Канарский грипп

Фрагмент 20 МОСКВА-ТРАНЗИТ

Главное — идти и не оборачиваться. Пути назад уже не могло быть… как у тех теней на берегах мрачной подземной реки… но ему в глаза пока еще светило живое солнце.

Теперь с каждым шагом он все больше превращался в Пауля Риттера, приближаясь к развалинам маленькой часовни, потерявшимся на фоне ложной бетонной стены.

И солнце поднималось по небосводу прямо перед ним, чуть-чуть правее часовни…

Солнце опускалось перед ним на окраине городка Росарио, когда он уходил и думал, что обратного пути нет и что окна верхнего этажа кафе «Фиалка» выходят на эту улицу и умирающая Элиза фон Таннентор, возможно, смотрит ему вслед, не помня о визите уходящего куда-то по улице незнакомца… а может, и не смотрит вовсе.

И когда он приблизился к скамейке и тени от невысокого деревца, ставшей уже куда больше самого деревца, его осенило. «Покойники идут. Там черные и белые. Там все наоборот». Там все наоборот. Покойники за рекой превращались в настоящие тени, такие, какие видны здесь, на этом свете. На картине происходило как бы зеркальное обращение света. Он замер на месте… Он не зря приехал в Росарио, не зря ввел свое правило игры! Код открылся ему! И только он один знал весь набор! 16661936 — не начало, а середина и конец года. Начало же — просто вывернутый наизнанку конец. Всего одиннадцать цифр, а не десять, как подсказывала простая логика: 63916661936 — посередине апокалиптические шестерки, а по сторонам год в зеркальном отражении! Их время! Он, Александр Брянов, вспомнил «их время»! Элиза фон Таннентор, в ту пору агент всяких разведок, могла себе позволить такую изящную, хотя и незатейливую загадку… в которой она вольно или невольно отразила и закодировала свое предчувствие грядущих страшных времен…

Ему нестерпимо хотелось повернуться назад и постоять только одну минуту — и помахать ей рукой. Пристань в Кадисе… Сильный ветер… белая метель чаек… темная, тревожная рябь волн… Корабль отошел уже далеко от берега… и солнце, алея, опускается к океану, чуть правее корабля… Он уже не видит ее и поднимает руку… и машет последний раз на прощание… думая, что и она уже не различает его вдали… и необъяснимо радуясь этому.

Через два дня он добрался до Канарских островов и нашел человека, который имел катер и взял в руки деньги, посмотрев на него с сумрачной улыбкой.

— Завтра, сеньор, — с некоторым сомнением сказал владелец катера.

Он покачал головой:

— Сегодня. Немедленно. Это только аванс.

Он приготовился заплатить еще: уже на месте, когда удивит проводника требованием не отступать от него ни на шаг, поскольку иначе — уж об этом придется смолчать — тот, ненадолго оставшись на берегу острова в одиночестве, станет ломать голову, какая нелегкая занесла его в это проклятое место и откуда у него в кармане появились такие огромные деньги…

Когда наемный капитан указал ему на островок, он, как ни приглядывался, не смог вспомнить, узнать эту «помятую шляпу», лежавшую на бескрайних водах, и попросил объехать ее кругом. Он помнил только заходившее солнце… и наконец различил тот самый берег, узкую полоску песчаного пляжа. Открылся знакомый вид на гору с охристой вершиной и на развалины особняка, а вернее — на его остов, выделявшийся среди камней и растительности искусственно прямой светлой полоской.

— Здесь! — Он узнал. Он испытал в этот миг только радость скорого спасения, освобождения от чар. Никакой щемящей тоски, никакой ностальгии.

Радовался только Александр Брянов. Но радовался не долго. Стоило катеру мягко ткнуться в песок, как он внезапно опомнился.

Поначалу он не поверил, что надежды нет…

Он выпрыгнул в мелкую воду, замочив брюки, хотя закатал их до колен, вышел на берег и растерянно огляделся.

Это было здесь.

Тот самый песок… те же, только тише, волны… охристая гора… остов особняка…

Он не увидел только светлой фигурки вдали… и как будто только ее одной, той приближавшейся фигурки, не хватало, чтобы теперь вспомнить главное — в этот день главное.

Он невольно нагнулся, собрал горсть сухого песка и, выпрямившись, стал отрешенно смотреть на струйку, выскользнувшую вниз из кулака.

Он совершенно не помнил, где находился подземный лабиринт лаборатории и ее особо секретный отсек.

Почему?

Бессильно опустившись на песок, он попытался собраться с мыслями.

Владелец катера, из каких-то своих опасений до сих пор и вправду не спускавший с него глаз, теперь, заметив его растерянность, отвернулся в сторону моря и стал выискивать какие-то опасности там.

Он же, спохватившись, стал насвистывать «На сопках Маньчжурии» — здесь приходилось беспрерывно напоминать о себе, любым доступным сигналом.

Почему теперь, когда он получил в распоряжение все ориентиры, все возможные «ключи-индукторы», память Пауля Риттера, который всерьез намеревался «все взорвать», стала решительно отказывать?

И почему «все взорвать»? Значит, Пауль Риттер сначала забрался в эту дьявольскую дыру, взбаламутил ее, а потом сам испугался, осознал?.. Разочаровался в «спонсорах»? Разоблачил их, раскрыл истинные намерения?.. Сюжет, знакомый со времен доктора Фауста…

Пауль Риттер опять молчал, хранил свою военную тайну. Непонятным, совсем загадочным казался он Александру Брянову человеком: он делился своими самыми сокровенным воспоминаниями, а свои ежедневные «рабочие» впечатления, которых должно было накопиться, что называется, выше крыши, как-то умудрился припрятать. Брянову даже показалось — и он на миг испугался такой версии, — что на самом деле никакого Пауля Риттера не было и в помине, а существовала некая «группа товарищей», из которых кто-то имел доступ в лабиринт, а кто-то нет, и каким-то образом были закодированы фрагменты памяти разных людей.

Он отказался от этой версии.

Пауль Риттер попросил Элизу набрать код, который можно было раскрыть только посредством неких «ностальгических картин». Это — во-первых.

Во-вторых, вирус «записывал» только информацию, полученную через органы чувств: зрение, слух и все остальные… и, может быть, возникающие при этом эмоциональные реакции, но — не проявления воли, не стремление к некой искомой цели.

Брянов вновь пришел к выводу, что замыслы Пауля Риттера он отнюдь не вспоминал, а просто догадывался о них своими силами.

