Китайская интеллигенция на изломах ⅩⅩ века : (очерки выживания)

«Революционные университеты»…

Исходя из предпосылки о необходимости перевоспитания старой интеллигенции для наиболее эффективного использования ее в деле государственного строительства, руководство КПК с первых же лет существования Китайской Народной Республики приступило к этой деятельности.

С этой целью уже в 1949 — 1950 гг. стали проводить «идеологическое перевоспитание» («сысян гайцзао») с «учебой, направленной на перевоспитание» («гайцзао сюеси»). Следует отметить, что многие интеллигенты старшего поколения, действительно считавшие себя недостаточно подготовленными идеологически для полнокровного участия в созидательном труде на благо нового общества, охотно подчинились мероприятиям по перевоспитанию. Однако система «идеологического перевоспитания» с самого начала испытывала влияние маоцзэдуновского отношения к интеллигенции и методов работы с ней. Одной из основных форм «учёбы» были краткосрочные «революционные университеты» для интеллигентов. «Революционные университеты» представляли собой своего рода интернаты, куда собирали взрослых, нередко пожилых людей, где они жили в общежитиях, постоянно изучая «марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна» (уже тогда преимущественно последние). Здесь же начались и первые опыты по критике и самокритике среди интеллигенции, которые и в то время зачастую уже носили характер публичных обвинений и скрытых доносов, ставших с годами одним из основных методов «морального воздействия» партократов на всех непокорных. Кроме того, каждый работающий вообще (а работники культуры и науки в особенности) должен был ежедневно до начала рабочего дня присутствовать на занятиях по изучению «идей Мао Цзэдуна» и основ марксизма. Зимой эти занятия длились по часу, летом — по полтора часа.

Это было самое начало «тяжелых времен» для китайских интеллигентов, наступивших после освобождения. Под сильным психологическим нажимом их заставляли «высказываться начистоту» («таньбай»), и они «высказывались», т. е. обвиняли себя и своих коллег то в индивидуализме («больше всего на свете люблю жену и детей»), то в отсутствии боевого классового духа («сам из помещиков, да ещё был таким несознательным, что женился на дочери помещика»), то в стремлении выдвинуться в профессиональной области и т. д. От них требовали чуть ли не каждодневных публичных покаяний в содеянных или только задуманных «греховных делах». Эти покаяния всё чаще сопровождались унизительными общественными судами. Именно к этому периоду относится первая большая кампания на идеологическом фронте.

Впоследствии было официально признано проведение пяти таких кампаний. Объединенная передовая газет «Жэньминь жибао», «Цзефанцзюнь бао» и журнала «Хунци» отмечала, что «председатель Мао» неизменно уделял очень большое внимание «классовой борьбе и борьбе линий в сфере идеологии» и, начиная с яньаньского периода, и после освобождения «лично поднимал и направлял критику» всевозможных «антипартийных течений». К числу кампаний передовая относит «критику реакционного кинофильма „Жизнь У Сюня“; критику субъективного идеализма клики Ху Ши; борьбу с контрреволюционной группировкой Ху Фэна; борьбу с буржуазными правыми и, наконец, критику реакционной исторической драмы „Отставка Хай Жуя“»[594].

Четвёртый излом был лишь предшественником явлений, начинающихся в 1956 г., т. е. непосредственно накануне четвёртой кампании. Всё же остановимся коротко на том, что предшествовало этим событиям: это поможет проследить нарастание маоцзэдуновского давления на интеллигенцию, сопротивлявшуюся партийно-пропагандистским установкам, а также постепенное формирование методов борьбы с непокорными.

Критика кинофильма «Жизнь У Сюня»

Итак, первой кампанией была проводившаяся в 1951 г. в течение четырех месяцев критика кинофильма «Жизнь У Сюня». Как показал дальнейший ход событий, каждая кампания обычно начиналась с появления ряда мелких и одной «основополагающей» статьи в центральной печати. Позже стало известно, что зачинателем всех кампаний был Мао Цзэдун.

