Каста (СИ)

Глава 13 День зимнего солнцестояния

Отказавшись от участия в охоте, Лето оказался предоставлен самому себе. Он видел, как ушли братья поутру — сам отправился с ними от Пропилеи, но у ворот, ведущих из города, свернул в тесный проулок, решив, что не станет попадаться Карафе на глаза, а затеряется на сутки в городе.

Прогулка по нижнему ярусу оказалась нервной, пусть Лето и не шёл по запаху с товарищами, но мысль носила его далеко, за стенами, в поисках омеги. В том, что Хюрем не обойдётся без дерзкого плана, можно было не сомневаться, и Лето не терпелось узнать, в чём же он будет заключаться.

Спустя пару часов бессмысленных метаний, он подумал, что Хюрем мог попросту затаиться в Барабате. Идея показалась удачной, и Лето не увидел ни единой причины, чтобы отказать себе в удовольствии поискать омегу там. Ведь тогда, в праздник Касты, он так и не сумел его найти, и накануне ночью, когда прямо об этом спросил, Хюрем не пожелал выдать место схрона.

Пока Лето размышлял, ноги сами носили его вдоль улиц, пытаясь отыскать следы Хюрема, будь то запах или волнение связи, позволявшей альфе отбивать нападения омеги.

Впрочем, очень скоро Лето оставил эту затею. Он уже научился чувствовать пару, и, окажись Хюрем поблизости, смог бы если и не найти, то уловить его присутствие. Но ничего не говорило о том, что Хюрем находится на расстоянии протянутой руки, стоит только свернуть в нужную подворотню или постучать в дверь. Похоже, омега действительно ушёл за пределы селения.

Здесь Лето снова призадумался. Хюрем, конечно, был проворен и ловок, и всё же раджаны отлично знали окрестности — они выросли в этих землях. Хюрем мог быть достаточно находчив, скрывая отголоски своего аромата, несмотря на то, что в морозную погоду он становился отчётливее, но совершенно уничтожить следы, да ещё зимой, когда повсюду лежит снег, выдающий даже отпечаток лапы опустившейся с дерева птахи, казалось, выходило за пределы возможного.

Бесцельно бродя по городу, Лето силился проникнуть в мысли омеги, и вдруг его осенило: что, если Хюрем вовсе не собирался прятаться, а надумал сбежать? Он был гораздо легче альф, да и одежды не прихватил, что делало худощавого омегу почти пушинкой. Выносливости ему было не занимать, и чтобы понять это, Лето было совсем не обязательно видеть, как он выдерживает пробежки, хватило бы и ночных марафонов: Хюрем мог предаваться усладам до рассвета.

Мысль зацепилась, и Лето стал прикидывать, каким именно мог быть расчёт омеги. Сам того не зная, он разгадал простую, но изящную задумку, назначив западные ворота местом возвращения, развернув тот же клубок мыслительной нити, что и Хюрем до этого.

Сон той ночью не шёл, и когда Лето наконец надоело перекатываться с одного бока на другой, он отправился на стену поджидать омегу. Завидев в отдалении крошечную точку, почувствовал, как глуше забилось сердце наливаясь удовольствием от вида собственной пары; даже крошечная разлука неприятно тянула за струны-нервы. На язык же лёг смак удовлетворения от почти пойманного Лиса и выигранной охоты, пусть она и не пересекла пределов головы.

Волнение из-за подстерегавшего Герлеса, чей запах уловили чуткие ноздри Лето за несколько мгновений до нападения, длилось недолго. Лето не сомневался в силах Хюрема, и всё же мог предположить, что неожиданность засады может сыграть с омегой злую шутку. Переживать за Хюрема было так естественно, так правильно. И, конечно же, напрасно. Хюрем играючи справился с Герлесом и поспешил в город, оставляя альфу лежать на снегу, прямо на пути у летевшего по пятам отряда.