Значит, Пауль Риттер рассчитывал на два варианта будущего. Первый: если не удастся одна попытка «все взорвать», то он когда-нибудь вернется сам и довершит дело. Второй: в случае его гибели дело довершит кто-то другой, обладающий его памятью… А почему этот другой обязательно довершит дело, а не окажется «сребролюбивым моряком Чезаре Монтанелли»?.. Герр Клейст, страж ворот, знал почему. Потому что код может вспомнить только тот, кому невольно окажутся дороги не лабиринты и технологии, а… берег на закате, волны и Понте-Риальто. До конца сможет дойти только тот, кто будет иметь ту же конечную цель, то же направление воли, что — и сам Пауль Риттер!

Александру Брянову стало жарко. В предчувствии новых поразительных догадок он вскочил на ноги, быстро разделся и с разбегу кинулся в воду…

Так и было тогда! Точно так!

Он перевернулся на спину, раскинул руки, глядя в бархатно вечереющее небо.

Катер оставался рядом, его «капитан» наверняка удивлялся теперь пуще прежнего — и потому можно было пока забыть о сопках Маньчжурии.

Первый вариант будущего Пауль Риттер вообще исключал! Это несомненно. Он намеревался «все взорвать» — и погибнуть… Если бы замысел сорвался, а он сам невзначай остался бы в живых, то вряд ли бы ему удалось вновь попасть на остров живым. Так, наверно, он и думал. Там, на пристани в Кадисе, он прощался с Элизой фон Таннентор навсегда…

Понте-Риальто…

Пристань в Кадисе…

«Он говорил: у меня есть что вспомнить перед смертью… У нас было что вспомнить».

Предсмертные воспоминания!

Брянов дернулся и нечаянно хлебнул соленой воды.

Вот она — разгадка!

Когда Пауль Риттер «заряжал» второй штамм вируса, он уже невольно думал о своей гибели. Он «заряжал» вирус поиском кода, а сам думал о смерти…

Там, на пристани в Кадисе, он прощался с Элизой фон Таннентор навсегда.

Он запрограммировал, закодировал будущее: в первом случае ему удается «все взорвать», уничтожить оба штамма и заткнуть навсегда этот проклятый источник, бьющий из преисподней; во втором — то есть в худшем случае — его ловят или он нелепо гибнет при бомбардировке, о которой предупредила его Элиза, и тогда второй штамм как бы сам найдет и запрограммирует подходящего для дела посланника… если только каким-нибудь чужакам не удастся обнаружить и вскрыть секретный отсек раньше него… Во всяком случае он, Пауль Риттер, сделал все, что было в его силах.

И он, Пауль Риттер, ненавидел свою работу, во всяком случае с какого-то прекрасного дня стал ее ненавидеть. И ничего не мог с собой поделать. Эта ненависть превратилась теперь в главное препятствие, которого Пауль Риттер, вероятно, не мог учесть… вероятно, даже не представлял себе, что такое препятствие может возникнуть.

И теперь, глядя из вод Атлантики в темнеющее небо, Александр Брянов впервые по-настоящему, до глубины души осознал, что и он, в сущности, терпеть не может свою работу — только по другой причине, без всяких апокалипсических выводов: просто так, ненавидит и все.

Когда-то он мечтал работать на «скорой помощи», но жизнь потекла как-то потихоньку, без особого напряжения и — стороной. Он сделался просто научным сотрудником, защитил диссертацию, писал сам всякие статейки и переводил с чужого языка всякие статейки. То ли запал кончился, то ли от семейной жизни надорвался. Он все хотел что-то доказать деловой и целеустремленной Наталье, а она, как ледокол, крушила его наполеоновские планы своей железной логикой. Она быстро стала «экономически независимой» особой женского пола и временами ласково напоминала ему, что надо заниматься серьезной наукой, а она «сама сможет его прокормить». У нее были на его счет свои планы, надежды и грезы… с одной стороны, в некотором смысле даже романтические, а с другой…

Вот забраться с рюкзачком в горы или сходить с приятелями на байдарках — это у него оставалось свое, для души, там силы пробуждались… А ей всякие бессмысленные неудобства были не по нраву.

Пауль Риттер был талантлив, а он — нет… А когда-то Наталье очень хотелось, чтобы ее муж был талантлив.

Но теперь Александр Брянов и Пауль Риттер не любили свою работу. И потому оба наткнулись на одну и ту же стену.

Решив, что надо все проверить до конца, он выбрался на берег, слегка обтерся рубашкой и сказал «капитану», что хочет пройтись вместе с ним вокруг развалин: да, именно вдвоем, а то вдруг загремишь в какой-нибудь провал или подвернешь ногу, потом не докричишься…

— Скоро ночь, сеньор, — поморщился тот. — Я тут не останусь.

Брянов предполагал такой отказ.

— Хорошо, — смирился он. — Мы только обойдем развалины и поднимемся немного, на сто метров. Вы не знаете, тут был какой-то храм?

«Капитан» остро глянул ему в глаза:

— Это далеко отсюда. Больше километра. В горы. — Он указал рукой на север. — Я туда не пойду. И вам не советую. Там закрытая зона. Колючая проволока. Говорят, под напряжением.

Они обошли развалины. Всяких ям и провалов в самом деле было полно. Всюду громоздились огромные скальные глыбы, окутанные колючками, и кустарники.

«Здесь подземные ходы наверняка изучены и завалены наглухо», — для собственного спокойствия решил Брянов.

— Как будто взрывали… — с тайным расчетом заметил он.

— Взрывали, сеньор, — подтвердил «капитан». — Во время войны англичане бомбили. Тут был какой-то завод у немцев. Делали отраву.

— Отраву?

— Так говорят. Я тогда еще у мамы в утробе брыкался. Да и не здесь, а в Барселоне. Она в немецком консульстве работала. Так что глядите на меня — и угадайте, из каких краев был мой отец. А мне что известно — одни слухи… Любопытно было бы узнать, что вы тут такое ищете… Мне вот брат сказал… я ему с набережной звонил, помните?.. Он сказал: зачем везешь, лучше не суйся. — «Капитан» явно намекал, что есть еще один свидетель, который знает об их десанте и, может, посмотрел издали на чужака и запомнил его. — Я бы и не сунулся, да вот долги поджали…

— Если считать по отцам, то мы — земляки, — ответил Брянов, глядя «капитану» прямо в глаза. — Отец у меня был офицером во флоте. В конце войны он тут клад прикопал, а потом удирать пришлось. После войны он приезжал сюда пару раз, но рассказывал, что после бомбежки место уже не смог толком вспомнить… все изменилось.

