Китайская интеллигенция на изломах ⅩⅩ века : (очерки выживания)

Вместо эпилога

Отношение руководства любой страны к духовным ценностям своего народа в известной степени определяется отношением к носителю этих ценностей — интеллигенции. Это верно и для Китая. При всей своей относительной немногочисленности интеллигенция на протяжении веков играла исключительно важную роль в жизни народа. Во второй половине ⅩⅨ столетия начинается процесс постепенной трансформации традиционной китайской интеллигенции в интеллигенцию, отвечавшую задачам модернизации Китая, обретения китайским народом национальной независимости и социального раскрепощения. Новая интеллигенция вставала под реформаторские знамена Кан Ювэя и революционные — Сунь Ятсена.

Компартии Китая ещё до образования КНР удалось привлечь на свою сторону значительную часть интеллигенции. Любовь к родине, ненависть к захватчикам побудили интеллигентов связать свою судьбу с коммунистами. Это заранее предопределило отношение большинства из них к новой власти. Кроме того, часть интеллигентов уже состояла в рядах КПК, и новый общественный строй вполне соответствовал их социальным идеалам.

В первые годы существования народной власти революционный энтузиазм помогал работникам умственного труда принимать идею «перевоспитания», которую им предлагало руководство. И хотя группа Мао Цзэдуна, прикрываясь клятвами верности марксизму, пыталась в ходе кампаний по «перевоспитанию» насаждать собственные взгляды, всё же многие видные идеологи в рамках тех же кампаний старались проводить в жизнь подлинные марксистские положения. Благодаря этому, несмотря на всю путаницу и сумятицу, создававшиеся маоцзэдуновцами, кампании приносили и некоторые положительные результаты. В то же время осуществлявшийся в первые годы народной власти курс на «использование» давал интеллигентам возможность работать с пользой для народа. «Многочисленна ли сейчас в нашей стране интеллигенция?» — ставил вопрос Мао Цзэдун в феврале 1957 г., выступая на совещании кадровых работников-коммунистов провинциальных организаций Шаньдуна, и отвечал:

Из 5 млн интеллигентов, говорил он чуть позже, «менее одного миллиона составляют члены партии, остальные четыре миллиона — беспартийные». И тогда же прикидывал: «В литературно-художественных кругах немало интеллигенции, тысяч 50 наберется? Будем считать 50 тыс.».

Результатом предпринятых компартией мер, направленных на решение задач подлинной культурной революции и осуществлявшихся с помощью Советского Союза и других социалистических стран, явился рост числа работников умственного труда и ускорение процесса становления новой социалистической интеллигенции.

За 20 лет, предшествовавших победе народной революции, из всех вузов страны было выпущено 185 400 специалистов различных профилей. А за период с 1949 по 1957 г.— 358 700 человек. В 1949 г. в стране было 205 вузов, в которых обучалось 117 тыс. студентов, а в 1957 г.— 229 вузов, причём общее число обучающихся в них выросло до 441 тыс. При этом число инженерно-технических вузов возросло с 31 до 47, в них было принято 29 500 новых студентов — началась усиленная подготовка инженерно-технических кадров, столь необходимых развивающемуся государству[1122].

Таким образом, несмотря на все «перегибы» и просчёты маоцзэдуновцев, первые годы строительства Нового Китая привели к количественному росту интеллигенции, к расширению её специализации, к серьёзным положительным сдвигам в её сознании, к изменению её социального состава.

Однако по мере усиления личной власти Мао Цзэдуна на судьбе интеллигенции всё больше сказывались его «идеи». Вся пропаганда и практика маоцзэдуновцев в этом вопросе показала, что они неизменно пытаются представить интеллигенцию как силу, чуждую народу, как потенциального носителя «перерожденческих», «ревизионистских» настроений. Отношение к интеллигенции весьма показательно для характеристики идейно-политического лица маоцзэдуновцев: только те, кто исповедовал мелкобуржуазный революционаризм, в корне расходившийся с марксизмом-ленинизмом, могли попытаться внушать народу некий страх перед людьми умственного труда. Не случайно носители «идей Мао Цзэдуна» в конечном итоге оказались бессильными решить в духе своих идеалов столь мучительный для них вопрос об интеллигенции.

Интеллигенция, сознающая свой долг перед страной и народом, оказалась одним из серьёзных противников, мешавших Мао Цзэдуну превратить страну в «лист белой бумаги», на котором он мог бы начертать всё, что ему заблагорассудится. Этот слой общества, знакомый с достижениями зарубежной культуры, в том числе и культуры стран социализма, с теорией марксизма-ленинизма, не мог согласиться с идеалом «казарменного коммунизма», навязываемым ему маоцзэдуновцами. И в то же время даже Мао Цзэдуну и его сподвижникам было ясно, что без интеллигенции, особенно без интеллигенции инженерно-технической, научной, страна обойтись не могла и не может. Вот почему Мао Цзэдун применяет к интеллигентам политику «кнута и пряника». «Пряник», как правило, не помогал, и тогда вновь начинались «проработочные кампании».

Во второй половине 50‑х — 60-е годы «проработки» стали непрерывными, а в годы «культурной революции» репрессии возобладали над всеми остальными методами воздействия. Когда Мао Цзэдун перешёл к решительным действиям, направленным на окончательный захват власти, он сумел поднять армию и хунвэйбинов и уже их руками расправился с интеллигенцией и с теми партийными и административными работниками, которые ему мешали, или на которых ему удобно было свалить вину за свои прошлые ошибки. Во имя своих целей маоцзэдуновцы не остановились перед тем, чтобы отбросить страну на много лет назад не только в культурном, но и в экономическом отношении.

К 1965 г., т. е. к началу «великой культурной революции», в Китае было 660 вузов, в том числе 43 университета, 237 промышленных и инженерно-технических институтов, 115 педагогических, 87 медицинских, 75 вузов сельскохозяйственного профиля[1123]. В течение последовавших за этим трёх лет выпускники не могли получать работу по специальности. Причиной тому была общая дезорганизация производства, да к тому же провозглашенное Мао Цзэдуном «слияние с рабочими, крестьянами и солдатами» требовало использования этих специалистов главным образом на чистке выгребных ям. А между тем в 1965 г. из стен вузов было выпущено не менее 170 тыс. человек. Хотя после вышеприведенных подсчётов Мао Цзэдуна, относившихся к 1957 г., общее число интеллигентов в стране возросло («семь миллионов несчастных», как определил в 1968 г. Роберт Тун, бывший сотрудник АН Китая, покинувший родину в 1962 г.), однако с началом «культурной революции» число людей с высшим образованием, работавших по специальности, значительно сократилось. Что же касается новых специалистов, то, если исходить из норм, принятых в КНР раньше, страна в 1967—1968 гг. недополучала 400 тыс. специалистов, в том числе 140 тыс. инженерно-технических работников, 90 тыс. педагогов, 50 тыс. врачей. А всего, как сообщал бывший министр просвещения и научных исследований ФРГ проф. Ганс Лойссинк, посетивший Китай в 1973 г., в результате «культурной революции» из творческой, профессиональной жизни выпало десять выпусков молодой научной интеллигенции: четыре-пять выпусков выпало в годы «культурной революции», а после 1970 г., когда были возобновлены занятия в вузах, должно пройти еще, по меньшей мере, 4—5 лет, «пока ситуация нормализуется»[1124].

