Камера

Глава 13

К половине десятого утра новый вариант соглашения был готов. Сэм имел все основания гордиться собой: конечный результат вполне мог считаться шедевром. Прожевывая хрустящий кусочек тоста, Кэйхолл еще раз придирчиво прочитал документ. Высокий слог, обилие непостижимых для дилетанта терминов, цветистая фразеология свидетельствовали о том, что автор текста без колебаний вступил бы в поединок с профессиональным юристом.

В дальнем конце коридора хлопнула дверь, послышались неторопливые и уверенные шаги. За решеткой камеры выросла фигура Пакера.

— Адвокат уже здесь, Сэм. — Он снял с пояса наручники. Кэйхолл поднялся с койки, поддернул боксерские трусы.

— Который сейчас час?

— Чуть больше половины десятого. А в чем дело?

— В десять у меня прогулка.

— Или она, или встреча с адвокатом. Выбирай.

Размышляя, Сэм оделся в красный спортивный костюм, вставил ноги в резиновые тапочки. Процедура одевания не отнимала у сидельцев Скамьи много времени.

— Могу я пойти на прогулку позже?

— Посмотрим.

— Она мне необходима.

— Знаю, Сэм, знаю. Шевелись.

— Мне без нее нельзя.

— Ясное дело. Как и всем остальным. Постараюсь что-нибудь придумать.

Кэйхолл провел расческой по прядям сальных волос, приблизился к умывальнику. Пакер терпеливо ждал. Сэму хотелось переброситься словечком с Джей-Би, но Гуллит уже спал. Большинство заключенных Семнадцатого блока сразу после завтрака предпочитали погрузиться в сон. Наблюдательный Пакер давно уже вычислил, что средний сиделец пребывал в состоянии сна от пятнадцати до шестнадцати часов в сутки: ему не мешали ни жара, ни холод, ни включенный за стеной соседа телевизор.

Сегодняшнее утро было непривычно тихим. Негромкое жужжание вентиляторов не нарушал ни один человеческий голос.

Подойдя к решетке, Сэм повернулся к сержанту спиной, сунул в узкую щель кисти рук. Когда Пакер сцепил его запястья наручниками, Кэйхолл сделал два шага, согнул колени и взял с постели окончательно отредактированный документ. Сержант кивнул невидимому стражу, тот нажал кнопку. Дверь камеры поползла в сторону.

При перемещении по коридорам ноги заключенных обычно соединяли довольно короткой металлической цепочкой, и имей Пакер дело с более молодым сидельцем, он бы ни минуты не сомневался. Но Сэм? Куда бежать немощному старику? Подхватив Кэйхолла под локоть, Пакер вывел его из камеры. В сопровождении еще одного охранника они подошли к массивной железной двери. Сержант повернул в замочной скважине ключ, потянул тяжелую створку на себя. За перегородкой комнаты для посетителей сидел Адам. Пакер снял с Сэма наручники.

Адвокат и его клиент остались наедине.

Адам внимательно прочел документ. Пробегая глазами текст во второй раз, он сделал на полях несколько пометок; местами стиль изложения вызывал улыбку. Ему приходилось видеть и более наивные строки, выходившие из-под пера маститых юристов. Язык Сэма отличался пафосом, к которому так любят прибегать восторженные студенты-первокурсники. Там, где можно было обойтись одним словом, Кэйхолл использовал шесть. Его латынь приводила в ужас. Отдельные параграфы вообще не имели смысла. И все же для непрофессионала работа могла считаться почти безукоризненной.

Состоявший изначально из двух страниц документ превратился в четырехстраничный. В тексте Адам обнаружил всего три опечатки.

— Героический труд, — сказал он, кладя листы на стол. Сэм пустил к потолку струю дыма. — Но, по сути, это то же самое соглашение.

— По сути, оно чертовски отличается от твоего, — поправил Кэйхолл.

Адам просмотрел свои пометки.

— Из текста следует, что тебя волнуют пять моментов: губернатор, книги, телевизор, отказ от услуг адвоката и свидетели процедуры.

— Меня волнует куча вещей. Ты же перечислил только безоговорочные требования.

— Еще вчера я сказал, что с книгами и телевизором помочь тебе ничем не смогу.

— О'кей. Дальше.

— Формулировка отказа от услуг юриста впечатляет. Ты считаешь себя вправе в любое время и без всяких объяснений выставить меня за дверь, даже не меня, а вообще всякого представителя «Крейвиц энд Бэйн».

— В последний раз мне потребовалось много сил, чтобы избавиться от этих еврейских выродков. Хочу подстраховаться.

— Резонно.

— Мне плевать, резонно это, по-твоему, или нет. Данный пункт не подлежит обсуждению.

