Камера

Глава 42

Несмотря на спрятанный в домашнем сундуке белоснежный балахон, Донни Кэйхолл старался держаться подальше от толпившихся на лужайке перед воротами Парчмана куклуксклановцев. За действиями протестующих бдительно следили члены специального отряда Национальной гвардии. Чуть в стороне от бело-голубой палатки расположилась группа скинхедов, рядом с ними топтались крепкие парни в коричневых рубашках. Вызывающего вида молодые люди размахивали транспарантами, на которых были грубо намалеваны лозунги в поддержку узника совести Сэма Кэйхолла.

Понаблюдав пару минут за красочным спектаклем, Донни направил машину на стоянку у домика охраны. Поскольку имя его значилось в списке, администрация тюрьмы прислала за посетителем мини-автобус. Девять с половиной лет Донни старался регулярно навещать брата, однако, как он со стыдом был вынужден признаться себе, их последняя встреча состоялась почти два года назад.

Из четверых братьев Кэйхолл шестидесятилетний Донни был самым молодым. Следуя примеру отца, все четверо еще подростками вступили в Клан. Решение это далось им просто: так требовали традиции семьи. Позже Донни пошел служить в армию, воевал в Корее и успел немало поездить по миру. Со временем интерес к пылающим крестам у него пропал, и, покинув в 1961 году родной штат, Донни перебрался в Северную Каролину, нашел там неплохую работу на мебельной фабрике. Жил он сейчас в окрестностях Дёрхама.

Каждый месяц Донни отправлял в Парчман блок сигарет и небольшую сумму денег. Пару-тройку раз братья обменялись письмами, но поскольку эпистолярный жанр внушал обоим отвращение, переписка заглохла. О том, что ближайший родственник Донни оказался на Скамье, в Дёрхаме знали всего четыре человека.

У дверей Семнадцатого блока его обыскали и провели в «гостиную». Минут через пять туда же вошел Сэм. Братья крепко обнялись, а когда разжали объятия, то в глазах друг у друга с недоумением заметили слезы. Сложением и ростом оба были почти одинаковы, только Сэм выглядел лет на двадцать старше. Он присел на край стола, Донни опустился на стоявший рядом стул. Оба закурили.

— Есть что-нибудь обнадеживающее? — после долгого молчания спросил Донни, уже зная ответ.

— Ничего. Не удовлетворена ни одна апелляция, ни одна жалоба. Они пойдут до конца, Донни. Со мной расправятся. Запрут в камеру и накачают газом, как подопытного кролика.

Младший уронил голову на грудь.

— Мне очень жаль, Сэм.

— Мне тоже, но будь я проклят, уж скорее бы!

— Не говори так.

— Я сказал тебе правду. Устал жить в клетке. Возраст не тот, да и время подпирает.

— Ты не заслуживаешь смерти, Сэм.

— Это самое тяжелое. Дело не в страхе — все мы когда-нибудь умрем. Мерзко сознавать, что какие-то шакалы просто тобой попользовались. Победа останется за ними. Будут стоять и смотреть, как я корчусь. Подонки!

— Что говорит твой адвокат?

— Он испробовал все средства. Без результата. Хочу вас познакомить.

— Видел в газете его фотоснимок. Не очень-то он походит на нашу кровь.

— Он молодчина. Весь в мать.

— Голова варит?

Против воли Сэм улыбнулся:

— Не то слово. На редкость смышленый паренек. Все это здорово его огорчает.

— Он подъедет к тебе сегодня?

— Наверное. Остановился у Ли, в Мемфисе, — произнес Сэм с ноткой гордости в голосе. Судьба свела-таки его дочь и его внука, и они прекрасно ладят.

— Утром говорил с Альбертом, — сообщил Донни. — Он слишком слаб, чтобы приехать.

— Вот и хорошо. Мне он здесь ни к чему. Так же, собственно, как и его отпрыски.

— Альберт просто хотел выразить тебе свое уважение.

— Успеет сделать это на похоронах, если не передумает.

— Прекрати, Сэм.

— Слушай, ты и сам знаешь: никто по мне плакать не собирается. А кому нужна фальшивая скорбь? Вот от тебя кое-какую помощь я бы принял. Обойдется она в сущие гроши.

— Ну?

Обеими руками Сэм оттянул полы красной спортивной куртки.

— Видишь, в чем приходится ходить? Костюм этот здесь называют морковкой. Я не вылезаю из него уже почти десять лет. Вот в каком виде штат Миссисипи намерен отправить меня в путешествие на тот свет. Но, видишь ли, по закону у меня есть право иметь более или менее приличный гардероб. А ведь очень важно уйти туда в мало-мальски достойной одежонке.