У Сюнь — реальный исторический персонаж, живший в ⅩⅨ столетии. Сын бедняка крестьянина, он в пятилетнем возрасте остался сиротой, нищенствовал и мечтал учиться в школе. Впоследствии, разбогатев, У Сюнь организовал несколько школ для бедных крестьянских детей. За благотворительную деятельность цинское правительство наградило У Сюня разными почетными званиями. Китайские историки долгое время считали его прогрессивным деятелем, гуманистом-просветителем, в 1949 г. широко отмечалось 110‑летие со дня его рождения. И вот в декабре 1950 г. на экраны Китая был выпущен фильм «Жизнь У Сюня», поставленный режиссером Сунь Юем по своему сценарию. Сразу же фильм получил множество лестных отзывов. Но с апреля-мая 1951 г. в газетах и журналах стали появляться статьи, сначала ставившие под сомнение ценность фильма, а затем и резко осуждавшие его за «отрицание необходимости классовой борьбы», за «пропаганду капитуляции перед реакционным феодальным господствующим классом» и за другие опасные идейные пороки.

20 мая 1951 г. «Жэньминь жибао» опубликовала анонимную передовую статью, озаглавленную «Необходимо серьёзно отнестись к обсуждению кинофильма „Жизнь У Сюня“». И только спустя много лет, 26 мая 1967 г., та же газета под красной шапкой перепечатала ту же статью (лишь в несколько сокращённом варианте) с примечанием: «Это текст передовой статьи, написанной товарищем Мао Цзэдуном для „Жэньминь жибао“». Только через 16 лет широкой публике стало известно, что именно Мао Цзэдун был организатором первой после 1949 г. кампании по перевоспитанию интеллигенции. Именно ему принадлежат слова:

Демонстрируя абсолютно не исторический подход к явлениям, Мао в этой передовой писал:

Комиссия во главе с поэтом Юань Шуйпо (который тогда был редактором пекинской газеты «Бэйцзин жибао») выехала в провинцию Шаньдун — на родину У Сюня, провела там 20 дней, беседовала об У Сюне с местными жителями, даже с некоторыми из тех, кто ещё помнил его лично. Это придавало характер достоверности тому тенденциозно плохому, что говорилось теперь об У Сюне как о человеке, поддерживало исходные позиции критиков фильма. «Нельзя не задумываться,— отмечалось в передовой,— над тем, что за люди были враги, угнетавшие народ, и есть ли что-либо достойное восхваления в тех, кто капитулировал перед этими врагами и служил им»[597].

Критика фильма об У Сюне продолжалась около четырех месяцев. За это время был издан двухтомный сборник «Критика кинофильма „Жизнь У Сюня“» и ещё ряд книг на эту тему, не считая огромного количества статей в периодической печати, среди которых были выступления Го Можо и школьного учителя Мао Цзэдуна — Сюй Тели[598].

К сожалению, не располагая сценарием кинофильма «Жизнь У Сюня», трудно теперь с уверенностью говорить о его идейных и художественных качествах. Вполне вероятно, что сценарист и режиссер Сунь Юй излишне увлекся и изобразил У Сюня национальным героем, что, конечно, неверно, однако никак не может дать повода для обвинений в «отрицании классовой борьбы и воспевании феодальной идеологии». Вульгаризаторский, недиалектический подход Мао Цзэдуна к оценке явлений истории и искусства наложил отпечаток на весь ход кампании. Метод «администрирования» (всем деятелям культуры, особенно членам партии, было фактически приказано принять участие в критике фильма с заранее заданных позиций) в сочетании с недостаточной ориентировкой большинства участников дискуссии в вопросах марксистско-ленинской эстетики и вытекающим отсюда неумением веско аргументировать свою точку зрения привёл к тому, что теоретический уровень дискуссии оказался невысоким. А между тем именно в этот период интеллигенции действительно необходимо было разъяснить и истинную роль реформаторов-одиночек, и значение массовых крестьянских выступлений, и непосредственно связанную с этими вопросами проблему аграрных преобразований в стране, поскольку аграрная реформа вызывала непонимание и иногда недоброжелательство со стороны многих интеллигентов. И если бы марксистам-ленинцам в руководстве КПК удалось использовать это обсуждение для разъяснения интеллигенции всех этих вопросов, такая кампания могла бы принести определённую пользу. Однако причины, о которых мы сказали выше, в значительной степени помешали осуществлению этих планов.