Лето недолго сохранял на лице обиженное выражение за то, что Хюрем вступился за него перед Карафой и братьями, сказав чистую правду и не пощадив ничьих чувств; делал он это ровно до тех пор, пока они не остались наедине. Хюрем знал, как заставить Лето позабыть обо всём и, не стесняясь, пользовался своими умениями, доводя любовника до предела раз за разом, пока тот и думать забыл о треклятой охоте.

Оставшиеся дни до праздника в отряде чувствовалось заметное напряжение. Все альфы, в том числе друзья Лето, старательно избегали смотреть в сторону Хюрема, делая вид, что омеги и вовсе не существует. Сам Лето, однако, был полностью помилован. Раджаны вели себя так, словно ничего особенного не случилось. Не было досадного проигрыша, как и возможности заподозрить брата — будущего жреца — в нечестной игре.

Такое поведение кусало Лето похлеще блох. Альфа старательно гнал от себя мысли, что как бы честен он ни был, это бы не спасло его достоинство от грязного пятна. Впрочем, это было не так важно, как клубившаяся вокруг Хюрема злоба. Пусть самого Хюрема нисколько не трогало отношение других — об этом говорил не только весь его отсутствующе-скучающий вид, но и мертвенное спокойствие, волнами докатывавшееся до Лето, — совсем не этого заслужил омега, выйдя из охоты победителем, положившись на смекалку и выносливость, которые, конечно, не возбранялись правилами.

Груз, давивший грудь Лето, представлял собой невозможность поправить положение. Альфа прекрасно понимал, что разговорами тут не помочь, и даже если бы он вызвал каждого на поединок, вступившись за Хюрема, честь которого, по его мнению, была незаслуженно попрана, это только бы усугубило и без того незавидное положение омеги, уже не говоря о том, что вступаться за случайного любовника, коим считало его большинство, было бы подозрительным и могло вызвать лишние толки.

Слишком рано было для того, чтобы раскрывать истинность между двумя. Это могло бы поставить жизнь Хюрема под удар. Как бы ни драли кошки на душе у Лето, оставалось только молчать, надеясь, что о случившемся вскоре позабудут. Лето очень надеялся, что после праздника братья спустят пар, отдохнут слегка, и воспоминание о неудачной охоте рассеется дымом вместе с неоправданными претензиями к Хюрему.

Пышный, будто искрящийся сугроб, праздник отмечали под сводами храма Аум. Накануне два внешних круга колонн, образовывавших анфилады, затянули плотной светлой тканью, чтобы внутрь не проникал холодный зимний ветер. Хюрем наблюдал за тем, как заносят просторные столы и длинные лавки. Довольно долго пришлось повозиться домовым с тяжёлым троном жреца.

Вокруг храма, со стороны, обращённой к площади, складывали огромные кострища. Здесь же, ещё два дня назад, установили навес для поваров, начавших приготовления, как только были подвешены чугунные котлы. Люди сновали через площадь беспрерывно, волоча то съестное, то многочисленную утварь, которая то и дело терялась из-под суетливой руки или же была позабыта внизу, в городе.

В гарнизонах кипела не меньшая суета. Пока чистокровные раджаны Касты подготавливали для себя храм, остальные, число которых значительно превосходило первых, натягивали вощёное сукно меж крыш спальных бараков, образуя галерею, в которой уже вечером должно было состояться торжественное пиршество, ничем не уступавшее весельем, и — как шептались многие — значительно превосходившее то, что разворачивалось в назначенный час на самой вершине анаки.

О празднике волновались все. Булочники переживали, что замешенное тесто не поднимется, дворники выметали улицы тщательнее, чем всегда, прачки, отглаживавшие рубахи и кафтаны с двойным усердием и блаженной улыбкой, мечтали о последующих днях отдыха. Барабат готовился к торжеству не менее шумно, чем к празднику Касты, отгремевшему несколько месяцев назад.

Дел, как водится, было невпроворот, и потому многим показалось, что в знаменательный день сумерки сгустились над Барабатом раньше обычного. Стоило ли, впрочем, удивляться такому, встречая самую длинную ночь в году?

— Ты готов? — спросил Лето, только что закончив с собственным нарядом, и обернулся.

