий порез, откуда сочится гной, я даже хромаю, потому что больно ногу сгибать. Ну и синяки — спим-то мы на камнях, и, если уж легли, сил вставать и убирать камни уже нет.

Вылезаем из воды, дрожим от холода, стучим зубами, зато довольно чистенькие. Глядеть друг на друга не хочется — слишком уж печальное зрелище. Стоим на ветру, обсыхаем — одеяла во что бы то ни стало надо сохранить сухими.

Здоровый деревенский образ жизни, ничего не скажешь.

На следующий день снова шагаем, тропа повторяет изгибы реки. К полудню доходим до места, где река разветвляется. Проверяем карту — и в первый раз с того дня, как уехали из Рестон-Бридж, ТОЧНО ЗНАЕМ, ГДЕ МЫ.

Тут я снова принимаюсь рыдать, а Пайпер улыбается и говорит, кончай воду зря переводить. Но я не могу остановиться, я верю и не верю, что мы нашлись. Хотя теперь, когда я знаю, где мы, ясно, что прошли мы куда меньше, чем я думала. Но все же идем в правильном направлении и знаем, в какую сторону идти дальше.

По карте получается, что нам еще двадцать миль тащиться. Однажды я прошла двадцать две мили за день, марш назывался Весь Нью-Йорк Против Бедности или как-то так, а ела я в те дни не сильно больше, чем сейчас.

Во сне я снова говорю с Эдмундом, и на этот раз у меня хорошие новости.