Камера

Глава 26

Сначала они отправились на кладбище — отдать долг памяти усопшим. Кладбище располагалось на двух небольших холмах неподалеку от городской черты Клэнтона. Холм, что находился чуть левее, перечеркивали ровные дорожки, по обеим сторонам которых высились величественные усыпальницы с выбитыми в граните именами досточтимых горожан. Захоронения на втором холме были гораздо скромнее, хотя и выглядели вполне прилично. С течением времени жители Клэнтона отвыкли от излишней помпезности. В тени раскидистых дубов пламенели азалии. Дорожки были выложены плиткой, трава — подстрижена.

Субботний день выдался ясным и безоблачным, легкий ветерок гнал прочь скопившуюся в воздухе за ночь влагу.

У могилы матери Ли опустилась на колени, положила в изголовье букетик цветов. Стоя за спиной тетки, Адам не сводил глаз с надгробного камня:

«Умерла в пятьдесят пять лет, — подумал он, — мне тогда исполнилось всего тринадцать».

Камень был невысоким, на одно имя, и это уже казалось необычным. Люди, являвшиеся спутниками при жизни, предпочитали, как правило, держаться рядом и после смерти, во всяком случае, здесь, на Юге.

— Когда мамы не стало, отцу было пятьдесят шесть, — сказала тетка, беря Адама за руку и делая шаг в сторону дорожки. — Я просила его выбрать участок побольше, для двоих, но он отказался. Видимо, чувствовал, что еще поживет, рассчитывал найти вторую жену.

— Помню, ты говорила, особой любви бабушка к нему не испытывала?

— Сэма она любила, но по-своему. Все-таки родители прожили вместе почти сорок лет. Хотя близкими друг другу они действительно никогда не были. С возрастом я начала понимать: маме не хотелось находиться с ним рядом. Простая деревенская девушка, она вышла замуж очень рано, родила двоих детей и вечно сидела с ними дома, считая себя обязанной во всем потакать мужу. В те времена такое считалось нормой. Думаю, настоящего счастья она не знала.

— Может, ее пугала мысль пролежать рядом с Сэмом до скончания времен?

— Может. Эдди надеялся, что отец и мать оформят развод, и тогда он похоронит обоих в разных концах кладбища.

— Разумно.

— И он не шутил.

— Как много ей было известно о деятельности Сэма в Клане?

— Даже не представляю. Дома на эту тему не говорили. Помню, после ареста мать долго чувствовала себя оскорбленной. Некоторое время пряталась от репортеров у Эдди, то есть у вас.

— И не присутствовала ни на одном из процессов.

— Да. Сэм запретил ей появляться в суде. У мамы были проблемы с давлением, этим-то предлогом он и воспользовался.

Двигаясь по узкой дорожке, оба оказались в старой части кладбища. Ли подняла руку:

— На противоположном холме, вон там, под деревьями, хоронят чернокожих.

— Как? Даже сейчас?

— Ну да. Не помнишь? «Ниггер должен знать свое место». Местные жители до сих пор приходят в ужас от мысли, что рядом с их предками вдруг будет лежать человек с иным цветом кожи.

Адам недоверчиво покачал головой. Под толстыми сучьями дуба у самой вершины холма оба опустились на траву. Вдалеке внушительно поблескивал купол окружного суда.

— Девчонкой я очень любила играть здесь, — сказала Ли. — Каждый год Четвертого июля городские власти устраивают фейерверк. Лучше всего смотреть именно отсюда. Пушки, из которых стреляют, стоят в парке. Утром мы неслись на велосипедах в город смотреть парад, купаться в бассейне и просто валять дурака. После захода солнца, когда темнело, мы пробирались сюда, рассаживались по надгробиям и с нетерпением ждали первого залпа. Взрослые мужчины не выходили из машин, сидели и тянули из горлышек кто пиво, а кто и виски. Их жены с младенцами на руках поднимались к нам. А потом мы, оглашая кладбище дикими воплями, мчались вниз.

— Эдди тоже?

— Конечно. Он был хорошим братом. Иногда, правда, приставал как банный лист, но не часто. Знаешь, мне его здорово не хватает. В конце концов, пути наши с ним разошлись, и все же, приезжая сюда, я всегда думаю об Эдди.

— Мне его тоже не хватает.

