Камера

Глава 38

В среду утром Гарнер Гудмэн, изменив свои планы, вылетел в Джексон. Полет длился ровно полчаса, Гарнеру едва хватило времени выпить чашку кофе и прожевать горячий круассан. Взяв в аэропорту автомобиль напрокат, он направился прямо к местному Капитолию.[22] Законодатели отбыли на каникулы, стоянка пустовала. Как и множество других перестроенных после Гражданской войны правительственных зданий, Капитолий обращал свой фасад на юг. Гудмэн вышел из машины, полюбовался несколько секунд монументом в память героических южанок и надолго замер у гранитных ступеней лестницы возле кадок с японскими магнолиями.

Впервые побывать здесь ему довелось четырьмя годами ранее, в дни, предшествовавшие казни Мэйнарда Тоула. Правил тогда другой губернатор, речь шла об ином клиенте и совершенно непохожем преступлении. За период в сорок восемь часов Тоул зверски расправился с несколькими жертвами, и на симпатию со стороны присяжных рассчитывать не приходилось. Сэм Кэйхолл — особый случай. Сейчас они имели дело со стариком, за которым лет самое большее через пять все равно придет старуха с косой. Корни содеянного им зла лежат в далеком прошлом. И прочая, прочая, прочая. Слова эти Гудмэн твердил себе, поднимаясь еще на борт самолета в Мемфисе.

Возле одной из колонн он остановился и окинул стены восхищенным взглядом. Законодатели штата Миссисипи заседали в точной, хотя и уменьшенной копии здания конгресса США. Средств на отделку не пожалели. Капитолий был выстроен в 1910 году заключенными. Финансировала строительство железнодорожная компания, проигравшая властям штата тяжбу в суде.

Ступив в расположенную на втором этаже приемную губернатора, Гудмэн протянул миловидной секретарше свою визитную карточку.

— Губернатора сейчас нет. Вы условились с ним о встрече?

— Не успел. — Он обезоруживающе улыбнулся. — Но поскольку дело не терпит отлагательства, могу ли я переговорить с мистером Энди Ларримуром, первым помощником его чести?

Секретарша сняла телефонную трубку. После четырех звонков и получасового ожидания на пороге приемной возник мистер Ларримур. Обменявшись рукопожатием, мужчины двинулись по довольно узкому коридору. В кабинете помощника царил хаотический беспорядок, как, собственно, и следовало ожидать, судя по внешности хозяина. Ларримур походил на сказочного гнома с выгнутой дугой спиной и напрочь лишенного шеи. Длинный подбородок упирался в грудь, и, когда гном начинал говорить, его глаза, нос и рот будто стремились сойтись в одной точке. Лицо помощника губернатора пугало. Определить, тридцать ему лет или пятьдесят, Гудмэн не сумел. «Должно быть, передо мной гений», — подумал юрист.

— Губернатор выступает на совещании представителей страхового бизнеса, — пояснил Ларримур, беря со стола рабочую тетрадь и раскрывая ее как некую драгоценную скрижаль. — Затем он должен посетить одну из городских школ.

— Я подожду, — сказал Гарнер. — Дело у меня довольно срочное. Прогуляюсь по улицам.

Отложив тетрадь в сторону, помощник скрестил на груди руки.

— Как себя чувствует этот юноша, внук Сэма Кэйхолла?

— О, он по-прежнему разрабатывает стратегию защиты. Я, видите ли, руковожу в фирме «Крейвиц энд Бэйн» секцией pro bono и прибыл сюда специально, чтобы оказать своему коллеге некоторую помощь.

— Аппарат губернатора пристально следит за развитием ситуации, — наморщив личико, строго произнес Ларримур. — Похоже, суд твердо решил поставить точку.

— Суду ничего другого и не остается. Насколько серьезно губернатор относится к вопросу помилования?

— Он выдвинул идею провести слушания. Об исходе же можно только гадать. Полномочия его чести весьма широки, как вы наверняка знаете. Губернатор вправе смягчить наказание или даже выпустить узника на свободу. В его власти заменить казнь пожизненным заключением. Срок заключения, кстати, может быть сокращен.

Гудмэн кивнул.