— Ясно. И представлять твои интересы могу только я.

— Совершенно верно. Никто, кроме тебя, пусть и в руки не берет мое дело. Хватит с меня иудеев, понял? То же относится к черномазым и женщинам.

— Слушай, Сэм, мы же договорились называть их чернокожими.

— О, прости, ради Бога. Тогда речь должна идти об афроамериканцах, иудоамериканцах и женоамериканцах. Мы с тобой будем ирландоамериканцами и плюс белыми мужеамериканцами. Если тебе потребуется помощь фирмы, постарайся общаться лишь с германоамериканцами или италоамериканцами. Примем в расчет условия Чикаго и допустим некоторое количество выходцев из Польши. Грамотно, а? Вполне в духе межэтнической культуры и политкорректности, так?

— Как тебе угодно.

— Уже легче.

Адам поставил на полях документа галочку.

— Я приму твои требования.

— Еще бы. Если действительно хочешь работать. Только держись подальше от нацменов.

— Исходишь из того, что им не терпится встрять?

— Я ни из чего не исхожу. Мне осталось всего четыре недели, и провести их я хочу с людьми, которым могу доверять.

Адам еще раз прочел третью страницу соглашения. Судя по тексту, Сэм Кэйхолл намеревался единолично отобрать двух свидетелей, что будут присутствовать при исполнении приговора.

— Мне не совсем понятен пункт о свидетелях.

— Все очень просто. Если дело дойдет до газовки, то в соседней комнате посадят около пятнадцати человек. Поскольку придут они туда из-за меня, я имею право выбрать хотя бы двух. Инспектор, американец ливанского происхождения, между прочим, подыщет остальных. Обычно среди писак устраивают нечто вроде лотереи, чтобы определить, кто из этих хищников своими глазами увидит процесс превращения жертвы в падаль.

— Тогда зачем этот пункт?

— В числе тех, кого выбирает казнимый, то есть в данном случае я, всегда был адвокат.

— И ты не хочешь делать меня свидетелем.

— Угадал.

— Полагаешь, я горю желанием присутствовать?

— Я ничего не полагаю. Всем известно, что адвокаты ногти грызут от нетерпения посмотреть, как их клиент вдыхает в себя веселенький газ — когда другого бедняге уже не остается. Им непременно нужно попасть в объективы, полить слезы и покричать о справедливости.

— По-твоему, мне тоже?

— По-моему, нет.

— Так зачем же?

Сэм подался вперед, лицо его оказалось в двух дюймах от зарешеченного окошка.

— Затем, что ты не будешь присутствовать при казни, ладно?

— Договорились, — ровным голосом ответил Адам и поднял с прилавка последнюю страницу. — Но до нее не дойдет, Сэм.

— Умница. Это я и хотел услышать.

— Однако без губернатора нам не обойтись.

Пренебрежительно фыркнув, Кэйхолл откинулся на спинку стула, с независимым видом скрестил ноги.

— Условия изложены предельно ясно.

Так оно и было. Почти вся последняя страница представляла собой злобный памфлет против Дэвида Макаллистера. Отбросив в сторону юридическую учтивость, Сэм дал себе волю: едва ли не в каждой строке мелькали эпитеты типа «лживый», «эгоистичный», «продажный», неоднократно подчеркивалась «неутолимая чиновничья тяга к саморекламе».

— Значит, с губернатором у тебя проблемы, — сказал Адам.

Кэйхолл презрительно улыбнулся.

— Не думаю, что такой язык уместен, Сэм.

— Мне плевать на то, что ты думаешь.

— Губернатор может спасти твою жизнь.

— Неужели? Это из-за него я оказался здесь, на Скамье. С чего вдруг он захочет спасать мою жизнь?

— Я не сказал «захочет», я сказал «может». Зачем лишать себя шанса?

Сэм закурил. Внучок-то, оказывается, совсем простак. Опершись на локоть, он направил на Адама скрюченный указательный палец.

— Если ты считаешь, что Дэйв Макаллистер в последнюю минуту дарует мне жизнь, то ты полный идиот. Я объясню тебе алгоритм его действий. Он использует мое дело, чтобы лишний раз привлечь к своей персоне внимание прессы. Он пригласит тебя к себе в кабинет, а за полчаса до твоего прихода соберет в соседней комнате свору писак. Слушать тебя он будет с величайшей заинтересованностью, пустится в глубокомысленные рассуждения относительно ценности человеческой жизни, назначит новую встречу, уже ближе к казни. Когда ты уйдешь, он бросится к этим борзописцам и выложит им весь ваш разговор. Вспомнит Крамера, прочтет лекцию о гражданских правах, пустит слезу. И чем ближе будет мой день, тем громче станет кричать о нем пресса. Макаллистер из кожи вылезет, лишь бы увидеть себя на телеэкранах. Примется зазывать тебя к себе, если только ты ему позволишь. Он вдоволь напьется твоей и моей крови.

