Катья

ГЛАВА 32

Еще не до конца проснувшись, Катя почувствовала, как голову стянул жесткий обруч боли. Она перевернулась на спину, слыша свой громкий и протяжный стон. Ей показалось, что она куда-то проваливается, руки непроизвольно схватились за края кровати.

Катя открыла глаза. Дневной свет раздражал яркостью, головокружение замедлилось, но зато к горлу подступила тошнота. Конвульсии были такими сильными, что она только успела отвернуть в сторону лицо и, свесившись с постели, долго и мучительно выбрасывала из себя разъедающий горло фонтан.

Стало легче, но голова продолжала болеть. Катя встала, шатаясь, пошла в ванную. Соседки по комнате не было, в коммунальной квартире стояла тишина, взрослые ушли на работу, дети в школу, старушки разбежались по магазинам, только она проспала все на свете.

О боже, как сильно колотится сердце и как тяжело наклоняться! Но надо все убрать, пока не появилась Светка… Хотя как она может вернуться, если три дня назад уехала с группой художников на две недели в Карелию. Поэтому вчера Катя и завалилась сюда с этим… Как же его звали? Игорь? Нет, Олег. Или… А черт его знает! Какая разница, все равно она его больше никогда не увидит! Как не встретит и тех, кто попадался ей по ночам на московских улицах! Правда, других она к себе никогда не приводила, а этого заикающегося верзилу пожалела. Вернее, не пожалела, а напилась, да и комната была пустая, пожалела себя: почему-то в этот раз не хотелось валяться на холодном полу в подъезде какого-нибудь вонючего дома…

Если бы кто-то из ее друзей и просто знакомых узнал, что раз в два-три месяца, она «цепляет» на улице ночного прохожего, выбирая при этом самого грязного и убогого на вид, и, напившись, отдается ему где придется, никто бы в это не поверил. Неужели такое возможно, что красавица Катя Бурова, дочь уважаемого министерского работника, за которым по утрам приезжает черная «Волга», та самая Катя Бурова, отличница, талантливая молодая художница с будущим Гончаровой или еще там кого-то по ночам бродит по московским переулкам в поисках грязного бродяги?! Катя, которая среди ребят ее круга считается недотрогой и девственницей?! В это просто невозможно поверить, как никто не поверит в то, что солнце светит черными лучами.

Катя пустила сильную струю холодной воды и припала губами к крану. У нее свело зубы, но она глотала не переставая, чувствуя, как ледяная дорожка потянулась от горла к животу. Стало немного легче. Она налила воду в стакан, прижала его к виску, задыхаясь, поплелась назад в комнату и устало опустилась на кровать.

Временами казалось, что голова от накатывающих волн боли просто разорвется. У нее больше нет сил, отмывать рвотные остатки. Полежав несколько минут неподвижно, она потянулась к тумбочке и взяла несколько таблеток аспирина. Рядом с лампой увидела сложенные пополам пять рублей. Неужели этот идиот решил, что она проститутка и оставил ей деньги?! До чего же бывают тупые мужики! Она же ему сказала, что делает это ради удовольствия. Собственного удовольствия! Козел!

Ей захотелось расхохотаться, но вместо этого из глаз потекли слезы. Стало жаль себя. Проглотить большие таблетки было трудно, в горле стоял комок обиды на весь мир. Она жевала их, ощущая во рту горькую кашицу и чувствуя почему-то радость от того, что ей противно.

«Так тебе и надо!» – зло кружилось в голове.

Катя лежала, обхватив себя руками, трезвая и грустная. Боль вскоре ушла куда-то в затылок, стекающие по лицу слезы щекотали за ушами, опять захотелось смеяться.

Она ненавидела себя за то, что произошло вчера. Ей хотелось с собой что-то сделать, как-то все прекратить, а главное избавиться от самой себя, жалкой и грязной. Каждый раз после таких ночных вылазок она на несколько дней запиралась дома, отвернувшись к стене, впадала в забытье.

Зачем вчера вечером она снова потащилась на эту ненавистную улицу Воровского? Ведь был обычный день: сначала лекции в институте, затем рисование в мастерской, ужин в столовке консерватории с однокурсниками, потом… Катя пыталась вспомнить, что заставило ее помчаться туда, но не могла вспомнить даже, как она оказалась перед входом в подъезд дома номер 23.

Она приходила сюда несколько раз в году, в любую погоду простаивала, иногда до глубокой ночи, ожидая его возвращения. Он появлялся в разное время, всегда поздно и один.

Каждый раз, увидев его, она вздрагивала, прижималась к стене на втором этаже у окна в доме напротив, где пряталась, словно боялась, что ее заметят. Но он никогда не оглядывался, открывал широко дверь, привычно входил внутрь.

Катя ждала, пока он поднимется к себе на четвертый этаж, зажжет свет, снова пугалась, когда его фигура вдруг возникала в окнах с прозрачными занавесками, и уходила только тогда, когда в его квартире становилось темно.

О, как хорошо и подробно Катя изучила эти два окна, за которыми была его жизнь!