— Мы сидели с ним на этом самом месте вечером того дня, когда он окончил школу. Я уже два года жила в Нэшвилле, но приехала, потому что он просил. Мы купили бутылку дешевого вина, по-моему, Эдди в тот день впервые узнал вкус спиртного. Никогда не забуду. Сидели возле могилы Эмили Джейкоб, прикладывались к бутылке, пока она не опустела.

— Какой тогда шел год?

— Наверное, шестьдесят первый. Эдди говорил, что запишется в армию, хотел уехать подальше от отца. Я была против, мы еще долго спорили.

— Он не показался тебе растерянным?

— Восемнадцать лет, чего ты хочешь? Конечно, он растерялся, как всякий выпускник. Эдди считал, что если он останется здесь, то неизбежно превратится во второго Сэма, в еще одного Кэйхолла с капюшоном на голове. Из Клэнтона он готов был бежать сломя голову.

— Однако первой бежала ты.

— Да. Но я всегда чувствовала себя намного сильнее брата. У меня сердце разрывалось от боли: и что ему неймется, мальчишке? В общем, мы пили и говорили о том, можно ли удержать в узде собственную жизнь.

— Эдди держал ее в узде?

— Сомневаюсь, Адам. Отец пугал нас обоих. Отец и кипевшая в нем родовая ненависть. Есть вещи, которых, я надеюсь, ты никогда не узнаешь. Я сумела как-то выбросить их из головы, а Эдди — нет.

Поднявшись, тетка взяла племянника за руку и потянула за собой по дорожке в сторону нового кладбища. Возле участка с несколькими покосившимися надгробиями она остановилась.

— Здесь покоятся твои прапрадеды вместе со всеми своими братьями и сестрами, пять или шесть поколений Кэйхоллов.

Адам насчитал восемь. Под слоем пыли на гранитных плитах кое-где угадывались линии букв.

— В сельской местности их могил больше. Род Кэйхоллов обитал неподалеку от Кэрауэя, это милях в пятнадцати отсюда. Многие похоронены возле крошечных деревенских церквей.

— Ты бывала там?

— Пару раз. Некоторые умерли еще до того, как я хоть что-нибудь о них узнала.

— Почему твоя мать лежит в другом месте?

— Потому что она так захотела. Почувствовав приближение смерти, сама указала, где рыть могилу. К Кэйхоллам она себя не причисляла и всю жизнь прожила как Гейтс.

— Умная женщина.

Смахнув с плиты травинки, тетка провела пальцами по буквам, которые составляли имя Лидии Ньюсом Кэйхолл, скончавшейся в 1961 году в возрасте семидесяти двух лет.

— Хорошо ее помню. — Ли вновь опустилась на колени. — Воистину добродетельная была женщина. Лидия в гробу бы перевернулась, если бы узнала, что третий ее сын сейчас ждет казни.

— Мужа тоже помнишь?

Надпись чуть ниже первой свидетельствовала о том, что первым в 1952 году здесь был погребен шестидесятичетырехлетний Натаниэл Лукас Кэйхолл.

Лицо тетки стало замкнутым и холодным.

— Злобный старикашка. Он вполне мог бы гордиться своим сыном. Нэт, как его все звали, был убит на похоронах.

— Убит на похоронах?

— Я не оговорилась. По традиции похороны здесь служат поводом для шумных застолий. В дом умершего приходят все, кому не лень, садятся за стол, едят и пьют. Господи, как они пьют! Жизнь в сельской местности всегда считалась несладкой, поэтому поминальный ужин и сейчас часто заканчивается дракой. Заносчивый Нэт не поделил что-то с соседом по столу, тот кликнул на помощь приятеля, и вдвоем они насмерть забили обидчика деревянными ножками от стула.

— А где в то время был Сэм?

— Сэм участвовал в схватке. Ему тоже изрядно досталось: переломы, сотрясение мозга. Хорошо помню похороны; Сэм лежал в больнице и прийти на них не смог.

— Но за отца отомстил.

— Конечно.

— Каким образом?

— Несколько лет спустя те двое вышли на свободу. Доказать, конечно, ничего не удалось, но месяца через полтора они пропали. Изуродованное тело одного нашли в соседнем округе, а второй как в воду канул. Полиция допрашивала Сэма и его брата, однако дело так и осталось нераскрытым.

— По-твоему, это он?

— Естественно. С Кэйхоллами тогда не связывались. Люди их сторонились. — Ли отошла от могил; оба двинулись дальше по дорожке. — Вот тебе вопрос, Адам: где мы будем хоронить Сэма?

