Оказалось, что не могло быть ничего менее сатанинского, чем этот праздник Имболк на берегу Солтмарша. Некоторые из коллег Катбада даже привели с собой детей, и те с удовольствием играли на песке, подзадоривая друг друга попрыгать в волнах. А разожженный из старых ящиков и принесенных морем дров огромный костер больше напоминал мероприятие школьного комитета по сбору денег на оборудование игровой площадки, чем на жертвоприношение языческим богам огня.
Рут и Макс пришли с подношениями, состоявшими из вина и хрустящего картофеля. Они следовали той же дорогой, что Рут с Люси буйным февральским вечером, когда с моря налетал шквал и болота предательски погружались во тьму. Иногда Рут казалось, что все случившееся произошло не с ней, а с кем-то другим, и могла вспоминать спокойно, словно прочитала историю в книге. Но иногда воспоминания приобретали удивительную яркость, будто все произошло вчера: бешеная гонка через болота, мгновение, когда пришла уверенность, что ей суждено умереть, и нахлынувшая ниоткуда черная волна.
Зато сегодня небо отсвечивало бледно-голубым, с моря дул лишь ласковый ветерок и шевелил жесткую траву. Рут и Макс прошли через дюны, и перед ними открылось побережье — серебристая линия воды, отражающие вечернее небо глубокие лужи и бесконечные мили волнообразного песка.
— Красиво, — заметил Макс. — Я уже и забыл, какие открытые просторы в Норфолке. Ничего, кроме песка, моря и неба.
— Красиво, — согласилась Рут, довольная, что Макс похвалил ее любимый Солтмарш. — Зимой здесь немного пустынно, но в такие вечера это лучшее место на земле.
— Мне тоже нравится уединение, — сказал он, глядя на отступающий прилив. Над морем низко летали и ныряли к волнам чайки, в вечернем воздухе слабо разносились детские крики.
Рут с любопытством посмотрела на Макса. Она поняла, что хотел сказать археолог: иногда уединение и великолепие Солтмарша доставляли ей почти сексуальное наслаждение. Но она не ожидала, что и Макс испытает то же чувство. Ведь сам он из Брайтона с его игрушечным побережьем, не похожим на эту пустынную красоту. Но тут же напомнила себе, что вырос-то Макс в Норфолке.
Они подошли к еще незажженному костру — очень темному на фоне белого песка. Катбад в белом друидском наряде и пурпурном плаще наблюдал, как складывают дрова. Но, завидев Рут, распростер ей навстречу руки.
— Рут! — Они обнялись, и его борода уколола ей щеку.
— Катбад, это мой приятель Макс.
— Добро пожаловать.
Катбад, подобно викарию, взял руку гостя в свои ладони. В белом наряде он напоминал священника, приветствующего у ворот церкви прихожан. Сам он, конечно, сказал бы, что Солтмарш и есть храм — священная земля. Человек поклонялся ей сотни и тысячи лет: в бронзовом веке люди строили круги из камня или дерева, в железном — хоронили ближних и богатства на границе, где море встречается с сушей. В прошлом году Рут нашла одно из таких захоронений.
— Рад нашей встрече, — произнес Макс. — Прекрасное место.
Катбад пристально посмотрел на него:
— Да, пороговая зона. Мост между жизнью и смертью.
— Эрик Андерсен, 1998 год, — вспомнил Макс. — Мне нравится его книга. В студенческие годы я считая Андерсена своим кумиром.
— Вы знали Эрика? — не удержавшись, воскликнула Рут.
— Ни разу с ним не встречался, но прочитал почти все, что он написал. Никто лучше не понимал доисторическую эпоху, чем он.
— Удивительный человек, — кивнул Катбад. — Рут была с ним очень близка.
— Неужели? — Макс повернулся к ней.
— Он меня учил, — сдержанно ответила она. Рут было все еще тяжело говорить об Эрике.
— Его любимая студентка, — несколько вызывающе прокомментировал Катбад.
— Я бы так не сказала.
— Жаль, что не был с ним знаком, — заметил Макс.
