Каста (СИ)

Глава 15 Стрела

Зима выдалась лютая. После праздника повалил снегопад, не прекращавшийся покуда не исчезли вытоптанные вокруг Барабата тропинки, да и в самом городе снег приходилось чистить, стоило метелице ненадолго отпустить удила.

Субедарам пришлось отложить утренние пробежки и вылазки за стены города до тех пор, пока погода позволит выйти в лес. В остальном раджаны продолжали следовать распорядку, день за днём становясь в пары для боя и тренируясь на мечах, закаляя дух многочисленными практиками и штудируя опусы великих предводителей. Послабления, вызванные погодой, с лихвой восполняла бесконечная уборка сугробов, нещадно выраставших посреди гарнизона каждую ночь.

Лето нисколько не расстроился временному заточению. Не утомляла его и уборка площади, несмотря на то, что чистокровным раджанам редко приходилось выполнять хозяйственные обязанности — в этот год подобной участи не избежал никто. Однако, никого из высших это не волновало так же мало, как Лето. Лето с головой ушёл в Хюрема, и ему казалось — а может быть, это и в самом деле было так, — что и Хюрем не слишком расстраивается однообразию дней. В одном они точно сходились: длинные ночи стали самой приятной частью суток. И неважно, что иногда у Лето случались сложности, вроде трещавших по швам мышц, о существовании которых он раньше и не догадывался.

Когда же снег спал достаточно, чтобы вернуться к оставленным занятиям, старший субедар Карафа заявил, что через неделю отряду предстоит одиночная вылазка, суть которой заключалась в том, чтобы каждый раждан сумел продержаться в зимнем лесу пять дней, имея в распоряжении флягу, нож, лук со стрелами, силки и верёвку. Сбиваться в пары и группы не дозволялось, как и иметь с собой лишние вещи.

Если охота проходила в очередности от младших к старшим, порядок похода был иным. Это легко объяснялось погодой и сезоном. Начиная охоту, младшие отряды наслаждались сухими погожими днями, тогда как уже первый старший отряд преследовал Лиса по заметённому редколесью, мешавшемуся с чащобами. По тому же принципу первыми в одиночные вылазки шли старшие; когда наступит очередь подростков, снега станет меньше, а воздух теплее.

— Пять дней, — канючил Лето, когда до рассвета оставалось около часа. — Я не хочу ждать пять дней. Давай встретимся тайно, — продолжал уговаривать он Хюрема и неизменно получал один и тот же ответ.

— Нет, — прикорнув на груди своего сладкого любовника и, не раскрывая глаз, мурлыкал Хюрем.

— Почему?

— Потому что суть задания в самостоятельности. Оно и так чересчур приятное, чтобы делать его ещё проще.

— Приятное? Чего приятного куковать в одиночестве столько времени? — не сдавался Лето, не желая думать о том, чтобы разлучаться с Хюремом так надолго.

Лето не видел, как хитрая улыбка растеклась по лицу омеги, который прекрасно понимал, что не скука волнует его любовника.

— Время, проведённое наедине с собой, бесценно, — назидательным тоном произнёс Хюрем. — Это тот редкий случай, когда ты действительно способен сосредоточиться либо на себе, либо на том, что происходит вокруг. Не стоит упускать такую возможность.

— Я не хочу сосредотачиваться на себе. Всё, о чём я буду думать это… ты. Ты ведь и сам прекрасно знаешь, — укоризненно отозвался Лето и заворочался, чтобы заглянуть в лицо Хюрема; тот не стал прятать улыбку.

— Снова издеваешься? — фыркнул Лето, поняв, что омега изводит его намеренно.

— Тебе бы не помешало поработать над выдержкой.

— Согласен, — поспешил сменить тактику Лето, — но один я с этим не справлюсь. Мне нужен учитель.

Хюрем шире приоткрыл кошачьи глаза, пристроив подбородок на грудь Лето и устремив взгляд в никуда, словно задумался.

— А какой резон учителю?

Хюрем был бы не Хюрем, если бы не поторговался.

— Учитель смог бы исполнить то, на что очень долго не соглашался ученик.

Глаза Хюрема блеснули, и Лето снова почувствовал, как предательски вспыхивают щёки.

Уже некоторое время Хюрем уговаривал Лето на то, чтобы попробовать близость связанным. И связать предполагалось, конечно же, Лето. По рукам и ногам. Сама мысль об этом заставляла волосы на затылке вставать дыбом, и дело было не в доверии к Хюрему, просто каждый раз, когда Лето задавал вопрос, что тот станет с ним делать, у омеги появлялось хищное выражение на лице и, с урчащим возбуждением, тот отвечал, что станет делать с Лето всё, что пожелает. Лицо Лето неизменно пылало, и он всё откладывал угощение. Хюрем не настаивал, получая не меньшее удовольствие от смущения и неуверенности в глазах мальчишки. Лето был оголённым нервом, сплошным огнём. Эту игру Хюрем был готов вести бесконечно.