— Думаю, на том холме, рядом с чернокожими. Смерть примиряет всех.

— С чего ты решил, что они его примут?

— Примут.

— Я серьезно.

— Эту тему мы с ним еще не обсуждали.

— Захочет ли он вообще быть похороненным здесь, в округе Форд?

— Не знаю. Говорю же, эту тему мы не обсуждали. Пока еще остается надежда.

— Есть шанс?

— Небольшой. Во всяком случае, стоит попытаться.

Выйдя с кладбища, они зашагали по тихой, обсаженной дубами улочке. На аккуратных домиках блестела свежая краска, возле цветочных клумб с достоинством прогуливались кошки, в креслах-качалках дремали старики.

— Здесь прошло мое детство, Адам.

Ли сунула руки в карманы, глаза ее повлажнели.

— Оно было счастливым?

— Трудно сказать. Мы никогда не жили в городе, а я мечтала вот о таком домике и чтобы рядом стояли всякие магазины. Городские ребята смотрели на нас свысока, но это так, пустяки. Я играла тут с друзьями, мы носились по улицам, лазали по деревьям. Было хорошо. Воспоминания о нашей ферме далеко не такие приятные.

— Из-за Сэма?

Подметавшая крыльцо пожилая женщина в цветастом платье повернула к ним голову. У дорожки, что вела к дому, Ли остановилась.

— Доброе утро, миссис Лэнгстон, — мягко приветствовала она хозяйку.

Не сводя с лица тетки пристального взгляда, миссис Лэнгстон прислонила к стене метлу.

— Я — Ли Кэйхолл, вы должны меня помнить.

Адам невольно посмотрел по сторонам. Ему не хотелось, чтобы имя деда услышали посторонние. Но улица была пуста. Если миссис Лэнгстон и узнала Ли, то догадаться об этом не представлялось возможным. Женщина сухо кивнула, как бы говоря: поздоровалась и иди себе с Богом, нечего глаза пялить.

— Приятно было встретиться, — сказала Ли, готовясь сделать шаг. Миссис Лэнгстон поспешила скрыться в доме. — Я дружила с ее сыном, когда училась в школе. — Тетка качнула головой.

— Не очень-то она обрадовалась.

— Она всегда производила впечатление особы довольно странной. А может, просто не хотела говорить с одним из Кэйхоллов. Боялась соседей.

— Наверное, нам лучше сохранять здесь инкогнито.

— Пожалуй.

Проходя мимо копавшихся на цветочных клумбах в ожидании почтальона людей, оба молчали. Тетка прикрыла лицо огромными солнцезащитными очками. Впереди показалась центральная площадь, но Ли решила свернуть на узенькую улочку, сплошь застроенную скромными деревянными домами. За углом она остановилась.

— Видишь салатовый домик, третий справа?

— Да.

— Вот там вы и жили. Можно подойти ближе, но за перегородкой болтают соседи.

Во дворе дома играли двое ребятишек, на крыльце поскрипывало кресло-качалка. Небольшой уютный коттедж идеально подходил для супружеской пары с маленькими детьми.

Когда Эдди и Эвелин покидали Клэнтон, Адаму не исполнилось еще и трех лет. Глядя на выкрашенную зеленой краской дверь, он попытался вспомнить дни далекого детства. Безуспешно.

— Дверь тогда была белой, а деревца совсем тоненькими. Эдди арендовал дом у местного агента по недвижимости.

— Дорого это обходилось?

— Не очень. Ты только что появился на свет, Эдди работал в авторемонтной мастерской, потом ушел в управление дорожного строительства, а позже еще куда-то.

— Да, могу представить.

— Эвелин устроилась на полставки в ювелирный магазинчик, что на площади. Думаю, они чувствовали себя счастливыми. Родом она была не отсюда, ты же знаешь, и друзей здесь почти не имела. Твоих родителей вполне устраивало общение друг с другом.

Прыгавший возле дома мальчишка направил на Адама ствол игрушечного ружья. Адам улыбнулся, ребенок приветственно помахал ему рукой. Племянник и тетка вновь свернули к площади.

Ли превратилась в экскурсовода. Оказывается, сто тридцать лет назад чертовы янки дотла сожгли город. Герой армии конфедератов генерал Клэнтон, потерявший в битве при Шило левую ногу, выстроил здание суда и разбил вокруг несколько улиц. Начертанный его рукой план города до сих пор висит в зале мэрии. Поскольку генерал терпеть не мог палящих лучей солнца, на центральной площади солдаты высадили множество молодых дубков.

