Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы XIX - начало XX в.

Албанцы Ю.В. Иванова

Большинство верующих албанцев (около 70 %) принадлежало к мусульманскому вероисповеданию. Этим они отличались от остальных народов Европы — христиан. Кроме них, в Европе ислам исповедуют лишь немногочисленные группы: боснийцы, турки, балканские цыгане и некоторые другие, неописанные в настоящем сборнике.

Большинство албанских мусульман придерживались суннитского толка, были среди них и сторонники нескольких шиитских сект. В 1922 г. албанские сунниты отказались признавать власть общемусульманского религиозного главы — Халифа и заявили о самостоятельности албанской мечети. Шиитский толк ислама был представлен пантеистической сектой бекташей, имевших последователей главным образом в южных областях Албании. С 1924 г. Албания стала основным мировым центром бекташизма, а с 1928 г. бекташизм признан как самостоятельное вероисповедание.

Примерно 20 % населения Албании придерживалось православия, около 10 % — католицизма. Православие издавна было подчинено греческой церкви и имело распространение преимущественно на юге, юго-востоке страны и немного на побережье Адриатического моря от г. Люшни до Влёры.

В 1922 г. было провозглашено отделение от Константинопольской патриархии и основание албанской автокефальной церкви. Католицизм, которого придерживались главным образом горцы Северной Албании и население г. Шкодры, энергично проповедовался иностранными миссионерами: в средние века венецианцами, а в новое время итальянцами и австрийцами в целях упрочения их политического влияния.

В календарной обрядности любого народа отражаются природные условия, в которых он живет, и его трудовая деятельность. Истолкование явлений природы, приметы, поверья, а также обычаи, связанные с хозяйственными занятиями, уходят корнями в глубь дохристианских времен. В течение веков в повседневной жизни албанцев, как и везде в мире, накапливались многие бытовые навыки, обычаи, поверья, приметы, связанные с календарным циклом хозяйственных работ. Они имели специфические черты у народов различных вероисповеданий.

Для изучения народных календарных обычаев и обрядов албанцев очень важно учитывать явление синкретизма, т. е. смешение, сосуществование определенных понятий, черт, даже обрядов и бытовых привычек, присущих разным религиям. Это произошло потому, что ислам проник в албанскую среду насильственным путем: покорив албанские земли в конце XV в., турки-османы с XVI, особенно с XVII в., повели жестокую политику исламизации, применяя экономические и политические меры[890].

Но именно эти насильственные меры и привели к весьма поверхностной исламизации албанских крестьян. Религиозно-философское учение ислама затронуло по существу незначительный слой населения, главным образом горожан и сельскую аристократию. В крестьянской же массе очень долго сохранялось криптохристианство (скрытое, тайное христианство): в ислам переходили мужчины (на их имя составлялись документы, касавшиеся землевладения, налогов и т. д.), женщины же оставались в христианской вере; дочери их уже считались мусульманками. И сейчас в некоторых католических или православных местностях мужчины носят мусульманские имена: когда-то эта хитрость избавляла их от преследования властей. До сих пор в местности Люра случается встретить семьи, где одни члены семьи считают себя христианами, а другие мусульманами. Внутри одного родственного объединения (фиса) одни братства могли быть христианскими, другие — мусульманскими, христиане и магометане заключали между собою браки, союзы побратимства, кумовства.

Вместе с тем и Османская империя, и европейские державы, вмешивавшиеся в жизнь Албании с политическими целями, пытались использовать в своих интересах это религиозное расчленение народа, всяческими способами насаждали антагонизм среди приверженцев различных религий и в определенной мере достигали своих целей. В городах и их окрестностях, особенно среди аристократии, правящего класса религиозная нетерпимость порою достигала драматического накала. Но надо помнить, что вне городов, в крестьянских массах, особенно в горных районах, значительная веротерпимость и явления криптохристианства дожили до середины XX в. Отсюда и та легкость перехода из одного вероисповедания в другое, которая еще в конце XIX в. так поражала русских дипломатов, работавших в разных городах этой части Османской империи[891].