— Мои условия, — протянул Хюрем. — Мы увидимся, если ты найдёшь моё укрытие. И если после Карафа нас раскусит, я не постесняюсь обвинить тебя в том, что ты не можешь сдерживать собственную похоть. Наказание станешь нести один.

— Идёт! — засиял Лето начищенной монетой, готовый встретить любую кару прямо сейчас.

Он не мог мириться только с одним — с отсутствием Хюрема рядом. Остальное его нисколько не заботило.

Отправляясь в дорогу, альфа думал только о том, как решить головоломку и разыскать омегу. Несмотря на то, что Лето не сомневался, что Хюрем хочет получить обещанное, было бы глупо рассчитывать, что тот облегчит ему задачу, иначе зачем бы Хюрему ставить такое условие?

Лето даже догадывался, почему именно Хюрем выдвинул такое требование. Как и прежде, омега продолжал учить его всеми доступными способами, будучи не менее педантичным в вопросах подготовки, чем старший субедар. Не было ничего удивительного в том, что Лето продолжал отбиваться от неожиданных атак, которые, впрочем, уже давно не получались внезапными благодаря обострившемуся чутью, безошибочно подсказывавшему, как близко находится Хюрем.

Поразмышляв немного о характере своей пары, Лето быстро определился с тем, что станет делать. Он точно не собирался преследовать омегу, заставляя того нестись во весь дух. Его уже гнал целый отряд и толку от этого было мало. Вместо этого Лето хотел положиться на нюх, с лёгкостью улавливая слабейшие отголоски аромата Хюрема, и впервые попробовать довериться связи, позволявшей ощущать омегу. Это также означало, что Лето последует словам омеги и не упустит редкий шанс, потренировать собственные умения. Во время вылазки он рассчитывал научиться чётче ощущать Хюрема, как бы далеко тот ни находился, и определять направление, ведущее к омеге.

Стоило отряду рассеяться за воротами, как Лето неспешно побрёл в ту же сторону, в которую шёл Хюрем. Омега оборачивался, но видел, что Лето не делает попыток настигнуть его немедля. Так или иначе, очень скоро Хюрем растворился в лесу.

Первую стоянку Лето сделал, как только над головой сгустился сумрак. Альфа не сомневался, что первые два-три дня будет просто искать. Ожидание стремительного выигрыша точно не водило его за нос.

Выбрав для ночлега заваленное дерево с небольшой нишей, набитой сухими листьями и припорошённой снегом, Лето принялся расчищать нору. Затем обошёл временные угодья, расставляя силки для птицы и мелкой дичи, не слишком надеясь на жирный завтрак — его запах должен был отпугнуть зверьё; однако, если удача ему всё же улыбнётся, можно будет не охотиться на следующий день. После Лето вернулся к облюбованному месту и потратил немало времени, чтобы развести костёр. Когда дымившие и коптившие ветки наконец занялись пламенем, уселся ближе к огню и прикрыл глаза, вызывая в сознании обожаемый образ.

Хюрем выглядел таким живым, словно действительно находился прямо перед Лето. За то время, пока они были вместе, Лето запомнил любимые черты в точности, и теперь без труда наслаждался видением. Немногим позже он сосредоточился сильнее, отгоняя удовольствие, окуривающее фигуру омеги, стоило той появиться перед мысленным взором. Лето уже догадывался, что, возможно, сумеет ощутить Хюрема и на более далёких расстояниях, как мог делать это в черте города, и сейчас собирался проверить догадку.

Что такое духовная и ментальная практика, Лето знал с детства, и решил опробовать выученные приёмы для других целей. Прежде всего, имея перед собой образ Хюрема, он представил, как из середины полупрозрачного тела омеги вырастает стрела. Длиной от локтя до кончика среднего пальца, она оказалась чёрной. Лето не наделял мысль цветом и формой намеренно, но даже и не думал противиться, полностью доверившись собственному сознанию. Затем он стал представлять, как эта стрела раскручивается в одном из направлений. Сначала медленно, затем всё быстрее, стрела завертелась волчком.

Окрепший образ омеги, полный неясных теней, смотрел прямо на Лето, и он, поддавшись внезапному порыву, приподнял веки, не давая взгляду сосредоточиться. Омега сидел напротив, по ту сторону слабо чадившего костра, скрестив под собой ноги и прикрыв глаза, в точности отражая положение тела Лето. Стрела продолжала раскручиваться, оставляя альфу наблюдать. Ускорить процесс было невозможным, иначе вездесущий ум мог обмануть, захватив иллюзию и исказив правду, выдавая желаемое за действительность.