— Могила великого человека находится чуть в стороне, — сказала Ли, — я покажу ее тебе позже.

К северо-востоку от центра располагались торговые кварталы с рядами бесчисленных недорогих лавок, однако по субботам жители округа Форд по-прежнему предпочитали совершать покупки в магазинах, витрины которых выходили на площадь. Машин на улицах почти не было; пешеходы лениво двигались мимо старых, стоявших впритык друг к другу двух-трехэтажных зданий банков, страховых компаний, торговых заведений, где продавцы предлагали покупателям абсолютно все, начиная от автомобильных шин и заканчивая предметами туалета. Тут и там виднелись полотняные тенты уличных кафе. У входа в аптеку Ли остановилась, сняла очки.

— Когда-то давно здесь находилась крошечная забегаловка, — пояснила она. — Хозяин наливал нам по стакану содовой, включал музыкальный аппарат, и мы усаживались прямо на полу возле полки с комиксами. Кусок вишневого пирога стоил десять центов, а чтобы съесть его целиком, требовалось, наверное, не меньше часа.

Такое сейчас встретишь только в старых фильмах, подумал Адам. Пройдя метров двадцать, они замерли перед витриной скобяной лавки, с интересом всматриваясь в выставленные под ней лопаты, жестяные лейки и прочий садовый инвентарь. В глазах Ли что-то промелькнуло, но она не произнесла ни слова.

Взявшись за руки, они пересекли улицу, миновали группку стариков, которые, сидя на корточках у мемориала в честь жертв Гражданской войны, жевали табак и обменивались редкими возгласами. Тетка кивнула в сторону статуи мужчины.

— Генерал Клэнтон.

Возле автомата по продаже кока-колы Адам задержался, бросил в прорезь несколько монет, и через минуту оба опустились на деревянную скамью. Тетка начала рассказ о самом шумном за историю округа Форд судебном процессе, который состоялся здесь в 1984 году. Чернокожий мужчина, Карл Ли Хейли, прямо в здании суда расстрелял двух белых подонков, изнасиловавших его малолетнюю дочь, совсем еще девочку. По всему штату шли массовые демонстрации протеста: возмущались соплеменники Хейли, сыпали угрозами члены Ку-клукс-клана. Власти оказались вынужденными ввести в город части Национальной гвардии. Чтобы присутствовать на последнем заседании, тетка специально приехала из Мемфиса. Двенадцать белых присяжных признали Карла Ли невиновным.

Процесс этот Адам помнил. Студент-первокурсник, он зачитывался тогда газетными репортажами из зала суда: ведь дело происходило в его родном городе!

В годы теткиного детства люди не знали особых развлечений, и судебные процессы собирали огромную аудиторию. Однажды Сэм привел сына и дочь посмотреть, как будет проходить разбирательство по делу человека, обвиненного в убийстве охотничьей собаки. Суд приговорил виновного в гибели пса к году тюрьмы, и общественное мнение раскололось: горожане округа сочли такую меру чрезмерно жестокой, обитатели же сельской местности ценили жизнь своих четвероногих друзей куда выше. Сэма вердикт присяжных привел в восторг.

Когда они обогнули здание суда, тетка указала Адаму на пару фонтанчиков для питьевой воды напротив задней двери. Видно было, что последний раз фонтанчиками пользовались много лет назад. Из одного утоляли жажду представители белой расы, другой предназначался чернокожим. Ли вспомнила историю некой Розии Элфи Гейтвуд, первой негритянки, осмелившейся наклониться к фонтанчику для белых. Женщина осталась невредимой, но вскоре после ее бесшабашно-смелого поступка воду к обоим отключили.

В «Чайном домике», переполненном кафе в западной части площади, они проскользнули к только что освободившемуся столику. Когда официант принес сандвичи и жареный картофель, тетка пустилась в приятные, местами даже веселые воспоминания о своей молодости. За зеленоватыми стеклами ее очков Адам видел пристальный, переходивший с посетителя на посетителя взгляд.

Во второй половине дня они покинули Клэнтон. Адам сидел за рулем, Ли подсказывала повороты. Минут через двадцать по обеим сторонам автострады замелькали небольшие чистенькие фермы. На пологих склонах холмов паслись тучные коровы. Время от времени машина проносилась мимо заброшенных, полуразрушившихся домиков на колесах, кое-где возле этих подобий жилищ расхаживали неопрятные человеческие фигуры. Но в целом картина радовала глаз: день выдался великолепный.

