Каторжник император. Беньовский

Глава двадцать четвёртая

Морис Август метался по мрачным комнатам усадебного дома в Вецке, словно зверь в клетке, не примирившийся с неволей. Натыкался на мебель и яростно ругался по-польски и по-венгерски, потирая ушибленные бока и колени. Срывал раздражение и гнев на гайдуках и на слугах, даже на безропотном Андреянове, ставшем теперь барским кучером.

С женой Беньовский по приезде в имение почти не разговаривал. Встретил её сдержанно, бесстрастно.

— Ты чем-то расстроен, Морис? — участливо спросила его Фредерика.

— Ещё бы не расстроен! Моя компания лопнула как мыльный пузырь. Мы разорены.

— Не отчаивайся, мой коханый. У нас есть ещё имение, земли. Мы, слава Всевышнему, не нищие.

— Сглупил я, Фредерика. Не следовало мне тратить силы и время на эту фиумскую затею. Надо было сразу обращаться к англичанам, американцам, создавать с их участием солидную компанию, плыть на Мадагаскар. Ведь я был богат и мог замахнуться на большое дело. Что осталось от богатства? Одни крохи.

— И не надо нам богатства. Займись имением, разводи лошадей. А твой далёкий остров пусть останется в приятных воспоминаниях.

— Ну нет, дражайшая супружница! — резко перебил жену Беньовский. — Мы ещё станем богаты, сказочно богаты. И будем властителями Мадагаскара.

— Ты ненормальный маньяк, Морис. Спустись на нашу грешную землю...

Но Беньовский уже не слышал и не хотел слышать, что говорила ему жена. Он продолжал метаться по комнатам обширного сумеречного дома, пока наконец не опустился в кресло, усталый и опустошённый.

— Мы разорены, — шептал он и проклинал свою обанкротившуюся компанию, Фиуме, компаньонов, египетских пиратов и дерзкого итальянца Альберти.

Фредерика хотела было войти в кабинет и заговорить с мужем.

— Что с тобой, Морис? Тебе плохо? Почему ты разговариваешь сам с собой?

— Оставь меня. Я должен сосредоточиться и всё обдумать, — недовольно ответил Беньовский и выпроводил жену. Он попытался взять себя в руки и трезво оценить всё, что произошло с ним.

Конечно, когда Морис Август с трагическим пафосом восклицал при встрече с женой: «Мы разорены!», это было некоторым преувеличением. На дне сундука в заветном мешочке ещё хранилось изрядное количество серебряных монет: гульденов, пиастров, луидоров. Часть того, что накопил он всякими правдами и неправдами во время пребывания на Мадагаскаре. Сохранилась и та сумма, которую он смог получить от саксонского коннозаводчика фон Вальде после кавалерийского наскока на его приграничное имение. Наконец, Беньовский воспользовался деньгами, вырученными от продажи имущества фиумской конторы фирмы. Так что далеко не всё он потерял в итоге краха компании. Пожалуй, на эти средства, которыми он располагал на сегодняшний день, можно было совершить поездку во Францию и в Англию, чтобы заручиться поддержкой правительства одной из этих стран, не одной, так другой, заинтересовать в новом мадагаскарском проекте их деловые круги. Но всех его денег было мало, явно мало, чтобы в случае необходимости побывать в Америке, сколотить новую компанию, подобрав компаньонов, внести свою долю капитала, арендовать или закупить корабль. Много нужно денег для осуществления этих честолюбивых планов, ох как много!

Проведав о возвращении Беньовского, приехали гости — семья соседей-помещиков. Морис Август не вышел к гостям, сказавшись больным. Он запёрся в кабинете и размышлял над тем, каким образом можно достать необходимую сумму. Обдумывал возможность закладки имения. Убедил себя, что этот вариант на крайний случай. А вот продать обширный лесной массив, простирающийся по склонам Карпат, стоило бы. И покупатель находится — граф Гейза, самый богатый из соседей. Граф планомерно округлял свои поместья, скупая окрестные земли у разорившихся помещиков.

В ближайшие дни Морис Август отправился к богатому соседу и без лишних предисловий предложил купить лес на горных склонах.

— Что вас заставляет, дорогой сосед, лишаться такого превосходного лесного массива?

— Нужда в деньгах, граф. Хочу совершить большое путешествие.

— И только?

— Нет, не только. Хочу вложить деньги в одно прибыльное дело.

— Тогда Бог в помощь. Я готов купить ваш лес. Там, кажется, водятся кабаны?

— И кабаны, и косули, я не говорю уже о зайцах и всякой дичи. Иной раз и медведи заходят.

Граф Гейза, человек скаредный, прижимистый, предложил свою цену, составлявшую примерно четвертую часть реальной цены. Беньовский с такой ценой не согласился. Начался нудный и долгий торг, как на восточном базаре. Сошлись на компромиссе. Граф первоначально названную сумму удвоил. Морис Август согласился, хотя и понимал, что продешевил.

Не откладывая дело в долгий ящик, поехали в город оформлять купчую. Беньовский извлёк из сундука несколько ювелирных безделушек, о существовании которых Фредерика не знала. В своё время они были куплены у торговца-индийца на Маврикии. Морис Август постарался теперь сбыть безделушки местному ювелиру. Все они: броши, кольца, серьги — большой ценности не представляли, и вырученная за них сумма не оправдала надежд Беньовского.

Новости по округе среди соседей-помещиков распространялись быстро. О сделке Мориса Августа с графом Гейзой узнал зять Беньовского, испытывавший очередные денежные затруднения. Они были вызваны последним карточным проигрышем и надвигающейся уплатой процентов по закладной на имение.

Однажды старый дворецкий доложил Беньовскому:

— Опять этот чёртушка, чтоб ему неладно, было, пожаловал к вашей милости.

— Какой ещё чёртушка?

— Зятёк ваш.

— Гони его в шею. Скажи, барин болен. Не принимает никого.

— Разве его так просто прогонишь? Ему слово, он тебе по щекам.

— Где Иван, гайдуки? Выстави стражу у входа. Неужели целая орава не сладит с одним канальей?

Но Ласло уже гремел сапожищами по паркету, вваливаясь без приглашения в кабинет.

— Шурин, дорогой дружище! Рад тебя лицезреть. Давненько не виделись.

— А я вовсе не рад твоему непрошеному визиту. Неужели ты, разбойник, не понял, что между нами нет ничего общего?

— Нескладной вышла наша последняя встреча. Если я в чём и провинился перед тобой, Бог нас рассудит. Сестра и племянники привет тебе шлют.

— Зачем пожаловал?

— Наслышан, что ты при деньгах, лес графу продал. Выручил бы по-родственному. Не ради меня, ради сестры твоей, детей наших.

— Ненадёжных людей деньгами не ссужаю.

— Пусть я дрянь, картёжник. Но сестра, дети...

— Сам в затруднении. Компания моя прогорела. Должен выплачивать большие долги компаньонам.

— Прибедняешься.

— Это уж не тебе судить.

Больших усилий стало Беньовскому отвадить гостя. Денег он зятю своему, конечно, не дал, как тот ни плакал, ни умолял. Ласло ушёл только тогда, когда Морис Август пригрозил ему возбудить судебное дело за разграбление имения.

— Нет в тебе родственных чувств, Морис! — высокопарно воскликнул зять, покидая негостеприимный дом.

— Какие могут быть родственные чувства к такому разбойнику? — бросил ему вслед Беньовский.

А Фредерика прибегала к своим женским ухищрениям, чтобы привлечь внимание мужа, оторвать его от навязчивых, упрямых дум, от кабинета, где он всё время занимался расчётами, склонясь над исписанными цифрами листками бумаги. Ухищрения эти не отличались изобретательностью. Хозяйка Вецке душилась изысканными французскими духами, облачалась в дорогие наряды, оголяя пышные белые плечи, надевала коралловое ожерелье, индийские серьги с рубинами. Беньовский в конце концов поддавался уловкам жены, сажал её к себе на колени, сдержанно ласкал, целовал пышные плечи, не переставая думать о своём.

— Мы ещё будем богаты, Фредерика, — говорил он. — Чертовски богаты. И мадагаскарцы встретят нас как своих властителей. Но чтобы начать прибыльное дело, нужны деньги. Большие деньги. А у нас таких денег нет.

— Не грусти, Морис. Что-нибудь придумаем, — ответила ему Фредерика. — Ты у нас находчив, изобретателен.

К ужину она вышла в атласном платье вишнёвого цвета, которое особенно нравилось мужу, и в алмазном колье.

— Посмотри на эту прекрасную вещицу, Морис, — сказала ему Фредерика. — Твой подарок. Ты рассказывал мне, что купил колье у богатого араба там, на Мадагаскаре.

— Купил, можно сказать, за бесценок. Венский ювелир, поставщик императрицы, дал бы за него сумму, превосходящую по крайней мере раз в пять мои затраты у араба. И мы обладали бы тогда теми средствами, которые нам необходимы для начала нового дела. Нового дела, открывающего путь к богатству.

— Так в чём же дело? Продай колье поставщику императрицы. Пусть его носит её величество или одна из её дочерей.

— Разве я могу распоряжаться тем, что мне не принадлежит? Я подарил тебе эту безделушку, чтобы доставить маленькую радость.

— Ты и доставил мне радость. Ты знаешь, Морис, я женщина не алчная. Меня радовали и скромные подарки, твои подарки. Роскошное колье впору носить королеве или королевской возлюбленной. Если оно так тебе нужно для успеха твоего дела, продай его венскому ювелиру. И я не буду на тебя в обиде.

— Как я благодарен тебе, коханочка! Ты так понимаешь меня. Но я вовсе не хотел бы лишать тебя такого ценного подарка. Мы ещё поразмыслим вместе, посоветуемся.

Морис Август говорил это, уже убеждённый, что колье непременно нужно продать. И в этом выход из положения, конец всем его финансовым затруднениям, возможность ехать в Париж, Лондон, за океан, создавать новую коммерческую фирму, снаряжать корабли. Он хорошо знал Фредерику и понимал, что за внешней покладистостью, уступчивостью в этой крайне избалованной женщине сильны тщеславие и обидчивость. Вряд ли ей хотелось расставаться с дорогим подарком. И вряд ли Фредерика была вполне искренна, когда называла себя женщиной не алчной и сама предлагала продать колье.