Долго ли, коротко, но вот пламя стало затухать, позволяя Лето наблюдать, как едва уловимо замедляется стрела. Наконец она замерла, указывая в том направлении, в котором он двигался весь последний день: вдоль реки, на юго-запад.

Сложив ладони на груди, Лето поблагодарил великого Аума за помощь, как учил наставник, и, пожелав Хюрему спокойной ночи, где бы тот ни находился, затушил костёр. Дым ударил по носу, возвращая обоняние, когда он готовился ко сну, не в силах дождаться нового дня, чтобы снова следовать за Хюремом.

Второй и третий день Лето продолжал идти, представляя, будто спешит к омеге. Когда ему чудился запах, таявший в воздухе так же быстро, как снежинка, упавшая на руку, Лето чуть изменял направление; когда его вдруг ни с того ни с сего тянуло в другую сторону, он послушно сворачивал. Вечером альфа неизменно разжигал костёр и представлял Хюрема. На третий день чёрная стрела в воображении не просто указывала путь, но устремлялась вдоль заснеженных барханов, растягиваясь нитью, и Лето представлял, как встаёт со своего места и торопится следом. Достигнув смазанного конца, когда она наконец таяла, Лето пришел в себя. Огонь давно потух, но это было не важно, поскольку теперь Лето не сомневался, что его старания приносят плоды: он чувствовал, что приближается к Хюрему.

О том же говорил пройденный на следующий день отрезок пути, который Лето покрыл до полудня. Пейзаж выглядел точь-в-точь, как в его воображении, пусть увидеть отпечатки стоп или другие оставленные омегой следы, Лето так и не удалось. Воодушевлённый, альфа летел вперёд, не заботясь о том, что он уже дважды повернул на запад и теперь двигался в направлении Барабата, забирая выше к северу.

Великий Аум был милостив, заботясь, чтобы желудок пребывал сытым. Силки оставались пустыми, но под ноги то и дело попадалась мелкая дичь. Один меткий выстрел — и Лето мог не волноваться о том, что пропитание отвлечёт его от дороги.

Четвёртый день близился к окончанию, когда он уже не сомневался, что чувствует запах Хюрема. Словно и не было нескольких пеших дней сквозь непроходимые сугробы, Лето перешёл на лёгкую рысь и не сбавлял шаг, пока не заметил впереди тонкую струйку дыма, заплутавшего в поросших березняком валунах.

Хюрем разжёг костер, обозначая, что больше не скрывается. Лето подходил к небольшому укрытому зелёными ветвями логову в томительном предвкушении. Только сейчас он вдруг вспомнил, что не видел любовника трое суток, но печали и тоски не было, сердце наполняла радость от скорой встречи.

Лето нырнул в скрытый проход. Таявший к завершению дня свет едва ли проникал внутрь, но этого и не требовалось. Руки прикоснулись и обняли затылок Лето, привлекая; в рот впился жадный поцелуй, и альфа почувствовал, как одежды на нём становится всё меньше. Тело обдало жаром, когда плоть соприкоснулась с плотью, позволяя бушевавшим внутри вихрям слиться воедино, стирая мысли прочь и оставляя блаженство чистого присутствия друг в друге.

Той ночью Лето позволил связать себя, не задумываясь, купаясь в молниях, пробивавших тело Хюрема, будто это руки омеги терзали его убийственным наслаждением. Один воздух наполнял лёгкие, одно пламя заставляло кипеть кровь. Лето больше не требовались глаза, уши и даже обоняние, чтобы отыскать Хюрема, где бы тот ни был. Единение казалось почти нестерпимым, как если бы двое занимали одно и то же место в пространстве.

Хюрем тонул в сладкой неге, понимая, что рассвет едва отметил небо первыми всполохами зари, и у них с Лето ещё целые сутки вдвоём. Голова полнилась любовным дурманом, но природа требовала своё, заставляя подняться на затёкших ногах и выйти вон.

На теле ни клочка одежды, но горячую плоть омеги не пугает морозный воздух. Тело режет его на части, позволяя ступням утонуть в снегу. Стоит оказаться на воздухе, как опасность касается края сознания, тут же увеличиваясь до размеров выстрелившего в небо утёса. Уже почти поздно, когда только что казалось так рано. Глаза Хюрема распахиваются и видят, как в тело несётся стрела, как она летит, чуть присвистнув, сорвавшаяся с натянутой пальцами тетивы, и вот она уже почти в груди, потому что омега, сморённый объятьями мальчишки, позволил себе позабыть об осторожности.