— Есть ли у меня шанс увидеться с ним сегодня?

— Мы ждем губернатора сюда к одиннадцати. Обещаю сказать ему пару слов. Обедать он, думаю, захочет у себя в кабинете. Сможете вы подойти примерно в час?

— Да. Пусть о моем разговоре с ним никто не узнает. Наш клиент категорически против этой встречи.

— И против идеи помилования тоже?

— У нас всего семь дней, мистер Ларримур. В таком положении глупо от чего-либо отказываться.

Ощерив в улыбке острые зубы, помощник губернатора вновь взял рабочую тетрадь.

— В час дня. Посмотрю, что удастся сделать.

— Благодарю вас.

Минут пять оба вспоминали имена общих знакомых, а затем в кабинете одновременно зазвонили два телефона. Извинившись, Гудмэн вышел. На лестнице он снял пиджак, вдохнул полной грудью аромат цветущих магнолий, поднял левую руку. Стрелки часов показывали половину десятого. Липла к спине мокрая от пота рубашка.

Гудмэн двинулся в сторону Кэпитол-стрит, считавшейся главной улицей Джексона. Напротив Капитолия в окружении пышной зелени стоял величественный особняк губернатора. Здание довоенной постройки в колониальном стиле было обнесено кованой оградой. В ночь казни Мэйнарда Тоула перед ней собралась толпа противников высшей меры наказания, выкрикивавших дерзкие лозунги. Губернатор, по всей видимости, их не слышал. Замедлив шаг, Гарнер вспомнил свой первый визит в особняк. Вместе с Питером Вайзенбергом за час до казни Тоула он прошел через ворота главного входа. Губернатор, пригласивший к ужину несколько важных персон, был раздосадован приходом нежданных гостей. Он наотрез отказался удовлетворить просьбу осужденного о помиловании, однако в лучших традициях южного гостеприимства пригласил обоих юристов к столу.

Они вежливо отклонили приглашение. Гудмэн объяснил его чести: им необходимо срочно вернуться в Парчман, чтобы сказать клиенту последнее слово. «Будьте поосмотрительнее», — напутствовал их губернатор, поднимая бокал.

У Гарнера промелькнула мысль: «Интересно, сколько протестантов явятся к особняку через неделю с зажженными свечами в руках, чтобы молить Макаллистера о милосердии к Сэму? Вряд ли их будет много».

Деловой квартал Джексона редко испытывал недостаток в офисных площадях, которые сдавались внаем, поэтому особых проблем у Гудмэна не возникло. Внимание его привлекла рекламная афиша, где за небольшую сумму предлагались помещения на третьем этаже довольно уродливого здания. У секретарши в вестибюле Гарнер поинтересовался именем владельца конторы, и час спустя хозяин уже показывал ему товар лицом. Офис состоял из двух мрачноватых, застеленных истертыми коврами комнат, стены которых были испещрены дырками от гвоздей. Гудмэн подошел к окну: над крышами соседних домов высился купол Капитолия.

— Великолепно, — одобрил он.

— Триста долларов в месяц плюс счета за электричество. Туалеты в коридоре. Минимальный срок аренды — полгода.

— Я пробуду здесь не более двух месяцев, — сказал юрист, вытаскивая из кармана аккуратно сложенные банкноты.

Владелец бросил красноречивый взгляд на деньги.

— Чем конкретно вы занимаетесь?

— Анализом маркетинговой ситуации.

— Кого представляете?

— Детройт. Компания намерена открыть у вас филиал, и для начала этих кабинетов нам вполне хватит. Подчеркиваю: на два месяца. Оплата наличными, без всяких расписок. Мы не доставим вам никаких неудобств.

Пересчитав купюры, владелец вручил Гудмэну два ключа: один — от офиса, второй — от двери, выходящей на Конгресс-стрит. Мужчины пожали друг другу руки. Сделка была завершена.