Брянов еще раз заглянул через разрушенную кладку…

Теперь получалось, что только тот мог вспомнить схему лабиринта, кто «заразился» первым штаммом вируса.

Нужно было возвращаться в Москву, искать Ингу Пашкову, Сабанского или кого-то еще и вытаскивать с собой обратно на Канары…

Как — это был вопрос следующего дня.

Главное — идти не оглядываясь… то есть не запоминая.

В очереди к окошкам паспортного контроля аэропорта «Шереметьево-2» было уж тем более поздно оглядываться. Человеку в синей униформе он протянул «орластого». В Мадриде он нашел представительство одной из немецких туристических фирм и теперь германский гражданин Пауль Риттер, получив на том свете недельный отпуск, прибыл в столицу России поглядеть на дом предков, а вернее — на свой собственный.

Весь его багаж составлял компактный, не бросавшийся в глаза чемоданчик, с которым в случае опасности не жалко было расстаться в любом удобном месте. Он в меру своих возможностей приготовился к тому, что в Москве, прямо у трапа самолета, его встретят те, что именуются «компетентными лицами», и еще в Мадриде мысленно проработал разные варианты испытанного трюка под кодовым названием «туалет в полицейском участке». Он вполне допускал, что придется иметь дело уже с теми, кто в курсе дела, и решил подстраховаться: его чемоданчик скрывал один полный комплект сменного белья и обуви, парик под брюнета, накладные усы с тюбиком гримерного клея в придачу и две пары очков со слабыми минусовыми стеклами и разными оправами. Он прекрасно понимал, что весь этот шпионский набор годится разве что в качестве успокоительного средства на коротком пути от самолета до паспортного контроля.

Однако, к его робкой радости, толпа встречавших отнеслась к нему как к вполне доброкачественному привидению, зримому только для ближайших родственников и заклятых врагов.

Первым делом он купил в газетном киоске самый увесистый телефонный справочник, потом, не заглядывая в него, поспешил выйти из здания, взял такси и помчался к Москве.

Александр Брянов покинул свою столицу немногим больше недели тому назад, а теперь, глядя по сторонам, чувствовал, что возвращается в самом деле, как Пауль Риттер, после почти вековых странствий на краю света. Оставалось только снова вспомнить древнюю китайскую притчу о снах мудреца Лao-цзы и бабочки. Ему с двумя паспортами наяву разобраться было куда труднее, чем древнему мудрецу с одной бабочкой…

Проносясь по мосту над Москвой-рекой, он нестерпимо, до мучительного спазма в груди, захотел хоть на минутку повидать своего Сан Саныча, но пришлось-таки стерпеть: у ворот той жизни стояла особая таможня, и провоз через нее некоего Александра Брянова оставался пока запрещен…

На въезде в город его встречал только вечно курящий ковбой-Гулливер из табачной страны Мальборо, и этого настенного великана тайный Александр Брянов воспринял как сигнал к началу действий.

Найдя в справочнике адрес промышленно-финансовой компании «Ниневия», он высадился за квартал до цели, использовал по шпионской надобности еще один туалет — и пришел на аудиенцию к Марку Эдуардовичу Модинцеву неким третьим лицом — усатым брюнетом в очках, предполагая, что за этим домом может быть установлено наблюдение всяких «Павловых».

— У вас договоренность о встрече? — вежливо уточнил в дверях охранник.

Брянов решительно протянул ему свой красненький загранпаспорт:

— Будьте любезны, покажите это Марку Эдуардовичу. Он в курсе дела.

С несколько озадаченным видом охранник протянул «серпастого» кому-то в глубине, и спустя минуту-другую «серпастый» вернулся вместе с указанием впустить его обладателя.

Брянова проводили по длинному зеркальному коридору, через пластиковую тропическую оранжерею, мимо фонтанчика — в просторный кабинет директора.

Брянов впервые увидел Марка Модинцева. Таким он его и представлял — коренастым, невысоким человеком с мощным, именно мощным, волевым лицом, острым взглядом узковатых от прицельного прищура глаз, в дорогом, но не броском пиджаке, зато — ярком галстуке… младше себя по возрасту, но — гораздо старше по повадкам, тяжелой походке, жестам, самой энергии души и плоти.

Спокойным, спортивным рывком Марк Модинцев поднялся и вышел из-за стола, твердо и быстро протянул руку, сухо и официально представился и указал на дверь рядом со своим столом.

Это сочетание двери и стола некстати напомнило Брянову кафе «Фиалка» в Росарио.

За той дверью у Марка Модинцева была уютная комнатка для разговоров в неофициальной обстановке: мягкий диван, кресла, телевизор, низкий столик, сервант с фужерами и рюмочками.

Брянов подождал, понаблюдал, как Модинцев сядет, а затем уселся и сам — боком к нему.

— Я готов выслушать вас, — деловито сказал Марк Модинцев. — Но постарайтесь уложиться в десять минут. Я передвинул совещание. Люди ждут.

— Благодарю вас, — очень довольный таким приемом, произнес Брянов первую фразу утвержденного заранее текста. — И приношу свои извинения за столь неожиданное вторжение… Я могу предположить, что некоторые события недавнего прошлого озадачили вас… и полагаю, что вы до сих пор не нашли им объяснения.

Марк Модинцев сделал подобие скептической улыбки:

— Допустим… Может, кофе? Или чашку чая?

— Оставим до лучших времен, — попытался Брянов взять инициативу в свои руки. — Я очень надеюсь, что эти события послужат подтверждением того, что мой рассказ и мои просьбы не покажутся вам бредом сумасшедшего.

Марк Модинцев внимательно смотрел на него, облокотившись на колени и аккуратно сложив ладони рук.

— Во-первых, я попрошу вас в целях безопасности ни в коем случае не смотреть мне в глаза, — перешел Брянов к сути дела.

Он постарался сделать свой рассказ кратким, но в отведенное время все равно не уложился. Марк Модинцев, однако, не торопил его и слушал с бесстрастным выражением на лице, только слегка поджимая губы.

Брянов ничего особенно не приврал и ничего не преувеличил, только старался постоянно подчеркивать глобальную опасность, исподволь намекая, что готов поделиться с Марком Модинцевым ролью спасителя человечества.