— Он в состоянии сделать это и без нас.

— Так и выйдет. Помяни мое слово, Адам: за час до исполнения приговора губернатор соберет пресс-конференцию, либо здесь, либо у себя, чтобы перед десятками телекамер отказать преступнику в милосердии. И в глазах подонка будут блестеть слезы!

— Но поговорить с ним все-таки стоит.

— Отлично. Иди, говори. Как только за тобой захлопнется дверь, в силу вступит второй пункт нашего соглашения, и от Макаллистера ты прямиком направишься в Чикаго.

— Он может проникнуться ко мне симпатией.

— Он полюбит тебя. Еще бы, внук Сэма Кэйхолла. Какая захватывающая история! Новые репортеры, новые интервью. О, он будет очень рад такому знакомству. Черт побери, ты же поможешь его переизбранию!

Адам пометил что-то в блокноте и попробовал сменить трудную тему:

— Кто научил тебя так писать?

— Твои учителя. Отошедшие в мир иной достопочтенные судьи. Ловкие крючкотворы. Лицемерные профессора. Я читал ту же дрянь, что и ты — в своих университетах.

— У тебя недурно выходит. — Адам тряхнул листом.

— Благодарю.

— Похоже, ты обзавелся здесь небольшой практикой?

— Практикой! Что такое практика? Почему юристы практикуют? Почему они не могут просто работать? Водопроводчики тоже практикуют? Вместе с продавцами? Нет, они работают. Но адвокаты — упаси Господь. Это каста особая, вот они — практикуют. Можно подумать, они действительно знают, что делают.

— Тебе хоть кто-нибудь нравится, Сэм?

— Дурацкий вопрос.

— Почему дурацкий?

— Потому что ты сидишь по другую сторону стены. Через полчаса ты поднимешься и выйдешь. Вечером закажешь ужин в уютном ресторанчике, а потом уляжешься в мягкую постель. На твоей стороне иная жизнь. Я же здесь стал животным. Я живу в клетке. Законы штата Миссисипи отпустили мне ровно четыре недели. В таких условиях трудно любить людей, малыш. Поэтому я и назвал твой вопрос дурацким.

— Выходит, до прибытия в Парчман ты любил кого-то?

Сэм выдохнул густое облако дыма.

— Еще один дурацкий вопрос.

— Почему?

— Не важно, советник. Ты юрист, а не психиатр.

— Я твой внук, значит, могу задавать деду вопросы о его прошлом.

— Задавай. Но, боюсь, какие-то останутся без ответов.

— Опять — почему?

— Прошлого не вернешь, мой мальчик. Мы не можем переделать того, что уже сделано. Да и объяснить тоже.

— Однако у меня нет прошлого.

— Счастливчик.

— Не уверен.

— Слушай, если ты рассчитывал найти во мне археолога, то ты здорово ошибся.

— О'кей. С кем же мне еще поговорить?

— Не знаю. Для меня это все не важно.

— Это важно для меня.

— Честно говоря, в данный момент ты меня не интересуешь. Хочешь — верь, хочешь — нет, но сейчас меня волнует собственное будущее. Часы тикают, и с каждой минутой все громче. Я слышу их отсчет, он вселяет в меня тревогу. Что мне дела до проблем других людей?

— Почему ты вступил в Клан?

— Потому что в нем состоял мой отец.

— Почему он вошел в Клан?

— Потому что там уже был его отец.

— Не слабо. Три поколения.

— Четыре. В годы Гражданской войны полковник Джейкоб Кэйхолл сражался плечом к плечу с Натаном Бедфордом Форрестом.[9] По семейному преданию, старина Джейкоб являлся одним из первых членов Клана.

— И ты им гордишься?

— Это вопрос?

— Да.

— Дело не в гордости. — Сэм кивнул на соглашение. — Подписываешь?

— Подписываю.

— Так давай же.

На последней странице Адам расписался и протянул документ Кэйхоллу.

— Мы затронули весьма конфиденциальную сферу, — сказал тот. — Будучи моим адвокатом, ты никому не скажешь лишнего слова.

— Я соблюдаю правила профессиональной этики.

Рядом с именем внука Сэм поставил свое.

— Когда же ты превратился в Холла?

— За месяц до своего четвертого дня рождения. Не я один — вся семья. Сам я этого, конечно, не помню.

— С чего он решил стать Холлом? Почему не сжег мосты, не сделался каким-нибудь Миллером или Грином?

— Это вопрос?