Несмотря на проявление уже в ходе критики фильма об У Сюне тенденций, которые впоследствии стали каноническими для всех кампаний по «перевоспитанию» (жёсткий нажим на несогласных с официальной линией, навешивание ярлыков и т. п.), её тон всё-таки ещё был относительно мягким, особых «оргвыводов» сделано не было. Сунь Юй, например, не был совсем отстранён от работы (хотя следующий фильм он начал готовить только в 1956 г.). Впрочем, кинофильм «Жизнь У Сюня», герой которого был объявлен проповедником феодальной культуры, в корне враждебной народу, был сразу же снят с экрана.

После этого приблизительно в течение двух лет никаких крупных акций на фронте культуры не предпринималось.

Наступление продолжается

Вторая и третья кампании последовали почти одновременно в 1954—1955 гг. Дискуссия по поводу классического романа «Хунлоу мэн» («Сон в Красном тереме») началась осенью 1954 г. Сначала касавшееся как будто только литераторов, обсуждение постепенно приняло характер и размах очередной идеологической кампании. Позже, в ходе «великой культурной революции», было объявлено, что инициатором и организатором этой кампании был опять Мао Цзэдун. 27 мая 1967 г. «Жэньминь жибао» опубликовала статью, заголовок которой был набран большими иероглифами красного цвета: «Письмо по поводу изучения „Сна в Красном тереме“». Газета датировала этот документ 16 октября 1954 г. и сопроводила его примечанием редакции, гласившим: «Это письмо, написанное товарищем Мао Цзэдуном товарищам из ЦК КПК и всем тем товарищам, которых эта проблема касается».

«Сон в Красном тереме» — один из нескольких классических романов, в течение веков являвшихся настольными книгами каждого образованного китайца. Его знала не только интеллигенция, но и широкие массы народа, ибо он был основой многих театральных постановок, а также — в бесчисленных вариантах — пересказывался тысячами сказителей («шошуды»). Интерес исследователей к этому роману был так велик, и о нем так много писали, что в китайском литературоведении даже появился особый термин: «хунсюе» — «хунлоумэноведение». Историки литературы находили в этом романе, принадлежавшем перу талантливого писателя ⅩⅧ в. Цао Сюециня, правдивую картину разложения феодального общества. В то же время многие литературоведы, особенно из «старой школы», отрицали ценность романа как исторического источника. Дело в том, что в Китае в начале века произошёл следующий парадокс: стремление вывести страну в культурном отношении на уровень передовых стран и борьба со старой, феодальной культурой приводили многих прогрессивных писателей на первых этапах борьбы за новую культуру к полному отрицанию или, по крайней мере, серьезному умалению значения собственной национальной классики. Так произошло и в случае с романом «Хунлоу мэн».

Один из маститых литературоведов, профессор Юй Пинбо, который много занимался исследованием «Сна в Красном тереме», в свое время заявил, что главное в этом романе — натурализм и мистика, и отрицал его большое социальное значение. Исследование Юй Пинбо о романе, впервые появившееся в 1923 г., было переиздано в 1952 г., и в новых своих статьях этот литературовед, имевший большое влияние на литературные круги, продолжал отстаивать прежнюю точку зрения. Молодые литературоведы Ли Сифань и Лань Лин подняли вопрос о порочности концепций Юй Пинбо. Они упрекали его в отрыве литературного анализа от социального и исторического фона; в том, что он за деталями и незначащими мелочами не увидел большого общественного значения романа. Журнал «Вэньи бао», куда молодые критики обратились со своей статьей, напечатал её не сразу, а когда опубликовал (в сентябре 1954 г.), обратил внимание читателей на её дискуссионность и молодость авторов (видимо, довлел авторитет Юй Пинбо).