Следует, однако, отметить, что отдельные отрасли науки и промышленности тщательно оберегались маоцзэдуновцами от лихорадки устраивавшихся ими кампаний. В период борьбы с «правыми» некоторые крупные физики и математики попали «под огонь», но, по-видимому, они подверглись лишь короткому «перевоспитанию», да ещё от них потребовали формального раскаяния; «Мао мог нападать на любых интеллигентов, но не на физиков — они были нужны ему»[1125]. Даже в период «культурной революции», когда маоцзэдуновская группировка призвала хунвэйбинов начать невиданную по размаху травлю тех, кому не доверял председатель, были приняты специальные меры, чтобы не поставить под удар учёных, представлявших особую ценность,— прежде всего тех, кто работал в области вооружений. Уже в самом «Постановлении ЦК КПК о великой пролетарской культурной революции» говорилось, что «нужно оберегать тех учёных и научно-технических работников, которые имеют заслуги»[1126]. Эти меры подчас не достигали цели, регламентировать «деятельность» хунвэйбинов не всегда удавалось, но урон в этой области всё-таки был минимальным.

В самом же тяжёлом положении оказались творческие работники и учёные гуманитарных специальностей. Первый, особенно ощутимый удар маоцзэдуновское руководство нанесло им в период борьбы с «правыми», предварительно попытавшись лозунгом «всех цветов» привлечь их на свою сторону. Однако и тогда борьба с ними, по всей видимости, не была для группы Мао Цзэдуна самоцелью. Не случайно выступления подлинно буржуазных правых элементов в тот период против КПК и Советского Союза фактически не встречали отпора. Может быть, Мао Цзэдун уже тогда задумал свой поход против китайских коммунистов и против нашей страны? Может быть, уже тогда он решил использовать выступления правых, чтобы их усилиями очернить перед огромной аудиторией партийное руководство различных ступеней и тех, кого его сподвижники вскоре стали называть «современными ревизионистами»? Однако вспышка контрреволюционных выступлений тогда, в 1957 г., стала угрожать его собственной власти, и это заставило его принять меры к их пресечению. Разгром интеллигенции в таком случае превращался уже в побочную акцию.

В период «культурной революции» наступление на интеллигенцию тоже явилось для маоцзэдуновцев трамплином для атаки на гораздо более серьёзного противника. Действительно, начав с обвинений интеллигенции в искажении «идей Мао Цзэдуна» в области литературы и искусства, обвинив затем гораздо более широкий круг лиц в борьбе против «генеральной линии, большого скачка и народных коммун», в «ревизионистском» стремлении наладить отношения с Советским Союзом, в попытках ограничить раздуваемую маоцзэдуновцами политическую борьбу рамками научных дискуссий и в тому подобных «преступлениях против социализма», группа Мао Цзэдуна сумела разгромить не только интеллигенцию, но и, по сути дела, всю партию.

В 70‑е годы маоцзэдуновцы снова занялись «урегулированием». Отсюда и зазвучавшие в пропаганде настойчивые призывы к неуклонному проведению «правильной пролетарской политики председателя Мао» по отношению к интеллигенции. Однако нетрудно было догадаться, что это — тактический приём, основные цели Мао Цзэдуна оставались неизменными. Прежними оставались и исповедуемые маоцзэдуновцами «идеи» в области литературно-художественной теории и практики. А упор на продолжение «перевоспитания» (с сохранением многих старых форм и методов) говорил о том, что группа Мао Цзэдуна по-прежнему не верила интеллигенции и не считала выполненной задачу полного подчинения её своей воле. Это свидетельствовало ещё и о том, что китайская интеллигенция, действительно, не была сломлена и при малейшей возможности найдёт в себе силы стремиться вернуть своему народу лучшие достижения культуры прошлого и настоящего, отнятые у него маоцзэдуновцами. И хотя трудно исчислить колоссальный ущерб, нанесённый за вторую половину ⅩⅩ века китайской культуре, неопровержимой остаётся ленинская мысль:

Сложный процесс восстановления культуры совпал с принятым новым руководством Китая на Ⅲ пленуме ЦК КПК 11‑го созыва в декабре 1978 г. планом «четырёх модернизаций». Без активного участия интеллигенции этот план был бы не осуществим.

Отмечая 30‑летие КНР, Компартия Китая решительно осудила курс Мао Цзэдуна, вылившийся в «культурную революцию». В утверждённом на Ⅳ пленуме ЦК КПК в сентябре 1979 г. юбилейном докладе заместителя Председателя ЦК КПК, председателя Постоянного комитета ВСНП Е Цзяньина «культурная революция» была охарактеризована как «потрясающее, чудовищное бедствие». Её организаторы пытались установить «диктатуру насквозь прогнившего и самого мрачного фашизма с примесью феодализма». Новое руководство страны «чётко отмежевалось от этого печального прошлого»[1128].

Возглавив руководство страной, Дэн Сяопин, лично переживший репрессии периода «культурной революции», достаточно решительно взял курс на то, чтобы её тени ушли в прошлое. Осенью 1980 — зимой 1981 гг. состоялся процесс над маоцзэдуновцами, которые были ближайшими сподвижниками «великого кормчего».

Двое из них — Цзян Цин и Чжан Чуньцяо — были приговорены к смертной казни, заменённой позднее пожизненным заключением. Суровые приговоры получили и остальные подсудимые.

Новые руководящие идеологические установки были сформулированы в июне 1981 г. на 6‑м пленуме ЦК КПК 11‑го созыва, который принял основополагающий документ «Решение по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР». В решении давалась реалистическая, но не такая резкая, как в докладе Е Цзяньина, оценка «культурной революции». Главная ответственность за «культурную революцию», безусловно, возлагалась на Мао Цзэдуна. Но это интерпретировалось как великая ошибка великого вождя, который был «великим марксистом, великим пролетарским революционером, стратегом и теоретиком»[1130].

С большими потерями миновав горнило пресловутой «великой культурной революции», интеллигенция Китая не утратила идеалы демократического социализма, не изменила идеям строительства новой китайской культуры с учетом еёе классического наследия и с приобщением китайского народа к достижениям мировой культуры. Китайские интеллигенты остались верны и особым дружественным связям с русской и советской культурой. В 1984 г. Китай посетила первая после двадцатилетнего перерыва делегация Общества советско-китайской дружбы. Она была приглашена для участия в торжественных мероприятиях, посвященных празднованию 35‑летия Общества китайско-советской дружбы. Возглавлял делегацию ректор Дипломатической академии МИД СССР, член коллегии МИД СССР, председатель правления Общества советско-китайской дружбы академик С. Л. Тихвинский. При посещении Шанхая делегации была предоставлена возможность увидеться с коллективом Шанхайской консерватории. К радости встречи примешивалась горечь пережитых лет. Старшее поколение профессоров и преподавателей консерватории, среди которых были выпускники Московской и Ленинградской консерваторий, выйдя навстречу советским гостям, со слезами на глазах повторяли: «Мы думали, что мы уже никогда не увидим вас!» Было видно, что эти люди прошли все круги ада, в который вверг Мао Цзэдун китайскую интеллигенцию.

В начале 1985 г. состоялись съезды творческих союзов. Но съезд ВАРЛИ, который по уставу должен был пройти в 1984 г., был отложен. Между тем в стране произошел настоящий издательский бум. В различных городах выходило свыше 560 литературных журналов, среди них 65 «толстых», и ещё 30 изданий, которые специализировались на перепечатке лучших произведений из других журналов. Насчитывались десятки литературно-критических, поэтических журналов, а также популярных печатных изданий, рассчитанных на самого широкого читателя. Общий тираж этой периодической литературной продукции достигал фантастической цифры в 260 млн экземпляров[1131].