Омега неторопливо подвязывал широкую красную полосу, расшитую серебристой нитью. Бросил взгляд на Лето из-под тёмных ресниц, не прекращая своего занятия, чтобы посмотреть, какой эффект произведёт его костюм на альфу. Омега прекрасно осознавал, до чего хорошо выглядит в чёрном дхоти и рубахе чуть пониже бёдер.

В самой одежде не было ничего примечательного. Дхоти представлял собой длинный отрез, обёрнутый вокруг талии на манер юбки, чей конец, обычно ярко-контрастирующего оттенка, пропускался между ног позади, поднимая слои спадавшей ткани изящными складками, и крепившийся на поясе, создавая подобие пышных шаровар. Рубашка простого кроя мягко ложилась вдоль изгибов тела, но была до того тонкой, что на груди отчётливо проступали соски. Цвет вороного крыла подчёркивал белизну кожи омеги, а чуть отросшие волосы, кончиками достававшие до плеч, вычесанные и блестящие, превращали Хюрема в обольстительное создание.

В пламени зажжённых свечей Лето показалось, что глаза Хюрема горят алым, заставляя вибрировать его собственное тело в единственно верном порыве.

— Ты… замёрзнешь, — только и выдавил альфа, чувствуя, как краснеет из-за внезапных фантазий: Лето бы с удовольствием снял этот чудесный наряд с омеги, неспешно насладившись особенной ночью.

Хюрем читал мысли любовника, застыв недвижимой скульптурой, и позволял наслаждаться собственным видом всласть. Реальности было всегда непросто соперничать с воображением, но Хюрем приберёг достаточно тузов в рукаве, чтобы ошеломить Лето этим вечером, и одежда была выбрана не случайно.

Омега знал силу впечатления, как и то, что ласкать глаз следует с размеренностью, не давая привычке стереть очарование подобных моментов. Кто-то мог подумать, что красота прячется в постоянном совершенстве — и ошибся бы. Наоборот, дело было в постоянной простоте, неожиданно раскрывавшейся таинственным соцветием в подходящий час.

Лето простоял истуканом несколько нескончаемо долгих мгновений, пока наконец не закрыл рот и не сглотнул, понимая, что только что хотел предложить Хюрему совсем не то развитие вечера, которое предполагал праздник.

— Я сейчас, — вымолвил он, потупил взгляд, стараясь стряхнуть наваждение, и исчез за дверью, оставляя Хюрема более чем довольным произведённым впечатлением.

Омега купался в обожании, горевшем в глазах его мальчишки. Он владел Лето целиком и полностью, и был этим удовлетворён.

Тот вернулся вскоре, неся в руках меховую жилетку. Мех всегда был предметом роскоши, которую нечасто позволяли раджаны, но то, что держал в руках Лето, было великолепием из буро-алой ласки, поймать которую представлялось невероятной удачей, каким бы ловким ни был охотник.

— Где ты это взял? — с любопытством спросил Хюрем, оглаживая рукою мех.

— Он принадлежал папе, — отозвался Лето, поднимая жилетку выше и предлагая Хюрему накинуть подарок на плечи.

Хюрем позволил надеть на себя драгоценность с величием, свойственным паре будущего жреца, а никак не омеге неясного происхождения. Лето ничего не заметил, давно привыкнув принимать Хюрема как равного и не иначе.

Стоило Лето войти под своды храма в сопровождении омеги, чьи плечи украшал мех редчайшего из животных, как все взоры устремились в их сторону. Пару заметил Карафа, оглядел омегу и в сердцах проклял глупость подопечного, как и наглость омеги. Он обернулся, отыскивая взглядом жреца, и снова беззвучно выругался. Взгляд Лиадро Годрео, на лице которого не дрогнул ни единый мускул, гневно горел в направлении сына.

Раджаны не терпели вызывающего поведения, но ни один из них никогда бы не скатился до скандалов, тем более прилюдно. Поэтому, и только поэтому, вечер продолжал течь своей чередой, оставляя Лето в глухом неведении тихого счастья от того, что рядом был великолепный Хюрем.