Гарнер покинул здание и неторопливо направился к Капитолию, где оставил свою машину. Губы его тронула довольная улыбка. Идея принадлежала Адаму и представляла собой еще одну отчаянную попытку спасти Сэма Кэйхолла. Все в полном соответствии с законом. Расходы на ее осуществление мизерны, да и кого в подобной ситуации могут волновать несколько сотен долларов? В конце концов, он, Гудмэн, выступает от имени секции pro bono, источника непреходящей гордости юридической фирмы «Крейвиц энд Бэйн». Даже Дэниел Розен не посмеет оспорить трату смехотворной суммы на аренду двух комнатушек и десяток междугородных звонков.

Спустя три недели после знакомства с Мемфисом Адам начал испытывать острую тоску по размеренной, предсказуемой рутине будней чикагского офиса. В среду, к десяти часам утра, он закончил составлять очередное ходатайство. Адам переговорил с четырьмя клерками, а затем и со старшим администратором окружного суда. Он дважды связывался по телефону с Ричардом Олэндером, уточняя вопрос о конституционности казни в газовой камере. С чиновником апелляционного суда в Новом Орлеане он провел изнурительную дискуссию на тему неквалифицированных действий Бенджамина Кейеса.

Петиция, составленная по материалам отчета доктора Суинна, ушла по факсу в Джексон, оригинал ее был направлен туда же курьерской почтой. Администратора суда Адам озадачил просьбой рассмотреть вопрос как можно быстрее. «Поторопитесь отклонить мой протест», — фактически сказал он, хотя и другими словами. Если Сэм и получит отсрочку, то решение будет принимать скорее всего федеральный судья.

Каждый новый документ нес искру надежды и, что на собственном опыте уже понял Адам, вероятность очередного разочарования. Любая бумага обречена пройти четыре инстанции: Верховный суд штата, федеральный суд, апелляционный суд и Верховный суд США. Бюрократическая машина почти исключала шансы на удачу, особенно на стадии апелляций. Самые насущные аспекты дела Сэма Кэйхолла были тщательнейшим образом проанализированы Гарнером Гудмэном и Уоллесом Тайнером годы назад. Сейчас Адаму оставалось лишь собрать крохи.

Клерк апелляционного суда выразил сомнение в том, что триумвират еще раз захочет выслушать доводы защиты: ведь Адам явно намеревается писать петицию за петицией. «Нет-нет, нас полностью удовлетворит текст. В случае необходимости с вами свяжутся по телефону».

Из беседы с Ричардом Олэндером Адам узнал следующее: Верховный суд страны получил просьбу мистера Холла назначить еще одно слушание, однако на данном, столь позднем, этапе оно лишено всякого смысла. Получена и копия протеста по вопросу невменяемости осужденного, которая будет изучаться с максимальной объективностью. Следует ли ожидать от защиты каких-то новых ходатайств? Адам не ответил.

Позвонил Брейк Джефферсон, сотрудник аппарата судьи Слэттери: на стол его чести легла копия петиции, направленной Верховному суду штата Миссисипи. Откровенно говоря, мистер Слэттери настроен весьма скептически, однако готов непредвзято рассмотреть вопрос по существу.

При мысли о том, что ему удалось заставить одновременно проворачиваться шестеренки четырех различных механизмов, Адам испытал некоторое удовлетворение.

В одиннадцать позвонил Моррис Хэнри, пресловутый Доктор Смерть из аппарата генерального прокурора: оказывается, туда поступила пачка последних апелляций, или, как он предпочел выразиться, «ворох ваших бумажек», и мистер Роксбург лично поставил перед группой юристов задачу разобраться с ними. Голос Хэнри звучал в трубке едва ли не сердечно, однако смысл сообщения был предельно ясен: «Рать за нами стоит неисчислимая, мистер Холл».

Подготовка и оформление все новых документов активизировались с каждым часом, на столе в кабинете росли аккуратные стопки стандартных листов. Дарлен носилась как угорелая: делала копии, приносила ленты факсов, готовила кофе, выкладывала перед Адамом окончательные варианты ходатайств и петиций. Пройдя хорошую школу государственной службы, она нисколько не пугалась потока бумаг. Раза три Дарлен повторила, что такая работа доставляет ей куда большее удовольствие, нежели привычное делопроизводство.

— Подождите, то ли еще будет, — обещал Адам.

Даже Бейкер Кули счел необходимым оторваться от разработки безумно важного межбанковского соглашения, чтобы заглянуть и поинтересоваться успехами.