Известный писатель Ван Мэн, в апреле 1986 г. ставший министром культуры, выступая в партийном журнале «Хунци», так оценил этот период развития творческой активности интеллигенции:

28 сентября 1986 г. 6‑й Пленум ЦК КПК 12‑го созыва принял «Постановление о руководящем курсе в строительстве социалистической духовной культуры». В Постановлении отмечалось, что «интересы модернизации в Китае требуют серьёзных усилий для распространения образования, науки и культуры в массах народа и повышения их уровня. Государство своей политикой, своими ресурсами должно обеспечивать развитие в этих областях со стороны различных социальных сил»[1133]. ЦК КПК подчёркивал, что высшим критерием оценки явлений культуры должна считаться их общественная полезность. Призывая деятелей культуры понять требования народа, неустанно повышать свои идейные, моральные и деловые качества, Постановление обязывало партийные органы привлекать работников культуры к участию в созидательной работе, к осуществлению реформ, поощрять материально и морально лучшие произведения в духовной сфере. В этом руководящем документе подчеркивалась необходимость строительства «духовной культуры, способствующей всесторонним реформам и открытой внешнеэкономической политике, отстаивающей «четыре основных принципа» строительства социализма с китайской спецификой. Давалось и определение главного объекта борьбы на идеологическом фронте — «буржуазная либерализация, т. е. отрицание социалистического строя и поддержка строя капиталистического, в корне противоречит интересам народа, широкие массы народа решительно выступают против неё»[1134]. В заключительной части Постановления подчеркивалось, что «уважение к знаниям, уважение к талантам есть важная проблема, ждущая дальнейшего разрешения в нашей практической работе. Действительное повышение статуса интеллигенции и полное выявление её роли, тесное сплочение и совместная борьба рабочих, крестьян и интеллигенции — всё это является надёжной гарантией успеха модернизации»[1135].

Основные положения этого Постановления нашли своё отражение и в документах ⅩⅢ съезда КПК, прошедшего в Пекине с 25 октября по 1 ноября 1987 г. В Отчётном докладе на съезде, с которым выступил исполнявший обязанности Генерального секретаря Чжао Цзыян, было подчёркнуто, что «в области строительства духовной культуры» произошли важные сдвиги.

Тем не менее в ряде городов страны прошли студенческие волнения, в которых приняли участие и деятели образования и культуры. Это дало повод партийным органам начать бескомпромиссную борьбу с «буржуазной либерализацией»[1137].

Думается, что эта кампания имела целью не только поставить преграды «тлетворному влиянию Запада», но и воспрепятствовать воздействию на китайскую общественность горбачёвских перестроечных ветров из Советского Союза. Вопрос о борьбе с «буржуазной либерализацией» подняла пекинская печать, которая осудила «именитых лиц, проповедующих буржуазную демократию», в то время как некоторые печатные органы «бойкотируют пропаганду марксистских взглядов»[1138]. Судя по постановке проблемы, борьба с «буржуазной либерализацией» отражала и какие-то столкновения мнений в высших эшелонах руководства партии и страны. Через неделю после этой публикации в Пекине состоялось расширенное заседание Политбюро ЦК КПК 12‑го созыва. На заседании выступил Ху Яобан с самокритикой в связи с ошибками, которые он, будучи Генеральным секретарем, допустил, нарушив принцип коллективного руководства партии. Эти ошибки, по его словам, касались политически принципиальных вопросов. Политбюро ЦК КПК на своём расширенном заседании удовлетворило просьбу Ху Яобана освободить его от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПК и единогласно избрало члена ПК Политбюро ЦК КПК Чжао Цзыяна исполняющим обязанности Генсека. Ху Яобан был оставлен членом ПК Политбюро[1139].

Вскоре стало известно об исключении из рядов КПК ученого-астрофизика, проректора Аньхойского технологического университета Фан Личжи, заместителя председателя Союза китайских писателей (СКП) Лю Биньяня и члена правления СКП шанхайского литератора Ван Жована. Двое последних ещё в 1957 г. были причислены к «правым» и сравнительно недавно реабилитированы. Затем в центральной прессе была раскритикована редакция основного литературного журнала «Жэньминь вэньсюе» («Народная литература») за опубликование рассказа «Высунь свой язык», в котором «оскорблялись национальные чувства тибетцев», что также было квалифицировано как проявление «буржуазной либерализации»[1140]. Главный редактор журнала новеллист Лю Синьу, получивший известность уже после «культурной революции», был отстранен от своей должности, но позднее восстановлен. Однако в 1990 г. его сменил на этом посту писатель старшего поколения Лю Байюй.

Для творческих работников была организована «учёба», в ходе которой их «перевоспитание» распространялось не только на идейные взгляды, но и на методы творчества, его формы. Всё это начало сковывать творческие возможности и снижать художественные достоинства произведений. Премьер Госсовета и исполняющий обязанности Генерального секретаря ЦК КПК Чжао Цзыян в конце января выступил с заверением, что борьба с «буржуазной либерализацией» не превратится в очередную политическую кампанию, так как, по его мнению, такую проблему нельзя решить методом проведения кампаний. Поскольку партия, считал он, извлекла уроки из «культурной революции», она не допустит и повторения ошибок левацкого характера. В конце марта Чжао Цзыян в развернутом виде изложил эту позицию в отчетном докладе Госсовета на 5‑й сессии ВСНП 6‑го созыва[1141]. Дискуссия в печати по проблеме «буржуазной либерализации» в литературе и искусстве продолжалась в течение всего года.

Построение в ходе реформ рыночной экономики не могло не отразиться на состоянии культуры. Опасные масштабы приняла её коммерциализация. Рост цен на книги и журналы снизил читательский спрос на них. В первую очередь это сказалось на распространении серьёзной литературы. Массовое производство бытовой электроники, выпуск дешёвой («пиратской») видеопродукции привели к падению посещаемости театров и кинотеатров. В продаже появилось и довольно значительное количество суррогатов культуры — произведений, приправленных эротикой, насилием, мистикой.

Положение дел, тревожившее художественную общественность, обсуждалось на проведённом после 4‑летней отсрочки в ноябре 1988 г. Ⅴ Съезде ВАРЛИ. Но ход дискуссий на нём не стал достоянием прессы. В работе участвовало почти 1400 делегатов. Они представляли 42 творческих союза и других коллективных членов, а также 40 тыс. индивидуальных членов. В приветствии ЦК КПК и Госсовета отмечалось, что «правильное партийное руководство должно быть основано только на полном уважении труда писателей и художников, уважении законов развития литературы и искусства, полном понимании потребностей работников этой сферы»[1142]. Властные структуры декларировали, что в «подходе к явлениям культуры и идеологии не допустимы ни „закостенелые взгляды“, ни „буржуазный либерализм“». Курс «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» оставался главным руслом развития литературы и искусства[1143].

Вступительное слово на съезде произнес Ся Янь. Он высоко оценил успехи, достигнутые литераторами и деятелями искусства за 10 лет реформ. Остановившись на встретившихся трудностях, он объяснил, что главная причина их кроется в «одностороннем решении вопроса о взаимосвязи искусства и политики». После создания КНР от искусства «стали требовать служения конкретным политическим установкам. Такая линия шла в разрез с законами творчества и связывала работников литературы и искусства по рукам и ногам. Из трагического опыта мы извлекли урок. Искусство не может подчиняться политике, но и не может полностью отрываться от неё». Ся Янь осудил и односторонний акцент на национальный характер культуры, и стремление к её «вестернизации»[1144].