Поэтому Морис Август ещё и ещё раз возвращался в разговорах с женой к деликатной теме. Очень и очень горько было бы ему лишать любимую Фредерику такого прекрасного, истинно королевского подарка. Но пусть и она трезво поразмыслит и поймёт его. Продажа колье — это тот спасательный круг, который поможет выкарабкаться из бедственного положения, откроет путь к богатству. Фантастическому богатству. И тогда он, Морис Август Беньовский, сможет порадовать бесценную Фредерику новыми, ещё более дорогими подарками, какие и не снились ни одной из европейских монархинь. Жена соглашалась с ним, молча кивала головой и говорила покорно — пусть Морис поступает так, как считает нужным. Она верит в его благоразумие.

И конечно, Морис Август не делился с Фредерикой глубоким сожалением от своего опрометчивого поступка. Зачем он, собственно говоря, дарил украшенную крупными бриллиантами диадему графине Дюбарри? Бывшая фаворитка короля Франции Людовика XV — это минувшая страница истории. Полезной протекции, как прежде, она уже не окажет. Щедрым подарком сердце всё ещё привлекательной Марии Жанны он, Морис Август, не завоюет. Видите ли, честолюбивая графиня явно дала ему понять, что после венценосного любовника разделять постель с простым смертным было бы ниже её достоинства. А как бы сейчас пригодилась эта диадема! Она одна стоит целого состояния.

Решение отправиться в путь созрело у Мориса Августа быстро, как только он убедился, что Фредерика готова расстаться с драгоценностью. Жене он дал на сборы два дня.

— Собери самое необходимое. Едем в Вену, а дальше... посмотрим. Возьми с собой Ивана и горничную.

Речь шла о пожилой венгерке Зите, заменившей камчадалку, которая теперь была обременена маленькими детьми и определилась на кухню посудомойкой. Старшего Андреянова родила ещё в Париже, а уже в Вецке разродилась двойней, девочками, на зависть госпоже, недавно потерявшей маленького сына.

До уездного города доехали в своём экипаже. За экипажем следовала подвода с багажом и слугами. В городе наняли просторную карету. Беньовский настаивал, чтобы отправлялись дальше без задержек. В Пеште отказались от визита к родственнице Мориса Августа по материнской линии. А в Вене, заполучив номер в недорогой гостинице, Беньовский в первый же день поспешил узнать адрес известного ювелира, поставщика императрицы.

Ювелир, старый Гоухберг, из евреев-выкрестов, близкий ко двору, встретил Беньовского настороженно. Его рабочий кабинет выглядел мрачновато из-за решёток на окнах, напоминавших тюремные. В соседней комнате яростно лаял и царапался в дверь пёс-волкодав, почувствовавший чужого.

— Чем могу служить? — холодно спросил ювелир.

— Вас не заинтересует, господин Гоухберг, вот это?

Беньовский протянул ему футляр с драгоценностью. Поставщик императрицы долго рассматривал колье, вооружившись лупой, и не сразу произнёс:

— Откуда у вас эта вещица?

— Приобрёл на Востоке у араба.

— Я сразу понял, что это восточная работа. Не буду скрывать своего глубокого восхищения. Ваше колье бесценно. Однако...

— Что означает ваше «однако»? Колье вам не подходит?

— Я бы этого не сказал. У меня нет таких огромных денег, чтобы расплатиться с вами.

— Что же посоветуете мне делать? Пойти к другому ювелиру?

— Никто из венских ювелиров, кого я знаю, не в состоянии оплатить такую дорогую вещь. Вы правильно сделали, что пришли ко мне. У меня нет в наличии той суммы, которая необходима для покупки. Но это вовсе не значит, что старый Гоухберг несостоятельный человек. Я не имею обыкновения держать дома крупную наличность. Если бы грабитель хотел поживиться моими деньгами, ему не помешал бы и мой верный страж Клаус. Он в сущности добрый пёс, только крикливый.

Пёс в соседней комнате сменил лай на жалобный скулёж и стал ещё сильнее царапаться в дверь.

— Вы слышите, он всё понимает, что говорит его хозяин.

— Итак, вы хотели мне сказать, достопочтенный господин Гоухберг, я должен обождать, пока вы добудете деньги?

— Только пару дней. Завтра я побываю у моего банкира и немного потрясу мои сбережения.

— Договорились.

— Не хотите ли чашечку кофе? Отличный кофе, бразильский.

— Нет, благодарствую. Разрешите поинтересоваться, в какую сумму вы оцениваете колье?

— В очень большую сумму. Иначе старый Гоухберг, поставщик её величества, ничего не смыслил бы в драгоценностях.

И ювелир назвал сумму действительно внушительную, на которую можно было бы приобрести обширные поместья, корабли, вступить компаньоном в крупную фирму. Беньовский постарался скрыть своё приятное удивление. Он никак не ожидал, что старый хитрец ювелир будет так щедр. А почему бы не быть щедрым, если её величество проявит ещё большую щедрость? И Гоухберг никак не останется внакладе.

— Я познакомлю вас с моим Клаусом, — сказал, как-то вмиг потеплев, хозяин и открыл дверь в соседнюю комнату. С достоинством вошёл пятнистый дог датской породы ростом с доброго телка.

— Не пугайтесь. Моих клиентов Клаус не трогает.

Пёс обнюхал посетителя, положил ему на колени слюнявую морду и улёгся у его ног, поглядывая на Мориса умными, настороженными глазами.

На радостях Беньовский решил сделать Фредерике приятный сюрприз и пригласил её в концертный зал. Исполнялась последняя симфония композитора Франца Йозефа Гайдна[63], служившего у богатейшего венгерского магната, князя Эстергази. Князь располагал одним из лучших в империи симфоническим оркестром, для которого известный композитор писал музыку. Иногда, как это было и сегодня, произведения Гайдна попадали в репертуар и придворного оркестра. По такому случаю сиятельный магнат прибыл в Вену, прихватив с собой и композитора. Оба оказались в первом ряду, привлекая внимание публики — сверкающий золотым шитьём камзола, бриллиантовой орденской звездой и муаровой лентой через плечо Эстергази и худощавый, в скромном тёмном сюртуке Гайдн.

— Обратите внимание, в зале находится наш проказник Амадей, — сказал Беньовскому сосед в форме драгунского полковника и указал на одну из боковых лож.

— Какой ещё Амадей? — удивлённо переспросил Морис Август.

— Как, вы не знаете, кто такой Вольфганг Амадей Моцарт?

— Ах, Моцарт? Что-то слышал о нём. Кажется, музыкант, сочинитель.

— Не просто сочинитель, а гений. Несмотря на свои молодые годы, он уже прославился операми, пьесами.

— Каждому своё, полковник. Мне, например, не приходило в голову сочинять музыку. Зато, как говорят люди, я был неплохим служакой. Вам не довелось участвовать в войне за баварское наследство?

— Нет. Мой полк в это время стоял на турецкой границе.

— А я понюхал пороху в Богемии.

— Разве там шли военные действия?

— Больших боев не было, но отдельные стычки имели место.

Дирижёр взмахнул палочкой, и полились звуки гайдновской симфонии, светлые, бодрые, жизнеутверждающие. Беньовский не любил и не понимал симфонической музыки. Через несколько минут ему стало скучно. Прикрывая зевающий рот, Морис Август стал разглядывать сиятельную публику, а потом обратил свой взгляд на боковую ложу, на худощавого и моложавого человека с остроносым лицом. В нём угадывалась какая-то задиристость, ребяческий задор. Моцарт, откинувшись на спинку обитого бархатом кресла, делал ритмичные движения пальцами обеих рук, как бы дирижируя в такт вместе с музыкой. Гайдн же сохранял невозмутимое спокойствие.

В перерыве зрители устроили овацию композитору. Яростнее всех хлопал в ладоши и даже что-то выкрикивал Моцарт. Эстергази поощрительно похлопал Гайдна по плечу и что-то шепнул ему на ухо. Композитор поднялся с места, повернулся лицом к публике и низко поклонился, а потом подошёл к дирижёру и пожал ему руку.

— Браво, Гайдн! Браво, учитель! — послышался звонкий мальчишеский голос Моцарта.

— Как тебе понравился концерт? — спросил Беньовский жену, когда они выходили из зала.

— Скучновато. Лучше бы ты сводил меня на балет или весёлую итальянскую оперу, — ответила Фредерика. — Разве что увидели венское общество.

К ювелиру Морис Август отправился в сопровождении верного своего стража Ивана Уфтюжанинова, скрывавшего под полой казакина заряженный пистолет. Мера предосторожности была не лишняя — предстояло получить внушительную сумму денег.

Старый Гоухберг тщательно отсчитывал австрийские гульдены с портретами Марии-Терезии и её ближайших предшественников, укладывал их определёнными суммами в холщовые мешочки.

— Вот вам небольшой подарок по случаю удачной сделки, дубовый ларец с хитрыми замками, — произнёс ювелир.

Ларец, обитый медными пластинами и наполненный деньгами, оказался тяжёл. Его тяжесть почувствовал даже физически крепкий Уфтюжанинов, взвалив ношу на плечо.

— Будешь теперь, Иван, хранителем моей казны, — назидательно сказал Беньовский. — Головой отвечаешь за ларец.

— Понятное дело. Отвечаю головой, — пробурчал Уфтюжанинов.

Оставив Ивана в гостинице, Беньовский решил навестить Макса Бальдамуса, бывшего своего компаньона по неудавшейся фиумской компании.

— Какими путями? — встретил его полотняный фабрикант не то чтобы радушно, но и не враждебно. — Задумали создавать новую компанию?

— Правильно угадали, герр Бальдамус. Именно это я и задумал. Собрал кое-какой капиталец.

— Тогда Бог в помощь.

— Мало мне Божьей помощи. Хотел бы видеть вас в числе новых компаньонов с вашим предпринимательским опытом, авторитетом в деловом мире.