— Нет.

— Он же отправился в бега, Сэм. Думаю, четырех поколений было многовато даже для него.

Положив соглашение на стол, Кэйхолл неторопливо закурил очередную сигарету, глубоко затянулся.

— Вот что, Адам, — голос его прозвучал неожиданно мягко, — давай-ка дела семейные отложим на потом. Позже я, может быть, соглашусь вернуться к этой теме, а сейчас уволь. Сейчас важнее другое. Каковы, например, мои шансы? Сумеешь ли ты остановить часы? Что у тебя на уме?

— Это зависит от ряда вещей, Сэм, от того, насколько подробно ты расскажешь о взрыве.

— Не вижу связи.

— Если откроются новые факты, мы найдем способ представить их. Такие способы существуют, поверь. Разыщем судью, который готов будет нас выслушать.

— Что за новые факты?

Адам перевернул страницу блокнота, написал на полях дату.

— Кто перегнал зеленый «понтиак» в Кливленд накануне взрыва?

— Не знаю. Один из подручных Догана.

— Имя его тебе известно?

— Нет.

— Брось, Сэм.

— Клянусь. Я не знаю. Я никого не видел. Машину просто оставили на стоянке. Предполагалось, что туда же я и верну ее.

— Почему ни в одном из процессов не упоминалось об этом человеке?

— Откуда мне знать? Кого интересовала мелкая сошка? Им был нужен я. По-другому объяснить не могу.

— Взрыв офиса Крамера стал уже шестым по счету?

— Я так думаю. — Голос Кэйхолла звучал приглушенно, как если бы Сэм опасался спрятанных в стенах комнаты микрофонов.

— Ты так думаешь?

— С той поры прошло немало времени. — Он прикрыл глаза. — Да, шестым.

— ФБР считает его шестым.

— Значит, так оно и есть. Феды никогда не ошибаются.

— А до Гринвилла зеленый «понтиак» уже использовался?

— Да. Пару раз, если мне не изменяет память. В нашем распоряжении имелось несколько машин.

— Все предоставлял Доган?

— Да. У него была торговля подержанными автомобилями.

— Знаю. В предыдущих случаях «понтиак» подгонял один и тот же человек?

— Я никогда не видел того, кто подгонял машины. Доган придерживался собственного стиля. Он соблюдал дьявольскую осторожность и скрупулезно просчитывал все варианты. Не стану утверждать, но водитель «понтиака» почти наверняка и представления не имел о том, кто я такой.

— Машины подгонялись уже с динамитом в багажнике?

— Да. Без исключений. Запасов взрывчатки Догану хватило бы на небольшую войну. Ведь феды так и не обнаружили его арсенал.

— Где ты научился обращаться со взрывчаткой?

— В летнем лагере Клана. Прочитал книжонку с инструкциями.

— А не в крови ли у тебя этот дар?

— Нет.

— Я не шучу. Так откуда он?

— На самом деле все очень просто. За полчаса и недоумок натаскается.

— Ну да. А потом у тебя уже появился некоторый опыт.

— Опыт помогает. Суть-то в том, чтобы зажечь спичку. Годится любая, лишь бы не отсырела. Вспыхивает огонек, ты подносишь его к концу бикфордова шнура и делаешь ноги. При достаточной длине шнура у тебя есть пятнадцать минут.

— Этим искусством владели все члены Клана?

— Все, с кем я был знаком.

— Ты и сейчас поддерживаешь с ним отношения?

— Нет. Меня бросили.

Адам внимательно наблюдал за лицом своего собеседника. Кэйхолл смотрел на него не мигая, морщины на лбу оставались неподвижными, в глазах не светилось ни сожаления, ни ярости. Внук опустил голову к блокноту.

— 2 марта 1967 года прозвучал взрыв в синагоге Хирша в Джексоне. Бомбу установил ты?

— Идешь прямо к цели, да?

— Вопрос несложный, правда?

Сэм стиснул зубами фильтр.

— Почему это так важно?

— Просто ответь на него, и все. — Адам готов был сорваться. — Увиливать поздно.

— О таком меня еще не спрашивали.

— Что ж, пользуйся моментом. Да или нет?

— Да.

— Приехал туда на зеленом «понтиаке»?

— По-видимому.

— Кто находился рядом с тобой?

— С чего ты взял, что со мной еще кто-то был?

— Некий свидетель говорил, будто за несколько минут до взрыва мимо него проехал зеленый «понтиак» с двумя мужчинами внутри. Он даже узнал в тебе водителя.

— Ага. Старый добрый Баскар. Читал о нем в газетах.

— Он стоял на перекрестке, через который вы мчались к синагоге.