Ван Мэн, очевидно, под впечатлением обмена мнениями на съезде выступил в начале января 1989 г. с пространным интервью, в котором обобщил результаты деятельности творческих работников за «новый» период развития культуры в КНР: 1979—1988 годы. Ван Мэн подчеркнул положительное значение реабилитации представителей творческой интеллигенции, получивших возможность трудиться. Министр отметил как положительное явление определённую деполитизацию искусства в связи с заменой установки «искусство служит политике» лозунгом о служении искусства «социализму и народу»[1145]. Кстати, Ван Мэн не счёл необходимым высказаться о проходившей в это время кампании борьбы с «буржуазной либерализацией», упомянув лишь, что «ЦК, конечно, призывает нас противостоять плохим, негативным явлениям»[1146]. Он сделал упор на то, что реализация курса «ста цветов» позволила создать более свободные условия для творчества. Конкретно это привело к свободе выбора художественного метода — социалистический реализм перестал быть единственным критерием качества произведений, стали приемлемы любые поиски в рамках романтизма, авангардизма и модернизма. Художники получили право на выражение своей творческой индивидуальности. Наконец, примечательным было высказывание министра о том, что партийное и государственное руководство стало «терпимо относиться» к произведениям критического плана и сатирического жанра.

Вскоре после выступления Ван Мэна, 17 февраля 1989 г. ЦК КПК принял документ «Соображения относительно дальнейшего расцвета литературы и искусства»[1147]. В этом документе, как и в интервью Ван Мэна, отмечались положительные результаты развития культуры в 1978—1988 гг. К недостаткам в работе были отнесены «неполное соответствие» современным требованиям методов и организационных форм руководства литературы и искусства; недоработки в области использования экономических стимулов; с этим связывалась и нехватка выдающихся произведений, отражающих ход реформ, и, наоборот, «появление произведений, оказывающих нехорошее влияние на общество»[1148]. Вместе с тем главной темой «Соображений» было определение новых рубежей, к достижению которых призывались деятели литературы и искусства. Интеллигенция призывалась «поднимать дух нации, повышать моральные качества и развивать умственные способности народа, удовлетворять его многообразные культурные потребности, воспитывать и вдохновлять народ»[1149]. В документе декларировалось право на свободу творчества, которое, однако, не означало, что литература и искусство могут существовать вне общества, и не умаляло ответственности деятелей культуры перед обществом. Подчёркивалось, что партийные организации и государственные органы не должны вмешиваться в сферу творчества. Документ призывал к «раскрепощению идеологии, деловитости, сплоченности, устремлённости вперёд», к единению «всех патриотически настроенных, поддерживающих социализм художников», включая гонконгских и тайваньских, представителей зарубежной диаспоры, для «объединения родины, расцвета литературы и искусства»[1150].

Казалось, что между властными структурами и интеллигенцией не только наладился диалог, но и был установлен определённый модус вивенди. Исходя из духа и буквы партийных «Суждений», интеллигенция попыталась дышать воздухом свободы и закрепить за собой творческие и гражданские права. Её представители отмечали, что публикация партийного документа создаёт условия для того, чтобы «поскорее наступило время расцвета», предлагали конкретные меры экономического стимулирования и государственной поддержки, чтобы искусство, «освободившись от оков политики, не попало в западню коммерции»[1151]. Но весна 1989 г. привела к крушению многих надежд работников культуры. Интеллигенции Китая суждено было преодолеть ещё один кровавый излом[1152].

В апреле — начале мая в КНР широко отмечалось 70‑летие «движения 4 мая» и порождённого им «движения за новую культуру». По всей стране проходили научные конференции, собрания общественности, публиковались многочисленные статьи и воспоминания участников, через которые красной нитью проходила мысль, что главными в «движении 4 мая» были демократизм и научный подход к проблемам. Это позволило начать освобождение китайского общества от традиционной феодальной идеологии. Девиз «демократия и наука», по мнению выступавших, присутствовал и в документах ЦК КПК. Но, если наука переживает динамичное развитие, то демократия явно отстаёт от неё.

В празднование годовщины «движения 4 мая» активно включилась молодёжь. Кроме исторической инерции «движения 4 мая» подъёму молодёжи способствовало и одно печальное обстоятельство. 15 апреля ушёл из жизни бывший руководитель китайского комсомола, ставший затем в 80‑е годы Генеральным секретарем ЦК КПК, человек твёрдых демократических принципов Ху Яобан. В связи с этим 18 апреля группа студентов из Пекинского и Народного университетов устроила перед Домом народных собраний сидячую забастовку, положившую начало студенческим выступлениям на площади Тяньаньмэнь. Студенческие выступления были связаны и со стремлением учащихся донести свои требования до участников проходившего 17—22 апреля в Пекине совещания, созванного ЦК КПК, с участием представителей демократических партий и беспартийных деятелей, на котором обсуждался проект постановления ЦК КПК о развитии и реформе образования. Заметим, что студенческая стипендия составляла в то время около 8 юаней (1 дол.) в месяц. Энергия молодости плюс корпоративная солидарность сделали студентов пекинских вузов лидерами движения за демократические реформы. Их поддержали студенты других городов. Тысячи студентов провинциальных вузов на всех видах транспорта двинулись в столицу. 4 мая в газетах была опубликована петиция, которую студенты передали Постоянному Комитету ВСНП, ЦК КПК и Госсовету. И не только студенты сформулировали свои требования. 9 мая в Пекине в резиденции руководства Всекитайской ассоциации журналистов состоялась передача петиции представителей журналистских кругов в адрес ЦК КПК.

Несмотря на то, что 12 мая представитель Госсовета КНР Юань My обратился к участникам студенческого движения с призывом «воздержаться от новых демонстраций», в середине мая студенческое движение приобрело широкий размах. Многие творческие работники и их союзы поддержали действия молодёжи и выдвигавшиеся ею требования. К демонстрациям на площади Тяньаньмэнь присоединились многие деятели культуры, преподаватели вузов, работники издательств и редакций. ВАРЛИ солидаризировалась с «патриотическими действиями студентов» и выразила мнение, что «правильным выбором было бы немедленное проведение действительно равного диалога партии и правительства со студентами»[1154]. Секретариат Союза китайских писателей, обеспокоенный судьбой объявивших голодовку студентов, заявил, что их борьба за ускорение реформ, развитие демократии и пресечение коррупции отвечает стремлениям народных масс.

16 мая был опубликован полный текст обращения канцелярии ЦК КПК и Госсовета к занимавшим площадь Тяньаньмэнь студентам с призывом разойтись по общежитиям. На следующий день группа студентов устроила сидячую забастовку перед центральными воротами правительственной резиденции Чжуннаньхай. А ряд виднейших деятелей культуры во главе с 85‑летним Ба Цзинем обратились к ЦК КПК и Госсовету с призывом «с открытой душой, на основе равноправия спокойно выслушать мнение масс»[1155]. В своём «Экстренном обращении» виднейшие представители интеллигенции подчёркивали, что «партия и правительство должны извлечь урок из студенческого движения, уважать волеизъявление народа, ускорить реформу политической системы, покончить с коррупцией в партийных рядах, создать политическую обстановку подлинного спокойствия и сплочённости, обеспечить успешное проведение реформ и открытой политики»[1156].

А 18 мая с «Экстренным воззванием» выступили ЦК китайского комсомола (КСМК), Всекитайская федерация молодёжи (ВКФМ) и Всекитайский союз студентов.