— Нет уж, увольте, голубчик. Над вашей затеей с самого начала висело Божье проклятье. Сколько денег на ветер пустили! Сына едва не потерял. Не принесёт удачи наш союз. Может быть, вам и повезёт на этот раз, а может быть...

Бальдамус не договорил и только махнул рукой.

— Огорчили вы меня, Макс, — с горечью сказал Беньовский.

— Что делать? Разуверился в вас. И куда теперь путь держите?

— Наверное, в Париж и Лондон, а потом за океан. Попытаюсь заинтересовать правительства моими проектами. Я ведь опять возмечтал вернуться на Мадагаскар.

— Лучше поезжайте прямо в Америку, в бывшие британские колонии. Они после провозглашения независимости называют себя Соединёнными Штатами. Там дело идёт, кажется, к полной победе над англичанами.

— Советуете податься в Америку?

— Ничего я вам не советую. Делюсь некоторыми соображениями. Американцы, как мне кажется, народ дерзкий, предприимчивый, нахрапистый. Вы же человек... извините за откровенность, авантюрного склада характера.

— Может быть, дорогой герр Бальдамус.

— С американцами вы бы легко нашли общий язык. А англичане и французы несколько старомодны.

— Говорят, в Америке процветает работорговля.

— Не могу судить. В Америке не бывал. Но чувствую, что людям вроде вас там раздолье.

Беньовский понимал, что венский фабрикант говорил с ним с известной долей иронии. И всё же слова Макса Бальдамуса запали в его душу. Не начать ли своё путешествие с Америки? Не подобрать ли среди предприимчивых американцев надёжных компаньонов?

— Едем, — коротко бросил жене Морис Август.

— В Париж? — спросила Фредерика, жаждавшая увидеть парижских знакомых, Нотр-Дам, Лувр.

— Нет, в Амстердам. А там сядем на корабль и поплывём к американским берегам.

— Но ты же намеревался ехать в Париж...

— Намеревался, да раздумал.

Ехали через южную Германию. Сделали короткую остановку в баварской столице. По старой памяти Беньовский заглянул в храм, в котором познакомился когда-то с отцом Мельхиором. Теперь там служил новый священник. От него Морис Август узнал, что прежний настоятель храма возглавляет одну из баварских епархий.

Амстердам встретил путешественников сырой прохладой и туманом. Город рассекали узкие прямые каналы, по которым сновали лодки и плавали стаями дикие утки. Вдоль набережных теснились дома с узкими фасадами и высокими черепичными кровлями.

В порту Беньовский узнал, что на днях отплывает к берегам Америки голландское торговое судно «Рейн». Не раздумывая долго, он договорился с капитаном и получил просторную каюту. Капитан, широколицый немолодой человек с пышными бакенбардами и неизменной трубкой в зубах, оказался приветливым и общительным человеком.

— Не впервые плаваете в Америку? — спросил его Морис Август.

— Да почитай два десятка лет пересекаю океан. А до этого плавал на Яву и в Малакку.

— О, вы, я вижу, большой знаток Америки! Хотел бы порасспросить вас об обстановке в бывших английских колониях.

— Прошу ко мне в каюту. Там и потолкуем. С вами супруга?

— Ей нездоровится с дороги. Пусть отдыхает.

Капитан представился Беньовскому как Вильем ван Вейден из Роттердама. Упомянул о своих предках, сражавшихся за независимость Нидерландов от испанского владычества.

— Граф де Бенёв, — назвался Морис Август. — Наша фамилия известна среди венгерских магнатов.

«Граф — это звучит посолиднее, чем барон. В Америке стану графом», — подумал Беньовский, довольный своей выдумкой.

Вот что узнал новоявленный граф от капитана ван Вейдена.

Несколько лет тому назад в Филадельфии заседал Континентальный конгресс, принявший декларацию[64]. Она отражала интересы богатых помещиков-плантаторов, торговцев, предпринимателей, желавших освободиться от опеки колониальных властей и стремившихся стать хозяевами положения. Колонизаторы ответили вооружёнными репрессиями, натолкнувшись на яростное сопротивление сторонников независимости. Началась освободительная война североамериканцев против Англии. Поначалу плохо вооружённые и слабо организованные, повстанческие силы постепенно набирались опыта, получили вооружение и снаряжение от европейских держав, желавших досадить англичанам, и превратились в регулярную боеспособную армию. Большую роль здесь сыграл главнокомандующий повстанцев Джордж Вашингтон[65], весьма способный военачальник и организатор.

— Что за человек этот Вашингтон? — перебил капитана Беньовский.

— Как вам сказать, граф? Он богатый помещик. По политическим взглядам скорее умеренный либерал, чем радикал. Рабства не одобряет, но и предпочитает не ссориться с его сторонниками. В народе пользуется большим уважением и авторитетом. Американцы убеждены, что Вашингтон станет их первым президентом, когда произойдёт замирение с англичанами и Соединённые Штаты получат международное признание.

— Американцы видят новое государство республикой?

— Большинство стоит за республику. Но есть и сторонники монархии, в частности среди армейских офицеров. Однажды они высказались: а почему бы главнокомандующему не стать королём Джорджем Первым? Узнав о таких высказываниях, Вашингтон скверно выругался и произнёс: «Монархия не для Америки».

— Откуда вам это известно?

— Осведомлённые американские друзья рассказывали.

— Вы считаете, что дни англичан в бывших колониях сочтены?

— Абсолютно в этом уверен. Основные силы англичан разгромлены. Вашингтон умело сочетал боевые действия регулярных войск с тактикой партизанской борьбы. Попытались было англичане перенести основные сражения в южные штаты в надежде заручиться поддержкой местных плантаторов-рабовладельцев, но из этой затеи ничего не вышло. И южане не поддержали англичан. Поэтому-то Вашингтон вынужден считаться с южными плантаторами и не настаивает на немедленной отмене рабства.

— Каковы в настоящее время позиции англичан?

— Они ещё продолжают удерживать некоторые торговые города на атлантическом побережье, в том числе Нью-Йорк. Этот город колонизаторы считают столицей уже не существующей, по сути дела, колонии. Чёрт бы их побрал, этих англичан!

И капитан разразился сочной морской руганью.

— Чем не угодили вам англичане?

— И вы ещё спрашиваете, граф? Да будет вам известно, что ещё в середине прошлого века мои соотечественники-голландцы на месте теперешнего Нью-Йорка основали своё поселение. Его назвали Новым Амстердамом. Англичане узрели в нашем лице нежелательных соперников и побоялись расширения нашего присутствия в Северной Америке. Захватив через некоторое время Новый Амстердам, англичане переименовали его в Нью-Йорк.

— Понимаю, капитан, причины вашей неприязни к англичанам.

— Пусть вас не удивит, граф, что в море мы выйдем под гамбургским флагом.

— К чему такой маскарад?

— Скорее маскировка. Нидерланды, как и Франция, пребывают в состоянии войны с Англией и всемерно поддерживают Соединённые Штаты. Если у берегов Америки нас остановит британское патрульное судно, флаг нейтрального вольного города Гамбурга послужит нам защитой.

— Такой ли уж надёжной?

— Пока нам удавалось обводить англичан вокруг пальца. Принимая нас за немцев, англичане предпочитают с нами не ссориться. Ведь некоторые немецкие княжества, например Гессен, на протяжении всей войны за независимость продавали Англии своих солдат.

— Слышал об этом.

За время плавания через Атлантику Морис Август не раз беседовал со словоохотливым капитаном ван Вейденом и постигал сложную обстановку на Американском континенте. Корабль держал курс на Филадельфию, временную столицу Соединённых Штатов. Беньовский делился своими планами с голландцем и поведал о цели своей поездки в Америку.

— В Штатах вы найдёте деятельных компаньонов, — убеждённо сказал ван Вейден. — Могу вам назвать имена некоторых дельцов из Филадельфии, Балтимора, Бостона.

Беньовский услышал незнакомые ему имена. Голландец давал характеристики американским дельцам, пояснял род их деятельности. Многим из них ван Вейден доставлял из Амстердама голландские товары: сукно, полотно, фаянсовую посуду, пряности с Молуккских островов, суматранский табак. Случалось, трюмы «Рейна» наполнялись и оружием, предназначавшимся для армии Вашингтона. Как капитан торгового судна, ван Вейден был доверенным лицом крупной голландской торговой компании. В числе её акционеров был и сам штатгальтер, наследственный президент Нидерландов из Оранского дома.

Чаще других ван Вейден упоминал имя Джона Крэга, богатого дельца из Филадельфии. Крэг владел компанией по производству строительных материалов и поставлял для армии Соединённых Штатов продовольствие и обмундирование. Ему-то и предназначалась большая партия сукна, заполнявшая один из трюмов судна. На армейских поставках Крэг быстро разбогател. Он был вхож к главнокомандующему, и Морис Август приметил это обстоятельство, выразив желание познакомиться с филадельфийским дельцом.

— Не составило бы вам труда, дорогой капитан, написать для меня рекомендательное письмо к Крэгу?

— А зачем оно нужно? — возразил ван Вейден. — Я вас лично познакомлю. Мы с Джоном многолетние друзья.

— Это было бы превосходно.

Филадельфия считается важным морским портом, хотя и находится на некотором отдалении от океана, в низовьях многоводной реки Делавер. Временная столица Соединённых Штатов выглядела городом шумным, сутолочным. На улицах можно было увидеть скопление экипажей, повозок, осёдланных лошадей, привязанных к коновязям и фонарным столбам, толпы людей, среди которых было много военных, словно город бестолково готовился к большой ярмарке. Дома старой английской архитектуры, не лишённые стилистической гармонии, соседствовали здесь с дощатыми постройками, как видно возведёнными наспех, без определённого плана.

К трапу «Рейна» приблизились возчики на экипажах, повозках. Они старались опередить и оттеснить друг друга, нещадно ругали конкурентов и зазывали на все лады пассажиров.

— Не внушает мне доверия вся эта компания, — сказал Беньовский капитану. — Чего доброго, ограбят по дороге в отель.

— Да будет вам известно, что в приличном отеле вы номера не получите, — убеждённо сказал ван Вейден. — Все номера заняты офицерами армии, новоявленными правительственными чиновниками, дельцами. Скорее всего вас отвезут на захудалый постоялый двор и там-то уж непременно ограбят.

