Ремеди
Телефон вибрирует на моей тумбочке, как отбойный молоток. На экране появляется селфи Дженны.
Ярко-красные губы и светло-русые волосы. Я фокусирую взгляд, щурясь на полоску в верхней части экрана. Уже одиннадцать часов. Она никогда не звонит так поздно. Мое сердце бешено колотится. Что-то не так.
— Эй… — её рыдания прерывают меня, и острая боль пронзает мою грудь.
— Что случилось? — спрашиваю я как можно ласковее.
Она всхлипывает между словами.
— Ты дома?
Ее рыдания рикошетом отдаются у входной двери, практически срывая ее с петель. Я распахиваю ее так быстро, как только могу. Ее волосы прилипли к лицу, на ней укороченный топ и леггинсы, как будто она плакала с тех пор, как покинула спортзал.
На лбу у нее выступили капельки пота, тушь растеклась по щекам, ресницы практически склеились. От нее слабо пахнет потом и жареной картошкой с сыром, это значит, что она, вероятно, навещала свою маму на работе. Должно быть, всё очень плохо.
Я притягиваю ее к себе, обнимая, пока она плачет, ее маленькое тельце дрожит рядом со мной, и я провожаю ее внутрь, усаживая на свою кровать.
У меня сжимается горло. Я ненавижу видеть, как она плачет. Она — моя опора. Так не должно было быть.
— Что случилось? — спрашиваю я.
Она открывает свой телефон, щелкая по журналу вызовов. Последние несколько принятых ею звонков — это LPA, но самый последний звонок был сделан несколько часов назад. Неужели она плакала все это время?
— Они мне не верят. — говорит она на каждом вдохе. — Им нужны доказательства.
Я закрываю глаза. Конечно, они им нужны. Это то, что сказала моя мама, когда я попыталась рассказать ей о своем отчиме много лет назад.
— Мне трудно в это поверить. — сказала она. — Он любит тебя, милая. Просто потому, что он тебе не нравится, не значит, что он причиняет тебе боль.
У меня стучит в ушах, а сердце сжалось в груди. Почему они не верят Дженне?
— А что с твоей рукой?
Она приподнимает её, и теперь она прежняя: синяки зажили, а вместе с ними исчезли и следы нападения Кэша.
— Черт возьми. — шепчу я.
Это полный бардак.
— Что нам делать? — спрашивает она.
Она отодвигается на край кровати, ее ладони сжимают одеяла.
— Они сказали, что ничего не могут с ним сделать. Если они что-нибудь скажут, он может расторгнуть контракт. И что тогда мы будем делать с арендной платой? Это будет по полной цене, и ты знаешь, что никто из нас не может себе этого позволить.
Ее дыхание поверхностное, вены на шее пульсируют с каждым словом, как будто ее тело не может понять, бороться или отступить
— Они сказали мне, что я могу либо сохранить свое новое место работы, либо найти новое агентство, отказавшись от контактов, которые я подписала в LPA.
Ее слова путаются, и мои глаза сужаются, когда мой разум концентрируется на нем.
Кассиус Уинстон думает, что ему сойдет это с рук, потому что богат. И он будет делать это снова и снова, пока кто-нибудь не заставит его остановиться.
У Дженны связаны руки. А я? В настоящее время я его личный ассистент и единственный человек, которому разрешено находиться на его территории
— Я ничего не могу сделать. — говорит она.
— Я могу.
Она перестаёт плакать. Я разминаю пальцы, прижимая их к бокам. Так или иначе, я покончу с Кэшом. Ради нас обоих. Ради всех, кем манипулирует этот мерзкий альфа.
— Не делай ничего, о чем потом пожалеешь. — предупреждает она.
Я спокойно улыбаюсь, мой разум наполняется видениями того, как я вырываю зубы Уинстона плоскогубцами.
— У него повсюду камеры наблюдения, верно? — говорю я.
Я взмахиваю рукой, как будто с ее стороны глупо сомневаться в моих намерениях.
— Все, что мне нужно сделать, это получить доступ к видеозаписи его нападения на тебя. Тогда у нас будут неоспоримые доказательства. Мы подадим в суд на LPA и этого мудака.
Дженна грызет ногти, ее щеки краснее губ.
— Но что, если тебя поймают?
Мне все равно, если LPA уволит меня. Это хорошая работа, но я больше ни к чему не привязываюсь.
— Я найду себе другую работу. — отвечаю я.
Я встаю и отодвигаю одну из штор, чтобы проверить погоду. По небу плывут серые облака. Я достаю черный кардиган из шкафа в прихожей, и мой взгляд останавливается на деревянном люке в полу. В тусклом свете поблескивает маленькая металлическая ручка.