Когда он закончил, тот еще раз деловито и как-то очень положительно кивнул, распрямился на диване и, глубоко вздохнув, задал самый простой и ясный вопрос:

— Так чего вы ждете от меня?

— Довольно многого, — отбросив смущение, признался Брянов. — Во-первых, я хотел бы узнать вот что: вам Инга Пашкова не рассказывала о каких-нибудь подземных лабиринтах?

— Как я понял, она спит и видит эти ваши лабиринты, — был ответ.

Брянов сдержал вздох облегчения.

— Марк Эдуардович, я вам признаюсь честно: мне нужно выкрасть вашу красавицу из этого чертова госпиталя…

— Это непросто, — теперь уже вполне уважительно улыбнулся Марк Модинцев.

— Думаю, что мои способности мне помогут… Мне необходимо получить адрес этого госпиталя. Вы ведь наверняка знаете, где он находится…

На это Марк Модинцев ответил бесстрастным молчанием.

— Я уповаю, но не надеюсь на вашу помощь. Мне нужно вывезти Ингу на Канары. Из госпиталя — прямо в аэропорт. Деньги у меня есть. Это не проблема. Нужен штамп испанской визы в загранпаспорте Инги, нужен билет. И еще…

Тут он все-таки решил усугубить конспирацию, понимая, что уже ее нарушил: их разговор мог быть легко подслушан.

Он достал из кармана чистый листок бумаги с уже готовым запросом:

ПЛАСТИКОВАЯ МИНА (ЗАРЯД ДО 0,5 КГ ТРОТИЛА), КОТОРУЮ МОЖНО ПРОНЕСТИ НА СЕБЕ В САМОЛЕТ.

Взглянув на эту «служебную записку», Марк Модинцев теперь уже только сделал вид, что не удивился… Этот спаситель мира угодил как раз по адресу: то ли ирония судьбы самого Марка Модинцева, то ли этот Брянов на самом деле был каким-нибудь экстрасенсом, посланным к нему высшими силами…

— Не слабо, — решил-таки выразить он свое мнение на этот счет.

— Надеюсь, вы правильно поняли назначение этого предмета, — подчеркнул Брянов. — Это — программа-максимум. Если нет возможности — значит, нет. Подумаю, как обойтись…

На запястье хозяина финансово-промышленной компании «Ниневия» сверкнул браслет часов.

— У вас все?

Брянов деловито кивнул.

— Я смогу дать вам определенный ответ только завтра утром, — не подавая никаких надежд, пообещал Марк Модинцев. — Вас устроит?

— Мне больше некуда деваться, — все-таки надеясь, что есть куда, ответил Брянов. — Я сам свяжусь с вами. Скажите, когда позвонить.

— В девять утра.

На обратной стороне того же листка Брянов быстро написал:

ВАМ БУДЕТ ЗВОНИТЬ НЕКТО КЛЕЙСТ.

Марк Модинцев кивнул и дружелюбно посоветовал:

— Парик оттяните назад, к затылку…

Ночь ожидания он провел на трех вокзалах, разделив ее ровно на три части: начав на Ленинградском, а закончив у телефонов-автоматов на Ярославском.

Поднимая левой рукой трубку с рожка таксофона, он считал, что этой ночи ему вполне хватило, чтобы решительно приготовиться ко всем трем вариантам ближайшего будущего.

При первом варианте — нейтральном — Марк Модинцев просто не вспомнит ни его, ни «некоего Клейста» и больше не пустит обоих на порог.

Второй вариант: благополучный хозяин компании уже сообщил куда следует, и он вот-вот снова угодит в руки каких-нибудь «Павловых». Тогда будь что будет.

Третий и самый невероятный: этот «новый русский» будет спасать мир вместе с ним.

— Звонит Клейст.

— Минутку, соединяю, — с торопливой учтивостью ответил голос секретарши.

Заиграл какой-то милый мультипликационный марш — и оборвался.

— Слушаю вас.

— Это Клейст…

— На ваше предложение ответ положительный. Через час у входа в ресторан «Арагви». До встречи.

Брянов медленно повесил трубку и, не отходя от таксофона, минуту-другую боролся со страшной депрессией и безысходностью.

— Считайте, что я решил использовать шанс спасти мир и свою жену, — сказал ему Марк Модинцев, когда они сидели в джипе около ресторана «Арагви». — Или вы все заразили меня бредом преследования.

Не распознать было, шутит он или нет. Во всяком случае в десять утра Брянов получил почти все, что хотел: загранпаспорт Инги Пашковой с испанской визой, два авиабилета на ее имя — один на самолет, улетавший в тот же день, в шесть пополудни, а другой на утренний рейс следующего дня (однажды «сойдя с ума», деловой человек явно решил придать своему бреду вид законченной и застрахованной от случайных сбоев системы), газовый пистолет и, главное, гибкую пластиковую «лепешку» с лямками.

Он сразу показал Брянову, как с ней обращаться и как крепить ее под рубашкой. Для взрыва был необходим аккумулятор, якобы особой модификации. Такой аккумулятор, по словам Модинцева, террорист мог купить «в любой стране Европейского сообщества», например, в той же Испании. Таким образом Брянову полагалось попасть в самолет без взрывателя: так его «спонсор» немного подстраховал себя от большого греха.

Напоследок, перед тем, как пожелать Брянову удачи, Марк Модинцев дал ему последний дельный совет: по возможности, не стрелять из газового пистолета в тесном помещении…

Брать штурмом «чертов госпиталь», который явно неспроста обосновался в родовом имении Пауля Риттера, его повезли на том же самом джипе. Кроме него и водителя, в машине сидел еще один человек, какой-то особо доверенный охранник босса.

За Кольцевой автодорогой у Брянова появилось тревожное предчувствие. Он попытался отмахнуться от него, но не удалось. Тревога быстро нарастала, и тогда он прислушался к ней и понял: скорее всего будет хуже, чем в Венеции. Теперь он, пожалуй, смирился бы и с мнемозинолом.

И вот стали приближаться будто бы очень знакомые холмы.

— Хорошо бы сначала издалека посмотреть… — начиная холодеть, заметил Брянов.

— Будет место, — буркнул с заднего сиденья охранник. — Проскочим немного дальше, за развилкой свернем… Там как на ладони.