— Мы тут принесли кое-что из спиртного, — произнесла Рут, желая оставить тему жизни и смерти.
— Замечательно, — кивнул Катбад. — Боги требуют возлияний. Напитками у нас ведает Фрейя.
Фрейя оказалась худощавой блондинкой. Она забрала у них бутылки, спрятала, а взамен предложила пунш из медного котелка. Когда они отошли в сторону, Рут подозрительно понюхала содержимое пластиковой чашки.
— Это что, аккумуляторная кислота?
— Вы же сказали, что Катбад работает на химическом отделении.
— Раньше он был археологом.
— И таким образом познакомился с Эриком?
— Да. Эрик был его наставником в университете. А затем они встретились на раскопках магического круга. Я же вам, кажется, рассказывала? Катбад был среди друидов, которые протестовали против переноса столбов в музей.
— Их можно понять, — медленно проговорил Макс, оглядывая просторы песка и, наверное, представляя, как выглядел на фоне неба круг из деревянных кольев.
А Рут вообразила это так живо, что удивилась, почему картина не материализовалась у нее перед глазами: круг и в середине на коленях Эрик, возглашающий песнь о сохранении магического дерева.
— Эрик сочувствовал друидам, но море подбиралось все ближе и ближе. Оно в конце концов уничтожило бы реликвию.
Макс улыбнулся:
— Уничтожило или изменило?
У Рут в голове мелькнула мысль о латинском изречении на арочном входе в дом на Вулмаркет-стрит: «Все меняется, ничего не исчезает». Она поежилась, словно ее плеча коснулась ледяная рука.
— Вы, я смотрю, большой почитатель Эрика.
Эрик верил в цикл перемен — распада и возрождения. Возродился ли он сам? Иногда Рут казалось невероятным, чтобы его энергичный дух умер вместе с телом. Наверняка где-то в мире родился голубоглазый ребенок, в котором Эрик обрел вторую жизнь. Или в духе воды, или в животном — тюлене либо песце с лоснящимся мехом.
Костер был сложен, и когда свет дня померк, Катбад и остальные друиды соединили руки, образовав круг, заговорили речитативом и запели. К ним присоединились дети. Они, смеясь, в возбуждении вбегали в центр и снова выбегали из круга. Макс, Рут и другие гости стояли рядом и наблюдали, разрываясь между стремлением к самоосмыслению и интересом к происходящему. В этом зрелище есть что-то величественное, подумала Рут: крохотные черные фигурки на фоне неба и высокий костер в сопровождении тихого плеска волн.
У Катбада возникли сложности с разжиганием символической головни. Ветер задувал пламя, и Фрейе пришлось закрыть его своим плащом. Наконец язычки пламени лизнули дерево, и он поднял горящую головню.
— Богиня Бригита, прими наш дар!
Пламя взметнулось от подножия костра. Дети, восхищенно крича, побежали вокруг. Взрослые снова завели речитатив, но вдруг кто-то заиграл на гитаре, и декламация стала душевнее, больше напоминала народную песню. Собралось много людей. Рут заметила знакомых из университета и из команды археологов, в том числе Теда и Трейс. Ее немного разозлило, с каким энтузиазмом Макс приветствовал Трейс.
— Она работала на раскопках в Суоффхеме. Очень хороший археолог. Знает все о римлянах.
— М-м-м… — протянула Рут. Ее оценка талантов Трейс не стала выше оттого, что та в черной майке и черных кожаных брюках выглядела очень привлекательно. — Давайте где-нибудь посидим.
Они устроились под прикрытием одной из дюн и стали есть вегетарианские хот-доги. Максу удалось увести лучшую бутылку вина, а Рут пила апельсиновый сок. Макс не стал обсуждать ее самоограничения. Они говорили о местах раскопок — римском холме и семидесятипятиквартирном проекте, коснулись двух безголовых останков и италийских богов, особенно двуликого Януса.
— Он также связан с весной и урожаем, — заметил Макс. — Бог не только дверей, но любого периода эволюций и изменений, перехода от одного состояния к другому.
— И поэтому одновременно смотрит вперед и назад?
— Да. Что также помогало ему добиваться расположения женщин, например нимфы Карны.