Ближе к полудню позвонил Фелпс и предложил пообедать вместе. Адам вынужден был отказаться:

— Времени совсем мало. Не могу выкроить и минуты.

Никаких новостей о Ли по-прежнему не поступало. По словам Фелпса, тетка пропадала и раньше, но всего на несколько дней. Искренне обеспокоенный, Бут собирался нанять частного детектива.

— К вам репортер, — сообщила Дарлен, протягивая Адаму визитную карточку.

«Анна Л. Пьяцца, корреспондент журнала „Ньюсуик“», — значилось на ней. С утра среды мадам Пьяцца оказалась уже третьим представителем беспокойного племени журналистов, настаивавшим на встрече.

— Передайте ей мои извинения, — решительно сказал Адам.

— Я так и сделала. Но все-таки это «Ньюсуик». Вы уверены?

— Мне плевать, кто это. Скажите, что обращаться к мистеру Кэйхоллу тоже бессмысленно. Он не захочет ее видеть.

Когда Дарлен закрыла за собой дверь, раздался телефонный звонок. Гудмэн спешил известить о том, что в час дня будет разговаривать с губернатором. Скупыми фразами Адам обрисовал сложившуюся к настоящему моменту картину.

В половине первого Дарлен поставила перед ним тарелку с сандвичем и чашку крепкого кофе. Мигом проглотив обед, Адам ненадолго задремал. В кабинете тихо шелестел принтер.

Сидя в приемной губернатора, Гарнер Гудмэн перелистывал страницы толстенного журнала для автомобилистов. Хорошенькая секретарша украдкой водила пилочкой по своим безупречным ногтям и отвечала на редкие звонки. К началу второго ничего не изменилось. Прошло еще тридцать минут. Ровно в два девушка певучим голоском принесла посетителю извинения.

— Не беспокойтесь, — тепло улыбнулся ей Гудмэн.

Прелесть работы pro bono заключалась в том, что конечный ее результат никак не был связан с затратами времени. Успех определялся тем, удалось ли оказать конкретному человеку какую-либо помощь. Почасовая ставка юриста отношения к этому не имела.

Около четверти третьего в приемной словно из ниоткуда возникла изящная молодая женщина в темном костюме.

— Позвольте представиться, мистер Гудмэн. Мона Старк, руководитель аппарата. Губернатор готов вас принять.

Она распахнула перед Гарнером тяжелые двойные двери, и он ступил на порог просторного, поражавшего своей длиной кабинета.

Дэвид Макаллистер стоял у окна. Пиджак его был снят, рукава рубашки закатаны, узел галстука ослаблен. Выглядел губернатор усталым — если не изможденным — слугой народа.

— Рад встрече, мистер Гудмэн. — Ослепительно улыбнувшись, он протянул гостю руку.

— А я так вдвойне, губернатор.

Без непременного кожаного кейса, без всяких привычных для любого юриста аксессуаров Гудмэн походил на обычного прохожего, которому вдруг вздумалось заглянуть к старому знакомому.

— С мистером Ларримуром и миссис Старк вы уже виделись.

— Да. Спасибо, что согласились принять — договоренности на этот счет у нас с вами не было. — Гарнер растянул губы в улыбке. Разумеется, она не шла ни в какое сравнение с улыбкой хозяина кабинета. В данную минуту Гудмэну требовалось прежде всего выразить признательность этому влиятельному человеку.

— Давайте-ка сядем. — Макаллистер сделал жест, указав на стулья у небольшого стола красного дерева, что стоял в углу, метрах в пяти от двери.

Все четверо уселись. Ларримур и Мона Старк положили перед собой блокноты.

— Насколько я знаю, за три или четыре дня суды получили от вас множество бумаг, — заметил губернатор.

— Да, сэр. Интересно, вы в свою бытность генеральным прокурором тоже имели дело с лавиной документов?

— Нет. Бог миловал.

— Что ж, вам повезло. Мы же будем писать петиции до последней минуты.

— Могу я кое о чем спросить вас, мистер Гудмэн? — Голос Макаллистера звучал с подкупающей искренностью.

— Безусловно.

