Поймать Дэвида и остаться с ним наедине становилось все труднее. У него часто менялось настроение, он исчезал на весь день, появлялся поздно вечером и сразу же шел к себе. Иногда, причем всегда неожиданно, появлялся в мастерской, набрасывался на меня, словно голодный волчонок, быстро и жадно насыщался первыми ласками, устало засыпал на мне, а я, чтобы не разбудить, боялась дышать, неподвижно лежала и благодарила судьбу за эти счастливые минуты.
О его пробуждении я догадывалась задолго до того, когда он делал первое движение. Внутри себя в какой-то момент я начинала чувствовать его желание. Оно крепло во мне, оживало, наполнялось жаром, словно отдельное существо. И это было так удивительно, потому что Дэвид продолжал спать. Но я знала, что через несколько минут он поднимет лохматую голову, посмотрит на меня заспанными потемневшими глазами и припадет губами к моим губам.
А я, измученная этими томительными и одновременно сладостными минутами ожидания, нежно прижму его все еще расслабленное тело к себе, в надежде, что этот миг будет длиться вечность…
Но Дэвид уходил. Я пыталась его остановить, заводила с ним разговоры о том, что, как мне казалось, ему будет интересным: о Бритни Спирс, Памеле Ли Джексон, «Бэк Стрит Бойз». О бейсбольных командах и игроках, о новых фильмах и кинозвездах. Все было бесполезно.
Я накупила кучу бульварных журналов, спортивных, для подростков, брезгливо читала их, чтобы в следующий раз вовлечь в беседу, но единственное, что иногда останавливало его – это моя обнаженная грудь. Хотя после нескольких часов любовных игр он откровенно пресыщался и смотрел на меня, как мне казалось, с отвращением. А иногда и со злобой.
В тот день, когда я его встретила с девчонкой, он появился в мастерской не через полчаса, а через три. Но я его ни словом не упрекнула. В этот раз, торопливо насытившись, он не уснул, как обычно, а тут же встал и начал одеваться.
– Ты ненавидишь меня? – поймав его раздраженный взгляд, спросила я.
Он промолчал.
– Нет, правда, скажи, как ты ко мне относишься? – я старалась, чтобы это прозвучало шутливо.
– Не думаю, что тебе понравится мой ответ, – Дэвид отвернулся от меня и наклонился в поисках кроссовок.
– Попробуй, – все так же весело попросила я. Но от дурных предчувствий стало грустно.
– Я тебя, – начал он резко. Затем остановился и глухо сказал: – Ты все равно не поймешь!
– Почему же не пойму? Я напрягусь…
– Отстань. – Он раздраженно завязал шнурок. – Раньше ты говорила, что терпеть не можешь выяснять отношения.
Теперь он стоял во весь рост, возвышаясь надо мной, одетый, а я лежала на кровати голая, специально не прикрываясь простыней.
– А я и не выясняю отношения. Просто хочу знать, как ты ко мне относишься.
Я согнула ноги в коленях и подтянула их под себя, откинувшись на подушке, как бы невзначай провела рукой по груди и бедру, потянулась к смятой простыне, чтобы прикрыться.
Дэвид неотрывно смотрел на меня. Похоже, моя нагота сбивала его с толку. Он застыл надо мной с кроссовкой в руке.
– Подойди ко мне, – попросила я. – Сядь.
Он послушно сел на кровать, я, неотрывно глядя ему в глаза, спросила:
– Ты ненавидишь меня?
– Иногда, – слабо выдохнул он. Его расширенные глаза были глубокими и печальными.
– Почему?
– Не знаю. Иногда… я чувствую, что если тебя не увижу, не притронусь к тебе – умру. А иногда…
– Что – иногда? – я не могла удержаться и потянулась к нему, чтобы погладить по щеке.
– Я тебя ненавижу! – Жар от его дыхания обжег меня. – Я не могу смотреть на отца. Я боюсь, что он со мной сделает, если узнает… А иногда мне кажется, что он обо всем догадался! Каждый раз я даю себе слово , что прихожу к тебе в последний раз. Но это… как болезнь. Я все время хочу тебя. Даже когда с другими девчонками.
– Ты спишь с ними? – Печаль снова подкатилась к горлу.
– Отстань. – Он повернулся ко мне спиной.