Он достаточно большой, чтобы в него мог пролезть человек, но я не помню, чтобы видела его раньше. Всегда ли он был здесь?
— Это из-за новой системы безопасности? — спрашивает Дженна, заглядывая мне через плечо.
— Черт его знает.
Я беру со стола свою сумочку, ключи от дома звенят в моей ладони.
— Должно быть, это был парень из техобслуживания.
— Какой парень из техобслуживания? — глаза Дженны расширяются, когда я прохожу мимо нее.
— Ты уже уходишь?
Я наклоняю голову.
— Почему бы и нет?
— Ты буквально только что отругала меня за то, что я вышла на улицу, когда в Ки-Уэсте орудует убийцей, а теперь ты идешь в дом мужчины, одна, ночью?
Случайный убийца не пугает меня, я привыкла иметь дело с людьми, лишенных морали, как моя приемная семья. Кроме того, Уинстон — мой враг. Если я случайно наткнусь на убийцу Ки-Уэста, я попрошу его помочь мне избавиться от Уинстона.
— Я в порядке — говорю я. — Позвони Питеру. Скажи ему, снова проводить тебя домой.
Она счастливо кивает, из-за того, что может положиться на копа. И, честно говоря, прямо сейчас я тоже рада, что он есть.
— Оставайся здесь, пока он не приедет, хорошо?
Она склоняет голову.
— Будь осторожна.
Я запрыгиваю в свою машину и совершаю короткую поездку в поместье Уинстонов.
Большинство людей хранят свои профессиональные пароли рядом со своими компьютерами, и хотя Уинстон — к сожалению, я должна признать это — умен, он кажется слишком самодовольным, чтобы заботиться о своей безопасности. Кажется, он думает, что непобедим.
Я докажу, что он ошибается.
Паркуясь в квартале от поместья, я тихо выхожу из машины. Пальмовые ветви шелестят друг о друга, как спокойное течение. Сегодня вечером тихо, как будто новости, транслируемые по телевидению действительно работают.
Люди слишком боятся выходить на улицу, зная, что у убийцы из Ки-Уэста нет шаблона, когда дело касается его жертв. Молодой, старый, женщина, мужчина, черный, белый. Кто угодно — честная игра.
У меня в животе все переворачивается и я сжимаю ладони в кулаки. Страх перед невидимым убийцей меня не остановит.
Я открываю входную дверь так тихо, как только могу. Красные огоньки каждой из камер наблюдения светятся, как глаза монстра. Мой пульс учащается. Я никак не могу избежать слежки, но я могу придумать ложь. Я прокручиваю в голове идеи.
Я забыла почистить ящик для мусора. Я оставила свой телефон на кухне. Я хотела убедиться, что вы закрыли окна из-за серийного убийцы, понимаете?
Морской бриз проникает в дом, и у меня по коже бегут мурашки. Я снимаю свои кроссовки, чтобы бесшумно передвигаться по дому в носках, затем проверяю каждую открытую дверь, пытаясь понять, где он находится.
Дверь в его кабинет на первом этаже привлекает моё внимание. Там должны быть записи с камер наблюдения.
Я проверяю его персональный компьютер, набирая несколько паролей, которыми пользовались другие клиенты, включая пароль к его Wi-Fi. Я даже пробую его адрес, затем WinstoneEstate1889, но ничего не работает. И что прикажете мне теперь делать?
К черту все это.
Я заползаю под стол и отсоединяю жесткий диск, затем несу электронный блок к входной двери. Как только у меня будут оба жестких диска, я смогу удрать из Флориды, пока не найду кого-нибудь, кто взломает отснятый материал. Получить отснятый материал — самая сложная часть, и я так близок к завершению.
Я задерживаю дыхание, когда оказываюсь на кухне. Холодильник гудит, и эти камеры шипят, когда следуют за мной. Тем не менее, я провожу кончиками пальцев по ручке ножа. У Уинстона есть проблемы с гневом, о которых он рассказал Дженне, но носит ли он оружие? А, если он подумает, что я случайный нарушитель? Смогу ли я убедить его в том, что я не проникла на чужую территорию, прежде чем он поймет, что я ворую его жесткие диски?
На всякий случай я положила нож в задний карман. Затем я бегу через комнату обратно к лестнице, эти красные механические глаза наблюдают за мной в темноте. Мой желудок скручивается, когда я поднимаюсь на ноги. Меня не волнует взлом и проникновение. Меня даже не волнует воровство, потому что я знаю, что поступаю правильно.