— Добился?
— Добился. И в благодарность дал ей власть над дверными петлями.
Рут рассмеялась:
— Значит, вместо смазки можно молиться Карне?
— Разумеется.
Макс налил еще вина, а перед Рут возникло видение — к ним по песку шла нимфа. На Шоне была шаль и струящееся пурпурное платье. А вот ее спутника Рут видеть совсем не хотела. Это был Фил.
— Рут, ты чего здесь затаилась?
Странно, подумала Рут, вставая. Словно о каком-то неблаговидном поступке. Она прекрасно себя чувствовала, устроившись на песке рядом с привлекательным умным мужчиной. И вот оказалась в глупом положении и даже как будто немного дискредитированной.
— Привет, Рут! — громко воскликнул Фил.
Рут впервые встретила его вместе с Шоной. Этим вечером состоялся «их выход» в качестве пары. Недаром же подруга выглядела такой торжествующей.
— Привет, Фил. Помните Макса Грея из Суссекса? Он археолог, отвечает за раскопки в Суоффхеме.
— Конечно. Здравствуйте. Рад, что Рут вас опекает.
Его замечание, как и то, что сказала Шона, показалось нелепостью. Кто такой Фил, чтобы говорить, что Рут опекает Макса? И с какой стати его должен кто-то опекать?
— Чудесный вечер, — улыбнулся Макс, немного разряжая обстановку.
— У меня у самого нет времени на подобные хипповые глупости, но Малоун — друг Шоны.
— Малоун?
— Катвисел, или как он себя называет?
— Катбад, — процедила сквозь зубы Рут.
— Я слышал, он бывший археолог, — сказал Макс.
— Был давным-давно, — пренебрежительно ответил Фил. — А сейчас работает ассистентом в лаборатории. Один из тех мечтателей, которые верят в символические пейзажи, энергетические линии и прочую чепуху.
Макс промолчал. Рут решила, что он тоже верил в подобное, но предпочел остаться на стороне Фила, поскольку тот частично финансировал римские раскопки.
Почти стемнело. Друиды воткнули в песок горящие факелы, и теперь их скачущие у костра фигуры казались безобразно уродливыми — на фоне пламени бесновались черные тени. Запах древесного дыма наполнил воздух едкой сладостью. Рут почувствовала, что очень устала. И больше всего на свете ей захотелось домой, в постель с Флинтом, запускающим когти в пуховое одеяло. Но Макс пока не собирался уходить. Сколько еще времени ей придется провести, наблюдая, как Катбад швыряет символические жертвы в огонь? Последней полетела в костер майка университета Северного Норфолка. Рут боялась подумать, что бы это могло символизировать.
— Он обещал уйти от жены. Как считаешь, уйдет? — наклонившись к ней, прошептала Шона.
«Я столько раз это слышала», — подумала Рут.
— А сама как думаешь?
— Не знаю. — Подруга опрокинула в рот содержимое пластикового стаканчика. — Я предъявила ему ультиматум: или она, или я. Он сказал, что я самое важное, что у него есть в жизни.
Вот в чем причина его появления на этом празднике, решила Рут. Жест примирения: явиться с Шоной в общество людей, которых он считает в высшей мере незначительными. Рут не сомневалась, что Фил никогда бы не пришел с ней на мероприятие университетского отделения или на лекцию декана. Была уверена, что он не оставит свою жену, как Нельсон не оставит свою.
— Будь осторожна, — посоветовала она.
— В каком смысле? — Шона тряхнула волосами, блеснувшими в темноте, как один из воткнутых в песок факелов.
— Он говорит то, что от него хотят услышать.
Подруга сверкнула глазами. Рут так и не узнала, что она собиралась сказать, потому что подошел Макс и положил руку ей на плечо.
— Может, уйдем? Становится холодно.
Рут с благодарностью согласилась. С закатом солнца вечер стал зябким, усилился ветер. Она плотнее запахнула куртку, а друиды в своих тонких одеждах, казалось, не были подвержены холоду, как и их дети. Когда они с Максом шли вдоль берега, дети все еще играли в темноте. Вырыли глубокую яму и пели: «Динь-динь-дон, колокольчик близко, на дне колодца пушистая киска…»
— Есть вещи, которые не меняются, — сказала она Максу, когда они выходили на дорожку через дюны.