Повинуясь знаку тетки, Адам свернул на грунтовую колею. Метров через пятьдесят «сааб» остановился перед опустевшим, собранным из когда-то белых панелей коттеджем. Сквозь щели между досками крыльца пробивалась крапива, к оконным рамам тянул свои гибкие стебли плющ, бывший газон густо зарос лопухами и клевером. В неглубокой канаве валялся столбик с почтовым ящиком.

— Родовое гнездо, — сказала Ли, не пытаясь выбраться из машины.

— Что здесь произошло? — после долгого молчания спросил Адам.

— Дом выглядел вполне прилично, вот только будущего у него не оказалось. Виноваты сами обитатели. — Сняв очки, тетка тыльной стороной ладони вытерла глаза. — Я прожила тут восемнадцать лет, и с каждым годом мне все сильнее хотелось как можно быстрее бежать отсюда.

— Почему он пустует?

Собираясь с мыслями, Ли сделала глубокий вдох.

— Деньги за аренду мы вносили исправно, но потом, накануне третьего процесса, отец заложил его, чтобы расплатиться с адвокатами. Из тюрьмы Сэм уже не вернулся, а вскоре и банк лопнул. Ферма занимала восемьдесят акров, они тоже пошли коту под хвост. Я сюда не показывалась. Попросила Фелпса купить хозяйство, но он, конечно, ответил отказом. Мужа я не виню: самой-то мне дом тоже ни к чему. Позже до меня доходили слухи, что ферму кому-то все же сдали, но, видимо, ненадолго. Я думала, стены уже обвалились.

— А как же мебель, другие вещи?

— За день до объявления банкротства банк разрешил мне приехать и забрать то, что сочту нужным. Я отыскала два или три семейных альбома, старую Библию, несколько маминых безделушек. Они и сейчас лежат в Мемфисе, в кладовке.

— Покажешь?

— Только напомни. Из мебели оставалась одна рухлядь. Мать умерла, брат покончил с собой, отец приговорен к смерти — сам понимаешь, желания сохранить что-то на память у меня не было. Расхаживая по комнатам, я хотела сжечь проклятое место. Еще бы немного, и…

— В самом деле?

— Я не шучу. Пробыла в доме пару часов и решила спалить его. Пепелища у нас — дело обычное, никто и внимания не обратил бы. Нашла старую лампу с остатками керосина, поставила ее на кухонный стол, но так и не смогла.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, не хватило решимости. А потом я подумала о банке: все-таки поджог — это преступление, верно? При мысли о тюрьме мне стало смешно — оказаться там рядом с Сэмом, каково? В общем, спичкой я так и не чиркнула.

Полуденное солнце превратило «сааб» в пылающую жаром духовку. Адам распахнул дверцу.

— Пройдусь, пожалуй.

Выбравшись из машины, они перешагнули через две выбитые в глине глубокие колеи, подошли к крыльцу.

— Внутрь я не пойду, — твердо сказала Ли.

Адам окинул критическим взглядом полусгнившие ступени и направился в обход дома. Тетка нехотя последовала за ним.

На заднем дворе тихо шелестели листьями раскидистые дубы, в скудной траве резко выделялись проплешины голой земли. Примерно в миле от коттеджа начинался лес.

Ли вновь взяла племянника за руку, и оба направились к росшему возле сарая великану. По неизвестной причине сложенная из хлипких бревен постройка выглядела куда более надежной, чем дом.

— Это было мое любимое дерево. — Голос Ли дрогнул. — Это вся моя собственность.

— Сколько ему лет?

— Не знаю. Я ужасно любила карабкаться по его сучьям, часами не слезала с ветвей. С весны по осень рассмотреть меня с земли родители не могли, как ни пытались. Дуб заменял мне весь мир.

Резким движением Ли прикрыла рукой рот, опустила голову. Адам мягко обнял ее за плечи.

— Здесь все и случилось, — после долгой паузы сказала она, смахивая непрошеные слезы. — Помнишь, ты хотел узнать о том, как Сэм убил своего работника?

Минуты две оба молча смотрели на небольшое окошко в задней стене дома.