Как на ладони…

Он вышел из джипа, опустив взгляд на обочину и стараясь собрать все душевные силы Александра Брянова. Он привалился поясницей к капоту… и, только обретя эту случайную, чужую опору, поднял голову. Мягкий, как воздушная волна, удар — в лицо, в мозг, в самую глубину вздоха… и вновь незримо разверзлась бездна в необратимо стремительном разряжении вселенной. Пестрый гон борзых… змей в небе… незыблемая пирамида ели… мутно-зеленый фон поляны и четкий узор плетеного кресла… матушка в светлом широком платье… летний зонтик… белая чашка с золотым ободком… и все бесплотно мелькало на разлетавшемся поверхностном натяжении бездны… Нестерпимый простор. Как тогда — в «Золотом колосе» — затрясло его, к горлу подкатил жгуче-давящий комок, и он не смог сдержаться, только закрыл рукою лицо.

Его душила нестерпимо чужая тоска, ностальгия…

— Укачало, что ли? — расслышал он сквозь звон в ушах удивленно-сонный басок позади.

…Ностальгия, похожая просто на тошноту, когда тебя укачивает на дороге или на море… когда сам уже не хочешь никакой дороги и никакого движения, но ничего не можешь с собой и своей судьбой поделать.

И внезапно во тьме он наитием различил узкий прямой проход в подземелье.

Лабиринт?!

Так же внезапно ему полегчало… бездна заполнилась… вдруг вся вместилась в его душу.

Все прошло.

Еще не убирая руку, не отрывая глаз, он уже без боязни вспомнил тот нестерпимый простор. Пауль Риттер имел в своей жизни, в самом ее начале, истоке дней, чего-то гораздо больше, чем было у Александра Брянова, — как раз того, что уже потом, спустя много лет, невыносимо больно терять… и вспоминать.

Он отчаянно оттолкнул от себя чужую, железную опору, нашел силы сделать шаг — и убрал руку с глаз.

Почти все на свете изменилось.

Пропали все тихие и вечерами таинственные леса, которые Пауль Риттер так любил. Усадьба осталась на голом месте, а рядом с ней появилась обнесенная грозной бетонной стеной зона, где за плотной мешаниной тополей виднелись матово-серебристые цистерны и грубый, удавоподобный узор труб. На другой стороне света появилось серое стадо панельных пятиэтажек какого-то поселка.

Ныне как-то маскировочно, в хаки, выкрашенный родовой дом Риттеров тоже был обнесен тюремно-бетонной стеною.

Если бы все на свете осталось неизменным, то с ним, Александром Бряновым, наверно, случилось бы худшее: он бы исчез, а остался бы один Пауль Риттер, его тень на чужой дороге и в чужом мире…

Бетонные стены и опустошенная земля оказались спасительной опорой для Александра Брянова.

«Вот и пусть будет так, — успокоил он себя. — Вот и хорошо. Всяк кулик на своем болоте велик».

Он осмелился еще раз закрыть глаза.

Совсем уже взрослый Сан Саныч в своей черной «косухе»… улыбающаяся Наталья… отец на велосипеде… его, Саши Брянова-старшего, матушка, сидящая в кресле перед телевизором… голубоватый отсвет черно-белого экрана на ее лице…

Вот как будто и все… и ничего больше… и какой-то огромный провал в памяти… во всей судьбе… а что провалилось — не видно, не ясно.

«Ничего. Хватит того, что есть… — подумал-прошептал Брянов. — Мне пока хватит».

Откуда же вылез этот подземный лабиринт?

Брянов напряг чужую память.

Узкий темный ход… свеча… сырые, мерцающие стены… совершенно прямой ход… никаких поворотов…

Это здесь! Никакие не Канары! Лисовое!

Он открыл глаза.

Бетонные стены… бетонные стены…

А вот там — маленькая полуразвалившаяся часовня. Только она и осталась на свободе среди опустошенной, перепаханной земли.

Тогда… очень давно — он боялся. Отец шел позади него со свечой, подталкивал его в спину… и потом они поднялись наверх… отец отодвигал какой-то засов и кряхтел, когда отваливал крышку. Они выбрались из-под земли и очутились среди стен… Потом они вышли — и он был поражен чудом: они были в доме, а теперь вышли из маленькой часовенки, стоявшей посреди рощи.

Он вспомнил. Отец рассказывал, что ход под землей прорыли давно, когда узнали, что на Москву со своей огромной армией движется Наполеон Бонапарт.

Он, Александр Брянов, не зря добрался до края света, до Росарио, городка, который Пауль Риттер увидел только точкой в атласе мира… и не зря теперь вернулся к истоку чужих дней, в Лисовое.

Судьба как будто подчинилась ему… Им обоим.

— Подвезите меня поближе к часовне, — попросил и приказал он. — Там есть проселочная дорога, видите? Кусты… Там меня и ждите. Если до часу дня не появлюсь, уезжайте. Дальше — мои личные трудности.

Первые опасения оказались излишними.

Войдя в стены часовни, он сразу определил, где в начале века они вылезали с Риттером-старшим из-под земли.

Монтажная лопатка, позаимствованная у «своих», тоже сразу пригодилась. Он расковырял щелку, поддел плиту и без особого труда открыл темный лаз, удивившись, как еще сюда не добралась — а может, и добралась — местная ребятня.

Он спустился вниз по ступенькам, задвинул за собой крышку и полной грудью вдохнул могильную сырость.

«Полдела сделано. Осталось у кого-нибудь спросить, где тут речка», — подумал он и чиркнул колесиком зажигалки.

На этот раз путь показался ему слишком коротким. Наткнувшись на подъем, усыпанный кирпичными осколками, он даже поначалу испугался, а не произошел ли тут завал.

Просвет наверху тоже напугал его. Как Александр Брянов он рассчитывал на вторую крышку и не сразу внял детским воспоминаниям своего незримого проводника. Он стукнулся теменем об кирпичную кладку — и только тогда вспомнил, что выйдет в одну из комнат флигеля прямиком из камина.

Он поспешил погасить огонек, достал из кармана одолженный Марком Модинцевым газовый пистолет и по-разбойничьи выглянул наружу.

Комната был нежилой, холодной, в ремонтном развале, полной досок, кирпичей, нагромождений арматуры.

Брянов, пригибаясь, выбрался из камина, осмотрелся по сторонам.

К его удивлению, ближайшая дверь оказалась подозрительно податливой и даже совсем нескрипучей.

За ней виднелся короткий коридорчик, кончавшийся поворотом налево.

Брянов добрался до поворота, заглянул за угол.

