Каролина

20. Тропа

Я уверена, что эта проклятая дорога никогда не закончится. Окончательно потерявшись в пространстве, даже примерно не знаю, в какой стороне находится вертолет, но мечтаю вернуться к металлической махине и улететь отсюда.

Вот уже пять дней мы петляем по тропе, осталось относительно немного, но, чем ближе мы к переправе, тем тяжелее идти. Метр превращается в десять. Час в сутки.

Пять раз мы ночевали в хижинах. Людей, бредущих на Конклав, не встретили, как и мутировавших созданий, размером больше крысы. За эту дорогу я стерла себе левую ногу до волдырей. Трижды видела белок с несколькими головами. Одна из них прыгнула на меня со ствола дерева, но Люк быстро и четко ликвидировал лысую тварь, бросив нож ей точно в голову. Лицезрела невообразимой красоты цветы, жаль, они оказались мутирующими и понюхать их было бы равно вырубиться на несколько часов. А там бы и белкины друзья подоспели и обглодали бы мое размякшее тело.

Мы с Люком продолжаем налаживать контакт, и все чаще я ловлю себя на мысли, что и вовсе перестала испытывать к нему негативные эмоции. Сейчас он не дает для этого поводов. Люк помогает мне тащить рюкзак, я все чаще и чаще стала водружать эту ношу на его плечи. Страх остаться голодной и без воды уходит на второй план, когда вес рюкзака начинает равняться моему.

Солнце клонится к закату, наша скорость упала в сравнении с предыдущими днями. Все это из-за меня. Я не думала, что идти окажется так тяжело. Монотонность происходящего притупляет осторожность, как бы я ни старалась держаться и быть максимально внимательной, не получается. В какой-то момент просто выпадаю из реальности и механически переставляю ноги, прихрамывая на левую. Кажется, что даже воздух стал тяжелее.

– Расскажи что-нибудь, – прошу я Люка, стараясь не отставать.

– Например?

– Ну не знаю, – протягиваю я. Я бы много чего хотела узнать о Люке, но на большинство вопросов он мне не ответит. Нахожу более-менее безопасную территорию. – О маме?

– Предпочитаю не говорить о своей семье.

– А…

– О детстве тоже.

– Почему?

– Не думаю, что у кого-то из нас оно вообще было.

Люк говорит это таким тоном, что дальнейшие расспросы рассыпаются в пыль.

– У меня было детство, – начинаю я, хотя Люк вовсе и не спрашивал. – Оливия была лучшей мамой.

Люк косится на меня.

– Она не замечала, что тебя пытали. Лучшая мать бы заметила.

Меня словно обухом по голове ударили. Былая злость выглядывает из темного уголка разума. Никто не смеет оскорблять маму. Никто не может плохо думать о ней.

– Даже не думай говорить, что она была не замечательной, – шиплю я. – Ты этого не знаешь.

Оливия не может постоять за себя, а я могу.

– Хорошо, – легко соглашается Люк и, остановившись, оборачивается. – Я не хотел задеть тебя за живое.

– И не задел, – лгу и обхожу его, продолжая хромать.

Скорость увеличивается, словно я хочу сбежать от Люка. Возможно, так оно и есть. Тело реагирует лучше разума.

На кой черт я вообще полезла к нему с вопросами? Шли же молча и все было нормально.

Тихо бурча себе под нос, продолжаю двигаться по натоптанной, но уже начинающей зарастать тропе – пользуются ею не на постоянной основе. Я возмущаюсь, перешагиваю через поваленное дерево и тут же ощущаю резкий рывок назад. Вскрикиваю, но рука Люка заглушает визг, готовый сорваться. Он утаскивает меня с тропы, и в какой-то момент я понимаю, что это не Люк. Начинаю брыкаться, меня выпускают из захвата, и я больно приземляюсь пятками на землю, отбиваю обе, но адреналин гасит боль. Меня поворачивают спиной к дереву, я открываю рот, чтобы завопить и позвать Люка, но он передо мной. Воображение слишком разыгралось.

Люк прикладывает указательный палец к губам и, смотря мне в глаза, тихо-тихо произносит:

– Ни звука.

Киваю, Люк бесшумно скидывает рюкзаки с плеч и отставляет их немного позади себя.

Замираю, а сердце не может так быстро среагировать, оно ломает ребра со скоростью света. Одним легким движением Люк достает два ножа, одно из лезвий отсвечивает с последних лучах заходящего солнца и оказывается у меня в ладони. Второе холодное оружие Люк оставляет себе и медленно выглядывает из-за укрытия.

