Капканы и силки

Глава 12. Пришел, увидел, победил!

Келли, элегантная черноволосая дама, радостно приветствовала Сваакера и Лиззи. Она так счастлива их видеть! Ей нужно сказать пару слов аукционщику, она вернется буквально через минуту и они с Лиззи поболтают всласть!

Сваакер осмотрелся. Публика была в основном представительная и солидная, большинство мужчин, как и он сам, были в смокингах, дамы - в вечерних туалетах, а в углу разговаривали три немолодых, хипповатых, как им и положено, художника. Но опытный взгляд Сваакера сразу же выделил компанию, которая, казалось, попала сюда по ошибке. И дело было не только в старых, потертых костюмах обоих мужиков, и не в том, что одна девушка была в джинсовой юбке и такой же куртке, а другая - вообще в футболке и шортах, и даже не в том, что один из мужиков явно отчитывал за что-то другого мужика. Эти четверо просто не ассоциировались у Сваакера с картинной галереей и аукционом, на котором будут продаваться картины по двадцать тысяч долларов. Вот на футбольном стадионе, в бильярдной, в табачном магазине или у букмекера они были бы как раз на своем месте. Сваакер даже незаметно сфотографировал всех четверых, так, на всякий случай, ведь он никогда не игнорировал свою интуицию и интуиция никогда его не подводила.

Может это и есть клакеры, о которых говорила Лиззи? Нет, вряд ли: ведь клакеры должны выглядеть так же, как настоящие покупатели. Сваакер решил, что во время аукциона будет следить за этой четверкой, а сейчас ему надо поговорить с Келли. Та провела его и Лиззи в свой кабинет. Нет-нет, кофе не надо, его вопрос не займет много времени. Сваакер хотел бы знать, сколько еще картин Паттона, кроме этих двух аукционных картин, находится сейчас здесь, в городе? Келли задумалась. Дочка Паттона говорила ей, что после того, как Паттон стал известным художником, почти все его картины продавались в Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско. Паттон даже жаловался, что местные коллекционеры совсем не поддерживают современное искусство. Сейчас, подождите минутку, она подключится к базе данных, которой пользуется большинство искусствоведов, галерейщиков и аукционщиков. Ну вот, в городских музеях и галереях вообще нет ни одной картины Паттона, а в местных частных коллекциях указано всего три его картины, причем две из них - у очень серьезного коллекционера, профессора Дэниэлса, а одна - сам коллекционер недавно скончался, а картина, в числе других картин из его коллекции, досталась его дочке.

Сваакер поблагодарил Келли, сказал, что это не праздный интерес, возможно он прибегнет к услугам ее как посредника. Келли была приятно удивлена - похоже, она слишком рано отчаялась с этой галереей! Они втроем перешли в аукционный зал, где к этому времени уже стала собираться публика. Все расселись, причем Сваакер выбрал самый последний ряд, а та четверка, как ни странно, села не вместе, а по отдельности, один из мужиков в первом ряду, а другой и обе девушки - в третьем.

Сваакер галантно спросил Лиззи, не хочет ли она купить что-нибудь из картин молодых дарований. К его величайшему удивлению, она показала ему в каталоге весьма неплохой натюрморт, который будто так и просился на стену их столовой. Застеленный красной скатертью стол, а на нем большое медное блюдо с истекающей жиром румяной жареной индейкой, графин и бокал с красным вином, черный виноград, груши, сыр. Умница, Лиззи! И как он сам это не увидел? Сваакер на всякий случай перелистал каталог, но все остальные картины были совершенно отвратны.

Аукцион начался с картин молодых художников, на пять из них вообще никто не польстился (аукционщик был явно недоволен, но что тут поделаешь?), Лиззи купила натюрморт с индейкой за две с половиной тысячи долларов, остальные восемь картин пошли по цене от пятисот до двух тысяч долларов.

Наконец очередь дошла и до "Стабильности". Аукционщик долго соловьем разливался о том, какая это для них честь - такой уроженец города, как Ник Паттон! Наконец он выдохся, убрал экран, который закрывал картину, и начал принимать ставки, начиная с минимальной, в шесть тысяч долларов.

Но не успел никто и слова сказать, как тот из четверки, который сидел в первом ряду, тощий и носатый субъект лет тридцати, вскочил и завопил: "Что за мазня! Ребенку такое покажешь - он на всю жизнь заикой сделается! Фу! Буээээ!" Аукционщик махнул на него молотком и пригрозил, что прикажет охраннику вывести его отсюда. Носатый замолчал и сел на место, но, уже сидя, повернулся лицом к залу и стал корчить разные гримасы отвращения. Аукционщик повторил минимальную ставку в шесть тысяч и сейчас же сообщник носатого, долговязый рыжий парень, который сидел вместе с обеими девушками в третьем ряду, сделал ставку шесть с половиной тысяч. Какой-то очень приличный джентльмен из четвертого ряда, говоривший с британским акцентом, поднял ставку до семи тысяч, рыжий ответил семью с половиной тысячами. После этого англичанин и рыжий, набавляя по пятьсот долларов, довели ставку до двенадцати тысяч. Сваакер поднялся во весь рост, вытянул вперед руку и сказал: "Семнадцать тысяч!" Хотя аукционщик и подзуживал публику, но никто ставку Сваакера не побил, англичанин в ответ на взгляд аукционщика только отрицательно покачал головой, а рыжий в это время вообще тихо разговаривал с одной из девушек, той, что в шортах и футболке, такой же рыжей и долговязой, как и он сам, скорее всего его родственницей. Другая его спутница, худенькая чернявая девушка, нервно рылась в своей сумочке. Аукционщик понял, что публика здесь слишком мелкая, чтобы оспаривать такую ставку, скороговоркой отрывисто пролаял "Семнадцать тысяч - раз, семнадцать тысяч - два, семнадцать тысяч - три, продано!", а после третьего удара молотком объявил победителем джентльмена справа, из пятого ряда, то есть Сваакера.