— Как же, стоял. Выйдя в три часа ночи в стельку пьяным из бара. Баскар, и ты об этом знаешь, ни разу не появился в зале суда. Его не приводили к присяге, не подвергали перекрестному допросу. Он молчал до того момента, пока газеты всей страны не напечатали мой портрет.

— По-твоему, он лгал?

— Нет, скорее всего просто не сознавал, что несет. Не забывай, Адам, ведь обвинение в этом взрыве мне так и не предъявили. Баскар не давал официальных свидетельских показаний. Вся история выплыла наружу только после того, как его раскопал в одном из борделей какой-то бойкий репортеришка.

— Хорошо, попробуем по-другому. Был ли кто-либо рядом с тобой утром 2 марта 1967 года, когда ты закладывал бомбу в синагогу Хирша?

Отодвинувшись от окошка, Сэм склонил голову на грудь, мышцы его расслабились. Из кармана появилась синяя пачка «Монклера», морщинистые пальцы неторопливо выбрали сигарету, поднесли ее к влажным губам. С той же обстоятельностью из другого кармана Кэйхолл извлек коробок, чиркнул спичкой. К потолку потянулась сизая струйка дыма.

Адам понял: рассчитывать на скорый ответ не приходится. Длительная пауза сама по себе была достаточно красноречивой. Биение сердца участилось, по пустому желудку растеклась сосущая боль. Уж не момент ли истины переживает сейчас Сэм? Если в подготовке взрыва принимал участие и его сообщник, то, может быть, вовсе не дед устанавливал трубки динамита? Может быть, удастся найти судью, который выслушает вновь вскрывшиеся обстоятельства и распорядится отсрочить казнь? Вполне допустимо. Даже вероятно. Или только может быть?

— Нет, — с сочувствием, но твердо ответил Кэйхолл.

— Не верю.

— Я действовал один.

— Я не верю тебе, Сэм.

Кэйхолл пожал плечами и закинул ногу за ногу. Набрав в легкие воздуху, Адам аккуратно записал что-то в блокноте, перевернул страницу.

— В котором часу ты прибыл в Кливленд ночью 20 апреля 1967 года?

— Какой раз ты имеешь в виду?

— Первый.

— Из Клэнтона я выехал около шести. Дорога заняла пару часов, значит, на месте я оказался примерно в восемь.

— И куда ты направился?

— В торговый центр.

— Зачем?

— На стоянку, за машиной.

— Зеленым «понтиаком»?

— Да. Но его там не было. Тогда я сел за руль и двинул в Гринвилл, осмотреться.

— Тебе приходилось бывать в нем раньше?

— Да, недели за две до этого. Провел, так сказать, рекогносцировку. Я даже заглянул к адвокату в офис.

— Ты совершил глупость, согласись. На суде секретарша опознала в тебе мужчину, который спрашивал дорогу и попросил разрешения зайти в туалет.

— Ужасную глупость. Но ведь я и не рассчитывал попасть в руки полиции. Предполагалось, что второй раз девица меня уже не увидит. — Кэйхолл затянулся дымом. — Непростительная ошибка. Но какой смысл рассуждать об этом сейчас?

— Сколько времени ты провел в Гринвилле?

— Час или час с небольшим. Нужно было вернуться в Кливленд, сменить машину. Доган всегда предусматривал альтернативный вариант, так что «понтиак» ждал меня на запасном месте, на стоянке трейлеров.

— Где находился ключ зажигания?

— Под ковриком.

— И что же ты сделал?

— Совершил пробную поездку. Выбрался из города, нашел посреди хлопковых полей укромный уголок, полез в багажник.

— Сколько там было динамита?

— Пятнадцать трубочек, если не ошибаюсь. В зависимости от типа здания я всегда закладывал от двенадцати до двадцати. На только что отстроенную синагогу ушло двадцать, но офис Крамера оказался старой деревянной конторой. Я знал, что мне хватит и пятнадцати.

— Что еще лежало в багажнике, кроме динамита?

— Обычный набор. Картонная коробка с трубками, два взрывателя, шнур.

— Это все?

— Да.

— Ты уверен?

— Я уверен.

— А часовой механизм?

— Забыл! Он находился в другой коробке, поменьше.

— Опиши его мне.

— Для чего? Ты же читал протоколы допросов. Феды не пожалели усилий, чтобы в точности воссоздать мою милую бомбу. Ведь читал, а?

— И не один раз.

— Да еще фотоснимки деталей будильника. Их ты тоже видел?

— Видел. Где Доган взял часы?

— Мне не приходило в голову спросить его об этом. В принципе, будильник можно купить где угодно. Обычная дешевка с отвратительным звонком.

— Часовой механизм ты использовал впервые?