— Порадовали. И что прикажете делать?

— Набраться терпения. Таможенный контролёр закончит осмотр судна, и я пошлю матроса к моему приятелю Крэгу. А пока полюбопытствуйте на этих разбойников с большой дороги.

— Мне вся эта братия скорее напоминает бродячий цыганский табор. Посмотрите на этого молодца в красной жилетке, одетой на голое тело.

— А чем плох вон тот верзила в клетчатой рубахе с пистолетом за поясом? Перед вами Америка, дорогой граф.

Крэг приехал в лёгкой двухместной коляске, позади которой шла продолговатая пароконная повозка с полотняным верхом.

— Скрипишь, старина? — приветствовал ван Вейдена Крэг и раскатисто рассмеялся, похлопав по плечу старого моряка.

— А ты, старина? — ответил в том же тоне капитан.

— Устал от дел. Армию надо кормить, одевать.

— Везу тебе добротное голландское сукно, обувь. Первым делом хотел бы договориться с тобой о разгрузке.

— О делах потом. Сукно и сапоги за день не прокиснут. Сперва отобедаем у меня.

— Приглашению твоему рад. Но я не один. Со мной богатая графская чета из Австрии. У графа де Бенёва интересные планы. Он тебя может заинтересовать. Это человек со связями в венском правительстве, был на французской службе, командовал экспедиционным корпусом на Мадагаскаре.

— Любопытно. Забираем графа и его жену. Едем, дружище.

— Они должны где-то остановиться.

— Хорошего номера в отеле сейчас не найти. Будут моими гостями.

— Спасибо тебе, Джонни.

Капитан представил Беньовским Крэга.

— Рекомендую, самый богатый человек в Филадельфии.

— Не берусь утверждать, что мой друг абсолютно прав, — сказал, усмехаясь, Крэг. — Богатство напоказ не выставляют. Кто самый богатый человек в нашем городе, один Бог ведает.

Беньовский почти не владел английским языком. С капитаном «Рейна» он без затруднений изъяснялся по-немецки и рассчитывал, что в обществе состоятельных американцев можно обойтись французским. Но, к его огорчению, Крэг скверно знал французский. Поэтому ван Вейден нередко приходил ему на помощь в беседах с Беньовским.

— Будете моими гостями. Американцы умеют быть гостеприимными, — приветливо сказал филадельфийский делец. Ван Вейден перевёл.

Крэг распорядился, чтоб Фредерику посадили в коляску рядом с кучером-мулатом. Мужчин он пригласил в повозку, куда загрузили и багаж.

— Не взыщите. Я человек неприхотливый. Для дальних дорог предпочитаю крытую колымагу. В ней можно и поспать, — сказал Крэг.

Его дом не отличался изысканностью архитектуры — унылый дощатый барак в два этажа. Похоже, он строился наспех, без всякой продуманной планировки, без претензий на комфорт. Первый этаж занимали контора и склад. Прямо из конторы узкая лестница с перилами вела на второй этаж в жилое помещение. Здесь Беньовским была отведена комната, довольно скромно обставленная, в два окна, выходивших на улицу.

— Всё же лучше, чем постоялый двор, — сказал Морис Август Фредерике в ответ на её сетования на неудобство жилья. Слуг разместили в пристройке, примыкавшей к другому крылу здания. Поэтому не так-то просто было дозваться Ивана или горничной Зиты.

Крэг не был гурманом и довольствовался скромной пищей. По случаю появления в доме гостей подали жареную треску с картофелем, омлет со свиным салом и, конечно, шотландское виски. Подавали на стол две взрослые хозяйские дочери, высокие блондинки. Старшая была замужем и выполняла роль хозяйки дома. Муж её Дик, присоединившийся к обществу, помогал тестю в коммерческих делах. Джон Крэг рассказал, представляя Беньовскому зятя, что собирается дождаться заключения мирного договора с англичанами, утрясти последние дела с армейскими поставками и передать руководство фирмой зятю.

— Переселюсь в соседнюю Пенсильванию на ферму к жене. Супруга моя Джессика вынуждена жить из-за своей хвори на лоне природы. У неё слабые лёгкие, и она плохо переносит влажный морской климат.

— Уходите на покой? — спросил его Беньовский.

— Упаси Боже, граф. Ни один деловой человек не стремится на покой, пока Всевышний не призовёт его к себе на небеса. Займусь хозяйством. У меня отменное стадо свиней и плантации клубники и томатов. Во время военных действий английские солдаты пограбили ферму. Но помаленьку восстанавливаю хозяйство. Наладил производство клубничного и томатного сока и успешно сбываю их на рынке.

— Дай вам Бог удачи.

— Спасибо за добрые слова.

— Вы упомянули, мистер Крэг, что ждёте примирения с англичанами. Насколько оно реально в обозримом времени?

— Англичане, по существу, примирились со своим поражением. Что им ещё остаётся делать? Старик говорит, что правительство Англии готово сесть за стол переговоров с американской делегацией. Скорее всего переговоры состоятся в Париже. Французы первыми протянули нам руку помощи, а теперь предлагают посредничество.

Беньовский понял, что стариком Крэг называл главнокомандующего. После обеда продолжалась деловая беседа. Морис Август рассказал хозяину о своих намерениях создать торговую компанию с непременным участием американских предпринимателей и отправиться с партией товаров на Мадагаскар. Крэг заинтересовался природными богатствами острова, его населением и тем, какие товары могли бы найти спрос у малагасийцев.

— Самые разнообразные, — ответил Беньовский. — В первую очередь ткани, домашняя утварь, инструменты, оружие.

— Я познакомлю вас с некоторыми дельцами. Уверен, что ваши планы их заинтересуют. Но должен предупредить вас — южане станут склонять вас к работорговле. Рабы-африканцы — основная рабочая сила на плантациях южных штатов, тогда как мы, северяне, рабство не одобряем.

— Мог бы я надеяться на содействие и поддержку властей?

— Фактическая власть в Соединённых Штатах находится в руках главнокомандующего.

— Насколько Джордж Вашингтон доступен для иностранца, пожелавшего с ним встретиться?

— Наш старик прост в обращении. Я запросто вхож к нему. Думаю, что он заинтересуется возможностью встречи с представителем Австрии, хотя бы и неофициальным. Австрия одна из крупнейших европейских держав, и Соединённые Штаты заинтересованы в признании со стороны австрийской монархии, в добрых отношениях между обеими странами.

— Я лично знаком с канцлером Кауницем и мог бы информировать его сиятельство о беседе с вашим главнокомандующим.

— Постараюсь устроить вашу встречу с Джорджем. В настоящее время старик пребывает в войсках, которые обложили Нью-Йорк. Но на днях он возвращается в Филадельфию.

Капитан ван Вейден возвратился на судно. Беньовские, усталые с дороги, отправились отдыхать. В доме Крэгов рано ложились спать.

В середине ночи Морис Август и Фредерика проснулись от гвалта и пальбы за окном. Окна спальни выходили на улицу. Гвалт и пальба не прекращались. Беньовский вскочил с постели и, раздвинув оконную занавеску, увидел прелюбопытное зрелище.

— Присоединяйся ко мне, Фредерика. Увидишь такое представление... Американское. Это интереснее, чем слушать Гайдна в венском концертном зале.

Жена выбралась из-под пухового одеяла и тоже подошла к окну. Наискосок от дома Крэга находился трактир «Ниагара». Шумная подвыпившая компания высыпала из дверей трактира на улицу. Люди что-то восторженно кричали, а некоторые палили в воздух из пистолетов. Несколько молодых людей вынесли на руках женщину в пёстром платье и понесли её к коляске. То была трактирная певичка, пользовавшаяся успехом у завсегдатаев. Коляска с певичкой тронулась, а многие ещё долго бежали следом за ней, выкрикивая восторженные слова и стреляя в воздух. Потом завязалась драка, вылившаяся в яростное побоище. Опять не обошлось без криков и пальбы. Появилось отделение солдат, утихомирившее и разогнавшее толпу прикладами. На земле остались лежать двое побитых драчунов.

— Это Америка, — сказал с язвительной иронией Беньовский.

— И такое зрелище будет продолжаться еженощно?

— Об этом мы спросим у хозяина.

К завтраку Фредерика не вышла из-за головной боли. После шумного уличного представления она так и не смогла уснуть. Узнав, в чём дело, Крэг обратился к младшей дочери Нэнси:

— Взяла бы ты с собой графиню погостить на ферме. Пусть наша гостья полюбуется прекрасными пейзажами Пенсильвании, попьёт парного молока, полакомится клубникой, увидит наших скакунов.

Хозяин через переводчика-зятя объяснил Беньовскому, что Нэнси отправляется проведать больную мать и пробудет на ферме неделю. Она могла бы взять с собой графиню. А граф может тем временем заниматься деловыми встречами. Морис Август согласился, что это превосходная идея. Он не имел представления, чем бы занять Фредерику. Театров в Филадельфии не было, как и друзей. Не слушать же трактирных певичек или наблюдать уличные драки со стрельбой.

Уговорить Фредерику принять предложение хозяев и погостить на ферме в обществе младшей хозяйской дочери Морису Августу удалось без больших затруднений. В середине дня Фредерика и Нэнси выехали в Пенсильванию.

При содействии Крэга Беньовский встречался с местными дельцами, филадельфийскими, балтиморскими. Перед ним прошла целая галерея людей с разными характерами, темпераментами. Но всех их объединяла волчья хватка, жажда наживы, алчность. К Морису Августу они отнеслись с настороженным любопытством, старались выведать у него, какие выгоды принесёт им участие в мадагаскарской кампании, и держались выжидательно, на предложение участвовать в деле отвечали уклончиво.

Чопорный ирландец выслушивал Беньовского, кивал головой и помалкивал. Два брата с повадками лихих ковбоев раскатисто ржали по всякому поводу и без повода и с интересом расспрашивали, красивы ли девушки Мадагаскара и насколько они доступны. Они были многословны, но ухитрялись ничего не сказать по существу. Плантатор-южанин интересовался перспективами работорговли. Возможно ли приобретение на Мадагаскаре сильных и выносливых рабов? В южных штатах они сейчас в хорошей цене, так что продажа рабов была бы делом весьма и весьма прибыльным.