Но смягчения обстановки не последовало. 19—20 мая ЦК КПК и Госсовет провели совещание представителей партийных, государственных и армейских органов центрального и столичного уровней, на котором выступили Ли Пэн и Ян Шанкунь. В итоге 20 мая в соответствии с Конституцией КНР и распоряжением Премьера Госсовета Ли Пэна в Пекине и его окрестностях было введено военное положение. На следующий день войска НОАК взяли под охрану более 10 ключевых объектов столицы, таких, как аэропорт, железнодорожный вокзал и телеграф. 24 мая китайский Красный Крест обратился к студентам с призывом срочно покинуть площадь Тяньаньмэнь. Поскольку студенты из других городов продолжали прибывать в столицу, 26 мая было опубликовано указание Госсовета о наведении порядка на железных дорогах, дезорганизованных массовым перемещением учащихся в Пекин.

Сколько же студентов принимало участие в этом движении? Если мы обратимся к уже приводившейся статистике, то обучавшихся в вузах страны было не более полумиллиона. Интеллигенции в целом было в несколько раз больше. Но при всей активности этих передовых слоев общества исход противостояния с властью зависел от того, насколько требования просвещённых умов близки трудящимся, готов ли народ поддержать эти требования. Для крестьянства Китая эти городские волнения были чужды. Другое дело рабочий класс, сам находившийся в городах и в нелёгких условиях. От него и зависел исход противостояния власть — интеллигенция.

Поведение рабочего класса во многом зависело от позиции профсоюзов. Работники аппарата Всекитайской федерации профсоюзов (ВКФП), всекитайских комитетов работников почт и телеграфа, просвещения, транспорта, финансов и торговли, текстильной, авиационной и электронной промышленности 17 мая приняли участие в студенческих демонстрациях[1158]. Они выступили с требованиями принять Закон о профсоюзах, гарантировать свободу печати, искоренить коррупцию в руководстве страны и партии[1159]. Поддержку студенческим требованиям 18 мая выразила крупнейшая в Китае Шанхайская федерация профсоюзов. В тот же день ВКФП, поддержав обращение рабочих и служащих пекинского радиозавода, обратилась к ЦК КПК и Госсовету с призывом провести встречу руководства ВКПФ и ЦК КПК, в ходе которой профсоюзные лидеры были намерены «отстаивать интересы рабочих масс Пекина»[1160].

Но уже 22 мая ВКПФ выступила с обращением о недопустимости забастовок, призвав не наносить ущерба экономике[1161]. На следующий день Шанхайская федерация профсоюзов призвала рабочих и профсоюзные организации города подать пример стабилизации обстановки, не допустить приостановки и сокращения производства, обеспечить бесперебойную работу коммунального хозяйства и транспорта в крупнейшем городе страны[1162]. Было очевидно, что шанхайское руководство, возглавлявшееся Цзян Цзэминем, полностью овладело ситуацией. 24 мая профсоюз работников оборонной промышленности провел совещание 200 председателей профкомов ведущих предприятий отрасли, на этом совещании были выработаны меры по предотвращению забастовок[1163]. К таким мерам относилась не только разъяснительная работа, проводившаяся профсоюзным активом всех уровней, но и средства материального поощрения тех, кто не прекращал работу. Уже 28 мая Секретариат ВКФП опубликовал в связи с событиями на площади Тяньаньмэнь заявление, в котором отмечалось, что профсоюзы смогли не допустить забастовки на крупнейших предприятиях страны. Выступая 2 июня в Пекине на Всекитайском совещании профсоюзных работников, председатель ВКПФ Ни Чжифу призвал к обеспечению и поддержанию общественного порядка и стабильности.

С призывом к студентам возобновить занятия обратились более 50 руководителей вузов и других учебных заведений, участвовавших 3 июня в проведенном в Пекине совещании по вопросам образования.

В ночь с 3‑го на 4‑е июня части НОАК и вооружённой полиции с применением оружия и слезоточивого газа завершили, как сообщило Центральное телевидение КНР 4 июня, операцию по освобождению площади Тяньаньмэнь от людей, проводивших на ней сидячую забастовку.

Руководство Министерства культуры и творческих организаций, партийные группы ВАРЛИ и СКП выступили с заявлениями в поддержку действий властей «по подавлению контрреволюционного мятежа»[1164]. Разумеется, были признаны ошибки в борьбе против «буржуазной либерализации». Министр культуры Ван Мэн выразил желание вернуться к творческой работе, его обязанности стал исполнять заместитель заведующего Отделом пропаганды ЦК КПК поэт Хэ Цзинчжи. Партийные и государственные органы начали очередную всекитайскую кампанию по «вычищению жёлтого». Задачи в этой области были поставлены членом Постоянного Комитета Политбюро ЦК КПК Ли Жуйхуанем, на встрече с аппаратом министерства культуры 9 августа 1989 г. Ли Жуйхуань заявил, что «мы должны заниматься борьбой с буржуазной либерализацией и „вычищением жёлтого“, но также должны добиваться дальнейшего оживления культурной деятельности масс, расцвета литературы и искусства»[1165].

Кампания по «вычищению жёлтого» переключала внимание населения с событий на площади Тяньаньмэнь на борьбу с эротической, порнографической, распространяющей суеверия, вульгарной печатной, видео- и аудиопродукцией. Она проводилась партийным и государственным аппаратом с широким привлечением населения. Как и бывало ранее, в ходе других кампаний, с мест поступали рапорты о том, что изъяты и уничтожены сотни тысяч запрещённых изданий, десятки тысяч «жёлтых» книг, тысячи магнитных и электронных носителей, закрыты пункты продажи и проката «жёлтой продукции»[1166].

Ситуация в сфере культуры постепенно входила в прежнее русло. В июле-августе была проведена критика телевизионного сериала «Реквием по Реке». Речь шла о фильме, в котором история Китая как бы просматривалась через призму течения реки Хуанхэ — колыбели китайской цивилизации. Претензии к фильму были ещё в 1988 г. предъявлены некоторыми членами Политбюро. Но тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПК Чжао Цзыян поддержал фильм. Фильм вызвал недовольство у партийных критиков тем, что в нём недооценивались исторические достижения китайского народа и роль китайской цивилизации во всеобщем историческом процессе. Автор сценария Су Сяокан, касаясь новейшей истории после 1949 г., акцентировал внимание зрителей лишь на «большом скачке» и «культурной революции». «Гуанмин жибао» вынесла суровый приговор — фильм представляет собой «реквием по всей китайской нации», для которой один путь выжить в современном мире — освоить западную культуру[1167]. Су Сяокан, оказавшийся в эмиграции, был исключён из СКП, как и известный публицист Лю Биньянь, «за проводимую за границей реакционную деятельность».

К осени 1989 г. руководством в деятельности работников культуры стал сборник трудов «Дэн Сяопин о литературе и искусстве». ЦК КПК и издательство «Жэньминь вэньсюе» («Народная литература») провели в связи с изданием этой книги теоретическую конференцию, в ходе которой было установлено, что идеи и теоретические выкладки, содержащиеся в ней, «продолжают и развивают марксистско-ленинскую эстетику и взгляды Мао Цзэдуна по вопросам литературы и искусства и имеют руководящее значение для социалистической литературы и искусства»[1168].