Не говоря больше ни слова, я ждала пока он оденется и уйдет.
Несколько дней после этого разговора я его не видела. Вначале это меня радовало. Я даже собралась уехать в Нью-Йорк и провести там остаток лета, до тех пор, пока Дэвид не вернется в Сан-Франциско. Но к вечеру третьего дня поняла, что обманываю себя. Никуда я не поеду, а буду, как последняя идиотка, терпеливо ждать, пока он снова не захочет меня и не постучит в дверь мастерской, как всегда, голодный, нетерпеливый и раздраженный.
Но он не появлялся. Я ждала его, моталась между мастерской и домом. Презирая и ненавидя себя, медленно двигалась на машине по улицам нашего городка в надежде его встретить. Но мальчишка с утра исчезал, появлялся поздно, стараясь не шуметь, пробегал трусцой через кухню мимо гостиной, где мы с Ларри в полном молчании смотрели телевизор, в несколько прыжков поднимался наверх и закрывался у себя в комнате.
В один из вечеров я не выдержала. Когда стрелка на часах в гостиной приблизилась к двенадцати, я раздраженно спросила:
– Тебя не интересует, где он шляется весь день?
Ларри поднял голову от газеты, которую читал, и удивленно посмотрел на меня.
– Кто?
– Дэвид.
– Нет, не интересует, – он снова склонился над журналом.
– А зря, – не унималась я. – Может быть, он связался с дурной компанией или… наркотики…
– Спасибо, что беспокоишься о нем, но с Дэвидом все в порядке.
Ларри отложил журнал и внимательно посмотрел на меня.
Черт возьми, неужели в своих идиотских переживаниях я совсем потеряла голову и выдала себя?
– Я знаю, где он, поэтому не волнуюсь, – после паузы сказал он.
– Да. И где же? – равнодушно спросила я.
– У него появилась девчонка. Он влюбился. Говорит, что всерьез, как полагается в его возрасте… на всю жизнь.
Я всегда предполагала, что Ларри может быть изощренно жестоким! Интересно, в данном случае – жестокость от неведения или он все знает и мстит таким садистским способом?
– Влюбился? – голос все-таки дрогнул. – Замечательно. И в кого?
– Они живут где-то на 16-й стрит, между Фултон и Спринг, – Ларри снисходительно улыбался, словно хотел показать, что получает удовольствие от моей боли. – Ее отец – врач, уролог. Полезное родство. Так что, как видишь, я в курсе всего, что происходит с моим сыном.
– Ты уже поженил их? Тебе всегда хотелось его спихнуть кому-нибудь!
– Катья, что ты хочешь узнать? – он пересел с кресла ко мне на диван и взял за руку. – При чем здесь мой сын? Я чувствую, ты хочешь со мной поговорить, давай разговаривать. Не бойся, начни. Что бы ни было, я пойму. Или постараюсь понять.
Мне вдруг мучительно захотелось все ему рассказать, я потянулась к нему, он с готовностью всем телом двинулся мне навстречу. Но почему-то идущее от него тепло и нежность, так расположившие в первые минуты, вдруг показались искусственными. Его глаза были неподвижны, а углы губ – слишком напряженными. Я подумала, что он изо всех сил старается быть милым и понимающим, а на самом деле ждет подходящего момента, чтобы меня наказать. Неужели я совсем потеряла рассудок и могу поверить в то, что он меня поймет? Меня, влюбленную в его сына!
Я отвела его руки от себя.
– Пока мне нечего тебе сказать.
В его глазах погас ярко загоревшийся несколько минут назад блеск. Ларри встал, хотел что-то сказать, но хлопнула входная дверь, и он промолчал. Дэвид торопливо прошел на кухню.
Не знаю, что на меня нашло. Резко поднявшись, я положила руки на плечи Ларри, приблизила свое лицо, провела языком по его чуть раскрытым сухим губам, и громко сказала:
– Муж, а не пора ли нам в постель? С условием, что ты меня туда понесешь…
Его удивление длилось только секунду. Он обхватил меня двумя руками и поднял. Затем вприпрыжку, напевая что-то невразумительное, но бодрое, помчался по лестнице вверх.
Где-то на середине пути я увидела лицо Дэвида. Он стоял внизу, слишком далеко, и я не могла разглядеть, чего было больше в его глазах: отвращения, злости или насмешки.