— Звали чернокожего Джо Линкольн, семья его жила чуть дальше. — Ли кивнула в сторону заросшей тропинки, что пересекала поле и терялась в лесу. — Он, жена и дюжина детишек.

— В том числе Куинс Линкольн?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Сэм упоминал это имя, сказал, что Эдди и Куинс дружили.

— А об отце Куинса он ничего не рассказывал?

— Нет.

— Так я и думала. Джо работал на ферме, а семья ютилась в хижине на краю поля. Он был очень добрым и, как почти все чернокожие, едва сводил концы с концами. Иногда я играла с его детьми, хотя и не так часто, как Эдди. Однажды летом, когда Эдди и Куинс возились у нас во дворе, между ними вспыхнула ссора из-за оловянного солдатика, обычная мальчишеская потасовка. Эдди тогда исполнилось восемь или девять лет. На беду, рядом проходил Сэм, Эдди подбежал и начал жаловаться, что приятель украл у него солдатика. Куинс с жаром все отрицал. Оба ревели, размазывая по щекам слезы. Сэм вышел из себя, принялся размахивать руками, кричать что-то вроде «черномазые выродки» и «дьявольское отродье». Куинс упорно стоял на своем. Тогда отец зажал мальчишку меж коленей, снял ремень и принялся охаживать негритенка по заднице. Наконец Куинс вырвался и убежал домой. Заплаканный Эдди тоже побрел к себе. Сэм последовал за ним, а через минуту вышел с тростью в руке и уселся на крыльце. Он курил сигарету за сигаретой, смотрел на дорогу и ждал. Линкольны, как я уже говорила, жили совсем недалеко, и минут через пять за деревьями показался Джо, из-за его плеча выглядывал Куинс. Увидев их, отец заорал: «Эдди, сюда! Погляди, как я вздую этого ниггера!»

Ли медленно направилась к дому.

— Вот здесь Джо остановился и проговорил: «Куинс сказал, что вы его избили, мистер Сэм». На что отец ответил: «Куинс — вороватый чертенок, Джо. Тебе следовало бы воспитывать своих оборванцев». Они начали спорить, и я поняла: драки не избежать. Сэм вскочил, в его глазах вспыхнул опасный огонек. Джо сделал шаг назад, но в то же мгновение отец вцепился в него обеими руками. Оба покатились по земле. Джо был чуть моложе и явно сильнее, однако Сэма душила ярость, так что драка велась на равных. Со стороны мужчины напоминали двух взбесившихся псов. — Тетка посмотрела по сторонам, кивнула в сторону крыльца. — Эдди наблюдал за ними с верхней ступеньки, Куинс стоял напротив и дико кричал. В какой-то момент Сэм изловчился и схватил трость. От сильнейшего удара Джо упал, и Сэм принялся бить его ногами в живот, в пах. Тогда Линкольн почти нечленораздельно промычал сыну: «Куинс, ружье!» Мальчишка бросился выполнять приказ. Отец повернулся к Эдди: «Давай за револьвером!» Брата как ветром сдуло. Джо попытался встать, но новым пинком в грудь отец распластал его на земле. Через минуту брат уже подавал Сэму пистолет. Тот приказал Эдди немедленно убраться в дом и закрыть за собой дверь.

Подойдя к крыльцу, Ли села на нижнюю ступеньку, закрыла лицо руками. До Адама донеслись сдавленные рыдания. Когда через пару минут тетка подняла голову, под ее глазами чернели разводы поплывшей туши. Вытерев их ладонями, Ли прошептала:

— Извини.

— Пожалуйста, закончи свой рассказ, — быстро сказал Адам.

Тетка сделала глубокий вдох.

— Джо находился вот там. — Она указала на клочок травы у ног племянника. — Ему удалось-таки встать. Стоял и озирался, а Куинса все не было. Тогда дорогой и любимый папочка медленно поднял руку с пистолетом, проверил, нет ли кого рядом, и нажал на курок. Джо рухнул. Все.

— Ты видела это своими глазами?

— Да.

— Откуда?

— Оттуда. — Ли повела головой. — С дуба.

— Сэм знал, что ты там?

— Он не мог. Я видела все с самого начала.

Адам подошел к крыльцу, опустился рядом с теткой. Та прокашлялась, отвела глаза в сторону.