Секунды перетекают в минуты. Мы продолжаем стоять, спрятавшись за широким стволом лиственного дерева. Я не слышу никаких подозрительных звуков, хотя вся превратилась в слух.

В какой-то момент из-за неудобства позы, меняю положение и выглядываю из-за укрытия и смотрю в том же направлении, что и Люк.

Там ничего нет.

Глазами я это вижу, но волоски на руках становятся дыбом, подсказывая – опасность рядом. Она уже вот-вот доберется до меня. Неумолимое чувство опасности, такое же, как я испытывала перед тем, как сесть в вертолет, атакует меня и пригвождает к земле.

Нельзя шевелиться.

Нельзя шуметь.

Нельзя попасться.

Спустя долгие минуты, когда последние лучи солнца скрываются из виду, до слуха долетает хруст. Он настолько неожиданной, что я резко, но беззвучно выдыхаю.

Люк еще раз показывает мне, чтобы я молчала, и жуткость ситуации усугубляется в десятки раз. Я уже совершенно ничего не вижу, только Люка и ближайшие несколько деревьев, а дальше непроглядная тьма. И в ней кто-то есть. Он смотрит на нас и думает, как же лучше поотрывать нам конечности и съесть. Встряхиваю головой, отгоняя от себя придуманные видения.

Я больше не могу находиться в неведении, меня начинает мутить от ужаса. Придвигаюсь к Люку, не отрываю ног от земли, чтобы ненароком не наступить на что-нибудь, что может издать лишний звук. Тянусь к уху Люка и практически касаясь губами, едва слышно задаю вопрос:

– Кто там?

Немного отстраняюсь и слышу то, чего меньше всего хотела бы услышать:

– Человек.

Кажется, я смотрю Люку в глаза, но это не факт, потому что я его не вижу. Ночь настолько темна, что выставив перед собой ладонь, сжимающую нож, я ее не вижу. Совсем. Нахожу руку Люка и переплетаю наши пальцы. Слегка сжимаю их, чтобы понимать, я тут не одна. Получаю ответное пожатие и на пару процентов из ста становится спокойнее.

Мы не шевелимся. Дышу ровно и прикрываю веки, чтобы сконцентрировать на слухе полностью. Очередной треск ветки звучит ближе, и я вздрагиваю. Мурашки ужаса бегут уже не по коже, и даже не по мышцам, они корябают кости. Мерзко, жутко, тошнотворно.

Хруста больше не слышно, но кажется, что до слуха доносятся мягкие звуки… поступь.

Кто-то крадется.

Я в этом уверена.

Когда пальцы Люка сжимают мои, это является подтверждением моих опасений, а не вновь разыгравшимся воображением. Люк тянет меня за руку и кладет мою ладонь на ствол дерева. Он отпускает меня. Черт возьми… Так намного хуже. Я слышу легкое копошение рядом, но не двигаюсь. Замираю и прислушиваюсь. Тишина. Но сейчас я не хочу слышать тишину. Только не ее.

Я слишком громко дышу, головой я понимаю, что это не так, но…

Рык и несвязное бормотание разносится так неожиданно, что я опускаю ствол дерева и сжимаю нож двумя потными ладонями. Рычание то становится громче, то тише, но одно я могу сказать точно – оно не стоит на месте, кружит вокруг меня. Поворачиваюсь лицом к звуку, руки держу вытянутыми перед собой, словно создание настолько тупое, что просто воткнется в него, а мы спокойно продолжим путь по темноте. Чертова хижина должна быть где-то недалеко.

В секунду меня обдает легким ветерком, я начинаю махать ножом, что-то задеваю, но не понимаю дерево это или опасность. Получаю удар под колени и падаю, нож не выпускаю.

Все в тишине.

Звуки копошения и тяжелого дыхания. И рыка.

Начинаю подниматься. По голове прилетает чем-то твердым. Тихо вскрикиваю от боли в виске. По лицу течет теплая кровь.

– Эшли.

– Тихо, – пищу я, хватаясь за голову.

– Он ликвидирован.

Адреналин не дает телу расслабиться. Ведь рядом могут быть и другие.

– Далеко до хижины? – спрашиваю я, когда Люк помогает мне подняться.

– Нет. Метров двести. Надо поторопиться.

– Тут же ничего не видно.

– Убери нож, – просит Люк, как только я прячу нож, он берет меня за руку и тащит вперед.

– Я ничего не вижу.

– Идем.

Люк идет слишком быстро с учетом видимости, я несколько раз спотыкаюсь, к счастью, не падаю.