Этой веротерпимостью и своеобразным религиозным равнодушием албанские крестьяне отличались от боснийцев, от помаков — исламизированных болгар и других групп балканцев — приверженцев ислама[892].

Древнейший народный календарь, основанный на первобытных религиозных верованиях, был заменен со временем христианским, а позднее мусульманским. Каждая из этих религий не вытеснила бесследно древние понятия и традиции, а приспосабливала привычные для народа обычаи к своим нуждам. Дни старинных языческих праздников были посвящены христианским или мусульманским святым. С течением времени первоначальный смысл многих обрядов стерся в народной памяти, и они превратились, в конце концов, в песни и игры детей.

Старинный албанский народный календарь делил год на две равные половины: лето от дня св. Георгия (23 апреля) до дня св. Димитрия (26 октября) и зима от дня св. Димитрия до дня св. Георгия[893]. Точно такое же деление года на две половины В.А. Гордлевский наблюдал в среде турецких крестьян: «В деревнях год делится на две половины: от дня Хызыра (23 апреля) до Касыма (26 октября) — лето „яз“, и от дня Касыма до дня Хызыра — зима („кыш“). День Хызыра, в народе синкретизировавшегося с христианским св. Георгием, так и называется „началом лета“… В Касыме отложились христианские представления о св. Димитрии. С таким, народным представлением считаются даже составители календарей, отмечающие, сколько дней прошло или осталось от дней Хызыра и Касыма»[894]. В.А. Гордлевский считает, что совместная жизнь и сходная хозяйственная деятельность турок и древнего населения Малой Азии и Восточного Средиземноморья, жившего там до прихода турок, заставила и турок признать в определенной степени солнечный календарь, «удобный для повседневных расчетов», в отличие от скользящего и непривязанного к периодичности природы мусульманского лунного года. «Жизнь, общие жизненные интересы победили религию»[895]. Безусловно, это обстоятельство упрочило со временем традицию пользования народным календарем среди албанских крестьян.

Между двумя основными датами год делится поровну по 180 дней в каждой половине. Оставшиеся 5 дней распределяются между главными праздниками года: Георгиев день празднуют 3 дня подряд, а праздник св. Димитрия — 2 дня[896]. Каждая из половин года делится в свою очередь пополам по 90 дней, и отсчет времени идет так: 90 дней «после св. Георгия», 90 дней «перед св. Димитрием», 90 дней «после св. Димитрия», 90 дней «перед св. Георгием». Каждый из девяностодневных отрезков разделяется пополам, по 45 дней. Между этими малыми отрезками времени практический народный опыт распределял все основные хозяйственные дела албанского крестьянина — земледельца и пастуха.

Между зимой и летом по народным представлениям нет промежуточных сезонов. Понятия «весна» и «осень» были известны лишь в среде горожан и жителей пригородных местностей. Постепенно с распространением образования они стали достоянием жителей всей страны. Но исконная народная традиция этих сезонов не знала.

Равным образом народной традиции чужд отсчет начала года с 1 января. Согласно этой традиции начало года — это день св. Георгия (Shen-Gjergji или Shngjergji)[897]. Еще в середине XX в. не было такой местности, где были бы утрачены без следа празднества и обряды, связанные с днем св. Георгия, который назывался праздником лета (festa e verës). День св. Димитрия (Shen-Mitri) или святого Мартина (Shen-Marti, Shmarti), как его именует католическое население гор в окрестностях Шкодры, это праздник зимы (Testa e dimrit, festa e dimnit)[898]. Обряды этого дня скорее подвергались забвению, чем празднование св. Георгия, но в некоторых местностях, особенно в Северной Албании, о них еще помнили и в какой-то мере выполняли в середине XX в. День св. Димитрия стал главным образом семейным праздником, справляемым в домашнем кругу.