Но поможет ли что-нибудь в долгосрочной перспективе доказать, что Кэш является насильником? Потребуется бесконечное количество времени и денег, чтобы посадить его в тюрьму, и даже если его осудят, есть шанс, что он окажется под домашним арестом в своем великолепном поместье благодаря своему богатству.
По-моему, это несправедливо.
Но я продолжаю идти, отсоединив жесткий диск на втором этаже, я подкрадываюсь с ним в конец коридора. Когда я добираюсь до лестницы, мое тело кипит. Я отложила жесткий диск. Затем я на цыпочках возвращаюсь в коридор.
Дверь его спальни приоткрыта, и через маленькую щель кое-что видно. Лунный свет тусклыми лучами проникает сквозь заклеенные газетами окна.
И вот он здесь.
Огромное тело в тени. Моя грудь вздымается, а желудок скручивает, но я сглатываю это ощущение, затем толкаю дверь, придерживая пальцами, чтобы она не скрипнула.
Ни звука. Никакого движения кровати. Он все еще спит. Я натыкаюсь на стол рядом с дверью, и быстро поправляю лампу, стоящую на нем. Основание светильника выполнено из чистой бронзы, с абажуром из витражного стекла, украшенным красными цветами на зеленом фоне.
Я прикусываю внутреннюю сторону губы. Если бы я уронила её, он бы проснулся, и то, что я стою в его спальне, было бы намного сложнее объяснить, чем то, что я делала внизу.
Но лампа прочная. Достаточно тяжелая, чтобы кого-нибудь вырубить. Это может даже убить его.
Предполагалось, что я получу отснятый материал и уйду. Но такой человек, как Уинстон, готовый наложить руки на кого-то, кто ниже и слабее, чем он сам, никогда не изменится. Как только такой человек почувствует вкус власти, он никогда ее не отпустит, сколько бы ни обещал или не извинялся. Неважно, как сильно они клянутся, что любят тебя. Они будут продолжать причинять боль всем на своем пути, пока не станет слишком поздно.
Адреналин бурлит в моем теле. Я не позволю этому повториться.
Я выключаю эту безвкусную, ужасную лампу, держа ее обеими руками. С каждым шагом я приближаюсь к его размытой, черной фигуре, мое сердце колотится, каждый удар отдается в ушах, кожу словно прокалывают ножами.
Затем поднимаю лампу в воздух, мои мышцы напрягаются, шнур болтается сбоку от меня, как поводок. Я стискиваю зубы.
Вместо призрачной фигуры Уинстона я вижу светло-каштановые волосы и голубые глаза моего отчима.
«Это должен быть ты, папочка.» думаю я, перед тем, как опускаю лампу ему на голову.
Она приземляется с глухим стуком, пыль разлетается в стороны, как будто его душа покидает тело. Тишина окутывает меня, мои конечности дрожат, когда я наклоняюсь ближе. Никакого движения. Но в комнате темно, и трудно что-либо разглядеть.
Поставив лампу на подушку, я дотрагиваюсь до его груди, чтобы проверить, дышит ли он еще, но она холодная и твердая, как будто он уже был мертвым. Я откидываю простыню.
На коврике лежат белые пакеты разных размеров, наполненные сухим цементом.
— Какого хрена? — шепчу я.
Мигает лампочка потолочного вентилятора, лопасти с жужжанием приходят в движение, как циркулярная пила, готовая разрубить меня пополам.
— Что за представление. — раздается низкий голос у меня за спиной.
Я оборачиваюсь. Портативная камера закрывает половину лица Кэша, как маска. Его рубашка расстегнута открывая крепкую грудь, волосы уложены, а рукава закатаны.
Келоидные шрамы покрывают его подтянутый живот, будто бы его неоднократно обжигали или даже резали ножом.
Что, черт возьми, с ним случилось?
Нет. Он не заслуживает сочувствия. Он насильник. Его прошлое не оправдание.
— Таков был твой план? Использовать лампу, чтобы убить меня? — спрашивает он насмешливым тоном. — Как оригинально.
— Пошел ты, Уинстон. — бормочу я.
— Сколько раз я должен повторять тебе называть меня "Кэш"?
Он опускает камеру, но продолжает фокусировать ее на мне. Он проводит языком по зубам.
— Позволь мне дать тебе подсказку, маленькое лекарство. Если будешь вести себя хорошо, то сможешь избежать тюрьмы.
— Я не буду с тобой любезничать. — рычу я, снова сжимая ладонью лампу.
— Ах, маленькое лекарство. — хихикает он, и на его губах появляется улыбка.
— Не называй меня так.