В доме тоже все изменилось — на пользу Брянову. Никакой тягостной ностальгии не возникло в казенном, больничном коридоре. По воле экспроприаторов и любителей бетонных оград здесь была проведена сокрушительная перепланировка и появилось много уютных и светлых палат.

Коридор был безлюден. Вообще все здание казалось необитаемым, так что Брянов испугался в третий раз, уже из-за другого: а вдруг он опоздал, больных перевели в иное место, а здесь просто начинается капитальный ремонт…

Опытным глазом он определил: на этом, ближнем конце коридора по обеим сторонам расположены палаты, дальше — сестринский пост, а за ним скорее всего врачебные кабинеты.

Он оставил у камина куртку, оправил слегка помявшиеся полы белого докторского халата, водрузил на голову докторскую шапочку — приобрел все необходимое для дела еще накануне — и, опустив руку с пистолетом в карман, решительно вышел в коридор — будто на самый обычный, плановый обход больных.

На дверях палат, сбоку от матовых окошечек, висели таблички с фамилиями и столбцами каких-то чисел, похоже дат и часов. Нововведение показалось Брянову необычным, но он нашел ему объяснение: если пациенты, как и Брянов, обладают теперь той же способностью повергать докторов в маленькое беспамятство, то тем наверняка приходится оставлять какие-то важные для себя пометки, чтобы не зациклиться и не заходить в палату по сто раз на дню.

Палата Инги Пашковой попалась ему не сразу. Сначала он миновал Сабанского и каких-то неизвестных ему персон. Он вздохнул с огромным облегчением, когда из-за одной двери донеслось слабое, как бы скучающее от всеобщей тишины покашливание. У него даже мелькнула в голове веселая идея: а не вывести ли из этой тюрьмы через подземный ход всех разом… может, все и пригодятся на Канарах. Хорош из него выйдет Моисей!

Заветная табличка висела прямо напротив вымершего сестринского поста. Как будто никто не прятался в засаде за пальмами, стоявшими в небольшой рекреации у окон, за креслами и телевизором…

Брянов коротким рывком открыл дверь палаты.

Пусто! Намек судьбы, что везение кончилось…

Внезапно он расслышал голоса — сначала мужской, потом — голос, явно принадлежавший девушке. Оба спокойно обсуждали что-то, явно не касавшееся налета на госпиталь опасного террориста.

Тихонько Брянов подобрался к двери. Табличка на ней предупредила его, что надо собрать все силы перед тем, как штурмовать штаб, где сидит «Начальник отделения».

Везение не кончалось: дверь была чуть-чуть приоткрыта, и Брянов заметил в щелку прядь роскошных волос.

В груди бухнуло так, что Брянов испугался слишком громкого удара своего сердца.

— Тихо! Встать!

Он обнаружил, что стоит уже внутри, наставив пистолет на доктора через плечо девушки.

Подниматься — не испуганно, а как-то гипнотически оцепенело — стали оба… и Брянов едва успел отскочить в сторону прежде, чем Инга загородила собой самую опасную фигуру.

— Руки на голову!.. Вам не надо, сударыня, только отойдите к двери и — прошу вас — стойте там…

Мельком он оценил ее экипировку — кроссовки, джинсы, свитер — как раз для бегства. Все идет по плану… В глазах — страх, но не смертельный испуг.

— Стоять лицом ко мне!

Доктор тоже не бледнел, не седел и не падал в обморок, только щурился и сжимал губы.

Все шло по плану. Брянов сорвал с его стола телефонный аппарат, бросил его на кушетку и рванул на себя провод.

— Ключ от комнаты есть? Где он? Ну!

— В верхнем ящике стола, — пробубнил «начальник отделения».

— Шаг назад!

Он нашел ключ среди скрепок и авторучек и стал живо отступать к двери.

— Инга! Я пришел вас спасти! — через плечо прошептал он. — Быстро выходите в коридор и ждите. Умоляю вас, не делайте глупостей!

— Кто вы? — покорный, беспомощный голосок позади.

— Один из вас. Выходите!

Услышав, что его команда исполнена, он приказал доктору отвернуться лицом к стене, выскочил наружу, запер дверь.

— Быстро берите куртку или плащ, что у вас есть…

Девушка плохо соображала. Он схватил ее за руку, втолкнул в палату и помог ей одеться.

— Кто вы? — еще раз робко спросила она.

— Я и есть настоящий врач! — признался Брянов. — Я вас вылечу от всех кошмаров! Только слушайте меня. Будете?

— Да… — Такое было «да», будто на ее аул налетела огромная орда, чтобы схватить ее одну и отвезти в гарем султана.

Без приключений они добрались до конца коридора, до заветной двери, а перед волшебным очагом в доме папы Карло красавица вздрогнула и уперлась.

— Я не пойду! — вдруг затрясло ее. — Нас поймают!

Доктор же, наконец отвернувшись от стены, обнаружил, что в кабинете «начальника отделения» успел похозяйничать злобный полтергейст.

— Шериф! — раздался голос с потолка. — Я вижу, для тебя это новость.

— Кулик уже прилетал? — заинтересованно спросил доктор, подняв голову.

— Просмотри запись. Все прошло как по маслу.

— Я хоть успел сделать инъекцию?

— Говорю, просмотри запись… И сразу отметь момент, когда эффект.

Доктор потянул сбоку за рамку натюрморта, висевшего на другой стене, и за картиной, открывшейся в сторону, как дверца, засветился экран.

В пятистах метрах от усадьбы, в трейлере, замаскированном под рефрижератор, полковник Никоненко следил сразу за четырьмя экранами — и улыбался.

«Работает спокойно, очень профессионально, — думал он, глядя, как Брянов решительно, но галантно заталкивает высокую красавицу в камин. — Пожалуй, он смог бы уговорить ее и так… Можно было обойтись без инъекций… Этого парня надо брать к себе — занимался всю жизнь какой-то ерундой, а тут сразу талант проявился».

Как только «талант» исчез из поля видимости, полковник обратил взгляд на другой экран: скрытая на геодезической вышке камера фиксировала часовню, зону с цистернами и трубами и проселочную дорогу, на которой стоял темный джип.

Первым из часовни появился Александр Брянов. Он огляделся, вытянул за руку похищенную им красавицу и помог ей вывернуть на лицо куртку.

«Все продумал», — усмехнулся полковник.

— Я же вам говорил: они подумали, что вы перепрыгнули через ограду, — сказал он Инге, щурившейся, как растормошенная посреди дня ночная птица. — Все было просто.

