Камера

Глава 24

Улыбка секретарши казалась чуточку принужденной. Идя по коридору, Адам почти физически ощущал сгустившуюся вокруг него тяжелую атмосферу. Голоса коллег едва пробивались сквозь вязкий воздух.

В Мемфис нагрянули гости. Из Чикаго. Вообще-то такие визиты считались рутиной, по большей части целью их вовсе не было проведение строгих инспекций. Обычно старшие партнеры приезжали, чтобы встретиться с серьезным клиентом или поприсутствовать на ежегодном собрании сотрудников. Во всяком случае, ни разу еще при высоком госте никого не уволили, не подвергли хотя бы критике. И все же после его отъезда люди с облегчением переводили дух.

Адам открыл дверь своего кабинета и лицом к лицу столкнулся с Гарнером Гудмэном. Гарнер встревоженно мерил шагами ковер и ненароком очутился у самой двери, когда она вдруг распахнулась. Холл в изумлении пожал Гудмэну руку.

— Проходи, проходи. — Партнер даже не улыбнулся.

— Что вы здесь делаете? — Опустив кейс на пол, Адам приблизился к столу. Мужчины впервые посмотрели друг другу в глаза.

Гудмэн провел ладонью по бородке, выверенным движением поправил бабочку.

— Проблема не терпит отлагательства. Боюсь, у меня дурные новости.

— Какие?

— Сначала сядь. Нам потребуется время.

— Спасибо, я прекрасно себя чувствую. Что происходит? Новости должны быть весьма неприятными, если выслушать их предлагают сидя.

— Все началось сегодня утром, в девять, — сказал Гарнер, теребя галстук. — Как тебе, наверное, известно, в комиссию по кадровому составу входят пятнадцать человек, причем далеко не преклонного возраста. Комиссия разбита на несколько групп: отбора, найма, дисциплинарную, разрешения споров и так далее. Есть и такая, что занимается вопросами увольнения. Сегодня утром она собралась в полном составе. Угадай, кто дирижировал?

— Дэниел Розен?

— Собственной персоной. Он уже десять дней подряд обрабатывает ее членов, понимаешь?

Адам опустился на стул, Гудмэн сел напротив.

— В группе семь человек. Сегодня утром Розен назначил им встречу, пришли пятеро, так что кворум был обеспечен. Ни меня, ни кого-то еще в известность он не поставил. Заседания группы, по вполне понятным причинам, являются закрытыми, поэтому Розен не обязан приглашать посторонних.

— В том числе и меня?

— Совершенно верно. Ты и стал предметом разговора, который длился менее часа. Колоду Розен перетасовал, конечно, заранее, но суть вопроса изложил очень обстоятельно. Не забывай, ведь он тридцать лет оттачивал мастерство в залах суда. Заседания группы строго протоколируются, на случай предъявления иска, вот он и решил подстраховаться. Прежде всего Розен обвинил тебя в обмане при устройстве на работу, затем перешел к конфликту интересов, а через пять минут его вообще понесло. Бросил на стол десяток статей, где речь шла о тебе и Сэме, о деде и внуке. Доводы Розена сводились к тому, что ты поставил фирму в неловкое положение. Он хорошо подготовился. Думаю, мы его недооценили.

— Члены группы голосовали?

— Четыре голоса за твое увольнение, один — против.

— Скоты!

— Знаю. Я видел Розена в разных переделках, он может быть дьявольски убедительным. Он привык добиваться своего. По судам давно не ходит, вот и устраивает склоки в фирме. Но через шесть месяцев его у нас не будет.

— Довольно слабое утешение.

— Зато остается надежда. Около одиннадцати часов дня до меня дошли кое-какие слухи. К счастью, Эммит Уайкофф оказался рядом. Мы двинулись в кабинет Розена. Разговор велся на повышенных тонах, выражений никто не выбирал. Затем Эммит сел на телефон. Подвожу итог: комиссия по кадрам соберется завтра в восемь утра, чтобы рассмотреть вопрос о твоем увольнении. Тебе нужно ехать.

— В восемь утра!

— Да. Люди они все занятые. У кого-то на девять назначена встреча в суде, кто-то не может отложить разговор с клиентом. Нам повезет, если будет кворум.

— Кворум — это сколько?

— Две трети, десять человек. Придут меньше — жди неприятностей.

— Что вы называете неприятностями?

— Дополнительные хлопоты. Если утром не наберется кворума, то ты получишь право требовать через тридцать дней нового рассмотрения.

— Через тридцать дней Сэм будет мертв.