— Ремеди. — исправляется он. — Это не то, чего я ожидал от тебя.
Он постукивает пальцем по губам, изображая недоумение.
— Итак, ситуация такова. Ты пыталась убить меня. Я заснял покушение на камеру. Это довольно затруднительное положение для тебя, согласна?
Я смотрю на него, свирепо встречаясь с ним взглядом, не позволяя ему загнать меня в угол. Я его не боюсь. Даже если он на целый фут выше и вдвое сильнее, во мне намного больше злости, чем может выдержать Уинстон, а это не шутки.
Он кладет камеру на столик, но объектив все еще преследует меня. С самодовольным видом похлопывая по верхней части устройства, он щелкает пальцем по красной лампочке, напоминая мне, что запись все еще идет.
— Я могу вызвать полицию, и отдать им это видео. Есть даже запись с камер видеонаблюдения, на которой видно, как ты кладешь нож для стейка в карман, прямо перед тем, как дважды ударить меня лампой. О, а как насчет кражи моих жестких дисков? Это будет забавно объяснить. — он стучит ногами по полу. — Явиться в мое поместье глубокой ночью для совершения преднамеренного покушения на убийство второй степени, я уверен, присяжным будет интересно выслушать твою защиту по этому делу.
Мои ногти так сильно впиваются в ладонь, что боль отдается в черепе, но адреналин заглушает все. Я этого не чувствую.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я.
Его подбородок выдается вперед.
— Будь моей ассистенткой и моей куклой для траха.
У меня отвисает челюсть, желудок скручивается в тугой узел.
— Твоей куклой для траха?
— У меня есть достоверные сведения о том, что тебе нравится грубость. Мне тоже.
— Кто тебе это сказал? — я задыхаюсь. — Дженна?!
— Всё просто: я могу играть с тобой, как захочу, когда захочу, и эти кадры останутся у меня. Ослушаться меня? И ты можешь найти свою безопасность за тюремной решеткой.
Я испускаю долгий, тяжелый вздох. Он сумасшедший. Он сделал это и с Дженной?
Нет. Она не была в подобной ситуации. Я неоднократно спрашивала ее, и она поклялась, что он никогда не прикасался к ней сексуально. Вместо этого, она говорила, что допускала небольшие ошибки.
Заклинило принтер, заказала не тот вид протеинового коктейля, опоздала на десять минут на встречу на стройплощадке — и он ударил ее.
Она держала это в секрете, пока я не заметила ее синяки.
Я не собираюсь позволять Дженне жить в страхе из-за какого-то придурка вроде Кэша. А это значит, что я должна быть умнее его. Всегда на два шага впереди. Но прямо сейчас я ничего не могу с собой поделать и выплескиваю все наружу.
— Ты больной ублюдок. — бормочу я.
— О, сладкое лекарство, ты мне льстишь. — хихикает он.
— Это то, что ты сделал с Дженной? — спрашиваю я расправляя плечи, готовясь встретиться с ним лицом к лицу. — Ты дал ей пощечину за то, что она перепутала файлы, и отшлепал ее за опоздание на встречу? Потом ты ставишь ей синяк на руке из-за того, что принтер заклинивает, как будто это она виновата в том, что твой принтер дерьмовый? А теперь ты меня шантажируешь!
Я указываю на камеру.
— Это тоже записывает камера. Ты так же виновен, как и я, и ты это знаешь. — он пренебрежительно смотрит на свои часы.
— Отправлю шантаж по почте кому-то, кто пытается меня убить. Я уверен, что судья позаботится о том, чтобы меня справедливо наказали. О, и, кстати. — он ухмыляется еще шире, выставляя напоказ свои острые зубы. — Я продал судье одну из своих вещей со скидкой. Он мне должен.
Мои пальцы дергаются, я больше не могу себя контролировать. Я сжимаю руки в кулаки. Нож все еще у меня в заднем кармане.
— Ты причинил боль Дженне. — шиплю я. — Ты разрушил ее жизнь. Из-за тебя, она больше никогда не сможет доверять мужчинам. Она никогда больше не останется наедине с мужчиной, не подумав о том, как быстрее уйти
— Дженна никогда не была моей заботой. — говорит он.
Он подходит ближе, его тело загораживает объектив камеры.
— Но ты, Ремеди. Ты — моя забота. Ты думаешь, что, убив меня, ты каким-то образом избавишься от своих демонов, но я не тот дьявол, за которым ты охотишься, и мы оба это знаем.