Марксистское крыло в руководстве КПК было заинтересовано в дискуссии такого рода, ибо она давала возможность не только укрепить в умах интеллигенции уважение к национальному культурному наследию, но, расширив рамки дискуссии, ударить по одному из пороков старой интеллигенции — неумеренному восхищению всем иностранным, в частности американским, и ослабить таким образом проамериканские настроения многих интеллигентов. Но такая кампания была нужна и Мао Цзэдуну (теперь уже общеизвестна специфичность его целей во всех кампаниях такого рода). Закрытое «Письмо», о котором упоминалось выше, естественно, сыграло большую роль в этой кампании. В нём Мао Цзэдун выступил в поддержку Ли Сифаня и Лань Лина, всех молодых ученых вообще и начертал программу действий по отношению к людям типа профессора Юй Пинбо:

В том же «Письме» было вскользь сказано и о необходимости борьбы с «буржуазным идеализмом группировки Ху Ши[600], которая в течение 30 с лишним лет отравляла молодёжь, занимавшуюся классической литературой».

Сразу же после письма Мао Цзэдуна, если верить позднее объявленной дате его появления, газета «Жэньминь жибао» в большой статье поддержала критику Юй Пинбо и позиции «Вэньи бао»[601], а на следующий день Отделение классической литературы Союза писателей КНР организовало в Пекине дискуссию о понимании романа профессором Юй Пинбо. Последний был обвинен в идеализме, непатриотическом отношении к национальному культурному наследию, приверженности к идеям Ху Ши. В декабре 1954 г. была реорганизована редколлегия журнала «Вэньи бао», который якобы не сумел оценить по достоинству статью Ли Сифаня и Лань Лина.

Дискуссия о «Сне в Красном тереме» послужила началом и поводом к осуждению всей системы философских, эстетических и политических взглядов Ху Ши.

Последователь американского прагматика Джона Дьюи, проповедник «американского образа жизни», известный деятель китайской культуры, Ху Ши в своих работах о «Сне в Красном тереме» действительно отрицал социальное значение романа, видя в нём лишь натуралистический рассказ о некоем частном случае, а не художественное полотно, рисующее отмирание и крушение основ феодальной аристократии. Эта оценка вытекала из общего нигилистически-презрительного отношения Ху Ши к национальной культуре своего народа, что вполне закономерно стало одним из главных пунктов, по которым критиковали взгляды Ху Ши.

Критика действительного противника социализма в Китае Ху Ши, с его гипертрофированным представлением о роли личности в истории, преклонением перед американской культурой в ущерб национальной и т. п., сыграла определённую положительную роль в развенчании буржуазно-идеалистических концепций по ряду проблем литературно-художественного творчества. Однако эта роль была бы ещё большей, если бы не менторско-оскорбительный тон, которым велась полемика, если бы не всё более заметная тенденция к обвинению в массе грехов всех интеллигентов вообще и, наконец, если бы не огульно-отрицательный подход к оценке всей деятельности Ху Ши в целом. А ведь в период «движения 4 мая» Ху Ши — пусть как реформатор, а не как революционер — был одним из активных поборников новой литературы, его поэтические «Опыты», хотя и не всегда удачные, сыграли свою роль в развитии новой поэзии. Теперь же, во время проработочной кампании, даже содержавшаяся в книгах и статьях Ху Ши критика пороков старого китайского общества называлась антипатриотизмом, а его самого вообще объявили «давним агентом американского империализма».

Такой подход к оценке деятельности человека, долгие годы пользовавшегося популярностью в литературно-художественной среде, не мог не снизить воспитательного значения дискуссии.