Идти в темноте через Солтмарш было опасно, пришлось воспользоваться ведущей к автостоянке гравиевой тропинкой любителей птиц. Макс оставил там свою машину, и Рут надеялась, что он подбросит ее домой и не напросится на кофе.
— Интересный стишок, — начал он учительским тоном. — Существует мнение, что киска… это такая девчонка не очень строгого поведения. Вроде проститутки.
— А зачем понадобилось топить ее в колодце?
— Колодец — подобие символа позорного столба.
— Как там дальше? «Кто ее бросил жестоко так? Мальчик по имени Джони Слабак».
— «Но не погибла кошка-малыш. Спас ее мальчик Джимми Крепыш».
— И кем же в таком случае приходится этой киске Джимми? Сутенером?
Макс рассмеялся:
— Вы мне нравитесь, Рут.
Это был тупик. «Вы мне тоже нравитесь» — прозвучало бы игриво. Переменить тему разговора значило проявить пренебрежение. А ведь он ей действительно нравился. Но Рут не хотела анализировать. Все очень запутанно — вот в чем проблема. Она беременна от другого мужчины. Тот женат и не знает, что она беременна. А если узнает, наверное, разозлится. Или обрадуется. Рут недавно воображала, что родится мальчик. Вдруг Нельсон всегда хотел мальчика и теперь придет в восторг и бросит Мишель? «А ты сама хочешь, чтобы он бросил Мишель?» По зрелом размышлении, нет. Разбив семью, она будет испытывать сильное чувство вины и вовсе не уверена, что желает жить с мужчиной. Особенно с таким, как Нельсон.
Смешно, но Нельсон ее не любит и никогда не любил. А их совместная ночь — результат уникального стечения обстоятельств. Они только что нашли тело убитого ребенка, и Нельсону предстояло сообщить о трагедии родным погибшей. В ту ночь им казалось, что они остались в мире одни. Нельсон пришел к Рут за утешением, и вспыхнувшая страсть удивила обоих. Но с тех пор он ни разу не показывал, что относится к ней иначе чем как к коллеге, товарищу по профессии, может, даже другу. Так почему она вспоминает о нем, когда Макс держит ее за руку помогая подняться на ступеньку мостика? Разве Макс напоминает Нельсона? Он иной: ученый, учтивый, любезный, но внешне чем-то похож на старшего инспектора, хотя не такой высокий. Скажем так: если он в комнате, то на других уже не смотришь. Рядом с ним Фил совершенно теряется. Даже Катбад и тот бледнеет. Макс внезапно остановился.
— Послушайте, сова.
Они проходили мимо первого укрытия. Деревянные хижины для любителей наблюдать за птицами располагались в стратегических пунктах болота: эта стояла на сваях напротив пресноводного озера. Рут услышала шелест тростника и опять вспомнила ту безумную ночь, когда крик совы звал человека на смерть. Вокруг расстилалась черная, мрачная вода с болотными кочками. Рут поежилась. Макс сделал движение, словно собирался ее обнять, но лишь сказал:
— Ну вот, почти пришли.
На стоянке царила непроглядная тьма, и не было ни одной машины, кроме его «рейнджровера». В салоне оказалось тепло, и Рут обрадовалась, что снова может сесть. Разве нормально, что у беременной женщины так сильно болит спина? Может, виноват лишний вес?
Макс аккуратно разворачивался на узкой, ведущей к коттеджам дороге. Он был осторожным водителем и хотя бы в этом отличался от Нельсона.
— А вечер, пожалуй, удался, — произнес он. — Костер, друиды и все остальное.
— Да, — кивнула Рут. — Огонь способен украсить любое зрелище. Наверное, поэтому люди ему поклонялись. Огонь прогоняет тьму.
— Как крик петуха, — добавил Макс.
Она с любопытством посмотрела на него:
— Почему?