С 1990 г. начался новый этап в существования китайской творческой интеллигенции, в частности литераторов. В начале 1990 г. Отдел пропаганды ЦК КПК и Министерство культуры провели Всекитайское совещание по обсуждению итогов работы в области культуры за годы реформ. И. о. министра культуры Хэ Цзинчжи в своём выступлении отметил, что «за полгода, прошедшие после подавления контрреволюционного мятежа, ситуация на фронте литературы и искусства была хорошей, наши литературно-художественные ряды, говоря в целом, выдержали суровое испытание». Но, по его мнению, «ещё не время петь победные песни, проблем ещё немало. Воспитательная работа и борьба против буржуазного либерализма только начинаются»[1169]. Выступивший на совещании член ПК Политбюро ЦК КПК Ли Жуйхуань, сделав акцент на необходимости развития лучших традиций национальной культуры, признал серьёзность воздействия «буржуазной либерализации» в области литературы и искусства. В качестве противодействия этому явлению он видел «занятие ведущих позиций в идеологии и культуре» здоровыми, высокохудожественными произведениями[1170]. Почти одновременно в Пекине прошло и Всекитайское совещание по вопросам образования, на котором выступал новый Генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэминь. Очевидно, к двум этим совещаниям было приурочено появившееся в прессе сообщение об освобождении в Пекине из-под стражи 573 «бунтовщиков», принимавших участие в событиях на площади Тяньаньмэнь и «проявивших после перевоспитания признаки исправления»[1171].

Уроки тяньаньмэньских событий были своеобразно учтены органами, руководящими культурой. Они начали рапортовать об успехах. Так, Хэ Цзинчжи 5 октября утверждал, что «на всех участках достигнуты радостные успехи. Практика показала, что ряды писателей и художников всех возрастов в политическом отношении надежны, подавляющее их большинство поддерживают социалистический курс нашей партии в области литературы и искусства, что у них есть возможность достичь новых успехов». В коммюнике о заседании президиума ВАРЛИ от 17 декабря было отрапортовано:

Но главное, отмечалось в коммюнике:

Понимая положение писавших эти строки, воздержимся от комментариев. Правда, Хэ Цзинчжи всё же подстраховался, 9 октября он выступил с заявлением о том, что «задачи по упорядочению и обеспечению расцвета далеко не выполнены. Какой бы участок мы ни взяли, нам нужно преодолеть ещё немало трудностей»[1173].

События 1989 г. оставили долгий след во взаимоотношениях китайской интеллигенции и властных структур КНР. Требовалась длительная перенастройка творческого сознания всех деятелей культуры, их адоптация к новым условиям. Выступлений Хэ Цзинчжи, в разных вариантах повторявшего, что необходимо заниматься воспитанием мастеров культуры и одновременно бороться с «буржуазной либерализацией»[1174], было уже явно недостаточно для того, чтобы воздействовать на умы и сердца тех, кого призывали облагораживать душу народа. 2 марта 1991 г. центральные газеты поместили сообщение о встрече в правительственной резиденции — Чжуннаньхае — Цзян Цзэминя с известными деятелями литературы и искусства. На этой встрече Генеральный секретарь ЦК КПК выступил с речью, заглавие которой звучало как лозунг, как призыв: «За сплочение в борьбе, за расцвет социалистической литературы и искусства». Глава китайского государства подчеркнул, что почётным долгом творческой интеллигенции является создание произведений, достойных великой эпохи. Путь к этому, по мнению Цзян Цзэминя, лежит через новаторство, опирающееся на лучшие достижения мировой культуры. Высший руководитель страны призвал интеллигенцию вместе со всем народом преодолевать временные трудности и добиваться воплощения в жизнь стратегических целей второго этапа социалистической модернизации Китая[1175].

Власть давала понять, что и для неё не прошли даром драматические события 1989 г., она призывала интеллигенцию двигаться вперёд, не оглядываясь на прошлое. Характерно, что на этой встрече предоставили слово и представителям интеллигенции, чтобы они могли выступить по широкому кругу вопросов. Воспользовавшись такой возможностью, ряд известных писателей среднего поколения критически высказались по поводу политики в вопросах культуры, назвав её излишне жёсткой и чрезмерно идеологизированной[1176].

Но встреча в Чжуннаньхае была лишь частью общего плана властей по овладению ситуацией в вопросах культурного строительства. Наведение мостов доверия с интеллигенцией было решено провести по принципу стратагемы «пао чжуань инь юй» — «бросить кирпич, чтобы получить яшму». Поэтому ещё 1 марта, накануне встречи Цзян Цзэминя с представителями интеллигенции, Отдел пропаганды ЦК КПК совместно с тремя министерствами — культуры, радиовещания, а также кинематографии и телевидения — был выпущен документ, озаглавленный «Соображения, касающиеся расцвета художественного творчества в нынешних условиях». Не забыв напомнить тем, для кого предназначался этот документ, что их идеологическое воспитание по-прежнему остаётся в центре внимания, очередные «Соображения» предлагали систему конкретных мер, которые давали бы возможность деятелям культуры максимально реализовать их творческие способности и тем самым вдохновлять народные массы на ускорение модернизации Китая. Эти меры касались взаимоотношений профессиональных и самодеятельных творческих коллективов, литературно-художественной печати и художественной критики, улучшения системы конкурсов и смотров, пропаганды выдающихся произведений не только в стране, но и за рубежом.

Для интеллигенции гораздо важнее этих организационных мер была создаваемая система материального вознаграждения за творческий труд, потому что в условиях складывающихся рыночных отношений уровень её финансового обеспечения был весьма низок по китайским меркам и не шёл ни в какое сравнение с уровнем зарубежных писателей и артистов, с которыми в рамках открытой политики наладились довольно интенсивные связи. Четырёхсторонние «Соображения» предлагали оказывать творческим работникам необходимую материальную помощь, учитывая их возраст и состояние здоровья, жизненный опыт и художественную индивидуальность. Рекомендовалось также за счёт средств госбюджета создать литературно-художественный фонд, который мог бы пополняться и из доходов творческих организаций, а также за счёт общественных взносов[1177]. После перерыва в несколько лет возобновилось присуждение литературно-художественных премий.

В середине года в КНР широко отмечалось 70‑летие со дня основания КПК. Литераторы и особенно кинематографисты выпустили к юбилею ряд интересных произведений, дававших панорамный и во многом новый взгляд на историю правящей партии. Среди таких лент были: фильм «И открылись Небо и Земля» о зарождении коммунистического движения в Китае, где зрители впервые увидели на экране показанного положительно первого Генсека ЦК КПК Чэнь Дусю; большой телесериал «Великий поход»; двухсерийный фильм «Чжоу Эньлай», рассказывавший о последних годах этого выдающегося сына китайского народа. Привлекли внимание зрителей и ленты «Мао Цзэдун и его сын» и «Мао Цзэдун и его односельчане», касавшиеся трудных моментов в жизни председателя — гибели во время корейской войны его старшего сына Мао Аньина (Сергея)[1178] и просчётов во время «большого скачка».

Как и в прежние годы, продолжалась кампания по «вычищению жёлтого», шла борьба против «мирной эволюции». В августе на всекитайском совещании по марксистской эстетике отрапортовали, что в области культуры «буржуазная либерализация» остановлена. Некоторые литературные критики попытались выступить с нападками на Ван Мэна. Словом, шла рутинная работа в области литературы и искусства.

Но интеллигенцию Китая ожидал в конце 1991 г. сильнейший шок, связанный с расчленением Советского Союза — невиданной в её тысячелетней истории катастрофой великой соседней страны. С этой страной китайскую интеллигенцию традиционно связывали узы взаимных симпатий, общность творческих интересов и судеб, обоюдное уважение к классической и современной культуре. Энтузиазм по поводу реформ в СССР, проявлявшийся в Китае во время визита М. С. Горбачёва в 1989 г., сменился скрупулёзным анализом причин поражения стоявшей у руля коммунистической партии и краха первого в мире социалистического государства. Осознание цены, заплаченной советским народом за либеральные ценности, привело китайскую интеллигенцию к некоторому переосмыслению и драматических событий 1989 г. в её собственной стране.