Беньовский уклонялся вступать в дискуссию о выгодах работорговли. По его убеждению, охота на рабов на Мадагаскаре могла бы осложнить его отношение с малагасийскими вождями и помешать осуществлению его честолюбивых планов. Они, эти планы, вырисовывались в его мозгу пока ещё не очень отчётливо. Главное же, что Беньовский вынес из бесед с американскими дельцами, — все они занимают выжидательную позицию и ждут замирения с англичанами. Любой коммерческий корабль Соединённых Штатов по пути в Атлантику или в Индийский океан может встретить английское военное судно, быть атакованным и захваченным в качестве военного трофея. Заключение мирного договора развязало бы деловым людям Соединённых Штатов руки и вселило бы уверенность в безопасности. Вот тогда и можно вести более предметные разговоры о создании компании для торговли с Мадагаскаром.

— Надо ждать мира, граф, — говорили ему собеседники.

Через несколько дней по приезде в Филадельфию Крэг сообщил своему гостю:

— Главнокомандующий вернулся из-под Нью-Йорка. Я только что говорил со стариком. Он готов завтра встретиться с вами. Хочу предупредить, что вы, граф, заинтересовали Джорджа как человек из Австрии. Он хотел бы поговорить с вами о перспективах развития отношений между нашими государствами. Старика интересует, окажется ли Австрийская империя в числе стран, готовых дружески поддержать наше молодое государство. К вашим же коммерческим замыслам Джордж никакого интереса не проявил. Это ваше личное дело. Так он и сказал.

Джордж Вашингтон принял Беньовского в своей резиденции, просторном доме, который в колониальный период занимал главный британский администратор Филадельфии. Главнокомандующий, человек с крупными чертами волевого лица, высоким лбом и пышными седеющими кудрями, пронзил Беньовского пытливым, строгим взглядом судьи.

— Крэг мне говорил о вас. Вы приехали из Австрии? — спросил он по-французски.

— Как частное лицо, сэр.

— Меня интересует, насколько вы влиятельны в своей стране.

— Судите сами, сэр. Я землевладелец из Восточной Венгрии. Богат. Командовал кавалерийским полком во время войны за баварское наследство. А до этого находился на французской службе, возглавляя экспедиционный корпус на Мадагаскаре.

— Если вы стремитесь поступить на службу в армию Соединённых Штатов, то вы опоздали. Ещё год назад мы нуждались в опытных военачальниках. Теперь же дело идёт к заключению мира. Мы вышли победителями. У вас есть влиятельные связи при венском дворе, в правительстве?

— Знаком с канцлером Кауницем. При его прямом содействии я получил под своё командование полк.

— Как вы считаете, будет ли Австрия проводить дружескую политику в отношении Соединённых Штатов? Наша молодая держава нуждается в широком международном признании, в добрых связях с ведущими европейскими странами.

— В двух словах на ваш вопрос не ответишь, сэр. Наша престарелая императрица — женщина строгих монархических и консервативных убеждений. Она состоит в родстве почти со всеми монархами Европы. Вряд ли Мария-Терезия одобряет республиканское устройство вашей страны. Ведь вы, американцы, остановили свой выбор на республиканском порядке управления?

— Разумеется.

— Но надо иметь в виду преклонный возраст императрицы, которая, как говорят, очень больна. Её наследник Иосиф — человек более современный, понимающий дух времени. Убеждён, что с ним вы найдёте общий язык.

— Мы заинтересованы в добрых отношениях с Австрией, в торговых связях с ней. Передайте это канцлеру Кауницу.

— Боюсь, что не скоро окажусь на родине. Но о нашей беседе постараюсь информировать австрийского посла в Париже. Надеюсь, что посол сообщит о её содержании Кауницу.

— Вот и хорошо. Что привело вас, мистер Бенёв, в Соединённые Штаты?

— Создаю компанию по торговле с Мадагаскаром. Хотел бы видеть среди компаньонов и американских дельцов и заручиться поддержкой правительства Соединённых Штатов. Почему бы правительству не стать одним из ведущих её акционеров?

— Единственное, что могу вам пообещать... Власти Соединённых Штатов не будут препятствовать участию наших дельцов в вашем предприятии, не станут чинить им помех. Мы мыслим государство как демократическое, где права предпринимателей не ущемляются.

— Но разве Соединённые Штаты — я имею в виду не отдельных лиц, а государство — не могли бы заинтересоваться несметными богатствами Мадагаскара, пока ничейными? Мы выступаем как пионеры. А вы могли бы воспользоваться дорогой, проложенной нами. Идеальной формой политического устройства острова могла бы стать власть компании под протекторатом Соединённых Штатов.

— Пусть подобные задачи решают наши внуки и правнуки. А перед нами стоит более зримая цель. Взгляните на карту, граф. Перед вами Северная Америка. Вы видите на ней множество белых пятен. Сюда ещё не ступала нога европейца. Эти земли никогда не подвергались картографическим съёмкам, их богатства не исследованы. Здесь обитают независимые индейские племена, хотя номинально их земли поделены между французами и испанцами. Вы видите территорию нашего молодого государства, Соединённых Штатов. Она простирается от атлантического побережья в глубь материка не столь уж широкой полосой. Историческая задача американской нации сделать стремительный бросок на запад, перейти великую реку Миссисипи, покорить земли индейцев, вытеснить французов и испанцев и выйти к Тихому океану. Вся южная половина Североамериканского материка — это сфера наших жизненных интересов. Если это не сделаем мы, нас опередят другие державы. На запад хлынут волны переселенцев, они преодолеют реки, горы и пустыни. Это будет сильное и предприимчивое племя.

— А индейцы? Говорят, они воинственны.

— Индейцы — это вчерашний день в истории Америки. Индейцам придётся потесниться и покориться, либо мы их раздавим волной европейских переселенцев. Другого туземцам не дано. Мы превратимся в могущественное государство, простирающееся от Атлантики до Тихого океана. Вот тогда наши потомки задумаются над американскими интересами на других континентах. Может быть, их когда-нибудь заинтересует и ваш Мадагаскар.

— Вы нарисовали, мистер Вашингтон, впечатляющую картину.

— Она станет реальностью. А сейчас, простите меня великодушно, вынужден прервать нашу беседу. Ждут дела.

Главнокомандующий протянул Беньовскому руку для прощального рукопожатия. В памяти Мориса Августа осталась глубокая убеждённость Вашингтона в своей правоте, властная манера держаться, его пытливый, проницательный взгляд. Американец видел будущее своей страны — великой державы, простирающейся от океана до океана.

Беньовский продолжал переговоры с местными дельцами, отвечал на их расспросы и слышал уклончивые ответы. Замиримся с англичанами, тогда и посмотрим.

Возвратилась с пенсильванской фермы Фредерика с хозяйской дочкой, посвежевшая, переполненная впечатлениями. Поездкой осталась довольна. Мужу она рассказывала, как вдвоём с Нэнси совершали верховые прогулки по живописным окрестностям. Беньовский рассеянно слушал жену, отвечал на её вопросы невпопад, думая о своём. А думал он о недавней беседе с одним балтиморским торговцем, который, кажется, серьёзно заинтересовался планами Мориса Августа и обстоятельно расспрашивал его о потребительских возможностях рынка Мадагаскара. Фредерика уловила, что муж её не слушает, и обиделась.

— Тебе это не интересно, Морис?

— Да нет... Я этого не сказал. Собирайся, и едем.

— Куда ещё?

— В Париж. Завтра из Филадельфии отбывает в Санто-Доминго испанский корабль «Изабель», а оттуда он держит курс к берегам Европы.

Капитан «Изабели» Моралес, моложавый человек с клинообразной бородкой, напоминавший средневековых грандов с картин испанских художников-классиков, был галантно учтив с пассажирами и груб с матросами. Он счёл необходимым навестить Беньовских в их довольно скверной каюте.

— Польщён, что среди моих пассажиров оказались такие знатные лица. Как устроились, граф? Плывём к берегам Гаити. Этот остров открыл Христофор Колумб, великий испанец.

— Насколько я знаю, Колумб был генуэзцем, — возразил Беньовский.

— По рождению да, но это несущественно. По духу он был испанцем и служил верой и правдой испанским монархам Фердинанду и Изабелле[66]. В Санто-Доминго всё пропитано духом великого испанца. Обратите внимание на старинный собор, в котором покоятся останки мореплавателя.

— Непременно последую вашему совету, капитан, и побываю в соборе, чтобы поклониться праху вашего великого испанца. Говорят, что на Гаити процветает торговля рабами. Это правда?

— Можно сказать, что Санто-Доминго один из центров работорговли в Карибском бассейне. Убедитесь сами.

— И вы одобряете, дон Моралес, работорговлю?

— Что делать. Такова Господня воля. Чернокожим африканцам Всевышний предписал трудиться в поте лица на белых господ. Это открывает им путь к истинной церкви, небесной благодати. И я грешен, сознаюсь... На этом самом судне доставлял не раз в Америку партии рабов из португальской Анголы.

— Как же вы их доставляли?

— В самом обыкновенном грузовом трюме.

— Не покажете мне ваш трюм?

— Стоит ли? Там слишком дурной запах. Никак не выветрится.

— Всё же покажите, капитан.

— Коли вам так интересно... Уж не собираетесь ли и вы заняться работорговлей?

— Не решил ещё.

Они спустились в трюм. Беньовский, подавленный запахами нечистот, какой-то кислятины, гнили, внезапно почувствовал подступающую дурноту. Запахи вызывали спазмы в горле, позывы к тошноте. Они, казалось, пропитывали скользкий пол, голые нары, всю атмосферу трюма.

— Не пытались ваши подопечные бунтовать?

— Попробовали бы! Держу вооружённую стражу. Для строптивых есть карцер с железными кандалами. Не угодно ли посмотреть?

— Нет уж, увольте.