Несколько секунд Макс смотрел вперед, щурясь на темную дорогу, а затем сказал:
— Вчера на раскопках кое-что произошло. Я провожал очередных туристов — на сей раз, кажется, из Исторического общества. И нашел в одной из траншей мертвого петуха.
Рут насторожилась. Она понимала, что на соседних фермах могут держать кур, но каким образом птица забрела на раскопки, отделенные от остальной местности поросшим травой валом?
— Кто-то подбросил?
Макс пожал плечами:
— Видимо, так. У него было перерезано горло.
— Что?
— Располосовали от края до края. Умелая работа.
Рут испугалась, что ее вырвет, и сделала глубокий вдох.
— Кому это понадобилось?
Они подъехали к ее дому, и Макс выключил зажигание.
— Петух — традиционное жертвоприношение. Эти птицы кричат по утрам, и считается, что они обладают силой прогонять тьму.
У Рут поплыло перед глазами.
— Жертва? Но кому пришло в голову оставлять жертвенную птицу на месте раскопок?
— Не знаю. Наверное, тому, кто полагает, что мы своими действиями нарушаем покой мертвых.
Рут подумала о Катбаде, но тут же прогнала эту мысль. Нет, мертвые животные не его стиль.
— Разумеется, — продолжил Макс, — можно обнаружить связь петуха и с христианством. Иногда петух символизирует Иисуса. Восход, возрождение…
— Кто-то убил петуха в качестве христианской жертвы?
Голос Макса слегка изменился:
— Или жертвы Гекате.
— Богине колдовства?
— Она была богиней очень многого. Греки называли ее «царицей ночи», потому что Геката обладала даром проникать взглядом в подземный мир. Еще она богиня перекрестков, тройных путей. Вот почему ее часто изображают в виде трех соединенных спинами фигур. Она посещала перекрестки и разъезды со свитой призрачных собак. Ее другое имя — Геката Kourotrophos, то есть Воспитательница Юношей. Ей молятся женщины во время беременности.
— Петухи — традиционная жертва Гекате? — Рут старалась не выдать своего изумления.
— Петух был черным, а Гекате приносили в жертву черных существ. Как правило, щенков, потому что она владела священными собаками. Но случалось, что и птиц тоже. Иногда ее связывали с Афиной и изображали с совой, символом мудрости.
— Сову мы сегодня слышали.
Макс улыбнулся, и его зубы ослепительно блеснули в темноте.
— Может, это была сама Геката. Она появляется на болотах и, чтобы найти дорогу, светит призрачными огнями.
— Блуждающие огоньки. — Рут вспомнила еще одну легенду о свечении на болотах.
— Именно. Болотные огни. Фосфоресцирующий свет. О нем сложено много легенд.
Рут поежилась. Часы на приборной панели показывали 22:32.
— Пойду-ка я, пожалуй, домой.
Макс не пытался задержать ее и не упомянул о кофе. Но когда она стала открывать дверцу, сказал единственное слово «Рут», наклонился и поцеловал в губы.
Дома она сразу легла в постель, но, уютно устроившись под пуховым одеялом с громко мурлыкающим котом на груди, поняла, что не может уснуть. Слова и целые фразы настойчиво лезли в голову. Рут, к недовольству Флинта, поворачивалась то на один, то на другой бок и все равно не могла избавиться от них. Было похоже на полудрему, когда слишком много выпьешь спиртного. Тем более обидно, ведь она сделала всего один глоток пунша и остаток вечера пила апельсиновый сок.
Она богиня перекрестков, тройных путей.
Он обещал уйти от жены. Как считаешь, уйдет?
…пороговая зона, мост между жизнью и смертью.
…все меняется, ничто не исчезает.
Динь-динь-дон, колокольчик близко, на дне колодца пушистая киска.
Голоса исчезли, и Рут увидела тихого подавленного человека, глядящего на разоренный сад.
Здесь была оранжерея, дальше качели и домик на дереве. И еще колодец желаний…
…в колодце пушистая киска.
Рут опустила Флинта на пол. Внезапно она поняла — и у нее не осталось ни малейшей тени сомнения, — где спрятаны черепа.