После этого Сваакер сказал Лиззи, что англичанин ему не конкурент, выше пятнадцати тысяч англичанин явно не пойдет, а тратить время, наблюдая за теми двумя клоунами, он больше не намерен. И когда аукционщик выставил на продажу "Интуицию" по начальной цене семь тысяч долларов, Сваакер сразу предложил шестнадцать тысяч и опять победил. Рыжий и обе девушки тут же пошли к выходу, а носатый, бросая на Сваакера ненавидящие взгляды и бормоча что-то себе под нос, последовал за ними.

Лиззи и Сваакер расплатились с аукционщиком и Сваакер сказал, что у него для Келли есть выгодное деловое предложение. В кабинете Сваакер объяснил, что натюрморт они сейчас же заберут с собой, а вот картины Паттона Сваакер везти домой не хочет, пусть Келли их хранит в своем запаснике. Он собирается в недалеком будущем продавать обе эти картины через Келли, так какой смысл возить их туда и назад? Очень скоро, когда у него все будет подготовлено, он даст ей знать и она выставит картины на продажу, естественно с положенными ей комиссионными в пятнадцать процентов. Келли просияла! Ну конечно, конечно, она как следует позаботится об этих картинах!

Теперь еще одно. Если Сваакер правильно понял, профессор Дэниэлс свои две картины Паттона вряд ли продаст? Келли подтвердила, что профессор последние годы вообще ничего не продает и не обменивает, а только покупает. Ну, нет - так нет. Но Сваакер хочет, чтобы она завтра же связалась с дочкой покойного коллекционера и предложила ей за картину пятнадцать тысяч долларов наличными. Сваакер завтра с самого утра привезет Келли деньги. Пусть она скажет дочке коллекционера, что это окончательная цена, покупатель - человек серьезный и торговаться не будет, но зато он сам заплатит комиссионные, так что для дочки коллекционера эти пятнадцать тысяч, но без вычета комиссионных, будут выгоднее, чем если бы кто-то предложил ей семнадцать с половиной тысяч, но комиссионные она, как и положено, платила бы сама. Да и наличные из рук в руки - это, слава богу, наличные, так что Налоговому Управлению не удастся откусить от них свою долю! Но сделать это Келли нужно очень быстро, прямо завтра с утра, пока по городу не поползли слухи о том, что Паттон при смерти. Ведь эти два клоуна, носатый и рыжий, явно что-то пронюхали, и теперь, когда их дело не выгорело, им уже нет смысла держать язык за зубами. В общем, пусть Келли завтра же этим займется, а он в долгу не останется, заплатит ей комиссионные даже не пятнадцать процентов с пятнадцати тысяч, а больше - ровно три тысячи долларов, и тоже наличными! Ликующая Келли заверила Сваакера, что завтра же с утра все будет сделано и тут же поставила на стол бокалы и бутылку шампанского. Она чувствует, что для ее галереи это поворотный момент, так что надо это дело отметить!

К моменту, когда Сваакер откупорил бутылку и наполнил бокалы шампанским, на парковке на другой стороне улицы вечер перестал быть томным. Мэри и Шерли уже сидели в машине Поля, а мужики снаружи все еще выясняли отношения. Атмосфера накалялась. Поль сказал, что дело не выгорело по вине Носатого Паркера, он обещал, что если они втроем предоставят хотя бы десять тысяч долларов, то он достанет еще десять тысяч, в крайнем случае уговорит своего отца одолжить недостающие деньги под расписку. С двадцатью тысячами у них были бы хорошие шансы купить одну из двух картин, но они-то свои деньги принесли, даже не десять тысяч, а десять тысяч восемьсот долларов, а вот Носатый Паркер смог достать только две тысячи! И теперь этот носатый долбоеб еще хочет, чтобы он на своей машине следовал за машиной этого мужика, который купил обе картины? Ему мало, что они из-за него проиграли аукцион, так он еще хочет втянуть их всех в какую-то уголовщину? Ведь они не полицейские, не частные сыщики и не журналисты, если их поймают за слежкой - мало не покажется! И что носатый долбоеб имеет против того мужика? "Он по-честному победил на аукционе, понимаешь? По-честному! Пошел вон, мудак! Домой поедешь на автобусе, я не хочу, чтобы такой говнюк сидел в моей машине рядом со мной и девушками! Врезать бы тебе, как следует, да неохота руки марать!"

И Поль повез свою сестру и ее подругу домой, на Девяносто Шестую Западную улицу, где девушки пополам снимали двухкомнатную квартиру.