— Сам знаешь. Во всех других случаях применялся бикфордов шнур. К чему эти вопросы?

— Хочу услышать твои ответы. Да, я читал материалы расследования, всматривался в фотографии, но сейчас мне нужно услышать твои ответы. Почему ты решил установить бомбу замедленного действия?

— Потому что устал бегать. Мне требовалось побольше времени.

— Во сколько ты вышел из офиса?

— Около четырех утра.

— А взрыв должен был прозвучать?..

— Примерно в пять.

— Что же ему помешало?

— Не знаю. Взрыв раздался за несколько минут до восьми, когда в конторе уже находились люди. Кто-то из них погиб, а мне пришлось отправиться сюда. Вот сижу, готовлюсь нюхнуть газу.

— В своих показаниях Доган утверждал, что решение взорвать офис Крамера было принято вами обоими, что Клан охотился за адвокатом в течение двух лет, что использовать часовой механизм предложил ты и действовал ты в одиночку.

Попыхивая сигаретой, Сэм терпеливо слушал. Глаза его превратились в узкие щелочки, губы растянулись в подобие улыбки.

— Боюсь, с мозгами у Догана стало совсем плохо. Феды загнали его в тупик, он сломался. Знаешь, Догану никогда не хватало воли. — Кэйхолл бросил на Адама многозначительный взгляд. — Но какая-то правда в твоих словах есть. Немного, но есть.

— Ты рассчитывал убить Крамера?

— Нет. Людей мы не трогали. Дома взрывали, а убийств никто не планировал.

— Дом Пиндера в Виксбурге — твоих рук дело?

Сэм неохотно кивнул.

— Взрыв раздался в четыре утра, когда все члены семьи мирно спали. Шесть человек. Видимо, произошло некое чудо, потому что пострадал лишь один, да и тот отделался десятком царапин.

— Чудо здесь ни при чем. Бомба была установлена в гараже. Хотел бы я кого-то убить, я положил бы ее под кровать.

— Да, но полдома все же рухнуло.

— Рухнуло. Но ведь я и тогда мог использовать будильник, эти иудеи отправились бы на тот свет вместе со своей фаршированной щукой.

— Что же тебе помешало?

— Я уже сказал: людей мы не убивали.

— А цель?

— Запугать. Нанести упреждающий удар. Вынудить евреев отказаться от финансирования борьбы за гражданские права. Мы стремились поставить черных на место: пусть сидят в своих церквах и школах, пусть не лезут к нашим женщинам и детям. Евреи типа Крамера вовсю кричали о расовой гармонии, заигрывали с африканцами. Кто-то должен был привести их в чувство.

— И вы преподали Крамеру урок.

— Он получил то, что заслуживал. Мальчишек, конечно, жалко.

— Как трогательно.

— Слушай, Адам, и слушай внимательно. Я не собирался никого убивать. Предполагалось, что взрыв прозвучит в пять утра, за три часа до того, когда он приходит в контору. Дети оказались там лишь потому, что их мать подцепила грипп.

— Крамер потерял обе ноги. Из-за этого совесть тебя не мучает?

— В общем-то нет.

— А потом покончил с собой.

— На курок нажал он, не я.

— Ты ненормальный, Сэм.

— Да, и стану еще менее нормальным, когда глотну газу.

Адам покачал головой, но сдержался. О цвете кожи и равноправии можно было поговорить позже, во всяком случае, попытаться. Сейчас же требовалось обсудить факты.

— Что ты сделал после того, как проверил багажник?

— Отправился на стоянку трейлеров, выпил кофе.

— Почему?

— Наверное, жажда мучила.

— Очень остроумно, Сэм. И все-таки?

— Я ждал.

— Чего?

— Нужно было убить пару часов. Стояла полночь, я не хотел лишнее время торчать в Гринвилле, вот и околачивался на стоянке.

— Ты с кем-нибудь там говорил?

— Нет.

— Посетителей в кафе было много?

— Не помню.

— Ты сидел один?

— Да.

— За столиком?

— Да. — Сэм ухмыльнулся: он уже знал, что последует дальше.

— Водитель трейлера по имени Томми Фэррис показал, что видел, как ты пил кофе в обществе молодого человека.

— С мистером Фэррисом я незнаком. Думаю, у него излишне богатая фантазия. Молчал три года, а потом разоткровенничался перед каким-то репортеришкой. Спустя столько лет вдруг появилась куча свидетелей. Из-под земли, что ли?

— Почему Фэррис не давал показаний на последнем процессе?

— Это ты меня спрашиваешь? Наверное, потому, что сказать ему было нечего. Пил я с кем-то кофе за семь часов до взрыва или не пил — какая разница? Хорошо, пил — но в Кливленде. При чем здесь взрыв?