— Может, и нет. В любом случае имеет смысл присутствовать. Девять человек дали мне с Эммитом обещание прийти.

— А как насчет тех четверых, что голосовали против?

Гудмэн ухмыльнулся:

— Сам подумай. Уж о них-то Розен позаботится.

Адам громко хлопнул по столу руками.

— Я ухожу, черт бы их побрал!

— Успокойся. Ты не можешь уйти. Тебя уволят.

— Тогда зачем бороться? Сукины дети!

— Слушай, Адам…

— Сукины дети!!!

Гудмэн поднялся со стула, сделал шаг к окну, проверил, не сбилась ли набок бабочка, раздельно продолжил фразу:

— Слушай, Адам, все пройдет отлично. Так считает Эммит, так считаю я. За тебя вся фирма. Мы верим в твой успех, и, честное слово, фирме очень на пользу поднятая прессой шумиха. Чикагские газеты опубликовали несколько превосходных очерков.

— Надо же — за меня вся фирма!

— Успокойся и слушай. Завтра мы выстоим. Все формулировки беру на себя. Уайкофф уже начал выкручивать людям руки. У него есть помощники.

— Розен тоже не идиот, мистер Гудмэн. Его устроит только победа. Его не волнует, что будет со мной, с Сэмом, вами или кем-то еще. Он горит желанием выиграть. Готов поклясться: он и сейчас накачивает мускулы.

— Ну так померяемся с ним хитростью. Войдешь завтра в зал с кровавой раной на плече. Пусть нападающий выглядит диким вепрем. Скажу по секрету, Адам, у Розена очень мало друзей.

Адам подошел к окну, раздвинул шторки жалюзи. Улицу внизу заполняли потоки пешеходов: шестой час вечера. В кассе взаимопомощи у него лежали почти пять тысяч долларов. Этих денег могло хватить примерно на шесть месяцев. За короткое время подыскать достойную замену годовой зарплате в шестьдесят две тысячи будет непросто. Но поскольку Адам никогда особо не переживал по поводу своих финансов, угроза голода или отсутствия крыши над головой не испугала его и сейчас. Куда больше беспокоили Холла три ближайшие недели. Опыт первых десяти дней работы адвокатом убеждал: без помощи ему не обойтись.

— Что меня ждет в самом конце? — нарушая затянувшееся молчание, спросил он.

Гудмэн отступил к соседнему окну, приподнял бровь.

— Тихое сумасшествие. Последние четыре дня ты забудешь о сне. Придется побегать. Суды наши непредсказуемы, непредсказуема вся система. Станешь писать обжалования, зная, что они лишены всякого смысла. За тобой начнет охоту пресса. И самое главное, тебе потребуется почти все свое время отдавать клиенту. Работа предстоит на износ, а вознаграждения ждать не приходится.

— Могу я рассчитывать на какую-то помощь?

— Безусловно. Сам ты не справишься. Накануне казни Мэйнарда Тоула один из наших юристов постоянно сидел в приемной губернатора, другой — в Вашингтоне, а еще двое неотлучно дежурили у Скамьи. К твоим услугам будет вся фирма, все ее ресурсы. В одиночку ты ничего не сделаешь. Здесь нужна команда.

— Розен бьет ножом в спину.

— Да. Год назад ты еще зубрил законы, а сегодня тебя уже увольняют. Согласен, это обидно. Но поверь, Адам, такой поворот — лишь нелепый каприз судьбы. Обещаю, через десять лет ты займешь кресло партнера фирмы и сам будешь наводить страх на подчиненных.

— Я мог бы поймать вас на слове.

— Вот увидишь. У меня с собой два билета. Самолет в половине восьмого. Час полета — и мы в Чикаго. Где ты хотел бы поужинать?

— Мне нужно переодеться.

— Отлично. Встретимся в аэропорту, в шесть тридцать.

Вопрос был фактически решен еще до начала рассмотрения. За закрытыми дверями библиотеки на шестидесятом этаже вокруг длинного стола собрались одиннадцать членов комиссии по кадровому составу. Стол сразу же оказался завален папками, диктофонами, электронными записными книжками.

Кто-то из партнеров привел с собой секретаршу: молодая женщина сидела за столом в коридоре, пальцы ее вдохновенно летали по клавиатуре ноутбука. Люди дела, все одиннадцать тщательно спланировали рабочий день, каждого ждали важные встречи, переговоры, консультации, а то и поздний завтрак с потенциальным, но влиятельным клиентом. Одна дама и десять джентльменов нетерпеливо ожидали момента, когда можно будет разойтись по своим кабинетам.