Почти параллельно с борьбой против Ху Ши с начала 1955 г. проходила ещё одна, третья по счету, гораздо более ожесточенная широкая кампания, направленная против «контрреволюционной клики Ху Фэна»[602] В июле 1954 г. Ху Фэн подал в ЦК КПК докладную записку, в которой изложил свои взгляды и внёс предложения по поводу литературно-художественной деятельности в Китае.

В записке (она называлась «Письмо по теоретическим вопросам») Ху Фэн полемизировал с Чжоу Яном, Линь Моханем, Лу Динъи, Хэ Цифаном и другими официальными толкователями и пропагандистами «идей Мао Цзэдуна» в области литературы, обвиняя их в искажении концепций председателя. По всей видимости, Ху Фэн уже тогда уловил в выступлениях Мао тенденцию к отрицанию всего зарубежного литературно-художественного наследия, к охаиванию понятия «гуманизм», к отходу от метода социалистического реализма, к подмене партийного руководства прямым и жестким администрированием.

В своём письме Ху Фэн отстаивал правильные позиции именно по этим проблемам литературно-художественной практики. Вот основные его тезисы: нельзя «прорабатывать» людей за чтение произведений советской литературы и зарубежной классики; «принцип социалистического реализма с самого своего возникновения предполагал необходимость и возможность изображения всех сфер жизни»; необходимо «всеми силами осваивать богатство и опыт международной революционной литературы и великой литературы критического реализма»; необходимо «повысить роль партийного руководства, основанного на обеспечении и стимулировании творческой практики… на содействии и обеспечении созревания творческой индивидуальности писателя» и т. д.[603] Несмотря на явную незрелость некоторых его суждений[604], на отдельные отступления от марксистско-ленинской эстетической теории, его записка была, несомненно, продиктована тревогой за судьбу китайской культуры и содержала немало трезвых мыслей и серьезных предложений. Кроме того, Ху Фэн, по сути дела, выступал против маоцзэдуновских попыток «перековать» в горниле спазматических проработочных кампаний мировоззрение деятелей культуры, против административных методов руководства культурой, являвшихся, несмотря ни на какие декларации, любимым коньком партократов, занимавшихся проблемами культуры. Не имея возможности открыто выступить против Мао Цзэдуна, Ху Фэн говорил об «искажении» идей председателя их интерпретаторами. Выступление Ху Фана было первым высказанным вслух несогласием с «идеями», первым проявлением антимаоцзэдуновской линии в литературе и искусстве Китая.

Докладная записка Ху Фэна сначала была расценена как реакция на критику, которой ранее подвергли его в своих статьях заместитель заведующего Отделом агитации и пропаганды ЦК КПК Линь Мохань и будущий директор Института литературы АН Китая поэт и литературовед Хэ Цифан[605]. Отметив, что «в той части докладной записки Ху Фэна, которая касается идеологии работников литературы и искусства, и в части, касающейся организационного руководства, затрагиваются важнейшие вопросы литературного движения современности»[606], ЦК КПК решил предать этот документ гласности. Два упомянутых раздела записки Ху Фэна вместе со статьями Линь Моханя и Хэ Цифана были напечатаны в приложении к журналу «Вэньи бао», и очередная дискуссия началась[607].

На совместном заседании президиума Всекитайской ассоциации работников литературы и искусства и правления Союза писателей КНР, посвящённом обсуждению записки Ху Фэна, первым выступил тогда ещё почти неизвестный литератор Яо Вэньюань[608]. Он назвал Ху Фэна «идеалистом, превозносящим западную литературу и не интересующимся марксизмом». Если вспомнить тезисы Ху Фэна о необходимости для работников китайской культуры исходить из опыта социалистических стран, из опыта Советского Союза, станет ясно, что уже тогда Яо Вэньюань подменял марксизм «идеями» председателя.