Хюрем слишком поздно понимает, что его застали врасплох. И первая его мысль не о спасении собственной жизни — время упущено, он уже почти мёртв, а о том, успеет ли он предупредить Лето. Альфа позади, в укрытии, пока невредим. Пожалуй, он ещё может закричать; дать знать, что враг подкрался незамеченным, и подарить Лето шанс на спасение. Это было самым главным. Его жизнь уже кончена. Он потерял её, позволив себе всё, чего так хотел. И мысль эта не пугает. За крошечную долю мгновения до того, как стрела оказывается в груди, Хюрем знает, что единственное, о чём жалеет, это о том, что его время с Лето кончилось так быстро. А больше жалеть не о чем.

По носу ударяет жаркий дурман имбиря и можжевельника. Волосы бьют по лицу, меркнет на мгновенье свет. Хюрем слышит, как глухо и натужно входит в тело наконечник стрелы.

Перед Хюремом замирает тело — тело знакомое от корней волос до кончиков пальцев; тело, чей запах Хюрем не забудет, даже если не вспомнит собственного имени; тело, скрывшее его от поднимавшейся над макушками леса зарницы. Тело, отнявшее стрелу, предназначенную сердцу Хюрема.

Стремительным движением Хюрем огибает Лето, заглядывая тому в лицо. На лице Лето нет ничего, кроме дикого страха — страха за него, за своего омегу. Они встречаются взглядом и Лето видит, что с Хюремом всё в порядке, по лицу его скользит облегчение. Хюрем опускает глаза, чувствуя, как останавливается ход его собственного сердца. В груди Лето торчит стрела. Она только что убила его.

Но это случилось всего мгновенье назад. Так недавно, что на белоснежной коже ещё не успела выступить ни единая алая капля бесценной крови.

Онемевшие чувства Хюрема взрываются вулканом. Он понимает всё разом. Слышит позади шум, оборачивается, ловя момент, когда сознание захлёстывает ярость. Он видит хорошо знакомое лицо, на котором первобытный страх осознания того, что вместо Хюрема стрелу получил Лето. Сын жреца Касты. Будущий муж младшего брата. В отдалении, с опущенным луком в руке, стоит Толедо Дорто.

Он понимает всё так же быстро, как и Хюрем. Его рука тянется за стрелой в колчан за спиной. Толедо совершил смертельную ошибку, и теперь его единственный шанс на спасение — убить того, кто всё видел: ненавистного омегу, повинного во всех несчастьях. Ему нужно убить Хюрема. А после отдать на съедение диким зверям. Отдать вместе с Лето. Толедо не хотел убивать наследника, но сожалеть поздно. Стрела уже пронзила сердце, и Каста не пощадит.

Толедо почти успевает натянуть тетиву, когда чувствует резкий удар в грудь, едва не сбивающий с ног. Его дыхание замирает, он не может пошевелиться. Опускает взгляд. Из груди торчит рукоять ножа. Такого же, как и у него, выданного для похода. Металла не видно вовсе, так глубоко он засел внутри. Толедо вдруг понимает, что острие прошло бы навылет, если бы не остановившее его древко, с такой силой выпущено смертоносное жало. А ведь он не видел ножа в руках Хюрема, когда тот выбрался из убежища.

Толедо смотрит на омегу. Тот ещё не до конца выпрямился после невероятного броска. Разве возможно было метнуть нож так далеко? С такой точностью и силой? То, что казалось преодолимым для стрелы, никогда бы не осилил нож.

Кто же этот Хюрем? Откуда у него столько мощи? Почему отряд не смог догнать его тогда, на охоте?

Толедо заторможенно отмечает, что, пожалуй, был прав, когда, наученный горьким опытом охоты, решил преследовать не Хюрема, а Лето, подозревая, что тот последует за любовником. Лето был так глубоко погружён в себя, стремясь вперёд, что не заметил таившегося на внушительном расстоянии преследователя. Толедо ступал по пятам, надев обувь, непохожую на ту, что носят раджаны. Его стрелы были привезены из-за моря, давным-давно, отцом. Запах он скрыл отваром и, если бы Лето кинулся в погоню после того, как он убил Хюрема, ни за что бы его не учуял. Этого и не случилось бы. Лето остался бы рядом с умирающим омегой, ведь тот оказался его парой, как верно угадал Виро.

Если бы только Лето не возник так внезапно прямо перед летящей стрелой, закрывая собой Хюрема, всё удалось бы, и у Виро не осталось бы соперника.

Наблюдая за этими двумя, Толедо понял, что младший брат прав — они пара. Пара всегда была слишком опасна, имея безграничное влияние на свою половину; а то, что этой парой являлся Хюрем, которого Толедо невзлюбил с тех самых пор, как тот стал поводом для их с Лето ссоры, только помогло укрепиться в решении. Толедо не мог оставить неспособного постоять за себя Виро на растерзание причудам Хюрема. Убить омегу было единственно верным выходом.

И ему почти удалось. Почти.

Колени подогнулись. Толедо рухнул в снег замертво.