Но идейно творческая интеллигенция оставалась на весьма различных позициях. Так, в связи с 50‑летием яньаньских выступлений Мао Цзэдуна довольно значительное число авторов попыталось вновь утвердить политику в качестве руководящей силы в культуре. Эта тенденция подогревалась и стремлением отметить 100‑летний юбилей «великого кормчего». Руководство страны обратило на это внимание, и в середине 1992 г. внимание творческой общественности было переориентировано на рекомендации Цзян Цзэминя «раскрепощать сознание» и, остерегаясь «правого уклона», «главным образом бороться с „левизной“»[1179]. Известный тезис, гласивший, что писатели являются «инженерами человеческих душ» был трансформирован в сентенцию, что «литература есть человековедение», поэтому, призывала «Жэньминь жибао», следует создавать художественные произведения о «судьбах людей в период реформ»[1180].

Гонконгские источники сообщили о досрочном выходе на свободу группы литераторов, взятых под стражу после событий на площади Тяньаньмэнь. Среди них были и известный шанхайский писатель Ван Жован, приближавшийся к своему 75‑летию. Ему было разрешено выехать за рубеж. Покинув родину, он заявил иностранным корреспондентам, что отказывается от коммунистической идеологии[1181] и готов вести борьбу за свободу и демократию в Китае. По его мнению, вновь начавшееся возвеличивание Мао Цзэдуна было искусственным, организованным леваками, и не отражает реального отношения народа к бывшему лидеру[1182].

Постепенно рыночная экономика КНР, развиваясь, стала почти полностью определять пути развития культуры. В 1993 г. началась дискуссия по поводу создания социалистического рынка культуры с китайской спецификой. Зачинателем дискуссии стал министр культуры Лю Чжундэ, выступивший в печати со статьями на эту тему. Основной вывод, к которому он пришёл, заключался в том, что классическое искусство должно поддерживаться государством, а массовое, процветающее за счёт публики, необходимо направлять и, вырабатывая специальное законодательство, бороться с сопутствующими ему вредными явлениями. Наилучший вариант — когда произведения культуры дают равновеликий общественный и экономический эффект[1183].

В 1995 г. Министерство культуры уделяло особое внимание культурному строительству в глубинных сельских районах страны. В этот же период (в начале 1996 г.) завершалось движение «пять лучших». Старт ему был дан в начале 90‑х годов по инициативе Отдела пропаганды ЦК КПК, оно было нацелено на создание ежегодно пяти ярких произведений на каждом из направлений творчества (книга, пьеса, кинофильм, телефильм, статья). Интересно, что за первые четыре года премии получили 177 спектаклей, кино- и телефильмов и только одно литературное произведение[1184].

В порядке подготовки съездов творческих работников, намеченных на конец года, теоретический партийный журнал «Цюши» («Истина») разъяснил широким кругам интеллигенции смысл высказываний Дэн Сяопина о строительстве социалистической духовной культуры с китайской спецификой. Основной задачей в этой области было воспитание нового поколения людей, обладающих «четырьмя качествами» — идеалами, моралью, культурностью и дисциплиной. Главное обладать идеалами, т. е. решительно стремиться реализовать планы партии на ближайшую и долгосрочную (включая ⅩⅩⅠ век) перспективу. Это станет реальностью, если идейное единство станет и единством дисциплины. (Данное положение весьма близко к установкам японского менеджмента.— Ред.) Для повышения уровня морали важна пропаганда традиционных ценностей. Высокий культурный уровень выражается в уважении к знаниям, к талантам[1185]. В статье упоминалось о решении ЦК КПК (март 1985 г.) провести реформу системы управления в области науки и техники, которая предусматривала изменения в финансировании научно-исследовательских учреждений путём внедрения контрактной и подрядной систем, создания рынка высоких технологий, поощрение взаимодействия между учебными и научно-исследовательскими структурами.

Большим событием в жизни китайской интеллигенции стало проведение в Пекине практически одновременно в декабре 1996 г. съездов ВАРЛИ и СКП. Хотя устав СКП определяет периодичность проведения съездов раз в четыре года, со времени предыдущего Ⅴ съезда прошло 12 лет. На съезде выступил Цзян Цзэминь. «Невиданные успехи», достигнутые литераторами за годы реформ[1186], были охарактеризованы руководителем страны как результат «проведения курса партии на социалистическую модернизацию, на служение искусства народу и социализму, осуществление политики «пусть цветут сто цветов, пусть соперничают сто школ»»[1187]. Писатели должны стремиться к «дальнейшему проникновению в жизнь, в глубь народных масс», к «учёбе у жизни, у масс», к «познанию объективных законов общественного развития». Воспевая героическую эпоху, отображая богатый духовный мир народа, преобразующего природу и общество», литераторы должны «обличать страсть к наживе, гедонизм, индивидуализм и прочие негативные явления», «с развернутыми знаменами выступать против влияния западной буржуазной и всякой иной реакционной культуры»[1188].

Председатель СКП Ба Цзинь по состоянию здоровья (ему к этому времени исполнилось 93 года) не мог присутствовать на съезде, но прислал собратьям по перу приветствие. Он же вновь был избран и председателем союза.

К концу ⅩⅩ столетия реализация плана «четырёх модернизаций» успешно завершалась, руководством Китая намечались новые грандиозные планы преобразования страны. В области культуры это выдвинуло проблему вклада китайской цивилизации в мировую культуру, выявление общего и специфического во взаимодействии Китая с окружающим миром. Этой проблемой занимались не только китайские культурологи, историки, литературоведы, но и высшее руководство страны. Интересно, что в ходе государственного визита в США 26 октября — 3 ноября 1997 г. Цзян Цзэминь выступил в Гарвардском университете с лекцией на тему о правильном понимании роли китайской культуры в развитии мировой цивилизации. Гарвард был выбран не случайно, именно здесь во второй половине ⅩⅩ века сформировалась американская школа синологии, возглавлявшаяся Дж. К. Фэрбенком, представители которой уделяли наибольшее внимание специфике традиционной китайской политической культуры. Цзян Цзэминь же в своей лекции подчеркнул универсальность большинства достижений китайской цивилизации. Причем накануне отбытия Цзян Цзэминя в Америку в Пекине состоялась презентация 1‑го тома большого китайско-американского совместного издания «Китайская культура и цивилизация». Этот том был посвящен истории китайской живописи за три тысячи лет.

Итак, прошло 20 лет со времени 3‑го пленума ЦК КПК 11‑го созыва, реформы в Китае вступили в пору зрелости. Завершающие годы этого периода принесли в интеллигентскую среду относительные спокойствие и стабильность. В ноябре 1998 г. в провинции Цзянсу был проведен организованный СКП Всекитайский поэтический форум, на который собрали более 100 поэтов и критиков. «Poetae nascuntur, oratores fiunt» — «Поэтами рождаются, ораторами делаются». Этот афоризм Цицерона, вероятно, вспоминали участники форума, слушая выступление секретаря партийного комитета СКП Чжай Тайфэна, который, обращаясь к «бойцам поэтического фронта», призвал их усвоить, что «поэзия должна быть созвучна главному требованию эпохи — всестороннему расцвету китайской нации»[1189]. Как отметил В. Ф. Сорокин, «Чжай Тайфэн выдвинул шесть основных принципов: близость к жизни народа — залог успеха поэзии; поэзия должна соответствовать духу эпохи; необходимо наследовать лучшие традиции и развивать их; следует придерживаться принципа социалистической идейности содержания и совершенства художественной формы; нужен смелый поиск наряду с уважением общих художественных норм; необходимо повышать гражданскую ответственность и личные качества поэтов, тем самым высокое качество поэзии»[1190]. Да, крепко держал китайский П. Коган в своих объятиях Евтерпу, Эрато, Полигимнию и Каллиопу. Нашёлся ли последователь В. В. Маяковского, достойно отметивший это обстоятельство?