В ходе развернувшейся вслед за этим «дискуссии» Ху Фэн был обвинён в борьбе против партийного руководства и в прямой «контрреволюционной деятельности». В виде «неопровержимых улик» печать помещала различные материалы (письма самого Ху Фэна и его друзей, его высказывания, подлинные или приписанные ему, и т. п.), сопровождавшиеся резкими комментариями. Как позже стало известно, значительная часть этих комментариев была написана самим Мао Цзэдуном. Напрасно Ху Фэн в самокритических выступлениях пытался доказать, что он в своей записке «отстаивал идеи Мао Цзэдуна». Антимаоистская направленность его взглядов была слишком очевидна. Учитывая популярность Ху Фэна в литературно-художественных кругах и интерес к его высказываниям многих членов партии, пытающихся разобраться в марксистско-ленинской эстетической теории и применить её к литературе и искусству Китая, Мао Цзэдун не мог оставить без внимания деятельность, столь опасную для его собственных «идей».

В июне 1955 г. была издана брошюра «Материалы о контрреволюционной группировке Ху Фэна». Автором предисловия, примечаний и редакторских справок в ней был Мао Цзэдун (в 1955 г. эти материалы ещё приписывались редакции газеты «Жэньминь жибао»). Стремясь окончательно разделаться с Ху Фэном, Мао Цзэдун заявлял, что Ху Фэн, потерпев поражение, пытается найти спасение в отступлении и приказывает своим единомышленникам сделать то же. Но этого нельзя допустить: «Нам следует удвоить бдительность и не верить их коварному плану ложной капитуляции». Сторонников Ху Фэна раньше называли «группкой»; это неправильно, заявлял Мао, у них немало приверженцев; «раньше говорили, что в „группку“ входят только работники культуры. Неправильно — входящие в эту группу лица проникли в политические, военные, экономические учреждения и в органы культуры и просвещения… Эта контрреволюционная группировка, это подпольное королевство поставили перед собой задачу свергнуть [существующий строй] в Китайской Народной Республике и реставрировать империалистическое феодальное господство». Наступление хуфэновцев, запугивает читателей автор комментариев, было организованным и ожесточённым, действовали они скрытыми двурушническими методами, а теперь от наступления перешли к отступлению, однако выжидают возможность реванша.

Впоследствии сторонники Мао характеризовали Ху Фэна уже как «ревизиониста». Так, Чжоу Ян в 1965 г. говорил:

Как трагический парадокс маоистской действительности следует отметить, что всего год спустя после этого выступления те же обвинения были предъявлены самому Чжоу Яну.

Об аресте Ху Фэна было объявлено 2 июля 1955 г. «Дискуссия» завершилась. Вместе с Ху Фэном пострадали многие деятели культуры. Тяжело отразилась эта кампания и на интеллигенции вообще, сгустив атмосферу подозрительности и недоброжелательства, созданную предыдущими кампаниями; всё это, конечно, выбило многих работников умственного труда из рабочей колеи. Как отмечает очевидец этих событий профессор Лю Биньянь,

Однако, несмотря на постоянные встряски, испытываемые деятелями культуры в результате проведения в жизнь маоцзэдуновских установок, литература и искусство Китая, его научная мысль все эти годы не стояли на месте. Зримые ростки новой жизни, создаваемой в стране под руководством коммунистической партии, определённые успехи в экономическом строительстве, культурный обмен со странами социализма — всё это вдохновляло творческую интеллигенцию. Несмотря на постоянные многочасовые собрания, несмотря на всевозможные регламентации творческого процесса, связанные с кампаниями по «перевоспитанию», интеллигенция пыталась заниматься своим непосредственным профессиональным делом. Появлялись яркие произведения, находившие дорогу к сердцам читателей и зрителей, становились известными новые имена, развивались новые для Китая жанры искусства (балет, так называемая «разговорная» драма, кино и т. д.), проходила реформа старой классической драмы (пересмотр старого и создание нового репертуара). Коммунистическая партия вела серьёзную работу по проведению преобразований в области культуры — одного из условий перехода к социалистическому строительству. Власть группы Мао Цзэдуна ещё не была достаточно сильной, чтобы остановить этот процесс.