— Значит, Фэррис лгал?

— Откуда мне знать, что за чушь он нес. Я был один. Точка.

— Во сколько ты выехал из Кливленда?

— Думаю, около трех.

— И направился прямо в Гринвилл?

— Да. Проехал мимо дома Крамера, увидел сидевшего на крыльце охранника. Покатался по городу, потянул время. Примерно в четыре утра оставил машину неподалеку от адвокатской конторы, прошел через заднюю дверь, установил в кладовке бомбу и укатил.

— В какое время ты покинул Гринвилл?

— Я хотел услышать взрыв. Как ты знаешь, из Гринвилла мне удалось выбраться лишь через несколько месяцев.

— Куда ты двинулся, выйдя из конторы?

— Примерно в полумиле от нее я приметил небольшую кофейню.

— И что?

— Сидел там, пил кофе.

— Во сколько?

— Не помню. Что-то около половины пятого.

— Еще посетители были?

— Два или три человека. Толстуха в грязном халате у плиты и официантка.

— Ты с кем-нибудь разговаривал?

— Да. С официанткой. Попросил чашку кофе. Может, еще пончик.

— Сидел там, пил кофе и ждал взрыва?

— Ага. Я всегда любил дождаться, посмотреть на реакцию людей.

— То есть такое бывало и раньше?

— Пару раз. В феврале того же года я поднял на воздух контору по торговле недвижимостью в Джексоне. Хозяин-еврей, видишь ли, продал черномазым дом в квартале, где жили белые. Я уселся в какой-то забегаловке на соседней улице. Тогда у меня был бикфордов шнур, так что пришлось поспешить. Не успела девчонка поставить передо мной чашку с кофе, как земля вздрогнула, люди вокруг остолбенели. Ощущение пришлось мне по вкусу. Представляешь: четыре утра, за столиками полно водителей и доставщиков товара, в углу сидят трое копов — и тут бах! Копы, конечно, рванули к своей машине и с ревом умчались. А взрыв был силен, даже кофе из чашки выплеснулся.

— Приятное ощущение?

— Замечательное. Но потом схема несколько изменилась. Не хватало времени найти подходящую забегаловку, и я кружил где-нибудь поблизости, поглядывая на часы. Когда под рукой была машина, я предпочитал выбраться на окраину. — Сэм смолк, затянулся дымом. Глаза его возбужденно поблескивали, но слова звучали спокойно и взвешенно. — За домом Пиндера я тоже наблюдал.

— Откуда?

— Они жили в пригороде, в небольшой уютной долине, где росла куча деревьев. Я оставил машину у подножия холма, примерно в миле от дома, и уселся под деревом.

— Какая идиллия.

— Настоящая идиллия. Ночь, тишина, в небе светит полная луна. Передо мной тихая улочка с приятным трехэтажным домом по левой стороне. Вокруг ни души, люди спят. И вдруг — бабах! Крыша дома взлетает к небу.

— В чем состояла вина мистера Пиндера?

— Так… Общее еврейство. Любил черномазых. Когда с севера понаехали радикалы, начали вести здесь свою идиотскую агитацию, бросился к ним в объятия. Пиндер участвовал в бойкотах и, как мы подозревали, давал деньги на всякие акции.

Делая торопливые записи, Адам пытался переварить услышанное. Удавалось ему это с трудом, разум отказывался верить. Может быть, в конечном итоге смертная казнь не такая уж плохая штука?

— Вернемся в Гринвилл. Где располагалась кофейня?

— Не помню.

— Ее название?

— Мальчик, это было двадцать три года назад. Она ничем не отличалась от других. Обычный торчок.

— Но находился этот торчок на автостраде номер 82?

— Наверное. А что ты собираешься делать? Броситься на поиски толстой поварихи и официантки? Мой рассказ вызывает у тебя сомнения?

— Да. Твой рассказ вызывает у меня сомнения.

— Почему?

— Потому что ты не хочешь объяснить, где научился обращаться с часовым механизмом.

— В гараже позади собственного дома.

— Это который в Клэнтоне?

— Точнее, который под Клэнтоном.

— Кто же тебя учил?

— Я сам. У меня имелась тоненькая брошюрка с рисунками и схемами. Там все было расписано по шагам, ничего сложного.

— Сколько раз ты использовал часовой механизм? Я имею в виду до Гринвилла?

— Один.

— Где? Когда?

— В лесу, неподалеку от дома. Взял с собой пару трубок динамита, ну и остальную дребедень, отыскал полузасохший ручей. Бомба сработала великолепно.

— Еще бы. А теорию ты постигал в гараже.

— Совершенно верно.

— В собственной лаборатории.