Рынок, с одной стороны, позволил выдвинуться ряду ярких писателей, деятелей театра, кино, телевидения. Смотр лучших достижений был проведен в связи с 50‑летием со дня создания КНР. На суд публики были представлены 50 «особо важных» произведений литературы и искусства, важность их была определена коллегиально Отделом пропаганды ЦК КПК, Министерством культуры, Главным государственным управлением по радиовещанию, кинематографии и телевидению, Информационно-издательским управлением, ВАРЛИ, СКП. Многие из них были отмечены премиями. Очевидные всему миру успехи реформ вызвали у китайской интеллигенции законное чувство гордости своим народом, своей страной. Выступая на юбилейном собрании в СКП, старейший писатель-коммунист Лю Байюй сказал:

Но, с другой стороны, выявилась всё большая зависимость творческих работников от рынка. Это сказывалось не только в том, что наибольший интерес читающая публика и зрители проявляли к произведениям, посвящённым сегодняшней жизни в стране. Это естественно — всех и всегда в первую очередь волнуют проблемы их собственной жизни. Зависимость от рынка проявилась и в другом: стало дешевле познакомиться с новым произведением в Интернете, чем покупать его и держать на полке.

Другой аспект проблемы — театр не может соперничать с телевидением, куда «перетекают» лучшие режиссеры и актеры. Сокращается количество театров, пользующихся бюджетным финансированием, например в 1996 г. их было 2684, а в 1997 г. осталось лишь 1900[1192]. Театральные помещения занимают под рестораны, бары, танцзалы, «караоке». Связано это и с сокращением числа работников театра путём аттестации на профессионализм. Вместе с тем успехи киноиндустрии Китая несомненны, здесь с 1995 г. действует установка выпускать ежегодно по 10 шедевров. Большинство фильмов отражает современную жизнь, это представляет интерес не только для китайского зрителя, но и для зарубежного. В мировом кинопрокате китайское кино благодаря десяткам призов на международных кинофестивалях, занимает вполне достойное место.

Для рубежа ⅩⅩ и ⅩⅩⅠ столетий, по мнению китайских деятелей культуры, характерны потеря нравственных ориентиров и смена ценностных критериев. Изменилась система оценок художественных произведений. Серьёзная литература, например, вытесняется с полок книжных магазинов детективами, любовными (дамскими) романами. Вместе с тем интеллигенция не относится к такой книжной продукции как к китайской национальной литературе. Конечно, имена таких писателей, как Ван Мэн, Цзя Пинва, Фэн Цзицай, Лу Вэньфу, поэта Ли Ина, с особой силой зазвучавшие в 90‑е годы, ещё остаются на слуху, но всё же новая волна захлёстывает читающую публику, особенно молодёжь. Деятели культуры отмечают, что у китайской интеллигенции своя культура, а у чиновной бюрократии — своя.

Китайскую творческую интеллигенцию по-прежнему волнуют «вечные вопросы» — какое место занимает культура, и в частности литература, в жизни общества? Почему писатели утратили влияние на общество, перестали быть «властителями дум» молодого поколения? Почему не появляются писатели такого масштаба, как Лу Синь? Почему с приближением к среднему уровню зажиточности («сяокан») интерес к литературе падает? Почему, когда жизнь народа становится лучше, он меньше читает?

Китайская интеллигенция с честью прошла через изломы ⅩⅩ века. И через те из них, которые были связаны с событиями всеобщей истории, и сквозь те, которые возникли на её пути в связи с особой внутренней политикой Мао Цзэдуна и его сподвижников, нацеленной на «перемалывание» интеллигенции в жерновах «идей» великого кормчего. Крутой маршрут, пройденный китайской интеллигенцией в ⅩⅩ веке, закончен. Перед ней лежит широкий и ровный, как главная магистраль Пекина — Чаньаньцзе,— путь по ⅩⅩⅠ‑му столетию. Но Чаньаньцзе по-прежнему пролегает через площадь Небесного спокойствия — Тяньаньмэнь, дважды в минувшем веке игравшую важную роль в судьбах китайской культуры и китайской нации в целом. Будем надеяться, что у интеллигенции не появится потребность в третий раз испытывать на этой, ставшей уже символом площади свою судьбу. И пусть спокойствие и стабильность в Поднебесной дадут возможность реализовать себя всем талантам, которыми так богата китайская земля и так щедро наделена интеллигенция великой страны — плоть от плоти китайского народа.

В секторе культуры Китая ИДВ АН СССР обсуждается проблема интеллигенции в КНР. Слева направо: Н. Е. Боревская, С. Д. Маркова, В. Ф. Сорокин, И. В. Гайда, В. Л. Сычёв (1971 г.).

Го Можо (1952 г.)

Эми Сяо (Сяо Сань) 1958 г.

Дэн То 50‑е гг.

У Хань 50‑е гг.

Пэн Чжень на трибуне Конференции сторонников мира Стран Азии и Тихого океана (Пекин, 1952 г.)

Сун Цинлин выступает на Конференции сторонников мира стран Азии и Тихого океана (Пекин, 1952 г.)

Президент АН СССР академик А. Н. Несмеянов принимает президента АН Китая академика Го Можо. Крайний слева физик, академик Цянь Сяньцань, беседу переводит Ю. В. Новгородский

Делегация китайских писателей в СССР (Закавказье, середина 50‑х гг.)

Выставка советской живописи в Китае (1966 г.)

Делегация, представлявшая выставку советской живописи (оз. Сиху). Слева направо: Лю Цинмин, Л. Андрианов, H. H. Шмидт, С. Д. Маркова.

Мао Цзедун в форме хунвейбина

Хунвейбины на улицах Пекина (1967 г.)

Площадь Тяньаньмэнь сегодня

Митинг участников конференции сторонников мира стран Тихого океана перед павильоном Тайхэдянь в музее Гугун. Участники митинга образуют иероглиф «мир» (Пекин, 1952 г.)

На площади Тяньаньмэнь в дни «культурной революции»

Площадь Тяньаньмэнь в годы «культурной революции»

Молодые интеллигенты направляются на работу в сельские районы (начало 70‑х гг.)

Международный симпозиум «Го Можо и мировая культура» (Пекин, 1997 г.)

С дочерью Го Можо в музее её отца (Чэнду, 1997 г.)

Контакты с китайской интеллигенцией восстановились. В гостях у известного китайского юриста проф. Ян Синьюя в Фунданьском университете (Шанхай, 1994 г.)

Площадь Тяньаньмэнь 1999 г.

У памятника Го Можо в г. Чанша (1997 г.)

Памятник Тянь Ханю в Шанхае

Памятник Мао Цзэдуну в Фуданьском университете (Шанхай, 2002 г.)

Ворота Тяньаньмэнь (западное крыло)

Ворота Тяньаньмэнь (восточное крыло)