Внезапно Донни ощутил ком в горле. Он попытался что-то сказать, но не смог выдавить и звука. По морщинистой щеке скатилась одинокая слеза, губы задрожали.

— Конечно, Сэм, — через силу произнес он.

— Видел в магазинах рабочие штаны типа джинсов? Я носил такие годами. Из плотной ткани цвета хаки?

Донни кивнул.

— Купи пару. И белую рубашку, самую простую, на пуговицах. Да, штаны должны быть тридцать второго размера. Плюс белые носки и какая-нибудь недорогая обувка. В конце концов, надеть-то все придется лишь один раз, так? Пойдешь в супермаркет, где с тебя сдерут за комплект долларов тридцать. Не разоришься?

Вытерев слезы, Донни заставил себя улыбнуться:

— Нет.

— Я буду выглядеть хоть куда, а?

— Где ты хочешь, чтобы тебя похоронили?

— В Клэнтоне, рядом с Анной. Ей, к сожалению, придется чуточку потесниться. Адам обещал все устроить.

— Что еще я могу сделать?

— С тебя хватит и этого. Обеспечь мне последний смокинг.

— Сегодня же.

— Ты единственный, кому все эти годы было до меня хоть какое-то дело. Писала тетка Барбара — пока не умерла, но письма ее всегда были такими сухими. Думаю, она корпела над бумагой только для того, чтобы не прослыть бездушной деревяшкой в глазах соседок.

— Кто такая эта Барбара?

— Мать Хьюберта Кейна. Не уверен, что она приходилась нам родственницей. До того как очутиться здесь, я вообще не знал о ее существовании, а примерно через полгода вдруг начали приходить письма. Думаю, старуха немало удивилась, выяснив о свойственничке в Парчмане.

— Да упокоит Господь ее душу.

Сэм хмыкнул. На память ему пришла некая забавная история из далекого детства, и через пару минут братья уже хохотали. Отсмеявшись, Донни вспомнил другую.

Незаметно пошел второй час их встречи.

Когда ближе к вечеру субботы Адам оставил свой «сааб» у ворот Парчмана, Донни был уже на полпути к дому. Пройдя в сопровождении Пакера в «гостиную», Адам принялся раскладывать на столе бумаги. Очень скоро в комнату вошел Сэм. Пальцы его свободной от оков правой руки стискивали тонкую пачку конвертов.

— Опять предложишь мне выступить в роли рассыльного? — вместо приветствия спросил Адам.

— Да. Можешь не спешить, это подождет.

— Кому письма?

— Одно — семье Пиндера, чей дом я поднял на воздух в Виксбурге. Другое адресовано синагоге в Джексоне. Третье — торговцу недвижимостью, иудо-американцу, тоже из Джексона. Думаю, это еще не все. Но торопиться не стоит, я же знаю, насколько ты сейчас занят. Вот когда дела наши закончатся, тогда и займешься доставкой почты. Заранее благодарен.

— О чем же ты там пишешь?

— Как по-твоему, о чем?

— Понятия не имею. Сожалеешь о прошлом?

— Умница. Прошу у людей прощения, каюсь в грехах.

— Но зачем тебе это?

Сэм сделал шаг к столу.

— А затем, что я сутками сижу в тесной клетке. Затем, что у меня есть пишущая машинка и тонна бумаги. Мне скучно, понимаешь ты или нет?! Мне тошно сидеть без дела! К тому же сохранились еще остатки совести, совсем немного, но все-таки. И чем ближе конец, тем сильнее меня изводит вина.

— Прости, Сэм. Письма будут доставлены. — Адам черкнул пару слов в своем блокноте. — Остались без ответа два ходатайства. Апелляционный суд рассматривает жалобу на неквалифицированные действия Кейеса. Я рассчитывал получить какую-то информацию еще пару дней назад, но что-то застопорилось. В окружном суде лежит петиция, составленная по заключению твоего психиатра, Суинна.

— Все это бесполезно, Адам.

— Может быть, но я не сдаюсь. Понадобится, я настрочу еще кипу бумаг.

— Ни на одной не будет моей подписи. Строчи. Отослать ты их не сумеешь.

— Посмотрим. Способ найдется.

— В таком случае ты уволен.

— Ты не можешь меня уволить, Сэм. Я твой внук.

— В соответствии с контрактом я имею право уволить своего адвоката тогда, когда сочту это необходимым. Данное право зафиксировано документально.

— Твой документ составлен приличным для дилетанта языком, но лазеек в нем сколько угодно.