– А рюкзаки? – вспоминаю я.

– Здесь.

Когда он все успевает? Еще несколько десятков шагов в темноте и мы останавливаемся. Я тут же напрягаюсь.

– Кто там? – спрашиваю я.

– Никого. Хижина.

Люк отпускает мою руку и через пару ударов сердца меня ослепляет слабый свет из хижины. Моментально вхожу в открытую дверь и закрываю ее за собой. Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Люком, вижу на его шее кровь.

– Боже, тебя ранили.

Опускаюсь у брошенных рюкзаков и открываю свой, ищу аптечные принадлежности.

– У нас мало времени на сон. Иди в ванную первой, потом я.

– А ранения?

– Они не серьезные, разберемся потом.

Делаю как велено и запираюсь в ванной. Вода из-под крана течет тонкой струйкой, смываю с лица и рук то, что удается. Скидываю ветровку, поправляю лямки майки и выхожу. Люк тут же занимает помещение. Отправляюсь в спальню, прихватив с собой аптечку. Сажусь на край узкой кровати и жду Люка. Паника и страх постепенно отступают, за ними сходит адреналин, и я чувствую неимоверную усталость. Разуваюсь и протяжно выдыхаю, левая нога благодарит меня за освобождение.

Люк входит в комнату и ставит наши рюкзаки у выхода, запирает дверь и присаживается передо мной на колено. Протягивает руку и отодвигает пряди волос за ухо. Осматривает рану на виске, а у меня отчего-то замирает дыхание. И щетина эта снова отросла.

– Больно? – спрашивает Люк и переключает внимание от раны к глазам.

– Не очень. Уже нормально.

Он все равно обрабатывает мне висок, сообщает, что там небольшая царапина. Шиплю, потому что, черт возьми, щиплет, Люк наклоняется ближе и дует.

Мне становится неуютно. Я не хочу привыкать к такому Люку, ведь он пропадет с моих радаров, как только вернет меня в Салем.

– Теперь ты, – говорю я и поднимаюсь с кровати, чуть не уронив Люка на пятую точку.

Он садится на мое место, а я беру ватный тампон и наливаю на него антисептик. Смотрю на Люка и спрашиваю:

– Много ран?

– Только на шее, – отвечает он и поворачивает голову, из тонкой ровной раны тут же стекает капелька крови.

Подхожу и аккуратно прижимаю тампон к ране.

– Странно, такая ровная. Чем это он тебя?

– Не он, а ты. Ножом.

Мое лицо перекашивает, словно я только что съела что-то кислое.

– Извини, – шепчу я.

– Все нормально, я же успел увернуться.

Заклеиваю пластырем рану и тут меня озаряет.

– Успел увернуться? – спрашиваю я. – Как это? Там же вообще ничего не было видно.

Люк глубоко вздыхает и отрицательно качает головой. А я уже знаю, что он не даст мне ответа на этот вопрос.

– Ложимся спать, – говорит он и на этом наш диалог закрывается на стальные тяжелые двери.

Уже по привычке ложусь с левой стороны узкой кровати и поворачиваюсь к Люку спиной. Чувствую, как он укладывается рядом, но несмотря на всю усталость, веки не опускаются.

– Это был мутированный? – шепотом спрашиваю я.

– Да.

– Ты убил его?

– Да.

Проходят минуты, а я не могу сомкнуть глаз. Утром я должна быть в строю, но это окажется невозможным, если я не посплю. Вспоминаю чувство неловкости, когда Люк залечивал мою рану и дул на висок. В груди щемит, а в горле образуется камень. Меня накрывает волной одиночества. Не знаю, всем ли нужно человеческое тепло? Поддержка и внимание? Нежность и страсть? Может, со мной что-то не так?

– Люк, ты спишь? – спрашиваю я, а в глазах тем временем закипают слезы одиночества.

– Нет. Что случилось?

– У тебя бывают моменты, когда тебе хочется… нежности? Кого-то рядом?

Он молчит достаточно долго, что я снова спрашиваю:

– Ты спишь?

– Нет. Что случилось? Почему ты задала мне этот вопрос?

Пожимаю плечом и пытаюсь протолкнуть ком в горле, он не уходит.

– Не мог бы ты меня обнять? – спрашиваю и зажмуриваю глаза, из-под ресниц катятся слезы.

Люк ничего не говорит, придвигается ко мне и обвивает талию теплой рукой.

Ком в горле становится больше, а потом постепенно уменьшается и, когда он пропадает, я шепчу:

– Спасибо.

Но Люк не слышит, он уже спит. Через пару минут засыпаю и я.