Омега упивался и хохотал в тишине собственных мыслей над сборищем снобов, метавших в них молнии. Он мог себе это позволить, как и поведение, отлично вписывающееся в картину, которую наблюдали другие, не менее заинтересованные глаза. Всё было просто идеально!

Хюрем улыбнулся Лето в ответ, когда тот обернулся, ища омегу взглядом, и огладил рукой мех, будто случайно, а на самом деле теша охочую до зрелищ толпу.

Виро, надевший в честь праздника серьги, те самые, что преподнёс ему в подарок жених, едва сдерживал злые слёзы. Как только Лето вошёл в храм и принялся поздравлять раджанов, отвечавших ему тем же, юный омега не мог оторвать от Лето глаз.

Альфа был просто потрясающим — в белоснежном одеянии, с золотым орнаментом канители вдоль упругих мышц груди и крутых бёдер. Длинные ровные волосы, собранные в хвост, сияли лунным серебром, касаясь локтей, куда бы он ни поворачивался, привлекая внимание к увитым венами сильным рукам.

Не было ничего удивительного в том, что Лето удалось одержать победу над Толедо, хотя он и был младше своего соперника на два года. Виро нисколечко не жалел брата, не видя большой беды в том, что двое альф сцепились. Наверняка это было связано с ним. Может быть, Толедо пригрозил, что не видать ему Виро как своих ушей.

Накануне вечером раджанов распустили из казарм, и Толедо, стоило переступить порог, выдержал атаку Виро, требовавшего рассказать, что произошло. Видя, что брат не собирается делиться подробностями случившегося, он предложил себя в качестве повода для ссоры, на что Толедо только фыркнул, напомнив, что тот ещё слишком мал, чтобы вмешиваться в дела взрослых, тем самым только позволив укрепиться уверенности омеги.

Но чем дольше Виро наблюдал за Лето, разгуливавшим по залу, тем заметнее становилось присутствие чужака, тут же подпортившее настроение. Этот Хюрем, сиявший чёрной дырой своего облачения среди белоснежной массы, отмеченной всеми переливами радуги в честь светлого праздника, неотступно преследовал альфу. Он не отходил от Лето ни на шаг!

Во время давней беседы с папой, случившейся, стоило омеге, выигравшему свободный бой, поселиться в доме жреца, Виро объяснили суть вещей, напомнив, что даже когда он станет законным супругом, у Лето будут наложники, и у него нет права спорить с желаниями альфы. Виро, не слишком довольный новостью о возникновении рядом с Лето постороннего, принялся спорить. Он принимал законы раджанов, как и налагаемые статусом обязательства, такова была цена, но ведь этот Хюрем — никто! Не наложник и даже не чистокровный!

Папа был твёрд и напомнил, что главное оружие омеги — это мягкость и терпимость ко всему, что бы ни сделал альфа, тем более будущий жрец. И Виро смирился, решив, что «подстилка» — так назвал Хюрема папа — не достойна внимания, уже не говоря о переживании.

Но почему же тогда Лето не может отвести от этой подстилки глаз? Не сразу, но Виро заметил, как альфа то и дело посматривает в сторону, ищет кого-то взглядом. И отнюдь не его, не будущего супруга. Когда эти двое оказывались рядом, Лето, словно невзначай, позволял себе соприкоснуться с рукой Хюрема тыльной стороной ладони.

Пусть мех на плечах омеги и выглядел вызывающим, чрезмерным, совсем не он потряс Виро. Влюблённые глаза Виро видели, сколько трепета в этих коротких, почти вороватых взглядах Лето, которому совсем не следовало отвлекаться от беседы с равными себе раджанами, собиравшимися прославлять его, как следующего жреца; но вот Лето снова и снова ведет подбородок вбок, туда, где замерла досадная тень. И этот Хюрем — этот невзрачный простолюдин — выглядел сегодня так, что ревность Виро вопила от возмущения.