Пренебрежительно фыркнув, Сэм принялся мерить шагами комнату. Раз, другой, третий он прошел мимо Адама, своего адвоката на день сегодняшний, завтрашний и — до скончания жизни. Сэм знал, что уволить внука ему уже не дано.

— На понедельник назначено слушание по вопросу о помиловании, — невозмутимо сказал Адам, готовясь отразить вспышку ярости.

Однако дед воспринял новость на удивление спокойно.

— Цель? — лаконично осведомился Сэм.

— Просить о снисхождении.

— Просить кого?

— Губернатора.

— По-твоему, губернатор готов одуматься?

— Но что мы теряем?

— Отвечай, умник. Считаете ли вы, сэр, при всем вашем опыте, блестящем образовании и присущем истинному юристу чутье, что губернатор готов положительно решить вопрос о помиловании осужденного — в данном случае меня?

— Я допускаю подобную возможность.

— Запусти эту возможность в свою задницу, умник. Тупица!

— Спасибо, Сэм.

— Можешь не благодарить. — Остановившись напротив стола, Кэйхолл грозно выставил вперед указательный палец. — С самого начала я предупреждал: я, твой клиент, категорически отказываюсь иметь что-либо общее с Дэвидом Макаллистером. Не пристало мне просить этого идиота о милости. Никаких с ним контактов у меня не будет. Таковы мои условия, о которых я известил тебя в первый же день. Ты же, мой адвокат, позволил себе проигнорировать их и стал руководствоваться исключительно собственными представлениями о моем благе. Ты — служащий, я — работодатель. Не знаю, чему вас учили в колледже, знаю только, что решения из нас двоих принимаю я.

Сэм подошел к стулу, на котором лежали конверты, взял верхний и протянул Адаму.

— Вот письмо на имя губернатора с просьбой отменить слушание. Если ты не захочешь доставить конверт адресату, я передам копию письма прессе, а значит, поставлю в дурацкое положение тебя, Гудмэна и Макаллистера. Ясно?

— Ясно.

Кэйхолл вернул конверт на прежнее место, достал из кармана сигарету и закурил. Адам поставил в блокноте жирную галочку.

— В понедельник к тебе приедет Кармен. Насчет Ли я пока не уверен.

Сэм опустился на соседний стул.

— Она все еще в клинике? — Взгляд деда был устремлен в сторону.

— Да, и я не знаю, когда врачи разрешат ей выйти. Ты по-прежнему хочешь ее увидеть?

— Нужно подумать.

— Думай побыстрее.

— Странно как-то все получается. Утром здесь был Донни, мой младший брат. Он рассчитывал повидаться с тобой.

— Донни тоже был членом Клана?

— Это еще что за вопрос?

— Это простой вопрос, на который можно дать не менее простой ответ: «да» или «нет».

— Да. Он был членом Клана.

— Тогда у меня нет желания его видеть.

— Он славный парень.

— Охотно верю.

— Он мой брат, Адам. Я хочу, чтобы ты познакомился с моим братом.

— У меня нет желания знакомиться с представителями рода Кэйхоллов, особенно с теми, кто любил щеголять в белых балахонах.

— Надо же! Три недели назад тебе не терпелось узнать все о своих родственниках. Что случилось?

— С меня хватит. Теперь мне известно о них больше, чем нужно.

— О, но это далеко не все.

— С меня хватит. Избавь.

Сэм печально улыбнулся.

— Спешу обрадовать, — сказал Адам, глядя в блокнот. — К толпе куклуксклановцев у ворот присоединились истинные арийцы, нацисты, скинхеды и прочие радетели чистоты белой расы. Выстроились вдоль автострады и размахивают плакатами. Надписи на плакатах, разумеется, требуют освободить Сэма Кэйхолла. Зрелище впечатляет.

— Я видел это на экране телевизора.

— А еще они маршируют в Джексоне, вокруг Капитолия.

— В этом тоже моя вина?

— Нет. Все дело в готовящейся экзекуции. Она превратит тебя в общенационального мученика.

— Что мне остается?

— Ничего. Смело иди умирать. Они будут счастливы.

— Сегодня ты совсем забыл о почтительности.

— Прости. Устал, наверное.

— Выбрось белое полотенце, как я. Рекомендую.

— Ни за что. Эти судейские крысы у меня еще побегают. По-настоящему я ведь пока не вступил в бой.

— Ну да. Ты сочинил тройку ходатайств, которые не прошли ни одной из семи инстанций. Счет семь ноль, малыш. Боюсь представить, что начнется, когда ты, как говоришь, вступишь в бой.

Добродушная ирония достигла цели. Адам улыбнулся, и атмосфера в «гостиной» потеплела.

— У меня появилась неплохая идея, Сэм. Когда тебя не станет, затею громкое дело.