Праздник св. Димитрия (или св. Мартина) длился два дня подряд. В эти дни принято было воздерживаться от любой работы во избежание несчастья. Делали «курбан», т. е. жарили (или запекали) барашка. Считалось, что св. Мартин «завязывает» рот диким зверям в горах[899] и жертва (курбан) этому святому послужит сохранению стад на зимних пастбищах. В праздничные дни родные, соседи ходили друг к другу в гости и произносили взаимные пожелания благополучно прожить наступающий суровый сезон.

Дмитриев день был важной датой в хозяйственной деятельности албанских крестьян. К этому дню стада спускались с высокогорных лугов на зимние пастбища. Тот, кто имел немного скота, отдавал его на зимний прокорм владельцам больших пастбищ. К этому дню должен был быть завершен посев озимых хлебов. Начинали запасать дрова на зиму. В этот день производили расчет с чабанами, сезонными рабочими и нанимали на новый шестимесячный срок других батраков, слуг и т. п. Дмитриев день — предпочтительное время для свадеб[900].

В середине двух главных сезонов отмечались специальные дни — середина лета (mjedisi i verës) и середина зимы (mjediei i dimrit). В некоторых местностях Албании специальные обряды, сопровождавшие эти дни, еще сохранялись, в других районах они уже забывались или замещались обрядами и верованиями более поздних эпох.

Между днем начала зимы и днем ее середины кое-где отмечали день св. Варвары (Barbulleshen) или «богини» — сестры св. Николая. В некоторых областях праздновали день св. Михаила. В эти праздники обычно ходили в гости к родным и знакомым. Наиболее значительная дата этого периода — день св. Николая (почти повсеместно) или Христофора (в местности Люма). Народный календарь считает ее промежуточной между днем начала зимы и серединой зимы. Здесь мы опять замечаем, что праздник христианского святого (6 декабря) лишь приблизительно совпадает с датой, отстоящей на 45 дней от Дмитриева дня. Это своеобразный компромисс между древней традицией и церковными святцами. Святой Николай — наиболее популярный (наряду со св. Георгием) святой в Албании: «Нет дома в горах или долинах, мусульманского или христианского, — пишет Рок Зойзи, — где не праздновали бы день святого Николая»[901]. По традиции в этот день приносили кровавую жертву — курбан: резали и жарили на вертеле барана (в последнее время, стараясь более экономно расходовать мясо, его стали варить), обязательно зажигали свечи. Мусульмане вместо зажигания свечей сжигали на огне очага или камина кусочек пчелиного воска. Когда был накрыт праздничный стол, в доме открывали двери и окна, «чтобы души предков могли принять участие в пире».

Крестьяне ко дню святого Николая (или ко дню Христофора) старались закончить подготовку к зимнему времени: поместить скот, который не ушел на пастбища, в зимние стойла, заготовить корма на зиму[902].

Почитание христианских святых горцами без различия их вероисповедания объясняется очень древней традицией празднования «славы» — праздника в честь определенного святого. В отличие от сербской «славы» — семейного обряда и от «дня моления» семейному святому у южных албанцев, во время которого воздавались почести семейному патрону, у северных албанцев, так же, как в Черногории и Герцеговине, этот обряд носил родовой характер: чествовался патрон целой родовой группы, причем св. Николай был патроном значительного числа родо-племенных групп (фисов), может быть в далеком прошлом имевших общее происхождение[903].

Праздник середины зимы в новое время слился с рождеством — Krishtlindje, Kërshëndella, Kullanat, Kolendre. Слово «Kolendre» означает и само рождество, и круглый пирог в виде большого кольца, который пекли накануне рождества. В местностях, где влияние христианской церкви было прочным, например, в низинной сельскохозяйственной местности Загори в долине р. Девола и других, дети перед рассветом ходили из дома в дом, стучали палкой в двери и пели песни о рождении Иисуса и о деве Марии. Хозяйки оделяли их заготовленными заранее календрами, мелкими монетами, жареными каштанами. Рождественским пирогом (kolendre, kullana) угощали также приходивших с визитом, с поздравлениями родственников, соседей. В иных местностях его съедали сами домочадцы[904].