Он не знал, что на этот раз было еще проще: всю ночь трудилась техника и живая сила в усадьбе и часовне, снимая тяжелые плиты, убирая свежую кирпичную кладку, возвращая подземному ходу из Лисового первоначальный вид…

Когда они добрались до машины, Инга заглянула в нее и на «здрасьте» водителя и охранника испуганно отскочила в сторону.

— Их прислал Марик!

— Конечно, — кивнул Брянов. — Они помогают нам.

— Он меня бросил! — Инга зажмурилась и затрясла головой.

— Разве? — всерьез насторожился Брянов.

— Он мог меня тогда забрать… — Девушка попятилась. — А он отдал меня обратно…

Брянов решительно двинулся ей навстречу, осторожно удержал за руку.

— Инга, слушайте меня! Он раскаялся и теперь на нашей стороне.

— Я не верю. Он бы сам приехал за мной.

— Для него это опасно. А я такой же, как вы.

— Не верю.

— Ему или мне?

— Не знаю…

— Инга, вспомните! Прошу вас! Подземный лабиринт! Что-то похожее на научную лабораторию. Надписи на немецком языке. Люди в белых халатах. Вы помните железные двери? Горы?

— Да… — Робкий обреченный взгляд очень красивой девушки.

Брянов и впрямь почувствовал себя в эти мгновения волшебным принцем-спасителем. И не сомневался, первый раз в жизни не сомневался, что все равно прямо сейчас добьется своего.

— Вы рассказывали об этом врачам?

— Да…

— Erinnern Sie sich! (Вспомните!) — внезапно перешел он на немецкий. — Беседка. В ней стоит стол. На столе белая кружевная скатерть… И ее края свисают… и углы качаются от ветра. Вспомните! На столе вазочка с вареньем. Чашки. Белые… С золотым ободком. Помните?

Он запретил себе радоваться своей маленькой победе: все равно придется все это забыть, раз он уже решился забыть — все… и то, как темный огонь страха и отчаяния гас в ее глазах и ее лицо светлело и как она сама подалась к нему и прижалась и он утонул лицом в ее невиданно роскошных волосах.

— Помню… — едва донеслось до него.

— Вы ведь не рассказывали об этом врачам, правда? — прошептал он ей в ухо.

Донеслось «нет».

— Значит, вы мне будете верить?

Донеслось «да».

«Хорошо, что без слез», — хладнокровно оценил результат психотерапии Брянов и резко отстранил девушку от себя.

— Тогда надо торопиться, — заговорил он на русском. — К вечеру мы должны попасть на Канары — и тогда завтра нас оставят в покое врачи. Верьте мне, так и будет.

Он усадил ее на заднее сиденье и перед тем, как сесть в машину самому, в последний раз оглянулся на усадьбу… И в это мгновение его кольнула в сердце собственная тоска, какая-то крохотная, как осколочек стекла, ностальгия по чужому прекрасному дому, по чужим прекрасным временам, по белой чашке с золотым ободком и беседке среди деревьев, которой у него, Брянова, никогда не было. Теперь, отсюда, он стремился к тому, чтобы остаться только самим собой, а все чужое, но уже почти свое, выбросить из души вместе с белой чашкой…

Уже открыв дверцу и забираясь на сиденье, он вдруг подумал: было бы полезно подкинуть этот риттеровский вирус с предсмертными воспоминаниями — с усадьбой, беседкой и чашкой — правителям этой умученной страны… Уж начали бы они тогда хотя бы с того, что вынесли бы отсюда ко всем чертям все эти цистерны, трубы, ограды, восстановили бы дом, посадили бы лес, устроили бы маленький национальный парк.

И тогда он понял, что это и есть ответ на вопрос «Зачем?».

Где-то — или в тихой библиотеке древнего Гейдельберга, или в Музее морских путешествий в Венеции — Пауля Риттера в тишине и мистическом полумраке старинных легенд поразила безумная идея, безумная как раз настолько, чтобы превратиться в страсть, в цель жизни.

Поразить, как невидимой стрелой древнего олимпийского бога, этой «проказой Айдеса» правителей проклятой Совдепии, отнявших у него все… может, непосредственно само усатое идолище в кителе и фуражке… и превратить их всех… в кого?., в кого-нибудь, кто вспоминает свои усадьбы, борзых и чашки с золотыми ободками.

Безумная и роскошная в своем безумстве идея!

— Куда едем-то? — пробубнил в герметичном пространстве джипа басок водителя.

И Брянов очнулся.

— В Москву, — скомандовал он. — Прямо.

Первый этап операции должен был завершиться при въезде в Москву, у станции метро «Теплый Стан» или «Коньково», смотря по тому, где меньше окажется народа.

Увидев впереди литеру «М», Брянов решил не тянуть.

— Остановите-ка на минутку, — потребовал он. — У киосков.

— А чего? — с подозрением спросил водитель, но затормозил метрах в двадцати от входа в метро.

— Надо пару шмоток для маскировки взять, — открыл тайну Брянов и бросил через плечо: — Инга, выйдите!

Он демонстративно передал сидевшему сзади охраннику свой чемоданчик, который, пока ехали, бережно держал на коленях. Тот не понял, зачем это нужно, и даже сделал недовольную физиономию, но багаж принял. За это время Инга успела выбраться наружу и оглядеться.

Он открыл дверцу, неторопливо вылез из машины сам, а потом, пригнувшись, сказал в салон:

— Извините, ребята…

— Чего? — еще раз не поняли оба.

Он резко вытянул в салон руку и дважды бабахнул туда из газового пистолета. Джип дважды вздрогнул. Брянов бросил пистолет под сиденье, захлопнул дверцу — и потащил Ингу в метро. По этому подземному ходу он намеревался добраться на северо-запад Москвы и выйти на поверхность из метро «Динамо». И вот, когда они уже поднимались на эскалаторе, произошло нечто не предусмотренное никакими планами… Он вдруг увидел, как навстречу ему, по соседнему эскалатору, сверху, приближается Наталья… Они просто встретились, столкнулись взглядами — какая уж тут могла быть конспирация! Такой Натальи, таких ее глаз, такой смешной растерянности на ее лице он никогда не видел. Казалось, что она сама похищена минуту назад — и некая неумолимая террористическая сила уносит ее в подземную глубину.