— За годы работы вы немало повидали. Что сейчас подсказывает вам интуиция? Далеко ли критическая черта?

— Трудно сказать, сэр. Сэм здорово отличается от других заключенных — у него превосходные адвокаты.

— В числе которых и вы.

Сидевшие за столом улыбнулись, лицо Ларримура исказила загадочная гримаса.

— Не буду спорить. Собственно говоря, основные вопросы по делу Кэйхолла уже сняты. Сейчас мы предпринимаем, может быть, безрассудные попытки, однако и такие действия иногда приводят к успеху. Сегодня, за семь дней до конца, я оцениваю наши шансы как пятьдесят на пятьдесят.

Мона записала что-то в блокноте, как если бы эта информация имела для губернатора решающее значение. Перо Ларримура фиксировало каждое произнесенное за столом слово.

Несколько мгновений Макаллистер сосредоточенно размышлял.

— Вот что меня смущает, мистер Гудмэн: ваш клиент не подозревает о нашей встрече, он вообще против идеи слушания. Вы просили не уведомлять прессу о самом факте этого разговора. Для чего же мы здесь собрались?

— Все меняется, губернатор, все в нашем мире меняется. Я неоднократно бывал на Скамье и видел, как люди отсчитывают свои последние дни. В их мозгу что-то происходит, апатия исчезает, они начинают действовать. Как юрист, я должен предусмотреть вероятность любого развития событий.

— Другими словами, вы настаиваете на слушании?

— Да, сэр. На закрытом слушании.

— Дата?

— Скажем, в пятницу.

— Через два дня. — Макаллистер задумчиво посмотрел в окно.

— Каких свидетелей вы намерены пригласить? — откашлявшись, спросил Ларримур.

— Хороший вопрос. Если бы мы знали, я тут же назвал бы их имена. Но имен у меня нет. Скажу лишь, что изложение нашей позиции не отнимет много времени.

— Кого выставит штат? — осведомился губернатор у Ларримура.

Острые зубки помощника влажно блеснули, и Гудмэн отвел взгляд в сторону.

— Думаю, наверняка захочет высказаться кто-нибудь из семьи потерпевших. Детали случившегося по-прежнему у них в памяти. Возможно, потребуется выслушать кого-то из Парчмана: нам необходимо знать, какое мнение о Кэйхолле у администрации тюрьмы. Процедура слушаний предусматривает достаточную гибкость.

— Мне об этом преступлении известно больше, чем кому бы то ни было, — негромко, как бы самому себе заметил Макаллистер.

— Ситуация действительно необычная, — признал Гудмэн. — На моей памяти в подобных слушаниях главным свидетелем обвинения всегда являлся прокурор. Теперь же вам, бывшему прокурору, предстоит решить вопрос о помиловании.

— Почему вы хотите, чтобы слушание велось в закрытом режиме?

— Губернатор всегда стремится к максимальной открытости, — пояснила Мона Старк.

— Так будет лучше для всех, — наставительно произнес Гудмэн. — Вам не придется испытывать на себе давление, губернатор, или выслушивать чьи-то советы. Нам же огласка просто помешает.

— Чем?

— Откровенно говоря, сэр, я против того, чтобы публика слушала воспоминания Рут Крамер о своих сыновьях.

Гудмэн обвел собравшихся взглядом. Действительная причина крылась в ином: Адам считал, что единственный способ добиться от деда согласия на слушание — это любой ценой избежать публичного спектакля. Если процедура будет закрытой, то, возможно, Адаму удастся убедить Сэма в том, что Макаллистер не стремится стать ее главным героем.

По всей стране Гарнер знал десятки людей, готовых по первому зову явиться в Джексон, чтобы дать показания в пользу Сэма Кэйхолла. Многие из этих людей долгие годы последовательно выступали против смертной казни, среди них были священники, монашки, психологи, писатели, университетские профессора и несколько помилованных заключенных. Доктор Суинн мог со всей убедительностью рассказать губернатору, какие необратимые перемены произошли в мозгу Сэма, и Макаллистер наверняка понял бы, что власти намереваются учинить расправу над жалким «овощем».