Привязка основных вех традиционного календаря к христианским святцам несколько спутала их хронологические места и сделала эти вехи приблизительными. «День середины зимы» должен был бы приходиться на день зимнего солнцестояния. Это ясно из тех поговорок, которые бытуют сейчас в народе; в день середины зимы горцы из окрестностей Шкодры говорят: «Солнце ведет за собой лето»; «солнце совершает поворот», — говорят жители Люмы; «день начинает расти со скоростью, с какой петух переступает с балки на балку», — замечают в Шкодре[905].

Хотя день середины зимы слился с христианским праздником рождества, по существу своему он имеет мало общего с христианской религией и таит в себе черты очень древних народных религиозных представлений, связанных в первую очередь с хозяйственной деятельностью людей.

Мусульмане, которые также праздновали этот день, переосмысливают его по-своему. У мусульман Шкодры, например, он назывался «Днем первого снега». Вместо возжигания свеч они клали в огонь кусочек воска[906].

День середины зимы в различных районах Северной Албании назывался по-разному: в Люме «середина зимы» (Mjedis i dimnit), в Мирдите «ночь рождества» (Natë këndellja), в Шаля, Никай и Мертури «ночь бузми» (Nata e Buzmit). В этих последних областях интересующий нас обряд совершался наиболее полно[907]. Этому способствовало, очевидно, близкое сходство обряда с тем, который совершался ближайшими соседями албанцев — южными славянами. «Buzem», «buzmi bujar» называлось толстое полено, чурбан, бревно, которое сжигали в праздничный вечер на домашнем очаге (у южных славян оно называлось «бадняк»)[908].

Задолго до праздника в лесу присматривали большое дерево с толстым несуковатым стволом, срубали его, но не вносили в дом, а оставляли его перед домом, помещали в хлеву или же прятали в лесу.

В ночь на 25 декабря, в сочельник, вся семья собиралась у огня; посылали одного из семьи — сильного и ловкого человека принести «бузми». Появление полена встречали приветствиями:

Полено торжественно зажигали. Иногда в пламя очага подкладывали ветви вишневого дерева, виноградную лозу, ветви орехового дерева, т. е. тех растений, которые особенно почитаются как символы плодородия. В окрестностях Печа и Джяковицы на очаг звездообразно укладывали 15 дубовых поленьев, самое большое из них называлось «бузми». Считалось, что в огне должны сгореть все несчастия. Иногда в него подбрасывали ветки можжевельника, и когда они с треском вспыхивали, все присутствующие восклицали: «Пусть так сгорят наши враги и все, кто не желает нам добра!» Городское население Призрена и Джяковицы укладывало в камин не специальное полено, а просто две пары поленьев крест-накрест. По четырем углам комнаты укрепляли четыре зажженных свечи. Крестьяне сохраняли в доме головешки от рождественского полена или полуобгоревшие ветви вишневого дерева. Горожане тоже придерживались традиций: по внешнему виду огнища, горевшего в сочельник, они делали заключение относительно того, что ждет их на будущий год.