Она медленно и долго шла оттуда пешком, слезы высыхали, и злоба на весь мир становилась невыносимой…

Потолок, куда Катя неподвижно смотрела, расплылся, раздробившись на множество разноцветных искринок. Она старалась рассмотреть забавный рисунок из этих сверкающих углами песчинок. Почему-то он напоминал ей египетский орнамент с золотыми сочными листьями и яркими цветами, но от напряжения глаза устали, и она закрыла их.

Катя почувствовала, что ее уносит куда-то вверх…

Она проснулась от раздражающего стука и приглушенных голосов. Подняв тяжелую голову, она увидела двух мужчин, стоящих в дверях комнаты.

– В чем дело? – грубо спросила Катя, не сооображая, сколько сейчас времени и кто они такие.

Один из них подошел к столу и поставил две бутылки – одну с вином, другую с водкой.

– Отоспалась? В-в-вставай, будем п-п-п-продолжать гуляния! – весело сказал он. – Я своего друга п-п-ппривел, ты гов-в-ворила, что с тобой дев-в-в-чонка живет. Где она?

Катя вспомнила его. Это был тот верзила, с которым она познакомилась вчера поздно вечером в переулке рядом с рестораном «Узбекистан» и с которым сильно напилась. Он не совсем соответствовал образу тех бродяг, которых обычно выбирала ночью Катя Бурова после посещения улицы Воровского, но был дождь, и она устала. Идиотка! Знала же, что нельзя домой приводить, стоило только один раз изменить правилам – и вот результат!

– Никаких гуляний! – прокашлявшись со сна, зло сказала она. – Я занята! Уходи!

Второй гость неторопливо подошел к столу и сел. Катя посмотрела на него, сердце у нее часто забилось, ей стало трудно дышать. Она схватилась за одеяло и потянула на себя. Тот с любопытством следил за ней, и от этих насмешливых темных глаз голова ее закружилась, ей показалось, что она теряет сознание.

– Ну уж, уходи! Чем ты занята? – хихикнул верзила.

Он подошел и сел рядом. Катя рванулась от него и прижалась к спинке кровати с такой силой, что раздался громкий скрип.

– Осторожнее, кровать сломаешь! – верзила приблизился к ней, взявшись за конец одеяла, потянул на себя.

– Мы не вовремя? – мягко спросил тот, который сидел за столом. – У вас какие-то планы?

– Да какие там планы? – засмеялся верзила. – Давай, Светуля, позови какую-нибудь свою подружку, загудим… У него денег – лопатой греби!

Катя никогда не говорила своего настоящего имени, предпочитая называться именем соседки по комнате, словно желая отомстить ей за ее чистоту.

– Ну уж, лопатой, Витек, ты скажешь… Вас зовут… Света?

– Не прибедняйся! Может, не лопатой, так лопаткой! – он все пытался стянуть с нее одеяло. – Ну что ты п-п-п-прикрываешься? Может, с-с-стесняешься…

Он громко захохотал. Катя зло посмотрела на него. Оцепенение стало понемногу проходить, но сердце по-прежнему билось часто.

– Вы предпочитаете не разговаривать? – с насмешливой вежливостью спросил тот, кто сидел за столом. Катя испуганно, боясь встретиться глазами, следила за ним. А он равнодушно рассматривал комнату, спокойно возвращался к ней глазами, и она понимала, что он ее не узнает.

Верзила встал, подошел к шкафу с посудой, достал три чашки и, открыв бутылку водки, повернулся к ней:

– Что будешь – вино, водку?

– Ничего.

Она понимала: надо что-то делать, встать, выгнать их, принять душ, открыть окна для свежего воздуха! Запретить себе думать о прошедшей ночи и о прошлом вообще. Короче, вернуться к обычной жизни, независимо от того, хочется продолжать ее или нет…

– Выпей, легче будет! – верзила стоял рядом, протягивая чашку. Резко запахло водкой.

Катя поморщилась от подступившей тошноты. Заметив насмешливый взгляд сидевшего за столом, она резко взяла протянутую чашку, сглотнула и одним движением влила в себя водку. На секунду ей показалось, что больше она уже никогда не сможет дышать, ожог был такой сильный, что горло свела судорога, Катя закашлялась, прижав одеяло ко рту.

Верзила участливо склонился над ней.

– Светик, радость моя, о-о-о-осторожнее! Так и д-д-дуба дать можно!

– Опыт выпивания у вас, девушка по имени Света, судя по всему, недавний, – снисходительно улыбаясь, друг верзилы неторопливо поднес чашку ко рту, умело закинул голову и в один долгий глоток выпил содержимое. Затем, сжав до хруста челюсти, несколько раз повертел головой и выдохнул.

Ей стало легче. Сердцебиение почти улеглось. Не отрывая взгляда от гостя за столом, она сбросила одним движением одеяло и встала. На ней была короткая обтягивающая высокую грудь белая майка и сиреневые прозрачные трусики, через которые все отчетливо просматривалось. Ничуть не стесняясь, а даже наоборот, возбуждаясь от их заинтересованных разглядываний, Катя прошлась по комнате, открыла шкаф и достала бутылку с израильским апельсиновым соком.