— Сэм смерил упавшего взглядом. Он был готов, если понадобится, выстрелить еще раз, однако Джо не шевелился. Из дырки в его голове на траву текла кровь, это я рассмотрела даже с дерева. Ногти мои впились в кору, я хотела закричать, но боялась, что отец услышит. Прошло еще минут пять, появился Куинс. Когда он увидел Джо, ноги у него подкосились, он начал вопить, как, собственно, и сделал бы любой ребенок на его месте. Сэм вновь поднял револьвер, я подумала, что заодно он решил пристрелить и негритенка. Но тут Куинс швырнул ружье на землю и бросился к убитому. Через секунду его светлая рубашонка была вся в крови. Сэм же подхватил ружье и зашел в дом. — Ли неуверенно поднялась, сделала несколько шагов. — Джо и Куинс лежали примерно здесь. — Каблуком она очертила круг. — Мальчик прижимал голову отца к груди и стонал. Так стонет умирающее животное. Я тоже стонала, только тихо, сжав зубы. Знал бы ты, как в ту минуту я ненавидела своего папочку!

— А где находился Эдди?

— В доме. В собственной комнате, за закрытой дверью. — Ли указала на окно с треснувшими стеклами. — Вот его комната. Позже Эдди рассказывал, что выглянул, услышав выстрел, и увидел, как Куинс обнимает мертвого отца. Очень скоро появилась Руби Линкольн с выводком детишек. Господи, это было ужасно! Она принялась рвать на себе волосы, упрашивала Джо подняться, не оставлять ее одну. Потом Сэм вызвал «скорую», позвонил своему брату Альберту и нескольким соседям. Через полчаса во дворе собралась небольшая толпа. Сэм стоял вместе с приятелями на крыльце, наблюдая за тем, как Линкольны переносят тело Джо под дерево. — Тетка махнула в сторону старого клена. — Прошла, наверное, целая вечность, пока «скорая» не увезла труп. Родственники повели Руби с детьми в их хижину, а отец стоял на крыльце и хохотал им вслед.

— Сколько времени ты просидела на дубе?

— Не знаю. Когда во дворе никого не осталось, я спустилась и со всех ног побежала в лес. На полянке возле ручья мы с Эдди оборудовали уютное местечко вроде пещеры, и я знала, что он наверняка явится туда за мной. Так и произошло. Не переведя дыхания, он стал рассказывать о стрельбе. Говорю ему: «Я все видела». Поначалу Эдди мне не поверил, но я описала сцену убийства в деталях. Перепуганы мы оба были до смерти. Эдди сунул руку в карман и достал оловянного солдатика, того самого, из-за которого вспыхнула ссора. Обнаружив его под своей кроватью, брат решил, что виноват в трагедии только он сам. Мы поклялись друг другу молчать об увиденном до гроба. Солдатика Эдди выбросил в ручей.

— Вы сохранили тайну?

Тетка лишь кивнула.

— Значит, Сэм так и не узнал, что ты пряталась на дереве?

— Нет. Я ни слова не сказала даже матери. На протяжении двух-трех лет мы с Эдди еще говорили на эту тему, но с течением времени она отступила на задний план. Когда мы вернулись из леса домой, там был жуткий скандал. Мать впала в истерику, а Сэм с красными глазами все продолжал орать и размахивать руками. Думаю, он отвесил ей пару хороших оплеух. Придя в себя, мать приказала нам с братом идти к машине. Мы уже выезжали со двора, когда прибыл шериф. Часа два мать молча гоняла машину по окрестностям. Мы были уверены, что Сэма отвезут в тюрьму. Но, вернувшись к дому, увидели, что он как ни в чем не бывало сидит на крыльце.

— А шериф?

— А что шериф? Сэм показал ему ружье Джо, объяснил свои действия необходимостью самообороны, и шериф укатил. Кому какое дело до грязного ниггера?

— Он не был арестован?

— Нет, Адам. Такие существовали порядки в Миссисипи в начале пятидесятых. Шериф скорее всего похлопал Сэма по плечу, посмеялся вместе с ним, и все. Он даже оставил отцу принадлежавшее Джо ружье.

— Невероятно!

— Мы надеялись, что лет хотя бы пять Сэм проведет за решеткой.

— Что предприняли Линкольны?

— Ничего. Кто стал бы их слушать? Сэм запретил Эдди видеться с Куинсом, и только.

— Господи всеблагий!

— Отец дал им неделю на сборы, и через семь дней шериф выставил всю семью Линкольнов из их хижины. Мать Сэм уверил в том, что выселение осуществлено по закону. Пожалуй, это был единственный момент, когда он боялся остаться один. Жаль, но у матери не хватило мужества бросить его.