Разведя праздничный огонь, накрывали стол, выставляли раки (водку), закуску. Бузми, как гость дома, тоже получал свою долю: наполняя стаканы, хозяин дома лил вино на полено. Иногда в полене делали специальное углубление, в которое наливали вино, клали вареную пшеницу, кусочек от каждого блюда: сыра, масла, фасоли, хлеба. Христиане в городах (Печ, Джяковица) возле домашнего камина устраивали моление: в огонь лили вино, бросали вареную пшеницу, вареные каштаны и другую снедь, а также цветы. Все опускались на колени, молились и пели рождественские песни. Когда поленья прогорали, два человека бросали головешку за дверь и кричали: «Откройте двери! Сегодня рождество, бог родился!» Как это обычно бывало в старой Албании в моменты торжества и радости, стреляли в воздух. Потом следовало взаимное одаривание подарками и праздничный ужин. В Дукагьини первый тост на рождественской трапезе (в сочельник) подымали во имя Христа (хозяин дома восклицал: «Великая ночь да поможет нам!»), а второй стакан протягивали к бузми и произносили традиционное «За здоровье», как если бы обращались к человеку. То один, то другой из присутствующих подносил полену водку и закуску. Потом водку, вино, закуски убирали со стола (как это принято в Албании при всякой еде) и на чистый стол ставили мясо, хлеб, горячую еду (при этом вина уже больше не пили); и опять кусочки хлеба и еды отдавали бузми. После ужина софру (низкий круглый столик, за которым ели в старой Албании и сейчас еще едят в сельской местности) отодвигали в сторону, но не убирали с нее остатки еды, «чтобы пробегающие мимо домашние животные могли поживиться». Солому, что была расстелена вокруг софры, тоже сдвигали в сторону, не выбрасывая. Начиналось всеобщее веселье — песни, игры. Хозяйка дома оделяла присутствующих яблоками, орехами, каштанами. Это были, разумеется, обычные лакомства, но в глубокой древности их считали символами обилия (особенно орехи), следовательно, — плодородия, достатка.

В полночь отправлялись в церковь.

В Мирдите устраивали нечто вроде факельного шествия: и стар и млад выходили из дома с горящими головнями из смолистой сосны в руках Каждая семья шествовала за своим старейшиной («глава дома», «хозяин дома»), который брал две головни от бузми. Они обходили хлева и загоны для скота, поля, сады и огороды. Когда входили в загон для овец, все присутствующие подражали овечьему блеянию, а глава семьи тер горящие головни друг о друга, так что разлетались искры, и приговаривал: «Сколько искр рассыпается от меня, столько же ягнят хочу от тебя» (Sa shkëndija të dalin prej meje, aq dhiz dua prej teje). То же повторялось в стойлах других животных — коров, коз и др.: подражание их голосу и рассыпание искр с пожеланиями приплода. Точно так же обходили поля, фруктовые сады, рассыпая искры и произнося пожелания относительно хорошего урожая.

В Дукагьини обряд, близкий к описанному, совершали на второй день праздника. Все домочадцы выходили из дома: глава семьи нес топор, остальные — золу от бузми и солому, которую накануне стелили под пиршественный стол. Подойдя к фруктовому дереву, хозяин дома спрашивал: «Ты дашь фрукты в этом году? или я тебя срублю!», дети отвечали «голосом дерева»: «Не руби меня, я не оставлю тебя без ничего!»[910]. Под дерево клали немного золы и пучок соломы и подходили к следующему дереву с тем же вопросом.

Таким образом, рациональное действие — удобрение земли золою, окутывание стволов деревьев соломой в холодную пору года — превратилось в символическое действо. Древний обычай — окуривать скот дымом (может быть, тоже имевший рациональное начало) — забылся и стал осмысляться как магическое действие: много искр — много молодняка.

В рождественское утро после обхода полей в Дукагьини несколько соседских семейств устраивали общую трапезу на току (ток обычно бывал в коллективном пользовании всего села или квартала, если село очень разбросано по горным склонам). Здесь ели хлеб, сыр и капусту. Закончив еду, разбрасывали по току оставшийся пепел от бузми и солому от вчерашнего стола и возвращались домой.

В этот день ходили в гости друг к другу. Угощение обычно состояло из капусты, — в некоторых местах этот день так и называют «праздник капусты» (festa e laknorve), — водки и закуски. Традиционные пожелания: чтобы вся семья была здорова, чтобы имели достаток, домашний скот и прочую живность, молочные продукты и хлеб[911].