— Одна попытка бегства всё же была. Когда негров выводили из трюма на палубу на прогулку, молодой сильный анголец оттолкнул стражника и бросился за борт. Беднягу растерзали акулы. Их много водится в Карибском море. Акулы всегда сопровождают корабль, трюм которого набит невольниками. Чувствуют, что здесь можно поживиться. Ведь многие рабы не выдерживают тяжкого плавания и умирают в пути. Приходится выбрасывать их за борт на радость прожорливым рыбам.

— Не рассказывайте, пожалуйста, об этом моей жене, капитан. Она дама впечатлительная.

В Санто-Доминго стояли несколько дней. Беньовские побывали в старинном соборе на мессе, постояли молча у саркофага с прахом Христофора Колумба. На одной из площадей города расположился невольничий рынок. Распродажа чернокожих подходила к концу. Оставалась нераспроданной лишь небольшая группа, в основном старых и немощных. Покупатели критически оглядывали африканцев, ощупывали их мускулы, отпускали скептические замечания. Одного пожилого тощего негра всё же купили. Покупатель, благообразный седой господин, долго рядился с работорговцем, пока они не сошлись в цене. Когда проданного раба уводили, другой негр в жиденькой толпе разразился громкими рыданиями. Оказалось, что это родной брат того африканца, которого уводил покупатель.

Вероятно, братьев разлучили навсегда. К рыдавшему подошёл дюжий надсмотрщик и ударил его плетью, чтобы тот умолкнул.

— И ты хочешь заняться этим жестоким делом, торговать людьми? — спросила Фредерика мужа.

— У меня другие планы. Но, возможно, придётся посчитаться с компаньонами.

— Зачем тебе такие компаньоны?

Беньовский ничего не ответил жене.

Атлантику преодолели благополучно. Только в районе Канарских островов пришлось перенести лёгкий шторм. Судно бросило якорь в Валенсии, на средиземноморском побережье Испании. Там пересели на небольшую французскую шхуну, доставившую Беньовских и их слуг в Марсель. А потом началось путешествие по дорогам Франции в просторном дилижансе.

Опять мелькают, словно в причудливом разноцветном калейдоскопе, разнообразные лица. Длинной чередой проходят перед Морисом Августом торговцы, спекулянты, промышленники, судовладельцы. Ведутся переговоры, долгие и нудные. Потом выясняется, что и один и другой — люди без всяких средств, нахрапистые авантюристы, желающие внезапно разбогатеть. Есть и такие, которые дотошно расспрашивают Беньовского о Мадагаскаре, его богатствах и обитателях из чистого любопытства. Участвовать в сомнительном, по их мнению, предприятии они не намерены. Третьи занимают выжидательную позицию — а как другие? Людей, готовых безоговорочно участвовать в компании, находится мало.

Морис Август пытается заручиться поддержкой французского королевского правительства, напомнив о своей службе Франции. Не удастся ли получить для будущей компании официальную государственную крышу? Не согласится ли правительство взять на себя долю участия? Для начала он решает навестить старого знакомого, финансиста Шарля Бове, близкого к королевскому двору.

Финансист по-прежнему обитал в старинном особняке в районе площади Вогезов. Тот же изысканно-вежливый, элегантный племянник хозяина Люсьен Бове, его секретарь и помощник в одном лице, встретил Беньовского. Люсьен, отпустив бородку и облачившись в дорогой сюртук, украшенный массивной золотой цепью от часов, выглядел теперь более солидно.

— Давненько не видел вас, бригадир. — Такими словами встретил младший Бове гостя.

— Странствовал, воевал. Не было возможности наведаться к старым друзьям. Как здоровье вашего дядюшки?

— Слава Богу, сносно.

— Мог бы повидать его?

— Доложу о вас.

Кабинет господина Бове, заставленный старинной мебелью и всякими дорогими диковинками, показался Морису Августу ещё более тесным и переполненным антиквариатом. Появилась горка красного дерева с китайскими изделиями из нефрита и слоновой кости.

Бове принял непрошеного гостя сдержанно, хотя и вполне корректно, повторив ту же самую фразу, которую перед этим произнёс его помощник:

— Давненько не видели вас.

— Посчитал своим долгом, мосье Бове, засвидетельствовать вам своё уважение и посоветоваться.

И Беньовский пустился в пространные рассуждения о своём плане, пока Бове не перебил его:

— Я понял вас. Хотите создать частную компанию по торговле с Мадагаскаром...

— Используя свой опыт, знания этого острова.

— Создавайте на здоровье. Но что, собственно говоря, вы хотите от меня?

— Вашего участия в деле. Ваш авторитет в деловом мире Франции, ваш капитал придали бы компании значительный вес.

— Исключено, — жёстко ответил Бове. — Я и так один из главных акционеров Индийской компании. Она имеет права на коммерческую деятельность в бассейне всего Индийского океана. Не вижу целесообразности распылять силы и капитал, участвуя в иных компаниях. К тому же я не уверен в вашем успехе. Говорят, вы уже однажды прогорели.

— То было случайное стечение неблагоприятных обстоятельств. Столкнулись с пиратами, мошенниками... Поверьте, из фиумских неудач я извлёк необходимые уроки.

— Серьёзные коммерсанты, такие как мои компаньоны по Индийской компании, вряд ли заинтересуются вашим предложением. Зачем возводить на песке новое сооружение, когда уже есть испытанная временем надёжная постройка — Индийская компания. Партнёров вы, несомненно, наберёте. Но это будут второстепенные, если не сказать — третьестепенные дельцы без большого капитала, авантюристы мелкого пошиба, жаждущие лёгкой наживы. Авось повезёт — вот их девиз.

— Могу ли я надеяться на поддержку со стороны вашего правительства?

— И это исключено.

— Но почему?

— Да будет вам известно, что мосье Дюма, бывший губернатор Иль-де-Франса, вернувшийся с Маврикия, проведал о вашем появлении в Париже.

— Опять этот зловещий Дюма! Что ему от меня надо?

— Он предостерёг графа де Верженна от какого бы то ни было сотрудничества с вами. Дюма сравнивает вас с Теодором Нейгофом...

— Кто такой Нейгоф? И какое отношение к нему имею я?

— Разве вы ничего не слышали об этом немецком бароне, ловком авантюристе? Использовав движение корсиканцев против генуэзского господства, он ухитрился провозгласить себя королём Корсики.

— Теперь что-то припоминаю. И какова дальнейшая его судьба?

— Удача оставила Нейгофа. Обещанной помощи от других держав он не получил, сторонников растерял и вынужден был покинуть Корсику. Теперь этот остров во французском владении. А незадачливый король закончил свою жизнь в Англии.

— Всё, что вы мне рассказываете, очень интересно. Но я-то тут при чём?

— Дюма считает, что вы напоминаете барона Нейгофа. Вас роднит авантюризм и честолюбие. В своих компаньонах вы готовы, видеть лишь орудие своих планов. Экс-губернатор Иль-де-Франса допускает мысль, что вы стремитесь провозгласить себя монархом Мадагаскара, подобно тому как Теодор Нейгоф стал самозваным королём Корсики.

— Узнаю почерк этого канальи Дюма. Надеюсь, мосье, вы-то так не думаете?

— Ей-богу, не знаю, прав он или нет, считая вас большим мошенником и авантюристом. В чужую душу не заглянешь. Могу вам сказать одно — я вам не судья.

— Если бы я был мошенником и авантюристом, каковым считает меня Дюма, я не был бы обласкан его величеством, не заслужил бы ордена Святого Людовика и пожизненной пенсии.

— Знаю об этом. Дело не в том, что думает о вас Дюма и что наябедничал на вас графу де Верженну. Дело в трудных временах.

— Что имеете в виду?

— Посмотрите вокруг себя и убедитесь сами. Страна бурлит, третье сословие негодует. Шатается трон. Боюсь, что назревает страшный взрыв, подобный тому, какой пережила Англия при Кромвеле. Видите, нам сейчас не до Мадагаскара.

— Значит, не советуете обращаться к де Верженну?

— Ничего я вам не советую. Я не Бог, чтобы предугадывать настроения графа.

Уходил Беньовский от Бове растерянный, подавленный. Умудрённый опытом и годами финансист рассеял все радужные его надежды.

Всё-таки Морис Август попытался встретиться с министром, который когда-то замял его скандальное дело и помог ему с почётом покинуть французскую службу. Он обратился в канцелярию министра с просьбой о встрече с де Верженном. Канцелярия тянула с ответом. Граф не давал согласия на встречу, но и не сообщал об отказе.

В свободное от переговоров с дельцами и посещений канцелярий министра время Беньовский нанимал экипаж и совершал с Фредерикой прогулки по Парижу, шумному, суетливому, митингующему и веселящемуся. На набережной Сены коротали время пожилые рыбаки с удочками, лениво переговариваясь между собой. Перед главным порталом Нотр-Дама толпились нищие и девушки торговали весенними фиалками. Побывали Беньовские у Бастилии, превращённой в государственную тюрьму, которой суждено было в ближайшие годы пасть под натиском революционной толпы и исчезнуть с лица земли.

Но пока крепость охранялась усиленными караулами. Морис Август рассказал жене пару историй, скорее всего легендарных, о Бастилии, которые ходили в народе. При предыдущих Людовиках в казематах крепости будто бы долгие годы томился загадочный узник, постоянно носивший железную маску, скрывавшую его лицо. Что за личность скрывалась под железной маской, наглухо закованной хитрым запором? И во имя чего? На этот счёт приходилось выслушивать разные невероятные истории. Одна из них утверждала, что это был родной брат короля Солнце Людовика XIV, его двойник. Их мать, Анна Австрийская, родила двух мальчиков-близнецов. Старый король-отец с наиболее доверенными придворными, опасаясь будущей междоусобной борьбы братьев за трон, решили одного из близнецов надёжно упрятать. Судьба несчастного королевского брата-узника стала строгой государственной тайной.

— Это правда, Морис? — спросила Фредерика, потрясённая рассказом.

— Кто знает? Такова людская молва. Никто ещё достоверность этой истории с железной маской не подтвердил, никто её и не опроверг.

— Если это правда, то мне очень жаль узника. Бедняга.

— Скорее всего это легенда. С Бастилией связывают много всяких легенд.

