Клуб Длинных ножей

Глава 1

Прогулочный лайнер «Diamond Cross»[1], совершая круиз между Панамой и Сан-Франциско, сделал остановку неподалеку от небольшого селения на Мексиканском побережье Сан-Хуанико. В спокойном мелководном заливе кишели рыбачьи пироги, но крупнотоннажным судам приходилось стоять подальше на рейде. В жарких лучах догорающего солнца «Diamond Cross» казался детской игрушкой, поставленной на зеркало. Однако при взгляде на пироги иллюзия эта исчезала. Вокруг крутилась стая небольших хищных рыбок, которым пароход казался каким-то китом-альбиносом.

Небрежно развалившись в кресле на палубе, Боб Моран лениво разглядывал открывшуюся перед ним картину. Мексиканцы – мужчины, женщины и дети, – забравшись с лодок палубу, раскладывали перед туристами местные поделки: грубые соломенные самбреро, небрежно вычеканенные серебряные безделушки, плохо обожжённый глиняные горшочки и поддельные ацтекские древности, которые не могли бы обмануть никого, кроме туристов. Некоторые из них стояли у борта и бросали в воду монетки, а темнокожие подростки ныряли с пирог, чтобы поймать их, прежде чем они коснутся дна.

Моран машинально пригладил свой короткие чернью волосы, и лёгкая улыбка смягчила резкие чертьг энергичного лица, загорелого и овеянного всеми ветрами мира. Серые глаза его казались хорошо отполированными кусочками стали, хотя сквозь их холодный блеск проскальзывали искры юмора и даже доброты.

Не попав на самолет в Панаме, который должен был доставить его в Сан-Франциско, Моран, купив билет, отдыхал теперь на борту этого первоклассного лайнера, идущего вдоль американского побережья. Француз следовал, конечно, не как турист, а просто как человек, любящий свободу поступков, и в картинке, разворачивающейся на палубе, для него не было ничего нового, ибо плавал он по всем морям и пересек многие континенты.

Вдруг во взгляде Боба зажглась искра интереса. Один из мексиканцев, забравшихся на борт, привлек его внимание. Это скорее был метис, худой и похожий на птицу. Но Моран смотрел не столько на него, сколько на открытую им суму, в которой сверкали кинжалы всех размеров и форм с серебряными чеканными рукоятками.

Как множество других мужчин, Боб любил оружие, и вид кинжалов привлек его. Он подошел и стал перебирать клинки. Издали они казались искусно сделанными, но вблизи стало ясно, что у них очень грубые рукоятки и гарды[2]. И тут внимание Боба отвлекли действия одного из пассажиров.

Это был приземистый толстобрюхий китаец, с каким-то треугольным лицом, выпуклыми рыбьими глазами, прикрытыми такими тяжелыми веками, что, казалось, они до конца никогда и не поднимутся. Однако сквозь щелки этих чёрных глаз словно проглядывал хищный зверь, подстерегающий добычу. Верхнюю губу украшали черные усики, концы которых спадали до подбородка. Человек носил костюм из темного альпака и фетровую шляпу с полями.

Как и большинство стоящих у борта пассажиров, китаец развлекался тем, что бросал монетки молодым мексиканцам. Но в этот момент он смотрел не на юных ныряльщиков, а несколько правее, в открытий океан, где, приближаясь к судну, бороздил воду чёрный треугольник.

Все произошло очень быстро. Азиат вынул из кармана монету в один доллар и, показав ее одному из мальчишек, крикнул:

– Хватай!

– Нет! – закричал Моран, который заметил акулу. – Нет!

Но было уже поздно. Монета коснулась воды, а мальчишка прыгнул…

Глухой гнев вспыхнул в груди Морана, было ясно, что пассажир тоже заметил акулу. На пирогах зазвенели возгласы:

– Triburon!.. Triburon!..

Акула была совсем близко, и сквозь воду виднелось ее мощное веретенообразное тело. Юный ныряльщик уже всплывал, подхватив монетку, и чудовище готовилось вцепиться в него.

Что-то подтолкнуло француза помимо его воли. Держа в руке так и не положенный в сумку продавца кинжал, он прыгнул головой вниз в воду, как раз между мальчиком и акулой. Мексиканец вынырнул, победно размахивая монеткой, но его оглушили раздававшиеся отовсюду крики:

– Triburon!.. Triburon!..

Руки людей тянулись в направлении акулы. Ныряльщик повернул голову и увидел страшный плавник. Всё поняв, он, беспорядочно барахтаясь, поплыл к ближайшей пироге. Но было совершенно ясно, что не успевает.

Ужасные челюсти уже были готовы сомкнуться на несчастном подростке, когда случилось нечто невероятное: акула остановилась, затем наполовину выпрыгнула, согнулась и забила хвостом, а вода вокруг окрасилась красным. Потом чудовище перевернулось, и все увидели у нее на брюхе широкую длинную рану. Дернувшись, акула пошла на дно.

Раздались аплодисменты, а мальчишка тем временем уже взобрался на пирогу, Моран плыл к кораблю все еще с ножом в руке, но его тут же подхватила одна из пирог, потому что, привлеченные кровью, могли появиться другие акулы. Наконец француз оказался в безопасности. Зрители радостно выражали ему свою признательность. Его пирогу окружили другие, ему со всех сторон совали подарки: раковины, фрукты, цветы, фальшивый антиквариат. Кто-то надел ему наголову изящно сплетенное сомбреро, кто-то вручил со вкусом сделанные ножны. Какая-то девушка тянула к нему руки, крича: «My corazon!..», а солидная матрона призывала на его голову благословение Святой Девы Гваделупской. Морана с почетом подвезли к «Diamond Cross». Поднявшись на палубу, Моран увидел китайца, бросившего доллар, который мог стоить жизни юному мексиканцу. Незнакомец стоял, облокотившись на поручни, и, казалось, улыбался, но сквозь улыбку явно просвечивало разочарование.