Большинство штатов предоставляли осужденному право требовать слушания о помиловании, однако в Миссисипи этот вопрос определялся исключительно губернатором.

— По-моему, вполне резонно, — сказал наконец Макаллистер.

— Интерес к делу уже подогрет, — добавил Гудмэн, зная, насколько его собеседник неравнодушен к прессе. — Открытое слушание не принесет пользы ни одной из сторон.

Мона, ярый противник закулисных сделок, написала что-то в блокноте печатными буквами. Губернатор погрузился в размышления.

— Вне зависимости от того, будет слушание открытым или закрытым, — после долгой паузы произнес он, — отпадает всякий смысл проводить его, если ваш клиент не сообщит нам какие-либо новые обстоятельства. Я имею четкое представление о деле, мистер Гудмэн, я вдыхал запах гари и собственными глазами видел изуродованные тела детей. Невозможно сменить точку зрения, если вы не представите неизвестные ранее факты.

— Такие, как…

— Хотя бы имена. Дайте мне имя сообщника, и слушание состоится. Помилования, как вы понимаете, обещать не могу, но слушание гарантирую. В противном случае затея окажется пустой тратой времени.

— Вы считаете, у Сэма был подельник? — спросил Гудмэн.

— Мы всегда подозревали, что Кэйхолл действовал не один. Ваше мнение?

— Почему оно для вас важно?

— Потому что я должен принять окончательное решение. Как только скажут свое слово судебные инстанции, я останусь единственным в мире человеком, способным остановить стрелки часов. Если Сэм заслуживает смерти, не имею ничего против того, чтобы события развивались естественным путем. Если же ваш клиент не убийца, то казнь необходимо предотвратить. Я еще достаточно молод и не хочу всю оставшуюся жизнь мучиться угрызениями совести.

— Но вы же верите, что рядом с Сэмом находился сообщник. Этого мало?

— Одной только веры? Мало. Мне нужны факты. Мистер Гудмэн, вы уже несколько лет представляете интересы Кэйхолла. Как по-вашему, был у него сообщник?

— Был. Я с самого начала полагал, что бомбу установил другой. Не знаю, кто из них кому подчинялся, но у офиса Крамера орудовали двое.

Макаллистер навалился грудью на стол, заглянул юристу в глаза:

— Пусть Сэм скажет мне правду, и я не только проведу слушание — я самым серьезным образом рассмотрю вопрос о помиловании. Повторяю, никаких гарантий, но подход будет взвешенным. Если ваш клиент откажется — мы зря сотрясаем воздух.

Мона Старк и Ларримур строчили в блокнотах со скоростью судебных стенографистов.

— Кэйхолл уверяет, что говорит правду.

— Тогда забудьте о слушании. Я человек занятой.

Охватившее его разочарование Гарнер Гудмэн попытался скрыть за вежливой улыбкой.

— Что ж, попробуем убедить Сэма. Могу я встретиться с вами завтра?

Губернатор повернулся к Моне. Та перелистала блокнот до первой страницы, сверилась с графиком и поджала губы. Похоже, завтрашний день был расписан по минутам.

— Никакой возможности, сэр, — решительно сказала руководитель аппарата.

— А в обед?

— Не выйдет. Вы обедаете с начальником налоговой инспекции.

— Мистер Гудмэн, почему бы вам не позвонить мне? — предложил Ларримур.

— Отличная идея! — бросил Макаллистер, поднимаясь со стула и застегивая манжеты рукавов.

Гарнер встал, пожал всем троим руки.

— Обязательно дам вам знать. Но на слушании мы настаиваем в любом случае.

— Оно состоится не раньше, чем Сэм заговорит, — ответил губернатор.

— И, прошу вас, оформите свою просьбу в письменном виде, — добавил Ларримур.

— Непременно.

Когда Гудмэн вышел из кабинета, Макаллистер уселся за рабочий стол, вновь закатал рукава. Извинившись, Ларримур поспешил к себе. Мона Старк изучала распечатку компьютера, губернатор смотрел, как на панели его телефонного аппарата мигали ряды огоньков.

— Сколько, интересно, звонков поступает сюда по поводу Сэма Кэйхолла? — спросил он.