Дважды побывали в театре. В первый раз ставили Мольера, в другой раз — Расина. Публика, не в пример сдержанным и чопорным венцам, была экспансивна и неистовствовала, приветствуя любимых актёров. Посетили студию старого знакомого Грёза. Модный художник познакомил гостей с новыми работами — те же слащавые, сентиментальные женские головки. На этот раз Беньовские ничего не купили у плодовитого Грёза, хотя мастер явно этого хотел, да и Фредерика приглядывалась к одному из портретов. Морис Август сказал своё веское слово жене: «Воздержимся на этот раз». Он стал теперь скуп, прижимист, перестал давать чаевые отельной прислуге. Жизнь в Париже требовала ежедневных расходов, а задуманное дело пока не сдвинулось с мёртвой точки.

Однажды Беньовскому посчастливилось встретить в коридорах министерства иностранных дел господина Обюссона, бывшего секретаря министра. Того самого, который когда-то снабжал Мориса Августа информацией и вознаграждался за свои услуги щедрыми подарками. Он теперь получил небольшое повышение и работал не в секретариате, а в другом подразделении.

— Рад вас видеть, дорогой друг! — приветствовал его Беньовский. — Отобедаем вместе?

Обюссон охотно принял приглашение. За обедом в средней руки ресторане разговорились. Министерский чиновник похвастал, что рассчитывает получить в ближайшее время место первого секретаря посольства в Испании. Беньовский выведал у собеседника, что тот, хотя и покинул секретариат, остаётся человеком осведомлённым. Ему известно, например, что министр де Верженн сознательно избегает встречи с Морисом Августом и вряд ли его примет. По-видимому, бывший губернатор Иль-де-Франса смог оказать на министра влияние негативного свойства. В своём предостерегающем письме на имя графа де Верженна Дюма всячески стремился доказать, что Беньовский честолюбивый авантюрист и мошенник. По существу, Обюссон подтвердил всё то, что Беньовский уже слышал от финансиста Бове, и проговорился, что правительство заинтересовано найти поставщика продовольствия для гарнизонов в африканских колониях Франции. С одним-двумя дельцами велись на сей предмет переговоры, но по каким-то причинам соглашения с ними не были достигнуты.

— Не попытаться ли вам, бригадир, взяться за это прибыльное дело? — сказал Обюссон.

— Стоит подумать, — ответил Беньовский.

Распрощавшись с министерским чиновником и возвратившись в отель, Беньовский предался размышлениям. Поставка разнообразного продовольствия в африканские гарнизоны могла сулить хорошие прибыли, если умело использовать капиталы компаньонов. Накопив солидные средства, можно перенести свою деятельность на Мадагаскар. Тогда-то он напомнит малагасийцам о своём мнимом королевском происхождении, признанном туземными вождями. Он бережно хранит поддельную эмблему, изготовленную для него арабским чеканщиком, которая якобы когда-то принадлежала великому властителю всей восточной части острова.

Не откладывая дело в долгий ящик, Беньовский принялся писать письмо на имя графа де Верженна, предлагая французскому правительству свои услуги в качестве поставщика продовольствия в африканские колонии. Он витиевато разглагольствовал об искреннем желании оказать услуги правительству его величества, использовать свой последний опыт работы, накопленный им в тропиках за время французской службы.

Ответ на это письмо из канцелярии министра де Верженна пришёл неожиданно скоро. Стоит его привести целиком. «Правительство Его Величества короля Людовика XVI, ознакомившись с Вашим предложением, высоко ценит Вашу готовность снова послужить Франции. Вы с достойным рвением уже послужили нам на Мадагаскаре как командир экспедиционного корпуса. И Ваша усердная служба была отмечена высокой наградой и другими поощрениями. К сожалению, мы не можем воспользоваться Вашим любезным предложением, так как в настоящее время уже ведём переговоры с группой парижских коммерсантов и в ближайшее время заключим с ними надлежащее соглашение. Примите уверение в искреннем к Вам уважении».

Письмо завершала подпись графа де Верженна.

— Лицемеры! — воскликнул Беньовский, прочитав письмо. От Обюссона он знал, что никаких переговоров с парижскими коммерсантами не велось. Правительство не было намерено вступать в какие-либо деловые отношения с Морисом Августом. Письмо, подписанное министром де Верженном, было вежливой формой отказа от услуг Беньовского. Возможно, и здесь не обошлось без влияния Дюма.

— Нам здесь больше делать нечего, — сказал Беньовский жене. — Собирайся. Едем в Лондон.

Уже в дилижансе, следовавшем из Парижа в Руан, Морис Август подводил итоги своего пребывания во французской столице. Господин Дюма, его недруг, сумел-таки порядочно навредить ему. Граф де Верженн отказался с ним встретиться. Правительство Франции с лицемерной вежливостью отклонило его услуги. Нескольких парижских дельцов он, Беньовский, сумел заинтересовать своими планами, и они дали своё согласие стать компаньонами будущей торговой фирмы. Дельцы не ахти какие крупномасштабные, не чета тому же Бове. Финансист оказался прав — за Беньовским вызвались пойти дельцы второстепенные, даже третьестепенные, без солидной репутации, без крупного капитала. Так что основание будущей торговой компании пока складывалось хиленькое.

И ещё Морис Август вспомнил с сожалением, что не исполнил обещание, данное Джорджу Вашингтону. Он не побывал в австрийском посольстве, не доложил послу о своём разговоре с главнокомандующим вооружёнными силами Соединённых Штатов о заинтересованности американцев в развитии добрых связей с Австрией. Не то чтобы он совсем забыл об этом, а откладывал визит со дня на день. Накануне же отъезда из Парижа, в спешке и хлопотах, Беньовский и в самом деле забыл о нём. В конце концов перспектива австрийско-американских отношений мало волновала его.

Лондон встретил Беньовских сырой завесой тумана. Газовые фонари плохо освещали улицы. В день приезда Морис Август постарался исправить свой промах и побывал в посольстве Австрии, передав послу содержание своей беседы с Вашингтоном. Сановный посол, украшенный громким аристократическим титулом, выслушал Беньовского без большого интереса.

— У нашей бедной Австрии слишком много своих проблем. Их создают соседи — турки, славяне, пруссаки, германские княжества. А Америка далеко за океаном и не представляет для нас первостепенной важности. Вы согласны со мной?

— Совершенно с вами согласен, ваше превосходительство.

— Вашу информацию я всё же сообщу канцлеру.

Беседуя с австрийским послом, Беньовский попытался разобраться в политической обстановке Англии. В отличие от французского короля или австрийского императора, ставшего единоличным правителем после недавней кончины матушки Марии-Терезии, нынешний британский король Георг III[67], как и его ближайшие предшественники, имел мало реальной власти. Она сосредоточена в руках парламента и лидеров влиятельных политических партий — тори и вигов[68]. Лидеры партий периодически сменяют друг друга на посту премьер-министра, а фигура короля остаётся чисто представительской. Недавно партии пришли к взаимному компромиссу и сформировали коалиционное правительство, которое возглавил Кавендиш, герцог Портлендский, человек доступный и общительный.

— Я бы хотел заручиться поддержкой британского правительства. Создаю компанию по торговле с Мадагаскаром. Приглашаю участвовать в деле и англичан.

— Напишите ходатайство на имя герцога. Уверен, что если не он сам, то кто-нибудь из его ближайших помощников примет вас и выслушает.

— Непременно последую вашему совету.

На следующий день стояла ветреная погода. Ветер, дувший со стороны Северного моря, развеял вчерашний туман. Лёгкое волнение охватило Темзу. Беньовский отвёз письмо-ходатайство, как советовал ему посол, в канцелярию премьер-министра, а потом отправился вместе с женой знакомиться с достопримечательностями британской столицы. В Лондоне они оказались впервые. На площади перед королевским дворцом играл шотландский оркестр волынщиков. Необычно выглядели музыканты-шотландцы в клетчатых юбочках. Полюбовались собором Святого Павла с украшенным колоннадой западным фасадом и удлинённым главным куполом. Собор был возведён в начале века вопреки сложившимся готическим традициям. Другой знаменитый лондонский храм, Вестминстерское аббатство, поражал утончённостью вычурной готики. Морис Август предложил зайти из любопытства внутрь храма, но Фредерика решительно воспротивилась.

— Мы же с тобой правоверные католики. А эти англичане схизматы, не признающие духовной власти Святого Престола. Пристало ли нам...

— Как тебе угодно, — согласился Беньовский.

Потом они отправились знакомиться с Тауэром, старинной крепостью на берегу Темзы. Её строительство началось ещё в конце XI века. Когда-то это была резиденция Вильгельма Завоевателя, первого короля из Норманнской династии. Башни Тауэра, сложенные из крупного, грубо отшлифованного камня, производили мрачноватое впечатление. Служитель крепости, облачённый в средневековый костюм, рассказывал, что первые постройки Тауэра, не сохранившиеся в своём первоначальном виде, были возведены, согласно преданию, ещё Юлием Цезарем. Королевский замок со временем стал политической тюрьмой. С историей Тауэра связаны многие мрачные истории и легенды, подчас кровавые. В одной из башен по приказу жестокого и коварного короля Ричарда III были умерщвлены его племянники, в которых он видел соперников. Во дворе крепости нередко совершались казни.

Теперь же по каменным плитам двора разгуливал крупный чёрный ворон с синеватым отливом перьев, важный и самодовольный.

— Обратите внимание на эту птицу, — сказал служитель. — Ей очень много лет. Она ещё помнит Оливера Кромвеля.

Ворон шагал, не отставая от служителя и склонив набок голову, и, казалось, внимательно прислушивался к его словам. Много видел на своём веку старый обитатель Тауэра в стенах легендарной крепости. Служитель вёл свой рассказ по-французски, узнав, что его посетители — иностранцы.

Ответ из канцелярии герцога пришёл на третий день. Рассыльный принёс в отель письмо с сообщением, что некто мистер Кронберг готов незамедлительно принять господина де Бенёв для беседы. От всеведущего рассыльного Морис Август узнал, что Кронберг — чиновник секретариата премьер-министра.

— Полагаю, что нам с вами будет легче объясняться по-немецки, — начал он на чистом нижненемецком диалекте. — Не удивляйтесь. Я из тех ганноверцев, которые прибыли в Англию в свите первого короля из нынешней династии. А вы австрийский немец?