Морана опять охватил гнев. Он сжал кулаки и процедил сквозь стиснутые зубы:

– Если ты думаешь, что это тебе пройдет так просто, то ты ошибаешься. Я еще помню, что значит желание скормить кого-то акуле…

Моран направился к тому месту, где стоял китаец. Боб еще не дошел до него, а тот уже, улыбаясь, проговорил:

– Нужно поздравить вас, господин. Выдали пример мужества… Мое имя Джон Мо…

Моран сделал вид, что не замечает протянутой руки, так как готовился к стычке, и сказал:

– Моего мужества было бы совершенно не нужно, если бы вы не…

– Я знаю, – перебил его Джон Мо.– По– верьте, если бы я мог предвидеть, я бы не стал бросать монету…

– Если бы вы предвидели… что я могу вмешаться… Доллар послужил дешёвой ценой человеческой жизни.

Улыбка увяла на лице китайца, чтобы уступить место выражению удивления.

– Дешёвой ценой за человеческую жизнь?.. Я вас не понимаю…

– Вы прекрасно меня понимаете, господин Мо. Прежде чем бросить монету, вы увидели акулу, так же как и я…

На этот раз Мо вздрогнул, и голос его стал суровым.

– Вот как? Вы хотите обвинить меня в том, что я видел акулу и бросил доллар специально?

– Да. Когда я туда смотрел, вы смотрели в ту же сторону. К тому же ныряльщикам обычно бросают более мелкие монеты…

Джон Мо пожал плечами.

– Позвольте мне бросать то, что я хочу. Это мои деньги.

– Но жизнь-то не ваша…

Опять пожатие плеч.

– А что вас-то так взволновало, господин? Ну, допустим, я заметил акулу. Ведь речь-то идет об обыкновенном подростке, сыне пеона[3]?

Глаза Морана застлала красная пелена, а кулак его сам по себе ударил в подбородок Джона Мо. Тот зашатался, рухнул назад, треснувшись о переборку, и замер сидя.

Наступила тишина. Мо не шевелился, но тяжелые веки его поднялись, и взгляд пылал ненавистью и гневом.

– Вы еще пожалеете об этом, господин, – прошипел он сквозь сжатые зубы.

У Морана вырвался смешок.

– Не сожалейте обо мне, господин Мо. И советую вам не подниматься, ибо я могу сделать ваше лицо таким же плоским, как дно вашей шляпы.

Китаец не пытался встать, но продолжал повторять угрожающим тоном:

– Вы еще пожалеете об этом. Никто не может безнаказанно ударить Джона Мо.

Боб пожал плечами.

– Как видите, господин Мо, я умираю от страха.

Он повернулся и направился к двери, ведущей в коридор, где располагалась его каюта. Его уход сопровождался комментариями пассажиров:

– Вы правильно поступили. Я уверен, что он видел акулу.

– Надо было поддать ему сильнее.

– Браво!

– Хорошо сработано, друг! Так и нужно им, этим грязным китаяшкам!..

Боб Моран ничего не отвечал на эти замечания. Он уже перешагнул порог, когда за спиной его раздался голос:

– Вы правы, залепив хороший прямой этому негодяю, господину Мо, командан Моран, но на вашем месте я не стал бы легкомысленно относиться к его угрозам…

Француз медленно обернулся и оказался лицом к лицу с человеком лет пятидесяти, одетым в светлый тропический костюм, явно сшитый у хорошего портного. Весь он был какой-то ухоженный и отглаженный от зачесанных на висках седоватых волос до начищенных до блеска туфель из натуральной кожи. Усы с проседью были аккуратно подстрижены, а общую картину дополнял монокль. Этого человека легко можно было принять за британца, если бы не легкий акцент, выдающий американца.

В Моране еще бурлил гнев, поэтому он коротко ответил:

– Спасибо за предупреждение, господин…

– Данкирк… Эролл Данкирк.

– Спасибо за предупреждение, господин Данкирк, – повторил Моран, – но этот Джон Мо меня совсем не пугает.

– Я не говорю, что он должен пугать вас, командан Моран, ибо вы не тот человек, с которым легко совладать. Вы только что это доказали. Не каждый бросится в воду и справится с акулой-людоедом. Но на мой взгляд, лучше иметь дело с акулой-людоедом, чем с этим Джоном Мо, особенно повернувшись к нему спиной. Мне известна его репутация. Он живет в Сан-Франциско, где, как говорят, является одним из руководителей Клуба длинных ножей.

Боб слегка усмехнулся.

– Клуб длинных ножей! Брр… Аж мурашки побежали. Поверьте, господин Данкирк, я теперь не выйду, не надев под пиджак кольчугу.

Они подошли к каюте, и Моран отпер ее.

– Вы предупреждены, командан Моран. Я еще раз вам повторяю, Джон Мо – человек опасный.

Но Боб не ответил, он уже вошел к себе в каюту и закрыл дверь перед носом американца. Тот постоял немного, разглядывая дверь из красного дерева. Затем пожал плечами, повернулся и медленно направился прочь.

Однако ни Данкирк, ни Моран не заметили силуэт человека, прятавшегося за углом. Силуэт очень молодой брюнетки, той красоты, которая вдохновляла многие поколения поэтов несколько узким разрезом глаз, выдающим восточное происхождение. Она долго смотрела на дверь Морана, и в её взгляде сквозило любопытство и беспокойство.