— Вчера позвонили двадцать два человека. Четырнадцать за казнь, пятеро просили о снисхождении, трое колебались.

— Общее количество растет.

— Да, но городская газета опубликовала на днях большую статью, где упоминалась вероятность помилования.

— А опросы?

— Без изменений. Девяносто процентов белого населения штата приветствуют смертную казнь, примерно половина чернокожих — тоже. Средний показатель составляет восемьдесят три и девять десятых процента.

— Мой рейтинг?

— Шестьдесят два процента. Однако если вы помилуете Кэйхолла, эта цифра превратится в однозначную.

— Значит, ты против?

— Мы ничего не выиграем, а потерять можем все. Даже если отвлечься от опросов и рейтингов, снисхождение к одному из убийц заставит десятки, а то и сотни адвокатов, священников, родственников вымаливать у вас такую же милость. По-моему, забот вам и без того хватает. Этот шаг будет ошибкой.

— Ты права. Как насчет плана работы с прессой?

— Закончу в течение часа.

— Мне необходимо с ним ознакомиться.

— Найджел вычитывает орфографию. Думаю, провести слушание все-таки стоит. В понедельник. Объявите свое решение завтра. За выходные дни люди привыкнут к новости.

— Но оно не должно быть закрытым.

— Никоим образом. Пусть репортеры зафиксируют на пленке слезы Рут Крамер.

— Слушание провожу я. Ни Кэйхолл, ни его адвокаты не станут диктовать мне условия. Если оно в их интересах — подчинятся.

— Согласна. Но не забывайте и о собственных: открытое слушание послужит прекрасной рекламой.

Ответив на множество глупых вопросов молоденькой продавщицы и расплатившись корпоративной кредитной карточкой фирмы «Крейвиц энд Бэйн», Гарнер Гудмэн арендовал на три месяца четыре сотовых телефона. Затем он направился в публичную библиотеку на Стейт-стрит и разыскал там стеллаж, заполненный телефонными справочниками. Из нескольких десятков пухлых томов выбрал относящиеся к наиболее крупным городам штата: Лоурел, Геттисберг, Тьюпело, Виксбург, Билокси и Меридиан. Потом пришел черед городков поменьше — Туники, Кэлхауна, Буда, Вест-Пойнта. У стойки регистрации Гарнер разменял десятидолларовую купюру на монетки в двадцать пять центов и следующие два часа провел за ксероксом, делая копии нужных страниц.

Скучное занятие доставило ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Никто из посетителей библиотеки не мог подумать, что этот невысокий, прилично одетый мужчина с гривой седых волос — старший партнер известной в Чикаго юридической фирмы и под его началом огромный штат секретарш, помощников и практикантов. Никто не поверил бы, что его заработок за прошедший год составил более четырехсот тысяч долларов. Но деньги интересовали Гудмэна куда меньше, чем работа. Работа приносила ощущение счастья. И сейчас Гарнер прилагал титанические усилия, чтобы не допустить узаконенного убийства еще одной человеческой души.

Покинув библиотеку, он двинулся в Высшую школу юриспруденции штата Миссисипи. Ее преподаватель, профессор Джон Брайан Гласс, не только читал курс уголовного права, но и был автором известных публикаций, направленных против смертной казни. Гудмэну предстояло познакомиться с профессором и узнать, нет ли у него на примете толковых студентов, которые хотели бы заняться исследованиями.

Профессора на месте не оказалось: следующую по расписанию лекцию он прочтет в четверг, в девять утра. Гудмэн прогулялся по библиотеке школы, вышел из здания и направил машину к Капитолию — просто так, чтобы убить время. Минут пятнадцать он рассматривал величественное сооружение, еще полчаса провел в расположенном на первом этаже музее борьбы за гражданские права. У продавщицы сувенирного киоска он осведомился, какой отель в городе считают сейчас лучшим. Девушка порекомендовала Гарнеру «Милльсо-Буайе», что находился примерно в миле от Капитолия, вниз по главной улице. Отель оказался со вкусом отреставрированным викторианским особняком, причем юрист успел занять единственный остававшийся свободным номер. В стакане толстого стекла бармен смешал Гудмэну виски с содовой, и гость унес аперитив наверх.