— Впоследствии Эдди встречался с Куинсом?

— Много лет спустя. Получив водительские права, брат решил разыскать Линкольнов. К тому времени они перебрались в небольшую общину на окраине Клэнтона. Эдди отыскал их и приехал просить прощения. Руби отослала его прочь. Позже Эдди говорил, что семья живет в какой-то развалюхе, где нет электричества.

Ли подошла к дубу, села на выступавший из земли корень. Последовав за ней, Адам прислонился к стволу плечом. Глядя на тетку сверху вниз, он думал о невыносимо тяжелом бремени, что несла эта немолодая в общем-то женщина уже долгие годы. Думал он и об Эдди, о пытке, в которую превратил Сэм жизнь собственного сына. Только сейчас Адам начал понимать отчаяние, охватившее много лет назад его отца. Плечи тетки едва заметно подрагивали.

— Что было потом?

Ей с трудом удалось овладеть собой.

— Неделю, может, месяц в доме стояла полная тишина. За обеденным столом никто не произносил ни слова. Эдди запирался в своей комнате. По ночам он иногда плакал, а наутро в очередной раз признавался в том, насколько он ненавидит отца. Эдди искренне желал Сэму смерти. Он мечтал как можно быстрее убраться из дома. Такое его поведение здорово обеспокоило мать. Что касается меня, то родители были уверены, будто я к моменту убийства играла где-то в лесу. Позже, когда мы с Фелпсом стали мужем и женой, я обратилась к психотерапевту, мне казалось, несколько сеансов гипноза помогут избавиться от жутких воспоминаний. Однажды попробовала привести на прием и брата, но Эдди не захотел меня даже выслушать. В последнюю нашу беседу, незадолго до самоубийства, он опять заговорил о том черном дне. Думаю, его продолжали мучить кошмары.

— А тебя?

— Определенные результаты терапия принесла, но я до сих пор размышляю, что случилось бы, если бы перед тем, как нажать на курок, отец услышал мой крик. Стал бы он убивать Джо на глазах у дочери? Сомневаюсь.

— Не нужно, Ли. Это было сорок лет назад. Ты не виновата.

— А Эдди винил меня. И себя тоже. Уже став взрослыми людьми, мы продолжали обвинять друг друга. Мы так и не сумели убежать от своего прошлого.

В голове Адама крутились сотни вопросов. Вряд ли тетка когда-нибудь согласится вновь затронуть нелегкую тему, а ведь ему важны мельчайшие детали. Где покоится прах Джо Линкольна? Кому в конце концов досталось его ружье? Сообщали ли местные газеты об убийстве? Рассматривалось ли дело большим жюри? Говорил ли Сэм что-нибудь своим детям? Где находилась во время драки мать? Слышала ли она выстрел? По-прежнему ли семья Линкольнов живет в округе Форд?

— Сожжем его, Адам. Сожжем дотла!

— Ты это серьезно?

— Да! Давай сожжем проклятый дом вместе с сараем, с деревьями и травой! Для этого нам понадобятся всего две спички. Ну же!

— Нет, Ли.

— Почему?

Склонившись, Адам осторожно взял тетку за руку.

— Пойдем. Для одного дня я услышал более чем достаточно.

Ли не сопротивлялась. Тягостные откровения измучили и ее. Адам помог тетке подняться, повел к машине.

У выезда на автостраду Ли слабо махнула рукой влево — надо ехать туда — и прикрыла глаза. Миновав Клэнтон, Адам затормозил у придорожного кафе неподалеку от Холли-Спрингс: тетке хотелось пить. К машине она вернулась с упаковкой из шести банок пива.

— Что это?

— Только две, Адам, клянусь. Нервы сдали. Возьму третью — отнимешь.

— Может, не стоит, Ли?

— Ничего не будет, вот увидишь. — Нахмурившись, она открыла банку, сделала большой глоток.

Адам с сожалением качнул головой и нажал на педаль газа. Через пятнадцать минут, когда опустела вторая банка, Ли погрузилась в сон. Племянник опустил упаковку с оставшимися четырьмя за спинку ее сиденья и сосредоточился на дороге.

Больше всего на свете в эту минуту Адаму хотелось бежать из Миссисипи. Он напряженно всматривался в горизонт: где же Мемфис? Где городские огни?