Мои губы приоткрываются, я таращусь на него. Он знает о моем отчиме? Но почему он не тот, кто мне нужен? Если не он причинял вред Дженне, то он знает, кто это сделал. И он защищает…
— Тогда, за кем же я охочусь? — огрызаюсь я на него.
Его губы сжимаются в тонкую линию.
— Как я могу сказать?
Я качаю головой.
— Ты эгоистичный, жаждущий власти сукин сын…
— Я даю тебе выбор. — говорит он. — Ты можешь уйти. Возвращайся завтра на работу. Притворись, что все в порядке. И делай в точности, как я говорю. Или, — он делает паузу, проводя языком по нижней губе, как змей. — Ты можешь отправиться в тюрьму. Простое, но обязательное последствие того, что ты сделала. Возможно, судья даст тебе десять лет. Или ты думаешь, что заслуживаешь двадцати? Пожизненное заключение?
Он постукивает себя по губам.
— Насколько снисходительным будет судья к такой хорошенькой женщине, как ты?
Я сильнее сжимаю зубы, глядя на его полную нижнюю губу. Если я укушу достаточно сильно, мои зубы порежут его насквозь.
На этот раз он заманил меня в ловушку, но это еще далеко не конец. Я еще не закончила.
К черту все это. Я бегу вперед, целясь ножом ему в лицо, но он хватает меня за запястье и выворачивает его за спину, пока мои плечи не напрягаются так сильно, что боль пронзает всю верхнюю часть тела.
Я хнычу, на глаза наворачиваются слезы, и он тянет меня за руку сильнее, пока мои пальцы, наконец, не разжимаются, и нож не падает на пол.
— Маленькое лекарство, маленькое лекарство. — говорит он, прищелкивая языком.
Запах химикатов, сосновых иголок и пота остается на его коже. Его член дергается у меня за спиной, и при соприкосновении меня пронзает волна энергии. Я пытаюсь пошевелиться, но не могу. Он прижимается ко мне, вес его тела прижимает меня к земле, как беспомощное животное. И хотя я ненавижу его всеми фибрами души, внизу моего живота разгорается огонь.
Боль в моих руках и спине, аромат его натурального запаха и дорогого одеколона, окружают меня, давление его члена. Каждая его частичка полностью поглощает меня.
Я прикусываю внутреннюю сторону губы, напоминая себе, что он враг.
— У меня есть записи с камер. — говорю я в качестве последнего козыря в его адрес, и указывая на его кабинет. — Я тоже могу отнести их в полицию.
— Я уже вернул свои жесткие диски обратно в свои кабинеты.
Дерьмо. Головная боль отдается висках, ощущение пульсации распространяется по всему черепу. Я делаю глубокий вдох.
— Это еще не конец. — говорю я.
— Это верно только в том случае, если ты согласишься на мои условия. — говорит он, стуча зубами. — Если ты сейчас отправишься в тюрьму, у тебя не будет другого шанса убить меня.
Мои щеки пылают от гнева. Он отпускает мое запястье, и волна облегчения разливается по мне. Я вытягиваю руку, потирая ноющее плечо. Потом поднимаю с пола свою сумочку. Должно быть, она упала. Я оставляю нож на его кровати.
— Увидимся завтра, мистер Уинстон. — говорю я и задеваю его плечо, проходя мимо.
Он хватает меня за руку, разворачивает и прижимает к стене. Моя голова ударяется о штукатурку, и его губы приоткрываются, обнажая зубы.
— Что ты сказала? — рычит он.
Его сладкое, металлическое дыхание касается моих щек. Страх пронизывает меня насквозь, и я тяжело дышу. Тепло его тела пульсирует, заключая меня в клетку. Прямо сейчас он может сделать со мной все, что угодно.
Он может изнасиловать меня. Даже может убить меня. Мой желудок сжимается.
— Кэш. — шепчу я.
Он отпускает меня и поправляет свою рубашку, как будто ничего не случилось, однако, его челюсть напряжена. Я беру себя в руки, покусывая внутреннюю губу. Затем останавливаюсь у двери. Он подходит ближе, но я остаюсь на месте, не меняя позы.
Я знаю, что должна сделать.
— Однажды я убью тебя. — говорю я.
Его глаза проникают мне в душу. Эти темно-коричневые веснушки на белках, делают его глаза похожими на темные тучи, нависшие надо мной.
Он сжимает мой подбородок пальцами, заставляя меня поднять взгляд еще выше. Я сжимаю губы, вздрагивая, но не отстраняюсь. Это уже происходило раньше. Я выжила тогда, и выживу сейчас.
— Я надеюсь, что ты это сделаешь. — говорит он тихим голосом. — И я так же надеюсь, что тебе это понравится.