— Нет, венгр. Если говорить точнее, в моих жилах смешались венгерская и польская кровь. Но немецким языком владею с детства.

— Вероятно, огорчу вас. Предложение ваше не заинтересовало британское правительство. Мы располагаем мощной Ост-Индской компанией под покровительством короны. Многие ведущие дельцы Великобритании и даже члены королевской семьи состоят её акционерами. Нет нужды в создании параллельной с ней компании.

— Но ведь моё предложение не связано со столь глобальными задачами, какие ставит перед собой Ост-Индская компания. Речь идёт о торговле с Мадагаскаром. Этот огромный и богатый остров пока что ничейная территория. Он остаётся в стороне от сферы интересов европейских торговых факторий на восточном берегу острова.

— Если нас когда-нибудь заинтересует Мадагаскар, наши интересы сможет представлять испытанная Ост-Индская компания.

— Значит, на содействие или участие британского правительства я рассчитывать не могу?

— Вы правильно меня поняли. Есть и ещё одно деликатное обстоятельство.

— Какое же?

— Вы не британский гражданин. А мы предпочитаем, чтобы в серьёзных государственных акциях участвовали наши британцы.

— Понял вас, сэр. Ганноверцы, конечно, не в счёт.

— Именно так, поскольку Великобритания и Ганновер связаны династической унией. Но всё, что я вам сказал, вовсе не означает, что вы лишены возможности создать частную компанию и привлечь в качестве компаньонов дельцов-англичан. Могу пожелать вам успеха.

— Что ж? Спасибо вам и за это.

Итак, английское правительство, как и французское, отказалось от какого-либо официального содействия Беньовскому или участия в его будущей компании, но не препятствовало его частной деятельности.

Вновь шли переговоры, долгие и нудные, с финансистами, торговцами, промышленниками, просто разбогатевшими людьми, у которых оказался в руках некоторый капиталец. Англичане показали себя более решительными и мобильными, чем французы. Они живее и охотнее откликались на предложение Мориса Августа. Нашлось десятка полтора дельцов, поддержавших идею создания компании. Договорились о проведении учредительной конференции. Беньовский рассчитывал и на приезд нескольких французов, всерьёз заинтересовавшихся возможностью стать его компаньонами. Они были извещены письмами. И здесь, в Англии, Морис Август вновь убедился, что хотели стать учредителями и членами компании дельцы далеко не первостепенные, а имевшие весьма ограниченный капитал. Были среди них и просто авантюристы, искатели приключений, не представлявшие себе чётких перспектив будущей деятельности компании.

Тем временем 3 сентября 1783 года англичане подписали с Соединёнными Штатами Версальский мирный договор, признававший независимость бывших американских колоний. Основная часть английских вооружённых сил в восставших колониях к тому времени капитулировала.

Беньовский мог видеть, что британские дельцы, с которыми он имел дело, по-разному отнеслись к Версальскому договору. Одни всячески поносили правительство, которое-де проявило слабость и нерешительность, не сладив с шайкой американских бунтовщиков во главе с Вашингтоном. В результате подобной слабости и нерешительности потеряны богатые заокеанские колонии. Яростно ругали французов и голландцев, оказавшихся на стороне повстанцев. Другие выражали глубокое удовлетворение замирением. Вот теперь-то можно наладить с американцами полезные деловые связи. Ведь в большинстве своём это выходцы из Англии, с которыми будет легко найти общий язык. Таких настроений придерживалось и большинство компаньонов Беньовского. Они советовали непременно привлечь в число акционеров компании богатых американцев, которые были им известны.

На учредительной конференции приняли решение о создании акционерной компании для торговли с Мадагаскаром.

Вёл конференцию Беньовский, называвший себя графом. Первым делом он предложил избрать открытым голосованием президент-директора. Какая же компания без руководителя? К предложению Мориса Августа, бесспорно метившего на президентский пост, компаньоны отнеслись настороженно. А один из них, Гратероль, высказался:

— Не рано ли, господа, делим портфели, ведь ещё не ведаем, каким капиталом располагаем?

— Резонно, — согласился другой компаньон, Кюрталь. — Пусть каждый из нас назовёт сумму капитала, которую он вносит в общий бюджет компании.

Компаньоны стали называть суммы, и, когда подсчитали общий капитал компании, он оказался не столь велик, чтобы затевать рискованное и дорогостоящее предприятие.

— Я-то думал, что имею дело с солидными и состоятельными компаньонами, — вспылил Беньовский.

— А чем вы лучше нас, граф? Какова ваша доля участия? — осадил его Гратероль.

Морис Август не стал с ним пререкаться, а сказал спокойно:

— Что будем делать, господа?

Наступило тягостное молчание, которое прервал Кюрталь:

— Выход один, господа. Едем в Америку и увеличиваем капитал компании за счёт привлечения новых акционеров, американцев. В Филадельфии и Балтиморе много энергичных и богатых дельцов, которые наверняка заинтересуются нашим делом.

С Кюрталем согласились. Необходимо участие американцев. Некоторые из акционеров имели родственные связи в деловом мире Соединённых Штатов.

— В Америке купим или арендуем корабль, загрузим его товарами и поплывём в Индийский океан, — высказался Гратероль.

— Но ведь компания не может существовать без руководителя, — настаивал на своём Беньовский. Он ещё надеялся стать президент-директором.

— Считайте себя временно исполняющим обязанности главы компании, — ответил ему Гратероль. — Отдаём должное вашему опыту, знанию Мадагаскара.

— Почему временно?

— Когда компания окончательно сформируется, своё мнение выскажут и американцы. Возможно, у них будут иные соображения на этот счёт.

— Стоит подумать о преимуществах коллективного руководства. Компанию мог бы возглавлять не президент, а президентский совет, — сказал Броссар, один из компаньонов.

«Тогда зачем, чёрт возьми, вся эта моя затея с компанией? Чтобы таскать для вас каштаны из огня и плясать под вашу дудку, господа?» — хотелось Беньовскому бросить в лицо собранию. Но он почёл за лучшее сдержаться и сказал миролюбиво:

— У нас ещё будет много времени, господа, чтобы посоветоваться. Решим все наши проблемы дружески, полюбовно. Полностью согласен с господином Гратеролем и другими. Едем в Америку. И постараемся увеличить наш капитал за счёт американцев.

— Вы согласны временно исполнять обязанности руководителя компании? — спросил Кюрталь.

— Почему бы нет? Когда речь пойдёт о выборе постоянного президент-директора и я окажусь в числе претендентов на этот пост, постараюсь привести вам некоторые аргументы в свою пользу. Поверьте, аргументы будут весомыми.

— О чём вы? — раздались голоса.

— Скажу вам в своё время.

— Вы нас интригуете, граф! — воскликнул Гратероль.

— Пока вам могу сказать одно, господа. Среди малагасийцев я пользуюсь большим политическим влиянием. Долгая история рассказывать, как я этого достиг. И кроме того, располагаю на Мадагаскаре крупной недвижимостью. Если бы я обратил её в капитал, то мог бы превзойти по своей доле участия всех остальных акционеров вместе взятых. Так что, господа, не пренебрегайте графом Беньовским. Он ещё будет вам полезен.

Акционеры молча переглянулись, а Гратероль заметил:

— Вы говорите загадками, граф.

— Все загадки рано или поздно раскрываются, дорогой компаньон, — ответил Морис Август. — Всему своё время.

Возвратившись в гостиницу, Беньовский объявил жене:

— Едем с компаньонами в Америку.

— Я должна собираться?

— Ты возвращаешься домой, в Трансильванию.

— Но почему ты избавляешься от меня?

— Объясню. В Америке к нам присоединятся новые компаньоны, и мы поплывём на Мадагаскар. Что меня там ждёт, не ведаю. Не хочу тебя, мою бесценную жёнушку, подвергать опасностям — тропической лихорадке, нашествиям москитов, неустроенности быта.

— Но это опять разлука. На многие месяцы или годы.

— Может быть, и на годы. Что поделаешь, Фредерика? От этой экспедиции зависит наше благополучие, возможность стать богатыми людьми.

— Зачем нам богатство, Морис? Мы и так не бедняки.

— Всё относительно, Фредерика. Мы с тобой средней руки помещики. А я хочу внушительного богатства, которое бы давало ощущение власти, превосходства над толпой. Я много настрадался в жизни. Испытал долю арестанта, ссыльного, скитался по белу свету. Разве не заслужил я право на власть и богатство?

— Тебе виднее, Морис. Иногда мне кажется, ты совсем забыл, что у тебя есть жена. На уме у тебя только деньги, деньги.

— Да нет же, милая...

— И ещё... Порой меня охватывает страх, предчувствие чего-то дурного. Боюсь, что ты совершишь безрассудный, отчаянный поступок, и это погубит тебя.

— Плохо ты знаешь своего Мориса. Если даже я задумываю совершить что-либо отчаянное, дерзкое, то поступаю при этом всегда расчётливо, продуманно.

— Так ли, Морис? Зачем ты называешь себя графом? Какой ты граф на самом деле?

— Каждому человеку свойственны маленькие простительные слабости. Виноват, немного грежу честолюбием. Ты меня осуждаешь?

Фредерика ничего не ответила, а только вздохнула. А Беньовский продолжал:

— Имея большие деньги, мы станем взаправдашними графами.

— Каким же это образом, хотела бы я знать.

— Очень просто. Купим графский титул у какого-нибудь нуждающегося владетельного немецкого герцога. Смехотворная система! Представь, если бы у нашего Ивана, поповского сына, оказалась куча денег, он мог бы купить себе графское достоинство. Только у него, в отличие от нас, никогда не будет кучи денег.

Далее Беньовский рассказал жене, что заезжал в австрийское посольство. Через неделю отъезжает в Вену с семьёй посольский секретарь, у которого кончается срок зарубежной службы. Секретарь не возражает, если Фредерика присоединится к этому милейшему семейству. От Вены до Вецке она доберётся сама в наёмной карете.

— Ивана отпустишь со мной?

— Нет. Он мне самому понадобится.

— Жаль. С ним я чувствовала бы себя увереннее.