Вынесенный в повестку дня единственный вопрос вызывал у них досаду, ту же досаду, что порождалась деятельностью самой комиссии. Господи, ведь куда приятнее выполнять свои обязательства перед коллективом, организуя, скажем, досуг сотрудников! Но, будучи единогласно избранными нести тяжкий долг, партнеры «Крейвиц энд Бэйн» не предприняли ни малейшей попытки уклониться от него. Ради фирмы они готовы на все. Вперед!

Порог небоскреба Адам переступил в половине восьмого утра. Последний раз он был здесь десять дней назад. Отлучка получилась длинной. Дела, которые Адам вел, Эммит Уайкофф поручил его молодому коллеге. Недостатка в практикантах фирма не испытывала.

К восьми часам Адам уже сидел в крошечной комнатке по соседству с библиотекой. Он был как на иголках, но всеми силами пытался скрыть это. Чашку за чашкой поглощал кофе, небрежно листал утренние газеты. Парчман остался в другом полушарии, под экватором. В извлеченном из кармана листке со списком членов комиссии не отыскалось ни одного знакомого имени. Одиннадцать абсолютно посторонних людей будут решать в течение часа его будущее, затем быстренько проголосуют и поспешат заняться куда более важными делами. За пару минут до восьми в комнатку заглянул Уайкофф, пробормотал что-то ободряющее. Адам рассыпался в извинениях за доставленные неудобства.

— Чепуха! Не вешай носа!

Через несколько минут на пороге возник Гарнер Гудмэн.

— Пока все идет хорошо. — Сказано это было почему-то шепотом. — Присутствуют одиннадцать человек. Пятеро на нашей стороне. Розена поддержат по меньшей мере трое. Похоже, голоса или двух ему не хватит.

— А сам он здесь? — спросил Адам, зная ответ, но надеясь в глубине души, что дикий вепрь испустил дух.

— Еще бы. Выглядит встревоженным. Эммит не клал телефонную трубку до десяти вечера. У нас достаточно сторонников, и Розен знает об этом. — Дверь захлопнулась.

В четверть девятого председательствующий объявил собравшимся о наличии кворума и сообщил причину внеочередной встречи: вопрос о расторжении контракта с сотрудником фирмы Адамом Холлом. Первым получил слово Эммит Уайкофф. Поднявшись из-за стола, Эммит шагнул к стеллажу, принял непринужденную позу и не менее десяти минут расписывал собравшимся явные и скрытые достоинства мистера Холла. Последних оказывалось больше. Со стороны можно было подумать, что Уайкофф обращается к жюри присяжных. Примерно половина членов комиссии его слов не слышали: профессиональные юристы с головой погрузились в собственные бумаги.

Следующим выступил Гудмэн. Гарнер кратко напомнил присутствующим о деле Сэма Кэйхолла, откровенно признал, что скорее всего казнь неизбежна, и тут же переключился на Адама. Да, молодой человек совершил ошибку, не признавшись в своем родстве с Кэйхоллом, но какая разница? Одно дело — былые грехи, и совершенно другое — конкретная ситуация сегодня. Для клиента фирмы, жить которому осталось всего три недели, она гораздо важнее.

В библиотеке не прозвучало ни вопроса. По-видимому, удовлетворить собственное любопытство слушатели рассчитывали с помощью Розена.

За редкими исключениями, юристы обладают отличной памятью. Стоит одному из них претерпеть несправедливость или, не дай Бог, унижение — и он годами будет ждать случая, чтобы заплатить долг. Должников в фирме «Крейвиц энд Бэйн» у Дэниела Розена хватало. На посту управляющего Розен только и делал, что с непоколебимой решимостью множил их количество. Стиль его руководства превращал сотрудника в робкого мышонка. Розен запугивал, подтасовывал факты, лгал. Дать ему отпор было невозможно. Он оскорблял молодежь и изводил нравоучениями ветеранов. Он диктовал свои условия общественным комиссиям, нисколько не считался с политикой фирмы, сманивал клиентов у коллег. Теперь, на склоне лет, наступала пора собирать взращенный урожай.

Управляющий не успел проговорить и двух минут, когда его прервали. Нарушителем спокойствия оказался средних лет мужчина, приятель Эммита, увлекающийся гонками на мотоцикле. Розен степенно расхаживал по библиотеке, как когда-то по залу суда, но внезапный вопрос заставил его остановиться. Он все еще мысленно отшлифовывал саркастический ответ, однако тут же прозвучала новая реплика, за ней — третья. Вспыхнула перепалка.