Набравшись храбрости, он опрокинул в себя чашу вина, пока папа был занят разговором с родственниками, и двинулся наперерез Лето. Альфа заметил его в последний момент, глядя выше, и Виро с досадой вспомнил, что он пока мал, и потому, должно быть, этот Хюрем, более взрослый и опытный, наверняка умевший то, что неприлично знать порядочному омеге-раджану, охмурил его суженого.

— С праздником, Виро, — неуклюже улыбнулся Лето будущему жениху, о котором совсем позабыл.

— С праздником, — взвинчено отозвался тот. — Я хочу с тобой поговорить.

Лето растерялся на миг, но деваться было некуда.

— Конечно, — кивнул он, выдавив улыбку.

— Наедине, — подчёркнуто бросил Виро, уставившись на Хюрема, замершего в полушаге слева от Лето.

— Э… да, идём.

Лето двинулся вдоль зала, не зная, как отделаться от неудобного во всех отношениях паренька. Если раньше Лето хотя бы не забывал наносить визиты вежливости, беседуя с Мидаре, а иногда и с Исидо Дорто, отцом семейства, в присутствии скромно молчавшего Виро, в последнее время он забросил свою привычку, и причина тому осталась стоять позади.

Оказавшись у одной из дальних колонн, где можно было надеяться на некоторую интимность, Лето обернулся к Виро, в ожидании разговора. Омега странно на него таращился, затягивая молчание.

— Так о чём ты хотел поговорить?

— Ты слишком… близко подпускаешь к себе этого омегу, — споткнувшись, выпалил Виро, впервые в жизни выказывая недовольство жениху.

Лето напрягся, никак не ожидая претензий.

— Тебя не должно это волновать.

— Но волнует. Ты мой жених. Зачем ты вообще привёл его на праздник? Он не нашего круга, — яд лился с языка, даря Виро ощущение, похожее на удовольствие.

— Я твой жених, — повторил за омегой Лето, — но ещё не муж, и ты не смеешь мне указывать, тем более ставить под сомнение мои решения.

Скрытая угроза повисла в воздухе.

— Да, но это не я позорюсь, наряжая подстилку и вводя её за собой в круг приличных людей, — разозлившись, прошипел Виро.

После его слов Лето побледнел, глаза заволокло туманом. Виро вдруг опомнился понимая, что слишком далеко зашёл с требованиями на которые пока не имел права, и неизвестно, имел ли вообще. На мгновенье ему показалось, что Лето его ударит.

— Я просто люблю тебя, и мне больно видеть рядом с тобой другого! — признался он, как на духу, чувствуя, как заполошно колотится сердце.

Поддавшись внезапному порыву, Виро сократил разделявший их шаг и обнял Лето. Тот холодно посмотрел на омегу сверху вниз, собираясь сказать своему будущему супругу, чтобы тот больше никогда не смел говорить о Хюреме, иначе…

— Я иду спать, — прозвучал спокойный голос позади, привлекая к себе внимание.

Виро обернулся. У стола с напитками, опираясь на колонну, стоял Хюрем, застывший с ничего не выражающим лицом. Ни тени обиды на оскорбления, ни следа досады на пылкие признания в любви Лето. Казалось, что Хюрему было всё равно, но тогда зачем он подслушивал? Зачем подкрался, когда его не желали видеть?

Виро перевёл взгляд на Лето и понял, что не желает видеть Хюрема только он, Лето же, казалось, позабыл о нём, полностью сосредоточившись на омеге. В этот момент Хюрем развернулся и не спеша пошёл прочь.

— Убери руки, — приказал альфа.

Лето не волновало недовольство Виро, плевать он хотел на претензии жениха. Значение имело только то, что подумает обо всём этом Хюрем. Устав ждать, когда Виро его наконец отпустит, Лето до боли сжал плечо парнишки, заставляя разжать хватку, и как только высвободился, поспешил следом за Хюремом.

Виро остался один, не в силах оторвать взгляд от того, кем были наполнены все мысли Лето. Вдалеке только что растаяла спина рокового омеги. Прозрение пришло из ниоткуда, заставив Виро шире распахнуть глаза. Он уже видел такие взгляды среди альф! Видел это немое обожание, сродни лихорадке! Неужели они… Пара?!