Если день св. Николая — это праздник, имевший отзвуки отношений в родовом коллективе, то рождество носило скорее семейный характер и преследовало ясную цель — привлечь добро и достаток в дом. Коллективное пиршество на току вновь возвращало обрядности коллективистское начало.

Рождество в городах праздновалось в соответствии с церковной традицией. Горожане-католики сооружали у себя дома макет рождественских яслей (обычно этим занимались дети). Было принято для рождественской трапезы жарить индюка. Обычая украшать елку не было (как и на всем европейском юге).

После дня середины зимы крестьяне принимались за подготовку к весенним работам: пастухи следили за окотом овец и готовились выпускать скот из зимних загонов, земледельцы чинили инвентарь и приступали к подрезке и прививке фруктовых деревьев[912].

Празднование Нового года (Viti i Ri) носило в современной Албании несколько официальный, публичный характер. По древнейшему народному календарю, как мы знаем, год начинался 23 апреля. Согласно мусульманской религии новый год начинается в месяце мухарреме — первом лунном месяце. Однако среди албанских мусульман, так же, как и среди турок, еще в I половине XIX в. очень живо сохранялась память о наурузе, — 9 (22) марта, — как начале года, точнее — начале весны.

Празднование Нового года 1 января — это городская манера. Знали ее и в местностях, где была сильна православная церковь и где этот день, как и в Греции, посвящали св. Василию. Почитание святого переплеталось с представлениями народа о том, что момент наступления Нового года влияет на всю жизнь в наступающем году. Поэтому в новогодье надлежало есть сладкую пищу, обмениваться добрыми пожеланиями и т. п. Православные жители долины р. Девол (Южная Албания) в сочельник Нового года выпекали из пшеничной муки специальный каравай (пирог, лепешку), арушке — «arushkë» (медведица). Прежде чем сесть за праздничный стол, каравай на несколько минут выносили из дома, «чтобы его ела медведица». Затем ритуальный каравай ломали на части и раздавали присутствующим[913].

В Новый год было принято гадать о грядущей судьбе. Во многих местностях пекли специальный пирог бюрек (byrek, kulaçe), в который запекали монету. Тот, кому на семейной новогодней трапезе доставался кусок бюрека с монетой, считался счастливым, полагали, что в наступающем году его ждет удача. Постепенно эти приемы гадания приняли чисто игровой характер, особенно в городах[914].

Специальные новогодние песни почти не сохранились. В прежние времена городские дети с зарею ходили от дома к дому, исполняя новогодние песни. Добрые пожелания в них обычно облекались в форму рассказа об уже совершившемся факте: «Добрый день! Мы сюда пришли за подарком. Несем корзиночку, полную прекрасных вещей. Прекрасный день сегодня! Помогите нам, счастливый господин! Какая хорошая лошадь стоит во дворе, у нее белые ноги, а это хорошая примета, у нее добрая сбруя, значит господин богатый» и т. п. Если в подаянии отказывали, посетители разражались проклятиями[915].

Со временем подобные обряды превратились в детскую забаву.

На новогоднюю ночь зажигали «новый огонь». В тех районах, где в рождественский сочельник в домашнем камине был зажжен бузми, он продолжал тлеть и в новогоднюю ночь.

В местности Загори утром первого января дети и молодежь ходили к источнику за свежей водой и там угощали всех встречных кусками вчерашнего бюрека, произнося при этом взаимные пожелания благополучия[916].

Такими были зимние календарные обычаи и обряды албанцев в XIX — начале XX в. В последующие десятилетия многие из них забылись или приняли игровой развлекательный характер, в городской быт стала проникать общеевропейская манера сооружать новогоднюю елку. Только вместо елок, которых немного в албанских горах, украшали молодые сосны.

В первые дни наступившего года люди приветствовали друг друга традиционным пожеланием: «Për shume vjet!» (Многие лета!).