Она перевела взгляд на Ингу, потом снова — на бывшего мужа… В этой своей растерянности — огромные темные глазищи, очаровательно приоткрытый ротик, совсем не такой хищный, как обычно, — она была очень красива, ничуть не невзрачней великолепной Инги, равный ей противовес из мира темнооких героинь восточных сказок.

Многое бы отдал Брянов, чтобы запомнить такую Наталью, да и вовсе не отказался бы от того, чтобы она запомнила его — таким и в такой компании, но он неотрывно смотрел ей в глаза, пока она сама не отвернулась и не пропала внизу.

И тогда он тяжело вздохнул.

— Можно узнать, кто это? — как бы слегка оживилась Инга.

— Можно, — грустно улыбнулся ей Брянов. — Невероятное совпадение. Это моя бывшая жена.

Инга тоже грустно улыбнулась в ответ:

— Похоже, мы с вами друзья по всем несчастьям…

Наверху Брянов купил две сумки, побросал в них понемногу всяких вещей и решительно отдал одну сумку Инге, ничего ей не объясняя, иначе уже не смог бы оторвать ее от витрин.

Потом он поймал такси и скомандовал:

— В «Шереметьево-два». Быстрей!

Только теперь он с полным спокойствием посмотрел на часы: времени было достаточно, чтобы успеть на первый самолет, — только бы удалось перекомпостировать его собственный билет, выданный в Мадриде на имя Пауля Риттера.

Инга Пашкова догадалась, на каком она свете, лишь когда перед ней бесшумно разъехались прозрачные двери и Брянов легонько подтолкнул ее внутрь, в зал отлета.

— Саша, а мы куда? — вдруг опешила она.

Возможно, стало проходить действие транквилизатора, который «начальник отделения» ввел ей в вену в ту минуту, когда получил команду по телефону — в тот миг Брянов как раз входил в часовню.

Брянов ничего про транквилизатор не знал и полагал, что все дело в силе его убеждения.

— Как куда? — опешил и он. — На Канары.

Инга вся побелела:

— Как, сейчас?!

— Конечно! Какие проблемы?

Он потянул ее в сторону от дверей и от ее нового отчаянного вопроса похолодел:

— Зачем, Саша?

— Вылечиться раз и навсегда, — гипнотически мрачно проговорил он. — Чтоб от нас отстали все доктора. Я знаю, где лекарство.

Инга стояла столбом, точно впав в каталепсию.

Брянов чертыхнулся и силой усадил ее поблизости от окошка «Люфтганзы».

— Умоляю вас. Ждите меня и не двигайтесь. Не теряйте меня из вида. Иначе нам обоим конец! — прошептал он ей в ухо и побежал завершать все дела Пауля Риттера в России.

С компостированием билета проблем у гражданина Германии не оказалось. Он так обрадовался, что сразу вспомнил о лучшем лекарстве для перепуганной беглянки: купил плоскую бутылочку бренди и поспешил обратно.

Инга сидела там, где он ее оставил, в полуобморочном состоянии. Какой-то двухметровый финн или швед уже подсел к ней, навис и пытался развеселить.

Брянов решительно вклинился прямо между ними, лихо откинул трехтонного шведа-финна фугасным баварским ругательством, только что всплывшим в памяти, и, отвинтив крышку, поднес горлышко к носу красавицы.

— Ну, радость моя! — У него впервые появилось сочувствие и даже что-то большее к этой потерявшейся девочке. — Два глотка — и все будет хорошо.

Инга сморщила нос — и подчинилась.

— Вот и прекрасно! Молодец! — похвалил ее Брянов, приложился сам и, сунув бутылку в боковой карман сумки, побежал доделывать последние дела.

Он заполнил за двоих таможенные декларации и только тогда, когда Инга, не проявляя никакого интереса к тому, что она и зачем везет, безвольно расписалась на документике, он протянул ей ее собственные загранпаспорт и билет:

— Все, Инга Леонидовна, пора.

Она как-то безнадежно усмехнулась:

— Но ведь мне надо хотя бы переодеться. Там ведь тепло…

— Слушайте меня, Инга Леонидовна, — начал он еще одно заготовленное по ходу событий внушение. — Я открою вам тайну… На самом деле я — граф Монте-Кристо. Я сказочно богат. Первым делом я вас там, на Канарах, свожу в самый дорогой магазин и одену вас так, как не одевалась принцесса Диана.

Инга Пашкова поморгала и посмотрела на Брянова своими прекрасными светлыми глазами. Она, конечно, поверила.

— Можно еще глоток? — только и спросила она.

— Конечно. — Пряча зловещую улыбку, он полез за бутылкой.

На таможенный и паспортный контроль он пропустил Ингу первой и сказал ей, что все будет хорошо.

Потом он немножко подождал, пока она пройдет дальше: не хотел, чтобы она заметила его германский паспорт.

— Bitte! — сказал он человеку в униформе, протягивая ему документ, и подумал, что на этот раз Пауль Риттер уезжает из России навсегда.

Таможенник посмотрел гражданину ФРГ в глаза, потом опустил взгляд на фотографию.

— Ну-ка, подержи поровнее!.. — раздалась команда в его правом ухе. — Ну, ни черта себе!

Полковник Никоненко удивленно выругался, разглядев на экране имя и фамилию отбывающего гражданина Германии.

Он спохватился, только заметив тревожный взгляд самого гражданина.

— Пропускай! Пропускай! — крикнул он таможеннику. — Все в порядке.

«Рефрижератор» тем временем двигался по северному участку Кольцевой автодороги, максимально приближаясь к аэропорту.

Глядя в спину удалявшемуся к стойке сдачи багажа Брянову-Риттеру, полковник подумал, что игра может оказаться куда сложней и запутанней.

Предчувствие не обмануло его. Не прошло и минуты, как в наушниках раздался еще один голос:

— «Ястреб». Поступило сообщение, что Модинцев улетает туда же следующим рейсом.

Полковник не удивился.

«Смотри-ка ты, дед был прав, разбирается в людях! Стоит до ста лет жить, — усмехнулся он. — Теперь там будет весело. Что передать Дяде Ване? Что крадется еще один хищник… что убежал из Зоопарка… Пусть они его нейтрализуют прямо в аэропорту».

В эту минуту полковник тоже кое-чего не знал.

Он не знал, что Марк Модинцев по кличке Морган, снабдив ГРУ накануне полной информацией о приезде Брянова, которой располагал, сам под чужим именем тайно вылетел из Москвы утренним рейсом на Мадрид.