— Называй как угодно.

— Пока ты сидел в тюрьме, агенты ФБР тщательнейшим образом обыскали дом, гараж, постройки на участке, но нигде не обнаружили и следа взрывчатых веществ.

— Может, им не хватило смекалки. Может, я проявил предусмотрительность.

— Или, может, бомбу установил другой, тот, у кого действительно имелся опыт.

— Мне искренне жаль, но ты ошибаешься.

— Сколько времени ты пробыл в кофейне?

— Долго. Часы показывали уже почти шесть, а взрыва все не было. Я вышел, сел за руль и проехал мимо офиса Крамера. На улицах появились первые прохожие. Поскольку я не хотел, чтобы на меня обратили внимание, пришлось отправиться в соседний городок, Лейк-Виллидж, это в Арканзасе. Около семи утра вернулся в Гринвилл, солнце уже поднялось, везде снуют люди, а взрыва нет и нет. Войти в офис, как ты понимаешь, я не мог. Расхаживал по улицам, вслушивался, но ничего не происходило.

— Ты видел, как Крамер с детьми прошел в контору?

— Нет. Свернув за угол, заметил его машину и подумал: черт! В голове все перемешалось. А потом мелькнула мысль: какого дьявола, ведь он еврей и успел за свою жизнь наделать немало пакостей. Почему-то вспомнились его секретарши и сотрудники, которые уже вполне могли прийти на работу. Я взглянул на часы, было без двадцати восемь. Решил позвонить в офис, сообщить Крамеру о заложенной в кладовке бомбе. Если бы он мне не поверил, предложил бы ему пойти и посмотреть собственными глазами.

— Почему же ты этого не сделал?

— В карманах не нашлось ни монетки. Всю мелочь оставил на чай официантке, а обращаться куда-нибудь в магазин не хотелось. Признаюсь, в тот момент я здорово нервничал, руки тряслись, и вид мой мог запросто вызвать у прохожих подозрения. Чужак в крошечном городке, где жители знают друг друга в лицо. Человек посторонний наверняка им запомнится. У офиса Крамера я остановился на противоположной стороне улицы, возле газетного киоска. Помню, продавец подал мужчине газету и пригоршню монет. Я чуть было не попросил у мужчины двадцать пять центов, но нервы совсем сдали.

— Отчего, Сэм? Ты же говорил, тебе плевать на Крамера. Ведь это был уже твой шестой взрыв, так?

— Да, однако раньше все выходило проще. Поджег шнур, унес ноги и полюбовался издалека своей работой. У меня из головы не шла симпатичная секретарша, та, что объясняла дорогу и разрешила пройти в туалет. Потом она еще давала показания в суде. И я думал о других людях. Когда несколькими днями раньше я заходил в контору, там было полно сотрудников. До восьми оставалось несколько минут, я понимал: контора вот-вот откроется, значит, неизбежно будут жертвы. В мозгу у меня что-то заклинило. Стою у телефонной будки, гляжу на часы и говорю себе: звони, звони! Шагнул внутрь, отыскал в справочнике его номер, но стоило захлопнуть книгу, как цифры тут же вылетели из головы. Посмотрел еще раз, начал давить кнопки и вспомнил, что монеты-то у меня нет. Тогда я заставил себя пойти в парикмахерскую, чтобы разменять долларовую купюру. Ноги сделались ватными, по лицу катил пот. Возле парикмахерской остановился, всмотрелся в витрину. Там толпились посетители: стояли вдоль стен, сидели в коридорчике в креслах, болтали и читали газеты. Пара человек уставились на меня сквозь стекло. Это мне не понравилось, и я тут же ушел.

— Куда?

— Точно не помню. Рядом с офисом Крамера находилась стоянка машин, я подумал: вдруг успею перехватить секретаршу? Двинулся к стоянке, и в этот момент прогремел взрыв.

— То есть ты был на противоположной стороне улицы?

— Скорее всего да. Я упал на колени, а вокруг сыпались осколки стекла. Все остальное помнится как в тумане.

В дверь комнаты негромко постучали, и на пороге возник массивный сержант Пакер. Левая рука его держала тарелку со стаканом из вспененного пластика, бумажной салфеткой, ложечкой и пакетиком сухих сливок.

— Прошу простить за вторжение. Решил принести вам кофе. — Он поставил тарелку на стол.

— Спасибо, — поблагодарил его Адам. Повернувшись, Пакер направился к двери.

— Эй, мне двойной сахар и два пакетика сливок! — бросил через окошко Сэм.

— Будет исполнено, сэр. — Не удостоив Кэйхолла взглядом, Пакер вышел.

— Отличный у вас сервис, — сказал Адам.

— Просто превосходный, внучек.