Трое смутьянов мастерски поддерживали друг друга, тактика их действий наводила на мысль о тщательно подготовленной атаке. Не в силах противостоять разящим ударам, Розен едва сдерживал ярость. Троица же сохраняла абсолютное хладнокровие. Перед каждым лежал блокнот со списком вопросов.

— В чем вы усматриваете конфликт интересов, мистер Розен?

— Юрист наделен правом представлять членов своей семьи, не так ли, мистер Розен?

— Спрашивали ли мистера Холла при приеме на работу о том, не вела ли наша фирма дел его родственников?

— Вы не хотите, чтобы общественность была лучше осведомлена о деятельности фирмы, мистер Розен?

— Почему вы считаете подобную осведомленность нежелательной, мистер Розен?

— А вы бы попытались спасти члена своей семьи от смертной казни?

— Что вообще вы думаете о смертной казни?

— Не желаете ли вы втайне смерти мистера Кэйхолла по причине его ненависти к евреям?

— Не кажется ли вам, что вы сознательно подставили мистера Холла?

Стороннему наблюдателю происходившее в библиотеке наверняка представилось бы весьма неприглядным зрелищем. Привыкший одерживать блестящие победы в залах суда, Дэниел Розен был вынужден держать ответ перед какой-то комиссией. Не перед жюри. Не перед судьей. Перед жалкой комиссией!

Отступить? Ни за что! Розен продолжал давить, голос его набирал силу. Фразы стали едкими, прозвучало несколько персональных выпадов, а в адрес Адама Холла высказывались откровенные гадости.

Делать этого никак не следовало. В схватку ринулись остальные, и через пять минут управляющий напоминал загнанного зайца. Поняв, что склонить большинство на свою сторону ему не удастся, Розен сбросил обороты. В обычной снисходительной манере он провозгласил несколько расхожих истин об этических принципах и недопустимости двусмысленного поведения, истин, которые всякий юрист познает еще первокурсником и которыми охотно козыряет в дискуссии, но пренебрегает во всех иных случаях.

Закончив отповедь, Розен твердым шагом вышел из библиотеки. Память его прочно зафиксировала имена тех, кто имел дерзость отстаивать собственные взгляды. Ничего, наглецы еще горько пожалеют о своих словах.

Бумаги, диктофоны и записные книжки мигом исчезли со стола. На полированной поверхности остались лишь три серебряных кофейника и дюжина пустых чашек. Председательствующий предложил голосовать. Розена поддержали пять членов комиссии, но шестеро упрямцев взяли сторону Адама. Через две минуты библиотека опустела.

— Шесть к пяти? — переспросил Адам, глядя на подобревшие, однако все еще серьезные лица Гарнера Гудмэна и Эммита Уайкоффа.

— Как и следовало ожидать, — заметил Эммит.

— Слава Богу, обошлось, — с облегчением проговорил Гудмэн. — Ты мог запросто лишиться работы.

— Я должен прийти в восторг? То есть еще бы один голос, и мне пришлось бы идти на биржу труда?

— Сомневаюсь. Голоса распределились еще до начала заседания, — объяснил Уайкофф. — За Розена были только двое сотрудников, трое других пошли за коллегами лишь потому, что знали: победа все равно твоя. Не представляешь, сколько вчера вечером было сломано копий. Розен получил свое. Через три месяца его здесь не будет.

— Или раньше, — вставил Гудмэн. — Фирму уже тошнит от него.

— А меня-то! — Адам невесело усмехнулся.

Эммит бросил взгляд на часы: восемь сорок пять, в девять его ждут в суде.

— Так, Адам, мне пора бежать. — Он застегнул пиджак. — Когда ты возвращаешься в Мемфис?

— Думаю, сегодня.

— Может, пообедаем вместе? Нужно поговорить.

— С удовольствием.

Уайкофф распахнул дверь комнатки.

— Отлично. Моя секретарша тебе позвонит. Все. До встречи.

Внезапно заторопился и Гудмэн. Часы его вечно опаздывали, но на встречи Гарнер каким-то чудом умудрялся приходить вовремя.

— У меня в кабинете клиент, извини. Увидимся за обедом.

— Всего один голос, — задумчиво повторил Адам, глядя в стену.

— Забудь. Могло быть хуже.

— Верю.

— Слушай, до отлета нам требуется посидеть вместе пару часов. Расскажешь о Сэме, о'кей? Начинай прямо в обед. — Гарнер вышел.

Адам уселся на стол и покачал головой.