– Запивать желаете, молодые люди? – игриво повертев бутылкой, спросила она.

Подойдя к столу и откровенно не спуская с сидевшего мужчины глаз, она села напротив. Его лицо вдруг посерьезнело.

«Узнал!» – мелькнуло у нее, и сердце снова забилось. Но через секунду она поняла, что ее радость преждевременна – он просто внимательно изучал ее тем особым мужским взглядом, который она часто ловила на себе на улицах Москвы.

– Лучше бы закусить чем-то, – подошел к ним верзила.

Катя взяла бутылку с водкой и налила в чашку.

– Кто поддержит компанию? – подняв, словно для тоста, вверх чашку, задиристо спросила она и, не дожидаясь ответа, выпила.

– Опять напьешся… – недовольно протянул верзила.

– А ты что, в папаши мне записался? Для того и пьем, чтобы напиваться, не правда ли? А тебя… вас, кстати, как зовут, а то нас не представили?

Катя чувствовала, что ее несет. Ей было и страшно и весело, она еще не знала, что сделает, но понимала: судьба подарила ей шанс, которого она ждала так долго!

– Валентин, – он по-прежнему внимательно, не улыбаясь, смотрел на нее.

– А меня – вы уже знаете как… Подойди, – позвала она верзилу,– снимай брюки, давай, давай, разве ты не за этим пришел?

Тот, посмеиваясь, послушно подошел к ней, взялся за пояс на брюках. Катя поймала его руки, отбросила их, расстегнула ему ширинку, спустила брюки, темные трусы и стала гладить в паху. Верзила суетливо захихикал, но продолжал стоять, чуть раздвинув ноги.

Она видела, как глаза Валентина покрылись влажной темной пеленой, а челюсти сжались. Он тоже смотрел на нее, иногда нехотя отводя взгляд в сторону, затем снова возвращаясь.

Верзила напрягся, потянулся вверх.

– У-у-у! – застонал он.

Катя отодвинулась и слегка толкнула его. Тот со спущенными брюками и трусами расслабленно попятился от нее, дойдя до кровати, повалился на спину:

– Ну елки-палки, высший класс, инфаркт можно схлопотать!

Валентин, улыбаясь, смотрел на нее. Подняв две руки, демонстративно похлопал ей в знак одобрения. Она поняла, что он по-прежнему не знает, кто она.

«Почему? Почему ты не узнаешь меня?» – хотелось ей закричать. Катя выпрямилась и подошла к кровати.

– Вставай, друг, ты свое получил – проваливай! Я твоим дружком займусь. Наедине…

Верзила сел, удивленно посмотрел на нее, затем на Валентина.

– Валька, так не пойдет! Мы же вместе хотели загудеть…

– Я сказала, убирайся отсюда, – грубо крикнула Катя.

Валентин молча, словно его это не касалось, продолжал сидеть за столом.

Верзила еще что-то канючил, жаловался на неверных друзей, на свою жалкую судьбу, но все-таки оделся и, уходя, подмигнул Валентину:

– Ну держись, она такое выделывает…

Валентин внимательно смотрел на Катю. За те восемь лет, что она его не видела, он изменился. Две длинные морщины вокруг рта, раньше еле заметные, теперь углубились и придавали лицу некую медальную значительность. Он отрастил волосы и, словно мафиози из итальянского фильма, зачесывал их гладко назад. Тогда он казался ей гигантом, а теперь перед ней сидел худой мужчина, судя по всему среднего роста, лет тридцати пяти, с тяжелым насмешливым взглядом и слегка сутулой спиной.

Ну что ж, Катенька, вот и на твоей улице праздник! – подумалось ей. – Гуляй, девочка. Вспомни годы слез, побег из дома, унижения, голод, избиения, крики по ночам, чувство вины, обиду, тяжелой ношей преследующую тебя каждый день. Свое развращенное, слишком рано приученное к наслаждениям тело, которое ты пыталась наказать, валяясь с грязными бродягами по параднякам. Вот он перед тобой, твой мучитель! Твой бог! Твоя детская любовь! Сегодня ты можешь делать с ним что хочешь, радуйся, Катенька!

Но веселиться не хотелось. Она двинулась к стулу, Валентин поймал ее за руку и резко потянул к себе. Он целовал ее в шею, грудь, крепко прижимая большими ладонями к себе. От него пахло как прежде, и от этого знакомого запаха Катя ослабела. Сколько лет она мечтала оказаться в его объятиях, как часто хотелось почувствовать силу и твердость его рук, ощутить боль и сладостное головокружение от его настойчивой и жаркой ласки! И сколько она плакала, думая о том, что этого никогда не случится.

Катя закрыла глаза. И снова его губы, его пальцы, как много лет назад, делали с ней что хотели, и она, уже ни о чем не думая, погрузилась в это странное слияние прошлого и настоящего.