— Когда меня не станет?

— Ну да. Мы призовем их к ответу за ошибочно вынесенный и приведенный в исполнение смертный приговор. Ответчиками выступят Макаллистер, Роксбург, Наджент и штат Миссисипи. Они у нас попрыгают.

— Такого в истории еще не было, — глубокомысленно изрек Сэм.

— Знаю. Я все продумал. Может, мы и не выиграем, но зато от души повеселимся. Подумай только, какими выродками они предстанут перед всеми!

— Благословляю. Действуй.

Улыбки обоих стали блекнуть. Юмору не место в тюремных стенах. Адам скользнул взглядом по странице блокнота.

— Еще два момента, Сэм. Лукасу Манну нужно знать имена свидетелей. Ты вправе назвать двоих, если дело, конечно, дойдет и до этого.

— Донни отказался. Тебе я сам не позволю. Просто не знаю, кого выбрать.

— Хорошо. Могу назвать человек тридцать, которые выпрашивали разрешения взять у тебя интервью. Крупнейшие газеты страны с удовольствием прислали бы сюда своих представителей.

— Нет.

— Согласен. Помнишь, в последнем нашем разговоре я упоминал о писателе, Уэндалле Шермане? Том, что…

— Помню. За пятьдесят тысяч долларов.

— Теперь он называет новую сумму — сто тысяч. Денежки выложит его издательство. Шерман хочет записать на пленку беседу с тобой, посмотреть в окошко газовой камеры, покопаться в архивах и подготовить солидную книгу.

— Нет.

— Почему?

— Тратить оставшиеся три дня на пустую болтовню? Чтобы потом какой-то чужак шатался по округу Форд и задавал всем бессмысленные вопросы? К тому же сейчас я не испытываю особо острой нужды в сотне тысяч долларов.

— Отлично. Ты говорил про одежду…

— Да. О ней позаботится Донни.

— Пойдем дальше. Вплоть до последнего часа тебе разрешено находиться в обществе двух человек. Существует специальная форма, где необходимо указать их имена.

— Имеются в виду юрист и священник, если не ошибаюсь?

— Ты прав.

— Впиши в форму себя и Ральфа Гриффина.

— Кто такой Ральф Гриффин?

— Наш новый капеллан. Говорит, он убежденный противник смертной казни, поверишь? Его предшественник считал, что все мы должны гореть в геенне огненной, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, естественно.

Адам протянул Сэму заполненный бланк:

— Распишись вот здесь.

Кэйхолл вывел четкую подпись.

— Помимо всего прочего, тебе положено одно супружеское свидание.

В «гостиной» зазвучал хриплый смех:

— Не издевайся над стариком, малыш!

— И не думаю. Лукас Манн настоял, чтобы я обязательно напомнил тебе об этом.

— О'кей. Ты исполнил свой долг.

— Есть еще одна бумажка. Как ты распорядишься личным имуществом?

— То есть своими пожитками?

— Примерно так.

— Господи, как же это отвратительно, Адам. Зачем?

— Я юрист, Сэм. Нам платят за проработку мельчайших деталей.

— Скажи, тебе нужны мои вещи?

На мгновение Адам задумался. Обижать деда не хотелось, однако в то же время он и представить себе не мог, что будет делать с заношенным до дыр нижним бельем, десятком истрепавшихся книг, стареньким черно-белым телевизором и резиновыми тапочками.

— Я бы их забрал.

— Не стесняйся. Хоть сейчас. Забери и сожги.

— Распишись.

Выполнив требование, Сэм поднялся и стал вновь расхаживать по комнате.

— Было бы неплохо, если бы ты все же познакомился с Донни.

— Когда скажешь. — Адам сложил документы в кейс, ставший заметно тяжелее от добросовестным образом проработанных мельчайших деталей. — Жди меня завтра утром.

— Не забудь прихватить хорошую новость, малыш.

Полковник Наджент двигался вдоль обочины автострады во главе десятка вооруженных легкими карабинами тюремных охранников. Он насчитал в общей сложности двадцать шесть куклуксклановцев, десяток коричневорубашечников и полтора десятка скинхедов. У сидевших под широким зонтом двух католических монашек полковник вежливо поинтересовался, что их сюда привело. Брызгая на черные одеяния минеральной водой из пластиковой бутылки, обе пояснили, что пришли молить у Бога прощения для еще одной заблудшей души. Затем они спросили:

— А вы кто такой?

— Инспектор блока особого режима. Хочу убедиться, что на прилегающей территории отсутствует угроза безопасности объекта.

— Мы ничем вам не угрожаем, инспектор. Будьте добры, уходите, пожалуйста.